Россия на рубеже XV-XVI столетий (Очерки социально-политической истории).

Победа при Ведроши

В 1498 г. Ивану III стала ясна неизбежность новой русско-литовской войны. Ее дипломатической подготовкой наполнен был весь 1499 год. Надо было попытаться добиться укрепления русско-датского союза, а при случае и вернуть карельские погосты. Весной 1499 г. в Данию прибыло посольство во главе с новгородским дворецким И. Волынским, Т. Долматовым и дьяком Б. Паюсовым. В Москву в феврале 1500 г. прибыл датский посланник Енс Андерсон («каплан, именем Иван»). 2 апреля посольство покинуло русскую столицу вместе с Юрием Старым Траханиотом и Т. Долматовым и вернулось с датским послом Давыдом Кокеном в августе 1501 г. В 1499–1500 гг. обсуждался вопрос и о браке княжича Василия с датской принцессой Елизаветой, и о карельских погостах. Датский (он же шведский) король Иоганн не склонен был принимать окончательное решение по этим вопросам (а к тому же в феврале 1500 г. Елизавета была помолвлена с курфюрстом бранденбургским).[530] Сложную дипломатическую игру вел в 1499 г. король Иоганн с Ливонским орденом, пытаясь лавировать между враждебными сторонами. Словом, переговоры с Россией затягивались.

Напуганная все возраставшим могуществом России, Ливония разрабатывала план антирусской коалиции из Дании, Ганзы, Тевтонского ордена, Империи, Ватикана и, конечно, Польши. Реализовать эти планы не удалось. У Тевтонского ордена были свои счеты с Польшей. Датский король не хотел разрывать дружеских связей с Россией. Ватикан и Империя были заняты проектами создания антитурецкой лиги, в которую они надеялись вовлечь и Россию. Одновременно, чтобы помешать оснащению русской армии, в Ливонии принимаются решения о запрете продажи русским оружия, благородных металлов и даже лошадей.[531]

Верным союзником Ливонии была Ганза, но она не имела реальных сил для участия в войне, а тем более с Россией. Таким образом, антирусскую коалицию создать не удалось. Когда же Александр Казимирович в 1500 г. предложил ливонскому магистру Плеттенбергу заключить военный союз против России, этот план не вызвал у него особого энтузиазма (памятно было стремление Ягеллонов подчинить Тевтонский орден). И только позднее, когда вопрос о войне с Россией был решен (январь 1501 г.), союзный польско-ливонский договор был подписан в Вендене (21 июня 1501 г.). Ливония бросила вызов России.

На восточных рубежах страны было тревожно. Весной 1499 г. силами русской рати из северных земель был совершен большой поход в Югорскую землю (на реку Сосьву и низовья Оби). В походе, совершенном на лыжах, участвовали также вымские князья Петр и Василий. Во время похода князь Петр был убит, но воеводам удалось привести вогуличей к «роте» (присяге). Поход прокладывал пути, по которым в дальнейшем началось интенсивное продвижение русских за Урал.[532]

В марте 1499 г. пришла весть от Абдул-Летифа, что Мамуков брат Агалак вместе с Ураком (по слухам, до 80 тыс. человек) идут на Казань. В помощь казанскому царю двинута была рать кн. Ф. И. Вельского, кн. Семена Романовича Ярославского, Юрия Захарьича и кн. Д. В. Щени. Узнав о ее приближении, ногайцы бежали. В поисках полона и наживы осенью 1499 г. они появились под Козельском. Их действия не меняли общей картины взаимоотношений России со странами Востока, которые продолжали оставаться дружественными. В наполненном событиями марте 1499 г. Москву посетило посольство из далекой Шемахи с предложением от Махмуд-султана «о любви». Особенное значение имело также упрочение отношений с Османским султанатом. В том же месяце к Баязиду выехало посольство А. Голохвастова с наказом закрепить добрососедские отношения с Портой, начало которым положила миссия М. А. Плещеева 1496 г. Иван III заверял султана в готовности установить дружественные отношения и разрешить беспрепятственные поездки турецких купцов на Русь. Но дальше заверений дело не пошло. «Россия и Турция, Иван III и Баязид, — писал К. В. Базилевич, — осторожно присматривались друг к другу, не давая никаких лишних обещаний».[533]

Наконец, в марте 1499 г. в «италийские страны» направили опытного дипломата Д. Ралева с дьяком М. Карачаровым (Венеция в том же месяце заключила мир с Турцией). Послы побывали в Неаполе и Венеции и 11 марта 1500 г. присутствовали на торжественной мессе папы Александра VI. Возвращались они в Москву в сопровождении большой группы пушечников, серебряников и крепостных дел мастеров. Но в Молдавии они были задержаны (из-за опалы Елены Стефановны) и попали на Русь только в ноябре 1504 г.[534]

Литовское княжество в 1499 г. предпринимало серьезные усилия, чтобы по возможности обеспечить себе прочные позиции в соседних странах. Согласно подписанной 24 июля 1499 г. Городельской унии, между Литовским княжеством и Польшей устанавливался «вечный союз» и определялся порядок избрания польских королей и великих князей литовских. Но практически эта уния дала Александру Казимировичу немногое. Занятая своими внутренними и внешними делами, Польша не могла оказать ему существенной поддержки в грядущей войне с Иваном III. Летом и осенью 1500 г. в пределы Польши совершали набеги татары, да и сам король собирался в поход против турок.[535] Только союз с Ливонией и ногайским ханом Ших-Ахмедом мог принести некоторую оттяжку русских сил с литовской границы. Неустойчивым было и внутреннее положение Великого княжества, раздиравшегося противоречиями между группировками русской (православной) и литовской (католической) знати. Упорное сопротивление Елены Ивановны переходу в католичество вызвало раздражение руководства католической церкви, усилившего притеснения православного населения Литовского княжества. Особенной рьяностью отличался епископ Иосиф, ставший в мае 1498 г. митрополитом киевским.

Подготовка к новой войне с Литовским княжеством проходила в обстановке постепенного усиления власти княжича Василия. 21 марта 1499 г. он провозглашается великим князем новгородским и псковскими. В кругах, близких к новгородскому архиепископу, это известие, надо полагать, было встречено с ликованием. Еще бы! Власть в Новгороде переходила к сыну их верной союзницы в борьбе с ересью Софьи Палеолог. Соединение в один удел со своим старинным недругом Новгородом (означавшее к тому же потерю независимости) псковичи встретили отрицательно, послав весной бить челом Ивану III «и внуку ево Дмитрию Ивановичю, чтобы держали отчину свою в старине». Приезд Василия ожидался, по слухам, около 24 августа или около 30 ноября,[536] но так и не состоялся. Иван III решил не жаловать Псковом Василия, а оставить все «по старине». В Пскове остался собственный князь (А. В. Оболенский). Не получил княжич Василий и титула великого князя «всея Руси»: его по-прежнему именовали просто великим князем.

Рассказ о пожаловании княжича Василия титулом великого князя Новгорода и Пскова помещен в летописях под 21 марта.[537] В Вологодско-Пермской летописи он датирован 29 июня. К этому тексту восходит и запись Краткого Погодинского летописца, помещенная под 29 июля. С. М. Каштанов считает, что речь идет о разных событиях, но тексты обоих вариантов очень близки:[538]

Одним из источников сведений ВПЛ за 90-е годы было московское летописание.[539] Так что есть все основания считать и рассказ 1499 г. восходящим к записи официальных летописей от 21 марта 1499 г. Датировки же в ВПЛ часто сбивчивы (например, о казни С. И. Ряполовского говорится под 1497/8 г.).

Соображения С. М. Каштанова о том, что 29 июля Василий Иванович получил Новгород и Псков в княжение «вторично», основаны на известии об июльской поездке к Ивану III псковских послов с просьбой не назначать им Василия в князья. Но в грамоте 14 июля назван великим князем Дмитрий-внук.[540] Назначение Василия новгородским князем само по себе не отменяло коронацию Дмитрия 1498 г. Во Пскове же решение 21 марта не было проведено в жизнь, а псковские посольства не имели отношения к Новгороду. Итак, Василий Иванович провозглашен был новгородским и псковским князем один раз — 21 марта 1499 г., но Пскова в княжение так и не получил.

Сохранилось глухое сообщение одного краткого летописца, что 29 июля 1499 г. Иван III предполагал дать уделы сыновьям Юрию (Дмитров) и Дмитрию (Углич). Государь стремился ценой уступок сыновьям сохранить баланс равновесия между двумя основными группировками при дворе. В письме ливонского магистра Вальтера фон Плеттенберга (конец января 1500 г.) сообщалось: «Великий князь московский со своими сыновьями находится во вражде; причина этого заключается в том, что он хотел своего внука иметь наследником в качестве великого князя, но это ему его собственные сыновья, которых он имеет от этой гречанки, не хотят разрешить. Эта вражда и неприязнь удерживает великого князя; иначе бы он давно напал на эту страну (Ливонию)».[541] В целом (если исключить планы нападения Ивана III на Ливонию) картина нарисована правильно. Проект создания уделов в 1499 г. остался нереализованным. Война властно вмешалась в планы государя.

30 мая 1499 г. вяземский наместник кн. Б. М. Туреня-Оболенский переслал Ивану III из Смоленска известие, что там «стала замятия велика межи латыны и межи нашего христьянства… на православную веру». К тому же и Александр «неволил… великую княгиню Олену в латынскую проклятую веру». 6 июня в столицу прибыл литовский гонец дьяк Григорий Горемыка с сообщением, что княгиня Елена больна. Посольство Станислава Кишки (август 1499 г.) сообщило, что, поскольку молдавский господарь прислал к Александру послов ради мира и дружбы, Польша и Литва берут на себя обязательство «боронить» нового союзника от султана. Литовский великий князь возмущался тем, что его тесть договаривается с Менгли-Гиреем о военных действиях против него. Русские представители (среди них казначей Дмитрий Владимирович, Ф. Курицын и другие дьяки) особенно досадовали на принуждение Елены перейти в католичество. Если судить по дипломатическим документам, то и в декабре 1499 г. ничто существенно не омрачало отношения между Иваном III и его зятем. 19 декабря он послал в Литву И. Г. Мамонова с сообщением о письме Менгли-Гирея, в котором говорилось о его мирных переговорах с Литвой.[542] А тем временем происходили события, которые фактически означали переход к открытой конфронтации между Иваном III и Александром.

Все началось с отъезда к Ивану III кн. С. И. Бельского вместе с «отчиной» в конце 1499 — начале 1500 г. В грамоте Александру Иван III объяснял, что князя принуждали перейти в католичество («пришла нужа о греческом законе»). 12 апреля 1500 г. Бельский прибыл в Москву. На сторону Ивана III перешли Мценск и Серпейск. Обеспокоенный Александр в начале марта 1500 г. через посла, смоленского наместника С. Кишку, направляет своему тестю протест против того, что он взял на службу мценских бояр, серпян и кн. Семена. Но 23 апреля протест был отклонен.[543]

В русских летописях рассказывается о начале войны под 1499/1500 г. Узнав о принуждении дочери к переходу в католичество, Иван III якобы послал с протестом в Литву кн. В. В. Ромодановского и дьяка В. Кулешина. Александр отвечал, что «его дщери к римскому закону не нудит». «После того» из-за религиозных притеснений перешел на русскую службу С. И. Бельский. В этом рассказе есть хронологическая неувязка: послы ездили в Литву в марте 1498 г., когда о «римском законе» и Елене речь не шла, а в апреле 1499 г. Ромодановский был «поиман» и в 1499/1500 г. послом быть не мог. Летопись излагала официозную версию, далекую от истины.[544]

В апреле в Москву от князей Семена Ивановича Стародубского и Василия Ивановича Шемячича Новгород-Северского пришло известие, что они из-за гонений на православие хотят перейти на службу к Ивану III. Сразу же в Литву были направлены И. И. Телешов с сообщением об «отказе» государю северских князей и Афанасий Шеенок со «складной» (или «разметной») грамотой об объявлении войны Литовскому княжеству. Не ясно, зачем при полном разрыве дипломатических отношений было посылать Телешова с сообщением об «отказе» северских князей. Посольство вызвало в свою очередь посылку литовских представителей.[545] Так или иначе, но 8 мая, одновременно с посылкой Телешова, из Москвы двинулся с войсками Яков Захарьич, который вскоре взял Брянск, а затем привел северских князей к крестному целованию. Князья Семен и Василий перешли на сторону Ивана III вместе с огромными владениями. Так рисуют начало войны русские источники.[546]

Сходно изложены события в литовской хронике Быховца. Иван III якобы предварительно вел тайные переговоры со стародубским и новгород-северским князьями о переходе на службу и заключил с ними договор. После этого посланы были войска Якова Захарьича; узнав о взятии Брянска, князья Семен и Василий приехали к Якову Захарьичу на реку Контовт (?), где и присягнули русскому государю.[547]

Военные действия развернулись на всем протяжении русско-литовской границы. На юге вместе с Василием Шемячичем и Семеном Стародубским сражалось московское войско Якова Захарьича и вспомогательные отряды бывшего казанского царя Мухаммед-Эмина (с великокняжескими воеводами братьями Иваном и Федором Палецкими). Города на юге сдавались один за другим. Радогощ, Гомель, Новгород-Северский перешли на сторону Ивана III. На службу к русскому государю перешли и князья Трубецкие и Мосальские.[548] Население городов открывало ворота русским войскам. Основная рать сосредоточивалась на смоленском направлении. Ее первоначально возглавлял Юрий Захарьич, который весной 1500 г. взял Дорогобуж. Затем этому воеводе были приданы тверские войска Д. В. Щени, а с юга направились полки Семена Стародубского, Василия Шемячича и Якова Захарьича. На Луках находились с новгородцами А. Ш. Челяднин, а также кн. Федор Волоцкий и Иван Рузский. В начале 1500 г. Иван III послал в Псков Микулу Ангелова, извещая о подготовке войны с Литовским княжеством. Псковичи провели мобилизацию, и их конная рать во главе с кн. Александром Владимировичем Оболенским двинулась «у пособие» великим князьям Ивану и Василию.[549]

Центром обороны Александра стал Смоленск — ключевая крепость на пути к Вильно. На этом направлении и должны были развернуться основные военные действия. Кульминационным пунктом их стала битва при реке Ведроши, «у Елны» (Тип.). Сохранилось несколько рассказов об этой битве, одной из крупнейших в русской военной истории феодального периода. Кроме официальной версии летописей (о битве «на Миткове поле на речке на Ведроши»)[550] интересны сообщение Кирилловского летописца (о битве «на реце на Полме»), рассказ Типографской летописи, записки Герберштейна, свидетельство Устюжского летописца (битва у реки Троены) и запись Пространной редакции разрядных книг («на реке на Полмене в Тишинове»; в Щукинском списке — «Полме на поле в Тишинове»).[551] Есть и литовская версия — Хроники Быховца (битва в районе Ельни, вблизи деревни Ведроши).[552]

Тщательное изучение этих источников и географических данных привело С. М. Каштанова к следующим выводам. Узнав о падении Брянска (после 3 мая 1500 г.) и о переходе на русскую сторону князей Семена и Василия, Александр отправил войска гетмана Константина Ивановича Острожского к Смоленску. Сам же Александр «со всеми людьми Великого княжества Литовского» пошел к Минску, затем к Борисову, где «простоял немало времени». Прибыв в Смоленск и получив известие, что Юрий Захарьич стоит на Ведроши «с очень небольшим числом людей», гетман направился вместе с смольнянами к Дорогобужу и подошел к Ельне. Здесь он от «языка» узнал, что войско Юрия Захарьича действительно было небольшое, но «третьего же дни» к нему прибыли на помощь «другие большие воеводы», в их числе князья Д. В. Щеня и И. М. Воротынский (Перемышльский). Все они стояли под Дорогобужем (очевидно, западнее). Не поверив этому, Острожский двинулся вперед и прошел от деревни Лопатино к Ведроши. Лопатино располагалось в 10 км юго-западнее Алексина (Ведроши). Речушка Ведрошь, где находилась одноименная деревня, впадала в реку Селню, приток Росны (Тросны).[553]

Наступило время битвы, которая должна была определить исход войны. Сначала сражение складывалось успешно для Острожского. Ему удалось разбить передовой отряд русских, который переправился к основным силам на правый берег Ведроши. Но и за рекой литовские войска продолжали громить остатки передового отряда, не успевшие отойти к войску, находившемуся за Тросной. Затем военные действия временно прекратились, и противники «стояша много дни» по обе стороны Тросны. Наконец, перейдя по мосту через Тросну, гетман вступил в бой с главными силами русских, которые возглавлял кн. Д. В. Щеня. Удар, нанесенный засадным полком, оказался решающим. Битва продолжалась шесть часов. Литовцы не выдержали натиска и поспешно отступили. Уничтожив мост через Тросну, русские начали добивать остатки их отрядов на левом берегу реки. Окончательное уничтожение литовской армии произошло на небольшой речушке Полме (впадающей южнее устья Селни в Росну). Именно здесь 14 июля 1500 г. и были взяты в плен гетман и другие литовские воеводы. Пытаясь хоть как-то оправдать поражение, Хроника Быховца утверждает, что в битве 3,5 тыс. литовцев противостояли 40 тыс. русских. Но доверять этим цифрам нельзя. По Новгородской IV летописи, в плен попало 500 литовцев и 5 тыс. человек было убито; по Вологодско-Пермской, было убито свыше 30 тыс. человек.[554] Факт остается фактом: цвет литовского воинства или погиб, или попал в плен.

Битва при Ведроши — блистательная победа русского оружия. В ней нашли продолжение лучшие традиции русского военного искусства, восходившие к Куликовской битве.

На фоне событий решающего этапа русско-литовской войны неожиданным диссонансом звучит сообщение Погодинского летописца о том, что «князь Василей, сын великого князя Ивана, хотя великого княжения, и хотев его истравити на поле на Свинском, у Самьсова бору, и сам побежа в Вязьму с воими (С. М. Каштанов читает: «своими». — А. З.) и советники. А князь великий нача думати со княгинею Софиею, и возвратиша его, и даша ему великое княжение под собою, а князя Дмитрея поимаша, и с матернею княгинею Еленою». Обычно это сообщение истолковывается как побег княжича Василия. Факт побега полуопального Василия ничего удивительного не представляет. В сходных случаях в 1480 г. пытались отъехать братья Ивана III — Борис и Андрей. С. М. Каштанов считает, что Василий бежал (в конце апреля — начале мая 1500 г.), недовольный стеснением своих прерогатив в Новгороде. Д. Феннел связывает недовольство княжича с секуляризацией владычных земель, проведенной в Новгороде в 1499 г.[555]

Можно было бы полагать, что Василий, «хотя великого княжения», просто решил воспользоваться сложной обстановкой, чтобы добиться отстранения от власти своего противника — Дмитрия. Речь могла бы идти о стремлении окончательно отстранить Дмитрия-внука (позиции которого были еще достаточно сильны)[556] от управления страной. Но очень не ясны слова «хотев его истравити». Каштанов считает, что Василий хотел «истравить» (погубить) отца на Свинском поле, которое находилось в Самцовской волости («Самьсов бор») Дорогобужского уезда, у речки Рословки, где стоял Рославль. А именно к нему и Ельне перед битвой ходили русские войска.[557] Поэтому Каштанов пишет, что «на Свинском поле состоялось какое-то столкновение войск, поддерживавших Василия, с частью войск Ивана III. Василий мог опираться только на литовские войска». Это столкновение, по его мнению, окончилось поражением Василия, «который попал в Москву, вероятно, в качестве пленного». Бой на Свинском поле он датирует временем стояния на Росне (Тросне).[558] В этом объяснении есть неясности. Получается, что вместо наказания за измену Василий был пожалован великим княжением.[559] И как мог княжич «истравить» Ивана III на Свинском поле, когда там великого князя не было вовсе?

Представляется более убедительным иное истолкование текста. Скорее всего, погубить на Свинском поле пытались литовцы Василия, который пришел туда с войсками. Именно от них он и бежал в Вязьму. Если так, то картина проясняется. Ко времени битвы в этот район со всех сторон стягивались русские войска. Возможно, и княжич Василий двинулся к Рославлю (Дорогобужу). Узнав о движении навстречу литовских войск (которое, вслед за С. М. Каштановым, можно отнести ко времени стояния на Тросне), он бежал в Вязьму. И это объяснение гипотетично, но оно позволяет обойтись без натяжек, которые приходится допускать, принимая версию об «отъезде» княжича Василия от Ивана III.

Весть о разгроме литовских войск при Ведроши была встречена с ликованием в Москве («бысть тогды радость велия на Москве»).[560] Резонансом победы было взятие Путивля 6 августа 1500 г. войсками Якова Захарьича, северских князей Василия и Семена и Мухаммед-Эмина. В плен попал и наместник города кн. Богдан Глинский. 9 августа псковичи кн. А. В. Оболенского взяли Торопец. Все это время Александр находился под Борисовом, ожидая дальнейшего разворота событий. 6–8 августа он был в Обольцах (ныне в Толочинском районе Витебской области), а с 14 сентября по 6 октября — в Полоцке.[561]

Несмотря на сложное положение на востоке (ногайцы продолжали беспокоить восточные окраины государства: под Казанью три недели стояли Муса-мурза и Ямгурчей-мурза), у Ивана III был план совершить зимний поход на Смоленск. Поэтому 29 сентября 1500 г. в Крым выехал Иван Мамонов с наказом уговорить крымского хана нанести удар по Литовскому княжеству. Однако условия суровой зимы не позволили Ивану III осуществить свой замысел — «снеги выпали велики да и корму коньского» оказалось мало. Поход не состоялся, но Смоленск оставался главной целью военной кампании и весной 1501 г.[562]

Поражение при Ведроши поставило Александра Казимировича на край катастрофы. Война с Россией проходила в обстановке непрекращавшихся вторжений крымских полчищ (в 1500 г. Юго-Западная Русь дважды — весной и осенью — подвергалась набегам). Поэтому Польша не могла оказать существенной помощи своему союзнику. «Ахматовы дети» могли разве что несколько сдержать наступательный порыв Менгли-Гирея. Но Иван III делал все, чтобы поддержать крымского хана. Когда в начале августа 1501 г. Менгли-Гирей сообщил, что выступает в поход на Ших-Ахмеда, то великий князь сразу же послал в поддержку кн. В. Ноздреватого и Мухаммед-Эмина на ордынские улусы. Должны были поддержать этот поход и рязанские князья.[563]

Стефан Молдавский сохранял в русско-литовском конфликте нейтралитет. К началу 1501 г. положение его дочери при дворе Ивана III заколебалось, и молдавский господарь выжидал дальнейшего хода событий. Одновременно он стремился, чтобы Менгли-Гирей вступил в мирные переговоры с Литовским княжеством.[564] В условиях постоянной турецкой угрозы ему было важно обеспечить себе поддержку всех трех Ягеллонов (венгерского, польского и литовского).

Не имея реальных сил для противоборства на ратном поле, Александр усилил дипломатическое давление на Ивана III. В январе 1501 г. в Москву прибыл посол венгерского короля Владислава Ягеллона — Матиас, призывавший Ивана III к миру с зятем. Реальных результатов посольство не дало. 21 февраля приехало посольство от Яна Ольбрахта и Александра.[565] Польский король угрожал войной, если Иван III откажется замириться с Александром, и требовал возвратить Литве захваченные города. Иван III решительно заявил, что эти города — его исконная отчина, начать же мирные переговоры согласился. Готов он был воздержаться и от военных действий до мирного урегулирования спорных вопросов. Миролюбивая программа русского государя отвечала его осторожному политическому курсу.[566]Два обстоятельства удерживали Ивана III от новых военных акций в Литве. Первое — сложность внутриполитической ситуации. Второе — надвигавшаяся война в Ливонии. В мае 1501 г. произведена была диспозиция полков на случай, если «каково будет дело от немец». Летом 1501 г. в Дерпте (Тарту) арестовано было 150 русских купцов. Это был прямой вызов. В Псков 1 августа прибыли дополнительные силы воевод кн. В. В. Шуйского и кн. Д. А. Пенко. 22 августа русские полки вышли из Пскова по направлению к Ливонии. 26–27 августа у Острова границу перешли войска ливонского магистра Плеттенберга, которые должны были соединиться с литовцами. Целью похода, очевидно, было взятие Пскова. Но Александру тогда было не до Ливонии. 17 июня 1501 г. умер польский король Ян Ольбрахт, и сейм, заседавший в Петрокове (в августе — октябре), принял решение об избрании литовского великого князя польским королем.[567]

27 августа на реке Серице (в 10 км от Изборска) Плеттенберг вступил в бой с русскими войсками без литовской помощи. По немецким данным, его войско насчитывало 4 тыс. конных рыцарей и 2 тыс. пеших кнехтов, а всего (с обозом, артиллерией, обслугой) — до 80 тыс. человек. Русских же было 30–40 тыс. Думается, прав К. В. Базилевич, считавший эти цифры по меньшей мере неточными. Он определял русскую рать всего в 6 тыс. воинов. Сражение окончилось победой ливонцев, но ничего реального она им не принесла. Изборск устоял. Взятие Острова 7 сентября (где погибло до 4 тыс. человек) было последним успехом ливонцев. В отместку за рейд Плеттенберга Иван III 18 октября направил в Ливонию псковские войска кн. А. В. Оболенского, а также «царя тотарского с тотары» (очевидно, Мухаммед-Эмина). Поход начался 24 октября. В сражении с войсками дерптского епископа под Гельмедом 24 ноября Оболенский был убит. Исход битвы не ясен. Большинство немецких источников пишет об успехе немцев, но летописи и ревельский бургомистр Ганс Шер говорят о победе русских. Одна хроника даже сообщает, что из 90 тыс. русских, участвовавших в сражении, в плен попало и было убито 1500 человек (по Плеттенбергу, убито было 2 тыс. русских, а у епископа — 200 человек). Примечательно, что во время похода к русской рати присоединялись отряды эстонских крестьян (численностью по 100–200 человек), ненавидевших немецких поработителей.[568]

На литовском же театре военных действий положение было более или менее стабильным. Весеннее вторжение 1501 г. Менгли-Гирея в литовские земли было сорвано действиями «Ахматовых внуков». Осенью происходили только разрозненные столкновения. Так, 4 ноября северские князья безуспешно осаждали Мстиславль, хотя и причинили некоторый урон литовцам (было убито 7 тыс. человек). От наступления на Смоленск ввиду войны в Ливонии пришлось временно отказаться. Согласно Быховцу, в результате ответных действий Ших-Ахмеда зимой Польше удалось добиться на короткий срок подчинения Новгорода-Северского и нескольких других городов.[569]

Положение Ливонии во время войны было тяжелым. Страна раздиралась усобицами между различными церковно-государственными образованиями, классовой и национальной борьбой между немецкими господами и эстонско-латвийскими крестьянами. Тевтонский орден, занятый противоборством с Польшей, не склонен был вступать в войну с Россией (посылка 200 кнехтов в Ливонию летом 1502 г. носила символический характер). Папа римский Александр VI не терял надежды на привлечение Ивана III к антиосманской коалиции и уж, конечно, далек был от того, чтобы провозгласить «крестовый поход» на Русь. Александр Казимирович только и мечтал заключить мир с тестем. Плеттенберг вынужден был продолжать войну с Иваном III практически один на один.[570]

1502 год начался вторжением ливонских войск из Нарвы. Под Ивангородом погиб наместник И. А. Лобан-Колычев (март). Убито было, по русским сведениям, всего 20 человек, а по ливонским — 200. В марте же ливонцы двинулись и к Пскову. Но даже такую небольшую крепость, как Красный городок, они взять не смогли.[571] Летом дело ограничилось мелкими порубежными стычками.

Весна 1502 г. не привела к существенным переменам и на литовском театре военных действий. Летом обстановка для Литовского княжества изменилась к худшему. Союзнику Ивана III Менгли-Гирею удалось в июне разгромить Ших-Ахмеда, нанеся как бы завершающий удар по Большой Орде. Крымские царевичи в августе совершили набег в район Луцка, Львова, Бряславля-Люблина и Турова. Разорен был большой район Правобережной Украины и частью Польши. Осенью того же года ряд городов на Днестре был взят Стефаном Молдавским. Долго откладываемый поход на Смоленск начался 14 июля. После «Свинского поля» Иван III не склонен был ставить старшего сына во главе войск. По каким-то причинам он не назначил командующим и Юрия Ивановича, а предпочел следующего по возрасту 20-летнего Дмитрия Жилку. При нем воеводами были приставлены опытные военачальники Яков Захарьич, кн. А. В. Ростовский и др. Общерусский характер начинания подчеркивался участием северских князей Семена и Василия, кн. Федора Ивановича Рязанского, Ивана Борисовича Рузского и Федора Борисовича Волоцкого. С войсками шла и артиллерия.[572]

Поход начался тогда, когда Александр Казимирович намеревался сам двинуться против Ивана III. Он нанял несколько тысяч наемников и прибыл в Минск (где находился с 7 августа по 9 сентября 1502 г.). Здесь он получил весть о движении к Смоленску Дмитрия Жилки. Впрочем, осада Смоленска результата не дала, «понеже крепок бе» город. К тому же «многые дети боярские подступали под град и в волости отъежщаа, грабили без его (Дмитрия. — А. З.) ведома, а его не послоушашя». Дело ограничилось разорением волостей вплоть до Полоцка и Витебска и взятием Орши. Александр отправил к Смоленску старосту жемайтского Станислава Яновского «со всею силою Великого княжества Литовского» и иноземных наемников. Войско подошло к Орше и, взяв ее, перешло Днепр. Узнав об этом, Дмитрий Жилка снял осаду Смоленска и 23 октября вернулся. Многие дети боярские за непослушание были биты кнутом и брошены в тюрьмы.[573] Важнейшей причиной неуспеха под Смоленском была недостаточность артиллерийского обеспечения. Уроки похода 1502 г. были позднее учтены Василием III, и через 12 лет город был взят.

Воспользовавшись тем, что русская рать была занята осадой Смоленска, Плеттенберг решил нанести сильный удар по Пскову. 2 сентября ливонские рыцари безуспешно пытались взять Изборск, а 6 сентября вышли к Пскову. И тут их ждала неудача. После трехдневной осады города ливонцы отступили. В погоню за ними отправились полки новгородских наместников князей Д. В. Щени и В. В. Шуйского. Сражение у озера Смолина (13 сентября) сложилось для русских неудачно. Летописи пишут, что сеча была «не велика». Получив известие о бегстве немцев, русские бросились их преследовать, нарушив порядок в полках. Весть оказалась ложной, и немцам удалось побить «не многих» людей. Ливонцы хвастливо считали сражение «самой большой, трудной, главной битвой господ Ливонии с русскими». По ливонским данным, их войско насчитывало 25 тыс. человек, а в битве участвовали 5 тыс. ливонцев. Им противостояли 18 тыс. русских. И все же Псков взять не удалось. Зимой 1502 г. в Литовскую землю совершен был рейд войск князей Семена Стародубского и Василия Шемячича.[574] Больше никаких активных действий на обоих фронтах не производилось.

Итоги военных действий за 1501–1502 гг. можно оценить как установление известного равновесия сил. Александр Казимирович и Плеттенберг не имели реальных возможностей для продолжения войны с Россией, стареющего Ивана III все больше начинали беспокоить вопросы престолонаследия и внутреннее положение страны. Это создавало условия для начала мирных переговоров. В 1503 г. Иван III «начат изнемогати».[575] С миром надо было спешить.

В декабре 1502 г. Александр Казимирович прислал к Плеттенбергу посла с предложением направить представителей в Смоленск, чтобы они вместе с литовскими уполномоченными возобновили мирные переговоры. 29 декабря в Москву прибыл посол Владислава Ягеллона — Сигизмунд Сантай (выехавший летом). Он привез Ивану III грамоту от папы Александра VI (ноябрь 1501 г.) и обращение к великому князю от кардинала Реджио. Венгерский король и римская курия призывали русского государя вступить в антиосманскую лигу и как можно скорее заключить мир с Литовским княжеством. Конечно, занятые русскими города и земли должны быть возвращены Литве. От вступления в лигу Иван III уклонился, вступить в мирные переговоры был готов, но одновременно решительно заявил, что «Русская земля от наших предков из старины наша отчина». 18 января переговоры окончились. Сантай остался ждать в Москве прибытия литовского посла. Стремясь успокоить союзника, Иван III в феврале 1503 г. отправил в Крым Берсеня Беклемишева, который должен был заверить Менгли-Гирея в том, что Россия не заключит сепаратного мира с Литовским княжеством. Был и еще один деликатный момент: после разгрома летом 1502 г. Ших-Ахмед решил отойти от союза с Александром и вступить в мирные отношения с Россией. В Орду был послан Д. Лихарев, а оттуда в 1502/03 г. прибыл посол Аллиар. Русский государь соглашался помочь Ших-Ахмеду «достать» Астрахань, если тот «отстанет» от союза с Литовским княжеством.[576] Беклемишеву надлежало успокоить крымского хана и в связи с ордынскими планами Ивана III.

4 марта 1503 г. соединенное литовско-ливонское посольство прибыло для ведения мирных переговоров. В него входили воевода ланчицкий Петр Мишковский, наместник полоцкий Станислав Глебович и другие представители польско-литовской знати. Ливонию представляли Иоганн Гильдорп и Клаус Гольстевер. Послы привезли три письма Елены Ивановны от 2 января Ивану III (Василию и Юрию), в которых она призывала отца и братьев заключить мир с ее мужем и уверяла, что никаким гонениям не подвергается.[577] В какой мере княгиня принимала участие в составлении этих писем, сказать трудно.

Переговоры начались со взаимных обвинений в нарушении докончания 1494 г., к условиям которого хотели вернуться литовские представители. Но времена изменились, и, конечно, об этом не могло быть и речи. Иван III заявил, что если для Александра Литовская и Лятская (Польская) земля составляют отчину, то таковою для него как для «государя всея Руси» является вся Русь.[578] Посредническая миссия Сантая не поколебала решимости Ивана III занять твердую позицию за столом переговоров.

В мирном соглашении заинтересованы были и Литва, и Русь. Но положение сторон было различным. Иван III мог довольствоваться тем, что приобрел в ходе войны (т. е. отстаивать, говоря дипломатическим языком, принцип uti possidetis — «как владеете»). Александру же приходилось добиваться возвращения потерянного (исходя из принципа status quo ante bellum), а сил у него не было. Когда переговоры о заключении мира зашли в тупик, встал (17 марта) вопрос о перемирии. Оно устраивало обе стороны. Литовское княжество могло временно согласиться de facto с печальным для него исходом войны, сохраняя de jure возможность при благоприятном ходе событий снова вернуться к решению спорных вопросов путем переговоров или на поле брани. Для Ивана III перемирие означало дипломатическое признание победы.

Территориальный вопрос был самым трудным. В первоначальный список городов и волостей, которые должны были остаться в составе Русского государства, уполномоченные Ивана III (Яков Захарьич, Г. Ф. Давыдов и казначей Дмитрий Владимирович) включили даже те волости (в частности, смоленские — Рославль, Ельню, Озерище), которые не были заняты русскими. После длительных споров текст договора 28 марта был составлен. Между Иваном III, «государем всея Руси», и Александром Казимировичем устанавливалось перемирие на шесть лет (с весны 1503 по весну 1509 г.). Под власть Ивана III (формально на «перемирные лета») на юго-западе переходили Стародубское и Новгород-Северское княжества, земли князей Мосальских и Трубецких и ряд городов (в их числе — Брянск и Мценск). На центральном участке порубежья Россия приобретала Дорогобуж, а на северо-западе — Торопец и Белый.[579]

Огромная территория, вошедшая в состав Русского государства, имела колоссальное экономическое и политическое значение. Она составляла почти треть земель Литовского княжества. С Россией воссоединялись не только земли, населенные русским народом, но и часть украинских и белорусских земель. Создавались возможности для установления экономических и культурных связей с основными центрами Украины и Белоруссии, подготовлялось воссоединение братских народов в составе единого государства. Мощный заслон северских княжеств стал передовым форпостом, прикрывавшим центральные районы России от опустошительных набегов Крыма. Потеря северских и других земель для княжества Литовского оказалась невосполнимой и значительно ослабила позиции этого соседа Руси, с которым борьба еще предстояла. Договор 1503 г., явившийся эхом победы при Ведроши, подготовленной предшествующей борьбой за русские, украинские и белорусские земли, был крупным успехом русской дипломатии. После утверждения докончания (2 апреля) литовские послы покинули 7 апреля Москву. Через месяц (7 мая) в Литву направилось посольство П. М. Плещеева, К. Г. Заболоцкого, М. А. Кляпика-Еропкина, которое вернулось 27 сентября, привезя с собой договор, ратифицированный 27 августа Александром.[580]

Одновременно велись переговоры с ливонцами, завершившиеся заключением 2 апреля 1503 г. шестилетнего перемирия. Оно было утверждено в июле. Стороны обязывались отпустить задержанных купцов (новгородцы — ревельских, а ревельские — новгородских). Сходным было и докончание Дерпта со Псковом.[581] Ничего нового в отношения между странами договоры не внесли. Ливонские требования о подписании единого договора в Москве не были удовлетворены, равно как и территориальные претензии России. Словом, набегами на Псковскую землю Плеттенберг не смог добиться ничего, кроме возврата к положению, существовавшему до начала войны.

Докончания с Литовским княжеством, Ливонским орденом и Дерптом были только перемириями. Противоречий, существовавших между Россией и ее западными соседями, они разрешить не могли. Сразу же на литовско-русской границе начались конфликты между местными жителями и между служилыми князьями-родичами. Продолжение активной борьбы Литовского княжества и России было не за горами. Но ее начало относится уже ко времени, когда на престол взошел сын Ивана III — Василий Иванович.