Ринг за колючей проволокой

Глава тридцатая

Гитлеровская империя трещит по всем швам, как идущий ко дну старый пароход. Вести о победоносном наступлении советских войск передаются из уст в уста, волнуют весь Бухенвальд. У фашистов дела плохи. В Германии объявлена очередная тотальная мобилизация. Большинство подразделений эсэсовской дивизии «Мертвая голова» по приказанию имперской канцелярии сняты с охраны Бухенвальда и брошены на восток, на затычку многочисленных прорывов фронта. Их место заняли солдаты стареющих возрастов, среди которых немало участников первой империалистической войны. Новые охранники ведут себя тише, не зверствуют. Но зато оставшиеся эсэсовские палачи «трудятся» не покладая рук. Чувствуя, что скоро наступит час расплаты и им не сдобровать, они стремятся как можно больше людей отправить в крематорий.

Известие о втором фронте, о высадке союзнических войск взбудоражило заключенных. Новость облетела все бараки, объединяя в одну семью всех антифашистов.

После обеда двадцать пятого августа к Андрею заглянул француз Поль Рэнуар, тот самый, который не раз вместе с Шарлем был судьей на ринге. Он принес подарок от французских патриотов — маленькую плитку шоколада и кусочек копченого окорока.

— Мой друг получил посылку от Красного Креста, — пояснил он.

Видя, что Бурзенко не понимает, Поль гвоздем начертил на столе флаг с крестом и полумесяцем. Андрей закивал головой.

— Спасибо, друг. Скоро Гитлер капут! Рот фронт!

— Фронт, фронт, — утвердительно кивнул Поль Рэнуар, — цвей фронт!

И тут же нарисовал очертания Франции, Англии, провел жирные стрелы, изобразил самолет и написал цифру.

— О! — многозначительно произносил Поль. — Цвей фронт! Цвей фронт!

— Сервус! — ответил Андрей французу словом, которое обозначало в Бухенвальде солидарность, дружбу, совместную борьбу.

— Сервус, друг, сервус!

В это время раздался рев сирены. Узники переглянулись. Тревога днем? Что это значит? Побег?

Однако сирена завывала по причине совсем иного рода.

— Лагерь, слушай! Воздушная тревога! Воздушная тревога! Воздушная тревога!

Как бы в подтверждение этих слов в эсэсовском городке заговорили скорострельные пушки.

— Зенитки, — определял Андрей. — Зенитки, понимаешь?

Поль широко улыбался и кивал головой.

Над Бухенвальдом показалась эскадрилья боевых машин.

Рев сирены, выстрелы зениток, гул бомбардировщиков вселяли в души узников не страх, а надежду, радость, восторг. Первая воздушная тревога! Бейте, незнакомые друзья! Жгите проклятый лагерь! Уничтожайте военные заводы.

Над Бухенвальдом, случалось, и прежде пролетали соединения английских и американских бомбардировщиков. Узники глядели на них, закинув головы, и гадали: какой город идут бомбить?

А сегодня самолеты с ревом устремились на Бухенвальд. Вот ведущий заходит в пике. От серебристых крыльев самолета отрываются черные точки. Они летят, оставляя за собой белые хвосты дыма.

В поселке эсэсовцев раздался оглушительный взрыв. За ним второй, третий… Там, где находились цеха военного завода, в воздух поднялись фонтаны земли и дыма. Вверх взлетели железобетонные глыбы, деревья, кирпичи…

Андрей потянул француза на крышу блока:

— Скорей, скорей!

Бурзенко ликовал. Забывая об опасности, он снял свой колпак и размахивал им:

— Давай! Еще! Сыпь!

Поль, впервые попавший под бомбежку, побледнел и, широко раскрыв глаза, смотрел на земляные фонтаны взрывов, рушащиеся стены, пылающие дома…

Вдруг он вытянул руку, показывая на горящую эсэсовскую казарму:

— Новак! Чех Новак!

Из пылающего здания неслись крики недобитых эсэсовцев. В охваченную пламенем казарму, закрывая лицо рукой, бросился человек. Андрей заметил, что одет он в синюю униформу, какую носили заключенные, работавшие в канцелярии.

Через несколько минут Новак выскочил из казармы. Он тащил какой-то тяжелый ящик. Остановился, передохнул, Потом рывком поднял ящик на плечо и, сгибаясь под тяжестью, побежал.

У Андрея невольно вырвалось радостное восклицанье. В таких плоских ящиках обычно хранят патроны или гранаты. Так вот зачем Новак, рискуя жизнью, бросался в охваченную пламенем казарму! Молодчина!

Вокруг смельчака свистели пули. Он попал под двойной обстрел. Самолеты на бреющем полете поливали свинцом эсэсовские казармы, и в то же время по герою открыли стрельбу нацисты, сидевшие на сторожевых вышках. До спасительного поворота, до канцелярии оставались считанные метры. Еще немного и чех окажется в безопасности. Несколько заключенных, пренебрегая обстрелом, спешили ему навстречу.

Но донести ящик, добежать до укрытия Новаку не удалось. Рядом с героем разорвалась небольшая авиабомба. Бурзенко увидал, как на плечах храбреца вспыхнуло яркое пламя. Раздался оглушительный треск…

Так геройски погиб чешский патриот, член подпольной организации Новак.

В Бухенвальде воцарилась напряженная тишина. Над военным заводом столб черного дыма: пылают оружейные цеха, склад горючего. Дым окутал и эсэсовский городок. Одна казарма разрушена, другая горит. Пострадали отдельные виллы. Из укрытий и убежищ, озираясь, вылезают эсэсовцы. Перепачканные глиной, злые, напуганные. Некоторые из них впервые познакомились с войной.

В офицерском городке, куда Андрей попал с командой для расчистки завалов, пожарники-заключенные неторопливо поливали горящую казарму из шлангов. Слева от центральной аллеи тлела гора старых деревянных башмаков. Черный дым застилал дорогу, ел глаза.

— Сюда, пожалуйста! Сюда, пожалуйста! — навстречу команде спешил растрепанный и растерянный Ле-Клайре.

Андрей сразу узнал мордастого начальника гестапо, вспомнив, как Ле-Клайре его допрашивал, усмехнулся: что, гадюка, не нравится!?

— Сюда, пожалуйста! — у Ле-Клайре дрожат руки. — Пожалуйста, что-нибудь… хоть фотографии.

У гестаповца погибла вся семья: жена, двое детей и прислуга.

Узники не спеша стали разбирать груду кирпича, все, что осталось от дома одного из главных палачей Бухенвальда.

— Андрей, ну-ка, попробуй вареньица, — Григорий Екимов протягивает открытую помятую железную банку. Губы Григория измазаны: он ел без ложки.

Бурзенко отхлебывает прямо из банки. И немцы умеют варить хорошее вишневое варенье!

Другая группа заключенных у казармы грузит на автомашину трупы погибших гитлеровцев. Грузят с удовольствием: убитых много. Комендант велел трупы отвозить в крематорий. Сейчас не до почестей.

Андрей вернулся в лагерь поздно, к вечерней поверке. Он выложил на стол найденные продукты: банку сгущенного молока, несколько кусочков грязного сахара, пачку сигарет.

— Закуривай, ребята!

Пачку сразу же опустошили. Затягиваясь, узники оценивали:

— Настоящие. Из душистого табачка.

У других участников спасательных работ «улов» оказался богаче: кусок соленого свиного сала, часть окорока, полголовки сыра, мятая пачка галет. Староста блока Альфред Бунцоль разделил продукты на равные части и раскланялся:

— Прошу к столу!

Алексей Мищенко, отправляя свою порцию сала в рот, блаженно улыбается:

— За упокой души паразитов… Дай боже — завтра то же!

Узники в отличном настроении. Теперь каждый из них почувствовал близость свободы, близость избавления. То, что годами казалось несбыточной мечтою, становилось реальным. И это наполняло сердца пленников солнечным светом. Люди снова почувствовали себя людьми!

Узники собираются группами вокруг русских. Тема разговора одна: война и победы советских войск. Теперь все поняли: немцев можно победить!

Григорий Екимов, участник боев под Сталинградом, вспоминает, как зимой брали в плен командующего немецкой армией.

— Вылазит чучело, закутанное в платки пуховые, и машет куском белой простыни. Сдается, значит. А за ним из подвала гастронома выползают тощие полковники да генералы. Приветствуют нас поднятыми руками…

Григорий рассказывает эту историю в тысячный раз, но сегодня она звучит по-новому.

До глубокой ночи барак не спал. То там, то здесь слышался жаркий шепот, приглушенный разговор.

А когда сон начал клонить к жестким подушкам разгоряченные головы, в бараке неожиданно появился Альфред Бунцоль. В такое позднее время он обычно никогда не заходил. Андрей поднял голову, взглянул на старосту и по его лицу понял, что стряслась какая-то беда.

Бунцоль торопливо подошел к выключателю и погасил свет. В ту же секунду раздался чей-то властный голос:

— Товарищи! Внимание!

Бурзенко приподнялся на локтях. Голос очень знаком. Где он его слышал? Андрей напряг память. Ах, вот где! В 7-м бараке, ночью, когда готовились подавлять вылазку зеленых. Это был голос Николая Кюнга.

— Товарищи! Сегодня нам удалось узнать о новом чудовищном преступлении фашистов. По секретному приказу Гитлера неделю назад здесь, в Бухенвальде, во дворе крематория был зверски убит вождь немецкого пролетариата, председатель Коммунистической партии Германии товарищ Эрнст Тельман.

Барак словно качнуло. Узники вскочили с постелей:

— Тельман?

— Неужели?

Покрывая гул, снова зазвучал голос Кюнга:

— Товарищи! Почтим память нашего дорогого товарища Эрнста Тельмана минутным молчанием.

В блоке наступила траурная тишина. Склонив голову, Андрей вспомнил о том, что учился в школе, носящей имя несгибаемого коммуниста, огромный портрет которого вывешивался над парадным подъездом по праздничным дням, вспомнил школьные вечера, посвященные мужественному вождю немецкого пролетариата.

Когда староста вновь включил свет, Кюнга в блоке уже не было. Бунцоль медленно обвел пленных невидящими глазами и, согнувшись, пошел к выходу. Ему было особенно тяжело. Тельмана он знал лично. Вместе с ним он принимал участие в организации забастовок гамбургских рабочих, дрался в рядах спартаковских отрядов…