Родной знакомый

Глава 9

Вечер мы провели в компании Вадима и Яны. Наверное, в лучшем ночном клубе-ресторане, в котором мне доводилось раньше бывать. Сияющий огнями особняк с просторными залами, ресторанным и залом для развлечений. Караоке, танцы, какие-то интимные закоулки с мягкими диванами и приглушенным светом. Открытая терраса, на которую можно выйти и полюбоваться огнями ночного города, отблеском луны на речной воде, ощутить теплый ветер с реки, при этом чувствуя себя особенной, ночной сверкающей в ночи звездочкой.

Меня обуревали совершенно противоречивые чувства. Умом я понимала, что моё воодушевление — притворство, самообман, что завтра, при свете дня, мне станет и стыдно за себя, и обидно за то, что я себя обманывала, сама себе позволила обманываться, но в эти минуты мне было так хорошо. Как уже давно не было. Мне было легко, я веселилась, смеялась, и даже на пошловатые высказывания Вадима, его неуместные шуточки, и вечно скучающее выражение милого личика его подружки, почти не замечала. Мы с Глебом танцевали, даже в караоке пели, чего я, признаться, обычно избегаю, потому что стесняюсь. Но этой ночью можно было всё. Я чувствовала себя счастливой, легкой и безумно привлекательной. А всё потому, что Глеб смотрел на меня с восторгом и удовольствием. Женщине всегда лестно и приятно, когда любимый мужчина ею восторгается. Когда она понимает, что в его глазах красива и желанна.

Я давно не испытывала ничего подобного. Моя жизнь уже достаточно долгое время прозаична и подчинена определенным правилам и устоям. И ни одного шага в сторону не сделать, потому что тебя не поймут, а, скорее всего, тут же осудят.

— Мне нравится, как ты танцуешь, — сказал Глеб, когда я вернулась за стол с танцпола. Я села рядом с ним, и как-то машинально потянулась к нему, получила крепкий поцелуй в губы. Он смотрел мне в глаза, и я видела, что он искренен, улыбался довольно, но смотрел немного пытливо.

— Я так давно не танцевала, — призналась я, допивая шампанское из бокала. И выпалила, на выдохе: — Сто лет никуда не выходили!

— С кем? — переспросил Глеб, а мой мозг вдруг словно молнией пронзило. Было ощущение, что я попалась на какой-то абсолютной глупости. Я испугалась, растерялась, но повезло, что голову кружило шампанское, и банального ужаса в моём взгляде, по всей видимости, не проскользнуло.

— С подружками, — сказала я, и осторожно выдохнула, когда Глеб спокойно кивнул.

— Подружки — это хорошо. У тебя много подруг?

— Не так чтобы очень, — проговорила я, наблюдая, как Вадим с Яной целуются, сидя напротив нас. Этих двоих, кажется, вообще, ничего и никто не смущал. — Я с Кристиной дружу, — призналась я Глебу.

— С Кристиной? Женщина, которая поёт? — Он усмехнулся.

— Она девушка, — поправила я его, а потом прильнула к его плечу. Не знаю зачем, просто порыв. Меня время от времени накрывала мысль о том, что уже завтра его в моей жизни не будет. Или послезавтра. Времени все равно катастрофически мало.

Неужели я влюбилась? Я на Глеба посмотрела, и сама себе твердо сказала: быть такого не может. Слишком мало времени прошло. Мы, можно сказать, с ним не знакомы.

Я плохо знала его, как человека, ничего не знала о его жизни, даже не была уверена, что его никто не ждет в Москве. Но зато тонула в его глазах, в его руках, таяла в его объятиях, чего ощущала, кажется, никогда и ни с кем. Это не было похоже на банальную влюбленность или симпатию, не знаю, почему я так отреагировала именно на этого мужчину. Но на глубоком, интуитивном уровне чувствовала, как он близок мне. Точнее, мне хотелось, чтобы он был мне близок. А я ему.

В какой-то момент я подумала о том, что веду себя, как Яна. Не думаю об окружающих, о последствиях, позволяю обнимать и целовать себя на людях, сама льну к мужчине и не осуждаю себя за это. Осуждению нет места в моём сознании.

Меня будто отпустили на волю из плена. Несколько лет я прожила в своем маленьком городке, где едва ли не каждый встречный знал, кому я прихожусь супругой и к какой семье имею отношение. А свекровь не уставала твердить о том, как я должна себя вести, о правилах приличия, будто это я их нарушала, а не её любимый сын. А оказавшись в большом городе, я словно глотнула свежего воздуха, и всеми нервными окончаниями наслаждалась тем, что вокруг меня люди, которые меня не знают, я их не знаю, и никому нет никакого дела до того, как я себя веду.

Я пила шампанское, смеялась и танцевала.

— Я плохо себя веду? — спрашивала я у Глеба, кажется, уже не в первый раз.

— Ты хочешь побыть плохой девочкой? — смеялся он.

— Почему нет? Мне надоело быть хорошей. И правильной.

— Делай, что хочешь. Тебе всё можно.

Глеб притянул меня к себе, наклонился и поцеловал. А я с таким удовольствием обняла его за шею, крепко-крепко. И улыбалась ему в губы. Глеб смотрел в мои опьяненные счастьем и свободой глаза, и тоже улыбался.

— А ты, оказывается, не такая скромница, Наталья, — сказал он.

Я чуть отстранилась, взглянула с удивлением.

— Я произвожу впечатление скромницы?

— Ты производишь впечатление очень красивой девушки. Которая всеми силами сдерживает чертовщинку внутри себя. Не скажешь, зачем ты это делаешь?

Мы неспешно двигались под довольно энергичную музыку. Вокруг нас танцевали люди, а мы с Глебом не обращали ни на кого внимания, смотрели только друг на друга.

— Я живу в глубокой провинции, — проговорила я ему тоном, словно поведала великую тайну. — А там не любят тех, кто выделяется. Особенно, своим поведением.

Глеб призадумался над моими словами, после чего кивнул.

— Поверю тебе на слово, — сказал он в конце концов. — Но разве тебе не хочется поменять свою жизнь?

— Это как?

— Уехать в большой город. Сюда, в Нижний. Или даже в Москву.

Я вздохнула, но постаралась сделать это очень аккуратно, чтобы он не заметил.

— Может быть и хочется, — призналась я. — Но это не так просто. Нужны деньги…

— Нужны смелость и желание, Наташ, — перебил меня Глеб. А я подумала о том, что ему легко об этом говорить. Это он ничем не связан. Ни обязательствами, ни долгами, ни финансовыми проблемами. Наверное. Куда захотел, туда и полетел.

Но говорить вслух я этого не стала. Не хотелось портить такой замечательный вечер размышлениями о чем-то несбыточном, а тем более спорами. Вместо этого я посмотрела Глебу в глаза и попросила:

— Поцелуй меня.

Он поцеловал. Мы остановились посреди танцпола, и целовались с таким упоением, будто в последний раз. Эти слова промелькнули в моей голове, и мороз по коже пошел. Я ещё крепче прижалась к Глебу.

Поспать мне так и не удалось. Вернуться в отель пришлось только за вещами. К восьми утра, к моменту окончания моей рабочей смены, мне надлежало быть на турбазе, а ночной клуб мы покинули только ближе к четырем утра.

— Мне нужно вернуться, — твердила я, понимая, что всё ещё пьяна от количества выпитого шампанского, головокружительного вечера в целом, и желания лечь и уснуть.

— Не волнуйся, — успокаивал меня Глеб. — Мы будем вовремя.

Вадим и Яна с нами не поехали, они отправились отсыпаться в свой номер, я успела заметить, что Вадим успел отвести Глеба в сторону и что-то тому сказал, думаю, что не стоит из-за какой-то девчонки срываться в дорогу под утро, чтобы избавить её от неприятностей. Ведь это не его неприятности. Я могла руку на отсечение отдать, что их беседа была именно об этом. И я даже успела задаться вопросом, что я буду делать, если Глеб к другу прислушается, и решит возвращаться завтра днем. Что я буду делать, что я буду говорить? И дело даже не в начальстве… Дело в моём штампе в паспорте. Я никогда не возвращалась после ночной смены с опозданием.

Но испугаться я, по сути, и не успела, Глеб с приятелем переговорил, а спустя двадцать минут мы с ним уже сидели на заднем сидении автомобиля, и направлялись по трассе в мой город. За рулем был неизвестным мне водитель, а я спала у Глеба на груди сном совсем не праведницы. Не запомнила точно, но почему-то мою совесть терзали видения не совсем приличные. Даже во сне мне было за себя стыдно.

— Это был отличный вечер, — сказала я Глебу, когда мы оказались на территории родной турбазы, хитрым образом миновав пост охраны. Сам Глеб молчал, проводил меня до раздевалки, которая в столь раннее время была пуста, а я не знала, что ему сказать. Но молчание меня тяготило, и тогда я ляпнула первое, что пришло в голову.

Глеб протянул мне пакет с новыми нарядами. Интересно, что я с ним делать буду. Всего несколько минут назад я проснулась в машине в его объятиях, мне так не хотелось их покидать, и вот мы стоим друг перед другом, и, судя по всему, не знаем, что сказать. Я ощущала огромную, незнакомую доселе неловкость. Глеб смотрел на меня с улыбкой, с легкой насмешкой в глазах, мне казалось, что ему хочется сказать мне что-то теплое, успокаивающее, но он молчал. Только протянул мне пакет. А мне так хотелось схватить его за руку в этот момент, и услышать от него, что всё хорошо. Что мы расстаемся совсем ненадолго. Что ничего не закончилось. И переживать совсем не из-за чего.

Глеб протянул руку и приподнял пальцем мой подбородок. И сказал:

— Всё было чудесно.

Воздух застрял где-то в груди, я не могла не вздохнуть, не выдохнуть. Только продолжала улыбаться, понимая, что внутри меня разрастается, как клуб дыма, серое, безрадостное чувство тоски.

— Я увижу тебя утром? — спросил он.

— Ты будешь спать, — тихо проговорила я. — А я поеду домой.

— Понятно. Тогда я позвоню.

Я согласно кивнула, и даже сказала:

— Буду ждать.

Вот так закончилась самая фантастическая ночь в моей жизни. К тому моменту, когда персонал начал подтягиваться в раздевалку перед последними утренними обязанностями, я уже была на своем рабочем месте, в своей привычной форменной одежде, и сонным, пустым взглядом смотрела в журнал регистрации, не имея понятия, что пытаюсь в нём высмотреть. Может быть от накатившей на меня усталости, мне было очень грустно.

Не знаю, чего я ждала. Наверное, какого-то продолжения волшебной ночи, того, что Глеб не пойдет просто спать, а дождется окончания моей рабочей смены, встретит меня… Я почти сразу, как это желание оформилось в моей голове, довольно резко себе ответила: «Эгоистка». Но фантазия никуда не делась. Мне было грустно, и хотелось отдушины. В лице Глеба.

Да ещё сотрудники посматривали на меня с любопытством, наверняка, все были в курсе, что ночью я отсутствовала, а потом вдруг появилась, и теперь всем было интересно узнать, где я была. Почему не работала. Хитрецов ни на одной работе не любят, а особенно тех, кто не работает, где-то отсиживается, занимается своими делами, а потом зарплату получает. Теперь ещё и за это я ощущала стойкое чувство вины.

В город я возвращалась автобусом. Остановка находилась не так уж и далеко от турбазы, но мало кто из сотрудников ею пользовался, особенно в осеннее и зимнее время. Автобус зачастую опаздывал, где-то задерживался, и стоять на пустынной дороге и всматриваться в горизонт, в ожидании него, никому не нравилось. А мне сегодня как раз и захотелось одиночества. Я сидела на кособокой скамейке, смотрела на лес на пригорке, слушала пение птиц, природа вокруг была шикарная, но ни одной живой души поблизости, поэтому даже щебетание птиц в какую-то секунду могло показаться несколько подозрительным и даже зловещим.

Автобус опоздал на пятнадцать минут, но меня это мало взволновало. Я села на свободное место у окна, вдруг поймала себя на том, что тру безымянный палец, на котором так привычно несколько лет носила обручальное кольцо.

Поняла, что боюсь встречи с мужем. Хорошо, если бы Андрея, по моему возвращению, дома уже не было. Ему же надо на работу? Надо. Вот и пусть…

— Наталья!

Этот довольно дерзкий, хозяйский окрик отвлек меня от напряженных мыслей. Я уже направлялась к своему дому, успев приехать в город, и, с пересадкой, добраться до своей остановки. Впереди уже был мой дом, я видела подъезд, и с всевозрастающей тревогой раздумывала о том, как сейчас встречусь с Андреем. Посмотрю ему в глаза. А тут меня окрикнули.

Я машинально обернулась на голос, окинула взглядом близлежащую улицу, и увидела темный внедорожник. На душе стало ещё тоскливее, потому что из-за опущенного стекла задней двери на меня с насмешкой смотрел Юганов-старший. Рядом с автомобилем стоял бравый молодец с суровой физиономией, видимо, выступающий в роли водителя, охранника, и, вообще, «принеси-подай-настучи по башке».

— Здравствуй, Наталья, — в легкой издевательской манере продолжил Иван Алексеевич, разглядывая меня так, будто ждал, что я перед ним стриптиз танцевать начну.

Я невольно оглянулась за своё плечо, посмотрела на дверь подъезда, до которой так и не добралась, затем снова повернулась к Юганову, даже сделала к его автомобилю пару маленьких шагов. Кивнула в ответ.

— Здравствуйте.

— Что-то ты домой не торопишься с работы, — усмехнулся Иван Алексеевич. — Полчаса тебя уже ждем. А мои полчаса, знаешь ли, дорого стоят.

— Позвонили бы, — буркнула я вместо оправдания.

— Ах ты, умница какая, — качнул головой свет очей нашего городка. — А мы и позвонили, но у тебя телефон выключен.

Ах да, я еще с вечера его выключила, а включить забыла. Опрометчиво, между прочим.

Я стояла пред очами Ивана Алексеевича, как школьница перед директором школы. Глаза вниз опустила. Но не потому что было стыдно, а потому что от его лощёной физиономии начало откровенно подташнивать. А сбежать я не могла. Не осмелилась бы.

— Не стой столбом, — прокомментировал Иван Алексеевич выбранную мною линию поведения. — Садись в машину.

— Зачем?

— Расскажешь мне что-нибудь интересное, — хмыкнул Юганов-старший. — Не виделись давненько, соскучился я.

Я вздохнула. На меня ещё и охранник таращился напряженным взглядом исподлобья. Под этим самым взглядом мне пришлось автомобиль обойти, для меня открыли заднюю дверь, и я села на высокое сидение. Оказалась рядом с Югановым, с глазу на глаз, в полумраке салона автомобиля. И в тишине. Потому что Иван Алексеевич принялся меня снова разглядывать, а мне в голову не приходило, что я могу ему сказать.

— Как дела? — спросил он.

Я аккуратно пожала плечами.

— Всё хорошо.

— Что-то ты невеселая.

— У меня была ночная смена, я устала.

— Ну-ну, — проговорил он с такой интонацией, что я поневоле вскинула на него испуганный взгляд. И на мою душу тут же опустилась бетонная плита, осознания того, что Юганов-старший отлично знает, что ночью меня на рабочем месте не было.

Лихорадочные, перепуганные мысли необходимо было утихомирить. Я попыталась сделать глубокий вдох, и усилием воли остановила свои руки, которые принялись нервно теребить ремень сумки. И тут мне стало противно из-за того, что я, оказывается, боюсь этого человека. Что он заставляет меня, да и других людей, совершать поступки, за которые потом стыдно, на которые, в обыденной своей жизни, не решишься.

— Иван Алексеевич, я сделала то, о чем мы с вами договаривались. — Я голову подняла, заставила себя взглянуть на него в открытую.

— Серьёзно?

Я спокойно кивнула.

— Да. Вы просили подменить флешку, я это сделала. И даже была свидетелем того, как Глеб передал её другому человеку, как я понимаю, аудитору. Так что, вам не о чем переживать.

— И когда это случилось?

— Вчера. В Нижнем Новгороде. — Я решила не скрывать детали, чтобы добавить достоверности своим словам.

Юганов-старший все ещё не отводил ехидного взгляда от моего лица, неприятно усмехался, но затем удовлетворенно хмыкнул. Мне даже показалось, что он вот-вот потрет ладони друг о дружку, в предвкушении какой-то прибыли или радости от свершившегося.

— Это очень хорошие новости, Наталья, — проговорил он, с каким-то незнакомым мне воркованием. Кстати, весьма неприятные звуки, от которых у меня мороз по коже пошел. — Не могу не признать твоих заслуг.

— Перед кем? — невесело поинтересовалась я.

— Передо мной. И перед жителями этого города, — рассмеялся Юганов.

Я едва слышно фыркнула.

— Мне кажется, вы слишком преувеличиваете свои заслуги перед городом, Иван Алексеевич.

— Ты так думаешь? Считаешь, что если вместо меня приедут управлять москвичи, они хоть иногда будут задумываться о нуждах города? А я свой город люблю. Благотворительностью занимаюсь, школу ремонтирую, сады детские. Фонтан вот поставили на площади. Видела фонтан-то?

— Видела, — безрадостно отозвалась я.

— Во-от. — Юганов вскинул указательный палец. — А это всё, знаешь ли, денежки. А денежки лишние откуда берутся? Потому что завод работает. На нас, Наталья, работает, а не на московских зажравшихся отпрысков бывшей партийной верхушки. Так что, ты для нашего города постаралась. Ты Чудо-женщина, — засмеялся Иван Алексеевич. Его рука вдруг легла на моё плечо, затем на шею, погладила, а я в первый момент сжалась от неожиданности, но следом тут же решительно из-под руки Юганова выбралась.

— Очень рада, — пробормотала я, отодвигаясь, — послужить городу. Но, надеюсь, на этом моя миссия окончена?

Юганов смотрел на меня и ухмылялся. Я напряглась и попыталась воззвать к его совести.

— Мы с вами договаривались. Мы договаривались, что я подменю флешку, и вы снимаете к нам с Андреем всякие претензии.

— Помню я, помню.

— Так что?

Иван Алексеевич от меня отвернулся, развалился на сидении.

— Ты мужа-то любишь, Наташка? — спросил он не с того ни с сего.

Вопрос мне не понравился, и я, наверное, протянула с ответом на пару секунд дольше, чем нужно было.

— Люблю.

— За что?

— Вам какое дело? — разозлилась я.

Юганов хмыкнул.

— Ты права, никакого. Только не пойму, за что ты его любишь. Если бы хоть что-то из себя представлял. — Он снова на меня посмотрел. — А тут принц из Москвы. Неужели ничего не дрогнуло внутри?

Захотелось судорожно сглотнуть, в горле встал колючий комок. Я едва смогла себя сдержать.

— Вам какая разница? — негодовала я. — Мы с вами договаривались!.. Я просто хочу жить дальше спокойно.

Юганов помолчал, пытал меня взглядом, после чего кивнул.

— Живи спокойно, Наталья. Мы с тобой теперь в одной лодке. Много друг про друга знаем, да?

Вышло весьма многозначительно. И угрожающе.

Мне пришлось кивнуть, соглашаясь. Но затем я всё же поинтересовалась:

— А Андрей?

— А что Андрей? Муженек твой мне по гроб жизни обязан. Всем обязан. Да и батя его не меньше. А ты, красавица, — Юганов снова поднял руку и коснулся моих волос, а я почему-то не решилась в этот раз увернуться, стерпела, — ты живи спокойно. Ты смелая, я таких уважаю. На многое, оказывается, готова ради своей цели.

Я смотрела прямо перед собой, до боли в глазах, и прекрасно понимала, на что Юганов намекает. Он даже не намекал, он прямо говорил, да ещё и посмеивался.

Я рукой нащупала ручку на двери. Спросила:

— Я пойду?

Юганов протянул мне открытую ладонь и коротко проговорил:

— Флешка.

Я принялась судорожно копаться в сумочке, в поисках флешки. Потом положила её ему в руку, очень стараясь не коснуться его ладони даже кончиками пальцев. Иван Алексеевич на флешку посмотрел, затем сжал руку в кулак. А мне сказал:

— Теперь иди, — согласился он. — Надеюсь, скоро увидимся.

Из машины я вышла, и до подъезда шла, не оборачиваясь. Знала, что автомобиль Юганова так и не тронулся с места, его хозяин, наверняка, сидит и смотрит мне вслед. Только не понятно зачем. К чему все эти намеки, угрозы? Как он этим воспользоваться собирается? Разрушить мой брак с Андреем? Довольно просто, пара слов, одна фраза. Вот только для чего?

Мужа дома не оказалось. Я вошла в квартиру, и несколько мгновений с напряжением прислушивалась, и только после этого прикрыла за собой дверь. Выдохнула. Наверное, когда я ввязывалась во всю эту историю, строила планы на то, что мы с Андреем после сразу уедем, изменим свою жизнь, я жила бесплотной фантазией. Вот вроде как всё и закончилось, даже Юганов мне сказал, мол, «живи спокойно», а ощущения, что всё закончилось, так и не появилось. А про покой на душе и говорить не стоит.

Я чувствовала себя опустошенной и грязной. Больше часа просидела в ванне, и только горько посмеивалась над собой, что горячей водой и мылом грязь измены с себя не смоешь. С сегодняшнего дня — я изменщица. Я изменила своему мужу, и даже позволила себе влюбиться в другого мужчину. Наверное, это и не влюбленность, так ситуация сложилась, я запуталась, возникло непонятное, призрачное чувство, но мужу я изменила, от этого факта никуда не денешься. И я, наверное, перестану себя за это уважать.

Наверное.

Пока я только думаю о том, почему Глеб мне не звонит. И мучаюсь из-за этого.

— Наташ, ты дома?

Голос Андрея меня разбудил. Я даже не поняла, что заснула, лежала на постели, завернувшись в махровый халат, кажется, прикрыла глаза всего на секунду, а заснула довольно крепко. Открыла глаза, пока пыталась сообразить, что происходит, Андрей уже вошел в спальню, увидел меня и присел на край кровати рядом со мной. Я смотрела на него с тревогой.

— Что случилось? — спросила я.

Он, кажется, моему вопросу удивился. Смотрел на меня с улыбкой, затем погладил по руке.

— Ничего. Я тебя разбудил?

Я осторожно повозилась, вроде как принимая более удобную позу, но, на самом деле, надеясь, что муж руку от меня уберет. Но он и не думал. Продолжал улыбаться, и непонимание от того, чему он радуется, меня раздражало.

— Разбудил, — сказала я.

— Извини. — А затем Андрей вдруг меня затеребил, как в детской игре. — Наташка, ты у меня такая молодец!

Я не рассмеялась, не порадовалась его заигрываниям, вместо этого осторожно поинтересовалась:

— Почему?

— Как почему? — Андрей смотрел мне прямо в глаза. — Ты же всё сделала, как просил Иван Алексеевич.

Я лежала на подушке, смотрела в радостное лицо мужа, и совсем не знала, что ему сказать. У меня даже на улыбку не было моральных сил.

— Ты виделся с Югановым?

— Ну да, у него в офисе. Мы со Стасом там его ждали, а Иван Алексеевич приехал, и сказал, что ты справилась со своей задачей.

— А-а, это было задача, — вырвалось у меня.

Андрей уловил язвительные нотки в моём голосе, и снова меня потряс за плечо.

— Перестань. Всё уже позади.

Андрей с кровати поднялся, заходил по комнате, открыл шкаф, я наблюдала за тем, как он переодевает футболку.

— Ты же понимаешь, что ты всегда будешь ему должен, — сказала я мужу. — Юганов никогда тебе этот долг не спишет. Он просто сейчас получил то, что хотел.

— Не говори ерунды. Иван Алексеевич не такой.

— А какой он? Добрый и душевный Дед Мороз?

Андрей повернулся ко мне, взглянул в досаде.

— От меня ты чего хочешь?

— От тебя? — Я сделала вид, что призадумалась. — Чтобы ты перестал общаться со Стасом, нашел другую работу, оборвал все связи с этим семейством. Чтобы мы очень постарались и переехали жить в другой город. — Я выдержала паузу, Андрей тоже молчал, и тогда я продолжила: — Но я знаю, что ничего из этого ты не выполнишь. Поэтому всё, чего я хочу — чтобы ты больше не вмешивал меня в свои дела и проблемы. Андрей, я больше ничего делать не буду. Даже если он приставит нож к твоему горлу на моих глазах.

— Как-то всё безрадостно звучит, — хмыкнул муж.

А я согласилась.

— Оно и со стороны выглядит также, поверь.

Мы отвернулись друг от друга, недовольные этим разговором. Андрей надел чистую футболку, его движения были нервными и отрывистыми.

— Не понимаю, почему ты бесишься, — заявил он, в конце концов. — Всё же закончилось.

Я поневоле усмехнулась, вышло зло.

— Хорошо тебе говорить, — не удержалась я от упрека. — Тебе это ничего не стоило. Ты жил, как жил. От тебя ничего не потребовали. И ты еще смеешь этому обстоятельству радоваться, и со мной этой радостью делиться.

— Ну, хватит уже, Наташ! — Андрей повысил голос. — Перестань жаловаться! Я смотрю, от тебя потребовали очень многого! Залезть в карман какому-то незнакомому мужику! Подумаешь!..

— Так взял бы и сам залез, — огрызнулась я. — Или кишка тонка?

— Меня не просили!..

— Ах, тебя не просили. А воровать тебя просили? А тратить эти шальные деньги неизвестно куда, просили?

— Началось, — зло выдохнул муж. — Я думал, мы это уже обсудили!

— Просто всё это грязно и противно, — проговорила я в сторону и в безумном расстройстве.

— В каком смысле, грязно? — переспросил Андрей, и я поняла, что сболтнула лишнего. Но отступать не стала, на мужа взглянула, и сказала, глядя ему в глаза:

— Все ваши делишки — это грязь.

Андрей развел руками и с издевкой протянул:

— А ты у нас святая?

— Теперь уже нет, — ответила я. — Благодаря тебе.

— Ну вот, теперь я плохой! — выкрикнул он мне в спину, когда я решила уйти из спальни. — Я во всем виноват!

Я вернулась, не сдержав эмоций, и от всей души крикнула ему в ответ:

— Ты, Андрей! Ты во всём виноват!

Мне хотелось плакать от отчаяния, и обвинять во всём его. Моего непутевого мужа. Вот только легче от обвинений в его адрес, мне почему-то не становилось. Долго Андрей нашей перепалки не выдержал, он, вообще, старался всегда уходить от любых конфликтов и выяснений отношений, поэтому я не удивилась, когда услышала, как хлопнула, закрываясь, входная дверь. Мы ещё некоторое время с мужем переругивались, в основном, через стенку, а потом хлопнула дверь, и стало тихо. Я без сил присела на край кровати, вздохнула, а рука сама собой потянулась за телефоном. Я говорила себе, что просто хочу посмотреть, который сейчас час. Но ведь из-за времени не расстраиваются, правда? А вот из-за отсутствия важного пропущенного звонка или короткого сообщения, расстраиваются. И я расстроилась. Прошло больше половины дня, а Глеб так и не дал о себе знать.

Позже позвонила свекровь. Я не хотела отвечать на её звонок, долго смотрела на экран телефона, но Любовь Григорьевна, как всегда, проявила настойчивость. Звонила и звонила, мне пришлось ответить. Хотя, я знала, что услышу. Андрей, наверняка, уже успел пожаловаться матери на нашу размолвку. И мне, в какой-то мере, даже интересно было услышать, как он преподнес любимой маме проблему, которая нас постигла.

— Наташа, что у вас случилось? — вместо приветствия, начала петь свою вкрадчивую песнь свекровь. — Андрей весь нервный и дерганный. Сказал, что вы разругались. Что случилось?

— Ничего, — без всякого энтузиазма отозвалась я. — Такое бывает, Любовь Григорьевна, все иногда ругаются.

— Что значит: все ругаются? — удивилась она. — На ровном месте?

— Нет. Повод был.

— Какой?

— Я бы не хотела это обсуждать.

— В каком смысле? — Голос свекрови звучал по-настоящему недоуменно.

— В прямом, — отозвалась я, если честно, удивляясь собственной смелости. — Я не хочу обсуждать ни с кем, по какому поводу мы с мужем спорим. Даже с вами. Если вы хотите знать подробности, позвоните сыну, и пусть он вам расскажет.

— Наташа, с тобой всё в порядке?

Её голос прозвучал так, будто Любовь Григорьевна интересовалась, всё ли в порядке у меня с головой, раз я так с ней разговариваю.

Я выдохнула, очень пыталась в этом выдохе выместить из своей груди всю душившую меня злость. А для свекрови я пояснила:

— Со мной всё в порядке. Но я хочу побыть в тишине и покое. А не обсуждать свои семейные проблемы.

— Ты странная, Наташа, — пожаловалась Любовь Григорьевна. И предложила: — Приезжай к нам. Мы собираемся за семейным ужином, Андрею я сама позвоню, и вы рядом с родными быстро помиритесь.

Я как представила, что мне предстоит, так у меня свело зубы от тоски. И решительно отказалась:

— Я обещала родителям приехать. Извините, не смогу присутствовать.

— Причем здесь твои родители?

— Потому что это мои родители. Они тоже хотят проводить со мной время. Я им дочь. Всего хорошего, мама, — проговорила я нетерпеливо, и отключилась.

Когда я вечером пересказала маме свой последний разговор со свекровью, та только усмехнулась. И недоверчиво, и довольно одновременно. И даже переспросила:

— Прямо так и сказала? И мамой назвала?

— Ну, она же хотела, — разоткровенничалась я. — Помнишь, на юбилее? Бегала за мной и просила при всех её мамой называть.

— Помню.

Мама поставила передо мной тарелку с варениками, от которых приятно пахло сушеными грибами. Я обожаю мамины вареники. А сама присела напротив меня за стол, подбородок рукой подперла, и смотрела на меня по-особенному.

— Наташка, говори, как есть, — сказала она.

— Что? — переспросила я с набитым ртом.

— Не хочешь больше с ним жить?

Я вздохнула. Затем сказала, как есть:

— Не знаю. Что-то поменялось в наших отношениях, и я сама не понимаю, чего хочу.

— Кризис третьего года, — с умным видом проговорила мама.

Я с таким же умным видом покивала в такт её словам, а сама, как бы между прочим, ткнула пальцем в экран телефона. Просто так, время посмотреть. Время посмотрела, снова в душе расстроилась, в тоске поднесла ко рту ещё один вареник, политый сметаной. И зачем-то поинтересовалась:

— А если я разведусь, вы с папой, правда, не расстроитесь?

— С чего нам расстраиваться? Ты наша дочь, мы тебя любим, а не штамп в твоем паспорте. Будем жить, как жили.

Я кивнула. Мамины слова принесли немного успокоения, даже аппетит появился.

И, вообще, что такого страшного в разводе? Миллионы людей разводятся.

С папой я не откровенничала так, как с мамой, думаю, это вполне нормальное явление. И не думаю, что папа, как мужчина, хотел бы знать о проблемах дочери в таком ключе. Он даже не задал мне ни одного вопроса, когда я решила остаться ночевать в доме родителей. Я только слышала, как он шептался с мамой на кухне, но мне от него досталась лишь ободряющая улыбка и пара банальных шуток из телевизора. В этом весь мой папа, поэтому они с мамой никогда и не ругались. С ним невозможно было поругаться, отец сразу начинал нервничать, и отделывался глупыми шутками. Кажется, я за всю свою жизнь лишь пару раз слышала, как он повысил голос.

Этим вечером мне никто так и не позвонил. Ни Глеб, чтобы узнать, как мои дела, ни Андрей, чтобы, вообще, узнать, где я нахожусь. Я бессмысленно терзала телефон в руках, пока, наконец, не уснула. И уснула в каком-то состоянии безысходности, с ощущением, что все плохо.

Утром родители отправились на работу, я еще до кона не проснулась, лежала в своей кровати, и, кстати, с того момента, как открыла глаза, думала о том, что, оказывается, соскучилась по родительскому дому, по своей комнате, по своей кровати. Но даже не задумывалась об этом, занятая своей взрослой жизнью. Когда-то мне казалось, что повзрослеть — это так здорово. Уехать учиться, быть самостоятельной, выйти замуж, обустраивать своё семейное гнездо. А проснувшись поутру в комнате, в которой прошло моё детство и юность, вдруг показалось настоящим счастьем. Мне, на самом деле, повезло, что мне есть, куда вернуться, где почувствовать себя в безопасности. Место, откуда можно начать все сначала.

На душе от понимания этого становится теплее.

Никто мне так и не позвонил. Только налив себе кофе и сев на кухне в одиночестве, я позволила себе включить телефон, и взглянуть на экран. Судя по всему, я никому не нужна. Жалеть себя, конечно, не дело, тем более, так глупо. Но настроения все равно не добавляет.

Я набрала номер Кристины. Поговорить с мамой, конечно, хорошо, но мне бы даже в голову не пришло ошарашить и расстроить маму тем, что натворила её дочь. А выговориться хотелось. Вот я и решила позвонить подруге. Правда, у Кристины телефон тоже оказался выключен, но я знала, что примерно в это время она отвозит дочку в школу, на подготовительные занятия перед первым классом, а затем возвращается домой.

Кристиной я, в некотором роде, восхищалась. Жизнь у неё тоже не сахар, да ещё и репутация, которой её в городе наделили из-за её работы, радости не добавляла. Кристина с юности занималась музыкой, закончила музыкальную школу, но потом, как она сама говорит, что-то пошло не так, и вместо того, чтобы продолжать образование, она начала петь в ресторане. Для того, чтобы заработать денег в трудный момент жизни. Но трудные моменты, когда тебе восемнадцать-двадцать лет, имеют правило затягивать тебя в ситуацию, порой, в ситуацию весьма щекотливую, которая помогает из безденежья выбраться. Но в том возрасте морально-этическими вопросами задаются далеко не все, кажется, что наличие денег решает и разрешает очень многое. Вот и Кристину затянуло. Сначала переменами в жизни, затем первой любовью, затем вынужденным решением проблем после того, как первая любовь скрылась за горизонтом, оставив после себя горечь разочарования. И вскоре всё пошло по накатанной.

Наш город достаточно маленький, шикарными заведениями не изобилует, и Кристина, как и я, уезжала покорять большой город. Я считаю, что достаточно успешно, раз смогла выправить своё финансовое положение настолько, что приобрела собственное жилье, хороший автомобиль, способна содержать в одиночку ребенка, и при этом особо не нуждаться. Знаю, что злые языки за это Кристину осуждали, сплетни про отца её дочки ходили разные — и то, что родила Кристина от бандита, другие утверждали, что от женатого, влиятельного любовника, и тот, в конце концов, заставил её покинуть Нижний Новгород, и работу на московской турбазе для Кристины организовал именно он. Лишь бы надоевшая любовница была подальше от него и от его семьи.

Если честно, я не знаю, что из этого правда. И правда ли вообще. Об отце дочери Кристина никогда сама не рассказывала, не откровенничала, а я считала неправильным лезть к подруге в душу. Вот о планах на будущее, мы с ней разговаривали и не раз. Я знала, что Кристина мечтает перебраться жить в Санкт-Петербург или в Москву, увезти дочку подальше от злых языков, но пока этого не делает. Говорит, что нужно подкопить денег.

С чего она копит я, правда, не знаю, расходы у Кристины не маленькие, глядя на её наряды и траты на ребенка. Для Юли она ничего не жалела. С финансовой точки зрения, у девочки было всё — и лучшая в городе школа, и репетиторы, и кружки по интересам, которые ей не возбранялось бросать, когда интерес сходил на нет. Кристина одевала дочку, как куколку, за обновками они ездили в Нижний Новгород, у девочки в первом классе появился собственный телефон и ноутбук. Кристина убеждала меня, что это для нынешнего школьника, даже в первом классе, вещи первой необходимости. К тому же, дважды в год они с дочкой обязательно летали отдыхать на море, ведь ребенку полезно дышать морским воздухом. Такая жизнь, безусловно, предполагала большие траты, тем более для нашего маленького провинциального городка, это было серьёзное заявление на материальное благополучие. Но кто я такая, чтобы считать чужие деньги?

Правда, вокруг нас находилось немало людей, которые подобными вопросами не задавались — считать им или не считать чужие доходы. Им было просто любопытно, откуда Кристина берет деньги на роскошную, по критериям нашего окружения, жизнь. Ответов ни у кого не находилось, и слухи множились, множились, не давая моей подруге вздохнуть полной грудью. За её спиной никогда не прекращали шептаться. Даже её родственники не особо церемонились в отношении Кристины с дочерью. То ли злились из-за её испорченной давным-давно репутации, а, может, попросту завидовали. Насколько я знаю, поняв, что помогать родне финансово Кристина не планирует, её обходили стороной, едва ли не открещиваясь от родства. Правда, я не заметила, чтобы Кристина из-за этого сильно переживала. Только фыркала презрительно.

Не дозвонившись до подруги, я решила прогуляться до её дома, потому что все равно не знала, чем себя занять. Сидеть в родительской квартире не хотелось, возвращаться в квартиру мужа тоже не хотелось. А бродить по улицам города в одиночестве, да ещё как бы страдая, хотя такой душевный порыв меня ненадолго и посетил, мне показалось началом нездорового помешательства. Необходимо было с кем-то поговорить. Хотелось четкого и рассудительного мнения в ответ на свои страдания. Поэтому я так хотела увидеть Кристину. Конечно, мы с ней встретимся завтра на работе, но я точно сведу себя с ума разными мыслями за это время.

Занятая своими мыслями я дошла до дома подруги, свернула во двор, он был огорожен, а на въезде стоял шлагбаум. Один из лучших новостроев в нашем городке, жилой комплекс мечты. Огороженная территория, подземный гараж и современная детская площадка во дворе. Отремонтированные подъезды, чистые лифты, цветы на подоконниках лестничных клеток. Мы с Андреем жили в обычной панельной многоэтажке, в наших подъездах на окнах даже подоконников предусмотрено не было. Если в подъезде нет пьяницы или хулигана, то это уже счастье. Поэтому я каждый раз невольно сравнивала условия жизни. Не завидовала, нет, я даже просторной двухкомнатной квартире Кристины, превышающую нашу с мужем по площади раза в полтора, не завидовала, интерьеру и современному ремонту не завидовала. А вот чистому, светлому подъезду — да. Не знаю почему. Именно подъезд дома, в каком он находится состоянии, казался мне символом другой жизни. Из этого подъезда хотелось шагать в более светлое будущее, а из подъезда, в котором я жила, шагалось только на работу по утрам, ей-богу.

Подходя к подъездной двери, я зацепила взглядом припаркованный неподалеку темный автомобиль. Не знаю, почему я на него посмотрела, в автомобилях я не особо разбиралась, и знакомым он мне показаться не мог. Я взглянула на номер, посмотрела на затемненное лобовое стекло, после чего вошла в подъезд. Что-то меня грызло изнутри, какая-то необъяснимая тревога. Я поднялась на лифте на нужный мне этаж, дошла до двери квартиры Кристины, и как раз собиралась поднять руку, чтобы нажать кнопку звонка. И только тогда заметила, что входная дверь не заперта, она даже чуть шелохнулась, будто от сквозняка, а потом дверная ручка и вовсе стала поворачиваться. Кто-то явно собирался выйти, и я не знаю, отчего я вдруг запаниковала, если следовать логике, то, скорее всего, Кристина собиралась выйти, но я почему-то отступила, и прежде чем дверь распахнулась, и человек вышел из квартиры, я укрылась за углом, в маленьком закутке за кабиной лифта.

— Кристина, ты меня услышала?

Мужской голос был негромким, но настойчивым и достаточно требовательным. И я бы узнала его из тысячи. Потому что именно таким тоном, чуть бесцветным, но напористым Иван Алексеевич Юганов любит угрожать людям. По крайней мере, со мной он разговаривает именно так, время от времени разбавляя свой тон насмешкой или язвительностью.

— Услышала, — отозвалась моя подруга. Её голос показался мне усталым и чуточку недовольным.

— Услышала она, — ворчливо проговорил Юганов-старший. Повисла пауза, но я побоялась выглядывать из-за угла, чтобы посмотреть, что происходит. Я словно прилипла к прохладной стене, чувствуя, как колотится моё сердце. Понятия не имею, из-за чего я разволновалась, меня никто не запугивал и никто за мной не гнался, но было здорово неприятно. Стоять здесь и подслушивать. А ещё я догадалась, чья машина привлекла моё внимание у подъезда. Меня как-то ночью на ней прокатили, до дома Юганова. Впечатления были не из приятных, запомнились и записались на подкорку.

— Ты уходить хотел, — снова послышался голос подруги. В нем появились нотки задора и игры. А я нахмурилась. — Так уходи. Ты куда-то спешил.

— Змея ты, Тинка, — хмыкнул мужской голос. — Что там мой обалдуй, опять у вас отирался, говорят?

— Говорят, — безразлично ответила Кристина. — Я на него внимания не обращаю.

— Пристает?

— Кто? — Кристина откровенно хохотнула. — Твой недоросль? Ко мне?

— Ну, ладно, ладно. Язык-то сразу распустила. Он мне сын вообще-то.

Говорил Юганов негромко, но я была уверена, что чутко прислушивается к звукам в подъезде, чтобы кто-то, не дай бог, не появился рядом. Поэтому я и не дышала.

— Бестолочь у тебя, а не сын, сам знаешь, — заявила Кристина, а я поразилась её смелости. А ещё её тону, таким тоном с чужим мужчиной не поговоришь.

— Может, и бестолочь, но наследник. Так что, приглядывай.

— У меня есть за кем приглядывать, Ваня, — почти пропела Кристина. И сказала ему: — Иди.

— Я с летним лагерем всё решу, — вдруг сказал Юганов.

— Это же не мне надо, — вновь проговорила Кристина каким-то особым, медоточивым тоном. — Я об интересах дочери думаю, об её будущем.

— Отстань, — вдруг отмахнулся Юганов. — Хочешь её на месяц заграницу отправить, отправим. Пусть учит… языки. Я хоть раз тебе по поводу ребенка отказал?

Я закрыла глаза. Стояла и слушала, чувствуя себя преступницей, и одновременно с этим пытаясь уложить в своей голове невероятную догадку. Действительно, Юлька отказа ни в чем не знала. И, кажется, обеспечивала её материальные блага совсем не мама.

— Значит, я беру отпуск?

— Бери, — нетерпеливо согласился Юганов. — Я всё решу, всё узнаю. Только информацию о лагере мне на электронную почту скинь. Я сам посмотрю… Удостоверюсь, что это то, что надо. А не просто тебе на море ляжки пожарить.

— Вань, вот ты опять начинаешь!

— Знаю я тебя. — Опять повисла пауза, а потом Иван Алексеевич совсем негромко, я едва смогла расслышать, проговорил: — Я постараюсь тоже приехать. На недельку.

— Только обещаешь, — отозвалась Кристина.

— Приеду. Сейчас дела срочные закончу, кое-кого из города выпровожу, и поедем.

Я услышала, как хлопнула, закрываясь, входная дверь квартиры, потом шаги, шум лифта, после нажатия кнопки вызова. Я понимала, что Юганов стоит совсем близко от меня, в двух шагах, стоит ему за угол заглянуть, а тут я, вжавшаяся в стену. Но он не заглянул. Вошел в подъехавший лифт, а я смогла выдохнуть. Постояла в некотором ступоре, затем направилась к лестнице, стала медленно спускаться вниз.

Это что же получается, все советы Кристины по поводу моей ситуации с Югановым, были наиграны и контролировались им же?

А как же наша дружба?