Роуэн из Рина

3. Храбрецы

Увидев ссадину на лбу сына, Джиллер лишь улыбнулась, сказав: «Ничего, до свадьбы заживет», и добавила, что промоет ее дома, ведь рано или поздно нужно учиться терпеть боль. Роуэн понял, что сказано это было не только для Силача Джона и Марли, но и для него. Мама напомнила ему, что он должен быть храбрым и не ныть, как и положено жителю Рина.

Роуэн знал: Джиллер расстраивается, что он такой слабый и пугливый. Месяц, а может, два назад он случайно услышал, как во дворе она разговорилась с Силачом Джоном. Джиллер жаловалась, что у нее никакого терпения не хватает, что Роуэн совсем не похож ни на отца, ни на нее саму, ни даже на маленькую упрямую Аннад и что ей порой приходится несладко. Она не понимает сына. Вот если бы был жив отец…

Роуэн тогда тихо прокрался мимо них и поднялся наверх, в комнату, где они жили с Аннад. Он лег в постель и долго не засыпал, ни о чем таком особенном ему не думалось, но на душе было очень горько.

А теперь он стоял рядом с мамой. Голова горела, перед глазами плавали какие-то круги, и ему очень хотелось, расплакавшись, покрепче прижаться к ней. Но сделать этого он не мог — это был бы страшный позор.

— Говорила ведь вам — зря идете! — сказала Бронден то ли с горечью, то ли с торжеством. — Ну подарили ей самый лучший сыр, а что толку?

— А то, — ответил Силач Джон. — Решили сходить — и сходили. Теперь надо придумать что-то другое. Ведь все не могут подняться на Гору. Тогда кто пойдет?

— Я, — с готовностью отозвалась Бронден и сурово оглядела всех остальных, как бы они не посмели сказать слово против.

— Да, — сказал Силач Джон. — Что там говорить, ты и хочешь, и не пугаешься — в общем, имеешь полное право. Никто, наверное, не сомневается, что и я такой же. Я тоже пойду.

В этот миг сердце Роуэна как будто кольнула льдинка. Он вспомнил: «Гора не будет проверять твою силу, Джон. Она тебя уничтожит».

— Не надо! — выдохнул он.

Мама лишь сильнее сжала его руку.

— Я тоже, — решительно сказала Марли, глядя на Бронден.

Вэл и Эллис о чем-то тихо поговорили, и Эллис, как обычно, загремел:

— Мельница стоит — значит, делать нам пока нечего. Так что мы пойдем с вами. Лучше так, чем сидеть сложа руки.

— Зачем сидеть? Пока есть время, привели бы мельницу в порядок, — поддел их Аллун.

Вэл даже не удостоила его ответом, и все, кто слышал эти слова, весело переглянулись. В деревне знали, что Вэл и Эллис не любили шутников, которые посмеивались над их беспокойным хозяйством.

— Да вы с ума сошли! — крикнул горшечник Нил, не в силах больше молчать. — Тоже нашли время развлекаться! Бронден, Джон, Марли, Вэл, Эллис — да они же самые лучшие из нас и отправляются неизвестно куда! А вы подумали, как мы будем жить, если они, самые смелые, не вернутся назад? Что, если зибаки снова на нас нападут? Да мало ли что еще может случиться!

— Уже случилось, Нил, — возразила старая Ланн. — Уже случилось. Такой страсти мы еще не видывали. Чтобы всех спасти, нужно пойти неизвестно куда. И сделать это должны самые сильные. — Она обернулась к Силачу Джону. — Думается, пятеро — это мало для такого дела. Тебе надо еще кого-нибудь взять с собой.

Аллун выступил вперед.

— Согласен. Я пойду с вами, и нас будет шестеро. — Заметив, что Бронден уже открыла рот, чтобы возразить, он быстро продолжил: — Да знаю, Бронден, знаю — я только наполовину родом из местных, и твоя сила не чета моей. Но и я ведь не совсем слабак. Мне кажется, я все умею, что может пригодиться в пути. Да и еще кое-что — не зря в моих жилах течет кровь отцовского племени. Голова у меня холодная — раз. Огонь умею разводить — два. Шутки шутить и песни петь — три. Да и потом, что делать бедолаге пекарю, когда ни муки не будет, ни мельников?

— Огород мне копать, Аллун, — высоким голосом ответила его мать Сара.

По рядам пробежал смех. Сара улыбнулась. Но только Роуэну и Аллуну было видно, как в волнении ее руки комкают белую ткань передника и на глазах ее выступают слезы — не от радости, а от печали. Ей было уже много лет, и, конечно же, она знала, что люди исстари рассказывали о Горе, и боялась ее тайной силы. Кроме Аллуна, детей у нее не было.

Но Сара была истинной дочерью Рина и умела скрывать свои чувства. Лишь однажды, много лет назад, она дала себе волю, когда полюбила бродника по имени Форли, будущего отца Аллуна. Однажды осенью этот веселый кареглазый певец со своим племенем пришел в ее деревню. Роуэн слышал об этом не раз, хотя его родители были тогда совсем маленькими, а его самого, понятно, и на свете-то не было. Каждый раз, когда бродники разбивали свой лагерь на окраине деревни, люди вспоминали это происшествие.

Роуэн воображал, как, наверное, были изумлены жители Рина, когда узнали, что тихая деревенская учительница Сара решилась уйти из деревни, чтобы стать женой бродника. Многие испугались и начали ее отговаривать. Но она никого не послушала и ушла с этим племенем, оставив уют и покой родного дома ради кочевой жизни с любимым человеком.

Через несколько лет, когда бродники снова пришли в эти края, Сару снова увидели в деревне. Рядом с ней топал маленький щекастый Аллун, и было видно, как она счастлива. Нашлись все же люди, которые, качая головами, уверяли, что улыбка скоро сойдет с ее лица. И они оказались правы, хоть беда пришла не оттуда, откуда ее ждали.

Как раз тогда начались долгие пять лет Великой Равнинной войны. Жители Рина, водяной народ и бродники объединились, чтобы вместе одолеть захватчика, что грозил им из-за Моря, — племя зибаков, своего старинного врага. И им удалось прогнать его со своей земли, но в суровой битве полегло много храбрых воинов. Среди них был и муж Сары.

После войны Сара с маленьким сыном вернулась в деревню. Без мужа кочевая жизнь стала для нее трудна, и ей захотелось вернуться к родным и поселиться в доме, где она когда-то жила. Для Аллуна же домом были яркие шатры бродников. Для него привычнее был запах дыма ночных костров, широкие равнины, леса, извилистые дороги, которые все куда-то бегут и бегут.

Тонкий в кости, темноглазый, кудрявый, Аллун был копией своего отца и совсем не походил на крупных и крепких детей из Рина. Вместе со сверстниками — Бронден, Джиллер, Вэл, Эллисом — под Школьным Деревом он постигал разные премудрости и держался очень независимо, улыбаясь в ответ на бесцеремонные разглядывания, толчки или шепоток за спиной. Когда занятий не было, он очень старался стать таким же, как все, но скоро понял, что по силе никогда не сравнится с другими, но зато у него есть гораздо более мощное оружие — острый ум.

Роуэну часто казалось, что из всей деревни только Аллун его и понимает — он тоже был не больно крепким и тоже ни на кого не походил. Вообще-то Аллун никогда об этом не говорил. Но когда он вместе с Марли и Силачом Джоном бывал у них дома, то всегда шутил с Роуэном, спрашивал, как у него дела, и не ругал за ошибки.

И вот Аллун готов к восхождению. Ему снова надо доказывать, что он по праву называется жителем Рина. Похоже, Силач Джон и Марли были очень довольны, что Аллун пойдет вместе с ними, а Бронден хотя и посматривала на Вэл и Эллиса, явно не желая, чтобы к ним добавился кто-то еще, все же никак не могла найти предлога отказать Аллуну. Веселый, неунывающий хлебопек был готов вместе со всеми бесстрашно пробираться по лесам, что росли на вершинах утесов. И тут Роуэн снова вспомнил ухмылку на лице Шебы.

— Что ж, иди, раз надо! Сорная трава может и подождать, — сказала старая Сара, улыбаясь и в притворном отчаянии всплескивая руками. В ее глазах стояли слезы.

— Спасибо, мама, — радостно ответил Аллун. И хотя сказал он это легко, все расслышали в его словах горячую любовь и уважение.

— Ну ладно вам, — торопливо сказал Силач Джон, как всегда стесняясь открыто выражать свои чувства. — Давайте-ка разойдемся по домам и начнем собираться в путь. Нам всем нужно хорошенько выспаться, ведь вставать-то предстоит до зари. Согласны?

Все одобрительно закивали и стали не спеша расходиться по домам, желая друг другу спокойной ночи. Кто-то успокоился — наконец люди придумали, как справиться с той страшной бедой, что пришла так неожиданно и нарушила спокойное течение деревенской жизни. Кто-то приятно разволновался и даже по-хорошему позавидовал тем, кому выпало такое захватывающе интересное приключение. Но у многих, как у горшечника Нила, на сердце лежал камень, потому что самые лучшие и самые храбрые люди Рина уходили в опасную неизвестность, чтобы спасти всех остальных, и могли никогда не вернуться.

Устав от всех волнений, Аннад заснула, а Роуэн, лежа в своей постели, все смотрел в окно на громадную Гору. Луна светила очень ярко, однако таинственные утесы на фоне ночного неба чернели как-то особенно грозно. Джиллер промыла сыну ссадину на лбу, а она все болела, и никак не забывались насмешливые угрозы Шебы.

Чего он только не делал, чтобы отвлечься от этих навязчивых мыслей! Он думал о Звездочке, о том, что совсем скоро в стаде появится новорожденный теленок, что очень вкусно пить холодный свежеотжатый сок плодов садовых деревьев. Почему-то вспомнилось, как, когда он был совсем маленьким, радостная Джиллер пела ему песенку. Но всякий раз, только он собирался заснуть, как мухи, налетали черные мысли и от страха даже не закрывались глаза.

Все же под утро он задремал, но даже в этом коротком сне его мучили кошмары. Казалось, он снова был в доме Шебы и видел его каменные, покрытые слизью стены. А Шеба снилась ему огромной и длинноносой. Она противно ухмылялась, ее глаза наливались кровью, а с головы, точно крысиные хвосты, свисали пряди сальных седых волос. Мама и Силач Джон стояли где-то рядом с Роуэном, но ничем не могли ему помочь: Страшнейшая склонялась над ним все ниже и ниже, лицо ее приблизилось так, что заслонило все вокруг, и зловонное дыхание ударило прямо в нос. «Если боишься только ты, мальчишка-зайчишка, значит, из них ты самый умный», — прохрипела она и открыла рот, чтобы расхохотаться. На месте языка ворочалось что-то желтое и мягкое, как тот сыр, что он принес ей в подарок.