Над жаровней, узкою, как шрам,
Хлопает и бьется гибкий веер.
Жар пылает, обжигая мясо.
Душный запах в лавочке синеет.
Аромат бухарского барашка.
Сам Хафиз — шашлычник, гастроном —
Круглою ноздрею обоняет.
Черный нос над бородой загнулся,
И за носом, будто два крыла,
Длинноперые глаза трепещут:
То их смрад сощурит, то блаженство.
О Хафиз, учитель дорогой!
Я тебе усердно подражаю, —
Разрезаю сердце на куски,
Протыкаю их железным стержнем
И, пунцовым уксусом облив,
Мягкие, неровные края
Опаляю над прозрачным жаром.
И едва, вскипев, проступит сок,
Золотой цепочкою свисая,
Чуть под соком выглянет загар,
Затаив румянец сыроватый,
Я снимаю вертела свои.
Брызнув солью и припудрив перцем,
Капнув белой горечью лимона,
Я шашлык в харчевне подаю,
Где приезжие, пережидая зной,
Силятся куски, разъединить,
Спаянные жаром и железом.
Торопливо десна обжигают
Маленьким дымящимся комком,
Душат языком его и мочат,
Чтоб остыл, обильною слюною
И проглатывают, не пережевав.
С ненавистью первый проклиная,
Следующий тянут, торопясь.
Душа моя словно город.
Там площади и мечети
И переулки кривые,
И молчаливые кладбища.
Там скачут быстрые всадники,
Проходят тихие нищие,
И блещут шелком и золотом
Базары и продавцы.
Мечты мои — быстрые всадники,
Печали — тихие нищие,
Любовь моя — шелком и золотом
Кипящий, веселый базар.
Базар посредине города
Раскинулся шелком и золотом,
И много к базару путей ведет
По перепутанным улицам.
А на пустынных, заброшенных
И молчаливых кладбищах
Много надежд похоронено,
Много еще схороню.
Я часто блуждаю по городу.
Но, прежде чем в город войти,
Иду молчаливым заброшенным кладбищем,
Потому что печальные кладбища
Окружают все города.