Росные тропы

В. Колчин ДОМАШНИЙ ЗООПАРК

Возле дома № 49 на улице Аксакова в г. Уфе неожиданно остановились прохожие. Попятилась с тротуара на газон пожилая дама с хозяйственной сумкой в руке. У крыльца запрыгал от радости мальчик с ранцем за плечами. Молодой человек торопливо вскочил на груду кирпича, сложенную рядом с подворотней, вскинул фотоаппарат. Женщина с ребенком повернула его лицом к одноэтажному рубленому особняку с резными наличниками на больших окнах:

— Смотри, смотри — медведь!

По тротуару старательно шагает всеми четырьмя лапами бурый, косматый зверь. Его ведет на цепочке мужчина в сером берете — смуглолицый, подтянутый, спокойный в движениях. Возле крыльца своего дома он натягивает цепочку, негромко говорит:

— Домой, Машка, домой!

Мохнатая спутница вперевалочку поднимается по ступенькам и под возгласы прохожих скрывается в парадном. Через некоторое время из сада, окружившего с трех сторон дом, доносятся голоса животных: лай собаки, крик ворона, урчание рыси, кряканье утки…

В доме капитана милиции М. Н. Барыкина собраны многие звери и птицы. Все животные попали к нему больными или ранеными, забитыми или злобными. Но все были вылечены и ухожены страстным любителем природы. А доброта и ласка попечителя найденышей помогли ему воспитать в диких зверях уважение к человеку.

Колючее семейство.

Из дневника наблюдений за дикими животными О. С. Барыкиной:

Серый попал к людям из-за своего отца. Волк забрался в овчарню, а утром, вернувшись домой, едва влез в логово: от проглоченного второпях мяса у него сильно раздулся живот. Заботливый папаша притащил большой кусок волчице, а своим зверятам отрыгнул из желудка добрую порцию полупереваренной баранины. Волчата набросились на еду, а глава семейства улегся отдыхать.

Вечером волк снова отправился на охоту. Осторожно, часто останавливаясь, он трусил по укромным местам. Переполз на брюхе непроходимую, даже для волков, болотину, укрытую зарослями ивняка. Прошел по взбухшему от талой воды льду на дне овражка. Одним прыжком перемахнул в ближний березовый колок. Около овчарни забрался на кучу навоза и долго лежал на ней, принюхиваясь и прислушиваясь к ночной тишине. Наконец решил, что ему ничто не угрожает, и медленно, по своим вчерашним следам, двинулся к приземистому глинобитному зданию.

У самой овчарни, когда оставался всего один прыжок — на крышу, к разрытому прошлой ночью в соломенной кровле лазу, — левую переднюю лапу волка с хрустом стиснул капкан. Зверь изо всех сил рванулся, взвыл от боли, заметался. Стальные обручи потянулись вслед за волком, и он, не разбирая дороги, заковылял на трех ногах обратно. Тяжелый капкан бороздил по рыхлому снегу, а березовый чурбан, привязанный к капкану, выдавливал на земле глубокий прерывистый след.

Когда рассветало потаск привел охотников к логову. У входа в него лежал обессиленный зверь. Прогремел выстрел. Охотник сунул стволы ружья в нору и, надеясь добыть волчицу, нажал второй курок. Когда разрыли логово — поняли, что мать трусливо бросила семью. Увидели только двух мертвых волчат. Серому повезло: в него впились всего несколько дробинок. По шерсти зверенка стекали две струйки крови.

Охотники были жителями Уфы и в этот же день вернулись в город. Вечером один из них привез М. Н. Барыкину зверенка. Михаил Никитович осмотрел волчонка, попробовал напоить молоком — не берет соску. Он сварил немного пчелиного воска со сливочным маслом, выстриг в нескольких местах шерсть на шкурке скулящего щенка. Промыл марганцовкой пятачковой величины проплешины, смазал их самодельной мазью, попросил жену записать в дневник первые впечатления. Они приведены в начале этой зарисовки.

Семью природолюбов захватили тревожные и радостные заботы о волчонке. Однажды Алеша поднял крик.

— Папа! Серый умер!

Бросились на зов, увидели: зверь лежит на кухне, у порога, вытянув лапы, не дышит. Испугались. Какие-то минуты — в оцепенении постояли над волчонком. Первым опомнился Михаил Никитович, взял его в руки: никаких признаков жизни. Голова и лапы беспомощно повисли. Осторожно положил звереныша на место, тихо спросил Ольгу Серафимовну:

— Что будем делать?

— Позвонил бы ветеринару, — отозвалась супруга.

— Я, я позвоню! — засуетился Алеша.

В это время Серый неожиданно резво вскочил на ноги и сладко потянулся. Все дружно бросились к волчонку. Оказывается, волчата очень крепко спят, в чем не раз потом убедились попечители диких животных.

Серый рос, как говорят, не по дням, а по часам, крепко подружился с усатым мышеловом по имени Котяга. Часто подкрадывался к пушистому усатому коту с длинной дымчатой шерстью, сбивал его с ног и начиналась дружеская возня. Они катались по полу до тех пор, пока кот не убегал на шкаф. Когда хозяйка начинала готовить обед, оба зверя неотступно вертелись у нее под ногами. Здесь чаще всего случались происшествия, о которых обычно говорят: и смех, и грех.

Как-то Ольга Серафимовна достала из холодильника кусок мяса и положила на стол оттаивать. Только подумала накрыть его миской — в прихожей зазвонил телефон. Вернулась на кухню, видит такую картину. Мясо лежит на полу между котом и волчонком. Оба оскалились, машут друг на друга лапами. Котяга шипит, Серый злобно урчит. Хозяйка схватила веник и бросилась выручать говядину — последний кусок. Кот сердито мяукнул и убежал. А волчонок вцепился в веник. Ольга Серафимовна даже опешила. Но тут же сообразила, как действовать. Пустила в ход включенный в сеть пылесос. Зверенок бросил веник, насторожился, но от мяса не отошел. Тогда она повернула рычажок и направила сильную струю воздуха на волчонка. Он пригнулся, зажмурился и отпрыгнул в сторону. Обед был спасен.

Приемыш вырастал в красивого стройного зверя с темно-серой шерстью, на которой уже обозначились редкие бархатно-черные полоски и пятна. Наступила пора отправлять его на дальнейшее жительство во двор, где зверю устроили просторную вольеру с логовом, оборудованным в сарайчике. Но во дворе хозяйничает пес Дружок. Согласится ли он принять в свою компанию извечного смертельного врага всех собак?

Стали проверять. После обеда (пес в это время беспокойно заглядывал в окно) Михаил Никитович показал волчонка собаке — не реагирует. Догадался открыть форточку. Дружок сразу ощетинился, оскалился и с лаем бросился на врага: чуть не разбил стекло. Несколько дней Барыкины приучали друг к другу четвероногих. Михаил Никитович держал на цепи Дружка. Словами и резкими подергиваниями внушал ему необходимость мирного сосуществования. А Ольга Серафимовна подносила к собаке волчонка. (Помните, А. П. Чехов писал: если зайца каждый день бить — он научится спички зажигать.) Так и пес вынужден был пойти на знакомство. Перемирие наконец состоялось. Когда волчонка отпустили невдалеке от конуры, увидев собаку, он присел, выражая покорность. Пес было ощетинился, однако строгий голос хозяина заставил его принять мирный вид. Серый распластался на земле и пополз к Дружку. Рядом стоял хозяин, спокойным ровным голосом поощрял того и другого. Подобравшись к собаке, волчонок уткнулся мордочкой в лапы и замер. Так дикие животные оказывают почтение старшим. Дружок осторожно понюхал Серого, дружелюбно куснул его ухо. Знакомство состоялось. Волчонок стремительно вскочил и уже без опаски запрыгал вокруг собаки.

Серый прожил у Барыкиных два года и все это время (когда хозяева были дома) свободно бегал во дворе и в саду. По заросшим дорожкам сновали ежи, забавно ковыляли кряквы, степенно прогуливался ворон, прыгал старый лис — волк ни разу никого не тронул. Правда, однажды поймал селезня и принес его в дом. Когда Серому разжали зубы, птица упала на пол и встала на ноги. Так и не поняли, зачем принес. К посетителям домашнего зоопарка относился дружелюбно и вообще вел себя так, будто родился собакой от породистых, ученых родителей.

Когда во дворе появился второй волк Дик, М. Н. Барыкин понял, что теперь нельзя не выполнить просьбу руководства МВД БАССР. Здесь решили с помощью дикого зверя улучшить рабочие качества служебных собак. Попечителю снова предложили за Серого приличную сумму.

— Друзей не продают, — без рисовки ответил Михаил Никитович и согласился отдать волка в милицейский питомник.

Началось приучение Серого к новому хозяину, проводнику розыскной собаки. Он каждый день приходил к Барыкиным, вместе с попечителем зоопарка кормил волка, водил его на прогулки. Недели через две зверь привык к новому другу, и тот увез его в питомник. К автомашинам волк относился хорошо. Барыкины регулярно возили его в лес, где он, кстати сказать, тоже вел себя достойно. Спокойно проходил в поле мимо пасущихся коров, не обращал внимания на глуповатых суетливых кур и задиристых собак, когда прогуливался с хозяевами по деревенским улицам.

Однако новый друг Серого, как говорят, дал промашку. Серый никогда не знал клетки и, запертый проводником в четырех тесных и узких стенах, воспринял свое переселение, как предательство. С той поры он ни разу не подпустил к себе этого проводника. Почуяв «предателя», с такой злобой начинал рычать и метаться, что начальник питомника запретил проводнику подходить к клетке.

— Теперь Серый не тот, — сказал Михаил Никитович, когда я попросил похлопотать о пропуске в питомник служебных собак.

К Серому, как я узнал чуть позже, прикрепили инспектора-кинолога Х. Я. Аминова, который почти тридцать лет занимается с собаками. Он вывел волка на длинном учебном поводке на асфальт просторного пустого двора, приказал мне не подходить близко. Зверь пробежал туда-сюда, нашел участок свободный от асфальта и всеми четырьмя лапами стал разгребать землю. Затем покружился, принюхиваясь, возле пенечка, подбежал к хозяину. Тот, подобрав поводок, дернул его, намереваясь отвести Серого подальше от двери. Но зверь неожиданно прыгнул на него с раскрытой пастью. Многоопытный инспектор что-то крикнул и локтем левой руки отбросил зверя. Крикнул еще раз (что именно, я не разобрал), и Серый, ощерившись, подчинился команде — замер в ожидании.

Как-то служится ему в милиции?

В небольшом дворе, отгороженном от сада обычным деревянным забором, бегает волк. Точнее сказать не бегает, а быстро крадется то в одну, то в другую сторону, замирает на месте и снова вытягивается в прыжке. Внезапно, на ходу, поворачивается, совсем по-собачьи семенит обратно (один раз даже вильнул хвостом) и опять бросается из одного угла в другой неожиданно, плавно и стремительно.

Ростом он с овчарку и похож на нее. Только сходство это напоминает сравнение натренированного спортсмена с толстяком. Собака перед зверем выглядит тяжеловесом. Волк — поджарый, узкотелый, остромордый. Лапы у него тонкие, как выточенные. Уши у зверя меньше и аккуратнее, шерсть светло-серая с темной, словно размытой полоской по хребту. По середине спины проходит легкая темная поперечина. Нижняя часть морды и грудь — белые, кончик хвоста бархатно-черный.

Волк, видимо, хочет познакомиться с неизвестным ему человеком, приближается к узкому крылечку, на котором я стою, но вплотную подойти не решается. Остановится метрах в двух от крыльца, пригнувшись и широко расставив передние лапы, посмотрит на меня дружелюбно и тут же бросается в сторону.

— Иди сюда, Дикушка, — ласково зовет Михаил Никитович своего питомца.

Зверь тотчас взвивается в прыжке и мягко опускается возле хозяина, примостившегося на корточках у забора. Но в руки ему дается не сразу. Выскользнет из объятий человека, метнется от него в сторону и тут же возвращается обратно — довольный, веселый — вот-вот улыбнется во всю свою звериную пасть. Прыгает на хозяина, игриво покусывает его, толкает мордой: побегай, мол, со мной. Барыкин все-таки уловил момент, когда волк доверчиво прижался к нему и обнял зверя за шею. Тот мгновенно притих, вытянулся и, кажется, закрыл от удовольствия глаза.

Дику полтора года. В домашний зоопарк он попал благодаря соседу. У Михаила Никитовича тогда свободно бегал по саду взрослый ручной волк Серый. Насмотревшись на красивого послушного зверя, сосед тоже решил взять на воспитание волчонка. Стал искать подходящего и, наконец, узнал адрес одного охотника, у которого жил четырехмесячный дикий щенок. Когда поехал за ним — позвал с собой Барыкина, чтобы не купить вместо звереныша обыкновенного собачонка от овчарки. В детстве они очень похожи друг на друга.

— Какие люди есть, — с огорчением вспоминает Михаил Никитович поездку за волчонком.

Его владелец прежде всего назвал цену. Потом направился в свой гараж и вынес на улицу странное живое существо, похожее на месячного щенка. Но что это был за щенок! Он не мог стоять на лапах, плохо держал на худеньком тельце непомерно большую голову, беспрестанно скулил, беспомощно тыкался мордочкой в землю.

— Да он слепой! — воскликнул Барыкин и тут же переспросил владельца волчонка: — Четырехмесячный, говорите???

Глаза волчонка были открыты, но ничего не видели.

— Да-а, — растерянно пробормотал его сосед, потоптавшись над уродцем, который с визгливым стоном копошился в ногах у мужчин, укоризненно покачал головой и молча отошел к машине. А Михаил Никитович не выдержал — поднял с земли дрожащего волчонка, прижал его к груди, согревая, и, ощутив прерывистое дыхание животного, мгновенно решил: «Возьму!» Занял у соседа двадцать пять рублей, не глядя на потупившего взор владельца, сунул ему в руку деньги и, не простившись, повернулся к машине.

— Папа это кто, зайчик? — спросил дома шестилетний сын Алеша.

— Волк? — удивилась ответу жена, Ольга Серафимовна. — Зачем тебе два волка?

— Он слепой, — осторожно сказал Михаил Никитович, и на кухне стало непривычно тихо, — согрей-ка, Оля, молока…

Напоили волчонка, завернули его в старую нагретую меховушку, уложили спать в самом теплом углу и собрались на семейный совет. Долго удивлялись жестокости бывшего владельца, который держал волчонка в сыром и темном помещении, натравливал на него собак. Решили давать приемышу вместе с молоком и кашей витамины и рыбий жир, понемногу подкармливать вареным фаршем с примесью сырого. Алеше поручили каждый день гулять с волчонком на улице, угощать его яблоками и морковкой.

Через три недели вся семья радовалась выздоровлению приемыша: к нему вернулось зрение. Так в домашнем зоопарке вырос второй ручной волк — Дик, который резвится сейчас во дворе с хозяином, не обращая никакого внимания на посторонних людей. Мне захотелось посмотреть, как встретит зверь своего юного друга, и я позвал Алешу во двор. Не успел мальчик шагнуть с крыльца, как Дик метнулся к нему, едва не сбив с ног, поднялся на задние лапы и ткнулся носом в лицо. Алеша засмеялся, пригнул голову, и следующий поцелуй зверя пришелся в ухо. Мальчишка оттолкнул волка и юркнул за спину отца. Зверь прыгнул рядом с ними и, продолжая игру, серой молнией заметался возле людей.

Когда у Дика закончилась прогулка и хозяин закрыл его вольеру, мы долго беседовали с ним о диких животных. В саду разноголосо щебетали птицы, мягко шелестели ветви старой ели, ветер с легким звоном гнал по дорожке жесткие листья, опавшие с березы и раскидистых яблонь. Михаил Никитович увлеченно рассказывал о волках, приводил факты из собственной практики и специальной литературы. А когда нас позвали в дом — закончил беседу ссылкой на одного ученого:

— Волк — самый чувствительный нерв в природе…

Кажется, люди поняли это. В 1973 году в Стокгольме состоялся первый Международный симпозиум по сохранению волков.

Большой рыжий пес, привязанный к своей конуре, беззлобно скалился на Алешу.

— Дружок улыбается, — объясняет мальчик.

Похоже. Впервые вижу, как у собаки топорщится верхняя губа, собирается гармошкой, обнажая цепкие клыки. Как забавно уходит в сторону нижняя и на морде дворняжки с полуоткрытой пастью появляется подобие добродушной усмешки. Она как бы говорит: «Подходите, не бойтесь, я не кусаюсь».

У Дружка в этом дворе своя история, не менее интересная, чем все другие, связанные с дикими животными. Он остался без матери зимой, в полуторамесячном возрасте и жил в теплой конуре. За щенком ухаживали, его кормили, но особой привязанности к нему домочадцы не испытывали. Собачонок уродился, как говорят, ни в мать, пи в отца — простой дворняжкой.

Надо сказать, что у Барыкиных в то время жил ручной лис по имени Рыж. У него было свое место, рядом с собачьей конурой в углу двора, где матерый лисовин отдыхал после многочасовой беготни по саду. Тут ему удавалось иногда поймать мышонка или схватить неосторожного воробья. Рыж по-собачьи стремительно подбегал к человеку, когда его звали, позволял гладить себя, однако на щенка, который скулил в конуре, косился недобро.

Однажды подросший щенок вывалился из конуры и, увидев лежащего в своем углу лисовина, пополз к нему, обрадованно заскулив. Наверное, принял рыжего хищника за свою мать. Во дворе никого не было, и собачонок сам лез в оскаленную пасть. Михаил Никитович вышел за чем-то на крыльцо и словно застыл от удивления. Песик совсем распластался на снегу, уткнул в лапки голову перед ощеренной мордой лиса. М. Н. Барыкин вздрогнул и отвернулся, не желая видеть щенка в зубах лисовина. Кричать бесполезно: когда у зверя просыпаются дикие инстинкты, он может наброситься даже на человека, которого знает.

Промелькнули какие-то секунды, но за спиной стояла удивительная тишина. Михаил Никитович медленно повернулся и не поверил своим глазам: Рыж заботливо вылизывал щенка. Закончив туалет, лис свернулся в клубочек, мордой подтолкнул приемыша поближе к своему телу, как бы заворачивая его в теплую меховую пеленку. Щенок проскулил в ответ что-то благодарное и зарылся в длинный лисий мех, оставив на морозе только нос и уши. С этого дня Рыж стал для Дружка настоящим отцом. Вопреки своей привычке — энергично рыскать в поисках пищи — лисовин целыми днями лежал в своем углу, согревая приемного сына. Заботливо запихивал щенка к себе под брюхо, когда тот, разбаловавшись, вылезал из-под него. А когда собачонок подрос, «папаша» стал водить его в сад, на охоту. Один раз даже принес ему живого мышонка, но «сынок» оказался «бестолковым» и отказался от лакомства.

Так и жили вместе лис и собака, пока не случилось во дворе несчастье. Волк Дик тогда тоже свободно бегал вместе с ними, не задирался, не скандалил. Но однажды разыгрались в нем звериные повадки. Хозяин привез мясо для обитателей зоопарка и повесил его в рюкзаке на стену дома. Дик сразу заволновался, закружился под рюкзаком, несколько раз прыгнул, однако до мяса не добрался.

«Не достанет», — удовлетворенно подумал Михаил Никитович и ушел в дом.

Тут и разыгралась трагедия. Волк рвется к мясу, с каждым новым прыжком все больше ожесточаясь. А лисовин бросается на волка, очевидно, считая мясо своей добычей. Собака мечется рядом, ничего не понимая. Наконец Дик совсем озверел, бросился на Рыжа, и по саду покатился серо-рыжий клубок. Дружок залаял отчаянно. Выскочил из дома Михаил Никитович, закричал на зверей. Опомнились животные. Волк вскочил, отпрыгнул. Но было уже поздно. Лисовин лежал на снегу, из хвоста струилась кровь.

Супруги Барыкины подобрали Рыжа, завернули его в старую телогрейку, вызвали такси. В соседнем научно-исследовательском институте с трудом упросили сотрудников зашить лисовину хвост. Но, видимо, они дали зверю большую дозу наркоза: после операции лисовин не проснулся.

Знакомясь с обитателями домашнего зоопарка, я однажды пришел к Барыкиным рано утром. Надо было понаблюдать, как ведут себя животные в разное время суток. Поднялся на крыльцо парадного входа, позвонил — никто не отвечает. Решил заглянуть в сад через забор: нет ли там хозяина дома. Подошел к изгороди, а там уже стоят первые посетители. Старушка заглядывает в щель, а двое мальчишек висят на заплоте — смотрят во двор. Только открыл рот, чтобы позвать Михаила Никитовича, как он отозвался сам:

— Кто там, заходите, сейчас открою.

— Каррр-карр — стар и мал! — закричал откуда-то сверху ворон.

Но в дом я вошел один.

— Я потом, с внуком приду, — отозвалась на предложение старушка.

— Мы все видели, видели! — закричали мальчишки и, схватив из-под забора портфельчики, убежали.

В домашнем зоопарке каждый день посетители. Я видел здесь домохозяйку, студентов, работника КГБ, конструктора, приезжего фотокорреспондента, пенсионеров, ребятишек. Дети приходят сюда запросто. Ольга Серафимовна, супруга главного попечителя найденышей, с удовольствием показывает животных мальчишкам и девчонкам. Преподаватель биологии уфимской школы номер один знакомит юных посетителей с такими подробностями поведения зверей и птиц, о каких не услышишь, пожалуй, и в настоящем зоопарке.

Вот, скажем, ворон. Его не сравнишь с болтуньей-сорокой. А когда ручной Карл пожил рядом с человеком, он стал более разговорчивым. Наверное, оттого, что тут много разных впечатлений: звери, птицы, фруктовый сад, каждый день новые люди. И по городу он ежедневно путешествует. Сегодня с раннего утра улетел на реку Белую. Покружит над баржами и пароходами, над старыми и новыми улицами и возвращается обратно.

— Карр-карр — летал на базар, — прерывает рассказ Михаила Никитовича вернувшийся домой ворон.

— Карл! Карл! — зовет хозяин птицу, которая медленно кружится над садом.

— Карр-карр-карр — новый дом встал, — рассказывает птица, опускаясь на крышу.

Столетний дом Барыкиных со всех сторон окружили новостройки. Новая Уфа энергично теснит старый город, в котором все меньше остается мест для диких птиц. Скоро уберут и «фамильный особняк». Уцелеет ли на новой улице сад? Что будет с дикими животными? Эти вопросы часто застревают в голове Михаила Никитовича, когда выходит он к своим питомцам.

Наконец Карл слетает с крыши и садится на плечо хозяина. Повертев головой, слегка подскакивает, заглядывает на руки своего приятеля: нет ли там чего-нибудь вкусного? Красивая, ладная птица. Многие, конечно, видели ворон, так что описывать их незачем. Напомню только о расцветке перьев. Голова, галстук на шее, крылья и хвост у Карла бархатно-черные. Все остальное серого цвета. Держится ворон прямо, не горбится, как сова, не суетится, как сорока. Вороненка принесли сюда бесхвостым, взъерошенным, крепко пощипанным собаками. А теперь эта аккуратная, бодрая птица медленно и важно берет из рук своего друга кусочки хлеба. Но вдруг скоком-скоком отходит с садовой дорожки. С громким криком, оставив свой любимый прудок в углу сада, к человеку спешат кряковые утки — серенькая самочка и яркий селезень. Черные и зеленые, светлые и бурые перья переливаются на нем многими оттенками, заставляют вспоминать о сказочной жар-птице. Вслед за кряквой заволновалась сова, заморгала стекляшками глаз, дружно заговорили, запели, закричали другие пернатые обитатели сада.

— Карр — скандал! — крикнул из-под куста ворон.

— Вылезай, Карлуша, не бойся, — зовет своего любимца Барыкин, сыпнув уткам в сторону горстку пшеницы.

— Карр-карр — я Карл! — радостно кричит ворон и снова взлетает на плечо человека.

Белку Дымку мне показывал отец М. Н. Барыкина — Никита Андреевич. «Рыжая метелица» — так назвал шуструю грызунью кто-то из посетителей — его любимца. Сравнение удачное: она так стремительно летает по вольеру, что в глазах рябит. Но только протянул человек руку — белка моментально остановилась, прыгнула на сетку я, покачивая головкой, стала разглядывать угощение. Потом осторожно взяла в рот кусочек очищенного грецкого ореха, схватила его передними лапками и застрекотала зубами.

Я попросил попечителя выпустить белку погулять, но получил категорический отказ. Дымка, прожившая в домашнем зоопарке больше шести лет, стала почему-то непослушной. Раньше Никита Андреевич не опасался — каждый день настежь распахивал дверцу вольеры. Дымка немедленно выбегала в сад, обследовала дорожки, лазала по яблоням, долго оставалась на старой ели.

Иной раз выберется на улицу и по деревьям уходит в соседний квартал. Оттуда прибегают ребятишки или приходят степенные пенсионеры, подсказывают попечителю, где гуляет Дымка. Он направляется к соседям, поглядывая на всякий случай на тополя и клены, а увидев свою любимицу, зовет ее по имени и поворачивает обратно. Домой они возвращаются вдвоем, если не считать мальчишек да любопытных прохожих: человек — по тротуару, белка — по верхушкам деревьев, густо затенивших улицу.

Однако на днях Дымка не вернулась с прогулки, хотя искали ее очень тщательно. А на другое утро как ни в чем не бывало явилась в вольеру. Подумали-погадали: отчего бы такой случай? И вдруг белка сама отвечает на вопрос. Сидит на суку, держит в лапках пучок птичьих перьев, зубами сдирает пух. Наберет крохотную охапку — унесет в гнездо. Оказывается, забыли Дымке положить материал для гнезда, а дело было осенью.

Насчет съестных припасов заботливее белок, наверно, никого нет в зверином мире. Кажется, за шесть лет Дымка могла бы привыкнуть к беспечности — кормят ее каждый день. Нет, каждый раз часть еды она откладывает на черный день. Как-то вернулись Никита Андреевич с Алешей из леса, принесли корзину грибов. Поставили ее на крыльцо и ушли в дом. А белка гуляла в саду. После обеда решили заняться сортировкой, да корзину кто-то уже ополовинил. Пришлось вторично разыскивать грибы, собирать их с яблонь, снимать с забора, доставать из-за оконного наличника, куда Дымка упрятала свои запасные обеды.

Мы долго стояли с Никитой Андреевичем у вольеры. Машинально следили за молниеносными прыжками Дымки. Любовались ее звериной грацией. Казалось, что в вольере разгорается рыжий огонек, возле которого можно отдохнуть и обогреться.

На скалистом берегу, затененном высокими елями, сидит под буреломным выворотком серая худая кошка. Правда, для домашней мурки она великовата и черные кисточки на ушах говорят, что это все-таки зверь. Не взрослый-матерый, а рысенок, родившийся нынешней весной. Он потерял мать, отправился искать ее и не заметил, как вышел к реке.

На ней пусто и гулко от бурлящего движения воды, стиснутой каменными берегами. Рысенок протяжно заурчал, но никто не откликнулся на зов, который растворился в хаосе журчаний и всплесков. Зверь встал, потоптался на мягком суглинке и шагнул к воде. Осторожно понюхал прибитую к берегу пену, прыгнул в темный поток и усиленно заработал лапами.

Зверь поплыл вниз по течению и увидел впереди плот. Его развернуло наискось и сосновые бревна цепко перегородили русло. Рысенок судорожно захлопал лапами по воде, намереваясь повернуть к берегу, но было уже поздно. Поток затянул его в водоворот, закружил, оглушил перекатом, ударил о толстый меднокорый ствол.

Лесорубы подобрали полуживого зверя, крепко связали ему пасть, передние и задние лапы, привезли в село. Так он и жил, лежа в сарае, до осени. Мальчишки таскали ему голубей на еду, тыкали, забавляясь, палками в оскаленную пасть, потешались над беспомощностью животного. От бесконечного ползанья на сырой земле на боках у рысенка образовались грязные полосы. Когда-то блестящая светлая шерсть свалялась и потемнела.

В таком плачевном виде зверь был куплен М. Н. Барыкиным за пятьдесят рублей. Первые дни Люська — так назвали найденыша — никак не хотела вставать: видимо, у нее ослабли лапы. Потом поднялась на передние и часами находилась в таком полулежачем, полусидячем положении.

Когда к ее клетке подходил Михаил Никитович — злобно скалилась, порывалась броситься на человека. Но он был терпелив. Готовил Люське специальную лечебную пищу, ласково разговаривал с ней, осторожно чистил клетку.

Не зря говорят: терпенье и труд все перетрут. Однажды Люська, вставшая уже на все четыре лапы, подошла к сетке, потерлась об нее, словно заправская мурка, и, кажется, даже мурлыкнула. Попечитель домашнего зоопарка понял, что зверь доверяет ему, и смело вошел в клетку.

И вот я с удивлением смотрю на М. Н. Барыкина, который протягивает злобной лесной кошке кусочек мяса. Та вертит большими желтыми глазищами, вытягивается, аккуратно берет из рук подачку острыми, как бритва, зубами. Отскакивает от хозяина и спокойно начинает есть. Когда он закрыл за собой дверь — рысь встала и долго глядела, как я рисую торопливыми словами ее внешность в записной книжке.

Лесная кошка щеголяет в светло-бурой шубке с крапинками цвета ржавчины. Тело у нее короткое, плотное, ноги длинные с широкими мохнатыми лапами. С такими ногами она легко, как на лыжах, бродит по заснеженной тайге. Быстро догоняет зайцев, хватает зазевавшихся тетеревов, а при случае в очень глубоких сугробах и на лося может напасть.

На полосатой голове у Люськи чуть подрагивают стоячие уши с белыми обводьями и черными кончиками, из которых растут кисточки, на морде бакенбарды. Желтые глаза с крупными черными зрачками оттеняют светлые обводья. Усы у нее растут из черных и светлых пятен, нижняя часть морды и передничек на груди — светло-серые.

Только вот хвост у рыси маленький, с ладонь, черный на конце. Длинный хвост, наверное, только мешал бы таежной хищнице лазить по деревьям, охотиться в глубоком снегу, протискиваться в узкие лисьи норы и тесные расщелины между скалами.

Вроде бы теперь рысь должна быть довольна своей жизнью — сытой и спокойной. Но Люська иногда вдруг беспричинно начинает злобствовать, кидается на сетку, когда подходят к ее клетке посторонние. Наверное, она вспоминает в эти минуты свое многодневное лежание в темном сарае. А скорее всего — рвется на волю, которую для дикого зверя не могут заменить удобные клетки и вкусная пища.

В конце зимы по просьбе ученых охотники нашли берлогу. Биологи хотели узнать, какие паразиты живут на теле медведя, когда он находится в спячке. Но зверя ведь не спросишь, какие блохи его кусают. Да косолапый и не услышит вопроса: спит. Пришлось разбудить и отстрелять, когда выскочил он, разъяренный, на засугробленную землю.

Стали осматривать берлогу и с удивлением вытащили из нее трех медвежат. Один был совсем маленьким (уместился в кармане рюкзака), беспрерывно хныкал, дрожал и мочился. Жалко малыша, но не взяли найденыша в зоопарк, куда определили двух его братцев, — зверят покрупнее и покрепче. Посудили-порядили охотники, куда пристроить младенца, вспомнили о Барыкине. Тот, конечно, обрадовался и, прямо со службы, с портфелем в руках, помчался за медвежонком.

Дома вытащил косолапую крошку из портфеля, осторожно поставил на пол, на все четыре лапы. Стоит! Настоящий медведь. Только с игрушечным схож, с потрепанным. Стонет, лезет обратно в руки: видимо, чует тепло. Осмотрели зверенка и назвали Машкой. Нашли соску, напоили младенца теплым молоком и, по очереди (медведь — на руках!) укачивали, как ребеночка, пока не уснул, согревшись.

Первые дни Машку не спускали с рук. Михаил Никитович даже на работу с ней ходил. Придет в свой следственный отдел, разложит на столе папки, а медведица тихо спит за бортом пиджака. Раза два даже под рубашку к себе устраивал, а точнее — за пазуху, когда особенно волновалась.

Звери растут удивительно быстро, если, конечно, за ними ухаживают, хорошо и правильно кормят. Как и любому ребенку, ей давали с пищей рыбий жир, витамины, капельку натурального меда.

Через месяц Машку словно подменили — такая стала она нарядная. Светло-бурая шерстка на ней заблестела, на голове появился темный платочек, на груди — белый передничек. Глаза сделались яркими, четче обозначился их коричневый цвет и маленький черный зрачок. Но «барышня», как звали ее домашние, начала хулиганить и медведицу выдворили во двор.

Я видел Машку девятимесячной. Внушительная «барышня». Встанет на задние лапы — передними достает до плеча своего хозяина. А про него нельзя сказать, что человек маленького роста. Михаил Иванович, гуляя со своей питомицей, научил ее ходить на задних лапах, балансировать на дереве, купаться в утином прудке. И все это, как он говорил, делается не для забавы. Без движения, без «работы» зверь быстро зачахнет даже при самом идеальном питании и уходе.

— Работай, Машка, работай! — снова и снова повторяет попечитель найденышей, заставляя ее влезать на коряжистый ствол дерева.

— Ээ-уу, — отвечает медведица, мягко опираясь своей мохнатой лапой на плечо своего друга.

Девятимесячный макак резус невелик, ростом с настольную лампу. Зовут его Кузей. Как и все дети, Кузя ни минуты не сидит спокойно: прыгает, кувыркается через голову, качается на качелях, подвешенных к потолку его просторной клетки. Но бывают минуты, когда он отдыхает от бесконечных кривляний или тщательно причесывается. В эти минуты его можно рассмотреть как следует.

Маленький человечек одет в короткошерстную шубку зеленовато-желтоватого цвета. Личико у него бледно-красное, как и уши и кисти с цепкими пальчиками. Глаза и нос — выразительные, с утолщениями, которые придают Кузе свирепый вид. Впрочем, у него не только внешность разбойничья, но и характер.

Кузя никого, кроме хозяина дома, не слушается. Не любит женщин, кошек и детей. Увидит Алешу — весь затрясется от злости, зафыркает, зашипит, схватит табуретку, застучит ею о пол клетки. Бросится на решетку, закричит сердито. Но Алеша сам виноват — дразнит его котом. А когда спокоен, стонет почти так же, как ребенок, о чем-то разговаривает сам с собой. Может быть, вспоминает прошлую жизнь.

Разглядывая обезьянку, я заметил четырехзначный номер, написанный, видимо, черной тушью на маленькой Кузиной ладони. Оказывается, макак, недавно принесенный в дом одним знакомым, служил подопытным животным в научно-исследовательском институте. На нем, как и на других резусах, проверяли новые лекарства. Наверное, не посчитались с возрастом обезьянки, заставляли работать наравне со взрослыми.

Беспокойный Кузя, надо полагать, хуже всех выполнял свои обязанности, и его уволили из института. Не прижился он и в квартирах — ни у первого хозяина, ни у второго. И у Барыкиных в доме все время скандалил, никого не подпускал к своей клетке. Но Михаил Никитович как будто не обращал внимания на Кузины угрозы: его воинственные жесты, устрашающие позы и мимику. В свободные минуты садился возле клетки и начинал разговаривать с маленьким сердитым человечком:

— Ну, что ты, Кузя, волнуешься, ты же у нас хороший…

При этом он доставал из кармана лакомства и осторожно угощал скандалиста. Через несколько дней приемыш перестал ругаться на хозяина, стал брать у него из рук пищу. Ко времени моего приезда в Уфу макак окончательно подружился с человеком. Мне довелось наблюдать довольно забавные сценки. Стоит кому-либо из домашних на виду у Кузи дотронуться до хозяина, макак, словно собака, бросается на «обидчика». Успокоившись, забирается на плечо друга и начинает осторожно почесывать его лысину. Михаил Никитович тихонечко подсаживает Кузю на плечо, когда он, забывшись, сползает на грудь, и говорит вполголоса:

— Кузя у нас нервный, его нельзя сердить…

Хорошо животным, когда их понимают люди.

Эмиль Золя писал, что любовь к животным — это любовь совсем особенная, что у нее свои горести, радости, свои нужды и она требует своих особых условий. М. Н. Барыкин безотчетно охвачен такой любовью. Отдает ей все, что остается у него от многотрудной службы в милиции. О своем увлечении он отзывается так:

— Отдыхаю, когда занимаюсь с животными…

После головоломных размышлений о преступниках и преступлениях, утомительных допросов потерпевших и свидетелей, тревожных выездов на происшествия и профилактических обходов улиц прогулки с волком, наверно, можно назвать райским занятием. Но ведь нужно каждый день учить зверей общению с человеком (иначе к ним не подойдешь), чистить вольеры и клетки, готовить целебные мази, варить специальные супы и каши, зачастую освобождаясь от этих забот далеко заполночь.

— Сам не поест, а зверей накормит, — не без гордости рассказывает о муже Ольга Серафимовна.

И сама она такая же. Иной раз супругам приходится считать дни, оставшиеся до зарплаты. Но Кузя в это время бесперебойно получает виноград, Дымка — орехи, заболевшая Люська — сливки. В семье часто, с неподдельной горечью, вспоминают погибшего Рыжа, дружно радуются возвращению домой потерявшегося Карла, восхищаются успехами понятливой Машки.

Как-то в ожидании Михаила Никитовича я сидел за столом на кухне, где хозяйка готовила обед. Обсуждал с ней поведение диких животных. Кстати замечу: или мой специальный приезд к Барыкиным определил постоянную тему наших бесед, или вообще она тут главенствует — только разговаривали мы больше о зверях. Так и в этот раз, даже немного поспорили. Ольга Серафимовна заправила суп и вышла из кухни. Вернулась с книгой в руках. Я подумал: «Кулинарная». Но собеседница положила на стол увесистый томик И. Акимушкина «Жизнь животных». Открыла его на той странице, где разъяснялся спорный вопрос.

Вскоре появился глава семьи. После нескольких реплик о домашних делах он увидел на столе «Жизнь животных» и перевел разговор на книги. Супруги попеременно рассказали мне несколько поучительных историй, почерпнутых из произведений Салли Кэригер «Дикое наследство природы», Люис Крэслер «Тропами карибу», Фарли Моуэт «Не кричи: «волки!». Потом книги унесли. Прибежал с улицы младший попечитель домашнего зоопарка и бесцеремонно запросил есть.

В увлечении животными Алеша не отстает от родителей. Утром, едва протрет глаза, бежит к своему Хомячку — кормит его, спросит о здоровье. Черепаха знает голос юного друга, немедленно отзывается на него. Выползает из-под тумбочки и, высунув из панциря головку, медленно двигается к домику хомяка. Потом мальчик умывается, завтракает, делает уроки, помогает маме по хозяйству и выходит в сад — посмотреть на зверей и птиц. Иногда выполняет обязанности экскурсовода, когда маме некогда, а постоянные посетители домашнего зоопарка — мальчишки из соседней школы — слишком настойчивы.

Каменные громады жилых домов, разливанное море асфальта на площадях, дорогах и тротуарах все дальше отодвигают от горожан флору и фауну. А люди без них не могут жить полнокровно. Особенно нужны они начинающим ходить по земле. Ученые утверждают, что многие хорошие задатки в психике человека никогда не разовьются, если он будет воспитываться вдали от природы.

Любовь Барыкиных к лесным найденышам, подвижничество других покровителей диких зверей и птиц возвращают в города живую природу. В какой-то мере заполняют пустоту многолюдных улиц, жители которых все больше ощущают неосознанную тоску по неведомым местам, где порхают бабочки, поют птицы, квакают лягушки… Все это — великие сокровища жизни, которые, по словам М. Пришвина, надо открывать и показывать людям.

Многие друзья и знакомые Барыкиных помогают им открывать перед горожанами удивительный мир зверей и птиц. Пополняют обитателями домашнего зоопарка живые уголки в школах и на квартирах любителей. Рассказывают о найденышах в журналах и газетах, показывают их по телевидению. Преподаватель авиационного института Б. Т. Горшков снял о них фильм, демонстрирует его приятелям и сослуживцам. Инженер Э. Г. Ризванов вместе с Михаилом Никитовичем сконструировал вольеры для животных, на восемнадцати листах ватмана собственноручно вычертил конфигурацию и размеры помещений. Семья Барыкиных решила подарить своих питомцев городу, передать их зоопарку уфимских лесоводов.

Здесь я встретил еще одного энтузиаста пропаганды живой природы. Руководитель зоопарка, лесовод и зоотехник И. Т. Рябышева охотно показала мне своих подопечных. Она смело вошла в вольеру, «уговорила» двух здоровенных медведей «показаться людям». Запросто, словно коня, потрепала по морде рогатого великана — лося. Покормила из рук подбежавшую к ней сибирскую косулю. За оградой толпились посетители, шумно радовались дружбе человека с дикими животными. С удивлением рассматривали зайца беляка, который вставал, опираясь о сетку, во весь рост — выпрашивал морковку. Смеялись над лисицами: звери старались перехитрить друг друга, попеременно пряча единственную косточку, оставшуюся от обеда.

— Животными Барыкина думаем пополнить зоопарк, — сказала Ирина Тимофеевна, подводя меня к сказочному теремку.

Двухэтажный домик имеет кухню (внизу) и комнату для дежурного егеря. Напротив него оборудована оригинальная беседка из двух стен, сложенных разноцветными жердочками. Вместо распространенных скамеек — «кресла» и «столик», вырезанные из пенечков. Под ногами — «лесной паркет», разнокалиберные срезы стволов дуба.

Скоро в зоопарке появятся новые вольеры, и строгая Люська вместе с жизнерадостным Диком будут ревниво поджидать своих старых друзей. В каскадных прудах зашумит вода, заплещутся зеркальные карпы, загомонят дикие утки. Тысячи посетителей переживут здесь новые радости общения с живой природой.

Мы идем с хозяйкой зоопарка по густой дубраве с примесью липняка, и только ажурная изгородь напоминает о том, что здесь вольера. Улыбчивая женщина без тени укоризны рассказывает о лисе-хулигане, которому приходится по два-три раза подавать обед. Сокрушается по лосихе, убитой самцом во время гона. Перечисляет препараты и медикаменты, необходимые животным в неволе. Вслух рассуждает о проблеме ухода за медведями: кроме нее, звери никого к себе не подпускают. Сегодня ей надо проверить, как лесники обновили солонцы, как заготавливают на зиму рябину и веники, сходить в соседний санаторий, договориться об отходах из столовой…

Уфимские лесоводы своими силами, без копейки государственных средств, создали зоопарк! Такого, кажется, еще не было в стране. Я задаю доброй попечительнице все новые вопросы, и ответы на них все больше убеждают: многое может сделать эта совсем особенная любовь!