Россия 1917 года в эго-документах

раза в три-четыре. Все признаки сапа по маллеину на лицо. Но когда я стал смотреть в носу, то

виденных вчера просовидных узелков сегодня уже не было. Подозреваю, что за эти узелки я принял

вчера пузырьки слизи. Посоветовавшись с В[иктором] М[ихайловичем], с которым я виделся в его

лазарете, я решил выждать дальнейших проявлений сапа или чего другого.

Все свободное время дня у меня отняли вычисления по конопле: чередуя все линейки и дробки, требующие сложных вычислений.

12 февраля. Холод и невероятный ветер. Вечером снег и метель, но зато стало потеплее.

Днем приехал денщик от Мазановского за его оставленными здесь вещами.

Я весь день сидел за обследованием, а под вечер для разнообразия принялся за энциклопедию и

написал целых семь слов. Ну и то вперед.

13 февраля. С утра [610] страшный буран. На днях мы условились с В[иктором] М[ихайлови]чем

поехать с ним вместе во 2-е отделение, чтобы у В[иктора] М[ихайлови]ча был в лице меня свидетель

который бы подтвердил те безобразия со стороны ухода за лошадьми, о которых В[иктор]

М[ихайлович] неоднократно писал начальству, а Ш[парвар]т по-прежнему беспечен.

Неженка «Витька», конечно, не прав. Однако в виду того, что была надежда на прекращение

бурана, я предложил заехать к нему через час, а тем временем я поехал в земскую управу, в

управление воинского [начальника].

Через час мы действительно съездили в какой-то взвод 2-го отделения, где, пожалуй, и были

беспорядки.

После обеда я с Депрейсом пересмотрел числящихся в порядке 115 лошадей.

14 февраля. С утра мною было осмотрено еще около 200 лошадей, после чего я пообедал и

отправился с Риником в Хильковку. Из Х[ильков]ки на обратном пути я проехал на хутор [611] к

Мирненко, куда в это же время проехал и А. С. Депрейс.

15 февраля. Утром ездил на осмотр сена во 2-е отделение, а потом проехал к А[лександру]

С[ергееви]чу. Читаю «Крестьянское земледелие» (141) С. Маслова (142) – из числа книг взятых мною

13 числа у земского агронома (143).

Вечером я беседовал с командой на тему о различиях нашей и западноевропейской культур.

16 февраля. Утром выписал из лазарета много лошадей, переболевших лишаем. Вскоре после

выписки ко мне приехал А[лександр] С[ергеевич] и пригласил меня на осмотр отправляемых на фронт

лошадей. Поехав в отделение, я предварительно заехал в канцелярию реального училища, чтобы

навести там справку о судьбе своей бумажки. Оказалось, что прошение попечителю округа и

губернатору уже несколько дней тому назад посланы.

17 февраля. Теплый, сначала [612], и пасмурный день. Я верхом, а семья на рысаке поехали

кататься.

В 5 часов вечера я получил от В[иктора] М[ихайлови]ча записку, что у него нежданно, негаданно

появился сап; В[иктор] М[ихайлович] просил меня приехать к нему сейчас же. Приехав в лазарет

В[иктора] М[ихайловича] и осмотрев лошадей, я вполне согласился с его диагнозом.

По словам Шпарварта, в передаче В[иктора] М[ихайлови]ча, будто бы на днях приезжает

Лущиков.

Завтра еду подтягивать свою епархию. Из 8 фельдшеров на лазарет и отделение осталось только

три. Остальных или совсем взяли или командировали на мобилизацию лошадей.

18 февраля. Погода круто переменилась, хотя эту перемену по солнечному закату я предсказывал

еще вчера. Сегодня опять метель, не смотря, однако на которую, я отправился в карантин (в городе) для выписки вполне здоровых и не опасных лошадей, в смысле разноса стригущего лишая.

Окончив осмотр в 9 часов, я поехал домой [613] и радовался дорогой, что в такую погоду к нам

никакое начальство не заглянет. Не доехав до лазарета, я увидел ехавшего на встречу врача, которого

принял сперва за Крибякина и остановился. Остановился и ехавший. Однако я, подъехав к нему, увидел, что это, во-первых, не Крибякин, а ветеринарный врач в чине статского советника.

Я догадался, что это Лущиков, однако не подав вида, когда тот начал говорить об осмотре конского

запаса, сказал, что я не знаю ни его фамилии, ни служебного положения. Лущиков неотчетливо и

скороговоркой назвал свою должность и фамилию. После этого я моментально сгримасничал, удивившись, якобы, неожиданному приезду начальства и сразу взял полнейшее почтение и уважение

тона. Рассказал Л[ущико]ву расположение конского запаса, а также где ему остановиться. Я быстро

съездил домой переодеться, после чего уже только прибыл в гостиницу «Эрмитаж» (144) где уже

застал у Л[ущико]ва В[иктора] М[ихайлови]ча, угощавшего свое начальство немилосердным

словесным поносом.

До обеда (у Штарварта, который стремился, очевидно, всякое начальство задобрить своими

обедами) Лущиков осмотрел часть лазарета В[иктора] М[ихайлови]ча и 1-е отделение, а после обеда

приехал в мой лазарет и осмотрел конюшни во дворе противоположном двору [614] 1-го […]. На

хуторе к Синяговскому (145) не было решительно никакой возможности проехать, а на хутор

Мирненко Лущиков сам отказался, когда я рассказал ему про плохую дорогу в 1 ½ версты. Напившись

чаю и посмотрев мои коллекции по народному искусству Л[ущико]в уехал в Хорол.

Как в 1-м отделении, так и в моем [615] лазарете все было найдено в порядке.

19 февраля. Около 9 ч[асов] утра заехал я в номер к Лущикову, привезя ему суточную (146) за 18

число и сведения о фельдшерах и кузнецах, а также показал дешевый термометр, купленный у

проф[ессора] Савельева (147). Цель этой пропаганды термометра – чтобы мне самому побывать в

Москве и обделать там дела в Археологическом институте (148).

Обедал Лущиков у Депрейса. Я простился с Л[ущико]вым в номере и больше после этого его не

видел.

Заехав на почту, я привез оттуда пришедшие из Школы народного искусства 4 годовых отчета

(1912–[19]13–[19]14 и [19]15 гг.) (149) и небольшую брошюрку о задачах школы. Приехав домой я

налег на чтение отчетов и размышлял нельзя-ли де пристроиться к этой школе в качестве сборщика

пожертвованных предметов старины и народного искусства, чтобы за эту работу школа выхлопотала

мне старшинство и назначение младшим коллегой какого-нибудь только что окончившего

зауряд (150) ветеринарного врача. И отчеты и брошюры к ночи были проглочены [616].

20 февраля. Размечтавшись вчера после чтений отчетов, я долго не мог уснуть. Сегодня утром я

топил у себя печь, Ларенька сидела на скамье и что-то рассказывала мне. Вдруг мы услышали, как кто-то заходит ко мне в комнату не постучавшись и не сказавшись. Я закричал: «Кто там лезет?» Двери

наполовину затворили [617], а лезший пятится назад. Я соскочил с полу и увидел в

дверях [618] коллегу в новенькой форме.

То был Константин Александрович Морев (151), только что окончивший Харьковский

ветеринарный институт (152), оставленный в резерве Киевского окружного военно-ветеринарного

управления (153) и командированный ко мне в лазарет для исполнения обязанностей младшего

вет[еринарного] врача.

Вот он сон то в руку! Мы с Ларенькой прямо поражались этому совпадению.

Я начал приводить свою мечту в исполнение, пишу в Школу народного искусства, а для большой

вескости своих предложений прилагаю свидетельствованные воинским начальником копии с двух

свидетельств Московского археологического института и справку из реального училища о том, что я

являюсь организатором [619] в рамках его выставки местной старины и народного искусства.

21 февраля. Утром я возил [620] К[онстантина] А[лександровича] представляться высшему

начальству. Вечером писарь Михайловский (154) привез справку из реального училища. Вечером же я

окончил переписывать письмо в Шк[олу] Н[ародного] И[скусства].

Мой девиз: «Лезь во все щели, в какую-нибудь да пролезешь». (Авось и со Шк[олой] Н[ародного]

И[скусства] у меня что-нибудь выйдет,

22 февраля. Конст[антин] А[лександрови]ч, живший до сих пор в моей комнате, сегодня

переселился на хутор Мирненко, где жил Мазановский. Я утром ездил [621] в город, там был в

земской управе, на почте и ненадолго у А[лександра] С[ергееви]ча.

23 февраля. Утром приехал А[лександр] С[ергееви]ч и привез нам в подарок 1 ½ месячного

венского голубого кролика (155) – самку. Привез он также и анонимное письмо на его имя, будто бы

Шогуров (старший лазаретный унтер-офицер) не дает лошадям полной меры (156) овса, а продает его

еврею-поставщику. Конечно, все это желание досадить Шогурову, а тем более вымышленный какой-то поставщик-еврей: овес доставляет интендантство, а сено через [622] уполномоченного

Министерства земледелия.

24 февраля. Весь сегодняшний день я занимался подсчетом данных обследований в 1912–[19]13

году.

25 февраля. День санитарного осмотра: до обеда мы с А[лександром] С[ергеевичем] были в

Трубайцах, а вечером в 3 часа на кирпичном заводе в городе. По окончании осмотра мы вскрывали

лошадь – пала от плеврита (серозно-фибринозного) (157). На вскрытие пришла и моя семья.

Департамент земледелия послал мне книжку (158) Коваленко (159) об организации народных

с[ельско]-х[озяйственных] школ и в списке предполагавшихся к открытию я увидел свое будущее

детище – Першинскую н[изшую] с[ельско]-х[озяйственную] ш[колу]. Вот было у меня радости то!

Вечером я написал об этом в Першино. Послал туда свидетельство, которым [623] о[бщест]во

с[ельских] х[озяев] (160)уполномочило бы меня вести все дела по организации школы, чтобы к

свидетельству была приложена печать и сделаны подписи председателя и секретаря.

26 февраля. Пасмурная, но теплая погода.

Утром приехала из Хильковки Зинаида Петровна (161) – за покупками в город.

С 10 ч[асов] утра мы с А[лександром] С[ергеевичем] и К[онстантином] А[лександровичем]

продолжали санитарный осмотр лошадей отделений.

В 2 часа З[инаида] П[етровна] и К[онстантин] А[лександрович] обедали у нас. З[инаида]

П[етровна] важничала и ничего, кроме 4 пельменей, не съела.

27 февраля. Товарная неделя (162) продлена опять до 7 марта. Значит снова отсрочка поездки моей

с солдатами в Москву. Зато теперь в Хороле достаточно керосина – приехавший сегодня в город из

Нарожья о[тец] Захарий получил по требованию для своего только что организованного общества

потребителей 20 пудов керосина, тогда как раньше больше 2–5 пудов обычно получить не удавалось.

Вчера вечером и сегодня утром я написал целых 12 отношений в различные земства, прося

материал по открытию и деятельности с[ельско]-х[озяйственных] народных школ, а у Пермского

земства материалы, касающиеся физических и экономических условий развития сельского

хозяйства (163).

28 февраля. По телу у меня пошли лишаи. Чтобы уничтожить их я вздумал было сегодня помыться

с зеленым мылом (164), а потом намазаться мазью. От паров мыла и мази я здорово угорел и слег, потому едва смог выйти к приехавшему под вечер о[тцу] Захарию.

1 марта. Ветер, тепла мало. Прихожу к заключению, что мне нужно ремонтировать свою [ …].

Непременно куплю спермину (165) и начну начищаться им. Утром у нас были оба вместе А[лександр]

С[ергеевич] и К[онстантин] А[лександрович]. Сидели часов около двух и вели очень интересный

разговор о спермине, о скотоводстве и т[ак] д[алее].

Взят англичанами Багдад. Наши взяли Хамадан (166) и движутся к Керманшаху (167).

Вчера пала одна лошадь. Подозреваю плевропневмонию (168).

2 марта. Утром опять пала [624] лошадь – болезнь та же, как и подтвердило вскрытие.

Сегодня поголовно протермометрировали 4-й взвод, а завтра будут остальные.

Перед вскрытием я поехал с семьей в город, и завернул к А[лександру] С[ергеевичу].

Он сообщил нам интереснейшую и важнейшую новость. Земской управой получена от Временного

комитета Государственной Думы телеграмма, извещающая о смене правительства (169). В управе

ликование, здесь был и исправник (170), который также получил от губернатора шифрованное

телеграфное [625] распоряжение не давать ничего печатать и подавлять беспорядки силою.

Вторая телеграмма земству от Государственной Думы с извещением об аресте министров, в силу

губернаторского распоряжения задержана на почте и не доставлена управе.

А[лександр] С[ергеевич] передает, что государь арестован у себя в ставке (171).

А я только что возмущался Протопоповым и его наплевательским и изменническим отношением к

русскому народу. Наконец-то возмездие совершилось!

Солнца нет, но очень хорошо заметно как оседает снег, дорога мягкая и начинает чернеть.

3 марта. В отделении, безусловно, плевропневмония. Мне страшно не хотелось бы, чтобы слово

«плевропневмония» и не доходило бы до начальства.

Новостей пока добыть трудно. Говорят об аресте государя. Телеграмма о ходе военных событий

озаглавлена «от Штаба», вместо «от Штаба Верховного Главнокомандующего». Это как бы говорит за

устранение самого верховного главнокомандующего (172).

4 марта. Сперва было все телеграммы, кроме первой, задерживались исправником, а теперь он не

все допускает к печати. Опять [626] новый воинский начальник порядочным кажется олухом.

Земская управа возмущается и прилагает все усилия к выпуску телеграмм. До 8 вечера я был с

А[лександром] С[ергеевичем]. В управе есть известие, что Николай II отрекся от престола по

манифесту предоставив право В[еликому] Кн[язю] Михаилу Александровичу.

Пришли первые газеты известия о всех событиях в Петрограде.

В з[емской] у[праве] были в этот вечер Б. М. Велецкий (173) с женой (174), А. С. Депрейс, И. З. Велецкий, Д. З. Маменко (175), прис[яжный] пов[еренный] Родзянко (176), Ю. В. Старицкий (177), А. М. Понуков (178) и еще кое-кто из управских служащих.

5 марта. Манифест об отречени[и] Николая II напечатан, и сегодня утром я его видел приклеенным

к управским дверям.

Вообще, в настоящее время земская управа – центр жизни города и уезда.

Я решил бросить реальное училище, как место устройства выставки, и обратился в земскую

управу, которая мое предложение приняла и дала в распоряжение выставки 2 обширные комнаты с

отдельным ходом.

Вечером в з[емской] управе состоялось организационное собрание представителей от учреждений

и групп населения для выбора лиц в особый комитет по оповещению населения о текущих событиях, по содействию подвозу хлеба и других нужнейших припасов и т[ак] д[алее].

Завтра в 7 часов вечера назначено в управе заседание выставочного комитета.

В «Южном крае» (179), из Харькова, газеты приходящей в Хорол раньше всех, напечатано, что по

слухам, в Германии революция и арестован Вильгельм. Неужели это правда?! (180) А ведь все

возможно, т[ак] к[ак] революция принадлежит к числу весьма заразных явлений.

6 марта. По полученным сведениям, никакой революции в Германии нет, а все это злостная

выдумка, исходящая б[ыть] м[ожет] от наших же противников.

Центр всей жизни уезда, да и города, – земская управа. Сегодня вечером, в 7 часов, в ней

состоялось совещание общественного организационного комитета. Я был здесь некоторое время, получив на почте газеты и уехав домой отсыпаться, т[ак] к[ак] вот уже дня 3–4 подряд спал в сутки

часов по 5–6.

Объявлена свобода слова, печати и вероисповедания (181).

Офицерам Московского гарнизона предоставлено право участвовать в общественных

организациях.

7 марта. Вчера на 7 ч[асов] вечера предположено было заседание предполагаемого выставочного

комитета. Однако состоятся оно не могло, т[ак] к[ак] в тот же час начал заседать общественный

комитет. Тем не менее, я успел познакомить с планами выставки инспектора народных училищ (182) и

предводителя дворянства (183).

В такое время, безусловно, трудно думать о выставках, а потому и земских работников никак не

заставишь и не застанешь для участия в выставочном комитете.

Я решил бесповоротно порвать сношения с реальным училищем и его директором-бюрократом, воспользовавшись предложением И. З. Велецкого устроить выставку в здании земской управы. Решил

я также пока на время отказаться и от мысли организовать выставочный комитет, а начать работать

единолично. С согласия И[вана] З[ахаровича], завтра в телеграммах, издаваемых земством, будет

напечатано объявление о выставке, причем 10 экземпляров – на плотной бумаге. С согласия того же

Ив[ана] З[ахаровича] я занял сегодня одну из уступленных под выставку зал, причем предварительно

выселив из этой залы земского техника, здесь не занимавшегося, однако, – в комнате о[бщест]ва

сельского хозяйства. Техник, какой-то Вас[илий] Вас[ильевич] (184), – воплощение хохлацкой лени,

распустил в своем зале страшную грязь, везде пыль, тенета, хаос в документах и приборах. И этот

человек, – собака лежавшая на сене, сперва было начал бурчать, куда же ему деться с его делами, которые однако, всего то весом 3 фунта. Вообще общественные здания у нас в России удивительно как

любят беспорядок и грязь.

В городе второй уже день как идет приемка лошадей по реквизиции. Все идет пока спокойно.

Выходя сегодня из управы я встретил несколько встревоженную сестру Ив[ана] З[ахаровича], помещицу (Маменко) (185). Она, видимо, [приехала в город,] побоявшись беспорядков, которые могут

быть произведены солдатами-дезертирами. По сообщению А[лександра] С[ергеевича] отпуски

солдатам пока категорически запрещены, согласно полученным сегодня предписаниям. Я еще успел

вчера отпустить в Москву Лукина и Сергеева (186) с 2 ящиками коллекций (187).

В управе я читал сегодня [627] телеграмму о временном устранении губернаторов и вице-губернаторов. Вместо них вся власть переходит к председателям земских управ, которые являются

комиссарами для губерний и уездов. Им же предоставлено право распустить полицию и организовать

милицию (188).

Пока все это происходит, люди близко стоящие к делу организации нового порядка в стране, а

также люди, близко принимающие к сердцу и сильно переживающие все эти события, найдут в моей

выставке разумное развлечение и отдых для души.

8 марта. Утром я был в управе и в типографии Хайкина (189) и узнал, что телеграмма еще не

напечатана, не напечатано также и мое объявление о выставке. Вечером я послал туда писаря, и ему

Ив[ан] Ив[анович] Проскура сообщил, что завтра это объявление уже появится.

Днем я ездил в Покровскую Богачку (190), где был у И. З. [628] Малинки (191), хорошо здесь

пообедал, ничего, однако, для выставки не достал, но получил обещание на доставление выставочных

материалов.

От Малинки я проехал к священнику (192). Здесь из церкви (193) я временно, на выставку, взял

несколько предметов: 2 ковра, 2 полотенца, несколько воздухов (194), из коих один очень

художественной работы, шитые бисером (195).

9 марта. Вчера тепло было 4°, а сегодня д[олжно] б[ыть] еще больше. Вчера и сегодня туман, снег

на полях тает.

Собирание выставочного материала радует: из Хильковки я привез 2 ковра, вывезенных из

пределов Турецкой Армении (196) в текущую войну и несколько полотенец и церковной утвари.

Поехал я в Хильковку экспромтом, чтобы отвезти прибывшую из Полтавы поездом З[инаиду]

П[етровну].

Один из ковров церковный, а другой – непомерной величины – от местного крестьянина, которому

привез теперь уже убитый сын, кажется, офицер. Этот ковер хозяин предложил продать за 200 рублей.

Мой день, однако, прошел не только в этом. Вчера еще я набросал обращение к протоиерею

собора, а также свидетельство на сбор экспонатов для выставки. И то и другое подписал комиссар

И. З. Велецкий.

Разыскивая протоиерея, я поехал в женскую гимназию (197). Протоиерей высказал на словах

полное содействие и предложил мне прибыть к ним на совещание в школу (198) при Николаевской

церкви (199) в 7 ч[асов] вечера.

Идя от протоиерея, в вестибюле гимназии я столкнулся с кучей гимназисток. Одна из них

отрекомендовалась племянницей В. В. Стемпковского (200), Ларисой Стемпковской (201), снабдившей меня своей визитной карточкой, спросила, не я ли археолог Бирюков, устраивающий

выставку в реальном [училище]. Я сообщил, что нужно о выставке. Гимназистка стала допытываться, пущу ли я их на выставку и можно ли им оказывать помощь по устройству выставки.

Вечером я был у пастырей. Все назначили дни и часы, когда я могу быть у них в церквях.

10 марта. Еще вчера я решил сделать набег на Хвощовку. Едва добравшись по бездорожью до

Хвощовки, я подъехал прямо к церкви. Здесь только что окончилась служба, и батька выходил из

церкви. Лишь [629] только я приблизился к нему, как батька залепетал: «Ничего не дам, ничего не

могу без благочинного».

– Да вы подождите, не волнуйтесь!

– Все равно ничего не могу! – тогда закричал он, когда я сперва прочитал объявление о выставке, а

потом стал читать, предварительно осадив раскричавшегося батюшку, свидетельство, данное И. З.

[Велецким]. Батя стоял и только повторял «Ну! Ну!». Наконец, самое-то нужное я приберег к концу –

надпись благочинного: «Препятствий к осмотру древностей в церквях 1-го благочинческого округа

Хорольского уезда г[осподину] Бирюкову не встречать. 1917 г. 9 марта. Благочиний протоиерей

В. Никифоров».

– Смотрите и читайте; «препятствий не встречать, благочиний…» Ополоумевший батька не

вчитался в остальные слова, в особенности «к осмотру», что уже уничтожило всякий смысл моей

поездки по церквям по сбору ценностей.

Батя моментально изменился, велел вытаскивать всякую рухлядь и древние уставы, врата с

фигурами.

С торжествующей улыбкой ехал я из Хвощовки, радуясь победе над трусом и спасением

произведений искусства. Хотя и дав бате расписку в получении «царских врат с фигурками» с

возвращением их после выставки, однако думаю, что они уже больше не увидят Хвощовской

колокольни.

После Хвощовки я думал было обобрать Воскресенскую церковь (202), но о[тцу]

Виктору (203) было некогда, и он попросил заехать в другой раз.

11 марта. С настоящим моментом русской жизни меня связывает только газета – прочитаешь и

немножко знаешь, что творится на белом свете. Жизнь в городе кипит, если можно так выразиться: собираются всякие комитеты, собрания, по городу кое-где проходят манифестации. Я же всецело

отдан своей выставке. Так до обеда «облазил» Николаевскую церковь, а после обеда съездил в село

Андреевку (204), откуда, к своему удивлению, приехал тоже не с пустыми руками. Привез много

ковров и интересных деревенских полотенец.

12 марта. Сегодня на очереди у меня была Петропавловская церковь (205). Там нашел 1 ½ иконы

средины 18 века, с удивительно свежими красками, и 1 деревянный большой подсвечник. Однако все

это осталось пока в церкви.

В 1 час дня в земской управе состоялось собрание врачей и фельдшеров [630], медиков и

ветеринаров. Каждая корпорация выбрала своего представителя в городской и уездный комитеты.

Воспользовавшись собранием, я сделал заявление об организации выставки и просил публику

оказывать ей содействие. Однако я думаю, что никакого содействия я со стороны все равно не встречу: до чего она индифферентна ко всему, до чего, в общем, бесцветна.

По моим стопам сделал свое заявление и секретарь управы И. И. Проскура о том, что им с 14–

15 марта будет издаваться газета «Хорольское слово» (206), и просил поддержать его начинание

подпиской и статьями.

По всем вероятиям, на Руси водворится не конституционная монархия, а республика [631].

13 марта [632]. С 1 часу дня весь гарнизон Хорола принимал присягу на Соборной площади.

Присягали без целования креста и Евангелия, но с распиской.

Мною сегодня обследованы Кладбищенская церковь (207), собор (208) и Воскресенская. Из

Кладбищенской привезены довольно оригинальные царские врата.

14 марта. Утром я ездил в Вишняки (209) к помещице Котляревской (210). От нее кроме 2 икон и

вышивки ничего больше не привез, за то с удовольствием осмотрел ее дом (211), построенный по

плану Петровского дворца (212) в Москве, по словам хозяйки, архитектором Растрелли [633], (213).

От рано закрытой печки и от глажения белья Ларинька сегодня невероятно угорела. Немножко

угорел [634] и я. Риник, все время бегающий на улице, избег этого.

15 марта. Серый скучный день.

Я начинаю тревожиться, что моя выставка будет очень тощей. В моем распоряжении для сбора

вещей еще полмесяца. Неужели так таки и провалится моя затея. На мое несчастье и публика здесь вся

сиволапая.

Вечером сегодня я был у А[лександра] С[ергеевича]. Он высказывает тревогу, как бы не было

какой-либо вспышки среди солдат отделения. Причиной тому может быть недостаток сапог, которых

интендантство никак не желает высылать конскому запасу. Сегодня [635] или вчера один солдат уже

отказался исполнять работу, ссылаясь на плохие сапоги.

16 марта. После обеда у нас был А[лександр] С[ергеевич]. Он рассказал, что сегодня в управление

воинского начальника явился солдат – георгиевский кавалер и начал там кричать, почему до сих пор

не сняты портреты царствовавших лиц. Ив[ан] Ив[анович] [Ганченко] выбранил этого крикуна, что не

его дело распоряжаться в чужой части. На шум как раз подошел воинский [начальник], которому

Ив[ан] Ив[анович] рассказал о случившемся. Воинский спросил солдата, почему он кричал. Солдат

стал оправдываться и сказал, что есть приказ о снятии портретов.

– Давай сюда приказ!

– У меня его нет, я только слышал.

– Давай сюда приказ, – закричал воинский и в результате посадил солдата под арест, но потом, во

избежание скандала, выпустил из-под ареста.

С 7 часов вечера в служебных комнатах происходило общее собрание вполне уже составившегося

Общественного Комитета.

Солдатский представитель от 2-го отделения Вайнер (214) (крещеный еврей) много раз пытался и, наконец, рассказал этот случай. В публике было много солдат, которые поддержали Вайнера и его

замаскированный [636] призыв арестовать воинского. Благодаря А[лександру] С[ергееви]чу, избранному товарищем председателя, взволновавшуюся толпу удалось успокоить, а Вайнеру внушить, что ему грозит тяжкое наказание за призыв к военному бунту, т[ак] к[ак] теперь в России революции

уже нет, а есть правительство, на верность которому только что недавно все солдаты клялись.

Правительство же признало всех военных властей, как властей законных.

17 марта. Вчерашнее заседание Общественного Комитета, чуть было не разразившееся грозой, окончилось самым великолепным образом. Было избрано несколько коммиссий, в том числе

осведомительская, исполнительная и т[ак] д[алее]. Единодушно крестьянскими представителями

выбран в начальники Милиции пом[ощник] [637] прис[яжного] пов[еренного] Стрижак (215), о

котором крестьяне отозвались: «Мы его знаем, и он знает всех нас».

Такой блестящий ход дела привел А[лександра] С[ергеевича] в восторг, отчего он сказал

прочувствованную речь, указав, что только благодаря великому воспитывающему значению свободы

это совещание [638] общественного комитета и проходит так блестяще. В конце А[лександром]

С[ергееви]чем была провозглашена здравица свободы, подхваченная криками Ура! Кто-то предложил

почтить память павших [639] борцов за свободу, в честь которых была стройно-престройно пропета

вечная память.

Все это я пишу со слов А[лександра] С[ергеевича] т[ак] к[ак] во вторую половину [640] совещания

я уехал домой – от табаку заболела голова и хотелось спать.

Выставочные предметы сегодня опять прибавились: из собора я получил ковер и 4 полотенца, да

кроме того от фельдшера Безполька (216) поступило в дар будущему музею 2 папки с местными

вышивками и один старый ковер; другой, конечно, более интересный ковер, дан лишь на время

выставки.

В Кустарный склад Полтавского губ[ернского] земства сегодня я написал письмо с просьбой о

присылке альбомов [641] «Украинское народное творчество» (217); учитель высшего начального

училища (218) Воронец (219), обещался до 50 штук открыток с украинскими вышивками. Все это мне

нужно для руководства при устройстве выставки.

18 марта. Сегодня на выставку я привез [642] из городской управы старый железный денежный

ящик (220), который был когда-то кем-то украден, дно у него было выломано, а сам ящик брошен в

р[еку] Сулу (221) под Лубнами (222).

Из Воскресенской церкви привезено 2 иконы, 1 ковер, 1 риза и /1 лампадка! С незапирающейся

колокольни Кладбищенской церкви я достал сегодня же 2 хоругви и много позолоченной резьбы от

старого иконостаса [643] средины, а м[ожет] б[ыть] и начала 18 столетия. Теперь уже ведь 20-е!

Словом, материал насбирывается, а у меня все больше и больше растет вера в успех будущей

выставки.

Не знаю, удастся-ли только организовать потом здесь музей.

19 марта. В час дня началось в управлении воинского начальника [собрание] офицеров и

солдатских депутатов гарнизона. Кроме последних, присутствовали также все писари и писарские

ученики.

Председательствовал воинский [начальник].

Обсуждению подлежал случай с выступлением Вайнера в общественном комитете и призыв его

арестовать Ганченка за оскорбительное отношение к [644] георгиевскому кавалеру, предложившему в

управлении убрать портреты.

Кроме того на обсуждение были доставлены из Общ[ественного] Комитета 2 записки писарей и

писарских учеников, что Ганченко, после присяги уже, разговаривал с кем-то по телефону, обругал

новое правительство дураками и хулиганами.

Когда А[лександр] С[ергеевич] доказал писарям, что теперь можно кого угодно ругать, то они

перекинулись на обвинение Ганченка в придирчивом отношении к ним, даже в издевательстве.

Указали также на то [645], что при воинском [начальнике] фон-Зонне (223) Ганченко если и имел

много работы, то от себя, т[ак] к[ак] по долгу ночью просиживал за писанием обвинительных актов, при отдаче солдат под суд. И у Ганченко эти обвинения выходили очень доказательны, а Зон все

подписывал. Ганченко даже несколько раз в минуты откровенности говорил, что отдать кого-либо из

солдат под суд – для него словно маслом по душе помазали.

В конце совещания, воинский [начальник] заявил, что он подаст рапорт бригадному командиру о

переводе Ганченко, писари же волновались и просили арестовать его [646].

20 марта. Вчера вечером банда из солдат 2 отделения подстрекаемая каким-то солдатом

Ивановым (224), дезертировавшим из какой-то части, куда он был отправлен из 2-го отделения, – а

также по-видимому и солдатским депутатом Вайнером, пришла вечером в управление воинского

начальника, пригрозила ему самому револьвером, а затем арестовала Ганченко и отвела его в

милицию.

По поводу этого события, а также для организации совета офицерских и солдатских депутатов, воинский [начальник] сегодня [647] в 11 ч[асов] утра собрал к себе в кабинет всех офицеров и нас

ветеринарных врачей, а также и солдатских представителей [648].

Вечером солдат Иванов был отправлен в Полтаву, будто бы для перевода в другое отделение. Но

полковник Попов (225) Иванова в Полтаве арестует [649].

После совещания А[лександр] С[ергеевич], В[иктор] М[ихайлович], воинский [начальник] и Ив[ан]

З[ахарович] Велецкий из Управы долго разговаривали с полковником Поповым о всех хорольских

безобразиях, а главным образом о Шпарварте, который было вырвал у Попова позволение выехать в

Полтаву и сдать командование отделением на В[иктора] М[ихайловича]. Однако, такое бегство

Штарварта было хорошо расписано по телефону перед Поповым, который запретил Штарварту

выезжать из Хорола, а командовать временно 2-м отделением пообещался послать кн[язя]

П. Д. Долгорукова (226).

После обеда с вокзала пришла партия в 350 лошадей.

21 марта. С 9 до [650] 11 утра была приемка 350, а с 1 до 3 [часов] – приемка еще вновь

прибывших 170 лошадей.

В [651] промежуток между приемками я побывал в Земской Управе, повидался с фельдшером

Беспалько, подарившим в музей портрет Шевченко (227), резаный по дереву местным крестьянином-самоучкой. Познакомился я также с преподавателем рисования Маковским (228), обещавшим на

выставку [652] свои картины и кое что из предметов [653] украинского, народного искусства.

Встретившийся здесь [ …] И. И. Д[ …] (229) предложил заехать к нему за рушниками и др[угими]

выставочными предметами.

Был я также у начальника тюрьмы, который дал несколько мелких вещиц и обещал дать еще кое-что. Все почти встреченные мною лица дали мне адреса лиц, которые могут содействовать поставке

экспонатов на выставку.

Словом [654], выставка теперь материалом обеспечена. И население начинает уже узнавать о ней, благодаря объявлениям в местных двух свежеиспеченных газетах.

В лазарете моем [655] идут перемены. Вчера на общей сходке лазаретных солдат был избран

старшим Кундашев (230), вместо Патласова, которого я отпускаю в отделение, чтобы оттуда удобнее

посещать ему, как солдатскому [656] депутату от отделения, различные совещания.

По словам А[лександра] С[ергеевича], в России начинается анархия. Это будто бы видно из тех

разноречивых предписаний, которые идут отовсюду.

От одной знакомой, жены командира дружины в Киеве, А[лександр] С[ергеевич]

получил [657] письмо, в котором автор просит А[лександра] С[ергееви]ча нацепить красную ленточку, во избежание неприятностей с озверевшими солдатами (выражение автора письма).

22 марта. Утром с товарным поездом приехал с Ромодана [658] из Полтавы кн[язь] Долгоруков с

солдатским и рабочим депутатами для наведения спокойствия в жизни Хорольского гарнизона, и

населения. Князь предполагает устроить митинг.

Всех приехавших с князем и его самого я отправил до города на своих двух экипажах.

23 марта. С утра я поехал в Веселый Подол (231) в церковь (232) и к начальнику ж[елезно]-

д[орожной] станции П. Г. Жмаку (233) за предметами для выставки.

24 марта. Вчера и третьего дня П. Д. Долгоруков устраивал в городе митинги и беседы. Вчера к

нему приехала жена (234), а сегодня они оба уехали [659] в Полтаву.

25 марта. Работаю по устройству выставки. Отделываю и расставляю предметы церковного отдела.

26 марта. Работы по выставке – по церковному отделу продолжались.

27 марта. Великий понедельник (235). Ради начала страстной седмицы (236) денек выдался

великолепный, и на душе весело.

Продолжаю работать по выставке церковного отдела. Дело хотя идет тихо, но зато успешно – все

клеится.

28 марта. Я работаю во всю – шутка ли: ведь надо создать одному целую выставку, при том

первую такую здесь. Поймут-ли только, оценят-ли здешние туземцы мои труды или вернее те задачи, которые преследуются этой выставкой.

29 марта. Большую помощь мне по расстановке выставочного материала оказывает начальник

местной тюрьмы, Мих[аил] Конст[антинович] Брынцов (237).

30 марта. Сегодня я закончил и сдал в «Хорольское слово» свою большую статью «Выставка

древностей и украинского народного искусства [660]». В ней я делаю краткий очерк искусства

церковного и народного светского. Потом статья будет отпечатана отдельными оттисками в виде

брошюры и будет служить путеводителем по выставке.

31 марта. Мих[аил] Константинович выставит в отделе народн[ого] искусства несколько своих

худож[ственных] работ (картины). Много дал картин местный худож[ник] В. М. Маковский.

1 апреля. Великая суббота (238). Работал сегодня и днем и вечером при лампах. Вечером был

и [661] Михаил Константинович.

Работы в сущности сегодня все закончены, и я даже пол вымыл, хотя [662] не весь. Я так привык к

этой работе, что она меня почти не утомляет, зато дает мне крепкий сон и аппетит. Вечером выставка

производит в высшей степени милое [663] впечатление своей пестротой и уютностью. Мих[аил]

К[онстантинов]ич говорит, что он с удовольствием остался бы здесь жить и никуда бы отсюда на

другую квартиру не ушел. Губа не дура у него, и я бы не прочь, но предварительно сделав кое какие

перемены и удалив кое-что лишнее из выставленных предметов.

2 апреля. Пасха. Моя пасха будет завтра, в день открытия выставки, а пока сегодня у меня будни, потому я домыл утром пол на выставке, кой-где кое-что поделал, кой-чему дал свое место и т[ак]

д[алее].

У Лареньки по случаю Пасхи однако стол был полон всякой «слатиной», как она выражается.

3 апреля. Памятный для меня день – открытие выставки древностей и украинского народного

искусства, выставки [664] этого детища моего трехнедельного, если не больше, непрерывного труда.

Наконец-то еще одно лишнее общественное дело, доведенное мною до конца. Выставочные

залы (239) оказались переполненными материалом, приняли уютный [665], интимный

художественный [666] вид.

В 9 ч[асов] утра двери [667] выставки были открыты для публики. Я, конечно, приехал туда

задолго до этого, кое-где кое-что делал [668], подправил, переменил и т[ак] д[алее].

К часу открытия пришли Юра Хрущов (240) и сестры Стемпковские. Они взялись сидеть в кассе и

быть наблюдающими за благочинием.

В 10 часов вышел из типографии путеводитель по выставке (241) – отдельный оттиск моей статьи

из 2-х номеров Хорольского Слова.

Публика пошла на выставку хорошо. В конце дня, т[о] е[сть] около 3-х часов, когда выставка

закрывалась, насчитано было около 100 человек платных посетителей и около 25 бесплатных –

солдаты и типографские рабочие, печатавшие путеводитель по выставке.

Общий сбор за путеводитель, билеты, по подписному листу и членским взносам для будущего

музея, сегодня собрано до 50 рублей. Б[ыть] м[ожет], это для Хорола и маловато, но я утешаюсь тем

одним, что свыше 100 человек в один только день отрешилось от обычной будничной обстановки и

приобщилось [к] миру красоты, миру науки и т[ак] д[алее]. К тому же эта выставка для Хорола

явилась первой в этом отношении.

Весь день меня отравляла [669] мысль об отъезде А. С. Депрейса в отпуск и о предстоящем

командовании моем I отделением.

В 6 часу вечера [670] я приехал к А[лександру] С[ергееви]чу и здесь начал принимать от него

денежные суммы до 1000 рублей. Цифра эта у меня в руках никогда не бывала и прямо жгла их: а

вдруг да потеряю, или кто-нибудь выкрадет, подойдет и ограбит. При том самое командование для

меня terra incognita [671]. Сколько, думаю, предстоит всяких неприятностей, бессонных ночей, а в

особенности теперь.

4 апреля. Выставку посетило 107 человек.

С сегодняшнего дня меня уже тревожит канцелярия и солдаты I отделения, – командир ведь я

теперь, – чтобы этой должности провалиться!

5 апреля. Сегодня состоялось земское собрание, усиленное крестьянскими гласными. Старый

состав управы весь отказался, и на сегодняшнем заседании производились выборы членов Управы.

Председателем было выбрали врача Бондаренка (242), но он почему-то отказался. Следующим

кандидатом оказался о[тец] Герасим Батва из Н[ового] Калкаево или Жостицы (243). Затем

избран [672] один псаломщик, один фельдшер, а остальные – крестьянский трудовой люд.

6 апреля. Сегодня я начал санитарный осмотр лошадей отделения, принявшись сперва за

четвертый взвод. Всего теперь 1330 [лошадей], т[ак] ч[то] много надо времени, чтобы успеть

пересмотреть всех.

7 апреля. Продолжил сегодня санитарный осмотр. Осмотрел 3-й взвод.

Местная аристократия начала много каркать по поводу новых земских выборов, – новые де земцы

разрушители культуры и т[ак] д[алее]. Я обозлился и написал резкую статью, где обрисовал

деятельность наших Крестьянских вятских и пермских земств и спрашивал, есть [ли] все, созданное

нашими земствами, в Хорольском земстве; а, если нет, так нечего и разрушать новым земцам, коли

старые не создали ничего.

8 апреля. Осмотрен 2-й взвод.

Закрытие выставки с завтрашнего числа перенесено на 11-е. Завтра я приглашаю

всех [673] хорольских любителей просвещения на собрание по организации научного музея. Собрание

состоится в здании земской управы.

9 апреля. Вечером на 6 часов было назначено собрание по организации после выставки музея в

г[ороде] Хороле. Благодаря приключившемуся на то зло дождю, а также по свойствам местных, с

позволения сказать граждан, публика еле собралась к началу 8-го часу, да и то лишь около 25

человек (244).

Я был избран председателем, а М. К. Брынцов – секретарем заседания.

Музей признан необходимым и желательным и ближайшее ведение им отдано местной

«Просвите» (245), при участии представителей от города и земства.

Название музею, по предложению Л. А. Безпольки и И. М. Дымского (246), было дано такое:

«Народний науковый музей в мiстi Хоролi, заспований В. П. Бiрюковым в 1917 року» (247).

После заседания я пригласил присутствовавших [674] в выставочные залы, которые на этот раз

были обильно освещены земскими большими лампами, и выставка производила, я бы сказал, чарующее впечатление своей красотой и уютом.

Гости нажертвовали в пользу музея до 10–12 рублей и получили от меня на память по

путеводителю.

Приятный вечер и надолго он останется у меня в памяти. Могу, значит, я кое-что делать.

10 апреля. Днем я был на выставке.

Вечером, когда я только что лег спать, Акушев сообщил, что приехавшие офицеры желают меня

видеть.

Я вылез к ним и пригласил в свою комнату. Приехавшие оказались: один ветеринарным врачом

Орловым (248), который в прошлый год гостеприимно встретил меня в Конотопе (249), а другой –

инженерный капитан. Оба они приехали за лошадьми, ко мне зашли под предлогом поговорить по

делу, а в сущности-то – в надежде закусить, найти на вечер компанию и т[ак] д[алее]. Но их надежды

не сбылись, т[ак] к[ак] я под собой не чувствовал от усталости ног, да и семья уже почти спала.

11 апреля. Сегодня последний день выставки, а тут нужно сдавать приемщикам лошадей.

На сегодня я предоставил это дело делать им одним.

12 апреля. Сдача лошадей [675] продолжалась сегодня уже в моем присутствии.

13 апреля. Утром сдача лошадей закончилась. Убавилось порядочно, скатилась с моих плеч

лишняя забота и работа.

Мною совместно с М[ихаилом] К[онстантиновичем] осмотрено сегодня высшее

начальное [676] училище, часть комнат которого на лето пока уступают под музей. Помещение пока

вполне достаточное, да и место-то самое центральное в городе.

14 апреля. Ездил сегодня в Трубайцы, сделал там санитарный осмотр и выдал солдатам жалование.

Погода и дорога были хорошие, т[ак] ч[то] я прокатился с удовольствием, заезжал еще кроме того

к церковному старосте и привез из церкви (250) кое-что для музея.

15 апреля.

16 апреля.

17 апреля.

18 апреля. Город и солдаты конского запаса празднуют сегодня 1-е мая (251). Утром я в отделение, а также и в город, не ездил, а поехал в канцелярию уже вечером, когда узнал, что там пришла какая-то

телефонограмма [677].

Последняя действительно была от полк[овника] Попова об отпуске 25 % сорокалетних (252). Но я, чтобы не было лишних скандалов, решил отпускать всех [678] стариков, которые разве немного

превышали процентную норму и тут же объявил солдатам. Вот у них радости-то было.

19 апреля. В отделении идет [679] суета писаря и грамотные пишут 40-летним отпускные

билеты. 43 [680] лет и старше увольняются в чистую. Всего убывает из отделения до 90 человек.

20 апреля. Вечером я был на общем собрании (ротном) отделения. Сначала все шло гладко.

В вопросе о денщиках мои взгляды с солдатами разошлись, да к тому же [681] были, хотя и

сдержанные недоброжелательные замечания вообще по адресу «врачей». В начале я говорил все-таки

кое-что, а потом перестал, т[ак] к[ак] солдаты были настроены сами больше говорить. В конце концов, я ушел и дал себе слово не ходить больше на такие собрания, где я – чужой человек, где меня мало

понимают и я их также.

Но пришел-то сюда я все-таки по их же просьбе (гл[авным] образ[ом] Патласова).

21 апреля. Виделся сегодня с Мих[аилом] Константиновичем у него на дворе, где условились

поехать завтра на какой-то хутор, где, по рассказам, есть какая-то старина.

22 апреля. В отделение я сегодня совсем не ездил, а весь почти день был занят перевозкой книг из

б[ывшего] [682] дома д[окто]ра [683] Дюкова (253) в музей.

23 апреля. Великолепный денек. Съездив на почту в город и почитав газеты, я пошел с Ларенькой

гулять в поле. Дорогой мы обсуждали вопрос о будущем нашего научного [684] хранилища, где ему

основаться.

24 апреля. Сегодня в 6 ч[асов] вечера в Народном Доме должно состояться заседание «Просвиты», на котором будет принят устав музея и выбраны члены его Упорядковаго Гуртка (254).

С утра и до 12 зарядил такой дождь, что я считал уже дело погибшим – опять придет мало народу

как и 9 числа. Но погода сжалилась, и после обеда начался великолепный день.

25 апреля. Жена [685] Е[вграфа] Я[ковлевича] Дюкова получила от мужа телеграмму: «передай

музей [686] Бирюкову согласно его просьбы телеграммой. Евграф». Таким образом Хорольский музей

обогатился лишним отделом – противоалкогольным, в котором есть масса диапозитивов к

волшебному фонарю (255), самый фонарь, литература, плакаты, препараты, фигурки пьяниц и т[ак]

д[алее].

В 4 часа в здании высшего начального училища состоялось заседание членов Упорядковаго Гуртка

с моим участием. Решался вопрос о постоянном помещении для музея. Завтра по этому поводу мы

пойдем в земскую управу.

Я заявил членам гуртка, что музей должен иметь потом специально оборудованное здание и на

постройку [687] этого здания должен основаться [688] теперь же особый фонд. Я указал очень много

источников и способов, как может-же пополняться этот и как может осуществиться и постройка

самого здания.

26 апреля. Утром мы с Мих[аилом] Кон[стантиновичем] [689] осматривали [690] школу [691], что

занята лазаретом Красного Креста. Это здание земство думает отвести под музей, но все дело из-за

лазарета, который некуда перенести. Возможно, по словам Гуд[им]-Левковича, что лазарет умрет

естественной смертью от безденежья.

Сегодня [692] приехали офицеры-приемщики. Завтра, значит, опять работа по сдаче лошадей.

Даже мороз по коже при одном воспоминании об [693] этой противной работе.

27 апреля. Отправка лошадей почему-то была на сегодня отложена.

28 апреля. Решил и чуть-ли не под самый вечер, ехать в Полтаву и просить офицера для

командования отделением. Будет уже с меня 2 шкуры драть.

Вечером сегодня я заехал на почту и получил от Е. Я. Дюкова письмо, в к[ото]ром он высказывает

свои взгляды и пожелания об устройстве библиотеки из подаренных книг.

29 апреля. Утром я приехал в Полтаву, где был в обоих музеях (256), у князя Долгорукова, на

архиерейском дворе (257), чтобы посмотреть Покровский храм (258) еще раз, и, наконец, у полковника

Попова. Старик был пьян, все философствовал и упрашивал меня послужить в качестве командира

отделения. Пришлось уступить старику-добряку, да к тому же и офицеров-то нет, чтобы кто-нибудь

мог принять отделение.

30 апреля. В поезде от Полтавы я встретился с Нарожским о[тцом] Захарией. У него выходит

какая-то ерунда с приходом в Еньках (259), куда перебивает дорогу дьякон (260) из Петропавловской

церкви г[орода] Хорола.

Домой [694] я приехал в 5 утра, послал за кучером, который запряг лошадей и повез о[тца]

Захарию домой. Но в 3 ч[аса] дня батько воротился ко мне [695], получив от благочинного

телефонограмму, что Еньки остаются за ним.

О[тец] Захария так повел дело, что я опять предложил ему своих лошадей, чтобы доехать до

уездного комиссара, а с ним побывать в Еньках и узнать настроение прихожан.

Сегодня в 12 ч[асов] дня должна была состояться моя лекция о старых монетах, но лекция не

состоялась за неприбытием публики. Лекцию я прочитаю в те же часы 7 мая, а к тому времени

получше распубликую об этом в газетах и «на тумбах» (261), как здесь [696] выражаются.

М[ихаил] К[онстантинович] предложил в Николин день (262) устроить выставку

противоалкогольного музея с туманными картинками (263) и лекцией. Думаем пригласить участвовать

преподавателя реального училища С. М. Скобцова (264).

Завтра будет собрание Упорядковаго Гуртка.

1 мая. В 3 часа дня я сдавал 80 артиллерийских лошадей (265) 2 приемщикам. И тяжелое это было

дело. Лошадям теперь дается лишь по 5 ф[унтов] овса, почему они не поправляются, а приемщики

худых не берут, говоря, что не дотащат их до позиций. На позициях же, по словам приемщиков, лошади не видят ни овса, ни сена, ни даже соломы, а пасутся на траве. Значит, дело у нас в отечестве

не совсем благополучно обстоит. Да и дисциплина-то упала. Ходят слухи, что союзники предъявили

нам какой-то ультиматум, который [697], если мы не выполним, то союзники откажутся помогать нам.

Вечером состоялось собрание Упорядковаго Гуртка. Решили здесь с завтрашнего же числа

приступить к развертыванию музея на время до 15 июля.

По предложению М[ихаила] К[онстантиновича], свою лекцию я переношу на воскресение 14 мая, а

выставка «Долой пьянство» состоится 9 мая.

2 мая. Сегодня на столбах были расклеены афиши о том, что член Полтавского окружного суда

Кротевич (266) сегодня же в 7 ч[асов] вечера в Здании Народного дома читает лекцию

«О Парламентаризме». Цена местам от 2 р[ублей] до 50 к[опеек]. Чистый сбор поступает в пользу

основанного мною музея в Хороле.

Если сбор и не будет велик, то моральное значение лекции для жизни нашего музея велико.

Об этой лекции до сегодняшнего дня никто из нас, т[о] е[сть] причастных к музею, не знал, –

лекцию устраивают для нас, но помимо нас – это более чем приятно.

Вечером мы мылись, а в это время обмозговывали бумажку из окружного управления (267), с

приглашением на службу в Туркестан. К моему удивлению, Ларенька быстро согласилась на такое

страшное в такое, как теперь, время – дело. Я решил съездить в Киев и посоветоваться с

Кордобовским (268), который рассылает приглашение по всем в[етеринарным] врачам К[иевского]

В[оенного] О[круга], согласно телеграммы Логгинова (269), поеду в Киев завтра.

3 мая. Вчерашняя лекция собрала до 80 человек. Эта же лекция в Зенькове (270) собрала 800

ч[елове]к, как мне передавал М[ихаил] К[онстантинович]. Сбор от Хорольской лекции что-то около 60

рублей. И это деньги. Мы с Ларенькой уже почти окончательно раздумали ехать в Туркестан. Но я все-таки еду в Киев, чтобы вообще проветриться, побывать там в музее и, само собою, у Кордобовского.

Может быть, удастся улучшить здесь мое положение, хотя оно и не так-то уже печально.

4 мая. На Дарнице (271) я слез с поезда и пешком дошел до 1-й запасной горной батареи (272).

М[ихаил] Аф[анасьевич] Лащенко (273) был дома и сидел у себя на терассе с командиром батареи.

Выпив кофе, я отправился в город. В окружном управлении Кордобовского пока не было. Сказали

что будет около часу дня. Тем временем я отправился в Городской музей (274) на выставку народного

искусства Галиции и Буковины.

С выставки я прошел в музей, в отделы Народного искусства и церковной старины.

Из музея снова пошел в Управление, поговорил с Кордобовским, к[ото]рый очень удивился, что я

долго командирствую. На ташкентские вакансии нашлось много желающих. В виду этого, а также из-за дальности поездки и неизвестности в будущем я отказался выставить свою кандидатуру.

Остальное время дня я бродил по Подолу, заходил в церковь Братского монастыря (275), затем

поднялся на гору и побывал в церквах Андреевской (276) и Десятинной (277).

5 мая. Домой приехал в 11 утра, пообедал и завалился отсыпаться.

Вечером был в городе и виделся с М. К. Брынцовым.

6 мая. Завтра с 5 часов утра М[ихаил] К[онстантинович] думает раскладывать и развешивать

предметы противоалкогольного музея. Завтра же к 8 вечера весь музей должен быть и убран, т[ак]

к[ак] в 8 ½ в [698] зале Народного дома будет спектакль со сбором, поступающим на приобретение

литературы для солдат хорольского гарнизона.

Когда я проезжал мимо лазарета В[иктора] М[ихайлови]ча последний [699] позвал меня. Мы

пошли потолковать в земскую рощу (278). С согласия В[иктора] М[ихайлови]ча, его думают завтра

выбрать в качестве председателя в совет солдатских и рабочих депутатов.

По словам В[иктора] М[ихайловича], в этом совете царит полный порядок, но темнота большая.

Совет решил сам привлечь в свою среду как можно больше интеллигенции. От врачей поэтому туда

был избран В. И. Лебедев (279).

7 мая. В половине 5-го я проснулся, велел запрягать лошадей и поехал помогать М[ихаилу]

К[онстантиновичу] расставлять выставку (280). М[ихаила] К[онстантинови]ча я застал на дороге от

музея к Народному дому.

Выставка началась в 10 утра. Посетителей было больше 200 человек, преимущественно детвора, которой много проскочило бесплатно. Были бесплатно и солдаты.

Во время выставки было 2 чтения с туманными картинами. 1-ое читал врач Н. Ф. Кузнецов (281), а

2-е – гимназистка Стемпковская старшая (282).

Если моральный результат от выставки, расположившейся в неуютном зале Народного дома, и был

невелик, за то материальный-то выразился в виде лишних 25 рублей, что и надо на первых порах

нашему музею.

8 мая. Сегодня, когда я был в типографии Хайкина, за № «Хорольского слова», то узнал, что у

редактора – И[вана] И[вановича] Проскуры ночью был обыск, сделанный по распоряжению Совета

солдатских и рабочих депутатов.

Не знаю, зачем понадобилась такая мера. Я не думаю, чтобы Ив[ан] Ив[анович] оказался вредным

для дела свободы человеком.

Вчера на гарнизонном офицерском [700] собрании, мы избрали депутатом в совет солдатских и

рабочих депутатов В. М. Познякова и заместителем к нему прапорщика Хализова (283).

9 мая. Утром я виделся с М. К. Брынцовым и говорил с ним о времени предстоящей моей лекции

«Старые монеты, их научное значение и материальная ценность». Решили устроить лекцию в тот день, когда вечером будет свободен зал Народного дома.

После обеда я ездил порыться к старой свалке и нашел там несколько обломков новых для меня

интересных изразцов (284), а также и известных уже мне. Тут же вырыл почти совершенно целый

небольшой горшок такой формы, какая теперь не встречается. Побольше бы таких горшочков, тогда

моя керамическая коллекция была бы не только [701] очень интересной, но и в научном отношении

более ценной.

10 мая. Сегодня окончилось печатанием моя большая статья в «Хорольском

слове» «Всероссийское попечительство о научных и художественных хранилищах».

В 4 часа вечера я поехал в город, встретился там на базаре с М[ихаилом] К[онстантиновичем] и с

ним одновременно купил глиняную миску с нарисованном на ее дне вьюном.

М[ихаил] К[онстантинович] шел в музей расставить здесь предметы. Но это сделать сегодня не

удалось, т[ак] к[ак] еще не был вымыт пол и побелены стены, что лишь под конец вечера было сделано

прислугой М[ихаила] К[онстантинови]ча.

Я и Юра Хрущов тоже помогали М[ихаилу] К[онстантинови]чу в укладывании книг, чистке [702] предметов и т[ак] к[ак].

За судьбу Хорольского музея теперь я не боюсь – он в надежных руках, и, надеюсь, дня через три-четыре будет уже открыт для публики, пока на лето [703], в здании высшего начального училища.

11 мая. Прошел великолепный подлинно майский день, выдавшийся точно нарочно ради

праздника Вознесения (285).

Днем вымыл полы в комнате и кухне, а потом попереписывал дневник за 1915 год. Не удастся-ли

напечатать его в какой-либо из хорольских газет.

12 мая. Я читаю лекцию о старых монетах в понедельник 15 мая, с 5 часов вечера.

Сегодня с утра до обеда и с 5 до 8 я возился с расстановкой [704] музейного имущества во

временном помещении до половины июля.

В Троицын день (286), который избран музеем в качестве праздничного дня, в Нар[одном]

доме [705], (287), будет вечером [706] спектакль в пользу [707] Просвиты, а утром какое-либо чисто

музейное торжество, вроде заседания членов, лекции и т[ак] д[алее].

Когда мы вечером работали в музее, туда пришли директор и инспектор народных училищ (288), в

сопровождении инспектора высшего народного училища (289).

13 мая. М[ихаил] К[онстантинович] и Юра Хрущов, при крайне незначительной моей помощи, сегодня закончили расстановку церковного отдела.

14 мая. Воскресенье. Прекрасная погода не думает меняться.

Около обеда я был в отделении и сдавал к отправке 40 лошадей.

После обеда я впервые, чуть ли не через 3 месяца, опять принялся за свою археологическую

энциклопедию и начал со слова «Чудь», происходящего, по А. А. Шахматову (290), от готского слова

«Thiuda» [708], (291), как называли себя готы. Я же это слово производил от слова «чудной». Хотя, б[ыть] м[ожет], это слово происходит от того же корня, как и слово «чужой» [709].

Завтра утром соберутся солдаты лазарета, и я буду говорить им о необходимости починки полов в

конюшнях и стен, лучшего отношения к своей службе, угрожая, за неисполнения этого не отпуском

домой. Сделать это заставил меня сегодняшний утренний обход лазарета, во время которого я увидел

картину настоящего разрушения.

15 мая. Утром я проезжал мимо Народного дома и встретился с учителем С[ергеем] С[ергеевичем]

Стеценкой (292). Он сказал, что сегодня состоится [710] заседание учительского съезда, во время

которого, в виде отдыха, желательно бы участникам прослушать мою лекцию о монетах. Мы

уговорились на время от 2 до 3 [часов] дня. К 2-м часам я приехал в женскую гимназию, где заседал

съезд. Шло длинное чтение устава учительского союза. Я вызвал И. А. Синяговского (293), заведующего отделом народного образования при земской управе. Когда я сказал С[инягов]скому цель

своего приезда, то И[ван] А[ндрианович] стал извиняться предо мной за горячую голову Стеценки, говоря, что он сам не разобрался и назначил лекцию в такое горячее время. Значит, эта лекция не

состоялась, я [711] пошел на старую свалку за черепками. Улов сегодняшней раскопки был довольно

удачный. С тяжелым от черепков мешком спешил я в Народный дом и по пути встретил офицеров-приемщиков, которых [712] я уговорил сдать лошадей на завтра в 9 утра. Среди офицеров был и

ветеринарный врач, молодой коллега из варшавцев.

В Народном доме, куда я вскоре после этой встречи пришел, сидели в кассе Мих[аил]

Константинович с Юрой [Хрущовым]. Здесь же продавал билеты участник сегодняшнего Еврейского

спектакля. В зале шла суета, т[ак] ч[то] я, войдя в прихожую, думал, что это гудит собравшаяся на

мою лекцию публика. Но последней, увы, совсем не было, если не принимать во внимание 3 лиц, принесших в кассу 80 коп[еек]. Потом еще подошел кто-то. Было 5 ½ [часов] вечера, т[о] е[сть]

прошло уже ½ часа, как мне надо бы было читать лекцию. Мне [713] было жалко даром потраченных

трудов М[ихаил] К[онстантинови]ча, который два дня старался, – печатал афиши об лекции, и жалко

было двух полтинников, что были даны мальчикам за расклейку афиш.

Кроме [714] того мне изо всех сил хотелось сказать свою лекцию тем немногочисленным

слушателям, которые уже пришли [715].

Каких-нибудь минут 30–40, – и лекция была прочитана человекам 15 (с бесплатными

слушателями). Выручка [716] от лекции, с поступившими уже после нее 35 копейками – 1 р[убль] 55

[копеек]. Итак, в этот день труд [717] нашего трио – мой [718], М[ихаила] К[онстантиновича] и Юры, дал чистого дохода музею 55 коп[еек]. Не будем унывать. То ли еще мы видали. За то это была первая

моя платная лекция!

16 мая. В 9 утра я очень хорошо [719] сдал 10 [720] лошадей.

А[лександр] С[ергеевич] все еще не приехал.

Мне до невозможности надоело отделение, и, чтобы позабыться немного я опять еду в Полтаву –

не приедет ли за это время настоящий командир отделения. Лазаретные солдаты частью согласны

чинить сарай, частью несогласны. Но последняя партия не дает работать первой. Я ворочусь из

Полтавы и сделаю просто: старых, хороших работников оставлю здесь, а новых, неизвестных мне, отправлю в отделение. Надеюсь, что в лазарете воцарится прежний порядок и добрососедские

отношения.

Из отделения я сегодня отпустил 19 стариков, которые все пришли ко мне в лазарет и, вероятно, хотели задушить меня, если бы я не подписал им билетов.

Что это за бараны и в тоже время озверевшие создания. Ни какой для них дисциплины, никакой

пользы для [721] отечества не существует…

17 мая. В Полтаву я приехал на площадке товарного вагона [722] солдатского поезда в 10 ч[асов]

утра. Здесь, побывал сперва у князя Долгорукова, затем в музее и, наконец, у полковника Попова. Ему

я сообщил о приезде А[лександра] С[ергеевича] Депрейса, с которым я встретился вчера на Ромодане, затем просил разрешения нескольких вопросов из жизни отделения, и в конце пожаловался на то, что

за три года войны половину работы исполняю как старший, а получаю как младший [ветеринарный

врач]. Попов пообещал написать обо мне Николаеву (294).

Из Полтавы я выехал с Южного (Харьковского) вокзала (295) и немного высмотрел прелестные

виды на саму Полтаву и в окрестности. День был очень жаркий [723].

После посещения Попова я побывал в Земской управе [724] и разжился там 2 парами подметок за 2

р[убля] 60 к[опеек], а затем снова пошел к князю, у которого даже немного закусил и просмотрел два

альбома А. А. Бобринского (296): «Резной камень в России XII и XIII в.в.» и альбом с резными

деревянными изделиями русского севера. Что за прелестные изделия этого последнего искусства. Они

положительно должны создать новое русское искусство, в частности зодчество! [725]

18 мая. Пока я отсыпался, тем временем солдаты лазарета, науськанные, вероятно, Деменкой, готовились было устроить сходку, постановить сделать старшим Морева и еще что-то. Всему

причиной – мое предложение починить конюшни. Я нашел способ предотвратить возможную

неприятность, отдав распоряжение отправить нештатных солдат, которые не знают меня, обратно в

отделение, а в лазарете оставить лишь штатных – все ребят добрых и хороших. Лекарство оказалось

самым действительным. Не ожидавшие такого шага недовольные начали преругиваться друг с другом

и обвинять в подстрекательстве и нежелании работать.

19 мая. Деменко после вчерашней [726] истории был у меня в комнате и пел совсем другие песни, что пел он солдатам. Очевидно, струсил.

Часть солдат ушла в отделение. Туда же ушли и лошади из хирургического, способные [727] без

всякого ущерба лечится амбулаторно.

20 мая. Сегодня отправил в отделение еще 13 лошадей с катарром носа. Их я поставил в прежде

бывшей под карантинном конюшне. Старшим по команде стал латыш Апс (297), а ветеринарным

фельдшером – Лысюченко (298).

Деменко с сегодняшнего числа получил отпуск.

Завтра открытие музея.

21 мая. Часов около 10 утра я прибыл в музей, подмыл здесь кой-где пол и стал ждать 11-ти часов.

Первыми гостями пришли лазаретные солдаты и солдаты из отделения. М[ихаил]

К[онстантинович] давал им объяснения и рассказал, что сделал я для народа, организовав выставку, а

потом музей.

Посетителей перебывало до 50 человек, гл[авным] обр[азом], дети. Заходил также и

Л. А. Беспалько.

Кроме меня и М[ихаила] К[онстантиновича], в качестве музейного [728] распорядителя был и Юра

Хрущов.

Перед часом дня, когда народу стало меньше, мы все втроем сидели и болтали. М[ихаил]

К[онстантинович] рассказывал о своем знакомстве с Анат[олием] [Леонидовичем] Дуровым (299) в

Ромнах (300) и о том [729], как М[ихаилу] К[онстантинови]чу удалось найти потерянную палку

Дурова. Палка стоила около 5000 р[ублей] и [730] вся была усеяна монограммами, из которых часть

даже с бриллиантами.

22 мая. С 10 утра до 12 я рылся по старой свалке и привез домой много обломков изразцов и

посуды, а также найденную-же сломанную люльку (301) из глины-же.

Заглядывал также в музей и виделся с Мих[аилом] Конст[антиновичем]. Душная погода сегодня

после обеда была порушена дождем. Наконец-то!

23 мая. Мои [731] братья Костя (302) и Миша послали мне [732] открытку – она сегодня получена.

Вася, по их словам, получил отсрочку до 1 октября. Что он будет предпринимать, пойдет-ли в

духовное звание или нет, ничего не пишут (303).

24 мая. Сегодня получено письмо [733] от [734] Мамочки Тещи. Старушка по своему

обыкновению опять написала интересное письмо про житье бытье на родине. Так, крестьяне с[ела]

Каргопольского (304) восстали против врача-медика, что он не дает им спирта; врачу, кажется, пришлось уехать, т[ак] к[ак] надоело слышать попреки в даром получении денег. Всю смуту вносят

приезжающие в отпуск солдаты, которые сделались, по словам мамочки, плохими, неласковыми, недобрыми.

25 мая. Сегодня вечером, после 5 часов мы с Мих[аилом] Констант[иновичем], его женой и Юрой

Хрущовым и еще кой с кем ездили на раскопку курганчика во дворе одного хутора на Зубаневке (305).

Курган остался сегодня не дораскопанным. По-видимому, курган уже был кем-то раскопан раньше.

26 мая. Утром я с реалистом Алешей Худенко (306) ездил на хутор [к] Никиф[ору] Ив[ановичу]

Грину (307), в 3-х верстах от лазарета.

Грин – старик, года два тому назад, выкапывал старое дерево в саду, на небольшой глубине нашел

каменный топор со сверлиной. По моему предложению, хозяин позволил взять топор для хранения в

музей. По словам нашедшего, в земле встречались массивные черепки в дюйм (308) толщиной.

В воскресенье, 28 мая, я приеду произвести раскопку на месте находки топора.

Судя по рассказам, тут очевидно была стоянка. Меня удивляет то, что усадьба удалена от реки, хотя и расположена на левом берегу начинающегося большого оврага, по которому потом течет ручей-речка. Но последние 2000 лет тому назад [она] едва ли в этом месте еще существовала.

В 5 ч[асов] вечера сегодня мы продолжали раскапывать курган на Зубаневке. По всем признакам –

черепки, разбитые кости ч[елове]-ка – курган показался нам раскопанным, потому мы не стали трогать

его пол, выбравши землю лишь из средины.

27 мая. Утром я ездил в Городскую и Земскую управу вытаскивать застрявшие там квартирные

деньги и насилу все-таки вытащил.

В городе же виделся с А[лександром] С[ергеевичем], с которым уговорился произвести завтра

ветеринарно-санитарный осмотр лошадей отделения.

Сейчас начало 10-го. Ларенька уехала в город на концерт «Народно-певческой капеллы» Агренева-Славянского (309) – старшего сына (310) умершего Дм[итрия] Александр[овича] (311). Я же недавно с

Риником воротился с общей сходки солдат нашего лазарета. Говорили о том о сем, решили выписать

газету, составить библиотеку из книг, которые я думаю набрать среди своих знакомых.

Двое: Мезенин (312) и Самборский (313) сказали мне, что они возьмутся за починку стен

конюшни. За работу им я даю 25 рублей.

28 мая. После обеда сегодня мы рылись в саду усадьбы [735] Грина в том месте, где, по словам

хозяев, был найден шлифованный каменный со сверлиной топор. Вырыли мы огромную яму, но

никаких следов древности здесь не нашли, не смотря на уверения хозяев, что раньше им попадались

грубые черепки в дюйм толщиной.

Наша археологическая компания состояла из всей моей семьи, М[ихаила] К[онстантинови]ча, Юры Хрущова и Алеши Худенко. В числе главных гробокопателей были наши кучера.

Хотя раскопка и вышла неудачно, за то мы все были приняты хозяевами усадьбы очень радушно и

даже угощены чаем с сахарным песком и сливочным маслом.

В придачу ко всему этому прелестная обстановка, природа вокруг [736] украинского хутора.

29 мая. Вчера, по приезду с раскопок, я, напившись чаю, отправился в Народный дом, где

ставилась «Наймичка» (314) группой солдатской и рабочей молодежи, при чем чистый сбор от

спектакля поступает в пользу музея (315). Поэтому-то я и двинулся туда. Это первый спектакль на

украинском языке, виденный когда-либо мною.

Пьеса сама по себе, по-моему, довольно хороша и исполнена была отчасти добропорядочно.

На спектакле был М[ихаил] К[онстантинович] с женой. В. М. Маковский с женой же заведовал

буфетом.

30 мая. Ларенька и Лидия Антоновна (316) сегодня утром поехали в Лубны, при чем Ларенька

сегодня же воротилась, получив свои [737] квартирные деньги, а Л[идия] А[нтоновна] осталась там

для какой-то операции с искривившейся маткой и приросшей к позвоночнику. Без Лареньки, я также и

вечером ездил в город, причем в последний раз заезжал к Дымскому, который показывал мне свою

усадьбу, стоящую на одном из красивейших мест в Хороле.

31 мая. Солдаты уже 3-й день, как принялись за починку стен в лазаретных конюшнях и дня через

2–3 уже почти все окончат. И стоило ведь только приняться, а то сколько было у них разговору!..

Утром был в городе и навыкапывал черепков со старой [738] свалки. После раскопок зашел к

Дымскому и отдал 2 своих статьи для «Известий Х[орольского] О[бщественного] к[омите]та».

1 июня. Я занялся усердно своей энциклопедией.

2 июня. Продолжал сидеть над энциклопедией.

Утром ездил к А[лександру] С[ергеевичу] подсчитывать мои расходы и кое-что выяснил. Есть

надежда, что я почти ничего не истерял из своего кармана.

3 июня. Надежда оправдалась: нашлись еще 85 р[ублей], так что мне еще нужно получить с

А[лександра] С[ергеевича] 46 коп[еек].

Утром я встал около 6-ти часов и почти до обеда пробыл на раскопках изразцов, а после обеда

ездил в музей, где подтер пол, а потом осмотрел павшую вчера и вскрытую сегодня лошадь: пала, по-видимому, от тромбоэмболических колик.

4 июня. Утром я был в городе и заходил в [739] музей, который поразил меня своими грязными

полами. Дежурный, реалист А. Худенко, с которым мы сегодня же [740] около 10 ч[асов] утра ездили

безрезультно [741] на хутор к его знакомым смотреть [742] ковры, – вместо 11 [часов] пришел в

начале 1-го [часа]. Значит, до этого времени музей должен был бы стоять закрытым для публики.

Очевидно, Худенко не ожидал, что распрощавшись с ним, я поеду в музей и тем невольно

проконтролирую его дежурство. День не был воскресным, и публика уже заранее собралась к музею.

Я вытер полы, продежурил до Худенко, а потом направился к М[ихаилу] К[онстантиновичу].

С ним мы встретились на дороге. Я не преминул поделится музейными впечатлениями, а также

выслушал и печальную новость М[ихаила] К[онстантиновича]. Судя по последнему объявлению

воинского присутствия, М[ихаилу] К[онстантинови]чу подлежит явиться к освидетельствованию. Но

М[ихаил] К[онстантинович] все-таки хотел навести еще кой-какие справки, не выйдет ли ему какой-либо отсрочки.

5 июня. Сегодня я был в совете солдатских и рабочих депутатов, где меня попросил на пару слов

представитель от 1-го отделения Патласов. Он начал со мной с того, зачем я сторонюсь от солдат и не

приду к ним с словом [743] просвещения. В ответ на это я сказал, что рад чем-нибудь помочь солдатам

в этом направлении, но ведь солдаты сами смотрят на меня как на буржуя, как на недруга. Патласов

объяснил этот неправильный взгляд темнотой солдатской.

Далее он перешел на командира, жалуясь [744], что А[лександр] С[ергеевич] по прежнему «тверд»

в обращении с солдатами, тогда как теперь совсем другие времена и надо в обращении с солдатами

становиться уже несколько на товарищескую ногу. Сетовал он на Депрейса и за то, что тот слушает

только вахмистра и канцелярию, этих приверженцев старых порядков, а не разу не придет поговорить

с солдатами, которые этого только и ждут.

Когда я пообещался со своей стороны прийти на помощь солдатам в устройстве библиотеки, курсов и т[ак] д[алее], Патласов просил меня не отказать сегодня или [745] завтра прийти к ним на

ротное собрание всего отделения и потолковать немного.

6 июня. Я получил сегодня утром от Патласова приглашение «пожаловать» на ротное собрание и в

назначенное время, в 6 ч[асов] вечера был там. Но мне удалось выступить только в 7 [часов], т[ак]

к[ак] оказалось, что солдаты еще не все поужинали, а затем, когда они собрались, то первым выступил

командир, говорил об аренде лугов и кошении их собственными силами. Долго спорили солдаты

между собой, не понимали предложения командира, который, по-видимому, безнадежно махнул рукой

и крепко выругавшись, уехал к себе.

После того [746], я, выступив со своей речью, предлагал солдатам устроить библиотеку-читальню, выписать газеты, при читальне организовать общее чтение газет вслух для всех желающих послушать

и пришедших в определенный час. Затем я предлагал, взявши на себя инициативу, устроить курсы по

различным научным и научно-практическим отраслям, пригласивши в качестве лекторов местных

сведущих людей.

Солдаты кричали: «желаем, благодарим» и т[ак] д[алее] в этом роде. Лишь небольшая часть делала

это вполне сознательно, а для остальных, я чувствовал, все значение [747] моих предложений было

пока туманным.

7 июня. На днях состоялось экстренное земское собрание, которое не только отказало в

дополнительном ассигновании на «Известия Хорольск[ого] Общ[ественного] комитета», но даже

постановило совсем прекратить ассигновку.

Сегодня вечером состоялось заседание т[ак] наз[ываемого] лекторского совещания – особого

кружка лиц при осведомительской комиссии Общ[ественного] Комитета.

Председательствовал председатель осведомит[ельской] комиссии И. М. Дымский. На заседании

выяснилось, что газета была лучше многих окрестных провинциальных (уездных) [газет] Полтавщины

и нравилась сельскому населению. По отзыву случайно пришедшего сюда крестьянина, до Известий

крестьяне видели в газете только цигарочный материал, а теперь привыкли к ней и читали сообща

каждый вечер.

На заседании было постановлено выпустить последний номер боевого характера и выбранить как

следует мракобесов.

В конце заседания я рассказал о своей идее Народного университета (317). Присутствовавшие

решили, если осведомительская комиссия закроется, сплотиться [748] в инициативную группу по

организации университета, а когда последний откроется, то войти в состав его педагогического совета.

8 июня. Вечером состоялось довольно многолюдное собрание членов осведомительской комиссии.

Постановление лекторского кружка – выпустить последний номер газеты – принято и постановлено

пока издание прекратить, впредь до изыскания средств.

Я опять доложил о своей идее открытия «Н[ародного] у[ниверситета]», был поддержан и

уполномочен написать для последнего № Известий обращение с призывом интеллигенции поработать

в Н[ародном] у[ниверситете].

На заседании присутствовали 2 солдата 1-го отделения, которые сообщили очень интересную для

меня новость, что будто бы до 40 солдат состояли подписчиками «Известий».

9 июня. Утром мною было написано воззвание к интеллигенции и свезено Дымскому.

После того я заехал в 1 отделение, где Шпарварт производил дознание о бежавших и не

разысканных лошадях.

Вечером пришла телефонограмма от полковника Попова с приглашением в Полтаву на выборы в

полковые комитет и суд. (Наконец-то!) Я решил не ехать, т[ак] к[ак] бывший еще в ноябре у нас Попов

так и не сдержал своего обещания перезнакомить всех офицеров и врачей района.

10 июня. Сегодня я никуда не ездил, а сидел весь день дома и преусердно выписывал из словаря

«Просвещение» (318) для своей энциклопедии.

Вечером Патласов привез мне литеры «А» от Москвы до Петрограда и от Петрограда до Хоролу и

удостоверение, за подписью полковника, что я командирован для приобретения литературы ротному

комитету 1-го отделения. Патласов дал мне 120 р[ублей] и список газет и книг, каких нужно выписать

и купить.

11 июня. Последний № Известий выйдет в среду. Тогда же будет отпечатана и моя брошюра об

организации музея.

С почты я получил литеры А на проезд до Москвы и обратно, что я просил у полковника рапортом

о командировании меня туда [749] для приобретения и починки инструментов. Вечером [750] сии

литеры были привезены из Полтавы солдатом, который получил их от Попова, согласно

постановлению ротного собрания.

У нас в лазарете объявилась сапная лошадь. К[онстантин] А[лександрови]ч без меня здесь

прикончит ее.

12 июня. До Бахмача (319), я все время [751] спал, т[ак] к[ак] в вагоне было почти пусто.

В Бахмаче я пересел на Киевский поезд, забравшись в окно уборной, и станции 2–3 стоял на ногах в

прихожей, пока не пробрался в купе с офицерами и одним ветхим нечистоплотным стариком-евреем и

какой-то барышней.

Самым интересным пассажиром был артиллерийский [752] шт[абс]-к[апитан] Унсков (320), М[ихаил] И[ванович], эс-ер по убеждениям, студент Моск[овского] Технич[еского] Училища (321) и в

тоже время лаборант профессора Горячкина (322) в М[осковском] С[ельско]-Х[озяйственном]

Институте (323) (сельско-хозяйственная механика). Мих[аи]лу Ив[анов]ичу уже за 30, он семейный, уроженец Рязанской губ[ернии], из духовной среды; жена его живет в Москве, где-то в

Замоскворечьи (324). По словам М[ихаила] И[вановича], он бы мог откомандироваться из армии, как

лаборант редкой и весьма нужной кафедры, но сам того пока не хочет, т[ак] к[ак] считает, что в

настоящее время, он и без того выполняет долг гражданина, участвуя в полковых и др[угих]

организациях и состоя даже председателем полкового суда. Уйти в такое время из армии, крайне

бедной партийными и интеллигентными работниками – он считал не совсем хорошим поступком.

Расходы:

носильщику в Бахмаче 70 к[опеек].

чай в хуторе Михайловск[ом] 10 к[опеек].

13 июня. В Москву приехал в 2 часа дня. За дорогу ужасно надоели вагонная жара и грязь. На

Кудринскую-Садовую (325), до П. В. Албычева (326), я доехал на извозчике. У него застал лишь

Лидию Ивановну (327), но вскоре пришел остановившийся утром проездом зять П[авла]

В[икторианови]ча – Мих[аил] Ив[анович] Чудаков (328).

С приходом П[авла] В[икторианови]ча у нас завязался разговор. Я узнал, что Арх[еологический]

Инстит[ут] ничего не платит П[авлу] В[икторианови]чу за заведование музеем. Живет же он

почти [753] только на те 250 р[ублей], что получает за службу в Совете рабочих депутатов, да немного

еще на курсах у Гангнуса (329).

Расходы за день:

извозчик 3 р[убля].

чахоточн[ому] солдату – 80 к[опеек].

кофе в Малоярославце (330)– 30 к[опеек].

трамвай – 20 к[опеек].

мальчику-носильщику 30 к[опеек].

хранение багажа – 10 к[опеек].

Бут[ылка] ситро (331)– 55 к[опеек].

14 июня. Утром мне скоро удалось достать в Университетской клинике (332) 24 термометра по 2

р[убля] за штуку. Отсюда я пошел на Арбат (333) и купил у Посредника (334) книг для солдат.

Потом посетил Калитинского (335), пошел к Вас[илию] Ив[ановичу] Троицкому (336), но дома не

застал, а встретил около Храма Хр[иста] Спасителя (337), где в сквере мы с ним долго беседовали.

После обеда я был в У[ниверсите]те Шанявского (338), где дал заказ на литературу для солдат.

Заходил также в научный институт справиться о получении там моего проекта «Всероссийское

попечительство о научных и художественных хранилищах» (339), где меня послали к проф[ессору]

Лазареву (340) – уг[ол] Бронной (341) и Ермолаевского (342) пер[еулка], д[ом] кн[язя] Эристова (343), кв[артира] 5. Профессор сочувственно отозвался о моем проэкте и выразил сожаление, что он не

может быть рассмотрен Институтом до осени.

Вечером [754] я был у Корсини (344), которой показывал украинские полотенца. Она пришла в

восторг и просила купить ей таких же и послать в Москву с наложенным платежом.

Расходы: трамвай – 40

на чай прислуге 45 [копеек]

книжка – 1 р[убль].

15 июня. Вчера я заходил к Смирновым, но никого дома не застал. Пришел к ним сегодня утром и

дело выяснилось – семья вся уехала из-за дороговизны на житье в Рузу (345), а сам Ив[ан]

Мих[айлович] (346), как военнослужащий-техник, остался здесь. Т[ак] к[ак] у Албычевых ложатся

крайне поздно и я не высыпаюсь, то я [755] решил ночевать в пустой квартире Ив[ана] М[ихайловича], с его любезного и весьма охотного согласия.

От Смирнова я пошел в книж[ный] маг[азин] [756] Агроном (347), а затем мы с П[авлом]

В[икториановичем] были в Арх[еологическом] инст[итуте] [757] после обеда. Я [758] был у

В. Н. Харузиной (348), которой рассказал о своей выставочно-музейной работе в Хороле и поделился

своими планами в будущем по устройству курорта-дачи для ученых, художников и вообще людей

умственного труда.

Расходы за день:

клей 1 р[убль] 20 к[опеек].

на чай у В. Н. Харузиной – 40 к[опеек].

трамвай – 30 к[опеек].

обед – 1 р[убль].

16 июня. Много времени сегодня я провел в У[ниверсите]те Шанявского, где получил заказанные

недавно книги для солдат, а затем зашел в канцелярию, где некая г[оспо]жа

Шестакова (349) показывала мне библиотечную технику и снабдила кой-какой литературой по

библиотековедению.

После обеда я делал подсчет тем предметам, что доставлены были мною в музей

Археол[огического] института за время войны (350). В музее было невыносимо душно и жарко, т[ак]

ч[то] я работал без рубашки.

Расходы:

трамвай – 10 к[опеек].

обед – 1 р[убль].

17 июня. Весь день прошел в ходьбе и езде. Был в Народном банке (351), в Земском союзе, в

советах рабочих и солдатских депутатов, покупал шприц. К всенощной ходил с П[авлом]

В[икторианови]чем в Марфо-Мариинскую обитель (352), после чего поехал на Брянский вокзал

сдавать багажом тючок с литературой. И там же написал письма Лареньке и А. С. Редьке.

Расходы за день:

трамвай – 78 к[опеек].

питат[ательный] кофе (различ[ный]) – 4 р[убля] 20 к[опеек].

обед – 90 к[опеек].

бут[ылка] ситро – 50 [копеек].

18 июня. Ночую теперь у Смирновых. Сегодня встал пораньше, побывал у Албычевых и от

них [759] пошел пешком сперва в Успенский собор, где дождался службы и достоял до средины

обедни. В Соборе идет отбивка новой живописи, наслоенной [760] на старых фресках. Часть их уже

очищена.

Из Собора я взобрался, впервые [761], на колокольню Ивана Великого (353), а спустившись

оттуда, пошел побродить по Третьяковской галлерее (354).

Вечером я перевез от Албычевых раньше поставленный у них весь [762] мой багаж в кладовую к

Смирновым.

Расходы. Обед в вечер[ней] ст[оловой] – 90 к[опеек].

изв[озчик] – 3 р[убля].

трамв[ай] – 10 к[опеек].

19 июня. Поездка в Петроград у меня отсрочена, т[ак] к[ак] еще не выяснилось, как там прошел

вчерашний день в виду предполагавшихся вооруженных демонстраций большевиков.

Вечер я провел так – сперва был у своего товарища по семинарии Н. А. Свечинкова (355), а затем

ездил в Петровку (356), где посетил Г. И. Гурина (357), а потом, погуляв в парке, у

А. Ф. Фортунатова (358), который возвращался с вечерней прогулки и на мою просьбу о содействии

открытию в Першинском с[ельско]-х[озяйственной] школы написал на своей визитной карточке

записку к Вихляеву (359), товарищу Министра Земледелия.

Пред отъездом в Петровку из квартиры И[вана] М[ихайлови]ча, я поднял в подъезде брошенный

почти [763] пустой дамский редикюль, по оставленным здесь квитанциям я узнал адрес владельца

сумочки и, по возвращении из Петровки направился почти в соседний дом по Долгоруковской (360)–

29, кв[артира] 1. Владелица оказалась женой артиста Государств[енных] театров Чистякова, Николая

Петровича (361). По словам супругов, сумочка была выкрадена у них из кухни с небольшой мелочью, по видимому мальчишками, которые, вытащив деньги, подбросили ее в подъезд квартиры Ив[ана]

М[ихайлови]ча.

Расходы: трамвай – 65 к[опеек].

Обед 1 р[убль] 60 к[опеек].

20 июня. Утром я от нечего делать, а также под предлогом сообщить Чистяковым, что ключ, о

котором они просили меня посмотреть, не нашелся – я пошел к ним с коллекцией рушников, показал

их все [764] и напился кофе.

От них я съездил на Ник[олаевский] [765] вокзал (362), и сдал на хранение корзинку, а в 6-м часу

поехал туда и немного погодя, сел уже в поезд на Петроград.

Расходы: трамвай – 30 к[опеек].

Хранение багажа – 5 к[опеек].

Обед – 90 к[опеек].

21 июня. Около 10 утра я был уже в Петрограде. Ехал восхитительно быстро. Петроград встретил

меня серым днем, который однако вскоре преобразился.

С вокзала я направился на Звенигородскую (363), разыскав здесь квартиру В. Л. Кюлмачева (364), который на этот раз получил по болезни 4-х месячный отпуск и уехал в родные края. В квартире была

прислуга и денщик, т[ак] ч[то] я все-таки сразу же получил пристанище. Придя в себя, я сейчас же

пошел в учебный отдел Д[епартамен]та З[емледе]лия, где меня крайне неприветливо встретил

столоначальник по отделу низшего с[ельско]-х[озяйственного] образования (365), и сказал, что школа

ни под каким видом не может быть открыта. Убитый я пошел искать Калантара (366), надеясь через

него устроить дело. И встретил не только Калантара, но и, к своему удивлению, К. Е. Громыку (367), который уже с ноября, будучи откомандирован в распоряжение Д[епартамен]та, без толку, по его же

признанию, толчется здесь, в Петрограде.

Калантар, которому я успел [766] рассказать свое дело, ничего путного не посоветовал мне, а

К. Е. [Громыко], увидав у меня карточку А[лексея] Ф[едоровича] к Вихляеву, сказал, что с него нужно

и дело все начинать.

Но Вихляева я сегодня не застал, а швейцар посоветовал зайти к нему завтра.

Из Д[епартамен]та мы пошли вместе с К. Е. [Громыко], у которого я решил сегодня и заночевать.

Обедал [767] я в школе домоводства, недалеко [768] от Казанского собора, в который я заглянул

сегодня же и намеревался было прийти в Храм Воскресения (368), но он оказался запертым.

Расход: Обед – 90 к[опеек].

22 июня. Около 10 утра я уже шел к товарищу министра Вихляеву. День у него был не приемный.

Однако я передал швейцару карточку А. Ф. Фортунатова и сказал, что эта карточка от учителя самого

товарища министра. Служитель отнес ее и вскоре вышел обратно, говоря, что В[ихляе]в может меня

принять только на 5 минут. Я зашел и быстро передал суть своей просьбы. В[ихляе]в написал на

листке записку директору Департ[амента] земледелия А. И. Угримову (369) просьбу помочь мне в

открытии народной с[ельско]х[озяйственной] школы и направил меня с ней к

своему [769] подчиненному. А[лександр] И[ванович] направил меня к вице-директору Мих[аилу]

Фед[оровичу] Арнольду (370). У первого и второго я был в этот день дважды, подав Арнольду

прошение о назначении меня управляющим школой и получил их принципиальное согласие на

это [770] назначение [771], (371). Из Департамента я пошел в Исаакиевский Собор [772], (372), в

сквере против [773] Собора написал Лареньке письмо, прошелся мимо Памятника Петру I (373), здания Адмиралтейства, по мосту на Васильевский остров к Бирже (374), откуда воротился и пошел в

Школу Народного Искусства. Но там не было никого, да и кассы в музей были заперты на замки, т[ак]

ч[то] не удалось ничего здесь высмотреть. Отсюда я прошелся мимо музея А[лександра] III (375).

Вечером мы беседовали, с К. Е. [Громыко] о работе в деревне и о тех больших возможностях, которые теперь открываются.

23 июня. С [774] утра я пошел искать редакции газет, подписался на «Речь», «Современное

слово» (376) и «Правду». Заглядывал я в М[инистерство] Земледелия, где в книжном складе получил

для солдат книжек по сельскому хозяйству.

После обеда я ездил на вокзал за багажом, а вечером бродил по Невскому и прислушивался к

разговорам [775] […] митингов около «Вечернего времени» (377).

Расходы:

обед – 2 р[убля] 05 к[опеек].

сельдь – 2 р[убля].

чай – 15 к[опеек].

за хран[ение] багажа – 10 к[опеек] [776].

<…> [777]

26 июля. Утром я был на лекции Щербаковского (378). Слушал с интересом, т[ак] к[ак] в них было

много-много нового для меня в [778] части, касающейся археологии и истории Украины.

В. М. Щ[ербаков]ский был хорошо знаком с Антоновичем (379) и Хвойкой (380), с которыми

работал вместе.

В[адим] М[ихайлович] по образованию математик и немного еще слушал на филологическом

факультете в Москве (381). Археологией он заинтересовался случайно, путешествуя по Киевской

губ[ернии] и фотографируя старые деревянные церкви.

После лекции я, В[адим] М[ихайлович] и М[ихаил] К[онстантинович] [Брынцов] пошли в наш

музей, здесь В[адим] М[ихайлович] делился своими мыслями: когда пройдет хмель войны, то

наступит еще более тяжкое похмелье; надо будет платить долги, и, по подсчету В[адима]

М[ихайловича], в среднем Полтавская губ[ерния], должна будет платить до 75 рублей с десятины

налогу ежегодно [779] для частичного [780] погашения государственного долга и процентов по нему.

Т[ак] к[ак] в Полтавской губ[ернии] нет ни руд, ни фабрик, ни заводов, то эту сумму немного можно

уменьшить [781] усилен[ной] [782] выделкой народного искусства и сбыта их заграницу. В этом

отношении большую роль должен сыграть Полтавский музей.

27 июля. Утром я опять [783] слушал лекции В[адима] М[ихайловича]. У него была огромная

масса материала и крайне мало времени. Во время этих лекций для меня было очень и очень много

интересного, совершенно неожиданного как большая грамотность украинского [784] населения в

17 [785] столетии, какой нет даже теперь, предполагаемое открытие 2-й Академии (382) в период

правления Выговского (383), но это было запрещено правительством высококультурного двуличного

Мазепы (384), который в любимом им Батурине (385) думал устроить университет [786], но

война (386) вместе со шведами против Петра I (387) не дала возможности осуществить это.

Все население Батурина, по приказанию Петра было зверским образом вырезано (388). Интересна

также биография знаменитого церковного [787] композитора Веделя (389) украинца по

происхождению, унаследовавшего свою фамилию от прадеда шведа (390), застрявшего в Малороссии

во время Шведской войны.

Произведения Веделя передаются еще в рукописных сборниках, и напечатана из них лишь тощая

брошюрка (391). Эти произведения до последнего времени были под запретом, т[ак] к[ак] Ведель – это

настоящий революционер, борец за свободу своего народа.

Ведель, достигший чина капитана, был капельмейстером в капелле Киевск[ого] ген[ерал]-

губ[ернатора], в доме которого он и жил (392). Здесь хозяин дома часто ходил сам и с гостями

подслушивать, как молился Ведель и своим приятным тенором, великолепно [788] импровизируя, ежедневно [789] распевал псалмы Давида (393). Нередко с плакавшим Веделем плакали и гости.

Затем Ведель был взят для усовершенствования в своей певческой специальности в Москву, откуда он, однако, сбежал и поступил послушником в Киевскую лавру (394). Вскоре он уходит из

лавры странствовать по Украине и изучать народную песню. Видя угнетения родного народа, Ведель

не мог быть равнодушным к этому и принимал участие в одном восстании. Во время розыска он был

пойман в другом месте и, за отсутствием улик, выпущен. Через некоторое время он опять попался в

каком-то восстании (395) и был посажен в сумасшедший дом, где вскоре и умер.

В произведениях этого времени слышатся напевы родной Веделю Украины, а знаменитое «На

реках вавилонских» (396) вылилось у него под впечатлением от [790] тех страданий, что испытывал

тогда гонимый украинский народ.

Надо только вспомнить, с какой силой поют слова «Дщерь, Вавилона, окаянная и т[ак]

д[алее]» (397), чтобы понять, с какой страстностью написано было это произведение.

Около 4-х часов вечера [791] меня, В. М. [Щербаковского] и Риника снял с музея Юра Хрущов, после чего я повез В[адима] М[ихайлови]-ча к себе. Дома я показал В[адиму] М[ихайловичу] все свои

коллекции. Переднюю доску от скрепи, что я когда-то привез из отделенской кузницы.

Мою коллекцию обломков глиняной посуды и изразцов, что я добыл из старой свалки, В[адим]

М[ихайлович] похвалил, причем многие варианты образцов для него оказались незнакомыми.

Гуляя со мной по саду, В[адим] М[ихайлович] рассказывал, как он и его друзья, Полтавские

украинцы, в тамошнем клубе читали лекции и доклады [792] на украинском языке, проводя их под

разными соусами, хотя администрация, в конце концов, все-таки спохватывалась и запрещала. После

революции в архивах было найдено дело, из которого видно, что губернатору (398), на его

представление о деятельности Украинского клуба (399) и общества «Баян» (400), было предписано

закрыть эту организацию, а их деятелей или арестовать, или выслать (401); т[ак] ч[то] революция

явилась избавительницей В[адиму] М[ихайлови]чу.

С особенным интересом слушал я в саду рассказ о былом значении Лавры, которая была ранее

наполнена не теперешними безграмотными [793], наглыми, развращенными, толстобрюхими жадными

монахами, а людьми весьма часто очень образованными, испытанными в жизни и [794] в боях, ушедшими сюда на покой людьми военными, начиная с генерала и полковника, людьми

государственными и т[ак] д[алее]. Народ шел в Лавру за советами опытных и

подлинно [795] умудренных жизнью монахов, за всякого рода [796] справками и указаниями, в

особенности о том или ином без вести пропавшем на войне родственнике, который мог попасть в

полон к неприятелю, и где этого родственника можно было выкупить, и т[ак] д[алее].

В[адиму] М[ихайлови]чу пришлось уехать с поездом уже поздно, в 11-м часу. В [797] комнате и

в [798] саду мы с В[адимом] М[ихайловичем] были одни, а потом я познакомил его с Ларенькой.

Перед отъездом на вокзал мы попили чаю и закусили, а до того все гуляли на валу, насыпанном [799] после выемки. Здесь В[адим] М[ихайлович] рассказал, как недавно в Днепре, при

землечерпательных работах, был найден 150-летний дуб, в который были вбиты и уже успели обрасти

3 или 4 (точно не помню) кажется, нижних челюсти [800] свиньи. Надо полагать, что давно лежал

в [801] воде этот дуб, может быть со времени образования Русского государства. Как теперешнее

население Украины [802] любит свинок, так любило оно и прежде и считало, б[ыть] м[ожет], это

животное священным. Недаром в честь его был выбран хороший прямой дубок и в него вбили кости

любимого животного.

В[адим] М[ихайлови]ч считает себя неудачником в печатании своих работ. Перед войной вышел

первый том его работ (402). Второму и дальнейшему помешала война с ее дороговизной бумаги и т[ак]

д[алее].

В[адим] М[ихайлови]ч – уроженец Киевской губ[ернии], сын сельского священника; учился он в

гимназии и окончил Киевский университ[ет] (403) по математическому отделению. Любя бродить по

родному краю, В[адим] М[ихайлови]ч заинтересовался старыми украинскими церквами, которые он

же фотографировал. Его альбом фотографий (404) в конце концов явился великолепным собранием

изображений того, что теперь уже в большей своей [части], м[ожет] б[ыть], исчезло с лица земли, сгорев, обвалився, а больше того будучи [803] перестроено в новом противно-безвкусном синодском

стиле. Когда В[адим] М[ихайлович] прочитал о результатах своих экскурсий в собрании археологов, то такие г[оспода], как Флоринский (405) и пр[очие], зашипели на него, а люди коим подлинно была

дорога наука и родная старина, приветствовали доклад В[адима] М[ихайлови]ча, как новое открытие.

Из Хорола В[адим] М[ихайлович] уехал в Лубны за вещами. До Хорола он, если не ошибаюсь, читал лекции в Лохвице (406) и, кажется, в Лубнах.

28 июля. Днем я продолжил начатую третьего дня разборку газет и приведение в известность

недостающих №№.

29 июля. Утром я ездил в город, виделся с Дымским, перешедшим со своим беженским столом и с

помещением осведомит[ельной] комиссии [804] в дом Орловской (407), нанятый земством для

различных общественных учреждений.

Днем я пописал немного энциклопедию (систему [805] которой похвалил В[адим] М[ихайлови]ч и

позавидовал даже мне в этом отношении), а потом поехал верхом в город, где на

Степашевке (408) купил у крестьянки [806] за 2 р[убля] 50 к[опеек] 2-х крупных, по-видимому, близких к чистопородным, курочек-цыплят орпингтонов (409). Около карантина встретилась

Ларенька, взяла цыплят и уехала домой, а я остался, поставил Бурого (410) в карантинную конюшню и

отправился покопать свалку.

30 июля. Воскресенье. С утра немного сероватый, вызывающий рабочее настроение день. С утра

промывал вчерашнюю добычу, потом писал энциклопедию, а под вечер мы всей семьей поехали в

гости к Бринцовым. Гостьба была приятной. Мы с М[ихаилом] К[онстантиновичем] проехались между

прочим по Лагодинскому спуску (411) и посмотрели обнаружившиеся в разрезе горы хлебную

яму (412) и такую же недалеко отсюда в овражке, что я раскапывал в прошлом году.

31 июля. У меня растет уверенность, что Логгинов на этот раз уже откомандирует меня, поэтому

все мои помыслы все чаще и чаще улетают в Першинское.

До обеда я ездил в город и отвез 2 статьи и хроникерскую заметку для «Известий».

И. М. Дымский избран делегатом в Полтаву для выборов на Церковный собор (413), а потому

просит меня быть редактором с 6 по 9 августа.

1 августа. Целый день сегодня я сидел дома и занимался энциклопедией. Теперь у меня уже 513

слов. Папка на А, благодаря тому, что я долго пользовался I томом [807] словаря (414) Т[оварищест]во

Просвещение (415), разбухла и на 1/3 уже наполнилась.

Завтра мы всей семьей поедем в Лубны – Ларенька там получает свои квартирные деньги.

2 августа. В начале 9-го [часа] мы выехали в Лубны. День выдался хороший и мы с удовольствием

прокатились в этот интересный городок. Ларенька получила у тамошнего воинского

[начальника] (416) аттестат на квартирное довольствие, а потом и самые деньги за 2 месяца. После

этого мы отправились в монастырь (417). По дороге остановились на ярмарке около красивой

опошнянской глиняной [808] посуды (418).

В монастыре мы нашли, к своему ужасу, какой-то взвод которого-то Лубенского отделения

конского запаса. – От конского запаса бежали и на конский же запас опять и наткнулись. Пока лошади

отдыхали и кормились, мы с Ларенькой и Риником тем временем [809] сходили в церковь (419) и

полюбовались здесь великолепной иконостасной резьбой. Красивы и оригинальны (для меня-то!) и

лепные украшения по наружным стенам храма, построенного в 1712 г.

В монастыре все вымерло, дорожки позарастали, только в 2-х странноприимных [домах] был

какой-то народ, своими кухонными отбросами портивший воздух двора.

На пригорке у начала спуска в Сулинскую долину (420) я нашел убитую змею и показал ее семье.

Риник долго и внимательно рассматривал змейку. Забравшись тут неподалеку в кусты, мы немного

позавтракали, а после завтрака поехали тихонько домой.

Я лесом шел пешком и насбирал в текущем у дороги ручье среди валунчиков и [810] обломков

кирпичей порядочно кусков поливных и неполивных изразцов.

3 августа. Днем ездил в город, был у И. М. Дымского, который еще раз [811] попросил меня

написать статью для воскресного № о значении газеты и в независимом от земства и др[угих]

положении.

Остальное время дня я почти все прописал свою энциклопедию. Приятно вспоминать, что идет

уже 6-я сотня слов.

Ларенька заботится о том, как бы провезти [812] на родину всех кур и цыплят.

Это удовольствие будет стоить до 50 рублей, одна клетка, сделанная из самого тонкого леса, будет

до 25–28 фунтов [весом].

4 августа. Был сегодня с утра в отделении по разным нужным и ненужным делам. Был также и у

И. М. Дымского, который назвал мою статью – «“Изв[естия] Х[орольского] О[бщественного]

К[омитета]” – газета народная» – блестящей, справедливо [813] посетовал на отсутствие хороших

технических сотрудников, а также на то, что, за отсутствием типографских рабочих, газета

принуждена выходить 3 раза в неделю, да и то неопределенно.

В городе потом я встретился с В. М. Позняковым. Логгинов 21/VII [814] перевел его ст[аршим]

в[етеринарным] вр[ачом] в эт[апный] лазарет какого-то корпуса.

Узнав об этом В[иктор] М[ихайлович] пошел на освидетельствование, причем комиссия

признала [815] его принадлежащим к III категории 3 разряда, т[о] е[сть] годным для фронтовой

службы при условии предварительного лечения. 7-го числа В[иктор] М[ихайлович] едет на новое

освидетельствование, которое уже определит ему род лечения в санатории, на курорте, лечебнице и

т[ак] д[алее].

5 августа. И. М. [Дымский], когда я заезжал к нему, по моему совету позвонил по телефону в

типографию к Затуренскому (421), неаккуратно печатающую №№ «Известий» и пригрозил хозяину

реквизицией типографии за уклонение [816] от печатания газеты, в то время, как свободно печатаются

другие работы, не смотря на недостаточное количество типографских рабочих. Пустил он также в

оборот и слух, что типография подкуплена кадетами, – а также недовольство крестьян, солдат и

пр[очее]. Я уверен, что этот мой приведенный в действие [817] совет будет лучшим лекарством для

зарапортовавшейся типографии.

Вечером в земской управе было собеседование губернского [818] инструктора по «просвитам», униатского священника из Галиции, Чайковского (422) с группой местной интеллигенции и членами

«Просвиты». Был там и я и чуть было даже не угодил в Председатели собрания, да отказался, сославшись на свой кацапизм.

6 августа. Вечером в Народном доме был спектакль в пользу музея. Спектакль был организован

какими-то дамами при непосредственном участии, конечно, М[ихаила] К[онстантинови]ча и

Ю. Хрущова.

Пред началом спектакля я приехал в Народный дом и, с согласия устроителей, перед опущенным

еще занавесом, сказал публике такую речь:

«Германская мать [819] своего ребенка с раннего его детства начинает учить [820] петь:

“Deutschland, uber alles” [821], (423) – “Германия, ты выше всех”. Мы [822], русские, привыкли на себя

плевать и про себя говорить: “Мы никуда не годимся”, “Мы что…” [823] и т[ак] д[алее]. Так говорят

только рабы. Теперь же [824], слава богу, мы это рабство у [825] германской руки и царизма

понемногу начинаем сбрасывать. Пора нам и в мыслях освободиться от рабства, пора нам возвысить

себя в своих же глазах и убедить себя, что мы [826] нисколько не хуже народов Германии, Франции, Англии и Америки.

Мы, русские [827] – великий и [828] могучий [829] народ. Запомните это вы все, убедите в том

себя и убеждайте других.

К великому сожалению, надо еще много времени, чтобы [830] этим проникнулся весь народ.

Главная помеха тому темнота народная. Эта последняя настолько густа, что для борьбы с ней нужно

сразу же выдвигать действие тяжелой артиллерии. Просветительной [831] артиллерией [832] являются

академии и обычные [833] народные университеты, средние и низшие школы [834], выставки, музеи, библиотеки [835] и т[ак] д[алее] и т[ак] д[алее] без конца.

В настоящее время отечество переживает самую трудную пору, пору борьбы с внешним врагом, борьбы со своей темнотой, своей неорганизованностью и, в недалеком будущем, – борьбы с

отечественной задолженностью.

Уже не только долг, а прямо нужда заставляют всех и каждого напрягать свои силы и способности, чтобы содействовать спасению отечества. Безразлично теперь, где бы, в какой части страны [836], эти

силы были приложены. Война меня, как ветерин[арного] врача [837], занесла на Украину, в ваш

Хорол. Я по своему образованию также и [838] ученый-археолог. Приехав в Хорол, я увидел, что для

меня тут непочатый угол работы. И вот с 3 по 11 апреля с[его] г[ода] мною была устроена выставка, а

потом, при содействии лучших людей города, и Народный научный музей. Я с радостью [839] отдавал

труд [840] своей прародине – Украине, ведь мы, великороссы – выходцы из вашей же страны [841].

Теперь моя к вам, граждане, просьба. Любите вновь учрежденный музей [842], посещайте [843] его, учитесь там, несите туда вещи и свои денежные лепты. Помните, что все это для

вас же самих [844] и для ваших детей. Чем вы больше дадите музею, тем больше и получите от него».

Выходя на эстраду, я внушил себе, что волноваться нечего, потому что едва-ли тут, среди

сидящих, есть [845] такие [846], кто был бы выше меня по своим идеалам, по своему образованию и

т[ак] д[алее]. И вышел я спокойно, с полным сознанием своего превосходства. Благодаря этому и речь

сказал внушительно, с подъемом, и что самое важное, нисколько не заикался. Словом, полная победа

над собой.

Попрощавшись с Мих[аилом] Конст[антиновичем], я сел на Бурого и поехал домой. М[ихаил]

К[онстантинович] все-таки успел поблагодарить меня за речь и назвать ее блестящей. Я же думал: «По

Хоролу и такая речь сойдет за блестящую».

7 августа. Днем я с семью с десятком лазаретных солдат экскурсировали в земский питомник –

«Стежки» (424). Обошли там сад и огород, спускались в погреб, осматривали сушилку для плодов и

овощей. Некоторые солдаты заинтересовались очень.

Около 11-ти [часов] утра вышел № «Известий[»] с 2 моими статьями: 1) «“Изв[естия]

Х[орольского] О[бщественного] К[омитета]” – газета народная» и «К солдатам 1-го отделения

Х[орольского] К[онного] З[апаса]».

8 августа. Наше хозяйство сегодня увеличилось на одного кролика, тоже венского, которого мы

купили у слепого кроликовода Бубы (425) в селе Вишняках.

Обратно из Вишняков мы заехали на почту – надеялись, что вот-вот придет ответ, откомандируют

меня в Першино или нет.

9 августа. Такая же экскурсия, как и 7-го числа, была у нас сегодня в садовое и огородное

хозяйство прибалтийского немца Эрн[еста] Янов[ича] Интенберга (426). Солдатам оно понравилось

больше, чем земский питомник.

10 августа. Завтра [847] выйдет третий при мне № «Известий». Следующий будет только в

понедельник, 14 числа.

В. М. Позняков все еще не едет из комиссии по переосвидетельствованию, да и своим ничего не

пишет.

Что он долго там…

На его имя здесь пришла бумага, из которой видно, что Добровский (427), спаивавший солдат и

настраивавший их против В[иктора] М[ихайловича], просился о назначении старшим, но ему в этом

отказали.

11 августа. Вечером у нас была семья Депрейсов: он все давал свои глупые [848] советы, она [849], (428) без удержу болтала языком, а ребята скучали от нечего делать. Я чувствовал себя

разбитым после редакционной работы и только ждал, поскорее бы они убрались.

Вчера вечером приехал Дымский. Я виделся с ним утром.

12 августа. В. М. Позняков воротился с освидетельствования. Он был не только в Киеве, но ездил и

к Логгинову, который получил отставку. На место его назначается Затворницкий (429), помощн[ик]

Логгинова.

В[иктор] М[ихайлович] уже знает, что за меня просило и должно [было] просить М[инистер]ство, а

потому сообщил, что вторично [850] об откомандировании меня [851] ничего Мини[стерство]м не

было писано. В виду этого я послал сегодня Угримову телеграмму с оплаченным ответом, пусть

сообщит, просил он за меня во второй раз или нет.

Дымский упорно предлагает мне место председат[еля] редакционной комиссии. Если бы не

уезжать отсюда, то я взялся бы за это дело с удовольствием.

Вечером я послал писаря в Полтаву с рапортом к Попову об отпуске по болезни. Мы с Ларенькой

решили, что лучше сейчас же поехать домой, а там, если придет откомандировка – хорошо, а не

придет, то буду проситься у Шадринск[ого] воинского начальника (430) о переосвидетельствовании, авось мне еще на месяц будет отпуск продлен.

13 августа. От Угримова едва ли скоро придет ответ: сегодня праздник, в понедельник, 15-го, тоже

праздник (431), значит только разве [852] 17–18, если еще его директорское величество соблаговолит

ответить мне, мелкой сошке.

Я весь отдался литературной работе: пишу постепенно, к каждому № «Хорольской речи» о

Щербаковском и его лекциях и мелкие статейки для «Известий Х[орольского] О[бщественного]

Комитета».

14 августа. Я достал от Мих[аила] Констант[иновича] II том энциклопедии (432) и снова засел за

списывание.

Вечером от Логгинова получена бумажка с извещением, что он мои брошюрки получил, благодарит за внимание и радуется, что такое высокополезное дело, как музей, является созданием

товарища – ветеринарного врача.

15 августа. Из типографии Хайкина я получил сегодня 16 страничек [853] отдельного оттиска

своей статьи о Щербаковском.

16 августа. После обеда я пошел оплетать проволочной сеткой клетку для живности, которая

повезется в Першинку, а к 6 часам поехал на заседание [854] редакционной комиссии, где я избран ее

председателем и избран также, по моему предложению, М[ихаил] К[онстантинович], на которого

возложено ведение личным составом. В доме М[ихаила] К[онстантинови]ча редакцией снято 2

комнаты для своих надобностей; туда она и переходит из высшего начальн[ого] училища.

17 августа. Ларенька почему-то убеждена, что все, что только бы я ни делал для общества: выставка, участие в какой-либо комиссии, сотрудничество в газете – все это она считает исканием

популярности, удовлетворением честолюбия, – и больше ничего. Мне положительно обидно такое

мнение, т[ак] к[ак] я работаю прежде всего потому, что моя душа стремится к такой работе! Во-вторых, я не могу отказаться от этой работы, потому что она полезна для общества и, значит, для

прогресса нашего отечества. Популярность – это уже сам по себе приходящий результат такой работы.

Вечером я был в городе.

А. С. Депрейс читал мне свою статью об общем положении сельского хозяйства и спрашивал

моего совета, куда эту статью направить.

Был я также у Мих[аила] К[онстантинови]ча, с которым поговорил о «Известиях», а затем о том, что он хочет окончить юридический факультет.

18 августа. Съездив утром в город, я целый день сидел дома и писал статью о В. М. Щербаковском

и его лекциях. Работал я сегодня на редкость успешно и почти что чуть не окончил все.

19 августа. Будучи после обеда в городе, я заезжал к М[ихаилу] К[онстантиновичу], в квартиру

которого уже перетащилось помещение редакции.

Утром порезал и теперь свез к М[ихаилу] К[онстантиновичу] отрезки разных дерев для передачи

их одной из [855] дежурных музея, роменской учительнице, г[оспо]же Александрович (433) для ее

школьного музея учебных пособий.

Подправил у себя в кабинете ящички монетной тумбы, чтобы завтра отвезти ее в музей.

Смущает меня одно: зачем я был нужен типографу Затуренскому относительно издания газеты.

Что это? Уже не новые ли капризы!!!

Фельдшера сегодня ходили на переосвидетельствование, и их всех признали здоровыми.

20 августа. Воскресенье. Сегодня день серый, дождливый. Съездив в город, я засел за писание

статей для № «Известий» что выйдет в четверг 24 числа. И весь почти день провел в этой работе, и

Ларенька сердилась на меня и подварчивала, что я больной человек, опять связался с новой работой.

21 августа. Вышел 67 № «Известий», полный самых невозможных опечаток, благодаря

небрежности секретаря-корректора.

22 августа. Вечером у нас состоялось, по моему созыву, совещание редакционной комиссии.

Досталось на орехи секретарю, окончившему реалисту в студенческой форме А. С. Кретенко (434), относящемуся [856] к делу без всякой любви и внимания. Досталось и типографу за халатность

наборщиков и вообще служащим типографии и газеты.

На собрании была прочитана по корректуре моя статья «Открытое письмо Х[орольской] у[ездной]

земской управе», появляющаяся в четверг. В статье я не хвалил управу за ее молчание и предлагал для

освящения земской жизни открыть в газете отдел «Земское дело». Статья была одобрена коллегией, но

было [857] предложено [858] пока не помещать ее, а сперва вырвать у земской управы 2225 руб[лей], что в июле были ассигнованы земским собранием на август для издания газеты. Как-то управский

секретарь было проговорился, что они денег не дадут, а станут лишь уплачивать по предъявляемым

счетам [859].

Среди сотрудников есть три еврея, причем двое довольно подозрительных субъекта. Мы с И[льей]