Просыпаться одной никогда не весело, особенно, в чужой кровати. Рук оставил мне записку, сказав оставаться у него дома и ждать его, но честно говоря, странно быть здесь без него, будто я вмешиваюсь или что-то ещё. Я бросаю взгляд на улицу и решаю, что пытаться куда-то пойти пешком невозможно, так что я вызываю такси и жду у входной двери тридцать минут, пока, наконец, не приезжает машина, чтобы отвезти меня домой.
Я не в настроении для беседы, так что сажусь на заднее сидение молча, наблюдая, как мимо медленно проползает мир: всё белое, всё тихое и мирное, звуки города каким-то образом заглушаются снегом, и я держу мысли при себе.
Моё сердце обрывается, когда я выхожу из такси и вижу разбитое стекло в своей входной двери. Я забыла, что Руку вчера пришлось выбить окно, чтобы войти. Если бы помнила, я бы кому-нибудь позвонила, попросила приехать и хотя бы закрыть дыру досками, пока я не смогу заменить стекло. Выходит, мой дом был открыт и незащищён почти двадцать четыре часа. Любой мог войти и забрать изнутри всё, что захочет.
Я достаю перцовый баллончик, который Али купила мне на всякий случай. Нет смысла вызывать копов, просто чтобы посмотреть, есть ли кто-то внутри. Входная дверь расположена вдали от дороги таким образом, что её действительно сложно увидеть, так что вряд ли кто-то заметил разбитое стекло.
Я открываю дверь своим ключом, несмотря на зияющую дыру в окне, и вхожу в дом.
— Эй? Кто-нибудь есть? — в доме ужасно холодно. На полу в коридоре разбросаны документы — должно быть, ветер сдул их с телефонной стойки. Из кухни доносится странный шум. Я осторожно иду по первому этажу, проверяя гостиную и столовую, чтобы убедиться, что я одна, прежде чем пойти в конец дома, на звук.
Повёрнут кран с холодной водой, которая течёт как сумасшедшая. На полу лежит промокшее кухонное полотенце, а ещё стоит прозрачная стеклянная миска, полная мутной воды. Я знаю, что меня тошнило, когда Рук меня нашёл. Пол в коридоре только что был чистым. Должно быть, Рук убрал беспорядок и оставил кран открытым, когда за мной приехала скорая. К счастью, раковина была пустой, иначе она бы переполнилась, и вода лилась бы на плитку последние двадцать четыре часа. Я закрываю кран и иду обратно через дом, ища признаки того, что здесь мог кто-то быть.
Ничего нет. Ничего не передвинуто. Ничего не украдено. Не считая стопки документов из музея, которая сейчас валяется на полу в коридоре, всё так, как было. Я проверяю и второй этаж, крепко сжимая в руке перцовый баллончик, но там тоже никого нет.
У меня звонит мобильник, который я долго ищу на дне сумочки. Это Рук. Я пропускаю вызов, но телефон почти сразу звонит снова. Я беру трубку и слышу громкий шум улицы.
— Саша? Где ты? Ты ещё у меня дома?
— Нет, я у себя. Что такое? Что-то случилось?
— Парень, который напал на тебя в музее. Каспер. Его зовут Каспер. Он тебя ищет. Он знает, где ты живёшь? — слова скомканы, смешаны вместе. Трудно разобрать, что он говорит, из-за шума города на заднем плане — гремят гудки машин, воют сирены. Мои конечности вдруг становятся очень тяжёлыми. Я не могу двигаться, будто мои ноги вросли в пол.
— Я не знаю. Я так не думаю. Но он мог узнать. Такое ведь возможно, да?
— Да. Возможно. Не оставайся в доме. Уходи. Иди в какое-нибудь безопасное место, где много людей. Пиши мне и говори, куда идёшь. Я еду к тебе, — я могу сказать, что он пытается говорить спокойно, но в его голосе явно слышится паника. Он переживает, а если Рук переживает, то я должна быть в ужасе.
— Хорошо, я иду. Сейчас ухожу из дома, — я в панике кладу трубку. Каспер. Как он узнал имя этого парня? Он для этого ушёл сегодня утром? Чтобы его найти? У меня всё внутри крутит. Господи, пожалуйста, не дай ему сюда прийти. Я не могу это вынести. Не могу видеть его снова. Не одна. Боже, даже не с Руком. Требуется огромная сила воли, чтобы заставить себя двигаться. Как только я убеждаю своё тело поддаться, я вдруг собираюсь и бегу, мчась вниз по лестнице, к входной двери.
Почти на месте.
Ещё несколько шагов.
Я наступаю на лист бумаги и поскальзываюсь, но мне удаётся устоять на ногах. Моё сердце колотится в груди, выходя из-под контроля. Стекло хрустит под ногами, когда я дохожу до входной двери, а затем бегу по ступенькам крыльца, лёгкие щиплет от холода.
Я снова поскальзываюсь, только на этот раз на льду. Я спотыкаюсь, пытаюсь за что-то схватиться, остаться стоять, но ничего нет. Я хватаюсь за пустой воздух, а затем на мне оказываются чужие руки, цепляясь за меня, хватая за куртку. Я кричу от ужаса, пытаясь вырваться от человека, который только что поймал меня и не дал упасть. Но я не могу. Он крепко меня держит. Он поднимает меня на ноги и плотно прижимает к своему телу. Меня окутывает знакомый запах, который ударяет меня волной боли. Но это не застоявшийся кофе и сигареты. Это лосьон после бритья от Тома Форда. Это семь лет брака и мёртвый сын. Это обман, разочарование и измены. Это мой бывший муж.
— Что ты здесь делаешь, Эндрю?
Я всё ещё не пришла в себя. Я не могу замедлить свой пульс; моё сердце будто намерено вырваться из груди в любую секунду, и никакое глубокое дыхание не помогает. Эндрю стоит передо мной на тротуаре, очень похожий на самого себя, то есть одновременно самодовольный, упрямый и жалкий.
— Как ты думаешь, почему я приехал? — произносит он с раздражением в голосе. — Ты не ответила на моё письмо, а затем бум! Я вижу тебя в чёртовых новостях, жертвой серьёзного захвата заложников. Ты не думала, что я буду переживать? Ты не думала, что я захочу знать, что ты в безопасности? Проклятье, Саша. Я возвращаюсь сюда, а дом открыт нараспашку. Я собирался звонить копам, когда ты вылетела из дома как грёбаный лунатик.
Прижимаю пальцы ко лбу, закрывая глаза.
— У меня нет на это времени, Эндрю.
Теперь он смотрит на меня болезненным, раненным взглядом. Как в тот вечер, когда сказал мне, что влюбился в другую и переезжает в Техас, чтобы начать всё заново. Будто он был брошенным щенком, и у меня не было права жалеть себя.
— Я знаю, ты можешь в это не поверить, Саша, но ты всё ещё дорога мне. Ты была матерью моего сына.
Я решаю притвориться, что он этого не говорил. Я плотнее укутываюсь в куртку, оглядывая улицу. Нет никаких признаков парня, который напал на меня в музее. Но это ничего не значит. Он может ждать где-нибудь в дверном проёме, готовый наброситься на меня, когда я пройду мимо. Я действительно недовольна, что Эндрю здесь, но чёрт. Идти с ним в какое-нибудь безопасное место, чтобы подождать Рука, лучше, чем идти туда одной. Я смотрю на него, удерживая зрительный контакт, возможно, самый длинный за три или четыре года.
— Ты действительно хочешь убедиться, что я в порядке?
Ему хватает смелости выглядеть задетым.
— Да! Конечно, хочу. Боже, я не монстр.
Он монстр. Он взял и завёл ещё одного сына и назвал его Кристофером; хуже уже не будет. Я просто приподнимаю брови.
— Мне нужно попасть к Али. Ты пойдёшь со мной?
На его лице мелькает сомнение. Али устроила ему разнос, когда он уехал из Нью-Йорка. Я могу представить, какой неприятной может быть мысль о том, чтобы увидеть её снова.
— Серьёзно? — он засовывает руки в карманы, наклоняя голову назад и издавая стон. — Ладно. Но внутрь я не зайду.
— Я и не просила. Идём.
Я не объясняю, почему по-прежнему немного хромаю, пытаясь быстро уйти от дома. Я не говорю ему, кому пишу, пока скидываю сообщение Руку и пишу ему адрес Али. Я ничего ему не говорю. Если бы сказала, что прямо сейчас мы в опасности, он бы несомненно бросил меня и снова убежал. Именно так он со всем и справляется.