Рожденный бежать

Глава 5

— Да, вам пришлось бы очень долго пробыть здесь, прежде чем они почувствуют себя спокойно в вашем обществе, — позже вечером того же дня сказал мне Анхель Нава Лопес. Он учительствовал в школе для тараумара в Муньерачи, местечке ниже по течению от жилища Кимаре. — Многие годы. Как Кабальо Бланко. — Погодите, — прервал я его. — Кто?

Это, объяснил Анхель, был высокий худой человек с белой, как у него, кожей. Он быстро и невнятно говорил на странном своем языке и являлся с холмов без предупреждения, словно материализуясь на тропе и идя размашистым шагом в селение. Впервые он объявился лет десять назад, в жаркий воскресный полдень, как раз после обеда. У тараумара не было письменности, если не считать записей о таинственных человекообразных видениях, но Анхель был абсолютно уверен в дате и необычных обстоятельствах встречи, поскольку сам в ней участвовал.

Анхель в это время вышел из школы, посматривая на стены каньонов и следя за детьми. Всю неделю его ученики ночевали в школе, а по пятницам расходились по домам, взбираясь высоко в горы. По воскресеньям они возвращались снова. Анхелю нравилось пересчитывать их, когда они были уже на подходе. Вот поэтому он и оказался на полуденном солнцепеке в тот момент, когда двое мальчишек опрометью мчались к школе по склону холма.

Ребята вылетели к реке и одним махом переправились через нее, подняв тучу брызг, словно за ними гнались демоны. А это, вероятно, они и были, решили дети, едва добравшись до места и с трудом переводя дыхание.

По их словам, они пасли в горах стадо коз. Вдруг какое-то страшное фантастическое существо стрелой промчалось над ними между деревьями. По виду существо было похоже на человека, только гораздо выше всех, кого довелось им видеть. Оно было мертвенно-бледным, костлявым, как скелет, на черепе торчали клочья огненно-рыжих волос. Одежды на нем не было никакой. Для гигантского голого трупа существо было довольно-таки быстрым на ногу, и прежде чем ребятам удалось как следует его рассмотреть, оно скрылось в густом кустарнике.

Кстати сказать, они и не думали бродить по лесу, чтобы познакомиться с ним поближе, — напротив, со всех ног помчались в деревню, лихорадочно пытаясь определить, кого — или что — повстречали. Добежав наконец до Анхеля, они начали потихоньку успокаиваться и, переведя дух, поняли, кто это был.

— Это первый дух, какого я видел, — сказал один.

— Дух? — спросил Анхель. — А почему ты думаешь, что это был дух?

Как раз в тот момент, желая выяснить, в чем же дело, неспешным шагом к ним приблизились старейшины племени. Повторяя рассказ, ребята снова описали скелетообразное существо, его косматые волосы и как оно мчалось выше по склону. Старейшины выслушали детей и все им разъяснили: возникающие в каньонах тени часто сильно будоражат воображение всякого, кто там оказался, а поэтому неудивительно, что у ребят разгулялась фантазия. Однако никак нельзя допустить, чтобы они напугали малышей этими страшными сказками.

— Сколько у него было ног? — спросили старейшины.

— Две.

— Оно на вас плюнуло?

— Нет.

— Ах вот в чем дело. Это был не дух, — успокоили взрослые. — Это просто был аривара.

Душа умершего! Да, ситуация стала намного яснее. Духами были злые фантомы, которые являлись по ночам, носились по всей округе на четвереньках, убивали овец и плевали людям в лицо. Души умерших, напротив, не причиняли никому никакого вреда и доделывали за собой мелкие неоконченные дела. Даже в смерти тараумара фанатично стремятся оставаться неуловимыми. После смерти их души быстро обшаривают все вокруг, чтобы стереть отпечатки ног или убрать даже один выпавший волос, то есть все, что могло оставить после себя их тело. С этой целью тараумара использовали для стрижки такой оригинальный способ: туго натянув волосы, продетые сквозь разветвление сучьев на дереве, они отпиливали их ножом, после чего тщательно подбирали упавшие пряди. И только после того как душа умершего стирала все следы своего земного существования, она отваживалась на переход в загробную жизнь.

— На все уходит три дня, — напомнили мальчикам старейшины. — У женщин — четыре.

Итак, аривара, естественно, выглядит слегка лохматой из-за всех этих срезанных и пришлепнутых к голове волос; и, конечно же, она носится так быстро, как может, потому что у нее мало времени, чтобы переделать кучу неприятных дел. Подумайте об этом; впечатляет уже сама эта встреча, ведь души тараумара обычно бегают так быстро, что единственное, что можно разглядеть, — это вихрь пыли. Даже после смерти, напомнили старейшины мальчикам, они остаются бегущими.

— Вы живете, потому что ваш отец может загнать оленя. Он живет, потому что его дед сумел убежать от низкорослой боевой лошадки апачей. Вот насколько мы проворны, когда на нас давит наша плотская оболочка. Представьте же себе, как вы будете летать, когда ее сбросите.

Анхель слушал, размышляя о том, стоит ли брать на себя труд указать на другой возможный вариант происшедшего. В Муньерачи он слыл чудаком: наполовину мексиканец, наполовину тараумара, он покидал каньон на некоторое время и ходил в школу в мексиканской деревне. Анхель по-прежнему носил традиционные для тараумара сандалии и ленту для волос, но в отличие от других Анхель облачался в выцветшие рабочие брюки, а не щеголял в набедренной повязке. Он и внутренне изменился; несмотря на то что он все так же поклонялся тараумарским богам, в голову ему приходил вопрос: а не была ли та Дикая Тварь в лесной чаще просто-напросто каким-то чабочи, забредшим из внешнего мира?

Допустим, что так. Но тогда это скорее всего дальше от истины, чем версия о совместном с бродячим духом пользовании тропой. Никто и никогда не проникал так далеко без крайне веских на то причин. А может быть, это беглец, скрывающийся от закона? Мистик, гоняющийся за видениями? Золотоискатель, спятивший от жары?

Анхель пожал плечами. Одинокий чабочи мог оказаться любым из них, но уж никак не первым в своем роде, появившимся на территории тараумара. Это естественно (или же сверхъестественно, коли вам это ближе, понятнее), что таинственные существа появляются там, где исчезают люди. В африканских джунглях. На островах в Тихом океане. На пустынных землях в Гималаях. В любых местах, где пропадают без вести экспедиционные партии, то есть там, где обязательно появляются исчезнувшие виды, каменные идолы Стонхенджа, ускользающие тени йети и древние несдающиеся японские солдаты.

Медные каньоны были ничем не лучше, а в некоторых отношениях даже намного хуже. Сьерра-Мадре составляли среднее звено горной цепи, которая, практически нигде не прерываясь, тянется от Аляски до Патагонии. Любой отчаянный малый, обладающий особой способностью находить дорогу в глуши, мог бы ограбить банк и, быстро убравшись с места преступления, спрятаться в Медных каньонах, стрелой проносясь по пустынным пространствам, где на много километров не встретишь ни единой живой души.

А в результате Медные каньоны, как наиболее безопасное на континенте убежище под открытым небом, не только порождали экстравагантных личностей, но и привлекали их со стороны. За несколько сотен минувших лет каньоны давали приют разного рода отщепенцам, обитающим в Северной Америке. Бандиты, мистики, убийцы, ягуары-людоеды, воины племени команчей, мародеры из племени апачей, впавшие в паранойю золотоискатели и мятежники из отрядов Панчо Вильи — все они уходили от преследователей, скрывшись в Барранкасе.

Джеронимо[10], спасаясь от кавалерии США, по своему обыкновению, прятался в Медных каньонах. Так же поступал и его протеже Малыш-апач, который, по определению одного историка, «перемещался как дух в пустыне».

«Он был чужд стереотипов, и никто не знал, где он объявится в следующий раз. Ну разве можно было спокойно пасти скот или разрабатывать отведенный тебе участок, когда каждая тень, каждый едва уловимый звук могли обернуться Малышом-апачем, подходившим неслышными шагами, чтобы отправить вас на тот свет? Лучше всех высказался по этому поводу один не знавший покоя поселенец: "Когда вы замечали Малыша-апача, обычно было уже слишком поздно"».

Преследуя их в горном лабиринте, вы рисковали никогда не найти дороги обратно. «Вид этой местности грандиозен, но путешествие по ней — сущий ад», — записал в дневнике капитан кавалерии США Джон Бёрк, едва не погибший в очередной безуспешной погоне за Джеронимо, укрывшимся в Медных каньонах. Легкий стук скатившегося со склона камешка жутким эхом прокатывался повсюду; и звук этот не затихал, а, становясь громче и громче, рикошетом отскакивал справа налево и вверх. Скрежет трущихся одна о другую веток можжевельника заставлял весь кавалерийский отряд выхватывать пистолеты, и пока они неистово метались во всех направлениях, на каменных стенах плясали их собственные чудовищно искаженные тени.

Однако не только из-за эха и вызванных возбужденным воображением образов Медные каньоны казались обитаемыми. Быстрота, с какой один источник мучений превращался в другой, наводила на мысль о том, что Барранкас охраняет некий зловещий дух с садистским чувством юмора. Совсем распарившись после нескольких дней пребывания под лучами немилосердного солнца, солдаты с надеждой поглядывали на три-четыре темных облачка, суливших им облегчение от невыносимого зноя. И буквально через несколько минут они оказывались в ловушке. Их смывало мощной волной, словно вырвавшейся из пожарного шланга, пока они отчаянно и безуспешно карабкались вверх по гладким каменным стенам. Именно так апач-бунтовщик по имени Массаи однажды уничтожил целый кавалерийский отряд: «Заманив их в ущелье, он так рассчитал момент, чтобы их смыло разразившимся в горах ливнем».

Барранкас — настолько коварное место, что здесь мог убить даже быстрый глоток свежей воды. Вождь апачей Викторио любил заманивать конные войска США в глубь каньонов, играя с ними в кошки-мышки, а потом лежать в засаде у единственного источника воды. Кавалеристы наверняка знали, что он там, но ничего не могли поделать. Заблудившись и обезумев от жажды, они предпочитали рискнуть и получить пулю в лоб, чем медленно задохнуться с распухшим от жажды языком.

Даже два самых крепких парня в военной истории США не могли тягаться с Барранкасом. Когда в 1916 году вооруженные отряды Панчо Вильи атаковали городок в Нью-Мексико, президент Вудро Вильсон лично послал генерала Першинга и Джорджа Паттона выкурить его из его логова в Медных каньонах. Но тщетно. Даже имевшие в своем распоряжении всю мощь вооруженных сил США Паттон и Першинг были озадачены неприступностью девственной природы, при том что единственным доступным источником информации были тараумара, исчезавшие при звуке чиханья. А в результате Черный Джек и Старый Вояка, которые смогли одолеть немцев в двух мировых войнах, капитулировали перед Медными каньонами.

Со временем мексиканские федералы научились избирать стратегию более «осмотрительного отношения к тому, чего они хотят». Они понимали: то, что было проклятием для преследователей, не могло быть намного приятнее для преследуемых. Все, что там приключалось с беглецами — голод, нападения ягуаров, помешательство, приговор к добровольному пожизненному одиночному заключению, было, вероятно, страшнее, чем любые наказания, какие определила бы им мексиканская судебная система. Поэтому федералы нередко осаживали лошадей и позволяли любому бандиту, кому удавалось добраться до каньонов, попытать счастья в приготовленной им самим для себя тюрьме.

Множество искателей приключений, что пробирались в каньоны, никогда не возвращались оттуда, создавая каньонам репутацию приграничного Бермудского треугольника. Когда-то Малыш-апач и Массаи в последний раз галопом пронеслись по Ущелью скелетов в Медный каньон, и больше их никогда не видели. В1914 году Эмброуз Бирс, известный газетный обозреватель и автор нашумевшей сатирической книги «Словарь дьявола», по слухам, направляясь на встречу с Панчо Вильей, угодил в поле гравитационного притяжения Медных каньонов… и пропал. Вообразите себе Андерсона Купера, исчезающего при выполнении задания для Си-эн-эн, и вы получите представление о поисках Бирса. Но ни малейших следов обнаружить не удалось.

Постигала ли эти пропащие души ужасная судьба или они навлекали страшную участь друг на друга? Этого не знает никто. В далеком прошлом они становились жертвами ягуаров и пум, скорпионов и королевских аспидов и погибали от жажды, холода, голода или лихорадки каньонов, а сегодня к этому списку можно добавить еще и пулю меткого стрелка. С тех пор как наркокартели переселились в Медные каньоны, они стали охранять свои посевы с помощью телескопов, достаточно мощных, чтобы увидеть, как трепещет на ветке маленький листик.

Это, собственно, и заставило Анхеля гадать, а видел ли он это существо вообще. Оно могло погибнуть где угодно от множества причин, что, скорее всего, и произошло. А если оно не знало, что надо держаться подальше от полей марихуаны, то наверняка даже и не слышало выстрела, пробившего ему голову.

Тайна одинокого странника была разгадана быстрее, чем ожидал сам Анхель. Он по-прежнему, щурясь от яркого солнца, напряженно вглядывался в даль, ожидая возвращения учеников, как вдруг услышал повторявшиеся эхом звуки песни в тирольской манере и увидел голого мужика, бегущего по тропе вниз к реке.

При ближайшем рассмотрении существо оказалось не совсем голым, но и не так чтобы одетым… разумеется, по меркам тараумара. Для людей, предпочитающих быть невидимыми, тараумара выглядят довольно-таки экстравагантно. Мужчины носят яркие рубахи поверх длинного белого балахона, подхваченного в шагу и свободно свисающего спереди и сзади наподобие юбки. Все вместе это подпоясано цветастым поясом и дополнено головной повязкой в тон. Одежда женщин отличается еще большей живописностью. Они ходят в переливающихся разными красками юбках и гармонирующих с ними блузах. Прелесть их восхитительной кожи цвета умбры изящно подчеркивается каменными ожерельями и браслетами кораллового цвета. А посему, каким бы изысканным ни был ваш туристский прикид, будьте покойны: среди тараумара вы почувствуете себя оборванцем.

Даже на взгляд разомлевших от жары золотоискателей, существо выглядело изрядно пообносившимся. На нем были грязные шорты, потрепанные сандалии и старая бейсболка. И все. Никакого тебе рюкзака, никакой рубашки и, очевидно, никакой еды, ибо, едва добежав на Анхеля, оно на северном испанском попросило воды и выразительно потыкало себе пальцем в рот, явно показывая, что не прочь бы чего-нибудь пожевать.

Анхель жестом пригласил его сесть. Кто-то приготовил чашку пиноли. Незнакомец с жадностью проглотил ее. Между глотками он пытался общаться: резво помахал согнутыми в локтях руками и высунул язык, как запыхавшаяся собака.

— Вы бежали? — спросил учитель. Существо кивнуло.

— Весь день, — сообщило оно.

— Зачем? И куда? — расспрашивал Анхель.

Существо разразилось длиннющим рассказом, который Анхель счел в высшей степени занятным с точки зрения исполнительского мастерства, но вряд ли вразумительным с точки зрения сути повествования. Из всего Анхель сумел понять: одинокий странник либо законченный идиот, либо все же не такой уж и одинокий. Он утверждал, что у него есть еще кореш, он называл его Рамон Чингон.

— А тебя как зовут? — поинтересовался Анхель.

— Кабальо Бланко.

— Что ж, неплохо, — пожав плечами, сказал учитель. Кабальо не стал рассиживаться; едва глотнув еще немного воды и осушив вторую чашку пиноли, он сделал прощальный жест рукой и засеменил трусцой обратно вверх по тропе. Он притопывал и орал на ходу, как молодой жеребец, приводя в восторг ребятишек. Те заливались смехом и следовали за ним по пятам, пока он не исчез в дебрях.

— Итак, — завершил Анхель рассказ, — это Кабальо Бланко; он добрый малый, но, если можно так выразиться, слегка ненормальный.

— Так что, вы думаете, он все еще там? — спросил я.

— Определенно, — не колеблясь, подтвердил Анхель. — Вчера он был здесь. Я дал ему напиться из этой чашки.

Я оглянулся. Никакой чашки не было.

— И чашка тоже была, — настаивал Анхель.

Из того, что за несколько лет сумел выяснить Анхель, следовало, что Кабальо жил в хижине, которую построил сам где-то за горой Батопилас. Когда бы он ни появлялся в школе у Анхеля, он каждый раз был обут в сандалии, с накинутой на спину рубашкой и мешочком с сухой кашей, по-тараумарски подвешенным к поясу. Похоже, он жил с земли, по которой он бегал, завися от этого краеугольного камня культуры тараумара.

Земля — это почти как карма, и работает точно так же, но только в данный момент времени. Другими словами, ваш долг поделиться всем, без чего вы можете обойтись, причем сразу же и ни на что не рассчитывая: начать с того, что раз этот дар уходит из ваших рук, значит, он никогда и не был вашим.

Кабальо выглядел, одевался и разговаривал совсем не так, как тараумара, но в глубине души был одним из них. Анхель знал об этом от тараумарских бегунов, которые использовали хижину Кабальо Бланко в качестве места для отдыха во время долгих путешествий по каньонам. В свою очередь, и он находил радушный прием в каждом доме, где ему всегда давали и стол и кров, когда, бродяжничая в каньонах, Кабальо проходил по деревне Анхеля.

Анхель махнул рукой, резким взмахом очертив несусветную даль за рекой и вершиной каньона, в направлении земли, уже не принадлежавшей тараумара, откуда не стоило ожидать ничего хорошего.

— Там есть деревня, она называется Меса де ла Йербабуэна, — сказал он. — Ты знаешь об этом, Сальвадор?

— М-м-м-хм… — промычал Сальвадор.

— А тебе известно, что с ней случилось?

— М-м-м… — откликнулся Сальвадор, словно желая сказать: «О Господи, да!»

— Многие из лучших бегунов родом из Йербабуэны, — заметил Анхель. — У них там отличная тропа — по такой за день можно отмахать приличное расстояние, гораздо большее, чем здесь.

К сожалению, тропа оказалась настолько хорошей, что мексиканское правительство в конце концов решило ее обустроить и распорядилось превратить тропу в дорогу, покрыв толстым слоем асфальта. В Йербабуэне все чаще начали появляться грузовики, а в них — продукты, которые тараумара вообще видели очень редко, не то что ели: газировка, шоколад, рис, сахар, сливочное масло, мука. У жителей Йербабуэны развилась тяга к пьянству и удовольствиям, но для всего этого нужны были деньги, и, вместо того чтобы трудиться на своих полях, они занялись тем, что останавливали попутные машины и просили довезти их до Гуачочи, где работали судомойками и поденщиками или торговали кустарными поделками.

— Это было двадцать лет назад, — сказал Анхель. — Теперь там уже нет бегунов.

История Йербабуэны по-настоящему пугает Анхеля, потому что теперь ходят слухи, что правительство изыскало возможность проложить дорогу по дну каньона, упирающуюся прямо в это селение. Почему они собираются строить дорогу именно здесь, Анхель не знает. Тараумара она не нужна, ведь здесь живут они одни. От дорог в Медных каньонах выиграют только наркотузы и нелегальные лесорубы, что делает одержимость мексиканского правительства строительством дорог в глуши весьма странной — или, учитывая, сколько военных и политиков связано с торговлей наркотиками, отнюдь не странной.

«Именно этого и боялся Лумхольц», — подумал я. Сто лет назад прозорливый исследователь уже предостерегал, что тараумара грозит исчезновение.

«У будущих поколений не будет никаких других сведений о тараумара, кроме тех, что ученые нынешнего века сумеют получить из уст этого народа и изучая их предметы быта и обычаи, — предсказывал он. — Сегодня они выделяются как интересный реликт давно ушедших времен, как представители одной из самых важных ступеней развития рода человеческого, как одно из тех удивительных примитивных племен, которые были основателями и творцами истории человечества».

— Есть рарамури, которые уважают наши традиции меньше, чем Кабальо Бланко, — сокрушался Анхель. — Он это понимает.

Я тяжело сполз по стене школы Анхеля: ноги у меня подергивались, голова раскалывалась, — добираться сюда было весьма утомительно; а сейчас все выглядело так, будто поиски только начались.