Русская рулетка (сборник рассказов)

ВОЗВРАЩЕНИЕ ДЖОНА-СЧАСТЛИВЧИКА

Джон гнал свой автомобиль по ночному шоссе на сумасшедшей скорости. Ему было всё равно, врежется ли он в какой-нибудь проносящийся мимо трейлер, кого-нибудь собьет или расшибется в лепешку об одиноко стоящее на обочине, невидимое в пелене безлунной ночи дерево.

Он был зол. И злился на себя. Его раздражению не было предела.

Ему было почти сорок. Сорок. Тот возраст, который он определил для себя, как предельный. Еще в тридцать, будучи на гребне успеха, он везде и всюду повторял: «Если ты к сорока годам ничего не добьешься, на тебе можно смело поставить крест». И вот ему через каких-то три месяца исполнится сорок. И он — никто! Предприимчивый и уверенный в себе коммивояжер Джон Эванс незаметно как растворился в суете будней. От тридцатки до сороковника прошло не десять лет, а, казалось, десять дней. Как один взмах чьей-то руки, как в одно мгновение перевернутая страница его жизни. Раз, — и всё. И ничего. И результата — ноль. Он по-прежнему, казалось, все тот же коммивояжер Джон Эванс, но пустой в душе, бесперспективный, а теперь еще и озлобленный на себя, на свою тупость, на свою недальновидность и бесталанность. Неудачник. Это слово резало без ножа. Это слово, как черной меткой, клеймило беспощадно, глубоко, на всю оставшуюся жизнь. И это было непереносимо. Это было больно: почувствовать себя несвершившимся, осознать, что ты больше ничего не успеешь, ничего не добьешься, что у тебя впереди нет ни времени, ни сил совершить что-нибудь стоящее, важное, такое, чтобы оно принесло тебе хоть какое-то удовлетворение, успокоило душу, привело весь твой начинающий дряхлеть организм в состояние равновесия и согласия. А так предел, о котором он в своем беспечном бахвальстве твердил на каждом углу, наступил, но покоя душе совсем не принес. Только хаос, только раздражение, только злость. Кошмар! Вы не представляете, каким кошмаром может быть хаос в душе! Когда его обнаружишь, когда он, как червь, разъедает твой мозг. Днем и ночью, на улице и дома, через час и через день, неотступно напоминая о себе. Как взведенная террористом бомба: секунды щелкают, время убывает. Сорок лет и — взрыв. Хоть застрелись!

Так думал Джон. И эти мысли сводили его с ума. Он больше не видел ничего хорошего впереди. Никакого просветления. Отчаяние застило его мозг. И чем ближе он подходил к этому, надуманному им самим порогу успеха, не видя стóящих результатов, тем больше и больше раздражался, пока в один из дней не сорвался окончательно, бросился к своему темно-синему «Феррари» и понесся в никуда, на предельной скорости, от себя, подгоняемый ветром и злобой. И гнал теперь, не замечая дороги, благо в полночный час трасса в этих местах была безлюдной. Но все равно он где-то отвлекся, где-то потерял бдительность, за что-то зацепился у обочины, его автомобиль непослушно дернулся, сошел с трассы, съерзнул набок, проелозил несколько десятков футов по направлению движения, пока в конце концов не врезался в какой-то слабо освещенный рекламный щит.

«Добро пожаловать в Лесконсити!» — прочитал Джон, когда с горем пополам выбрался из машины. «Добро пожаловать!» — саркастически усмехнулся он про себя. Авария как-то сбила его злость, раздражение ушло, недовольство исчезло, но им овладело полное безразличие и усталость. Он уже не хотел ничего. Только лечь и уснуть, отдохнуть, выспаться: сегодня был такой безумный день. Он машинально отряхнул со своих брюк пыль и тронулся по направлению к городу.

Лесконсити оказался небольшим типичным городком западных штатов с населением не более десяти тысяч, размещенным вдали от крупных промышленных центров, тихим, пустынным, неприметным, мимо которого проносишься по трассе и через секунду совсем забываешь о нем. Но если ты хочешь уединиться на время, сам ли, с подружкой или с друзьями, такие тихие городки, как Лесконсити, для тебя. Ты снимешь номер в скромном отеле, и тебя никто не спросит, кто ты, что ты здесь делаешь, на долго ли задержишься. Здесь не станут к тебе навязываться, приставать с глупыми вопросами, что называется, «лезть в душу». Здесь ты остаешься один на один с собой, сам по себе, в тишине, покое и уюте. Цивилизация с головокружительной скоростью несется в пропасть где-то за сотни миль отсюда, и рев её сирен, гудков, клаксонов и мобильников не доносится сюда ни эхом, ни отзвуком, ни звуком.

Но беда в том, что весь кошмар цивилизации сидит внутри Джона. Изнутри грызет его печень, жрет кишки, подтачивает мозг и сердце. И какой может быть покой вообще, если вихрь внутри тебя и никуда от его хаоса не деться.

А ведь были когда-то и лучшие времена. Нет, не молодость тогда питала его (о ней он совсем в те времена не задумывался). Уверенность в своих силах, дерзость, напор, целеустремленность, — вот качества, которые всегда двигали им, держали на гребне успеха, не давали ни хандрить, ни распоясываться. Ему тогда всё было по плечу, всё нипочем. Казалось, так будет вечно. Как же он не заметил надлома? Той грани, за которой оказалась пустота и ничто, а дальше — разочарование, боль, обида. Все вместе они съели его оптимизм, его веру в свои силы, стерли с лица обаятельную улыбку, избороздили лицо неприглядными морщинами, не по годам посеребрили виски. На кого он теперь стал похож?

Джон не узнавал сам себя. Смотрел на свое лицо в зеркало в домике, который он снял, и не узнавал. В кого он превратился? В жалкое подобие прежнего уверенного в себе и непоколебимого Джона Эванса. Каким я был? Каким я был?! — словно закричало его пульсирующее в последнем порыве отчаяние. И от этого душевного крика что-то будто нарушилось внутри, что-то стронулось, и из дальних уголков сознания, как из проектора, широким рассеянным лучом сфокусировался в зеркале тот, прежний Джон Эванс, неподражаемый, осанистый, непобедимый — грудь колесом, алмазный блеск в глазах, кривая, сардоническая улыбка, — мне всё по плечу, вы танками меня не удержите, мне даже мира мало! Высветился на мгновение в зеркале тот образ и погас. Быстро, неудержимо, издевательски. И снова из Зазеркалья на Джона смотрел усталый, измученный и безразличный к себе Джон Эванс-нынешний: мятая небритая физиономия, потухший взгляд, залосненные волосы. Джон смотреть на неё не мог. Вошел в комнату, плюхнулся на узкую кровать. «Нажраться, что ли?» — мелькнула подленькая мыслишка, но Джон не ухватился за неё, потому что знал, что это не спасет его. Лучше, наверное, просто лечь и выспаться. Утро, как говорится, вечера мудренее. За черной полосой непременно наступит белая. Надо только поверить в это. Надо только… Джон уже ни во что не мог заставить себя верить. И что самое страшное, не мог ни на секунду даже выбросить эти темные мысли из головы. Мысли, ведущие в пустоту…

Джон присел на единственную в комнате кровать и тупо уставился в пол. Затем зачем-то выдвинул верхний ящик прикроватной тумбочки и обнаружил в нем дешевый рекламный буклет интимных услуг местных гетер. С засаленных донельзя страниц на него смотрели лучащиеся красотой и молодостью девицы, одна лучше другой, в мастерском исполнении фотографа-профессионала. Каждая из них в ореоле легкого флёра словно кричала: позвони мне, приди ко мне, смотри, сколько во мне того обаяния, той красоты, — жизни, которой так не хватает тебе. Возьми меня, насладись мной, и с моей молодостью, с моей энергией тебе передастся и моя жизнерадостность, мой задор, моё желание жить и быть счастливой!

«А чем черт не шутит?» — подумал про себя Джон, вдруг и правда кто-нибудь из них хоть на один день утешит его, придаст энергии, вдохнет в его бренное тело новой силы. Чем черт не шутит?

Джон выбрал одну из понравившихся ему девиц и набрал соответствующий ей номер телефона.

— Через десять минут я у тебя, Джон, — закончил на том конце трубки сладкий бархатный голос.

Каких-то десять минут. Десять минут, и прокисший Джон Эванс исчезнет на какое-то время в небытие. Зато прежний, неподражаемый и непобедимый Джон Эванс-счастливчик заблистает во всем своем прежнем великолепии!

Через десять минут в дверь его домика тихонько поскреблись, Джон настежь распахнул дверь и пригласил к себе войти длинноногую блондинку с пышными вьющимися волосами. Конечно, она не так сияла молодостью и красотой, как на рекламной буклете, но Джон Эванс-прежний, отчаянный и любвеобильный бой, уловил в засасывающих васильковых глазах путаны тот блеск, который сулил именно то, в чем он так остро в данный момент нуждался: жажду жить и умереть в полете. Только так: на взлете жизни, в эпицентре энергии!

Джон Эванс-сияющий довольно улыбнулся, пропуская девушку вперед. Жаль, нет шампанского, в свое время он так изящно откупоривал шампанское, ловко, эффектно, непередаваемо.

Джон посетовал, что нет шампанского.

— Как же нет, — мило улыбнулась девушка. — Если оплатишь, шампанское нам доставят.

— Без проблем, — сказал Джон, радуясь удачному вечеру.

Девушка быстро набрала номер какого-то телефона, и еще через десять минут шампанское вместе с бокалами стояло у них на тумбочке.

«Сервис по полной программе», — усмехнулся про себя Джон. Ему всё это начинало нравиться. Он потянулся к бутылке и изящно и ловко, как в старые добрые времена, откупорил бутылку, хлопнув негромко, но эффектно. Девица для приличия наигранно ойкнула, прижала хрупкие ладони к груди и залепетала быстро-быстро слащавое: «Ой какой ты молодец Джон как у тебя это здорово получается какой ты сильный и ловкий»…

В другой обстановке Джон-неудачник давно заткнул бы ей рот, бросив едкое: «Заткнись, дура!», но Джону-счастливчику сейчас даже притворная лесть была бальзамом на душу. И девица будто уловила это желание Джона, затрещала еще чаще, еще звонче, безостановочно, без умолку, заводя Джона все больше и больше, пока наконец не настало то мгновение, когда он почувствовал, что уже больше не может терпеть, что ему хочется завалить эту пустышку на кровать и раствориться в ней. Он поначалу так и сделал, но, упав на постель, вдруг почувствовал какое-то странное головокружение.

«Ах, стерва, — подумал он сразу, — неужто что-то подсыпала в шампанское». Он знал о некоторых «таких» девицах, которые пользовались подобными грязными способами грабить клиентов. Но доза, видно, была для Джона недостаточной. Он рассвирепел, схватил девицу за волосы и закричал:

— Ты что это, сука, поиграть со мной захотела?!

Девица дико заверещала, и в ту же секунду — как будто нарочно стоял под дверью — в комнату ввалился какой-то верзила. Но с Джоном не так-то легко справиться, даже если в нем засела унция яда. Он быстро отшвырнул от себя девицу и молниеносно вскочил на ноги.

Что было потом, описать трудно. Откуда Джон взял силы завалить дородного громилу, а потом еще и дать девице такую оплеуху, что она, как бейсбольный мячик, отлетела к стенке, трахнулась об неё и медленно сползла вниз, как едкая текучая масса. И тут Джон остановился. Остановился и почувствовал, как отъезжает. Наверное, снотворное все-таки начало действовать. Значит, не таким крепким оказался Джон, как казался. Но разве можно ему сейчас спать. А вдруг кто-нибудь из этих мошенников очнется первым? Разве он в состоянии будет что-либо сделать, хоть как-то защититься? Ему надо бороться. Бороться и, может даже, уйти отсюда. Бежать. Пока никто его не застукал здесь. Джон понимал это, но не смог сделать и двух шагов. Тело его непослушно раскисло и тоже опустилось на пол. Джон будто провалился куда-то.

Когда он очнулся, ничего не изменилось: верзила с вывороченной шеей по-прежнему лежал рядом, девица с разбитой головой — по другую сторону кровати.

Джон ужаснулся. Ему сейчас не хватало только трупов! Боже, за что ему всё это? Мало того, что и так жизнь наперекосяк, еще и это. Джон пришел в уныние. С трудом поднялся, чувствуя, как ломит всё тело, и сел на кровати. Что делать? «Что делать?» — мотыльком в голове билось отчаяние. Конечно же, первым делом надо посмотреть, нет ли кого поблизости. Мозг Джона еще не окончательно заплесневел. Джон поднялся, подошел к двери, открыл её и выглянул наружу. Гостиничный двор был пуст. Неподалеку от его домика чернел слабый силуэт спортивной машины. Людей видно не было.

«Что дальше? — снова подумал Джон, закрывая дверь. — Что дальше?» — спросил он себя, остановившись у зеркала и глядя на свое усталое, измученное ночным происшествием лицо. И вдруг оно словно преобразилось. Опять, как несколько часов назад, зеркало будто засветилось легким туманным ореолом, и на его фоне вырос Джон Эванс-прежний, уверенный в себе, бескомпромиссный, безоглядный, авантюристичный и деятельный. Он улыбнулся коварно своим крепко сжатым упрямым ртом, и Джон Эванс-сомневающийся больше ни в чем не стал сомневаться. Он, казалось, наконец-то нашел потерянный когда-то ключ от запыленной шкатулки, в которой пребывали доселе все его самые боевые качества. И теперь он твердо знал, что делать и куда двигаться дальше. Но сначала, само собой разумеется, надо все здесь привести в порядок. К тому же интуиция ему подсказывала, что машина во дворе принадлежит этому беспечному верзиле, подавившемуся приторной слюной самоуверенности. А интуиция Джона-счастливчика никогда не обманывала!