Рукопожатия границ

Хорст Реннгак НАД ВЕНГРИЕЙ

Двухмоторный пассажирский самолет с венгерскими опознавательными знаками бороздит влажные поля облаков, преодолевая натиск разбушевавшейся стихии. С тех пор как вдали исчезли огни Будапешта, земля внизу зияет непроглядной темью.

Неожиданно в кабине радиста вспыхивает сигнальная лампочка. Радист Янош Сабо включает рацию. Их вызывает аэропорт в Будапеште:

«Внимание, внимание! Предупреждаем машину НА-201. Есть подозрение, что несколько человек из числа пассажиров собираются напасть на экипаж и захватить самолет. Диверсии следует ожидать после вылета с промежуточного аэродрома. Обеспечьте охрану кабины летчика. Дальнейшие указания получите в Сомбатхее».

Человек с наушниками тяжело дышит. Теперь только не растеряться. Он отдергивает занавес, разделяющий кабины радиста и летчика, и подходит к первому пилоту. Торопливо сообщает содержание радиограммы. Второй пилот, Ференц Хибар, берется за ракетницу. Это единственное оружие в кабине. Он задумчиво взвешивает ее в руках, как будто старается определить ценность ракетницы в бою, который, возможно, предстоит.

Затем Хибар достает из бортового журнала список пассажиров. Он изучает каждое имя. За каким же скрывается враг? Во всяком случае, было бы неплохо хоть разок взглянуть на их лица.

Второй пилот направляется в пассажирскую кабину. Стараясь не обращать на себя внимания, осматривает сидящих.

Ференц Хибар насчитывает 14 пассажиров. В списке же их 15. Странно. От стюардессы он узнает, что место было оплачено, но при посадке осталось свободным.

Возвратившись в кабину, Ференц устанавливает, что пятнадцатый билет был приобретен Йожефом Кросаком. Почему этот человек не сел в самолет? Шандор, первый пилот, поднимает правую руку и показывает на дверь, которая ведет в помещение для пассажиров. Ференц бесшумно запирает ее на задвижку.

В то время как переулок Михала Танчича в будапештском районе Чепель дремлет в ночной тишине, перед одним из домов останавливается широкоплечий чернобородый мужчина. Он настороженно осматривается и только после этого тихо нажимает на дверную ручку. На втором этаже он трижды коротко стучит в одну из квартир. Вскоре мужчина оказывается в скудно освещенной комнате. Сквозь густые клубы дыма его с любопытством и оценивающе разглядывают четыре пары глаз.

— Есть у вас чай с ромом? — растягивая слова, спрашивает он.

— К сожалению, нет. Может быть, вы не откажетесь выпить кофе со сливками?

— Итак, пароль правильный, — говорит кто-то у печки и подает чернобородому руку.

— Бекер, — еле слышно называет себя тот и садится. — Сейчас же перейдем к делу. Мое время ограниченно. Кто из вас Франтишек Ларне?

— Это я, — гудит верзила со шрамами на лице.

— Вы уже объяснили, в чем заключается операция «Буревестник»?

— До мельчайших подробностей. Но мы охотно послушали бы, что произойдет по ту сторону границы.

— По ту сторону все подготовлено. Если операция увенчается успехом, вас будут послезавтра чествовать как героев и все газеты напечатают ваши имена и портреты.

— А как обстоит с этим самым? — перебивает молодой парень, потирая большой палец указательным.

— Можете не беспокоиться: пять тысяч каждому и в придачу место на нашей радиостанции.

— «Свободной Европы»?

— Совершенно верно. Три дня тому назад в Мюнхене сам мистер Кондон, шеф радиостанции, твердо обещал мне это. «Мы занимаемся Венгрией гораздо больше, чем вы можете себе представить, — сказал он мне. — Именно поэтому мы усиливаем венгерский отдел. Мы охотно возьмем сюда ребят, если они ловко обстряпают свое дельце».

Йожеф Кросак пересекает здание аэровокзала и направляется прямо к камере хранения ручной клади. Передав через барьер одной из черноглазых кладовщиц футляр со скрипкой, он небрежно прячет багажную квитанцию в карман пальто. Покупает в кассе билет на самолет. Выпивает стакан вина в закусочной. Тем временем в камере хранения аэровокзала нагромождаются чемоданы. Большая полка свежеокрашена, и поэтому вещи, сдаваемые на хранение, Юлишка Фердёш ставит друг на друга. Когда кто-то из пассажиров требует обратно свой чемоданчик, Юлишка пытается вытащить его из груды багажа, но терпит при этом неудачу: скрипичный футляр с номером 02214, который лежит сверху, срывается вниз и с глухим стуком ударяется о каменные плиты пола. Она нагибается, чтобы поднять футляр, и только теперь видит, что он треснул от удара. Вместо скрипки в нем оказывается что-то длинное, обернутое промасленной бумагой. Кончиками пальцев она приподымает бумагу и видит стальной ствол. Юлишка цепенеет от ужаса. Мужчина, который ждет чемодан у раздаточного окна, отшатывается, когда Юлишка с грохотом опускает перед ним заслонку.

— Извините, пожалуйста, один момент, — взволнованно просит она и стремглав бросается к телефону.

Минутой позже появляется милиционер из охраны аэродрома.

— В футляре для скрипки лежит автомат, — волнуясь, говорит Юлишка.

Милиционер спешит к телефону и требует соединить его с управлением госбезопасности.

В то время как старший лейтенант Карел Едьёр из службы безопасности принимает все меры для задержания еще неизвестного ему хозяина скрипичного футляра, Йожеф Кросак докуривает в закусочной свою сигарету. Он тщательно разглаживает багажную квитанцию номер 02214, которую машинально скатал в трубочку, затем оплачивает в камере хранения и идет к окошку.

У кладовщицы Юлишки Фердёш от волнения сдавливает горло, когда у нее в руках оказывается квитанция с номером 02214.

Она возбужденно кивает головой стоящим в багажном отделении мужчинам, которых Кросак не может видеть. После этого снова высовывается в окошко.

— При всем желании я не могу найти ваш багаж, — говорит она. — Потрудитесь, пожалуйста, войти сюда сами: может быть, вы его разыщете.

Йожеф Кросак нагибается и проскальзывает через низкую дверь. Прежде чем он успевает что-либо осмыслить, на запястьях его рук защелкиваются стальные наручники. Четверть часа спустя арестованного допрашивают в управлении госбезопасности.

— Не играйте в молчанку, — советует ему допрашивающий офицер. — Что вы собирались делать с автоматом?

— Поверьте мне, кто-то сыграл со мной злую шутку, — торжественно уверяет Кросак. — У меня договор с Пуста-Баром в Залаегерсёге. Завтра вечером я обязан приступить там к работе в эстрадном оркестре. В моем футляре не было никакого оружия, я положил туда свою скрипку. Еще мой отец был музыкантом и играл на ней. Она, так сказать, наша семейная реликвия. Должно быть, все это какое-то недоразумение.

— Стало быть, приглашены играть в Залаегерсёге? — спрашивает офицер с оттенком иронии. — Мы это немедленно проверим. В конце концов нам нет никакого смысла удерживать вас здесь, если только ваши показания подтвердятся. Вы что же, собственно, одни ангажированы или этот Пуста-Бар нанял еще музыкантов?

— Я собирался с тремя коллегами… — отвечает задержанный и внезапно замолкает на полуслове. «Окончательно раскис, проболтался», — думает он.

— Вы хотите сказать, что трое ваших коллег вылетели самолетом в Залаегерсёг? — спрашивает офицер.

Кросак кивает, затем замыкается в себе и больше не отвечает ни на один вопрос.

— Ну, что вы установили? — такими словами встречает лейтенанта майор управления госбезопасности Матьяш Гаркаш, когда тот прикрывает за собой дверь.

— Товарищ майор, мы связались по телефону с Залаегерсёгом и выяснили, что Пуста-Бар там действительно существует. Однако о музыканте Йожефе Кросаке, так же как и о трех других, никто ничего не знает.

— Едва ли следовало ожидать чего-либо иного, — говорит майор и, задумавшись, подходит к окну, из которого открывается вид на Дунай. Затем поворачивается к молодому офицеру: — Своим сообщением вы задаете нам ряд серьезных вопросов. Для чего потребовалось Кросаку пронести в самолет автомат под видом скрипки? Быть может, и другие «музыканты» также спрятали оружие в своих чехлах?

— Возможно, они готовят ту же бандитскую затею, что и три месяца назад, когда в Мюнхен был угнан транспортный самолет.

— Это можно предположить. Однако я считаю маловероятным, чтобы нападение последовало сразу после вылета из Будапешта. Это было бы слишком далеко от государственной границы. Скорее всего, бандиты попытаются овладеть машиной после промежуточной остановки в Сомбатхее. Оттуда рукой подать до австрийской границы. Но мы слишком долго рассуждаем. Мы должны быстро принять решительные меры. Что вы предлагаете?

— До Сомбатхея примерно сто восемьдесят километров. Это около сорока минут полета. Машина вылетела пять минут назад. Следовательно, в нашем распоряжении остается всего лишь тридцать пять минут. Нам следовало бы немедленно информировать наших товарищей из местного управления в Сомбатхее. Двое, еще лучше трое из них должны в качестве пассажиров сесть в самолет, когда он приземлится на промежуточном аэродроме. В случае нападения на экипаж они одержат верх над бандитами и обеспечат возвращение машины в Сомбатхей.

— Правильно, это самый верный вариант. Поймать с поличным. Сейчас же займитесь этим делом.

Лейтенант поднимается.

— Постойте, еще вот что. Распорядитесь, чтобы летчиков срочно предупредили по радио и предложили им соблюдать величайшую осторожность. А теперь торопитесь. Дорога каждая минута.

Перед директором мюнхенского аэродрома стоит капитан разведки американских военно-воздушных сил.

— Через два-три часа на вашем аэродроме произойдет выдающееся событие. После опасного побега здесь приземлится венгерский пассажирский самолет. Оставьте для него свободную посадочную площадку.

— Нет ничего легче, мистер Томпсон, не извольте беспокоиться, — лебезит человек за письменным столом, — стартовая дорожка номер пять в вашем распоряжении.

— Поставьте наготове двух крепких парней. В самолете несколько венгров, которые прибудут в свободный мир не по своей воле. Во избежание всяких недоразумений имейте в виду: наши люди — музыканты и совершают гастрольную поездку. Естественно, что такая сенсация должна стать находкой для пропаганды. Как только увидите машину, немедленно обзвоните все здешние редакции. О том, что я тут был, конечно, забудьте. Заявите корреспондентам, что вы узнали о венгерском самолете только тогда, когда он уже стоял на летном поле.

Над аэродромом в Сомбатхее моросит дождь. Голос из репродуктора сообщает, что самолет, прибывший из Будапешта, через десять минут вылетает в Залаегерсёг.

Переждав, пока сойдет часть пассажиров, трое мужчин взбираются по приставному трапу и исчезают в самолете. Мужчины разваливаются в удобных креслах с мягкой обивкой. Улыбаясь, они оставляют без всякого внимания совет стюардессы привязаться к сиденьям.

Незадолго перед вылетом один из них обменялся несколькими словами с пилотом и занял место у двери в кабину, второй — в одном из средних кресел, и третий расположился позади двух мужчин, по-видимому музыкантов, судя по футлярам с инструментами, лежащими у них на коленях.

— Смотрите, самолеты! — вдруг кричит один из «музыкантов» и показывает пальцем в окно.

В то время как некоторые пассажиры прижимаются к стеклу, «музыканты» вскакивают со своих мест. В руках у них пистолеты.

— Не шевелиться!

Для острастки один из «музыкантов» стреляет в потолок.

— Руки вверх! — гремит позади чей-то голос…

Пока старший лейтенант Лукас в нескольких словах объяснял испуганным пассажирам, что произошло, предварительно показав удостоверение офицера службы безопасности, младший лейтенант Надь рассказал обо всем летчикам.

Опытный американский разведчик капитан Томпсон напрасно ожидал в этот день звонка с мюнхенского аэродрома. Стартовая дорожка номер 5 осталась пустой.

Перевод В. Мазохина.