Русская народная сказка

СКАЗКИ О ЖИВОТНЫХ

Сказки о животных любят дети и взрослые. В репертуаре каждой матери есть непременно несколько таких сказок. Бесхитростные сюжеты легко запоминаются, знакомые образы кота, детуха, зайца вызывают живое восприятие и эмоциональный отклик. Поэтизация привычного заставляет. ребенка по-новому смотреть на мир.

Мир зверей может быть интересен и сам по себе, но в сказках он одухотворен и домыслен человеческим воображением. Мир зверей предстает в них как форма выражения мыслей и чувств человека, его взглядов на жизнь. Говорящие животные, рассуждающие и ведущие себя, как люди, становятся поэтической условностью, которая помогает более точному выражению миропонимания.

Сказки, о животных — один из древнейших жанров фольклора. В них переплелись рассказы о происхождении зверей и птиц, о брачных, отношениях между животными и людьми, мифы о тотемных животных и пр. Так, сказку о медведе, который с угрожающей песней «Скрипи нога, скрипи, липовая,» идет расправиться со стариком и старухой, ученые выводят из обычая обрядового поедания частей священного животного. Сказки о животных представляют собой сложный сплав разнохарактерных и разновременных элементов. Отголоски первобытных верований соседствуют в них с живыми наблюдениями над повадками зверей и птиц. Например, охотники давно заметили, что «лисица делает сама себе нору только в таком случае, когда нет поблизости от того места, где она хочет поселиться, чужой норы, которой юна в состоянии завладеть»[68]; в сказках лиса также всегда стремится захватить чужое жилище — волка, зайца, козы. Многие сказочные мотивы, несомненно, навеяны «охотничьими рассказами». Таковы, возможно, мотивы «ловля рыбы хвостом», «лиса притворяется мертвой» и др. Ряд сюжетов («Лиса-исповедница», «О Ерше Ершовиче») явился переделкой книжных повестей XVII–XVIII вв.[69]

Сказки о животных, так же как волшебные и бытовые, обладают своей спецификой, выражающейся не только в своеобразии художественных образов, композиции, поэтических приемов, но и в той роли, какую они играют в жизни общества. Если волшебная сказка стремится к воспроизведению общественного идеала, к решению проблем добра и зла, любви и ненависти, ориентируясь в основном на восприятие взрослого человека, то задачи сказок о животных — иные. Сказки о животных вводят человека в круг первых жизненно важных представлений, объясняют сущность многих явлений, знакомят с характерами и взаимоотношениями людей. Эта познавательная сторона ощущается едва ли не во всех сказках. Не случайно ряд сказок строится на перечислении предметов и явлений, которые показаны через свои свойства и бытовые функции. Так, в сказке «Смерть петушка» курица просит у реки воды, чтобы отпоить петушка, река посылает курицу к липе, чтобы та дала ей лист, липа просит сходить к девушке попросить ниток, девушка отсылает курочку к корове за молоком, корова просит взять сена у сенокосов, сенокосы просят сходить к кузнецам и сковать косу, кузнецы посылают к угольщикам за углем. «Снесла курочка уголье к кузнецам, кузнецы сковали косу; снесла косу к сенокосам, сенокосы накосили сена; снесла сено к корове, корова дала молока; снесла молоко к девке, девка дала нитки; снесла нитки к липке, липка дала листу; снесла лист к речке, речка дала воды; снесла воду к петушку: он лежит, ни спышит, ни сдышит, подавился на поповом гумне бобовым з*рнятком!» (Аф., № 69).

В этом небольшом событийном отрезке показана повседневная жизнь деревни; животные, предметы и люди поставлены в определенную зависимость между собой. Так в простом сказочном сюжете раскрываются причинно-следственные связи, диалектика жизни.

Показывая и объясняя, сказки учат. Но поучение в них облечено в столь совершенную поэтическую форму, так тонко действует на психику, эмоции, обращено больше к чувству, чем к разуму, что позволяет вместе с занимательным сюжетом незаметно усваивать назидание. Дети в деревне часто остаются одни в доме. Бесконечные повторения матери «сиди дома» вряд ли подействуют так, как сам собой напрашивающийся вывод сказки о петухе, который ослушался наказа кота, высунулся в окошко и попался в лапы хитрой лисы.

Все это объясняет преимущественную ориентацию сказок на детскую аудиторию, а также особенности содержания и поэтики сказок.

В сказках о животных все буднично и просто. Пространственный мир ограничен обстановкой русской деревни. Число действующих лиц умещается в небольшом перечне хорошо знакомых животных и птиц.

«Сказка о животных имеет дело только с горизонтальным плоскостным пространством, она вся развертывается на земле, заполнена земными потребностями и интересами…»[70] Круг проблем, которые приходится решать действующим лицам, удивительно заземлен: как выманить петуха из дома, утолить голод и выбраться из ямы-западни, каким образом перезимовать в лесу. Но, очевидно, не эти проблемы определяют особенности содержания. Это лишь ситуации, которые становятся средством выявления характеров персонажей, их взаимоотношений в критические для них моменты.

Животные в сказках думают и говорят. Одухотворение природы, идущее от анимистических воззрений, давно стало привычной поэтической условностью, допускаемой многими жанрами фольклора — балладой, волшебной сказкой, песней, заговорами и др. Таким образом, ни сами персонажи — животные, ни их способность думать и говорить не являются особенностью только сказок о животных. Но если в волшебных сказках, песнях, заговорах животные никогда не являются главными действующими лицами, они выступают или в роли чудесных помощников (волшебная сказка)[71], или как чисто условные персонажи, помогающие раскрыть душевные переживания человека, то в рассматриваемых сказках животные — герои, на;их взаимоотношениях строится сюжетное действие.

Таким образом, взаимоотношения говорящих и думающих животных и составляют сущность фантастического в этой группе сказок. Отсюда весь круг изображаемых предметов и явлений, несмотря на ярко выраженный бытовой характер, воспринимается как художественный вымысел. «Жил-был кот да баран, у них был петушок. Вот они пошли лыки драть; пришла лиса под окошко к петушку и говорит: «Петушок, петушок, золотой гребешок…» Петушок выглянул; она его унесла. Он дорогой и кричит: «Кот да баран! Меня лиса несет за высокие горы, за темные леса». Они услыхали, воротились и отняли петушка» (Аф., № 38). Сказочная условность усилена эмоциональной выразительностью. Юмористическое отношение к персонажам придает даже драматическим событиям (смерть петушка, козлят, лисы) характер веселой небылицы, переводит устрашающие концовки то в легкое назидание, то в план эпической констатации, при которой гибель персонажей изображается как нечто естественное и обычное в этом мире.

Пожалуй, наиболее разработаны характеры персонажей в сказках о животных. Не случайно любую подмену персонажей в сюжетах мы легко замечаем и воспринимаем это как нарушение традиции. Если в волшебных сказках все животные имеют единую характеристику, что определено их сюжетной функцией — ролью чудесных помощников, то в сказках о животных каждый из образов получает индивидуальную разработку.

Действующие лица сказок — дикие и домашние животные — медведь, волк, заяц, лиса, собака, кошка, коза, конь, а также птицы, рыбы и насекомые. Каждый из персонажей — это образ вполне определенного животного или птицы. Характеристика действующих лиц основана на наблюдениях за повадками, манерой поведения зверя, его внешним обликом. Эта характеристика всегда оценочная, оценка же дается с позиций человека. Так, собака изображается как умное животное, преданное человеку, в коте отмечена леность, петух — криклив, самоуверен и легковесен. Хищные животные противопоставлены домашним животным и человеку. Такая оценочность ведет к обобщенным характеристикам, она объясняет и известные отступления от реальных представлений о характере того или иного зверя. Так, охотники считают волка хитрым и опасным зверем, но в сказке он, напротив, всегда изображается глупым, его легко обмануть— лиса крадет у него масло, бабы избивают коромыслами. «Волк — дурень» — так отзывается о нем сказка. И, это понятно, так как сильный и жестокий враг крестьянина должен быть осмеян. Так страшное перестает быть страшным.

Аналогичную оценку получает и медведь, очень ловкий, сильный и неустрашимый зверь. В сказках о медведе его неуклюжесть и неповоротливость переносятся на характер и определяют манеру его поведения. Вздумал медведь с мужиком сеять репу, просит дать ему «верхушки» — и получает ботву. «Мужик всю зиму ел, а медведь с голоду помирал». На другой год посеяли пшеницу. «Теперь ты бери верхушки, — сказал медведь мужику, — а мне коренья». Мужик всю зиму ел, а медведь едва с голоду не помер» (Аф., № 25).

К лисе заметно двойственное отношение. Она — разбойница, «кума» медведю и волку, но она умнее и хитрее всех остальных зверей, что не может не вызывать определенной симпатии к ней. Живость и ловкость придают ей обаяние, в отношении к лисе играет роль и эстетический фактор: нарядная, яркая шкурка, изящная узкая мордочка. Основная ее черта — хитрость, которая, видимо, обусловлена ее природной осторожностью. Незаметно пробраться в курятник, стащить петуха, полакомиться в деревне сметаной, воспользоваться добычей более сильного зверя — обычные «проделки» лисы. Уступая в силе и размерах волку и медведю, она тем не менее легко обманывает их. Но при всем том лиса стремится сохранить добрые отношения и с медведем, и с волком, а при случае и с человеком. Отсюда ее вторая черта, ставшая нарицательной, — лицемерие.

Лес — это та сфера, где с наибольшей очевидностью проявляется власть сильного, потому-то сказки для выражения социальных конфликтов охотно прибегают к иносказанию. Таковы сказки о лисе, исповедовавшей петуха, о коте-бурмистре, которому медведь и волк несут взятки.

Хищникам — медведю, волку, лисе — противопоставлены заяц, мышь, лягушка, — все мелкие лесные животные и птицы. Здесь сказка использует противопоставление, строящееся по принципу сильный — слабый, хищник — нехищник, антитеза усиливается и чисто зрительным восприятием: большой — маленький.

Вместе с тем сказка показывает столкновение хищников между собой. Несмотря на то что все они «кумовья», лиса, волк и медведь безжалостны друг к другу: лиса обманывает волка и медведя, подставляя их под удары людей. Такого разобщения нет ни в лагере мелких лесных зверей, ни среди домашних животных. Напротив, их характеризует готовность прийти на помощь друг другу. В этом отношении сравним две сказки — «Звери в яме» и «Зимовье зверей». В лесную яму проваливаются заяц, лиса, волк и медведь, «стали они горевать, как им еду добывать. Лисица и говорит: «Давайте-ка голос тянуть; кто не встянет — того и есть станем». Вот начали тянуть голос; один заяц отстал, а лисица всех перетянула. Взяли зайца, разорвали и съели. Проголодались и опять стали уговариваться голос тянуть: кто отстанет, чтоб того и есть… начали тянуть; только волк отстал, не мог встянуть голос. Лисица с медведем взяли его, разорвали и съели. Только лисица надула медведя: дала ему немного мяса, а остальное припрятала от него и ест потихоньку. Вот медведь начинает опять голодать и говорит: «Кума, кума, где ты берешь себе еду?» — «Экой ты, кум! Ты возьми-ка просунь себе лапу в ребра, зацепись за ребро — так и узнаешь, как есть». Медведь так и сделал, зацепил себя лапой за ребро, да и околел» (Аф., № 30).

По-иному ведут себя домашние животные, попав в беду. В лесной избушке поселились бык, баран, свинья, гусь и петух; узнала про это лиса, «захотелось петушком полакомиться, да как достать его? Лиса поднялась на хитрости, отправилась к медведю да волку и сказала: «Ну, любезные куманьки, я нашла для всех поживу: для тебя, медведь, быка; для тебя, волк, барана; а для себя петуха»… Лиса привела их к избушке. «Кум, — говорит она медведю, — отворяй дверь, я наперед пойду, петуха съем». Медведь отворил дверь, а лисица вскочила в избушку. Бык увидал ее и тотчас прижал к стене рогами, а баран зачал осаживать по бокам; из лисы и дух вон». Так же встречают волка и медведя (Аф., № 64).

Сила дружбы, готовность помочь слабому отмечены во многих сказках. На помощь зайцу, которого лиса выгнала из избушки, приходят собака, лошадь, бык, петух. Храбрый петух пугает лису и выгоняет ее из избушки. Так смелость и отвага берут верх над хитростью и коварством.

Безусловно, все эти фантастические рассказы о животных наводят на раздумья, заставляют переосмыслить сюжетные ситуации, за образами зверей увидеть людей, их взаимоотношения.

Обобщенно-оценочные характеристики персонажей сказок о животных сделали основные образы — лисы, медведя, волка — нарицательными, что позволило проводить прямые аналогии с характерами людей. Интересно отметить случай подмены образа животного образом человека. В одной из сказок — «За лапоток — курочку» (Аф., № 8) рассказывается о хитрой лисе, которая заставляет хозяев, пустивших ее на ночлег, менять ей лапоток на курочку, курочку на гусочку, гусочку на барашка, барашка на бычка. Во многих других записях вместо лисы фигурирует хитрая старуха, и это выглядит органично, так как в данной сказке принцип создания образов аналогичен бытовой сказке.

Перенесение свойств человека на животных объясняет также, почему введение в сказку о животных образа человека как одного из действующих лиц не противоречит ее художественной системе. В сказке «Вершки и корешки» идет состязание не просто между человеком и медведем, а между знанием и незнанием, созидающей и разрушительной силой. Приоритет всегда отдается человеку. В другой сказке лиса учит мужика, как убить медведя, за услугу же требует мешок кур; мужик в мешке привозит собаку и наказывает вымогательницу.

Таким образом, сказки о животных вдвойне интересны — как фантастические рассказы о животных и как своеобразные притчи.

Сказочные образы раскрываются в сюжетном действии. Но каждый из сюжетов разрабатывает характер на основе традиционных представлений об образе. Сюжетные ситуации, внося новые оттенки в традиционные характеры, создают полнокровные образы, обладающие богатством индивидуальных свойств. Так, лиса, встретившись с котом, петухом или волком, всякий раз ведет себя по-разному: то кокетливо, то приторно-ласково, то необыкновенно участливо. Но^: вместе с тем она остается хищницей, помышляющей лишь о своей выгоде. Решив съесть у волка мед, опа проявляет не только хитрость, но и выдумку, вдохновенно разыгрывая то роль повитухи, то добродетельной кумы. «Жили-были кум с кумой — волк с лисой. Была у них кадочка медку. А лисица любит сладенькое; лежит кума с кумом в избушке да украдкою постукивает хвостиком. «Кума, кума, — говорит волк, — кто-то стучит». — «А, знать, меня на повой зовут!» — бормочет лиса. «Так поди сходи», — говорит волк. Вот кума из избы да прямехонько к меду, нализалась и вернулась назад. «Что бог дал?» — спрашивает волк. «Початочек», — отвечает лисица» (Аф., № 9).

Волк в этой сказке — домовитый, добродушный и глуповатый хозяин. Но он не вызывает сочувствия, так как за этой характеристикой стоит традиционное представление о нем как о жестоком хищнике.

Часто в сказках используется эффект неожиданного. Медведь и волк пугаются урчания кота, петух выгоняет лисицу из избушки зайца. Алогизм ситуации в корне меняет привычное представление об образах и характере взаимоотношений персонажей, ведет к комическому осмеянию врагов — медведя, волка, лисы, заставляет пересмотреть отношения между сильным и слабым.

Богатство характеров, по-разному проявляющих себя в тех или иных ситуациях, расширяет идейное содержание сказок, уводит их от морализирования, однозначности понимания образов и конфликтов и тем самым отличает их от басен с их категоричностью оценок, ярко выраженной дидактикой.

Будучи иносказаниями, сказки о животных в зависимости от состава аудитории допускают различные толкования. Так, сказка о Теремке будет восприниматься детьми как забавная история, веселая игра; эта же сказка взрослыми будет пониматься иначе. Она может трактоваться и в социальном плане, и применительно к какой-то конкретной ситуации. Можно даже предположить, что иносказательность сказки — отвлечение от ее конкретного содержания — будет тем большей, чем развитей аудитория.

Но сказка остается сказкой. В том-то и сложность художественного вымысла сказок о животных, что за действиями лисы, волка, петуха, строящимися по аналогии с поступками людей, предстают именно волк, лиса, петух. Перенесение образов, конфликтов целиком в сферу реальности может привести к обеднению и неверному пониманию сказки как аллегории, основывающейся на отвлеченных характеристиках и однозначности толкования образов.

К аллегорическому иносказанию приближаются сатирические сказки о животных, пришедшие в фольклор уже в эпоху сложившихся классовых отношений. Это сказки «Лиса-исповедница», «Кот — хозяин сибирских лесов», «Орел и ворона», «О Ерше Ершовиче», ставящие в центр повествования явления социальной жизни, главным Образом вопросы судопроизводства. Большинство сатирических сказок восходит к книжным повестям XVII–XVIII вв. В лубочном и устном изложении повести эти получили подлинно народную интерпретацию, приобретя форму и стиль традиционных сказок о животных.

Сказка «Лиса-исповедница» — это яркая сатира на исповедь — церковный суд. Ласково заманивает лисица петуха: «Я тебе, Петенька, добра хочу — на истинный путь наставить и разуму научить. Вот ты, Петя, имеешь у себя пятьдесят жен, а на исповеди ни разу не бывал. Слезай ко мне и покайся, а я все грехи с тебя сниму и на смех — не подниму». Петух стал спускаться ниже и ниже и попал прямо лисе в лапы. Схватила его лиса и говорит: «Теперь я задам тебе жару!» (Аф., № 15). Образ лисы-исповедницы легко раскрывается. Характеристика ее полностью согласуется с народной характеристикой попов, которая прослеживается во многих жанрах фольклора — сатирической песне, бытовой сказке, святочных играх. В чешских народных представлениях есть пьеса «Казнь петуха», своим содержанием прямо перекликающаяся с русской сказкой. П. Г. Богатырев так передает ее содержание: во время представления актер, играющий священника, пародирует молитву. Потом следует пародия на исповедь; священник подходит к петуху и ведет с ним тайный разговор.

«Повесть о Ерше Ершовиче» сочинена, по всей видимости, человеком, прекрасно знавшим технику судопроизводства и потому сумевшим показать закулисную атмосферу разбирательства судебных дел с их доносами, ябедничеством и волокитой. В сказках персонажи (рыбы) получили образные характеристики: «ершишко-кропачишко», «ершишко-пагубнишко», «рыба-сом с большим усом», «налим-рыба губы толстые, брюхо большое», (Аф., № 77), «ершишка-ябедничишка», «Петр-осетр», «плотичка-сиротичка» (Аф., № 78). В народной традиции сказки обрастали присказками, шутливыми концовками, прибаутками, менялся сам стиль, приближаясь к живой разговорной речи. «В некотором царстве, в некотором государстве, король на королевстве, на ровном месте, как на бороне, выехал ершишка в липовых санишках, в берестяных лаптишках. Становился этот ершишка на калиновый мостишко, мостишка обломился, ершишка в воду ввалился и напросился к Щуке-Калуге ночь переночевать, день передневать, платье пересушить и все крепости пересмотреть» (См., № 107). Злобный ерш, неправедно завладевший озером, превращается в сказках в ершишку, фигуру ничтожную, чьи угрозы оказываются мыльным пузырем. Прибауточная концовка о ловле «ершишки», выдержанная в тоне балагурной народной речи, выражает народное отношение ко всякого рода ловкачеству и сутяжничеству. «Пришел Богдан — ерша бог дал. Пришел Егорка — стащил ерша на горку. Пришел Антон — убил ерша гантом. Пришел Антроп — повесил ерша на строп. Пришел Тереня — принес дров беремя. Пришла Марина — ерша помыла. Пришла Ирина — ерша сварила. Пришел поварь — ерша пробал. Пришел верблюд — разлил ерша на семь блюд. Пришел кот Иаков — всего ерша смякал…» (См., № 107).

Сатирические сказки сохранились в небольшом количестве текстов, что объясняется утратой актуальности тематики и характером иносказания, близкого к аллегории, не допускающего двоякого понимания. Весь интерес таких сказок сосредоточен на подтексте, форма является лишь средством критической оценки существующих явлений.

Но не эти сказки определяют специфику данной жанровой группы, а те многочисленные, широко известные сказки, где эстетическая функция, вытекающая из сказки как фантастического рассказа о животных, превалирует над назидательностью или сатирическим обличением.

Сказки о животных раскрывают перед человеком тот круг первых жизненно важных представлений, которые помогают перейти к пониманию более сложных общественных проблем. Это первые серьезные произведения народного искусства, которые, доставляя эстетическое наслаждение, в то же время заставляют мыслить, обобщать, проводить параллели между сказкой и реальностью.

Чтобы сделать доходчивыми, ясными идеи, подчас простые (необходимость послушания, нелепость хвастовства и др.), подчас сложные (возможность победы над сильным врагом), необходима ясность формы.

А. И. Никифоров, исследуя текстовую сторону детских сказок (среди которых большинство — сказки о животных), отмечает небольшой размер текста, стойкость сюжетной схемы, простоту и элементарность сюжета, а также особенности композиции[72].

Пожалуй, только в сказках о животных композиция отличается такой ярко выраженной функциональностью. Все звенья сюжетов построены таким образом, чтобы с предельной полнотой в коротком эпизоде вскрыть сущность явлений, передать характер взаимоотношений персонажей.

Наиболее просты сказки одноэпизодные. Сами ситуации обусловлены традиционностью характеристик героев. В небольшом эпизоде обыгрываются основные черты персонажей — хитрость лисицы, глупость волка и т. п. Гиперболизация свойств определяет необычность, фантастичность поступков. Это тот принцип построения сюжета, который найдет развитие в бытовой сказке. Лиса притворяется мертвой, мужик бросает ее на воз с рыбой, лисица выбрасывает всю рыбу из саней. Старик, приехав домой, хвалится старухе находкой — «какой воротник привез я тебе на шубу» (Аф., № 1), но находит пустые дровни. Сюжет исчерпан. Но в этой миниатюре прекрасно обыгран и характер лисы, и преждевременная радость старика и старухи.

Однако часто сказка прибегает к контаминации, которая основана на последовательном сцеплении однотемных сюжетов. События связываются аналогичными по характеру действиями одних и тех же персонажей. Некоторые из таких контаминаций стали традиционными. Так, постоянна контаминация сюжетов «Лиса крадет рыбу из саней», «Волк у проруби», «Битый небитого везет». Их объединяют однотипные действия персонажей в разных сюжетных ситуациях. Каждая из ситуаций не только подтверждает уже данную характеристику, но л вносит дополнительные штрихи в образы. Не столько корысть, сколько желание посмеяться над глуповатым волком определяет поступки лисицы. Выдумка, лукавство, которые она при этом проявляет, располагают слушателей в ее пользу. Мягкий юмор сглаживает остроту конфликта, вносит разнообразные эмоциональные оттенки в повествование.

В основе сюжетного построения многих сказок лежит мотив встречи.

«Конкретное разнообразие сюжетов отдельных сказок жанра определяется, так сказать, вторичными действиями, обрастающими осевое действие — встречи»[73].

На многократности встреч строится композиция таких сказок, как «Лиса-«плачея», «Ледяная и лубяная хатка», «Колобок» и др. Порядок появления животных («встреч») определен идейным замыслом сказок: старик идет нанимать плакальщиков по старухе, отвергает услуги медведя, волка, зайца, но пленяется жалобным пением хитрой лисы; или заяц просит выгнать лису из его дома сначала коня, затем собаку, петуха. Цепочка всегда замыкается встречей с внешне безобидным, но на самом деле смелым (петух) или коварным (лиса) животным, которое и разрешает ^сюжетный конфликт. Значимость последнего звена является одним из важнейших сюжетных и композиционных приемов этого типа сказок.

Особое своеобразие сказкам придает варьирование одного и того же мотива — просьбы, обращения, которые передаются в прозаической или стихотворной форме. Повторяющаяся жалоба зайца на лису, песенка колобка всегда даются с небольшими вариациями, которые создаются прибавлением к основному ядру песенки или просьбы все новых элементов. Так, колобок в своих хвастливых песенках всякий раз перечисляет все новые свои «победы»:

Эти повторы служат лейтмотивами сказок, они усиливают напряженность действия, эффектно подготавливая неожиданную концовку: угрозы лисы пугают коня, собаку, быка, но лиса пугается петуха; колобок благополучно уходит от старика и старухи, медведя и волка, но попадает на зубы «ласковой» лисе.

Непредвиденность развязки, разрушающая логически развивающееся действие, определяет комизм ситуации, что сглаживает драматическую развязку сюжета.

Особой формой композиции, специфичной для сказок о животных, является кумулятивное[74] построение действия. Кумулятивная композиция есть последовательное, цепочечное соединение сюжетных элементов. Причем каждый последующий элемент значительнее предыдущего. Такой тип композиции наблюдается в сказках «Теремок», «Репка», «Звери в санях у лисицы», «Коза с орехами», «Смерть петушка» и др. Каждый вновь присоединяемый элемент (персонаж) нагнетает атмосферу, приближая ее к разрядке; введение конечного элемента приводит к разрешению ситуации, ведущей к «разбору» элементов. В теремке поселяется муха, потом лягушка, ящерица, заяц, лиса, волк, появляется медведь и разрушает теремок — звери разбегаются. Или: дед не может вытянуть репку, зовет бабку, бабка — внучку, внучка — Жучку, Жучка — кошку, кошка — мышку. «Тащили-тащили репку — вытащили и напополам разделили, всем по репке» (Ник., № 130). «Разбор» может быть мгновенным («Теремок», «Репка») или постепенным («Звери в яме», «Смерть петушка»).

В этих сказках много от игры. Не случайно этот тип композиции, как отмечает Э. В. Померанцева, распространен в детских считалках, потешках, шутливых песенках, некоторых ритуальных произведениях фольклора у разных народов мира, что свидетельствует об архаичности этого типа композиции и о бытовании такого рода произведений в детской среде.

Кумулятивное построение действия позволяет показать и логически увязать между собой ряд предметов или лиц (информативная функция). Этот тип композиции способствует и более четкому выражению идейного содержания: утверждение дружбы, силы коллектива («Теремок», «Репка») или, напротив, высмеивание общечеловеческих недостатков, например подверженность панике, бестолковость. Такова сказка о курочке, которая, услышав гром, в панике кричит: «Бежите, бежите, стреляють, паляють, нас убивають!» Бежала, бежала — попадается ей навстречу зайчик: «Куды, курицька, побежала?» — «Стреляють, паляють, нас убивають». Бежали, бежали — попадается лиса, далее к бегущим присоединяются волк, медведь. «И они бежали, бежали, да в яму и пали» (Ник, № 31).

Той же функциональностью определен и отбор изобразительных средств. Сказки о животных показывают будничную жизнь деревни: старик на дровнях везет мороженую рыбу, бабы утром идут к проруби за водой, старик ищет плакальщицу по старухе, звери по лесной дороге едут в санях, ломается «завертка» в упряжи бычка, лиса и журавль приглашают друг друга в гости и т. д. Эта повседневная жизнь составляет не только фон событий, но органично включается в само действие. Этот хорошо знакомый рассказчику и слушателям мир не требует красок. То, что известно, легко представляется, никогда в фольклорном произведении не описывается, а лишь называется. Воображение дорисует ситуацию во всех подробностях. Эта особенность распространяется и на художественные образы. Потому-то ни петух с его ярким оперением, ни огненная лиса не получают в сказках красочного описания. Эмоциональная оценка создается иными — скупыми, но чрезвычайно выразительными средствами.

Так, в сказках животные часто получают собственные имена: кот — Котофей Иванович, лиса — Лизавета Ивановна, волк — Левон Иванович, медведь — Михайло Иванович (Аф, № 40), козел — Козьма Михайлыч (Аф, № 46) и др. Величание зверей по имени и отчеству усиливает пародийность, которая вызывается расхождением между образом животного и человеческим именем. Этот художественный прием находит аналогии в других фольклорных жанрах, и прежде всего в загадках, где предмет часто определяется через собственное имя, созвучное названию загадываемого предмета или животного или одному из его внешних признаков: петух — Кукарей (Сад., № 1630), кот — Лапий (Сад., № 1637), Уритий (Сад., № 1634), уж — Дрон Дроныч (Сад., № 1681).

Художественное своеобразие одной из лучших русских сказок — «Теремок» — определено использованием прозвищ животных, что позволяет сказке отойти от простой регистрации персонажей. Поэтические характеристики помогают запомнить и саму сказку и животных. Прозвища даются по тому же принципу, что и названия животных в загадках, т. е. по их определяющим признакам или функциям. В сказке: муха — шумиха, комар — пискун, мышь — из-за угла хлыстень, лягушка — на воде балагта, заяц — на поле свертынь, лисица — на поле краса, собачка — гам-гам, волк — из-за кустов хап, медведь — лесной гнет (Аф., № 83). В загадках: «из-под кустышка хватыш» — волк (Сад., № 1598), «всем пригнетыш» — медведь (№ 1607), «через путь прядыш» — заяц (№ 1613), «нос долог, голос тонок» — комар (№ 1711), «летит царица из норицы…» — мышь (№ 1637).

Более традиционны для сказок о животных эпитеты: медведь — толстопятый, толстокожий, косолапый, заяц — косой, волк — серый. Но таких эпитетов немного. При характеристике образа сказка больше опирается на речь персонажей.

«Передавая речи персонажей, — пишет В. П. Аникин, — сказочник стихийно руководствуется пониманием и чувством того психологического устремления, которое соответствует их речам, влияет на эти речи и выражается в них. За угаданным душевным состоянием говорящих персонажей следуют не речи, только передающие смысл суждений, но также речи, которые соответствуют психологическому строю высказывания, внутреннему состоянию персонажей»[75]. При этом становится важным не только что, но и как они говорят.

При всей кажущейся свободе построения диалога речевые характеристики создаются использованием определенных традиционных приемов. Один из них — звукоподражание, образуемое особыми созвучиями, четкой обозначенностью интонационных ударений. Так, в крике петуха, попавшего в зубы лисицы:

— не только слышится петушиный клекот, но и звучит отчаяние, призыв о помощи.

Иным предстает петух в сказке «Лиса» и заяц». Решив выгнать лису из избушки зайца, петух горделиво поет, и песенка его отзывается самоуверенностью и решительностью:

Сказка «Лиса и тетерев» вся построена на диалоге, передающем льстивую, чуть выжидающую и хитроватую речь лисы и бормотанье невозмутимого и простоватого тетерева: «Бежала лисица по лесу, увидала на дереве тетерева и говорит ему: «Терентий, Терентий! Я в городе была». — «Бу-бу-бу, бу-бу-бу! Была, так была». — «Терентий, Терентий! Я указ добыла». — «Бу-бу-бу, бу-бу-бу! Добыла, так добыла!» — «Чтобы вам, тетеревам, не сидеть по деревам, а все бы гулять по зеленым лугам». — «Бу-бу-бу, бу-бу-бу! Гулять, так гулять». — «Терентий, кто там едет?» — спрашивает лисица, услышав конский топот и собачий лай. «Мужик». — «Кто за ним бежит?» — «Жеребенок». — «Как у него хвост-то?» — «Крючком». — «Ну так прощай, Терентий! Мне дома недосуг» (Аф., № 31).

Речь персонажей подчеркнуто буднична. Но именно тот факт, что говорят-то не люди, а животные, и создает комизм. Живость, особую выразительность речи придают до обращения, словесные и синтаксические повторы, восклицательно-вопросительные формы, суффиксация. Лиса съедает у волка масло. «Ахти беда! — волк завопил. — Ахти беда! Кто масло съел, толокно сзобал?» А лиса: «Волченек-голубок! На меня не подумай». — «Полно ты, кума! Кто подумает на тебя!» И тем дело решили, а голода не заморили» (Аф., № 11).

Наиболее полно идейно-художественный замысел сказок о животных реализуется в устном исполнении. А. И. Никифоров в драматизации этих сказок видел проявление их жанровой сущности. Устное исполнение — это не только форма бытования сказки, но и средство обогащения художественных образов. «Основная задача здесь, — как отмечает Н. И. Савушкина, — показать, выявить при помощи драматизации внутренние качества персонажа, раскрыть и довершить его характеристику, данную в поэтическом тексте, а также в какой-то степени воссоздать обстановку, в которой развертывается фабула сказки, вернее, помочь ее мысленно воссоздать»[76].

Наличие прямой зависимости драматизированного образа, создаваемого в процессе рассказывания сказки, «от ее сюжета и текста» позволяет говорить не только об «условно-типическом» изображении, но и об известной традиционности отдельных жестов, интонаций. Так, речь зайца всегда передается плачущим голосом, лиса говорит вкрадчиво, льстиво, чуть заискивающе, медведь — низким голосом, слова выговариваются медленно, чуть нараспев, это должно как бы соответствовать его тяжелой, раскачивающейся поступи:

Смена характеров в сказке ведет к смене интонаций. Сказочник не просто передает текст, а играет его.

Сказки о животных уже давно сузили сферу бытования, они рассказываются преимущественно детям. Уже в раннем возрасте детей развлекают прибаутками о кошкином доме, сороке-белобоке, о долгоногом журавле, который на мельницу ездил. «Прибаутки, — пишет В. П. Аникин, — стремятся обрести сюжет, но помня, что ребенок не способен на долгое внимание, останавливаются на передаче лишь одного эпизода»[77]:

Особенности содержания, художественных образов прибауток, ритмичность стиха, игра созвучиями сближают их с песенками сказок о животных.

Некоторые из них («Коза с орехами», «Смерть петушка») построены аналогично прибауткам и потешкам. Многие сказки сочетают в себе прозаическую и стихотворную формы («Кот, петух и лиса», «Пение волка», «Колобок»).

Наблюдения над бытованием сказок о животных показали, что для ряда сюжетов, где ориентация на детскую аудиторию особенно очевидна, характерен процесс перехода в жанр «прибаутки» или детской потешной сказки. Это происходит либо в результате открепления песенки от сказки, которая исполняется уже как самостоятельное произведение в виде прибаутки (песенка лисы и кота из сказки «Кот, петух и лиса»), либо вся сказка переводится в ритмическую прозу. Такова, например, сказка про снегурочку, которую старик посадил в сумку и заставил петь песни, или про курочку-рябу и некоторые другие.

В 1972 г. на р. Покшеньге (Пинежский район Архангельской области) в форме детской потешки была записана сказка «Пение волка». Сказки этого сюжета обычно представляют собой прозу с песенными вставками. «Жил-был старик со старухой, были у них мальчик да девочка, семь овец, восьмой жеребец. Раз пришел к избе ихней волк да и завыл:

Жалко было старику овечки, да нечего делать, взял да и отдал волку овечку. На другой день пришел опять волк к избе и завыл…» (См., № 171). Далее повторяется песенка. Всякий раз, как приходит волк, старик выбрасывает ему овечку, и лишь когда у него ничего не остается, запирается от волка или убивает его.

В нашей записи вся сказка представлена ритмической прозой. Распевность, размерность ритма, легко согласующегося с тактом каких-то движений, например покачиванием колыбели, создают монотонность. За мерностью интонаций, ритмичностью, почти дословной повторяемостью одного мотива стирается смысл, и песенка воспринимается преимущественно в ее звуковом оформлении.

Сказки о животных активно бытуют и в настоящее время. Дети не только охотно слушают, но и сами их рассказывают, дополняя сказками, почерпнутыми из книг.

Сказки о животных широко публикуются в многочисленных детских. книжках и школьных хрестоматиях, как правило повторяющих одни и те же тексты. Дети, пересказывая сказки, почти точно следуют оригиналу, чему способствует небольшой размер сказок и ограниченность числа сюжетов. Это объясняет, почему записи сказок о животных имеют лишь незначительные вариантные различия. Стирание в сказках местных особенностей приводит к установлению единого общерусского репертуара сказок о животных, стабильных в сюжетном построении и поэтике.