Солнце золотой монетой катится по горизонту. Темно-серое небо и ажурные кружева ив отражаются в тихой глади воды. Природа застыла перед вечерним сном, как будто путник после долгой и трудной дороги сбросил рюкзак, присел на пенек и сидит, наслаждаясь отдыхом.
В прибрежной полосе, где неяркий уже луг встречается с лесом, в разгаре концерт невидимого птичьего королевства. Из кустов доносится частое крэкание коростеля. Где-то вдали от человека упрямо отсчитывает время кукушка. Старательно солирует соловей.
На блокнот садятся длинноногие комары, мешая записывать. Ручка повисла над чистым листом.
Странно, но пение птиц не нарушает тишины. Оно как будто еще больше усиливает это спокойствие природы, делает его осязаемым. Протяни руку и повиснет на ладони. Опоздавший порыв ветра погладит вертлявую зелень берез, на минуту зарябит воду у самого берега и исчезнет, словно растворится в реке.
Дорога ведет в лето.
В такие минуты чувствуешь, что окружающие тебя лес, река, ветер и ты — одно целое. Мысли возникают и тут же растворяются.
Вспоминаю неприятность по работе. Но только на мгновение возникает досада и тут же улетает, как улетают куда-то эти вечерние звуки.
Мысли перескакивают с одного на другое, как та беспокойная трясогузка в черном фраке с длинными ногами перескакивает с камня на камень. Наверно, у нее здесь где-то гнездо. Вот она нашла червя и подозрительно покосилась на меня. Что, мол, смотришь? Видишь, мне птенцов надо кормить, а ты сидишь здесь со своими грустными мыслями. Я демонстративно отворачиваюсь, и она, благодарно махнув своим острым хвостом, исчезает в кустах.
Золотая монета катилась, катилась по горизонту и упала туда. Пора и мне домой. Тихо иду под кров липового леса, к стройным иглам осин. Здесь пахнет земляникой и грибами. Все городские заботы снова остались за последним светофором.
Каждый раз беру с собой блокнот, но в нем не добавляется ни строчки. Из леса приношу букет цветов. И только дома, рядом с этим разноцветным, испускающим аромат кусочком леса делаю свои записи. Пишу о ветре, растворившемся в воде, о золотой монете, упавшей за горизонт, о заботливой и благодарной трясогузке.
А то, что беспокоило, натягивало нервы в тот тихий вечер? Еще там у трясогузкиного гнезда решил: ничего страшного. И стало легче. Природа — она исцелитель, наш добрый доктор.
Теплые солнечные дни, свеженькие, будто дождем умытые, выглядывающие из разбухших почек, листочки клена, веселые танцы желтых бабочек-крапивниц «объявили», что концерт, которого я так долго ждал, начинается.
Я успел как раз вовремя. Солнце дотронулось розовыми лучами до вершин высоких тополей и белых осин и разбудило зорянку. Она быстро расправила перья на своей ярко-оранжевой груди, которая так похожа на утреннюю зарю, умылась росинкой, взлетела на самую вершину старого тополя и запела.
Трогательная, немного грустная, задумчивая мелодия разнеслась над гладью лесного озера, где в сухих прошлогодних камышах еще дремлют уставшие с дороги пролетные утки. Зазвучала у лесной опушки, купающейся в голубом тумане, и запуталась в зеленом ельнике.
Зорянку первым поддержал дрозд. Вокальные способности «избранника России» общеизвестны. Его песня вполне компенсирует скромный наряд. Нет у него красного галстука, как у малиновки, черно-белой кукушкиной тельняшки или ярко-желтого оперения иволги. Певчего дрозда, которым богаты прибрежные леса нашего края, «встречают» по голосу. А он у него звонкий, чистый, мелодия его песен ясная, стройная.
На солнечных полянках много бабочек.
Песня у зорянки нежная, негромкая.
В лесном концерте дрозд — первая скрипка. Не дожидаясь аплодисментов (знает — «вызовут» на бис), после первой песни тут же начал вторую, затем третью. Знатоки природы утверждают, что у дрозда в репертуаре более пятидесяти песен. И ни одна из них не повторяется.
С ветки осины раздалось: чик-чик-чьи-чьи-и-и-чик. Это запел лесной конек. У него не столь обширный репертуар, как у дрозда, но, по некоторым наблюдениям, он может спеть весеннюю песню более 400 раз в течение часа.
В концерт включаются все новые и новые солисты: синица, зяблик, скворец, горихвостка, мухоловка… Только у дятла нет голоса. Многое он умеет: и санитарную обработку деревьев провести, и дом себе твердым, заостренным клювом смастерить, и в «кузнице» еловые шишки раздолбить, и вкусные семена достать, а вот петь не может. Не умеет и все. Но в лесной самодеятельности он самый активный участник. Главный барабанщик. Найдет сухой сучок — и далеко по лесу разносится дробь. Этот звук всегда радует нас.
Поет лес на десятки голосов. Наконец они сливаются вместе в общую радостную симфонию.
Чтобы получить истинное удовольствие, в этот момент надо остановиться на одном месте, присесть на пенек и настроиться на прослушивание только одного певца. У каждой птицы есть своя территория, в чьем «доме» окажетесь, того и слушайте. Пройдете двадцать метров, там уже другая птица поет, так что слушать их на ходу, это все равно что идти по коридору консерватории, где за каждой дверью занимается свой класс.
Лучше послушать одного певца полчаса-час. Зато уж потом, придя на это место через неделю, другую, вы сможете его узнать.
Только с первого раза кажется, что птицы одного и того же вида поют одинаково. Да, чаще всего одни и те же «слова». Но каждая вкладывает в них свое индивидуальное мастерство, проявляет творчество. И среди них есть талантливые, есть и не очень. Послушайте молодых. И голос потоньше, и мелодия попроще, и репертуар бедней. Они учатся добывать пищу и петь.
Да, песня — один из предметов, который преподают родители птенцам. Она необходима крылатым, чтобы обозначить свою территорию, служит «рекламным объявлением о наличии одиноких сердец» и, наконец, это — звуковая сигнализация об опасности.
Но оставим выяснение роли песни в жизни птиц специалистам. Ведь слушая скрипку, мы меньше всего интересуемся, из каких пород деревьев она сделана.
Лесные голоса — чудесный дар природы нам, людям.