Василий Андреевич Жуковский

1783—1852

Василий Андреевич Жуковский родился и вырос в селе Мишенском, недалеко от города Тулы, в имении своего отца. Когда ему пошёл четырнадцатый год, его отвезли в Москву и отдали в Благородный пансион при Московском университете. Там он жил и учился около трёх лет. Учился он хорошо, много читал, изучал русскую и иностранную литературу. Имя Жуковского, «лучшего из лучших» учеников, было написано золотыми буквами на мраморной доске в зале пансиона.

Вернувшись домой, Жуковский продолжал заниматься литературой, писал стихи. Ему было восемнадцать лет, когда впервые напечатали его стихотворение «Сельское кладбище». С этого времени в печати стали часто появляться его стихи.

Наступил 1812 год. «В это время всякому должно быть военным», — решил Жуковский и ушёл в ополчение. В августе он был под Бородином, а через несколько месяцев вся Россия с восторгом читала его стихотворение о героях Бородинской битвы — «Певец во стане русских воинов». В этом стихотворении Жуковский выразил самые задушевные чувства русских людей, которые во время войны отдавали свою жизнь за родину, защищая её от врага.

«Певец во стане русских воинов» — большое стихотворение; мы даём из него только отрывок, в котором Жуковский говорит о том, как дорога и близка каждому человеку его отчизна. Жуковский много писал о родине, о русской природе. «О, родина, все дни твои прекрасны», — говорил он и так поэтически, так просто, как никто до него, описал и летний вечер в деревне, и пение жаворонка в небе, и приход весны...


Его стихов пленительная сладость

Пройдёт веков завистливую даль... —


говорил о его стихах Пушкин.

Написал Жуковский и несколько сказок в стихах; вы, конечно, знаете их: «Иван-царевич и серый волк», «Спящая царевна», «Кот в сапогах».

Жуковский очень много переводил, и по его прекрасным переводам в России впервые знакомились со многими произведениями иностранной литературы. В этой книге вы прочтёте в его переводах балладу немецкого поэта Гёте «Лесной царь» и стихотворение другого немецкого поэта, Шиллера, «Перчатка».

Жуковский был самым знаменитым поэтом России того времени. Молодые поэты учились у него писать стихи, подражали ему. Учился у него и Пушкин. Заботливо, бережно относился к нему Жуковский; он следил за успехами молодого Пушкина, радовался его славе. «Нам всем надобно соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который всех нас перерастёт», — говорил он.

Когда была напечатана поэма «Руслан и Людмила», Жуковский подарил Пушкину свой портрет с надписью: «Победителю-ученику от побеждённого учителя». Жуковский с радостью уступил первое место в русской литературе Пушкину.


* * *


Отчизне кубок сей, друзья!

Страна, где мы впервые

Вкусили сладость бытия,

Поля, холмы родные,

Родного неба милый свет,

Знакомые потоки,

Златые игры первых лет

И первых лет уроки,

Что вашу прелесть заменит?

О, родина святая,

Какое сердце не дрожит,

Тебя благословляя?



Летний вечер

Знать, солнышко утомлено:

За горы прячется оно;

Луч погашает за лучом

И, алым тонким облачком

Задёрнув лик усталый свой,

Уйти готово на покой.

Пора ему и отдохнуть;

Мы знаем, летний долог путь.

Везде ж работа: на горах,

В долинах, в рощах и лугах;

Того согрей; тем свету дай

И всех притом благословляй.

Буди заснувшие цветы

И им расписывай листы;

Потом медвяною росой

Пчелу-работницу напой

И чистых капель меж листов

Оставь про резвых мотыльков.

Зерну скорлупку расколи

И молодую из земли

Былинку выведи на свет;

Пичужкам приготовь обед;

Тех приюти между ветвей;

А тех на гнёздышке согрей.

И вишням дай румяный цвет;

Не позабудь горячий свет

Рассыпать на зелёный сад,

И золотистый виноград

От зноя листьями прикрыть,

И колос зрелостью налить.

А если жар для стад жесток,

Смани их к роще в холодок;

И тучку тёмную скопи,

И травку влагой окропи,

И яркой радугой с небес

Сойди на тёмный луг и лес.



А где под острою косой

Трава ложится полосой,

Туда безоблачно сияй

И сено в копны собирай,

Чтоб к ночи луг от них пестрел

И с ними ряд возов скрипел.

Итак, совсем не мудрено,

Что разгорелося оно,

Что отдыхает на горах

В полупотухнувших лучах

И нам, сходя за небосклон,

В прохладе шепчет: «добрый сон».

И вот сошло, и свет потух;

Один на башне лишь петух

За ним глядит, сияя, вслед

Гляди, гляди! в том пользы нет!

Сейчас оно перед тобой

Задёрнет алый завес свой.

Есть и про солнышко беда:

Нет ладу с сыном никогда

Оно лишь только в глубину,

А он как раз на вышину;

Того и жди, что заблестит;

Давно за горкой он сидит.

Но что ж так медлит он вставать?

Всё хочет солнце переждать.

Вставай, вставай, уже давно

Заснуло в сумерках оно.

И вот он всходит; в дол глядит

И бледно зелень серебрит.

И ночь уж на небо взошла

И тихо на небе зажгла

Гостеприимные огни;

И всё замолкнуло в тени;

И по долинам, по горам

Всё спит... Пора ко сну и нам.



Жаворонок

На солнце тёмный лес зардел,

В долине пар белеет тонкий,

И песню раннюю запел

В лазури жаворонок звонкий.

Он голосисто с вышины

Поёт, на солнышке сверкая:

Весна пришла к нам молодая,

Я здесь пою приход весны…



Лесной царь

Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?

Ездок запоздалый, с ним сын молодой.

К отцу, весь издрогнув, малютка приник;

Обняв, его держит и греет старик.

— Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?

— Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул;

Он в тёмной короне, с густой бородой.

— О нет, то белеет туман над водой.

«Дитя, оглянися, младенец, ко мне;

Весёлого много в моей стороне:

Цветы бирюзовы, жемчужны струи;

Из золота слиты чертоги[1] мои».

— Родимый, лесной царь со мной говорит:

Он золото, перлы[2] и радость сулит.

— О нет, мой младенец, ослышался ты:

То ветер, проснувшись, колыхнул листы.

«Ко мне, мой младенец; в дуброве моей

Узнаешь прекрасных моих дочерей:

При месяце будут играть и летать,

Играя, летая, тебя усыплять».

— Родимый, лесной царь созвал дочерей.

Мне, вижу, кивают из тёмных ветвей.

— О нет, всё спокойно в ночной глубине:

То вётлы седые стоят в стороне.

«Дитя, я пленился твоей красотой:

Неволей иль волей, а будешь ты мой».

— Родимый, лесной царь нас хочет догнать;

Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать. —

Ездок оробелый не скачет, летит;

Младенец тоскует, младенец кричит;

Ездок погоняет, ездок доскакал...

В руках его мёртвый младенец лежал.



Перчатка

Перед своим зверинцем,

С баронами, с наследным принцем,

Король Франциск сидел;

С высокого балкона он глядел

На поприще, сраженья ожидая;

За королём, обворожая

Цветущей прелестию взгляд,

Придворных дам являлся пышный ряд.

Король дал знак рукою —

Со стуком растворилась дверь,

И грозный зверь

С огромной головою,

Косматый лев

Выходит;

Кругом глаза угрюмо водит;

И вот, всё оглядев,

Наморщил лоб с осанкой горделивой,

Пошевелил густою гривой,

И потянулся, и зевнул,

И лёг. Король опять рукой махнул —

Затвор железной двери грянул,

И смелый тигр из-за решётки прянул;

Но видит льва, робеет и ревёт,

Себя хвостом по рёбрам бьёт,

И крадется, косяся взглядом,

И лижет морду языком,

И, обошедши льва кругом,

Рычит и с ним ложится рядом.

И в третий раз король махнул рукой —

Два барса дружною четой

В один прыжок над тигром очутились;

Но он удар им тяжкой лапой дал,

А лев с рыканьем встал…

Они смирились,

Оскалив зубы, отошли,

И зарычали, и легли.

И гости ждут, чтоб битва началася.

Вдруг женская с балкона сорвалася

Перчатка... все глядят за ней…

Она упала меж зверей,

Тогда на рыцаря Делоржа с лицемерной

И колкою улыбкою глядит

Его красавица и говорит:

«Когда меня, мой рыцарь верный,

Ты любишь так, как говоришь,

Ты мне перчатку возвратишь»,



Делорж, не отвечав ни слова,

К зверям идёт,

Перчатку смело он берёт

И возвращается к собранью снова.

У рыцарей и дам при дерзости такой

От страха сердце помутилось;

А витязь молодой,

Как будто ничего с ним не случилось,

Спокойно всходит на балкон;

Рукоплесканьем встречен он;

Его приветствуют красавицыны взгляды...

Но, холодно приняв привет её очей,

В лицо перчатку ей

Он бросил и сказал: «Не требую награды».


Загрузка...