Роман для женщин

Глава II

Рикки на два года младше меня. Я познакомилась с ним, когда он продавал мобильные телефоны в одном из магазинов на Национальном проспекте. И у него сложилась привычка оценивать людей по тому, какой у них сотовый аппарат: Такой придурок с самым дешевеньким «Алкателем»…

Что сейчас делает Рикки?

Не знаю.

Его настоящее имя — Рихард, но товарищи величают его Рикки. На мой взгляд, Рихард — в отличие от Рикки — вполне хорошее, достойное имя, но Рикки почему-то настаивал, чтобы я тоже употребляла его прозвище. Ну я и старалась… Разве имя что-нибудь значит? — думала я. На первых порах произносить «Рикки» прилюдно было трудновато, но потом я привыкла. Со временем мне это уже ничуть не мешало. Я и на людях спокойно называла его Рикки. Произносила это имя несколько сдержанно, нарочито сдержанно — надеюсь, вы понимаете, — чтобы всем, кто слышит меня и кто, быть может, тоже считает такое прозвище, мягко говоря, сомнительным, было ясно, что я отношусь к нему с надлежащей иронией и как бы соблюдаю дистанцию. Правда, год спустя я уже была способна даже громко крикнуть ему:

— Рикки, пожалуйста, поди сюда!

Но прежде я всегда сначала оглядывалась по сторонам.

Это его прозвище было чем-то вроде отвратительного, кричаще-пестрого свитера, который в переполненном заграничном ресторане кто-нибудь из сотрапезников по-джентльменски накидывает вам на спину после того, как вы пожаловались, что вам холодно… Или вроде мерзких пакетов, которые обычно вам суют в супермаркете… Отвращение к таким пакетам я унаследовала от мамы. Прежде чем начать укладывать покупки в пакет, я выворачиваю его наизнанку, так что кассирша смотрит на меня довольно подозрительным взглядом. Но это лучше, чем продефилировать по улицам с рекламой Cio cio chips.

Тем не менее Рихард казался абсолютно довольным своим прозвищем. Впрочем, он был доволен и своей фамилией.

— Кабичек — неплохая фамилия, — говорит он. — Бывают и похуже. Я не жалуюсь.

Он пыжится, чтобы это звучало веско, но в его глазах вопрос.

— Вполне нормальная фамилия, — соглашаюсь я по возможности убедительно, но потом начинаю смеяться: — Представь себе, что тебя звали бы Чесмир Бейцалко…

Он смотрит на меня с подозрением.

Рихард — хороший паренек, и на него можно положиться. Ростом он, правда, не вышел, но выглядит недурно: густые каштановые волосы, хорошо очерченный рот и красивые темные глаза. Иногда, когда мамы нет дома и Рикки сидит в нашей кухне напротив меня и читает объявления в «Анонсах» или в журнале по недвижимости, я разглядываю его. Он нервничает, но старается не подавать виду.

Минутой позже, кинув на меня вопросительный взгляд, спрашивает:

— Ты о чем думаешь, малышка?

Я улыбаюсь.

— О чем ты тоже можешь думать, а? — говорит он, поднимается и ведет меня в постель моей матери (моя узка для двоих).

— Разденься! — приказывает он, и я слушаюсь его.

Ему бывает приятно, когда он чувствует свое превосходство надо мной — в этом я иной раз даже потакаю ему.

Но прежде мне еще нужно нанести фемигель (я употребляю его как превентивную меру против воспаления). Рихард с мальчишеским, чуть ли не с детским любопытством настаивает на том, что мазь наложит он сам.

— Нет, Рикки, ни за что, — стесняюсь я.

Я не играю.

— Что в этом такого? — говорит он упрямо и зачарованно оглядывает горлышко тюбика.

Итак, я снимаю трусики и ложусь на постель. Он приближается ко мне с таким серьезным и с таким ответственным видом, что я начинаю смеяться. Успокоив меня, он раздвигает мне ноги. Я встревоженно вожу глазами по потолку. Боюсь, что он оцарапает меня, но он все делает на удивление точно, нежно, осторожно. Меня это возбуждает и определенным образом умиляет. Рикки удовлетворенно вытирает полотенцем руки. Он кажется сейчас взрослее, чем когда-либо.

— Поди ко мне, Рикки, — прошу я. — Поди ко мне.

Но потом, как обычно, он все портит: ни с того ни с сего заливается смехом.

Плечи его трясутся, лицо краснеет. Я вижу его обнаженные десны. Сейчас он выглядит подростком, ничуть не старше.

— Ну и прикол — как здорово там в тебе чавкало! — хохочет он, не в силах перевести дыхание.

С Рикки почти всегда так: пока он молчит и передо мной его красивая мордашка, меня переполняет искренняя любовь к нему.

Однако рано или поздно он о чем-то заговаривает — и у меня возникает чувство, что наши с ним отношения не более чем ошибка.

Но Рихард (ах да, Рикки) особенно умилял меня, когда я наблюдала, как серьезно он думает о нашем будущем. Вырезая объявления о продаже квартир, он откладывал их в специальную папку, которую всегда носил в портфеле.

Я понимала его. Собственной квартиры у нас не было, у меня дома мы могли находиться только в отсутствие мамы.

— Комната плюс кухня, сорок два метра, кирпич, Карлин, частное владение. Сколько, по-твоему?

— Шестьсот пятьдесят, — говорю я.

Он признательно на меня смотрит.

О реальных вещах мы говорим часто, так что я вполне в теме.

Вдруг Рикки хмурится, встает и начинает ходить взад-вперед по комнате. Я знаю, что мысленно он подсчитывает месячные платежи при обычном предварительном взносе.

— Шесть или семь в месяц, — говорит он коротко, но я понимаю его.

А иногда ни с того ни с сего бросает:

— Ладно, пускай бумер. Неплохая тачка, но арендные взносы башку тебе свернут. При таком куцем семейном бюджете в конце концов ты и пернуть не сможешь. Не говоря уж про что другое… Скажи, есть ли в этом смысл?

— Нет, Рикки, — отвечаю я как можно убедительнее.