Русская рулетка (сборник рассказов)

КЛУБ СКОРБЯЩИХ ЖЕН

Барри Митчелл собрал на столе все необходимые для работы бумаги, уложил их в портфель и спустился со второго этажа на кухню, где его жена возилась с завтраком. Она опять, казалось, встала не с той ноги. Увидев его, насупила брови, забормотала под нос что-то нечленораздельное и громче заскребла засаленную сковороду.

Барри уже привык к ее постоянному недовольству и ворчанию, к вечному стенанию по поводу их совместной «обесцвеченной» жизни, поэтому и сейчас пропустил едкие слова мимо ушей и уселся за небольшой столик посреди кухни. За пятнадцать долгих лет супружеской жизни он научился держать себя в руках и не отвечать на упреки жены упреками. А их у него тоже могло найтись предостаточно, ведь супруга его не только как человек оказалась невежественной, но и как хозяйка — никудышней и безалаберной.

Конечно, это, ставшее уже хроническим, брюзжание порой выводило Барри из себя, но сегодня, накануне важной деловой встречи, он старался оставаться спокойным и как мог сдерживал себя, чтобы не сорваться. Однако пригоревшие бобы и консервированный шпинат с душком, которые она поставила перед ним, расстроили его. Он неохотно поковырялся в тарелке, с досадой бросил вилку на стол, поднялся и, не сказав ни слова, вышел из кухни, несмотря на несущиеся вслед упреки.

Машины Дюка Фергюссена, его друга и коллеги по работе, еще не было видно. Барри свернул за угол 4-ой линии и уныло замер на кромке дороги. Длинные руки висели, как плети, черный кожаный портфель, приобретенный по случаю и доставивший некогда так много радости, теперь, казалось, сгибал его всей своей тяжестью.

Осень разыгралась не на шутку: позолотила лиственницы, обагрила клены, но Барри было не до этой красоты. Он ловил себя на мысли, что до сих пор несмотря ни на что любит жену. Хотя, как ему кажется, любит в ней только ту очаровательную и жизнерадостную девушку, с которой познакомился пятнадцать лет назад. А теперешняя её метаморфоза (отчего только?) просто убивает.

— Что ты сегодня какой-то потерянный? — обратил внимание на мрачное состояние друга Дюк, едва Барри забрался в салон его «ягуара». — Опять Карина?

Барри кивнул.

— Да, брат, не завидую тебе, уж кто-кто, а я тебя прекрасно понимаю: помнишь, как моя меня постоянно доставала? Спасу нет! А тут стала посещать какой-то женский клуб и изменилась на глазах: ни слова упрека, ни фразы укора. Возвращается оттуда как заведенная, всю посуду до блеска вычистит, в комнатах начнет убирать — пылинки не найдешь, и все бубнит под нос: «Всё будет хорошо, всё будет хорошо…», как будто сама себя успокаивает — аутотренинг своеобразный. Но по мне пусть лучше это долдонит, чем меня пилит. А в постели стала — угнаться не могу, будто молодость к ней вернулась.

Барри слушал Дюка рассеянно, невидящим взором смотрел в окно.

— А вообще, послушайся моего совета: тебе от этого отстраниться надо. Не думай — и всё. Сейчас дело надо сделать. Настройся на предстоящую беседу, у тебя же настоящая хватка, я против тебя тигра беззубая. Хочешь, по пути в какой-нибудь бар заскочим, дернем грамм по сто, тебе и полегчает. Дорога дальняя, выспишься.

Барри повернул голову к другу.

— Заскочим сначала в автосервис, узнаем, что там с моей тачкой, а потом — куда угодно, только умоляю: не гони, как бешенный, ты же знаешь, я страх как не люблю, когда ты изображаешь из себя Шумахера.

— Вот и ладно, — довольно произнес Дюк, радуясь, что Барри всё-таки нашел в себе силы вернуться на землю…

Весть о том, что Дюк Фергюссен разбился, как молнией поразила Барри. Он узнал о его гибели, вернувшись из командировки. Весь отдел только об этом и гудел. Обстоятельств и подробностей никто толком не знал, все основывалось на догадках и пустых умозаключениях.

Барри вернулся домой, не помня как. Карина встретила его привычным коротким, ничего не выражающим «привет, как съездил…» Даже не поднялась с дивана, так и сидела, когда он вошел, положил на тумбочку в прихожей портфель, сел рядом в кресло. Он был белее бледного.

— Что-то случилось? — спросила она бегло, оторвавшись на секунду от дамского бестселлера.

— Случилось, — как потерянный ответил Барри. — Дюк разбился.

— А, знаю. Еще вчера, — так невозмутимо произнесла Карина, как будто Дюк был не их близким знакомым, а каким-то абстрактным маклером из малознакомого Лесконсити. — Хильда звонила мне вечером. Я ночевала у нее.

Барри с удивлением посмотрел на жену:

— Ты так спокойно об этом говоришь.

— А что я должна, по-твоему, делать: волосы пеплом посыпать, если он был твоим другом?

Цинизм Карины возмутил Барри, но он не хотел вступать с ней в перепалку, поднялся только, открыл бар, вынул оттуда бутылку виски, не разбавляя содовой, отцедил стопку и залпом выпил.

— И потом, знаешь же: всё, что ни делается — к лучшему. Всё будет хорошо, — добавила она к прежнему.

Барри уставился на нее, как на диковину. Где-то он уже слышал это выражение. Постой, постой, его, кажется, по словам покойного Дюка, частенько произносила Хильда, после того как вступила в какой-то женский клуб. Карина что, тоже стала его посещать? Хотя чему удивляться, он совсем почти не уделяет ей внимания. И все же Барри спросил, не стала ли она членом какой-нибудь претенциозной организации безгрудых феминисток, — уж слишком откровенным холодом в отношении знакомых мужчин от нее отдает. (Чего скрывать, невозмутимость Карины в такой ситуации резанула и он сознательно захотел ее уколоть.)

После этих слов Карина обожгла его таким колючим взглядом, что Барри даже стало не по себе. Возникло такое ощущение, будто он вторгся в какую-то тайную, запретную для него область ее нового существования; будто зацепил в ней какую-то скрытую, чувствительную струну, которая в одно мгновение задрожала встревожено и возмущенно. Это не понравилось ему. Что-то явно изменилось за время его недолгого отсутствия, Карина стала другой. Неужели он просмотрел момент ее перерождения? И в ту же минуту застывшая маска на лице Карины преобразилась, кожа лица обмякла, губы растянулись в плотоядной улыбке, (хотя, как он заметил, глаза так и остались колючими) и примиренчески произнесли:

— Ладно Барри, я прекрасно понимаю, что ты сегодня сильно устал, переволновался; смерть близкого друга вывела тебя из себя. Извини, если обидела, не держи на меня зла, пойди отдохни, всё будет хорошо.

Барри пошел к себе. «Всё будет хорошо. Всё будет хорошо», — повторял, поднимаясь на второй этаж.

Что говорить, каким огромным, неописуемым ударом явилась для Барри смерть друга. Несколько дней он ходил сам не свой. Они с Дюком росли на одной улице, вместе становились на ноги, понимали друг друга с полуслова.

А каким великолепным партнером Дюк был в деле, разве заменишь его теперь кем? Нелепая смерть. Символическая смерть, — Дюк ведь обожал скоростную езду, в дороге и погиб. Это он, Барри, когда садится за руль, едет положенные шестьдесят миль в час, но Дюк, старина Дюк, предпочитал выжать из любой колымаги по максимуму. Барри перестраховывался, как перестраховывался всегда и во всем. И сейчас, когда прошедшие события так вымотали его, ехал вообще чуть ли не сорок. По сравнению с полетом Дюка, его каракатица тащится как черепаха. За сколько можно добраться из центра до загородных коттеджей? Полчаса, пятнадцать минут, двадцать? Дюк добирался за десять. Засекал специально. Для скептиков и неверов. Барри тоже поначалу верил с трудом, пока сам не убедился.

Барри решил срезать путь от офиса в центре до восточной окраины города, свернул на улицу Адама Смита и вдруг заметил промелькнувшую сбоку жену. Нет, он не мог ошибиться, это ее серый шерстяной пиджак и черная шляпка. Что она делает здесь в такое время дня?

Барри притормозил и хотел было сдать назад, как увидел в зеркало заднего вида, что Карина торопливо скрылась в одном из близлежащих подъездов. Барри не стал подъезжать к нему, а наоборот свернул в один из проулков и припарковал машину возле тротуара. Ему стало любопытно, куда так спешила жена? Или, может, она все-таки заметила его и попыталась скрыться?

Конечно, он вряд ли придал бы серьезного значения простому факту обнаружения жены в городе, если бы не весь букет предшествующих её странностей. Что с ней произошло? Почему она так резко изменилась?

Барри задавал себе один вопрос за другим, двигаясь по тихой улице. Остановился у неприметной, почти слившейся с цветом фасада серой двери, сбоку которой на стене была прикреплена ярко-алая табличка с надписью крупными черными буквами «Персефона» и чуть ниже мелкими — «женский клуб».

«Странное название для женского клуба, — подумал Барри. — Ладно назвать клуб в честь богини любви или Дианы-охотницы, но в честь жены мрачного Аида, владыки подземного царства, — надо быть или больным человеком, или совершенно циничным». Но ведь Карина такой не была, что тогда привлекло ее сюда?

Барри вошел в фойе клуба. Оно представляло собой узкое помещеньице с ведущей на второй этаж раздваивающейся лестницей. Барри стал подниматься по одной из них, задрав голову и прислушиваясь к звукам наверху. Неожиданно раздались громкие прощающиеся голоса и вслед за ними ритмичный стук по ступеням женских каблучков. Опасаясь быть застигнутым, Барри, крадучись как можно тише и быстрее, поспешил к выходу и юркнул в одну из соседних лавок. Над ним звонко прозвенел колокольчик. Стоявший за одной из стоек дородный мужчина с пышными усами и в выпачканном черном фартуке обернулся на звук и, увидев Барри, расплылся в широкой улыбке и спросил, не желает ли тот сделать какой-либо заказ.

— Да, да, желаю, — даже не задумавшись, сказал Барри и только после этого осмотрелся. Как оказалось, случайно он попал в мастерскую по изготовлению надгробных плит, стел и памятников, которые в самых различных вариантах сгрудились у противоположных стен скромной погребальной лавки.

— Что хотите заказать? — приблизился к Барри усатый. — Все образцы перед вами. Индивидуальные, нетиповые заказы оплачиваются, соответственно, выше. На ваше усмотрение есть мрамор и гипс, гранит и камень. Что предпочитаете?

Барри стало неловко, что его принимают не за того, кого надо, но и на улицу сейчас он выйти не мог: даже бетонные стены зданий в этом районе имеют глаза. Надо было как-то растянуть время, и Барри, немного замявшись, сказал:

— Мне всегда было интересно узнать, как работают резчики по камню. Надо, наверное, иметь невероятную силу, чтобы высекать рельефы на граните или мраморе.

Не ожидая, он, видимо, наступил на больную мозоль хозяина заведения. Усатый, очевидно, считал себя не просто ремесленником, а человеком пытливым, творческим. Он тут же углубился в историю зодчества, в шумерскую клинопись на глиняных табличках, египетские иероглифы на стенах пирамид и храмов, древнегреческие барельефы. Барри не останавливал его, наоборот, подстегивал все новыми и новыми вопросами, оттягивая время. Между делом из праздного любопытства поинтересовался и самой мастерской, давно ли она у него, прибыльное ли дело. Ответ усатого наводил на определенные мысли.

— Когда я только переехал в этот район, — сказал хозяин мастерской, — заказы были очень редки. Я был один и вполне справлялся со всем. Но вот после того, как по соседству со мной открылся женский клуб, дело стало быстро поправляться и даже, я бы сказал, активно процветать. Вы же видите, у меня уже работают шесть человек, — усатый пригласил Барри во внутренние помещения, где, собственно, и находилась мастерская.

— В чем же секрет такого соседства? — полюбопытствовал Барри.

— Я не сую нос в чужие дела и не интересуюсь, чем занимаются дамы в том клубе, но знаю, что собираются в нем в основном женщины, чьи мужья либо умерли, либо погибли, либо находятся при смерти.

Барри удивленно посмотрел на усатого.

— Есть и такие, что заказывают надгробия еще не умершим?

— А что тут такого, — философски ответил усатый, — когда всё уже ясно. От судьбы не уйдешь. А мне выбирать не приходится: они заказывают, я выполняю.

Тут Барри увидел готовое мраморное надгробие Дюка Фергюссена. К горлу подступил комок. Еще несколько дней назад они пили в баре пиво, ели креветки, — теперь его нет.

— Вас это удивляет? — продолжал лепетать усатый.

— Да нет, — после вздоха ответил Барри, — просто я хорошо знал этого человека. Он был замечательным товарищем.

— Сочувствую, — приглушенно произнес усатый. — Мне говорили, он много страдал. Рак буквально изъедал его день за днем. Представляю, как мучилась его бедняжка жена. В этом клубе скорбящих жен она, наверное, только и находила утешение.

Барри изумленно посмотрел на владельца мастерской.

— Как вы сказали?

— Клуб скорбящих жен. Так у нас на улице прозвали «Персефону».

— Я не о том. Отчего, вы сказали, умер Дюк Фергюссен?

— Как отчего? Известно: от рака поджелудочной железы, тут нет никакого секрета?

Барри онемел. Это было для него новостью. Что происходило здесь? Что за клуб такой скорбящих жен, где жены заказывают живым мужьям памятники? И что там нашла Карина?

Барри приблизился к одному из подмастерий, который возился с глыбой красного гранита, взглянул через его плечо и глазам своим не поверил. Ловкий каменотес выбивал последние цифры на надгробной плите. А вся надпись кратко гласила: