Русские - собиратели славян

А начнем мы с небольшого эссе. Оно посвящено событию, которое летописи наши признают ключевым в истории образования государства Русь — того пресловутого призвания варягов Рюрика, с которого будто бы оно и началось.

Правда, как было сказано в предыдущей работе, ничего особенно ключевого в этом событии не было. Так, очередное вторжение скандинавов в Приладожье, после которого началось очередное правление пришлых норманнов на Руси. Ничего особенно не изменившее в тех раскладах отношений между русскими факториями и между русскими факториями и местным населением, что уже существовали до Рюрика. Гораздо более «государствообразующим» было вмешательство неких русов в степную войну между венграми, печенегами, болгарами и хазарами, что бушевала в конце IX века. Ибо именно тогда русы — точнее, уже начальные русские — реально подчинили себе первые местные племена и стали собирать с них дань. Иными словами, от более или менее справедливого обмена при факториях перешли к прямому государствостроительству путём захвата земель с их населением.

Но коли уж Рюрик с подачи летописей стал сакральной фигурой русской истории — рассмотрим в полухудожественном-полудокументальном осмыслении, как могли протекать начальные со-

бытия государственного генезиса на Руси. С комментариями, конечно. После чего, надеюсь, мы сможем увидеть, что никакой сакральности в «призвании варягов» не было. Это именно лишь одно из событий в долгой судьбе России. Через подобные мы сами не так давно прошли. А частью — и проходим…

Итак, скандинавы прибыли в места, где жили финны и кривичи, нашли с ними какой-то модус вивенди и стали вести себе мирную жизнь ремесленников и земледельцев. Ну, насколько в те времена вообще можно было говорить о мирной жизни.

Идиллией ту полную тревог и обороны действительность вряд ли можно назвать. Но, судя по археологическим следам, нападения, грабежи и даже уничтожение Ладоги — например, словенами в конце VIII века — ничего не могли изменить ни в географическом, ни детерминированном им экономическом положении города. Да, удачное место, где есть ход — и выход — к арабскому серебру, а местное население верхом богатства считает раскрашенные стеклянные «глазки», не могло не привлекать внимания «реальных пацанов». Нет, они, конечно, тоже прекрасно понимали разницу в ощущениях от прикосновения к шее куньей шкурки — и острия стрелы. Просто в сложившееся разделение труда они предлагали включить собственное торговое предложение. Не отличающееся, впрочем, уникальностью: «Делиться надо».

Но эту-то ситуацию мы с вами — кто уже что-то соображал в 1990-х годах — наблюдали своими глазами. Да, чтобы убедить некоего упрямца, ему могли и спалить его торговую палатку. Но это было нерационально. Проще было упрямца завалить, а прибыльное предприятие — вместе с разбитной хохлушкой в качестве менеджера по продажам — оставить за… под собой. Так что и в древности, как и сейчас, сначала приходили глупые бандиты — те же словене, что не нашли ничего лучшего, как Ладогу сжечь и вырезать. А потом глупые умирали — и далеко не всегда от старости, — а приходили бандиты умные. Которые хоть тоже без пожаров и разрушений не обходились, но кадровую и производственную базу не разрушали. Да и «хохлушки», надо полагать, научились в дни смены эффективных собственников уходить на больничный в леса и болота.

ИТАК:

Хотя мы и знаем, что образование Руси не было одномоментным событием, а длительным процессом, хотя мы и знаем, что «призвание варягов» хотя и возможно, хотя и не противоречит имеющимся научным данным, на деле было, скорее всего, агрессией каких-то скандинавов в рамках межнорманнской борьбы за обладание Ладогой как входом в транзитное и товарное пространство будущей Руси, хотя мы и понимаем, что сам Рюрик, вероятно, является позднейшей выдумкой, а его призвание — политически мотивированной вставкою… — хотя мы всё это и знаем, но принимаем данную легенду в качестве отправной точки…

Глава 2.1. Нежданный визит

..И ладно бы вчера что серьёзное праздновали! А то так, в Бирку съездили…

Не до визитов сейчас было. Тем более — не до визитов чужаков. Но именно в самое это время Хрёрекру донесли, что некие послы из Альдейгьюборга желают-де сообщить ему нечто важное.

— Пошли их!.. — угрюмо рыкнул измочаленный головной болью ярл.

Трэль, что принес известие, нерешительно потоптался на пороге.

— Вообще-то они сказали, что это принесёт тебе много серебра, — растягивая звуки, прогнусавил он.

В хорошей реакции парню не откажешь — осколки кружки разлетелись аккурат за его головой. Если б не успел наклониться, могло быть интересно…

Хотя нет. Такому черепу…

Слуга с упрямой покорностью продолжал топтаться в дверях. Трэль был из Смоланда — земли, которая неизвестно кому принадлежала, хотя датские конунги думали, что им. Пару лет назад он похитил девку у крепкого бонда. По согласию или нет, неизвестно. Но факт, что свадьбу сыграть не успели: девка возьми и помри. Может, любви слишком бурной не выдержала. Или простудилась. Скорее, последнее. Какая уж там буря — у этих смоландцев…

Отец девушки обвинил парня сразу и в похищении, и в убийстве. Тому доказать свою правоту не удалось, а денег заплатить виру не было. Так что он, не дожидаясь вполне предсказуемого продолжения, дал тягу. И в конечном итоге прибился к роду Хрёрекра.

Хрёрекр ему, правда, никаких гарантий не давал — ради чего связываться с кровниками? Но парень предпочёл остаться, угнетая своей верностью. Похоже, тихонько приворовывает, собирая на виру. Но с этим приходилось мириться — трэлъ был бойцом неплохим, а подмоченная биография позволяла хорошо держать его в руках.

Так что если он сейчас упирается, значит, есть у послов что-то действительно любопытное…

— Локи тебя забери, — безнадёжно пожелал слуге Хрёрекр, снова берясь за кувшин. — Только пускай ждут, пока я оклемаюсь…

Тут необходимо первое пояснение.

Понятно, что всё вышеизложенное — не более чем художественная картинка, призванная… А вот что призванная?

В принципе, только к тому, ради чего и пишется эта книга — показать историю на уровне здравого смысла. Описывать черепки да фибулы, выдавать концепции и теории — на то у нас уважаемая корпорация есть, историки. Но в силу невозможности экспериментальной проверки своих положений эти замечательные люди вынуждены творчески подходить к их обоснованиям и доказательствам. И уже как все творческие люди — влюбляются в свои построения. После чего сосредотачиваются на их защите, охране и обороне.

В результате история в изложении историков приобретает наукообразные признаки, на которых мы останавливаться не будем, ибо в идеале профессиональная терминология тогда хороша, когда её посторонний и понять не может. Но при этом история теряет главное — понимание, что субъектами её выступают не атомы, микробы, производные функции или клетки, а — люди. Не производители черепков для археологических культур и не статистические массы, так удобные для конструирования исторических закономерностей.

Нет, люди. С их чувствами, желаниями, волями, проблемами, страхами. С похмельями — в том числе. Ведь подумать только, сколько роковых — или, наоборот, победных — решений было принято под воздействием паров алкоголя. В той же Античности, например, когда вино дули, как воду, и вместо воды. А сегодня учёные видят в этом проявление исторических закономерностей и даже детерминированности исторического развития!

Так что я здесь буду пытаться смотреть на известные события иначе. Видеть закономерности там, где за них — статистика. И видеть случайные флуктуации там, где события вполне могли сложиться в иной узор, нежели известен нам.

И отделять одно от другого при помощи здравого смысла.

И сразу обнаруживаются первые несоответствия между ним и им и историей.

Давайте вспомним канонический текст летописи, описывающий те события. Возьмём его в самом «ветхом», самом древнем варианте — в Лаврентьевском списке:

[В ] [6370 (862)] Изъгнаша Варѧги за море и не дата имъ дани, и почата сами в собѣ володѣти. ине бѣ в нихъ правды, и въета родъ на родъ, [и] быша в ни* усобицѣ. и воевати почаша сами на сѧ [и] рѣша сами в себѣ. поищемъ собѣ кназѧ. иже бы володѣлъ нами, и судилъ по праву, [и] идаша за море къ Варѧгомъ к Русі. сице бо сѧ звахуть и. варѧзи суть, аско се друзии зъвутсѧ Свое, друзии же Оурмане. Анъглѧне друзіи Гъте. тако и си рѣша. Русь. Чюдь [и] Словѣни. и Кривичи, всѧ землѧ наша велика и wбилна. а нарѧда в ней нѣтъ. да поидѣте кнѧжигь и володѣти н*ми. и изъбращасѧ. ŗ. братьœ, с роды своими, [и] поœша по собѣ всю Русь, и придоша старѣишии Рюрикъ [сѣде Новѣгородѣ]. а другим Синеоусъ на Бѣлѣwзерѣ. а третий Изборьстѣ. Труворъ, [и] ω тѣхъ [Варѧгь] прозвасѧ Рускаœ землѧ Новугородьци ти суть людьe Нооугородьци ω рода Варѧжьска. преже бо бѣша Словѣни. по дву же лѣту. Синеоусъ оумре. а братъ его Труворъ. и приæ власть Рюрикъ, и раздаæ мужемъ своимъ грады, ωвому Полотескъ ωвому Ростовъ другому Бѣлоозеро. и по тѣмъ городомъ суть находн*ци Варѧзи а перьвии насельници в Новѣгородѣ Словѣне. [въ] Полотьски Кривичи. в Ростовѣ Мерѧ. в Бѣлѣωзерѣ Весь. в Муромѣ Мурома, и тѣми всѣми ωбладаше Рюрикъ.

Даже и без археологического подтверждения данный летописный отрывок любопытен. Ибо в деле изучения начальной русской истории он подобен месту крупной, ожесточённой и, похоже, вечной битвы. Этакий Мамаев курган в Сталинграде — пункт столь же решающий, сколь и переходящий из рук в руки в схватках едва ли не рукопашных.

А дерутся вокруг этого летописного Мамаева кургана потому, что он непонятен.

Точнее, непонятно здесь всё.

Первое:

ω тѣхъ [Варѧгь] прозвасѧ Рускаæ землѧ Новугородьци ти суть людьє Нооугородьци ω рода Варѧжьска. преже бо бѣша Словѣни.

Этого разумно понять невозможно. Русская земля от русов — пожалуй, нормально. Точно так во Франции от норманнов появилась Нормандия, а в Англии от данов — Дэнло. Но каким образом прежние славяне стали от рода варяжского? Что кроется за этой фразой?

Загадка вторая: кто такие варяги?

Варягами во времена написания первой русской летописи, в XI веке, называли выходцев из Скандинавии. Что и подтверждает данный летописцем список. Свей — шведы, урмани — норманны, то есть норвежцы, аньгляне — в этих учёные признают датчан, прежних англов. Готы — выходцы то ли с острова Готланд, то ли из земли Гёталанд, тогда ещё не инкорпорированные в состав шведского этноса…

Слово «варяг» писалось с юсом и, стало быть, произносилось как «варенг». Такое слово встречается и у греческих писателей и служит совершенно определенным понятием — у греков под именем Bapayjoi (варанги) разумелись наёмные дружины северных людей, норманнов, служивших в Византии. С тем же значением северных дружин встречается слово Waeringer (варанги) и в скандинавских сагах; арабские писатели также знают варангов как норманнов. Следовательно, «ва-ранги» представляют собою нечто вполне определённое — наёмную дружину норманнского происхождения.

Тогда первый кусок понятен: приплывали некие нехорошие парни из-за моря, викинги из Скандинавии, брали дань. Но однажды местное население на них рассердилось, дани не дало и выгнало прочь. А потом позвало русь.

Но появляется следующая «непонятка»: что такое «русь».

Сказано:

поæша по собѣ всю русь.

Это что ж за русь такая, что её можно «поятъ» сразу всю? Можно ли «поять» всех шведов? Или всех норвежцев?

Весь народ состоит из трёх родов?

Конечно, летопись пытается это разъяснить —

— бо звахуть ты варягы русь, яко се друзии зовутся свее, друзии же урмапи, аньгляне, инѣи и готе, тако и си.

Но попытка явно неудачна. Ибо племени русь никто не знает. Не нашли такого народа в Скандинавии. И в других местах тоже не нашли. Только на Руси. Точнее, на Руси русов тоже не находят.

Тем не менее эта непонятная «русь» захватила и насильственно объединила восточноевропейские славянские племена сначала в одно государство, а затем и в один народ.

В предыдущей книге мы уже говорили об этом, но повторюсь: не странно ли, что столь важное историческое деяние совершили никому не ведомые наёмники (ибо именно так и понимался на Руси термин «варяг»)? А если это были не варяги, то ситуация выглядит ещё интимнее: своё имя стране и народу дали не известные люди, что уже через двести лет после этого подвига добросовестный летописец вынужден был «прописывать» их в Скандинавии! Франков все знают, англов, болгар, аллеманнов-германцев, венгров — а русам вот как-то не повезло.

Ещё загадка — братья Рюрика.

Трувор. Не по-славянски звучит, как и имя Рюрик. Однако и в скандинавской этимологии ему места нет. И имени такого не знают, и смысл его ничего общего с именами не имеет. Варианты расшифровки такие:

trú várar — верные поклявшиеся, давшие обет.

trú vœringi — верные варяги.

Последнее, впрочем, является следствием первого: «варяг» и пошло, собственно, от того, что воин давал обет служить кому-то.

Обет давался, например, так, как описано в саге «Гисли»:

Из почвы вырезался большой кусок дёрна, концы которого оставались на земле. Дёрн приподнимался в середине с помощью копья, древко которого было настолько длинным, что державший его человек вытянутой рукой едва дотягивался до заклёпок наконечника. Приносившие клятву смешивали свою кровь с землёй, находившейся под дёрном. Они преклоняли колени, пожимали друг другу руки, призывая богов быть свидетелями их клятвы.

Всё хорошо. Вот только «верный поклявшийся» — звучит нелепо. И для «клятвы» в тех же сагах чаще всего употребляется слово «еіðr». Оно же — «присяга». Что оставляет лишь одно понимание сути tru várar: присягнувший воин. Солдат. Наёмник. «Верный наёмник» — пожалуй… но только для имени это никак не годится.

А с Синеусом ситуация ещё загадочнее. Ему тоже нет места в скандинавском именослове. Но зато, в отличие от Трувора, — это слово прекрасно укладывается в славянскую этимологию. Причём прозрачнейшим образом!

«Норманнистская» часть учёного сообщества нашла его в предположении, что древнерусский хронист попросту плохо знал язык варягов. И потому слишком вольно истолковал слова некоей предположительно исполнявшейся эпической песни о прибытии/ призвании русов. Саги, то есть. И потому попросту решил, что в не понятом им месте назывались имена. Вот это место, как оно, по мнению исследователей XIX века, должно было звучать в подлинном изложении:

Hrorekr ok sinn hūs ok trú vári.

Что означает:

Рюрик со своим домом и верными воинами.

По если отказываться от имён, то тогда уж от всех. Включая пресловутого Рюрика. И тогда появляется такой вариант:

hróðr rekkr ok sinn hús ok trú vári —

— «славный король co своим домом и верными клятвенниками».

Приемлемый вариант?

Чтобы увидеть, так это или не так, есть смысл спросить самих варягов. То есть в данном случае — скандинавов. Которые в своих сагах не раз обращались к историям захвата власти конунгами, стоящими во главе верных дружин.

Саг этих много, эпизодов с захватом власти и земель — несчитанно, так что подробности анализа текстов мы опустим как избыточные для широкой публики. Нов итоге, если попытаться реконструировать возможную песнь о призвании варягов в Ладогу, пользуясь формулировками саг, то получится примерно следующее:

Hróðrekr konungr var ágætr mjök.

Hann hafði lið mikit

ok margir kappar fóru s

amt með honum.

Þat sama haust alþýða í Garðum bœgðu

ok herjaðu o

k stundum hljópu

þeir í heruð

ok ræntu menn.

Um várit komu sendimenn ór Austrvegum

til Hróðreks konungs með

góðum gjöfum ok stórum.

Austrvegsmenn hétu Hróðrekr konungi

til liðsemd skatti af Garðum.

Þetta var þat bundit eiðum

ok trygðum.

Hróðrekr konungr

samnaði kappa sína

ok huskarla sina

ok trua vœringi

ok hélt liði sínu at herja um Austrvegum.

Þeir Hrórekr konungr

ok kappar hans

áttu átta orrostur,

ok fekk hann sigr í öllum.

Eptir þetta annat sumar

lagði Hróðrekr konungr

land allt undir sik

ok górðisk konungr yfir

Austrvegsmönnum

To есть, в переводе:

Хрёрекр конунг был очень знаменит. У него было большое войско, и многие воины ходили вместе с ним.

В ту же осень люди в Гардах восстали и стали воевать, совершали набеги, грабили людей и убивали.

Следующей весною пришли посланцы из Восточных стран к Хрёрекру конунгу с богатыми и большими дарами. Люди Восточных стран обещали Хрёрекру конунгу за помощь дань с Гардов. Это было скреплено клятвой на верность.

Хрёрек конунг собрал своих воинов и своих домашних мужей и верных клятвенников и пошёл со своим войском воевать на Восток. Здесь Хрёрекр конунг и его воины боролись в 8 битвах, и он победил во всех.

После этого на другое лето подчинил Хрёрекр конунг всю страну и стал королём над миром Восточных стран.

Повторюсь: реконструкция сделана только с использованием фраз, реально встречающихся в сагах. То есть это не перевод летописи на древнессверный, а попытка подыскать аналоги летописному рассказу в образах, сагами используемых.

Поначалу я даже оставлял их в дословном варианте, чтобы добиться вящей точности, пока великолепный в своей язвительности wiederda не высмеял такой подход.

По главное, что — с дословной ли точностью или с приведённой в грамматическое соответствие — «sine hus» и «tru war» в данную реконструкцию подставлены искусственно. На самом деле в сагах такие формулировки не встречаются. Или встречаются так редко, что найти их крайне трудно. Я, во всяком случае, не нашёл.

Что, в общем, говорит о том, что Синеус и Трувор в виде «свой дом» и «верные воины» перевести возможно, но это будет, как говорят профессионалы, «криво». А вот формула: «со своими воинами, домашними мужами и верными наёмниками» — вполне мыслима. Вот только в таком виде не очень она подходит для классической теории о «своём доме и верных воинах».

Но идём дальше.

Варягов-русь призывают в Новгород. И новгородцы суть «от рода варяжска».

Только что?

Только объективная археология свидетельствует, что никакого Новгорода во времена призвания Рюрика ещё не было!

Самый именитый исследователь этого города, академик В. Л. Янин, говорит о главной трудности в понимании происхождения города —

— видимом противоречии между показаниями письменных источников и состоянием археологических материалов по самому раннему периоду в истории Новгорода.

Противоречие состоит вот в чём:

В летописях Новгород упоминается впервые под 859 г. —

— но! —

— …953-м годом датируется самая древняя из построек, исследованная археологами.

Почти сто лет!

Конечно, возможно, какая-то более древняя постройка еще будет обнаружена — сегодня говорится уже о датировке находок 930-ми годами. Но статистику не обманешь: если б Новгород был древнее хотя на век, то за 70 лет плотнейших археологических изысканий что-нибудь из соответствующих древностей уже обнаружилось бы.

Более того, в те годы Новгород не представлял собою единого поселения вообще. На его месте было —

— три изначальных посёлка, политическое объединение которых на определённом этапе сменилось их физическим слиянием.

Это три позднейших городских конца — Славенский, Неревский и Людин. Более того: сами эти концы-поселки представляли собою —

— совокупности отдельных посёлков и усадеб — то, что называлось концом в Новгородской земле ещё в XV в.: группа нескольких деревень, объединённых в административное целое.

Деревни. Важная столица, центр земли, якобы приглашающая Рюрика, представляет собою на деле «группу нескольких деревень»!

Или, например, раскопками обнаружено, что Неревской конец образовался из —

— двух первоначальных посёлков, которые лишь по мере своего расширения слились со временем в одну улицу. До этого их разделял пустырь, постепенно застроенный с обеих сторон.

В общем, не было города, которым якобы так долго управляли предки Гостомысла и куда мог быть вызван его внук-ободрит! Которому, добавим, в благодарность дедушке нечего было бы даже и сжечь, кроме нескольких овинов.

Может быть, существовали на Руси другие города, годные на звание Великого? Нет, и тут остаётся только с сожалением пожать плечами. В древности в Новгородской земле хоть какими-то городами можно было назвать лишь Ладогу и Старую Руссу. При известном великодушии сюда же можно ещё отнести крепость около речки Любша и Рюриково городище.

Но Старая Русса сильно моложе Новгорода (первое упоминание о ней в летописях относится к 1167 году).

Рюриково городище, судя по результатам раскопок, — не более чем дружинно-торгово-перевалочный пункт.

А самый древний и самый «Великий» из всех — Ладога — ив X веке была городком невеликой площадью всего в 6–8 га. Вместе с прилегающими поселениями. И по оптимистичным оценкам. По пессимистичным — площадь её не превышала 2–4 га.

Но и без этого Ладогу — как и Любшу — к указанной легенде пристегнуть сложно. Во-первых, возникла она —

— в балто-финской и саамской среде.

А во-вторых, благодаря хорошо сохранившимся остаткам деревьев хронология Ладоги ясна едва ли не с точностью до года. Дата её основания — 750-е годы. Археологи иной раз даже уточняют—753-й. Дендрохронология позволяет.

При этом культурный облик первопоселенцев Ладоги характерен следующими вещами:

Овальная скорлупообразная фибула, языковидное кресало, колесовидные бляшки, фрагмент железной гривны из перевитого дрота, фризские костяные гребни, бронзовое навершие с изображением Одина, наконец, т. н. «клад» инструментов.

Это всё —

— находит аналогии в североевропейском круге древностей.

Иными словами, Ладогу на землях финских племён основали скандинавы!

Славяне же здесь появляются лишь два десятилетия спустя.

Ну а теперь переведём отрывок о «призвании» на современный язык. И поможет нам в этом последовательный разбор информации, заложенной по этой теме не только в летописи, но и во внеійних письменных источниках, а археологии и даже былинах и сказаниях.

Ключевое слово здесь: информация. В науке об информации — как и в науке о том, как её излагать, — есть одно из ключевых понятий — информема. То есть это тот гран реального содержания, который кроется за теми словами, в которые он укрыт.

Например, хрестоматийное: «Я тебя люблю!» — говорит некий юноша некоей девушке. Говорит, как водится, пылко и немедленно пытается преодолеть ректильную паузу посредством получения сигналов от осязательных рецепторов. То, с каким упрямством юная прелестница будет отдирать шаловливые ручки от своего тела, полностью зависит от того, насколько хорошо она умеет выделить информемы из информации, которая доносится из ищущих ответного поцелуя губ соблазнителя.

А информема в этом случае, как водится, проста, и не изменилась с времён докембрия, когда первые живые существа разделились на два пола.

«Хочу с тобою секса!» — значит та информема.

Так? Да нет, не совсем. Это информема первого уровня. Под ней лежит подлинная: «Хочу с тобою размножиться!» — именно об этом докембрий в организме юноши информирует докембрий девушки.

Почему этот случай простой? Да потому, что выделять информему из информации в этом случае научился как раз ещё докембрийский аналитический аппарат в нашем организме. Даже без участия сознания. «Размножаться? — переспрашивает девичий докембрий. — Это МНЕ размножаться! — кричит он, ощущая в себе ответственность за весь дальнейший организм, в том числе за ту часть, что могла утерять стойкость за лихие 90-е, укрепление вертикали и модернизацию. Включая самые последние минуты, когда руки потенциального отца всё-таки дотягиваются до тех мест, откуда выносится сладкая цунами и пытается захлестнуть остатки целомудренной крепости. — Это мне потом кормить дитя! А ты? Где будешь ты тогда?»

И девушкин мозг начинает анализировать: а если залетим? а если он бросит? а посмотреть на его одёжку, так он если и не бросит, то не прокормит нас с маленьким… а ещё он всего лишь слесарь… никаких перспектив…

И девичьи руки уже решительно отдирают руки юноши…

А в основе — правильно понятая информема.

Анализ мог быть неверным — мало ли слесарей стало генеральными директорами или академиками. Особенно, когда какая-нибудь девица в юности не отдалась только на том основании, что он, дескать, неперспективный отец.

Но информема была вычленена правильно.

Попробуем это сделать и мы.

Вот и начнём с анализа той информации, что передана нам в легенде о призвании варягов.

Вопрос первый: какие информемы пытается довести до нас автор?

Вот они:

1. Некто варяги брали дань со славян, чуди, мери и кривичей, то есть с местных племён.

2. Варяги приходили из-за моря.

3. Славяне, чудь, меря и кривичи отказались платить дань варягам.

4. Они же изгнали варягов за море — то есть не оставили их на своей земле.

5. Затем случился межэтнический конфликт. Причём дошёл он до уровня рода — то есть воевали не только племя на племя. По сути — гражданская война, как ни условен этот термин для эпохи родовых сообществ.

6. Для разрешения конфликта его участники решили избавиться от собственного суверенитета и пойти под власть… варягов же! Не боясь законных репрессий за прошлое восстание.

7. Варяги — это народ такой же, как шведы, норвежцы, датчане и готы.

8. Этот вид варягов звал себя русью.

9. Этот народ руси полностью подчинялся трём братьям.

10. Этот народ полностью переселился на север Восточной Европы.

11. Этот народ «перекомпоновал» этническую принадлежность новгородских славян, сделав их варягами.

Правда, нелепо получается? Как только разберёшь текст на информемы — сразу видишь, что история образования государства Русь базируется на легенде нелогичной и неправдоподобной.

А что же могло быть на самом деле?

Уберём из текста явные нелепости.

1. Народа варягов не было. История его не знает, и археология его не показывает. Поскольку же само слово «варяг» — vœringi — идёт от várar — «обет» (а в исходнике древнегерманском будет veer— «договор», war, wœra — «правда, доверие, договор, союз, обет»), то это попросту люди, давшие клятву быть верным. В применении к воинам это означает — «наёмники». Соответственно, если поменять в тексте летописи «варягов» на «наёмников», будет понятнее, о ком идёт речь.

2. Народ руси не известен по объективным данным. Мы можем экстраполировать его из древнерусских дружинников — так называемый «древнерусский дружинный стиль» складывается из смешивания скандинавских по происхождению элементов со степными. Но для времени данного в отрывке события это непринципиально — и русь надо тоже вычёркивать вслед за варягами.

3. Имена братьев-вождей русов тоже придётся вычеркнуть. Включая, возможно, и легендарного Рюрика. Ибо если уж считать sinn hús и trú vári не именами, а калькой с эпической фразы, то и hróðr rekkr необходимо вернуть туда же — в сагу. Конечно, само имя Хрёрека-Рюрика нам из других источников известно, но вполне возможно, что к данному случаю оно отношения не имеет.

4. Точно так же ликвидируем информемы 8 и 9. Археология нам, конечно, показывает заметный скандинавский флёр на северо-западе России. Но следов перемещения целого скандинавского народа она не отмечает. Хотя вполне ясно видит сперва перемещение сюда из Южной Балтии кривичей, а затем — словен.

А вот, казалось бы, очевидную глупость с тем, что сначала выгоняют неких берущих дань, а затем их же приглашают править, передавая им свой суверенитет, необходимо оставить. Ибо из истории политики мы знаем кучу подобных примеров. Так происходит, когда без прежнего угнетателя становится хуже, чем с ним. Обычно по двум причинам. Либо появляется новый угнетатель — пострашнее первого. Либо нет никакого, и все увлечённо и с самозабвением режут друг друга. И тогда нужда пресечь эти безобразия диктует тягу хоть к какой-нибудь сильной, но относительно равномерной власти. Каковая тяга диктует и соответствующие коррективы к прежним взглядам на сущность угнетения и свободы.

Итак, после этих вычёркиваний глупостей и несоответствий мы данный текст можем перевести так:

Некие скандинавы приплывали из-за моря и брали дань с чуди, славян, мери и со всех кривичей.

В 862 году элиты этих племён давать дань скандинавам отказались, а при попытке тех применить силу победили и изгнали восвояси. Однако после этого освобождения среди победителей возник конфликт, который принял масштабы гражданской войны. Во время одного из перемирий элиты воюющих сторон решили ради пресечения междоусобицы передать власть внешней силе в лице тех же или других скандинавов. В обмен на поддержание порядка новым правителям предложили землю, часть ренты от неё и власть над собою.

В заключении договора приняли участие славянские, чудские и кривичские представители. Представители от мери отсутствовали.

После прибытия скандинавских наёмников начался процесс их постепенного срастания с местными элитами, в результате чего спустя двести лет жителей Новгородской земли называли потомками тех скандинавских наёмников.

Вот, собственно, и всё. Даже не вдаваясь в вопрос о правдивости и подлинности этого отрывка, мы видим, что вся сакральность с исторического момента зарождения Русского государства сдувается, как пыль. Стоило только махнуть тряпочкой критического анализа — и на месте битвы, где торчит уже лес из переломанных костей историков, оказывается вполне обыденная ситуация. Повторюсь: не ставя вопрос о подлинности этой истории, из одного её описания мы видим ординарный случай приглашения наёмников, предложения им платы за услуги по поддержанию мира и порядка. Можно признать оттенок фантастичности в том, что именно вчерашние враги объединяются, чтобы не просто пригласить рефери, но вручая ему власть над собою. Куда более естественным для Средневековья (да и для нынешней эпохи) было бы приглашение наёмников для усмирения противников. Но что мы знаем о конкретике той ситуации? Может быть, отсутствие мери в списке приглашающих означает как раз то, что наёмников для её усмирения и позвали. Ибо остальные три участника против мери и бились.

К сожалению, таких деталей уже не восстановить.

Но можно реконструировать.

И для начала есть смысл привязаться ко времени всех этих событий.

Сведём в табличку то, что встречается в источниках. Попробуем привязать легенды и свидетельства летописей к неким относительно твёрдым ориентирам. К датам природных явлений, к надёжно зафиксированным событиям, к базовым законам существования человеческого общества. То есть собрать всё, «нанизать» на ствол времени, отметить закономерности, отбросить невероятности…

Кроме того, в сложившуюся в итоге хронологическую сетку были включены и оригинальные исторические интерпретации учёных, чьи знания и логика показались мне достаточно адекватными для реконструкции событий и обстоятельств. При этом допускалось, что часть — может быть, даже и заметная — подобного рода интерпретаций, а также сведений из источников может оказаться не слишком-то доказанной. Или, сказать жёстче, — баснословной. Но и такое явление было как бы «запланировано». Ведь основной целью настоящего исследования является не установление «истинной» хронологии — едва ли это вообще возможно, — а выявление неких связанных с событиями исторических тенденций. Которые и могли бы помочь нам хотя бы вчерне разобраться в начальной русской истории.

Вот эта сетка.

Таким образом, достаточно легко восстанавливается причинно-следственная связь событий. В 830–840 годах скандинавы, археологически связываемые со шведами, захватывают Ладогу и организуют на её базе ряд экспедиций на Волгу с целью дотянуться до источников арабского серебра. Эти экспедиции оказываются успешными.

При этом очевидны военно-стратегические трудности, которые необходимо было преодолеть скандинавам, чтобы пройти путь до, как минимум, прикаспийских арабов (или хазар, если дирхемы им приносили контакты с Хазарией). Это преодоление:

• запиравших вход в славянское пространство Ладоги и Любши;

• волховских порогов;

• волоков и поиск речных путей через финские и славянские земли;

• Волжской Булгарии;

• Хазарии и контролируемой ею волжской дельты.

Совершенно понятно, что без создания постоянных опорных пунктов такого пути не одолеешь. И они создаются — в Ладоге, у Ильменя, в Гнездове, в Тимирёве и др.

С этим связан, однако, и политико-экономический аспект. Оставлять на всем пути за собой выжженное пространство у норманнов не было ни сил, ни смысла. В то же время торговать с хазарами и арабами в обмен на серебро они могли, в основном, двумя экспортами — пушниной и рабами. Нетрудно заметить, что добывание этих товаров на славяно-финских пространствах требует прямо противоположных действий — мирного обмена против военного захвата. Совмещать два ремесла было явно непросто.

Из непримиримого противоречия был только один выход: вполне по-рэкетирски облагать население данью под угрозой беспредельного насилия. Но для этого было необходимо постоянное военно-политическое присутствие в этих землях. Каковое русы и организовывали в 830—850-х годах на базе собственных баз-факторий.

Мы уже знаем, что закрепившиеся на славянском пространстве скандинавы чётко идентифицировались местным населением как скандинавские воины, находящиеся здесь с торгово-обменными («русскими») целями и потому тоже считавшиеся местными (хотя, конечно, контингент этих «факторий» был частично сменяем).

Это русы.

С другой стороны, существовали варяги «заморские», приходящие с набегами. Они, естественно, воспринимались чужаками. И именно потому мы чётко улавливаем в начальных летописях очевидное противопоставление: варягов — руси, руси — славянам и славян — вновь варягам. Особенно во времена Олега, когда русы и славяне ещё только начали сплавляться в русских.

Очевидно, что кто-то из этих «залётных» варягов сумел (в союзе ли с «местными», при их ли нейтралитете или при их сопротивлении) захватить власть в Ладоге и обложить местное метисное пра-«русское» население некой данью.

Это могло стать отголоском тогдашней датско-шведской войны, когда датчане захватили в 850 году Бирку. Это могло быть одним из эпизодов этой войны на её далеком северном фланге. Это, наконец, могло быть самостоятельным предприятием шведских ярлов, желавших отнять контроль над восточным серебряным путём у тех, кто его захватил раньше.

Тут мы подходим, собственно, к писаной русской истории.

Рубеж 850—860-х годов становится временем очередной войны вокруг Ладоги. Судя по слабо представленным скандинавским воинским следам, это как раз и может свидетельствовать об «изгнании» варягов в ходе некой «революции».

Какая причина её вызвала, мы, вероятно, никогда не узнаем. Возможно, сущая мелочь — кто-то обидел девчонку, или на базаре не сошлись люди в цене. Марксизм с его поистине энгельсовской способностью объявить любое историческое событие проявлением диалектической закономерности тут вряд ли поможет. Мы можем только констатировать: да, в Ладоге и возле была серьёзная война, ибо даже в те времена города (к тому же крупнейшие на Балтике торгово-транзитные центры) сгорали не при каждом вооружённом конфликте.

Однако сам факт такого крупного несчастья (закономерного, раз он принял такие масштабы, пусть даже из-за драки на базаре) даёт нам возможность провести некую беглую реконструкцию условий, приведших к войне.

Вероятно, даже оценочно трудно сказать, сколько тогда проживало людей в Ладоге и окрестностях. Однако понятно, что русский её гарнизон не мог составлять численность, меньшую той, что необходима для возможной нейтрализации экипажа одного «залётного» драккара, — то есть только военный гарнизон должен был достигать сотни человек.

Если предположить, что никого в городе больше нет, кроме них и членов их семей, то и в этом случае мы насчитаем до 500 человек (жена, да не одна, трое-четверо детей). Кроме того, даже в условиях военно-родовой демократии они «привязывали» к себе до 1–2 человек каждый, в той или иной мере участвовавших в обеспечении и обслуге воинства (оружейники, плотники, повара, снабженцы, слуги и пр.). А эти, в свою очередь, тоже привязывают к себе по 4—5 человек семейных. И таким образом, мы видим, что только с гарнизоном связано до 3–5 тысяч человек населения. Если предположить, что прочего населения хотя бы столько же, то в той же Ладоге должно было проживать не менее 5 тысяч человек.

Чтобы сорвать с места и понести вразнос такую махину, необходима была не менее боеспособная, чем гарнизон, вооружённая сила. А это означает профессиональную организацию для её поддержки и содержания, мощную политическую силу, руководящую процессом, и мощную идеологию, на которую эта сила опирается. Пусть даже вся мощь её воплощена в лозунге: «Отнять!»

Второй вариант: дворцовый заговор и переворот. Но от этого редко сгорают целые города.

Следовательно, мы видим, что за исполнителями антинорманнской «революции» стояли либо очень мощные вооружённые силы, либо взбунтовавшиеся массы населения. В Ладоге произошло что-то похожее на восстание «Ника» в Византии VI века. Только здесь оно имело успех.

Что же было дальше?

Глава 2.2. Предыстория конфликта и города Ладоги

Словене, тут же приведённые трэлем, — конечно, разве в этом доме дождутся, когда их ярлу получше станет!.. Словене были как словене. В льняной одежде и меховых шапках.

И откуда у них такое пристрастие к этой мерзости — носить их и зимой, и летом? Материал, конечно, хороший — у них там прекрасные меха по лесам прыгают, — но так этим гордиться, чтобы никогда не снимать?

И морды, морды! Типично словенские — наглые, хитрые! Правда, ещё и какие-то смущённые. Вроде бы даже робкие? — подивился Хрёрекр.

Наглая такая робость…

А! Одного он, кажется, узнал. Какой-то альдейгьюборгский ярл. Как его звали, Хрёрекр уже забыл. Вспомнил только, что из-за него была там сложная, хотя в итоге и выгодная история.

Торговались опять-таки из-за мехов. Словении продавал свой товар слишком задорого — да к тому же за серебро.

Чересчур задорого.

Так что пришлось обратиться к русом, просить о помощи.

Альдейгьюборг контролировали, правда, не местные русы, а люди из Готланда. Правда, в последнее время они тоже, на тамошний манер, стали величать себя русингами, но по факту были в Гардах пришельцами. Те, что после похода Эйрика-конунга там остались, когда тот Альдейгьюборг взял и спалил. Тамошних русингов, кстати, кого убив, а кого выгнав. Вернее, те сами ушли, кто уцелел. А и то — родичи они со свеями, а в войне с местными против своих выступили. Да не просто выступили — возглавили армию. Из словен-то с кривичами какие воины? Дротик да копьё. Ну, топоры ещё. Даже не секиры, А русинги — те же норманны. Да что говорить — Хрёрекр сам два раза в русь ходил! До Булгара добрался. Мог и в русингах остаться — выгодное оно дело. Но, во-первых, дома он — ярл уважаемый, а там кем бы он был? Хёвдингом всего лишь? А во-вторых, уж больно сильно в руси готландцы заправляли, а с ними у Хрёрекра существовали определённые разногласия после одного не очень удачного вика. На Готланд же.

Вот к ним тогда и пришлось обратиться — не на торгу же было убивать словенина. А так — отдал за меха справедливую цену — со своей точки зрения, конечно. А когда владелец мехов — этот самый словенский боярин — суда потребовал, по Правде, тут-то готландский городской ярл на сторону Хрёрекра и стал. Ну, ещё бы — за такую-то долю, что ему была обещана!

Словом, ничего не получил тогда Словении. Наоборот, ещё и виру за обиду выплатил. И судебное. И конунгово. В общем, много отобрали тогда у словенского ярла. Готландцы объявили, что тот должен был сразу понять, с кого можно много брать, а с кого нельзя. Ещё бы — не Хрёрикров ли отец Хродвисл с конунгом Эйриком ходил Восточным путём и Альдейгьюборг покорял?

Очень убедительно говорил этот готландец, ярл тамошний.

Хрёрекр даже всхрапнул от удовольствия, когда подумал, что словене пришли требовать от него компенсации за ту обиду.

Ибо нет в Алъдейгьюборге уже никаких готландцев. Порезали их.

Здесь требуется новое пояснение.

Российской археологии повезло дважды. Первое — в том, что почвенно-климатические условиях в Новгороде оказались такими, при которых стало возможно сохранение берестяных грамот. Благодаря этому мы смогли буквально вслушаться в повседневные разговоры древних новгородцев, наших пращуров. Второе — что важно уже для нашей темы — в том, что наши предки предпочитали не месить грязь в своих городах, в частности, в Ладоге, а застилать улицы деревянными мостками. Откуда само слово — мостовая. А почвы опять-таки не дали этому дереву сгнить, а сохранили его до нас. И благодаря науке дендрохронологии, определяющей то или иное время по годовым кольцам деревьев, мы достаточно твёрдо ориентируемся в ранней истории Ладоги. Иногда с точностью вплоть до года.

Ну а третье везение — наши археологи. Практически все известные историки последних лет — прежде всего археологи. Что ни имя — то известные раскопки. Известные раскопки — обязательно имя в науке. А Северной Руси повезло особенно: её копала и копает буквально звёздная плеяда. Лебедев, Рябинин, Кирпичников, Кузьмин и другие из их когорты — люди великие, по-настоящему подарившие нам первоначальную историю нашей страны.

И вот как раз о ней, предстающей из материалов раскопок в Ладоге, есть смысл вспомнить в контексте нашего рассказа.

Ладога возникла в 753 году. Это очень достоверно датируется по дендрохронологии.

Основали сё какие-то люди с запада:

В I ярусе с древнейшей дендродатой 753 г. открыты три жилища каркасно-столбовой конструкции, с очагом в центре (т. н. «большие дома»). Очаг делил внутреннее пространство дома на три поперечные, а ряды столбов, поддерживавших кровлю, — на три продольные части… Такая конструкция жилья близка североевропейскому холле… Однако точных аналогий ладожским жилищам пока не найдено. /226/

Тогда же рядом с жилищами строится кузнечно-ювелирная мастерская:

Набор индивидуальных находок характеризует культурный облик первопоселенцев определённым образом. Овальная скорлупообразная фибула, языковидное кресало, колесовидные бляшки, фрагмент железной гривны из перевитого дрота, фризские костяные гребни, бронзовое навершие с изображением Одина, наконец, т. н. «клад» инструментов находят аналогии в североевропейском круге древностей. /226/

Таким образом, можно считать доказанным —

— что первыми обитателями Ладоги были люди, среди которых доминирующее положение занимала группа норманнов. Представляется, что она была немногочисленна и достаточно монолитна…. Создаётся впечатление, что перед нами поселение одной общины. /225/

Разумеется, скандинавы были тут не первыми. В этих местах издавна — как только в VI веке отступил карельский ледник. Даже имя Ладоги — от имени местной речки — происходит —

— из прибалтийско-финских языков. Скорее всего, исходный гидроним — финск. *Alode-jogi (joki) — «Нижняя река».

А затем, когда Ладожское озеро нашло себе дорогу в Балтику, и его уровень начал понижаться, и Волхов потёк не в Ильмень, а туда, куда течёт сегодня, — к Ладоге подошла какая-то группа славяноморфного населения. По всем признакам — кривичи. На противоположном от ещё не существующей Ладоги берегу Волхова они воздвигли деревянную крепость. Ныне её называют по имени здешнего урочища — Любшей или Любшанской. Но вовсе не исключено, что таковым было и её первоначальное имя.

И лишь затем сюда пришли скандинавы. Но!

Они пришли раньше славян.

Точнее — словен, будущих словен новгородских.

Те продвигались на север по следам кривичей, и в путь их, похоже, погнала та же нужда. А именно — катастрофические изменения климата, о которых мы уже упоминали. Эти изменения заставили двигаться племена, сидевшие вдоль Балтики, в низинных местах нынешних Польши, Литвы, Германии. Белоруссии тоже — правда, там большую роль играла трансгрессия местных водоёмов — те, что к нашему относительно сухому климату сохранились в виде полесских болот.

Стекляшки этносов в калейдоскопе истории сдвинулись — и вот мы уже видим новый узор племен. Помните? —

— их наименования теперь меняются соответственно различным родам и местностям…

Вот и кривичи наши — похоже, одна из таких, ещё «недославянских» стекляшек. Во всяком случае, облик Любшанской их крепости соответствует образцам провинциально-римских культур, что развивались вдоль лимеса — границы Риской империи, пока опа ещё существовала. И некоторые особенности их археологии заставляют думать, что кривичи вышли из Прикарпатья.

Словене тоже оказались выходцами из того региона. Захоронения их являются почти аналогом тех, что обнаруживаются сегодня между Вислой и Одером, такие же, как у них, черепа археологи находят в могильниках также Нижней Вислы и Одера. По генетике же судя —

— некоторые русские популяции Северо-Западного региона России (Псков и Великий Новгород) и поляки Северо-Восточной Польши (Су валки) достоверно отличаются от соседних популяций славянского (русские и поляки), балтского (литовцы) и угро-финского (эстонцы, карелы, финны) происхождения. Полученные генетические данные позволяют рассматривать псковско-новгородское русское население в качестве отдельной славянской группировки в составе современных восточных славян. /434/

То есть мы видим намёк на то, что словене — выходцы из некоего народа, который обитал в районе польских Сувалок. То есть, по локализации судя, это Osterabtrezi «Баварского географа», ободриты восточные.

На северо-восток их погнала, как логично предположить, та же конкуренция из-за сократившихся ресурсов, что и кривичей. Правда, произошло это спустя сто лет после тех, и потому, собственно, в «славянскости» словен — уж простите за каламбур — никто не сомневается. Но и в VII веке — хоть климат и стал лучше — жизнь не полегчала: экспансия славян по всем направлениям превышала всякое вероятие, и именно тогда они частью вытеснили, а большей частью ассимилировали германцев на пространстве вплоть до Эльбы. Естественно, сниматься с места приходилось и другим — в том числе и славянским племенам. Ибо в те простые с политической колокольни времена никто не подозревал о национальной солидарное™, и своим был только действительно свой. Свой родович и — свой уже косвенно — тот, кто принадлежит к своему объединению родов. Остальные — чужаки. Следовательно, не помощники, Следовательно, конкуренты. Следовательно, враги.

Ну а враг, как известно, хорошо пахнет лишь тогда, когда он покойник…

Как бы то ни было, будущие словене новгородские добираются до Ладоги в конце 760-х — начале 770-х годов. И… первый ярус застройки Ладоги прекращает существование!

Очевидно, в результате военного столкновения. Хорошо задокументирована кардинальная смена населения. Например, некому оказалось забрать спрятанные на время нападения кузнецкие инструменты. Да и сама кузня была уничтожена, а на её месте сооружена постройка иного типа. И, вообще, появились постройки, принадлежащие к принципиально иной домостроительной традиции, для которой характерна развитая техника сруба:

Смена построек I яруса постройками II яруса связана с появлением в нижнем течении Волхова новой группы населения… Жизнь скандинавской колонии обрывается в результате продвижения на север носителей культурных восточноевропейских традиций — славян или приведённых ими в движение аборигенов. /226/

В результате Ладога приобретает во многом славянский облик.

Но примерно в это время появляются первые свидетельства организации «восточного транзита». И кто бы ни владел Ладогою, он вместе с нею становился в фокусе интересов тех, кто очень желал подняться на арабском серебре.

Материалы III яруса (около 780 — около 810 гг.) свидетельствуют, что именно в это время происходит становление путей из стран Балтики на Арабский Восток. Встречены салтовские лунницы синего стекла, бусы из сердолика… фиксируется начало активного проникновения арабского серебра… синхронизирующееся с выпадением здесь древнейшего монетного клада 786 г., открыты свидетельства местного стеклоделия, базирующегося на восточной технологии и привозном сырье… Об устойчивых связях с Балтикой говорят предметы североевропейского происхождения… /226/

И Ладога начала процветать. Причем доминируют в городе местные элементы — славяне и финны. Скандинавы, правда, тоже имеются, по в малом количестве. И не играют никакой властной роли.

И все живут в мире, в некоем динамическом равновесии:

В 810—830-х гг. (IV ярус) застраивается вся исследованная часть площадки Земляного городища. Создаётся впечатление, что застройка обретает если не регулярный, то, по крайней мере, упорядоченный характер. /226/

Увеличивалась численность населения. И экономическая причина этого совершенно прозрачна — всё больше поднимал голову его величество «восточный транзит», всё большее количество работников требовал он для своего обслуживания здесь, в пункте перехода от морского к речному кораблевождению.

В это же время — что крайне важно! — археологи отмечают формирование властной прослойки в Ладоге, носящей межэтнический характер. Иными словами, в городе заправляют богатые «золотые пояса», предшественники будущего боярства, каким мы его знаем по Новгороду. И это что-то вроде «Совета национальностей» времён бывшего СССР: в верхушке на равных правах присутствуют представители всех основных этносов, населяющих город и округу. Что — вспомним о здравом смысле — вполне естественно: на торговле и её обслуживании богатеют люди разных языков. Липп» бы мозги были. А в отсутствие явно выраженного политического лидерства — а мы не видим в Ладоге в это время следов политического руководства в виде некоего князя или короля с дружиной и государственным аппаратом — лидерство неизбежно оказывается в руках олигархов. Именно: не власть, а лидерство. Проявляющее себя в материальной силе, управляющей через подчинённые ей структуры. Что-то вроде недавней нашей «семибанкирщины», которая, удайся ей в реальности подмять политическую власть, устроила бы и в России олигархическую республику. Конечно, по-своему это — форма политического устройства более демократичная, нежели единоличное правление, но беда в том, что это — всегда более слабая форма правления.

Что и доказала история Ладоги, когда на неё напали ведомые сильными лидерами воины:

Около 840 г. поселение постигла катастрофа в результате вражеского вторжения.

Традиционно обжитой в течение жизни трёх поколений участок… на уровне V яруса (около 840 — около 865 гг.) превращается в пустырь… /226/

Это пришли норманны, что подтверждается появившимися здесь северными строительными традициями, а также —

— находками деревянной палочки с рунической надписью, подвески «молот Тора», игральных шашек, особой концентрацией в ярусе деревянных игрушечных мечей, копирующих форму боевых каролингских клинков. /225/

Данные нумизматики указывают на увеличение в первой половине IX в. числа кладов с куфическими монетами на севере Восточной Европы, а также о массовом экспорте арабского серебра в 840-х годах в Скандинавию. Это показывает, в чьих материальных интересах оно осуществлено.

Историки склонны приписать то нападение півсдам под руководством конунга Эйрика (умер около 871 года), —

— эпическая память которых сохраняла знание о владениях на востоке Балтики вплоть до начала XI в. (эпизод тинга в Уппсале в Саге об Олаве Святом). /225/

Разрушения тогда не были тотальными:

Несмотря на частичное уничтожение или изгнание, носители культурных традиций лесной зоны Восточной Европы остались существенным компонентом среди обитателей посёлка и его округи. Кроме материалов домостроительства об этом свидетельствуют некоторые украшения. /225/

То есть местные обитатели окончательно не ушли, а продолжали жить рядом с пришлыми скандинавами, давая, как мы знаем из предыдущей работы, питательный материал для синтеза будущей интернациональной «дружинной» культуры — то есть древнерусской. Но тем не менее, археология неоспоримо указывает на явное в эту нору усиление скандинавского элемента в Ладоге, что позволяет предположить не только нападение, но и последующую оккупацию города норманнами.

Археологически прослеживается, в частности, проникновение сюда в эти годы значительных масс скандинавов, колонизацию ими поселений в Новых Дубовиках и Холопьем городке, то есть — всего Поволховья. То есть под некой «крышей» захватчиков 840 года на будущую Русь в массовом порядке стали подселяться скандинавские находники.

Но они же по роду деятельности своей были уже… чистыми русами! То есть функционально русами, которым долго и далеко было скликать флибустьерскую ватажку где-нибудь под Биркой, а полезнее и проще сидеть в ключевых точках пути на Восток и контролировать порядок прохождения транзитного транспорта… Удивительно ли, что в это же время скандинавы обустраивают и поселение, которое ныне принято называть Рюриковым городищем!

Они строят здесь крепость:

Городище состоит из двух частей: крепости на вершине холма и примыкавшего к ней неукреплённого посада. В классическом «вике» мы не видим посада, не видим земледельческой ауры: это чисто военные посёлки. Структура Городища обусловлена его административными функциями, которые начисто отсутствовали в «виках». Не просто военное дело и торговля, а управление огромной территорией — вот была задача Городища. /43/

Эту крепость датируют по обнаруженной в одном слое с бревнами бронзовой монете 839 года.

То, что Рюриково городище было скандинавским центром, археология показывает со всею возможной чёткостью:

…амулеты с молоточком Тора, бога скандинавов, магические подвески с руническими знаками, и даже серебряная фигурка Валькирии. Дружинников и прочих знатных людей из Скандинавии сопровождали простые шведы: совсем недавно на Городище впервые за всю историю раскопок нашли фрагменты скандинавского лепного сосуда. Им вряд ли могли пользоваться князья: скорее, их челядь. /43/

Но задачи этот центр решал поистине международные, связанные с торговым оборотом на гигантских пространствах:

…обнаружены византийские монеты, монеты Арабского халифата, в том числе три клада, иностранные бусы, и даже такие лакомства, как грецкие орехи. Купцам принадлежали и обнаруженные в изобилии детали весов с гирьками. /43/

Похоже, что захватчики 840 года — точно те самые «варяги из-за моря», что —

— имахуданъ варязи, приходяще изъ заморья, на чюди, ина словѣпехъ, ина меряхъ ина всѣхъ, кривичахъ.

То есть обложили данью местное населите и оставили оккупационный гарнизон. Каковой затем, кстати, могли однажды и покритиковать за ошибки, например, в счёте. И —

— изгнаша варягы за море, и не дата имъ дани…

Воистину…

Таким образом:

Здесь мы снова видим ряд сообщений из различной надёжности источников, совмещающиеся друг с другом.

Клады зарываются, понятно, не в лучшие времена. Но этот клад ничего бы не значил, если бы не сообщения об усобице.

Две даты смерти Гостомысла заставляют задуматься. К сожалению, сам Гостомысл — лицо, проявившееся лишь в «апокрифичном» списке Татищева. Однако в последнее время Татищеву нехотя верит даже «академическая» наука, и у меня также нет основания сомневаться в адекватности его данных. Важно — адекватности чему: реальным историческим событиям или записанным когда-то народным легендам.

Но принципиально другое: у революции должен был быть вождь, а как его звали, не столь значимо. Как не значимо и то, что он умер и тем якобы «развязал» гражданскую войну. Для судеб гражданских войн не так уж и важно, отрубили ли голову Карлу I, расстреляли ли Николая П. Это эпизоды.

Здесь переставлены причины и следствия. Каждая революция влечёт за собой передел власти в высших её эшелонах. То есть у одних отбирают, а другим дают. И «Гостомысл», как возможный вождь восстания, мог сделать тут только две вещи — либо в конечном итоге овладеть этим процессом и стать во главе надёжно укреплённой собственной власти — либо рухнуть под железную пяту борьбы, уступив власть другому.

В любом случае против полноты власти Гостомысла говорят по меньшей мере два обстоятельства: разрушенный город и очевидно нарушенная торговля с норманнами. Возможно, свою лепту вносил и голод, но этот учёт этого фактора крайне зависим от датировки, и о нём разговор впереди.

Что касается немецкого сообщения о смерти Гостомысла, то оно совершенно очевидно связано не с Ладогой, до которой немецкому хронисту не должно было быть никакого дела — в отличие от событий под боком, у славян полабских. Потому можно с достаточно долей вероятности предположить, что наш, «отечественный», Гостомысл потому и появился в наших источниках, что их авторы каким-то образом привязали западнославянские волнения и их действующих лиц к нашим.

А дальше и происходит знаменитый призыв варягов. Только сначала…

Собственно, такое совещание и такой призыв легко можно себе представить. В условиях голода и разрухи, да к тому же наверняка ещё продолжающейся войны с норманнами очевидное действие любого хозяйствующего субъекта — придержать материальные ценности либо для собственного потребления, либо для спекуляции. Ответное действие неимущего субъекта — отнять эти материальные ценности. Когда, условно говоря, «боярам» начали головы резать и амбары грабить, они не могли не обратиться за охраной и обороной к любой внятной вооружённой полицейской силе.

При этом невозможно поспорить и с той частью нашей летописи, которая указывает на межнациональные столкновения. Это нам, сегодняшним, также хорошо известно — как при первых же материальных трудностях в условиях отсутствия твёрдой власти тут же начинается сепаратизм. Хотя бы по той причине, что сепаратистские лидеры тоже хотят жить богато и потому стремятся отнять долю у старых «олигархов».

Не исключено, что Ладога пыталась вооружённой силой образумить «бывшие республики СССР» (взялась же откуда-то легенда о военном вожде Вадиме Храбром). Но провальность таких попыток была очевидной. Варяги запирали им путь на Балтику, кривичи — на юг, меря — на Волгу, к возможно не затронутым войной (и голодом) местам. Это более чем логичная реконструкция, ибо и позднее Суздаль не раз держал Новгород за горло закрытием «низового» подвоза.

Так что для «старейшин» — или для управляемого ими веча — единственно логичным шагом было послать за внешней полицейской силой. Возможно, старейшины при этом никакой политической власти ей отдавать и не собирались. Но не просчитали, что «у кого винтовка — у того и власть».

Интересный вопрос — кого звать на исполнение этих функций? Ведь бучу надо было подавлять вооружённой рукой — то есть иметь право убивать, карать, сажать. Ответ, мне кажется, лежит на поверхности. Этой силой не может быть своя — но и не может быть совершенно чужая. Сила должна быть знакомой, потому как никому не интересно было пригласить наводить порядок, скажем, «патологоанатома» Рагнара Волосатые Штаны с его сынками.

Этой силой могли быть только старые, свои, знакомые русы. Кем бы они ни были. Ну, ограбят, ну, девке подол задерут, какую-нибудь чудь белоглазую в рабство продадут, но потом — «снова тихие, снова скромные»… Знай себе будут «русить» к хазарам-арабам за серебром — так оно ведь и нам чего-нито достанется…

Вот их и позвали…

Глава 2.3. Перестройка и гласность в древности

— Н-ну, — тяжко уронил Хрёрекр.

Люди уважали, когда он таким голосом разговаривал.

Словенский ярл, однако, начал неожиданно. Он махнул рукой своим людям, и двое из них открыли кожаные мешки, что принесли с собой. Из мешков потёк целый ворох прекрасных мехов.

— Не гневайсса, Рюрик, что беспокоит тебе, — на плохом русском, но очень торжественно начал старик. — Мы посланные к тебе от жителей Ладоги и просим слушай нас.

Хрёрекр помолчал, пытаясь сообразить, что бы это значило. Так и не придумав, мотнул головой, чтобы ему принесли ещё пива.

— Пррлжай, — так же веско рыкнул он, когда кружка стала пуста.

Дед «пррлжил». Ито, что он рассказал, было крайне интересно.

Хрёрекр знал, конечно, что ещё во время его последней руси в Гардах уже был голод. Оно и здесь, в Свеарике, пришлось туговато. Но многих выручили венды и франки, к которым викинги бегали позаимствовать серебра и зерна. Но словене такой возможности не имели. До саксов далеко, а у соседней чуди особо не разживёшься — тот же неурожай был и у тех.

Словом, подвело животы у всех там, в Альдейгьюборге. А тут ещё готландцы неосторожно себя повели.

Словене и прочие местные, естественно, из-за голода хлеб в их факторию везти перестали, съедали всё сами. Кто побогаче был, серебро за хлеб ещё брал — но таких становилось тем меньше, чем меньше становилось хлеба. А цены, естественно, задирались всё выше.

И тогда готландцы не нашли ничего лучшего, чем попытаться отнять хлеб силой,

В итоге случилась грандиозная потасовка. В её ходе многих вообще освободили от необходимости заботиться о пище насущной. А остальных выгнали из Алъдейгьюборга, а также Трелленборга и других факторий на Восточном пути. Правда, говорили, в Растхофе, что совсем на востоке, последняя фактория перед Булгаром, спокойно было. Ио никто оттуда не приходил, так что подлинно ничего известно не было.

Это был форменный геноцид, признал посол. Своих, местных, русое побили и прогнали тоже, очистив невские Гарды от скандинавского элемента вообще. По что было делать, развёл руками старик, — толпа была совершенно неуправляемой.

В ответ готландцы сняли свои гарантии для этой территории и объявили её свободной для грабежа.

Охотников попользоваться представившейся возможностью нашлось немало. Словене мгновенно лишились возможности импортировать продовольствие в обмен на свои товары. Они, правда, ввели в ответ собственные санкции — перекрыли волоки и не позволяли больше русить в Булгар, Хазар и Сёркланд. Но у готов всегда оставалась возможность отправиться в вик в ту же Британию или Франкию. Или пройти в русъ поДвине, а дальше через кривичей. Наконец, по Неману. Там, правда, окопались йотвинги, но с ними договориться можно было — упрямые, но своего, скандинавского корня люди, вроде русингов.

А вот их противников заперли крепко. Попытки словен обойти преграду поДвине через земли ливов и куров тоже провалились: немало викингов покрыли себя бессмертной славой, дежуря на траверзе Готланда и грабя словенские суда.

Теперь же ярл, представившийся Гостомыслом, рассказал о том, что происходило на их, словенской, стороне.

Как выяснилось, именно он стал поначалу организатором антирусской революции. И именно из-за Хрёрекра (Словении произносил его имя как Рёрек или даже Рюрик). Оказалось, что когда в Альдейгьюборге они с готландцами отняли у Гостомысла меха, тот как раз баллотировался в старосты словенского конца города. И когда свей запросто пришли к нему в дом и отняли всё — старик воспринял это с большой обидой.

К тому ж противоположная партия тут же воспользовалась его унижением, выдвинув тезис, что не сможет уберечь Ладогу тот, кто не сумел уберечь собственное имущество.

В общем, Гостомысла на выборах прокатили. И обиженный старик начал разрабатывать планы мести заморским находникам. Убрав их, он вполне мог снова претендовать на звание лидера нации, что дало бы ему возможность насладиться последующим торжеством над политическими конкурентами. Там, у словен, бывают подчас удивительные виды казней.

Словом, старикан решил взять на вооружение древний принцип: необходима победоносная внешняя война, чтобы решить проблемы внутренние.

Для выполнения этой задачи он привлёк наиболее авторитетного из ладожских парней — воина по имени Вадим. Тот к тому времени успел заслужить прозвище Храброго. Как уж там сумел Гостомысл доказать ему необходимость революции, старик умолчал. Факт, что парень поклялся извести русов из города.

Сначала-mo на готов напал только его небольшой отряд. Но едва зазвенели топоры, по городу с быстротой лавины начала собираться толпа. А толпа — она и есть толпа. Вспомнили время Бусово, то да сё… В общем, чего ж не пограбить, к тому ж безнаказанно, к тому ж когда сам голодный и дети голодные?

Уцелело из скандинавов немного.

Тем временем процесс лечения похмелья дошёл до той стадии, когда жизнь снова начала казаться светлой. Хрёрекр распорядился об обеде, а пока, как ни жалко было, велел подать послам пива.

Он совершенно не злился на старика, даже если тот и пришёл объявлять ему войну.

Но Гостомысл был настроен явно мирно. И ярл, хоть и не понимал, ради чего тогда Словении решил к нему приехать, мысленно поощрил того к продолжению разговора.

А дальше, продолжал симпатичный старикан, у словен возникли трудности. Поперву Вадима Хоробора Готобойцу избрали воеводой. По-русски говоря, герцогом. То есть командиром всех вооружённых сил Алъдейгьюборга и прилегающих областей. С исключительными правами на ведение боевых действий и установление мира.

Вадим — поскольку русов уже не было — тут же отправился к белоглазой чуди. Примучил там несколько весей, из угнанных пленников создал ремесленное поселение, а в их землях срубил пару городков. И с триумфом вернулся в Ладогу.

Тут Хрёрекру захотелось сразиться с Вадимом. Будет много славы, если одержатъ победу над таким воином.

И ярл предложил выпить за будущего достойного противника.

Ответ был неожиданным.

Словене заявили, что пить за этого вырода они не будут. А могут выпить лишь за то, чтобы Рюрик победил его как можно скорее и убил.

Хрёрекр заинтересованно опрокинул в себя ещё полкружки.

— Разве можно не уважать такого воина, — спросил он полуутвердительно, подзуживая старика на новые подробности.

Гостомысл ответил в том смысле, что пса, покусавшего хозяина, убивают, и поведал продолжение истории.

После того, как ладожане добились свободы, в обществе появились многочисленные движения, утверждавшие, что они лучше всех знают, куда идти дальше и как организовать общественную жизнь. Первыми симпатии публики завоевали те, которые кричали, что раз добились невыплаты даней готам, то необходимо вообще отменить сам институт податей. По весям и селищам прокатилась волна выступлений с программой отмены долгов и прощения всех залогов. Некоторые роды объявили себя независимыми от власти Ладоги и по факту суверенитета прекратили выплачивать налоги.

В одних потом удалось навести порядок с помощью вадимовых войск, а иные так и продолжают до сего дня вести самостоятельное существование.

Параллельно сформировались движения, заявляющие, что Ладога — средоточие государственности, и потому она обязана подчинить себе окрестные племена.

Тем временем из-под власти города отпали некоторые пограничные племена. Весь объявила о независимости. Меря перестала пускать на свои земли словенских пушных промысловиков. Кривичи заявили о полной независимости и потребовали извинений за взятие Ладоги, когда ловене вторглись в эти места сто лет назад. А также сделали национальным праздником день отбития штурма Любши. После чего превратили эту крепость в собственную столицу.

Как пояснил Гостомысл, счёты между ними были очень древними. Ещё с тех времен, когда словене, мужественно резавшиеся то с лютичами, то с глиничами, после какого-то особенно гнусного зверства снялись с родных мест и подались сюда, на север. А жившие здесь кривичи нагло пытались не пустить миролюбивых переселенцев. И до сих пор чуть ли не в каждой уличной драке поминают, как словене якобы несправедливо заняли их земли…

«Якобы!» — про себя усмехнулся Хрёрекр. Даже здесь, в Свитьоде, есть сага о том, как эти «миролюбцы», добравшись до Альдейгьюборга, где добрососедски сосуществовали шведы и кривичи, порезали всех до единого. А городок сожгли. С тех пор он словенским и считается, а так вообще-то он кривичский.

И… И даже шведский, вдруг остро задумался Хрёрекр. Жили там свей, всегда жили, с самого начала! А может, они его и основали? Кривичи-то что — они на тогдашнем, до спада воды, берегу Нево своюЛюбшу поставили. А потом, когда озеро ушло, кто-то основал Альдейгьюборг. Почему не шведы, если известно, что они там жили с самого начала?

Вновь прервёмся. Признаем: анахронизмов здесь много. Можно сказать, весь текст — сплошной анахронизм.

Начиная с действующих лиц. Хотя, казалось бы, что может быть неправильного в Рюрике?

Всё.

Хререкр, а в древнерусской транскрипции Рюрик — легендарный основатель первой русской династии, первого русского правящего дома. Но далеко не факт, что он существовал в действительности. Если, как это мы делали в предыдущей книге, принять за данность, что русская летопись в образе «Повести временных лет» до нас не дошла, го никаких прочих свидетельств о существовании Рюрика не будет. За исключением некоторых мест из работ видного русского историка Татищева, где он пересказывает избранные места из не сохранившейся т. н. «Иоакимовской летописи».

Даже если допустить, что он не является плодом выдумки историка (достаточно хорошо известно, как тогдашние исследователи подкрашивали, дописывали и даже переделывали историю в соответствии со своими представлениями о ней и/или политическими пристрастиями и заказами) — если таковая существовала, то в целом пересказывает этот эпизод близко к тексту ПВЛ. Так что в целом ничего нового не даст, за исключением разве что Вадима. Который тоже ничего нового не даст, зале всегда находятся представители местных элит, недовольные воцарением пришельцев.

Так что, не сохранись ПВЛ, не знали бы мы никакого Рюрика.

За исключением одного.

Есть такие «Ксантснскис анналы», в коих описывается история, поразительно похожая на ту, что упоминается в нашей летописи. Там тоже фигурируют славяне, вождь их Густимусл, лидер норманнов Рорик, проблемы у славян, для решения которых они призывают норманна Рорика. Об этой истории мы ещё поговорим поподробнее, но в свете того, что за новгородскими словенами, по убеждению археологов, действительно стоит южнобалтийская принадлежность, заметка в ПВА о «призвании варягов» приобретает весьма томный вид.

Рюрик — не славянское имя. Оно надежно этимологизируется из дрсвнсссвсрного: Рюрик = Нгогекг, Пгаегек, Rorik = слава + сила/держава.

Да и вообще ему находится множество аналогов именно в скандинавском именослове.

Более того, есть предположения, что исторический Рюрик отыскан. Его связывают с некоей весьма известной в Западной Европе фигурой — Рориком Ютландским. Он происходил из известного датского рода Скъёлдунгов, которые сами вели своё происхождение от одного из сыновей Одина — Скъёлда.

Скьёлдунги правили датскими землями несколько столетий. Среди них было немало отважных героев, закаленных в кровавых битвах, в том числе и предки Рорика — Хрёрек Метатель Колец и Харальд Боезуб (Клык Битвы). Видимо, в честь одного из предков получил свое имя и Рорик. Это имя, хотя и нечасто, встречалось в династии Рюриковичей в дальнейшем. Женой одного из предков Рорика — Хрёрека Метателя Колец — была Ауд Богатая, дочъ конунга Ивара Приобретателя.

Сопоставление Рюрика Новгородского и Рорика Ютландского сделал ещё в 1836 году профессор Дерптского университета Ф. Крузе. По его расчётам, время, когда Рорик исчезал из поля зрения западных хронистов, совпадает со временем его появления на востоке.

История Рорика такова. Правда, надо запоминать имена, чтобы не запутаться.

Его отец Хемминг в 810 году оспаривал трон у наследников первого датского короля Годфрида.

Неудачно. Из-за этого Хемминг, отец Рорика, вместе с братом Харальдом бежал к Карлу Великому. От него оба брата и получили лен во Фрисландии (Голландия). После смерти отца Рюрик-Рорик наследует лен. Дядя Харальд жив, и лен они делят.

Любопытное название у лена: Рустинген!

В 814 году началось правление франкского императора Людовика Благочестивого. Это при нём развалилась унаследованная им от отца — Карла Великого — Франкская империя. Умучившись с управлением гигантским государством, Людовик разделил в 817 году управление им между сыновьями. Правда, сохранил за собой верховную власть.

Именно Людовик в 826 году окрестил какого-то Рюрика/ Рорика, сына датского конунга Хальвдана.

Вот он, первый вопрос. Тот ли это Рорик, что унаследовал Рустинген? Почему имена отцов разные?

Впрочем, к этой истории мы еще вернемся. Пока лишь задаются вопросы.

Но когда Людовик умирает, с его сыном Лотарем у нашего героя что-то не сложилось. Несмотря на то, что тот почти беспрерывно воевал с датскими конунгами, врагами франков, защищая свое и захватывая чужое, в 843 году Лотарь отбирает у Рорика лен во Фрисландии. Более того, Рорика обвиняют в измене и даже арестовывают.

Чем мог ответить Рорик? Только объявить войну за собственное наследство.

Сначала он бежит к брату Лотаря королю Людовику, получившему при разделе германские земли. Но и тут что-то не складывается. Рорик уходит и от этого властителя. И начинает форменный террор. Почти двадцать лет он воевал в Германии, Франции, Англии, Скандинавии. Но нацеливался, похоже, на одно — на возвращение своих земель. Что ему и удаётся: в 850 году Рорик захватывает Дорестад — тот самый город, где он когда-то жил и правил вместе с дядей Харальдом.

Его эскадры, говорят, достигают 300 кораблей. Он заключал и разрывал договоры с германским императором и королём Франции, крестился и возвращался к язычеству. Его даже прозвали Jel Christianitatis — «язва христианства».

В конце концов Лотарь вынужден был пойти на компромисс с Рориком и дать ему новое владение в 850 году. Точнее говоря, признать уже захваченное.

И… сразу всё успокаивается. Во владениях Лотаря. В других же местах вошедший во вкус войны Рорик продолжает бесчинствовать. Когда в Дании начинается межкоролевская смута, Рорик вмешивается в неё — у него есть соответствующие династические права. Однако корону он так и не получает — конунгом стал Хорик, ещё один сын того самого Годфреда, за наследство которого вёл войну отец Рорика Хемминг. Зато наш герой получает в качестве отступного богатый город Хедебю.

В 852 году Рорик воюет уже за шведскую Бирку, помогая претенденту на шведский престол Амунду, проявляется и в славянском Поморье.

В конечном итоге, однако, Рорик теряет всё. В 864 году. По одним сведениям, его владения в Дорестаде у пего снова отбирает Лотарь. По другим — море: город буквально смывает опустошительным наводнением, после чего изменение русла Рейна поставило крест на надеждах возродить эти территории. Кому нужен порт, больше не стоящий у реки?

То есть тут правы сторонники идентификации Рорика и Рюрика — самое время графу Ютландскому поискать себе другой, ничьей земли. Ведь возможно, что правде соответствуют обе версии утери графом своего лена: сначала море и Рейн (и даны!) его опустошают, а затем Лотарь не даёт никакой территориальной компенсации. А что — всё занято!

В любом случае дата 864 года очень хорошо согласуется с другими событиями вокруг Ладоги, о которых пойдёт речь далее.

Но на том история не заканчивается. В 869 году Лотарь умер, и это привело к общему перераспределению ленных владений во Франкской империи. Вероятно, Рорик решил, что настал благоприятный момент для предъявления претензий на территории взамен отнятого лена. Поэтому он отправляется на встречу с Карлом Смелым (братом императора Лотаря) в Нимвеген. По западным источникам, в 870–873 годах Рорик окончательно улаживает свои владельческие отношения. В западных хрониках он в последний раз упоминается в 882 году, но уже в прошедшем времени.

Но есть ещё одно интересное событие. Связанное с Рюриком-Рориком. Скорее всего, с другим, но… Уж больно похоже на то, о чём рассказал выдающийся русский историк ХVIII века В. Н. Татищев, передавая отрывки не дошедший до нас новгородской — «Иоакимовской» — летописи.

Там события описываются примерно так.

Варяги захватывают Великий град и возлагают тяжкую дань на славян, русь и чудь. Славяне пилот к князю Буривою и просят дать им на княжение сына Гостомысла. Гостомысл изгоняет варягов, строит на морс в честь старшего сына град Выбор, заключает с варягами мир. Войны и болезни уносят в могилу четырёх сыновей Гостомысла, и тот на старости лет, боясь пресечения рода, обращается к волхвам в Земиголу (Земгалию), на территории нынешней Латвии. Наконец, ему снится сон, согласно которому от средней его дочери У милы произойдёт новый княжеский род. Затем У мила вышла замуж за ободритского князя Годлава, а потом её сын Рюрик и был призван править Новгородом.

И всё было бы замечательно, если бы та летопись сохранилась. А поскольку её нет, многие историки боятся доверять всего лишь автору обзора, пересказавшему некоторые древние сюжеты.

Тем более, что Гостомысл — имя не княжеское по нормативам Древней Руси. Умила — имя вообще странное. То ли от Амелъфтъ — что на славянское не похоже. То ли вовсе образованное с помощью «удалительной» приставки «оу-» при корне «-мила»… А уж Годлав — тот ещё славянин должен быть…

Однако даже доверяя Татищеву (многие его пересказы соотносятся с другими летописями), необходимо отмстить, что и в самом лучшем случае приводил он не достоверные (хотя бы относительно) сведения, а — легенды. Так сказать, «народную историю», подтверждения которой нет в каких-либо достоверных источниках.

Более того. Очень похоже, что и легенды это были… не местные! А занесённые из очень большого далека…

Что такое — Ксантснские анналы? Это погодная летопись, составленная на территории Германии в IX веке. Первая часть составлена клириком Гервардом, умершим в 860 году. Вторая часть создана неизвестным автором в Кёльне. Анналы описывают период 831–874 годов. И в них есть несколько интересных для нашей темы эпизодов.

В год 834. …в славнейшее селение Дуурстеде вторглись язычники и опустошили его с чудовищной жестокостью; и в то время королевство франков само в себе было сильно опустошено, и бедствия людей с каждым днем многократно возрастали.

835. …язычники снова вторглись в земли Фризии, и немалое количество [христиан] было убито язычниками. И они снова разграбили Дуурстеде.

836. …язычники снова напали на христиан.

837. …язычники опустошили Валъхерен и увели с собой многих женщин, захваченных там вместе с неисчислимыми богатствами различного рода.

841. …В том же году по всей Саксонии могущество сервов сильно выросло над их господами и они присвоили себе имя Стеллита и совершили много безрассудных поступков. И знатные люди той страны были очень подавлены и унижены сервами.

842. …И после того, как там при посредничестве деятельных мужей государство франков снова было разделено на три части, они разошлись с миром, однако, ненадёжным, и отправились: Лотарь в Аахен, Карл в Галлию, а Людовик в Саксонию; последний [по возвращении] со славою разбил заносчивых и чванливых саксонских сервов и возвернул [их] в обычное состояние.

844. …В том же году король Людовик выступил с войском против вендов. И там погиб один из их королей по имени Гостимусл, остальные же [короли] пришли к нему и принесли клятву верности. Когда он ушел, они тотчас нарушили её.

845. …король Людовик, собрав большое войско, отправился в поход против вендов. Когда язычники узнали об этом, они, со своей стороны, отправили в Саксонию послов, и преподнесли ему дары и передали ему заложников и просили о мире. И тот предоставил мир и вернулся в Саксонию. После же этого на разбойников нашла чудовищная смерть, при этом также и вожак нечестивцев, по имени Регинхери, который грабил христиан и святые места, умер, поражённый Господом. Тогда, посоветовавшись, они бросили жребии, которыми их боги должны были указать им средство к спасению, но жребии упали без пользы.

Когда же некий пленный христианин посоветовал им бросить жребий перед христианским богом, они это сделали и их жребий упал удачно. Тогда их король по имени Рорик вместе со всем народом язычников в течение 40 дней воздерживался от мяса и медового напитка, и смерть отступила, и они отпустили в родные края всех пленных христиан, которых имели.

846. …В том же году Людовик отправился из Саксонии за Эльбу против вендов. Он пошел со своим войском дальше против чехов, которых мы называем Beu-winitha, подвергаясь большой опасности.

849. В то время, когда король Людовик был болен, его войско из Баварии начало поход против чехов; но после того, как многие из них были там убиты, они возвратились в родные края, сильно униженные. Язычество же с севера, как обычно, причиняло вред христианству и оно всё больше и больше усиливалось, но, если рассказывать более подробно, это вызывало бы скуку.

850. …Норманн Рорик, брат упоминавшегося уже юного Гериольда, который бежал прежде, посрамленный Лотарем, снова взял Дуурстеде и коварно причинил христианам множество бедствий.

Рукопись нашли в Британском музее в 1827 году. В подлинности и аутентичности её сомнений нет.

А теперь расставим фигуры на доске.

Операционная линия императора Людовика: Аахен — Майнц— Аугсбург. То есть вдоль левого берега Рейна. И далее в борьбе за наследство сыновья Людовика режутся в основном по этой же рейнской линии.

Правый берег, следственно, был ненадёжен. А сверху, с севера, мы видим постоянные нападения «язычников» на Фризию, на Доорстеде.

Какие это могли быть язычники? Судя по тому, что для сухопутного нападения на Фризию надо было пройти саксов, это могли быть только либо сами саксы, либо… Либо даны — но только если те шли морем.

Могли ли саксы тогда считаться «язычниками»? Вряд ли. Во-первых, они уже замирены Карлом Великим. Во-вторых, когда в Саксонии поднимается бунт, хронист так и называет саксов саксами.

Могли ли под «язычниками» пониматься славяне? Могли и понимались. Но не в этом случае. Ибо на вендов император отправляется из земли саксов. Венды шлют к нему послов в Саксонию же. Таким образом, на Дуурстеде — Дорестад на территории нынешней Голландии — венды нападать не могут, ибо для этого надо пройти форпостную Саксонию. Да и само расстояние от устья Эльбы до устья Рейна довольно велико, чтобы можно было рассчитывать на неожиданность нападения.

Остаются только даны. В их числе могли быть, конечно, и славяне, и саксы, и кто угодно, но это совершенно непринципиально: от того, что в русской армии 1812 года были башкиры, ещё не выходит, что это они победили Наполеона.

А что у нас ниже данов, в середине ненадёжного восточного фронтира? Под данами мы видим уже упомянутых саксов. Они ещё помнят свое поражение от Карла, а «Песнь о Нибелунгах» в эпическом, конечно, формате, но утверждает, что даны и саксы по меньшей мере могли воевать вместе. Для ликвидации угрозы опасного союза между ними франки и строят свои крепости, разъединяющие враждебных им потенциальных союзников. В частности, Гамбург. Одновременно эти опорные пункты и держат саксов, и являются форпостами против данов и вендов.

Ниже саксов — чересполосица франков, алеманов, тюрингов и баваров. Так или иначе, но эти в германском смысле уже «оцивилизованы», так что в роли «язычников»-врагов выступать не могут.

Итак, треугольник: даны, саксы, франко-германцы.

А теперь вернёмся к тексту анналов.

834 — В славнейшее селение Дуурстеде вторглись язычники и опустошили его с чудовищной жестокостью…

Явные даны.

835 — Язычники снова вторглись в земли Фризии, и немалое количество [христиан] было убито язычниками. И они снова разграбили Дуурстеде.

Снова даны.

837 — Язычники опустошили Вальхерен и увели с собой многих женщин, захваченных там вместе с неисчислимыми богатствами различного рода.

Даны.

841 — В том же году по всей Саксонии могущество сервов сильно выросло над их господами и они присвоили себе имя Стеллита и совершили много безрассудных поступков. И знатные люди той страны были очень подавлены и унижены сервами.

Восстание в Саксонии, довольно знаменитое в германской историографии.

844 — В том же году король Людовик выступил с войском против вендов. И там погиб один из их королей по имени Гостимусл, остальные же [короли] пришли к нему и принесли клятву верности.

С чего бы? Они же, вроде как, иностранцы? Ответ логический один: венды явно вмешались в саксонскую смуту, а после франкского возмездия либо признали суверенитет Людовика над собой, либо поклялись не вмешиваться в дела его земель. Вероятно, произошло первое, поскольку «когда он ушел, они тотчас нарушили се» — т. е. клятву.

Ну и, самое примечательное — появляется «король Густомусл». Не Гостомысл ли из зафиксированных Татищевым новгородских преданий?

Дальнейшие строки анналов только укрепляют в мысли, что речь идёт именно о чём-то похожем на известие из «Повести временных лет»: «варяги имаху дань со славян…», а их затем «прогнаша».

В то время, когда это произошло, король Людовик, собрав большое войско, отправился в поход против вендов. Когда язычники узнали об этом, они, со своей стороны, отправили в Саксонию послов, и преподнесли ему дары, и передали ему заложников, и просили о мире. И тот предоставил мир и вернулся в Саксонию.

Совершенно очевидная попытка франков восстановить статус-кво. Результат очевиден: венды замирены, но территории свои сохранили формально независимыми: заложники — свидетельство вступления в союзнические отношения, то есть — сохранения суверенитета.

После же этого на разбойников нашла чудовищная смерть, при этом также и вожак нечестивцев, по имени Рёгинхери, который грабил христиан и святые места, умер, поражённый Господом.

Возможно, беднягу звали Рёгнхерр или Рёгнхерн. Впрочем, это совершенно неважно, потому как Рёгин— (Рагн-, Рёгн— = Ragn-, Rögn-) — скандинавский корень («боги» или «власть»), а — хер (-her) означает «войско, армия». Иными словами, получается, что вендский вожак — скандинав или германец.

И ещё одно важное примечание: ровно за год до этого или в этом же году Лотарь отбирает Фрисландию у некоего Рорика. Назовем его Рорик № 1. Кем он был, нам пока неважно, но факт, что пока его не лишили Фризии, даны туда не ходили.

Тогда, посоветовавшись, они бросили жребии, которыми их боги должны были указать им средство к спасению, но жребии упали без пользы. Когда же некий пленный христианин посоветовал им бросить жребий перед христианским богом, они это сделали и их жребий упал удачно. Тогда их король по имени Рорик вместе со всем народом язычников в течение 40 дней воздерживался от мяса и медового напитка, и смерть отступила, и они отпустили в родные края всех пленных христиан, которых имели.

Здесь снова появляется Рорик. Какой? № 1? В сочетании с Рёгнхсрром — похоже. Но в то же время из контекста следует, что Рорик этот — венд. Король вендов, во всяком случае. Так что назовём его на всякий случай Рориком № 2.

Можно ли определиться поточнее?

Помогают другие анналы — Вертинские:

845. Эрик (Еигіс), король норманнов, с шестьюстами кораблями, направился вдоль реки Эльбы, чтобы атаковать Людовика Немецкого. Саксы приготовились встретить его, дали бой и с помощью нашего господа Иисуса Христа победили.

Сходится весьма многое: некий норманн Эрик пытается напасть на империю через Эльбу — то есть земли вендов. Людовик, собрав саксов — кого же ещё в пограничной земле? — идёт им навстречу опять-таки в землю вендов. Там происходит битва. Людовик побеждает. Но кого?

Ответ вытекает из самого текста. Венды, узнав, что на них идёт император с армией, делают попытку откреститься от осуществляющегося через их земли нападения норманнов. Они засылают послов, дают заложников, но сохраняют свою независимость. С норманнами же у Людовика происходит битва, в которой погибают много агрессоров. После чего по какой-то причине новый вождь их — Рорик № 2 — оказывается в сложной ситуации и, по сути, возвращает императору всё захваченное.

Зато становится королём славян.

Что происходит дальше?

846. По своему обычаю, норманны разграбили острова Остерго и Вестерго и сожгли Дуурстеде с двумя деревнями на глазах у императора Лотаря, когда он находился в крепости Нимвеген, но был не в состоянии покарать их за злодеяние. Те же возвратились в родные края, нагрузив корабли огромной по размерам добычей [в виде] людей и вещей.

Это — снова даны. На войну они плавают, а не ходят, как должны ходить венды, живущие за Эльбой. Впрочем, тут и гадать нечего, поскольку Вертинские анналы прямо указывают:

846. Датские пираты высадились во Фризии. Они оказались в состоянии выбить из людей такие контрибуции, какие желали, и, будучи победоносными в битвах, остались хозяевами почти всей провинции.

А что венды?

В том же году Людовик отправился из Саксонии за Эльбу против вендов. Он пошел со своим войском дальше против чехов, которых мы называем Beu-winitha, подвергаясь большой опасности.

Иными словами, император оставил вендов на левом фланге и отправился против, очевидно, богемов. Это означает, что он либо замирил вендов, либо победил их. Но поскольку речи о победе не идет, Людовик, скорее всего, снова заключил с ними мир.

На каких же условиях?

Интересно, что в это же время действует ещё один Рорик — член княжеского дома из местности с многозначительным названием РУСтринген. У него достаточно сложные отношения с франкскими королями, но известно, что в 841 году вместе со своим братом (или кузеном) Харальдом они атаками на Фризию принудили короля Лотаря дать сё им в лен или управление. Любопытно, что Харальд получил богатый торговый остров, называющийся… ну, конечно! — Вальхерен. Что получает Рорик, полагаю, нетрудно» догадаться: Дуурстсдс, т. е. Дорестад!

Радость данов была, однако, недолгой. Харальд умирает — или его убивают, Лотарь пользуется случаем и Фризию отбирает, а Рорика кидает в тюрьму. Однако тому удаётся убежать. И оказывается он не где-нибудь, а у короля Людовика! И живёт некоторое время в Саксонии, как о том повествуют «Анналы Фульды».

Что же получается? У нас наметился уже третий Рорик? Причём такой, который явно должен был воевать вместе со своим королем против Рорика № 2?

А может быть, ситуация становится понятнее, если предположить, что Рорик № 3 попросту захватил контроль над землёй вендов, и при этом был настолько лоялен императору, что тот осмелился подставлять ему свой тыл?

И тут настало время вспомнить Рорика № 1. Это, как нетрудно заметить, тот же Рорик, которого выгнали из Фрисланда. То есть — Рорик № 3.

Чтобы не запутаться, попробуем восстановить эволюцию Рюрика № 1–3. Итак, в 844 или 845 году его изгоняют из Фризии. В том же году войско данов нападает на империю со стороны Эльбы. Империя готова к удару и наносит данам поражение. Их вождь погибает. После этого даны возвращают добычу, а у вендов в вождях появляется некий склонный к христианству Рорик. Мы его назвали № 2. Но не наш ли это знакомый № 1–3, который, оскорбившись на Лотаря, решил вместе с данами примерно покарать франков и саксов, но потерпел поражение? Зато сумел каким-то образом оказаться во главе вендов и вознамерился продолжить борьбу. Однако и здесь у него ничего не вышло, с Людовиком пришлось замиряться и превращаться в его вассала — настолько надёжного, что ему не боялись показывать тыл.

И на что же это похоже?

Ответ — снова прост до очевидности! Больше всего это похоже на рассказы Иоакимовской летописи о призвании варягов!

Есть тут у нас венды-славяне, которым кто-то наносит поражение и вынуждает платить дань. Есть вождь Гостомысл, который умирает или погибает, оставляя свой народ в положении, когда тот вынужден дать клятву верности чужому королю.

Однако наступает ситуация, когда эту клятву венды преступают. По русской летописи —

— изгнаша варяг за море и не дата им дани.

После этого, впрочем, лучше вендам не становится, и после ряда сложных испытаний во главе их оказывается норманн Рюрик. Тот самый: №№ 1, 2 и 3!

Вот вам и ответ на извечный вопрос, было ли призвание варягов! Было! Остались славяне без вождя. Позвали к себе вождём беглеца — вот уж точно пришедшего к ним «со своим домом» (ибо настоящего дома его лишили) и «верными воинами» (которым тоже никак нельзя было оставаться на растерзание ворогам)! И в воспоминаниях и преданиях славян (а мы знаем, что новгородцы славяне и языком, и антропологией долгое время весьма были похожи на ободеритских-полабских западных славян) — в преданиях людей, переместившихся на север, но каким-то образом получавших информацию от оставшихся на Эльбе родственников, — в их преданиях и пришельцы из Рустрингена не могли не совмещать в себе поименования «русы» и скандинавской, «варяжской» идентифкации!

Было призвание! Только… не в Новгороде. А в Полабье, у полабских славян. И лишь потом эти события каким-то образом попали в летописи славян восточных.

Таким образом, настоящий, известный по именно событийным, а не легендарным хроникам Рюрик никакого отношения к руси и призванию варягов не имеет. А уж Гостомысл — фигура вообще легендарная, как раз из Татищева. Имелся ли оный лидер в наличии или был изобретен Татищевым с патриотико-воспитательными целями, мы узнать вряд ли сможем. О «Ксантенских анналах» мы уже поминали, но это и всё. С другой стороны, политика подобного типа, кою в вышеприведённом тексте представлял наш Гостомысл, всегда требует именно таких деятелей. Либо Никит Романовых, либо Лениных, либо Березовских-Ходорковских. Так что если кто и вызвал русов-варягов, то никак не Ванька-крестьянин или, по тем временам, Безуй-смерд. Это непременно должны были быть представители элиты, чьи бедствия и потери превысили уровень их верности родине.

Вадим — тоже фигура легендарная. Которая, согласно Татищеву, подняла восстание против Рюрика, за что тот Вадима и исказнил. Он вообще нигде не упоминается больше.

Но вернёмся к нашей таблице времени.

И вновь — пока не анализируем, какая дата самая правильная. Единственное, что нас здесь связывает, — то, что, судя по археологии, поступление второй волны серебра в Бирку начинается с 860 года (хотя, может, и позже). По крайней мере, через воюющую Русь надежного транзита норманны наладить не смогли бы. Значит, к тому времени они должны были уже вернуть себе контроль над Ладогой. Тут, правда, тоже есть временной нюанс: устойчивым и равномерным поступление восточного серебра в Скандинавию становится лишь с начала 870-х годов.

Впрочем, мы об этом уже говорили: война. Уж так-то добровольно Рюрика звали, что кровавыми конвульсиями ещё два десятилетия земля исходила…

Что дальше?

Глава 2.4. Суверенитет и экономика интервенции

Старик что-то говорил… А, снова о недавних событиях. Как оказалось, в ходе всех свалившихся на ладожан передряг вновь начала укрепляться прорусская партия, которая выступала за возврат к статусу-кво. Её лидеры заявляли, что положение, при котором собственные интересы русов заставляли их держать в одной власти все своевольные части словенского общества и окрестные племена, было бы в данных условиях идеальным. И те же собственные интересы русингов заставили бы их приму чить также и бессовестных кривичей. Зачем нам такой суверенитет, от которого столько бед? — вопрошали западники. Надо уходить от всей этой финнщины и мерьщины в лоно духовно близкой балтийской цивилизации.

Во всех этих обстоятельствах самому Гостомыслу поначалу удалось добиться того, чего он хотел. После изгнания русингов и при непосредственной поддержке Вадима он сумел получить должность даже не кончанского, а городского старшины — посадника.

Первые несколько недель были прекрасными — только двое его политических противников сумели отделаться вырезанием языков и ссылкой на Белоозеро. Да ещё троим удалось утечь на юг.

Однако спустя некоторое время Гостомысл убедился, что этого мало. Торговля мехами в результате готского интердикта начала замирать. Почти прекратился подвоз продовольствия из окрестных весей. Их роды потребовали сначала субсидировать весенние полевые работы и установить справедливые закупочные цены на зерно. А потом и вовсе заявили, что хлеба мало, и потому они сначала обеспечат себя. И уж затем продадут остатки горожанам. Если продадут.

Участились случаи, когда меря начала перекрывать реки и волоки к булгарам. А кривичи вовсю распоясались со своей самостийностью. Особенно после того, как новогодний штурм их столицы не удался.

Виноват в срыве операции оказался сам Вадим. У него как раз был день рождения, и он всю ночь пропьянствовал со своими офицерами, пока его прорвавшиеся всё же в город, но оставшиеся без руководства войска безжалостно вырезались.

Тогда между Гостомыслом и его «мечом» впервые случилась очень серьёзная ссора. Отношения двух политических деятелей болезненно надорвались…

Собравшись с силами, Любшу всё же разнесли по прутику. Однако это не дало ничего: озлобленные кривичи откатились вверх по Волхову, где начали партизанскую войну. Чтобы создать для неё базу, они приступили к строительству нового города, рядом с тем, куда Вадим раньше переселил чудь. Задумка была элементарной: в опоре на смоленских родичей перекрыть словенам последнюю отдушину на пути к мехам, «глазкам» и серебру через верховья Волхова и Ильмень. И злокозненные смоленские кривичи, не будь дурни, воспользовались поводом, чтобы ещё раз — уже сверх всякого воображения — взвинтить волоковые и транзитные пошлины. Чем окончательно перекрыли словенам последний относительно открытый торговый путь.

Хуже черезпенян в старину поступили, гневался Гостомысл. Но самое обидное, ярился дед, что когда-то именно словене вытащили кривичей из болот, показали, как надо умываться, и, вообще, дали им понятие о цивилизации. Ещё совсем недавно словенские добровольцы помогли кривичам отстоять свою независимость от соединённых войск чуди и веси! И вот благодарность!

Хрёрекр начал порядком утомляться от всех этих словенско-кривичско-чудских мерзостей, но терпеливо слушал. Он помнил: Альдейгьюборг мог быть основан шведами.

Ещё раз прокатал эту мысль в голове. Да нет, вот сейчас, по здравом размышлении, совершенно ясно, что Альдейгьюборг — город шведский! А если Альдейгьюборг — то есть РАЗ Альдейгьюборг основали шведы, — так кто сейчас докажет, какой род там первым поселился? И если предъявить теперь на городишко свои права…

Тут, конечно, вновь допущены вольные анахронизмы — ради вящего понимания сути вопроса.

Начнём с того, что налогов в те времена в этих местах не существовало. Поскольку просто не существовало государственной власти. То, что можно назвать налогом, было тем, что сегодня называется налогом с продаж. Грубо говоря — сбор за право невозбранно и безопасно торговать на городских рынках.

Но тут была ещё одна проблема — практически полное отсутствие городов. В них просто не было экономической необходимости. Судя по данным археологии, словене вовсе не рвались поселяться на крупных торговых путях-реках:

…старое мнение, что сопки в основном сосредоточены на берегах крупных рек, т. е. на торговых путях, связывавших север Европы с арабским Востоком и Византией, не соответствует действительности. Абсолютное большинство сопок находится на мелких речках, не пригодных для древнего судоходства.

Таким образом, города — это не то, можно назвать центрами земель. Вопреки настолько плотно слежавшемуся мнению, что оно кажется незыблемым.

Нет, города существовали, конечно. В виде укреплённых пунктов. Убежищ для десятка-дюжины окрестных деревень или вервей. Например, у кривичей в IX веке существовали хорошо укреплённые пункты Полоцк, Витебск, Лукомль, вероятно, Браслав и другие. Дополню этот список городами других ветвей этого народа: Смоленск у смоленских кривичей, Изборск — у псковских. За ними, кроме того, как мы знаем, — крепость в Любше и селение в районе будущего Новгорода, которое впоследствии превратилось в один из его концов.

Но тут характерны слова историка:

…на основе которых потом сформировались города в социально-экономическом их понимании. /525/

Это ровно то, о чём я говорю: подлинный город появляется тогда, когда становится необходимым. А пока — скажем, до явственного появления русов (не Рюриковых, а ещё до этого) — в этих местах всё принадлежит —

— только большой патриархальной семье — крупному брачно-родственному коллективу, ведшему в сложных условиях лесной зоны Восточной Европы (освоение новых земелъ, очистка от леса пахотных участков и т. п.) общее хозяйство…В северной полосе Восточной Европы распад таких коллективов был задержан условиями жизни, связанными с переселениями, необходимостью осваивать лес под пашню и т. п. /51/

Какова экономика — если уж мы говорим о торговле — этой семьи?

База сё — земля и сё обработка. Рентабельность — крайне низкая: ещё только в X веке словене перейдут от подсечного земледелия к пахотному, а пока что занимались тем, что валили и жгли лес на своих семейных участках и в удобренную золою землю сеяли зерно. Это означает производительность крестьянского труда на уровне, по разным данным, не более 6–8 центнеров ржи с гектара.

Соответствующий и быт:

Кроме керамики в раскопах найдены глиняные льячки, глиняные пряслица, бронзовые спиральки, часть удил, стеклянные бусы, трапециевидные привески.

Свыше 70 % погребений — безынвентарные. То есть у людей настолько не было лишнего, что даже в могилу близкому человеку положить было нечего. В остальных захоронениях содержатся единичные маловыразительные вещи.

Коллекцию предметов из железа составляют ножи, четырёхугольная пряжка, наконечники стрелы и копья, инструмент коновала, обломки удил, цепочки, гвозди и др. В единичных погребениях встречены изделия из кости — трубочки с узором, рукоятки ножей, гребень. Найдены в сопках оселки. /49/

То же — у кривичей:

Абсолютное большинство захоронений в длинных курганах псковского типа является безурновыми и безынвентарными. Вещевые находки весьма немногочисленны. Это — небольшие круглые выпуклые бронзовые бляшки, называемые обычно «бляшками-скорлупками», колпачкообразные бляшки с широкими закраинами, пряжки, ножи, глиняные пряслица, сплавы стеклянных бус, блоковидные кресала.

Из бытовых вещей наиболее часто встречаются железные ножи, реже — железные шилья и глиняные пряслица. Единичными находками представлены железный серп, наконечник копья, долото, железный рыболовный крючок, бронзовая пинцетка, литейные формочки для отливки привесок, бляшек и бусин и глиняная льячка. В трёх длинных курганах найдены железные удила, в двух — шпоры. Иногда в захоронениях длинных курганов встречаются обломки костяных предметов, в том числе орнаментированных рукояток. /407/

То же — у ещё одних из пригласивших Рюрика — мери:

Инвентарь: копьё, железная булавка с бронзовым навершием, нож… кельт, нож, бронзовая сюльгама с короткими «усами», изогнутая железная пластинка с закрученными в петлю концами… копьё, кельт, удила, нож, щитковое височное кольцо муромского типа… железные пряжки (сохранились в обломках, 2 фитильные трубки, железные пластинки, колечко из двух витков бронзовой проволоки. /241/

И так далее. Побогаче, конечно, у мерян, чем у словен и кривичей, но не ахти.

В общем, видно, что немного мог предложить обычный смерд для городского рынка. Как и тот — неплатёжеспособному смерду. То есть в условиях господствующего натурального хозяйства обмениваться практически нечем.

Поэтому непонятна, на первый взгляд, сама причина событии, как они описаны в летописи.

Хорошо, —

— изгнали варягы за море, и не дата имъ дани, и почаша сами в собѣ володѣти.

Ясно, что на базе этой новообретенной свободы у «революционеров» началась своя «перестройка», неизбежно результирующие из нее счеты друг к другу, как материальные, так и национальные, конфликты и войны:

И не бѣ в нихъ правды, и въста род на род, и быша усобицѣ в них, и воевати сами на ся почаша.

Непонятно другое: где всё это разворачивалось. Все эти усобицы и революции.

Ибо археологически просто не обнаруживаются соответствующие мощные поселения на северо-западе будущей Руси, в которых могли бы разыгрываться такие страсти. Нет ещё даже Новгорода, которому приписывают «честь» призвания варягов. Во времена 860-х годов знаем мы здесь, по сути, только два пункта, похожих на города, — Ладогу и крепость почти напротив неё, которую ныне называют Любшей.

Оно, конечно, человек — животное социальное, а значит, всегда найдёт повод прирезать соседа, если с этого можно будет что-то безнаказанно поиметь. По, строго говоря, в этих местах просто нет таких социальных масс, чтобы могло вырасти нечто большее, нежели драка с поножовщиной.

Вот, например, Ладога:

Определить общую площадь поселения рассматриваемого периода крайне сложно, но ясно, что оценки ее в 12–16 га сильно завышены. Распространение лепной керамики, исчезающей в городских центрах Северо-Западной Руси к началу XI в., показывает, что застройка тяготела к прибрежной полосе р. Волхов, несколько углубляясь от него лишь вдоль левого берега р. Ладожки. Локализованные, но недостаточно исследованные курганные и грунтовые могильники определяют ее максимальные границы на севере и западе (с востока течет Волхов), Однако и на этой площади далеко не все места годились для постоянного проживания. Таким образом, суммарные размеры поселения в Хв. составляли не более 6–8 га.

Для предыдущего века площадь оценивается как ещё меньшая — 2–4 га. Максимум 200 на 200 метров. Поскольку хозяйства занимали больше площади, чем советские легендарные 6 соток, то людей тоже, соответственно, немного:

В І—ІП ярусах открыто от 3 до 5 относительно синхронных жилых построек. Даже если на не раскопанной площади находится такое же их количество (что маловероятно), то все равно население поселка во 2 половине VIII — начале IX вв. вряд ли превышало несколько десятков человек и максимально может быть оценено в сотню жителей. Рассматривать его в это время как крупный центр нет никаких оснований.

Никаких княжеских, боярских, вообще властных владений также не отмечается:

В 810—830-х гг. (IV ярус) застраивается вся исследованная часть площадки Земляного городища… Никакой усадьбы в привычном понимании здесь нет. «Большой» дом IV—5 имеет очаг в центре жилого покоя, продольные ряды столбов, что сближает его интерьер с «большими» домами I яруса…Единственная достоверно выделяющаяся усадьба открыта на участке раскопа Е. А. Рябинина. Она имела весьма небольшие размеры и состояла из «малого» дома, амбара, хозяйственной постройки неясного назначения и стеклодельной мастерской.

Где тут гражданской войне кипеть? Вокруг двух амбаров с зерном?

Парадокс заключается в том, что… воевать тут всё же было за что.

Дело в том, что всё меняется, когда тут появляются русы. Точнее, первые скандинавы, завлечённые в этот край транзитными возможностями. Как раз у них имеется тот избыточный продукт, который можно обменять на рынке. А именно — насилие.

Разумеется, не только оно, не только у них и не только в это время. Точнее, как раз о времени нам и надо вспомнить. Чтобы обозначить некую шкалу, по которой будем двигаться. Нет, ещё точнее: некие старые магазинные счёты, на которых будем откладывать события, передвигая их слева направо и складывая. И переводя в новый разряд, если их величина того стоит.

Итак, примерно до начала 800-х годов Ладога у нас — обычный укреплённый пункт. Конкурент рядом лежащей Любше. Поэтому любви между двумя поселениями нет, что и отражает археология, находящая следы… скажем, разногласий. Какого рода разногласия, если следы их отыскиваются через 12 веков, пояснять, думаю, не требуется.

Идёт и торговля, ибо на меха спрос был и тогда. Но идёт она, судя по всему, больше с восточного сектора. Ибо постепенно в Ладоге появляются стеклянные шарики-«глазки» — и именно восточной поначалу локализации. Причём из разных мест, подчас едва ли не из Эфиопии. Да и вспомним уже указанные выше —

— салтовские лушшцы синего стекла, бусы из сердолика… фиксируется начало активного проникновения арабского серебра.

И это понятно: волжские булгары активно торгуют с Хазарией, та, в свою очередь, — окно на юг. И довольно широкое — от Хорезма в Туркестане до Константинополя в Византии. И скорее всего, именно булгары нащупали товарную позицию: меха против «глазок».

Сейчас уже не очень понятно, дошёл ли такой обмен до ладожан через мерянское (или весьское) посредство, сами ли они решили, что не менее, нежели булгары, с усами и наладили свой собственный бизнес. Факт, что в Ладоге обнаружена стеклодельная мастерская, —

— где по арабской низкотемпературной технологии с 780-х годов варились бусы. Их сейчас в ладожской земле не менее двухсот, а то и трёхсот тысяч. /496/

Насчёт сотен тысяч «глазок» — не преувеличение:

В 1114 году Нестор запишет: «…Поведали мне ладожане, как тут случается. Когда бывает туча велика, находят дети наши-глазки стеклянные — и малые, и великие, проверченные. А другие подле Волхова берут, которые выплёскивает вода. От них же взял более ста, и все разные…»

Судя по археологии, именно за них, за «глазки» —

— ладожане скупали пушнину.

Так что, видимо, жители Ладоги просто переняли инновационные технологии волжских булгар и освоили затем торговлю с «глазками» в виде денег.

И как только эта торговля начала перерастать рамки натурального обмена — соболий хвостик ради стеклянных бус для жены — так и Ладога начала перерастать статус укреплённого пункта и превращаться в торгово-ремесленное поселение.

А затем, примерно в эти же годы… Хотя нет, о чём я говорю! Двадцать лет только с высоты тысячелетия кажутся ничтожным сроком. А давайте-ка вспомним нас, любимых! Сколько за это время — с 1991-го — случилось событий, реформ, дефолтов, мятежей, войн в одной лишь России? Не говоря уже о Советском Союзе и мире! А как жизнь переменилась? Магазины, машины, жилища, предприятия, пригородные территории — как многое стало другим! Так почему наши предки не могли иметь в своей истории столь же бурных перемен?

Но это — в рамке времени наших «счётов» — случится позже. А пока улучшающееся материальное положение Ладоги начинает привлекать и тех, кто также хотел бы приподняться на восточном обмене. К началу 800-х годов в городе, как мы помним, начинает всё ярче проявляться скандинавский элемент. Это еще не банды викингов, это больше торговцы и частью поселенцы… по викинги уже сделали свои первые вылазки в Европе! Их экспансия началась резко и объёмно, что говорит о некоем большом природно-социальном катаклизме, вдруг враз вытолкнувшем сотни и тысячи злых мужчин в яростный натиск на окружающий мир. Внезапный холод, вызванный им голод, вызванные им общественные эпилепсии — не знаю, сегодня судить сложно. Но факт, что 8 июня 793 года некая ватага скандинавских пиратов обрушилась на монастырь Св. Кутбсрта на острове Линдисфарн близ Британии — и с тех пор Европа покоя не знала по меньшей мере до 1066 года, когда принято отмечать официальный конец эпохи викингов битвой при Гастингсе.

И потому мы можем уверенно предполагать, что подобные залётные любители чужого добра заглядывали и на Ладогу.

Точнее, мы твердо знаем, что скандинавы постоянно делали нападения на прибрежные земли — эстов, ливов, западных финнов, куршей. Нет причин не пробовать на крепость и племена Приладожья.

Вот это и было то самое насилие, которое не могли не привнести скандинавы в здепший народнохозяйственный уклад.

Иное дело, что, возвращаясь к разговору об экономическом содержании и экономической целесообразности какого бы то ни было бизнеса в этих местах, мы снова должны отметить, что насилие само по себе здесь — неэкономично. И потому вот это слово — «тогда» — здесь имеет ключевое значение.

Предположим, привёз ты много ценных вещей отцу и матери. Обрадовались они, что ты — жив, а те, у кого ты вещи взял, — нет. А дальше что? Ведь одно дело — викинг: ограбил и забыл. А другое дело — меха.

Один раз отнял, другой… А на другой — уже пет. На другой раз у тебя уже слава дурная, и владельцы мехов предпочитают скрыться от твоих алчущих глаз куда подальше. Да и услуги местных носят такой характер, что не болыю-то их отнимешь, услуги те. Скажем, того же лоцмана для прохода по волховским мелям ты уже не найдёшь, ежели перед тем кого обидел из его братии. Не то что солидарность в этих лесах процветает классовая, а просто страшно людям: ты ж обманщик.

А ну — не заплатишь, а вместо того буйну голову снесёшь? Лучше от тебя подальше держаться. В лесочке. А охотники пострелять если из молодёжи найдутся — ну, пусть сбегают, постреляют, пока ты, грозный такой, но нечестный, на порогах корячиться будешь, корабли свои с добром на плечах перетаскивая…

Неконструктивный подход, понятно, — но кому ты в лесу гулком втолкуешь это?

И вот тут снова та самая косточка на счётах — с руною, скажем, «тейваз», руною воина. Воин — не бизнесмен. Руна воина тесно связана с руною разрушения — «хагалаз». А нам нужна руна «феу». Руна собственности. И вот когда мы щёлкаем ими на счётах времени, то видим, как рунные наши костяшки не сразу, но неизбежно приводят нас к новому разряду, к новому порядку.

И заключается он в том, что владение товаром, на накладной которого значится: «Насилие, 1-й сорт» лишь помогает тебе вступить в торги:

Зимой Торольв поехал в горы, взяв с собой большую дружину — не меньше девяти десятков человек…Он вёз с собой много товаров. Торольв быстро назначал лопарям встречи, взыскивал с них дань и в то же время торговал. Дело шло у них мирно и в добром согласии, а иногда и страх делал лопарей сговорчивыми. /436/

Вот так и получалось, что —

— имаху данъ варязи, приходяще изъ заморья, на чюди, и на словѣнехъ, ина меряхъ ина всѣхъ, кривичахъ.

Да, люди тут по большей части вооружены плохо, хуже, чем ты. Да, большею частью они сидят по глухим лесным весям и даже не ведают, что на свете есть Восток — покуда не прибудут туда рейсом на твоём корабле и не окажутся там проданными в рабство. Да, страх делает людей сговорчивыми.

Но — отметим ещё одно ключевое слово: «товаров». И — «торговал».

Ибо долговременный бизнес на страхе не делается.

И вот тут и становятся ярые наши викинги всего лишь одними из участников цепочки из полезных друг другу участников торгового дела. И меч даёт им лишь одно из преимуществ — как, скажем, финским охотникам преимущество даст владение стрелами с тупым наконечником и знание повадок пушного зверя. И даже когда руна «хагалаз» вбрасывается в местные расклады — вдруг обнаруживает себя викинг… едва ли не наёмником!

В ту зиму Торольв опять поехал в Финнмарк, взяв с собой около десяти дюжин человек. Так же как и прошлой зимой, он торговал с лопарями и разъезжал по всему Финнмарку. А когда он зашёл далеко на восток, и там прослышали о нём, к нему явились квены и сказали, что они послы Фаравида, конунга квенов. Они сообщили, что на их землю напали карелы, и Фаравид послал их просить, чтобы Торольв шёл к нему на подмогу. При этом они передали слова Фаравида, что Торольв получит равную долю добычи с конунгом, а каждый из его людей — долю трёх квенов…

Когда карелы узнали, что на них хотят напасть, они собрались и выступили против квенов. Они думали, что победа снова будет за ними. У них были более крепкие щиты, чем у квенов. Карелы падали со всех сторон. Много их было убито, а некоторые бежали. Конунг Фаравид и Торольв взяли там огромные богатства и вернулись обратно в страну квенов. После этого Торольв поехал со своей дружиной в Финнмарк. Он и конунг Фаравид расстались друзьями. /438/

Дело в том, что собственно экономических основ для войны по тем временам вполне достаточно:

…Ладога контролирует сложную для проезда порожистую зону Волхова длиной около 36 км и обеспечивает здесь судовождение. Ладога — лидер своей округи, которая занимает узкую каемку приречной земли вдоль р. Волхова длиной около 50 км. Эта зона опознается по цепочке поселений и сопок, суммарно относящихся к последней четверти I тыс. н. э. и, следовательно, по времени своего возникновения одновременных древнейшему археологически выявленному строительному горизонту Е₂ самой Ладоги (750–890 гг.). Некоторые поселения и сопки непосредственно приурочены к местам остановок судов и перегрузок товаров возле порогов.

Итак, перед нами портово-перегрузочный центр. То есть склады, доки, ремонты, сопровождение, охрана, лоцманские услуги. Но скандинавские саги свидетельствуют и о том, что существовал в этих местах бизнес и посерьёзнее простой логистики:

…отправились они летом на восток в Гардарики, пришли осенью в Альдейгьюборг…. Был им дан мир для их поездки [в Хольмгард].

…

Магнус, сын Олава, начал после йоля свою поездку с востока из Хольмгарда вниз [т. е. к побережью] в Альдейгьюборг. Стали они снаряжать свои корабли, когда весной сошел лёд.

…

А весной собрался он [Харальд Сигурдарсон] в путь свой из Хольмгарда и отправился весной в Альдейгьюборг, взял себе там корабль и поплыл летом с востока.

….

Калье и его люди пробыли в Холъмгарде, пока не прошел йоль. Отправились они тогда вниз [т. е. к побережью] в Альдейгьюборг и приобрели там себе корабли; отправились с востока как только весной сошел лёд.

Таким образом, у нас появляются уже судостроительное производство, соответствующие торгово-посреднические услуги, соответствующая инфраструктура. И всё это требует соответствующей власти — ибо не может эта самая инфраструктура быть заложницей настроений любого проплывающего ярла и любой подобравшейся сюда банды.

Конечно, необходимо достаточно трезво оценивать такие свидетельства. И саги — произведения всё-таки не исторические, и «привязаны» данные высказывания к временам на сто — двести лет более поздним, нежели занимающая нас эпоха. Тем не менее, даже с поправкою на время нет необходимости отрицать, что обмен, аренда и продажа судов должны были существовать здесь едва ли не с самого основания Ладоги. Морские корабли в реках и на порогах не больно-то потаскаешь — а значит, надо договариваться с кем-то из местных, чтобы оказали содействие как в перевалке грузов, так и в замене плавсредств. И в этом наверняка был один из важнейших экономических смыслов существования Ладоги, как то и доказывают находки в ней и около корабельных заклёпок.

Ареал словенских и кривичских находок

А поскольку разным заинтересованным лицам важно было, чтобы такое содействие оказывалось им, но не их врагам, то появлялся и военный смысл захвата Ладоги под свой контроль.

Вот только местные роды тут оказываются не при делах. Они что — подряды на обслуживание варягов поделить не могли? После того, как их же и выгнали?

Иными словами, гражданской войне следовало кипеть как раз за контроль над Ладогой именно как центра перевалки «река — море». То есть, условно говоря, кривичи могли захотеть отнять этот центр у словен, чтобы самим прикоснуться к серебру, коим проезжие гости оплачивали обслуживание себя. Но призывать взять власть в нём этих самых «проезжих» — это, согласимся, странное окончание подобной войны.

Но. Где кривичи и где — словене? Ладога — строго говоря, вообще не их земля. Пункт, вынесенный за границы собственно племенных ареалов. Это прекрасно видно по карте археологических находок.

Здесь как раз замечательно видно, что Ладога в определённом смысле экстерриториальна для обоих племён. И уже только по этой причине не могла бы послужить предметом войны «род на род» по всему лесному пространству будущих Псковщины и Новгородчины. А вот если пунктом, представляющим собою замечательные ворота для въезда в это лесное пространство, богатое мехами… Этим пунктом она, собственно, и была. И в качестве такового не могла не представлять собою интереса для тех, кто как раз и заинтересован был в свободном входе-выходе в меховой рай.

Глава 2.5. Призвание волка в пастухи

Гостомысл метался, не зная, как примирить все противоречия. Зима прошла тяжело, весна тоже особых перспектив не сулила. Популярность посадника среди населения начала шататься.

И в это время Вадим нанёс жестокий и неожиданный удар в спину. Он заявил, что лучше Гостомысла знает, как править землёй. И предложил несколько простейших лозунгов, которые с восторгом подхватил измученный трудностями народ.

При этом было ясно, что героем кто-то манипулировал. Вадим и раньше-то звёзд с неба не хватал, в политику не лез, наслаждаясь вольной жизнью воина — с драками, пивом и бабами. А в последние месяцы он и вовсе опустился. Выбежит на очередную войнушку, позверствует там — и снова закрывается в детинце, где напивается со своими дружками. И вдруг — нате! Из казармы, не сняв сапог, — ив политики!

Более того, чего одна программа его стоила! Вадим заявил, что во всём виноваты злокозненные русинги и их объективные пособники среди словен. Из тех, кои выступают за либерализм. А потому необходимо возродить словенское гордое имя и навести в стране порядок железной рукой. Нерешительное правительство Гостомысла отстранить от власти. Показательным массовидным террором подавить сопротивление чуди и веси. Мерю взять в железа. А кривичского князя Витаса, предателя и убийцу, арестовать и казнить. Всех тех, кто выступает за возврат русингов, депортировать за пределы словенской земли. Или справедливо осудитъ и казнитъ.

Вадим также пообещал установить фиксированные цены на хлеб, мясо и медовуху. А бу де селяне не станут продавать хлеб по установленной цене, — отбирать его беспощадно.

Пока Гостомысл бился, пытаясь найти и обезвредить подлинного автора этой самоубийственной программы, умилённая лозунгами чернь сместила на вече правительство и присвоила Храброму титул князя. Вадиму были даны также все затребованные им особые полномочия по наведению порядка. Гостомысл был посажен в поруб до показательного суда.

Видно было, что старику пришлось действительно нелегко. Забыв про пиво, тот пригорюнился и уставился в стену. Пришлось даже попросить толкнуть его, чтобы дед вернулся к действительности.

Последствия Вадимовых действий были, как и следовало ожидать, плачевны. Два или три чудских рода, которые он подверг примерному наказанию, не смогли осенью дать урожая по причине выбытия мужчин. Весь же и меря, посмотрев на это безобразие, настолько ополчились на Ладогу, что граничные земли опустели, а город наполнился толпами беженцев из подвергнутых ответному геноциду словенских сёл. Вадим метался от границы к границе, и хотя и одерживал победы, но не добивался этим нечего.

В результате такого развития событий торговля окончательно прекратилась. По Ладоге и окрестностям рыскали банды мародёров и продовольственных отрядов с самыми разнообразными мандатами, выписанными неизвестно кем. Каждая улица и каждая община выставляла свою вооружённою стражу, но редкая ночь в городе обходилась без смертных случаев. Многие горожане бежали в леса.

В этих условиях Вадим начал искать внутреннего врага, кстати вспомнив об арестованных Гостомысле и членах его кабинета. Но к тому времени деньги и прежняя популярность князя сильно убыли. («Эх, Рюрик, знай бы ты, как они плакал, как они плакал, жалела, что поддались на злостная пропаганду и рушил то, что было при нас!» — вытирал нос старик.) В общем, однажды ночью новообретшиеся сторонники вытащили Гостомысла из поруба. Ион сбежал в селище своего рода. («Яс ними не ссориться, я им, назад, помогать!») А там вооружённые сородичи пока успешно отбивали все попытки экспроприировать их собственность и женщин.

Вадим, видя тщету своих усилий по наведению порядка, окончательно заперся в детинце. Где окружил себя последним сбродом и предался противоестественным утехам да запойному пьянству…

Хрёрекр вздрогнул, покосившись на изрядно опустевший жбанок с пивом, — который уже за сегодня?

Надо было что-то делать, спасаться самим и спасать страну, горячо говорил старик между тем. Потому этой зимой уцелевшие представители «лучших мужей» Словенской земли собрались подпольно в селении Гостомысла.

И обсудили они там главное.

То, что было не слишком очевидно в обыденности быта среди многоплеменного люда Ладоги. И что вдруг открылось Гостомыслу во всей своей ошеломляющей ясности, когда сидел он в порубе и размышлял над тем, как всё это получилось — то, что получилось.

И он излагал это открывшееся уцелевшим своим… своим… родовичам.

Да, так он и назвал их — трёх словен, двух кривичей, двух мерян, одного весина с Сяси и одного чудина с восточного берега Ладоги. И пояснил им, почему он их так назвал.

Каждый из нас жил свычаем своим и обычаем своим, излагал Гостомысл. Как от веку дедами нашими, родовичами нашими заповедано. Словении жил по-своему, как принято у людей языка его. У каждого рода чуть-чуть, но по-разному, а вместе если собрать, то свой закон у них. Суд свой, и князей на войну свои старейшины выбирают. А у кривичей — своё всё. И хотя похожи они языком и обычаем своим на словен, а — не словене. И много было ссор и котор меж ними, ибо разные они были, но не слишком. С мерею меньше ссорились, а с весью почти и вовсе не конфликтовали. И то понятно: одного меря корня со словенами и кривичами — венедского. Хоть и давно они с родины предков в леса здешние ушли, а всё ж родичи. Легче общаться, легче мир хранить. Да и делить особо нечего было: меря — жители всё больше лесные, а словене — речные. Как и кривичи. И ссорятся с кривичами потому же. Вон хоть Ладогу с Любшею взять. Первыми кривичи Любшу построили. Да высокая ещё вода была в Волхове. А словене позже пришли, Ладогу на противоположном берегу построили. Вода ниже была, многие русинги-находники здесь швартоваться стали. Вот вам и котора меж кривичами и словенами — кому ж охота живых денег лишаться?

А с весью, наоборот, делить вовсе нечего было — далеко друг от друга сидели, да и хозяйство разное вели. Добро было веси «глазки» стеклянные от Ладоги принимать, за меха, в лесах своих добытые.

Но затем русинги не просто приходитъ стали, а оседать здесь начали, напомнил Гостомысл. И в Ладоге, и у кривичей смоленских, и в мерянской земле на Неро-озере. Много зла от них видели, но много и добра поимели. Одни ведь русинги по-настоящему к булгарам ли, хазарам или вовсе арабам уверенно ходили. Ибо главное было у русингов — воевали они хорошо, и бойцы отменные. Не нападешь на них ни ватажкой лесною, ни напуском хазарским. Отобьются русинги и товар свой отобьют. В другой раз задумаешься, стоит ли овчинка выделки. Атой сами наедут, полон, рухлядь похватают — и нет их, как и не было. Уже в Булгаре добытое продают. Сколь так деревенек разорено было, что словенских, что мерянских, что хоть и кривичских. Пока не сообразили, что под русскую руку лучше пойти. Данью нетяжкою от них отделываться. Ходи, мерянин или Словении, стреляй белок в глаз, лови горностаев. А чтобы не отобрали потом бандюганы залётные, отдашь затем шкурки нам. Часть — в качестве дани за защиту, а часть — за всякие блага цивилизации. Мы ж не беспредельщики какие, мы своему человечку всегда порадеть готовы. Ножик там ему продать за кун сорок. Или глазок стеклянных жене на колье. В общем, договоримся.

А только ведь что? — спросил главное Гостомысл у собравшихся «золотых поясов» Ладоги. То, что выгодны русинги оказались для Ладоги допрежь всего. ИЛюбши, конечно, хотя и захирела она, когда вода в Волхове спустилась. А с другой стороны, это ей и выгодно стало: все знают, что лоцманы гостинопольские, что русингам через пороги перевалиться помогают, — почти сплошь из Любши, кривичи родом. Немало серебра зашибают: проход от Ладоги до Ильменя три марки кун или пол-окорока стоит. А проезд вниз по Неве и обратно — 5 марок кун или окорок.

А в Ладоге корабелы сильны. В реку на пороги-волоки не просунется русинг на драккаре своём. Значит, оставил драккар, взял снекку речную. Или вовсе плоскодонку. И ремонт тут же. И сырьё местное — лес, смола, пенька.

Но ведь и всем неплохо с русингами дружить. Эвон сколь пользы от русингов! У смердов лесных девок отняли, в Булгар продали, — а на следующий год стеклянных глазок привезли, оставили здесь за изготовление однодеревок. Значит, кто, получается, заработал в конце дела? Мы. Да глазки те стеклянные мы же лесовикам отдадим. Ибо сложно русингам самим по лесам шарить, быстрее и безопаснее у нас рухлядь меховую купить — это ж мы можем с родовичами договориться, а не они, что топорами да мечами лишь махать умеют. Много ты там намашешь, в лесу, коли нами же предупреждённые родовичи по дебрям затаятся, да меха спрячут? А за глазки они сами что хочешь вынесут. Для лесовиков оно всё равно что задаром, — вон их, мехов-то, за околицей прыгает, хоть шапкой собирай. И за помощь в переволоке русинги платят — не заплатишь, себе дороже будет. К четвёртым боевиками нанялись, дабы помочь тем с пятыми разобраться. С шестыми…

Да, согласен, теперь это — прошлое. Но смотрите, что дальше получилось, сородичи, перешёл от воспоминаний к главному докладчик. Ведь почему мы теперь — сородичи? Да потому, что сами мы русскими стали!

И в ответ на шёпот недоверчивый возвысил голос Гостомысл: да, именно так! Давно уж мы тут, в Ладоге, да и в земле Ладожской оторвались от родов своих, от языков своих. Здесь ведь русь и собиралась, вокруг дел русских. Кто в земле ковыряться не хотел, кто серебром русским позвенеть желал — ремесленники, рабочие, воины, купцы, надсмотрщики за рабами и животными, наёмники, обслуга и прочий люд вольный. Разве словене в Ладоге — жители постоянные? Да, их больше — тех, кто из словенских родов вышел. Но ведь и все другие тут есть, тоже из родов своих изгои, что на пушном и серебряном русинге заработать желают. Хотя и живут здесь словене, живут кривичи, живут меряне, живут весяне, живут прочие… И помнят, кто есть кто, да силушкою меряются, словене на кривичей, да чудины на мерю — ан всё равно мы тут — другой народ. А настоящие словене да кривичи там, в лесах остались. И для них мы сами — изверги да выроды.

И кому из нас жалко их, когда русинги рабов там выхватывают да на продажу сюда же везут? Разве что из родов своих бывших выкупаем кого…

И не русинги мы, нет, не стали мы русингами. Но ведь и они — не только туда-сюда русят. Вспомните, как много их постепенно в Ладоге осело. А со многими и породнились мы: охотно русинги девок наших замуж берут. Да и то — не своих же лошадинообразных к нам возить! И живём мы тут делами русскими — делом корабельным, мехов сбором среди родовичей своих же, торговлей и проводкой русингов. Наш это теперь уклад, а не просо сеять да споры родовичей вокруг уведённой коровки решать. Мы ведь здесь старейшины, в Ладоге, а не на Мете или Сяси. Русские мы получаемся старейшины, ибо в одном уже обществе с русингами живём, и интерес у нас один.

Да вспомните, как двадцать лет назад от норманнов Эйрика-конунга отбивались мы все вместе. А кто во главе стоял? — русы местные. Наши, гардские. Кто пострадал больше всего? — они же, их люди Эйрика прогнали. Ушли они в другую русь — кто в Смоленске сел, кто в Растхофе. И ведь воевали-то мы ныне, братья, не род на род наши. Скажете, словене на кривичей ходили? Нет, то русы ладожские лесные роды кривичские покоряли. Хош и погнали мы русов норманнских с земель наших — а сами мы русами остались. А Любшу — я виноват, не доглядел за Вадимом! — словене разве растрепали? Из деревенек ловатьских пришли и пожгли? Нет, то мы, русы, сделали. А кто противостал противу нас? Не кривичи смоленские, а русы смоленские. Тож и кривичи среди них есть, и другие разные, даже хазары родом, говорят. Ан всё едино — русы. Они нам выходы закрыли. А уж что кривичских воев с дрекольем за собою подняли — так ведь и мы тут друг на друга не сами ходили, а родовичей своих прежних поднимали. И меряне тож, и весь, и вождь русов кривичских Гинтарас, здесь присутствующий, — он кривичей поднимал.

Не в том дело, кто виноват, братья, завершил Гостомысл, когда стихло недовольное бурчание. Веемы виноваты, что позволили себе от дела нашего общего отойти. Да! Я начинал замятню — больно уж обидно мне было, что приезжие русинги имущество моё отбирают, а наши же, местные в том им помогают. Но теперь скажу я: зря мы русов погнали. Мы сами — русы. И мы теперь получаемся без своей руси оставшимися. И потому я предлагаю замятню и закончить же. Сам я к русингам поеду, к Рюрику этому, что обидел меня. Ибо не вернуть уж нам наших русов норманнских из Ростова мерянского и Смоленска кривичского. Остаётся нам только снова своих русов заводить, из свеев звать их, где Рюрик-ярл обретается. Я первый к нему пойду, понесу рухлядь свою меховую и серебро, что есть. И вас к тому же призываю, братья. Ибо больше потеряем мы, если всё останется, как было. Попомните слово моё: не позже, чем к лету соберут русы ростовские да смоленские да полоцкие силы да сюда придут. Кого мы прогнали — мстить будут, а остальные — пограбят.

А что сказать хотите, знаю я, — отмёл он жестом очевидные возражения прежнего своего врага Гинтараса, вождя кривичского. Не в русы звать хочу Рюрика. Мы здесь сами — русы, хоть бы и без норманнских. Но и в полные варяги брать его невместно — нет у нас денег, чтобы чистым наёмникам платить. Да и за что? Нападут русы чужие когда — неизвестно, а наёмников-клятвенников кормить всю зиму — за что? Думаю, звать надо Рюрика воеводою нашим общим. В Вадима место — зоне совсем озверел Вадим, больше вреда от него, а пользы вовсе не стало. Пусть Рюрик закон и покоя русский, здешний, примет. Ряд ему дадим, прокорм, а он нам защиту и перед норманнами свейскими да готскими даст, а главное — перед русами другими.

А там, глядишь, сам он захочет долю свою увеличить, отправим его ростовских русов злохищных наказать, да пути для товара нашего расчистить. Снова начнём серебро из Булгара да Хазара возить. Русинги свейские реками пойдут, у нас в Ладоге серебром звеня, — тоже ведь и им там плохо, у себя, без пути нашего. Вон, люди доносят, полоцкие русы сверх всякой совести цены на всё задрали, покуда одни остались на пути восточном. А мы тут в убытках да разоре. Да на кривичей — ну, в смысле, на русов смоленских — его направим, Рюрика-то. Чтобы путь на юг открыл для товара нашего, в Царьград, значит.

И Велеса уговорим наконец. Девок ему побольше утопим в Волхове, даст он нам урожай. Народишко успокоится.

И заживём, братие!

Разумеется, обсуждение то проходило не так. Даже совсем не так. Не могло оно быть таким назидательно-разжёвывающим. Да и не понимали люди тогда многих вещей, о которых здесь говорится. Хотя бы в силу того, что сами в тех событиях участвовали, а потому не видели их во всей полноте взаимосвязей. Просто жили, просто чувствовали, просто действовали в тех обстоятельствах, не всегда отдавая себе в них отчёт.

В общем, будем считать это литературным приёмом — в духе писателей ХVIII века, которые многие разъяснения свои в уста героям вкладывали.

Но для себя мы пометим — если Гостомысл такого и не говорил, то ситуация вокруг него и тех, кто жил во времена «призвания варягов», была именно такою.

И вот на том собрании уцелевших в замятие старейшин те после недолгих споров и порешили обратиться к бывшим врагам, но всё же знакомым русингам с просьбой о вводе в Ладогу миротворческого контингента.

Собственно, кроме русингов, больше обращаться всё равно было не к кому.

Податные племена, продолжал Гостомысл, за это время все сплошь объявили независимость и вмешиваться в словенские дела не желают. А смоленские кривичи с любшанскими эмигрантами, да сидящие у них готские русины, по слухам, и навовсе готовили уже вторжение, желая воспользоваться ладожской смутой.

— Дорогие князья русские (о-па, князья! конунги! — отметил про себя Хрёрекр, — важная титулатура!), — взмолился Гостомысл. — Простите прежний глупость наша, простите наша неласку. Мы хорошо с вами жить имели, пока вы русили по наши реки и привозили серебро на пути назад. Возвращайтся теперь, просим вас!

Нам бы только порядок навести, закон, убеждал старик, не видя немедленной реакции на лестное предложение. Земля-то, ты знаешь, велика и обильна, да вот наряда в ней нет, власти, распоряжения нормального! А дальше мы и сами поднимемся, пойдём вперёд семимильными шагами! Нужна только твёрдая власть, чтобы снова пошло из земли нашей всяческое обилие! Придите, умоляем!

А уж владеньишко разное, рухлядь меховую, другого богачества мы вам всегда обеспечим…

В летописи призыв звучит так:

Земля наша велика и обилна, а наряда въ ней нѣть. Да поидете княжить и володѣть нами.

Одни видят в этих словах отражение строк из некоего договора между приглашающей стороною и варягами: дескать, вы — князья-наёмники, ваше дело будет наряд, то есть закон охранять. И ссылаются на аналогичный опыт будущей Новгородской республики, которая именно так правителей и приглашала.

Другие с этим не соглашаются и утверждают, что посланцы к варягам заявили себя едва ли не холопами. И также указывают на почти юридическую неправомочность формулировки —

володѣть нами.

Потому как не могли сказать такого вольные люди, пусть и пострадавшие в ходе беспорядков.

Третьи приводят примеры аналогичных приглашений, не видя в этом никакого криминала и антинационального подтекста. Похожим образом, согласно пассажу из «Деяний саксов» хрониста X века Ви-дукинда Корвейского, бритты позвали саксов:

…когда распространилась молва о победоносных деяниях саксов, (жители Британии) послали к ним смиренное посольство с просьбой о помощи. И послы (из Британии), прибывшие к саксам, заявили: «Благородные саксы, несчастные бритты, изнурённые постоянными вторжениями врагов и поэтому очень стеснённые, прослышав о славных победах, которые одержаны вами, послали нас к вам с просьбой не оставить (бриттов) без помощи»., отцы ответили на это кратко: «Знайте, что саксы — верные друзья бриттов и всегда будут (с ними) в равной мере ив их беде, ив их удачах». (…) Затем в Британию было послано обещанное войско (саксов) и, принятое бриттами с ликованием, вскоре освободило страну от разбойников, возвратив жителям отечество.

Четвертые просто, не мудрствуя лукаво, предлагают всем подумать о том, что текст ПВА создавался через двести лет после этих событий и создавался если не по заказу, то в угоду князю Владимиру Мономаху, которого, не имевшего прав на великое княжение, как раз именно и позвали-пригласили «княжить и володеть нами». И во времена Мономаха такая формула уже существовала и означала как раз приглашение на власть. То есть мы зовём тебя во властители и обещаем слушаться и покорствовать…

Чуть ниже мы об этом поговорим поподробнее, а сейчас отметим: все эти позиции небезосновательны — но и небезупречны. Если отрешиться от национального и политического «гнева и пристрастия», то историческая картина вберёт в себя все эти четыре краски. И в то же время будет окрашена иначе, чем они все.

Конечно же, в слове —

— нарядъ —

— можно услышать отзвук слова «закон». Только что это меняет? В феодальном, как и в раннефеодальном обществе закон творил и требовал его соблюдения хозяин, владелец удела. И сколько ни ссылайся на то, что известная «Русская правда» была отражением существовавших норм бытового права — тем не менее расписана и утверждена она была полномочными князьями, владельцами Русской земли. И своё, княжеское, они там очень жёстко защитили. Так что, позвав —

— княжить и володѣть нами, —

— неведомые просители действительно передали и себя, и закон над собою в руки позванных варягов. И ссылка на Видукинда и саксов именно поэтому здесь не работает: те звали помочь от врагов, а эти — владеть и собою…

Да ещё сулить за это обилие земли своей.

Кстати, Видукинд тоже далеко не современным свидетелем тех событий был — и далеко не беспристрастным. Так что эта ссылка не работает вообще.

Многие исследователи предполагают, что в этом отрывке заключена также информация о том, что от имени ладожан делегаты заключили с Рюриком некий договор или ряд, как тогда говорили. Дескать, фраза —

— владѣлъ нами и рядилъ ны по праву —

— означает, что приглашение сопровождалось выдвижением неких юридических условий — наподобие того, как это происходило в позднейшем Новгороде. Напомню, что новгородцы не просто принимали нового князя взамен выбывшего, а нередко заключали с ним даже формальный ряд. А подчас и противостояли отдельным князьям, не пуская их к себе.

Могло ли быть так? Вернее, можно ли представить себе, что русы, пришедшие из-за моря по просьбе ладожан, заключили с местными жителями честный ряд-договор?

Да, мы такие примеры знаем:

Ярицлейв конунг отвечает: «Нам очень нужна от вас помощь и совет, потому что вы, норманны, — мудрые мужи и храбрые. Но я не знаю, сколько вы просите наших денег за вашу службу». Эймунд отвечает: «Прежде всего ты должен дать нам дом и всей нашей дружине, и сделать так, чтобы у нас не было недостатка ни в каких ваших лучших припасах, какие нам нужны». «На это условие я согласен», — говорит конунг. Эймунд сказал: «Тогда ты будешь иметь право на эту дружину, чтобы быть вождём её и чтобы она была впереди в твоём войске и княжестве. С этим ты должен платить каждому нашему воину эйрир серебра, а каждому рулевому на корабле — ещё, кроме того, половину эйрира». Конунг отвечает: «Этого мы не можем». Эймунд сказал: «Можете, господин, потому что мы будем брать это бобрами и соболями и другими вещами, которые легко добыть в вашей стране, и будем мерить это мы, а не наши воины. И если будет какая-нибудь военная добыча, вы нам выплатите эти деньги, а если мы будем сидеть спокойно, то наша доля станет меньше». И тогда соглашается конунг на это, и такой договор должен стоять двенадцать месяцев.

Почему бы такому не быть и в Ладоге?

Мешают ответить положительно два обстоятельства. Одно — умозрительное, но тем не менее более чем основательное. Миролюбие Эймунда проявляется в условиях, когда он ведёт переговоры, фигурально говоря, со всем русским государством. Пусть даже с его новгородской частью — ибо данный эпизод явно отражает тот период, когда Ярослав Мудрый был ещё Ярославом-просто-Владимировичем и только готовился к проведению сепаратистских акций против власти Киева и своего отца Владимира Красно Солнышко. Готовился с помощью как раз скандинавских варягов-наёмников.

А насколько хватило бы того эймундова миролюбия, буде перед ним не мощный город как часть мощного государства стоял бы, а — ряд мелких и средних поселений, разодранных гражданской войною и неизбежными её спутниками — голодом, террором, беззаконием и безвластием?

А во-вторых, это дела гораздо более поздних дней. И вполне уже сложившейся новгородской государственности. Которая строилась не вокруг князя, а вокруг богатых боярских родов — «золотых поясов». Археология показывает, что и в Ладоге, скорее всего, государственность начиналась именно с них, а не с Рюрика. Но вот были ли те «золотые пояса» достаточно властными и авторитетными, чтобы управлять округою — неясно. Вспомним: по меньшей мере с 840 года в Ладоге существовала власть норманнских завоевателей — а под оккупантами на собственную власть претендовать несколько вредно для здоровья.

Что ж, мы можем попробовать разобраться в этом вопросе с помощью логики и археологии. Даже предположив, что мы летописи не читали, или она не сохранилась, не дошла до нас через историю войн и революций.

Давайте возьмём модель «или… или…».

Первое. Рюрик или был, или нет. Что даёт нам признание его существования? Собственно, ничего. Появившиеся в Ладоге скандинавы действовали так, что вопрос с Рюриком не принципиален.

Наличие норманнского короля фиксируется точно:

Появление в Ладоге первого норманнского владетеля с его окружением оставило определённый археологический след. Речь идёт о скандинавском по своим признакам могильнике в урочище Плакун, расположенном на берегу Волхова напротив Ладожской каменной крепости. 14 (по счёту 1940 г.) курганов Плакуна оставлены обособленным коллективом, представители которого (вместе с семьями, видимо) непродолжительное время проживали в Ладоге. Время насыпки плакунских курганов (с учётом дендродаты одного из комплексов — 890–900 гг.) — вторая половина IX и рубеж IX и X столетий. Погребения в Плакуне могут быть соотнесены с окружением какого-либо конунга, например Рюрика, прибывшего в Ладогу, по летописному замечанию, «с родом своим». Эти северные пришельцы, похоже, не отличались особым богатством и знатностью. /179/

Одно из захоронений — № 11 — возможно, является косвенным подтверждением гипотезы о связи летописного Рюрика с историческим Рёриком Ютландским:

…оно включало первое на Руси захоронение в деревянном гробу, установленном в деревянной камере, что было тогда характерной датской чертой. Возможно, это захоронение Рюрика, —

— делает предположение выдающийся археолог и исследователь скандинаво-славянской темы Глеб Лебедев. Правда, относится могила примерно к 900 году, что, в общем, ликвидирует идею об именно Рерике Ютландском, который должен был бы в этом случае прожить лет до 90. И к тому же замечание о том, что покойники в этих могилах особым богатством и знатностью не отличались, также противоречит ютландской версии происхождения Рюрика. Ибо «язва христианства» уж по-всякому был богат и знатен.

Есть и другие данные. В одной из работ со ссылкой на данные исследований Л. Н. Кирпичникова, И. В. Дубова и того же Г. С. Лебедева это же захоронение называется характерным для знати, сидевшей «за морем» — в Бирке и Хедебю. И датируется уже временем около 880 года. Захоронение осуществлено в деревянной камере.

Поэтому, как видим, наличие Рюрика мы надёжно доказать не можем. Но одно ясно: пришедшие скандинавы либо с самого начала имели собственного конунга, либо обзавелись им уже здесь. Например, провозгласив оным одного из своих вождей.

Что это нам даёт? Ну, как минимум то, что фраза —

— и рядилъ ны по праву —

— при наличии короля гораздо менее жизненна, нежели слова:

— княжить и владѣть нами.

А теперь заглянем в жизнь, как опа есть. Что вообще означает понятие договора, особенно такого, в каком контрагенту отдаётся часть собственного суверенитета? Очевидно, только то, что в обмен на суверенитет партнёр по договору, ставший сеньором, гарантирует сохранение — и охранение — жизни и собственности того, кто стал вассалом.

Что мы видим в Ладоге? Мы видим появление сеньора. Видим ли мы сохранение жизни и собственности местного населения? Так что же понимали скандинавы под словами «приходить и владеть»?

Говорят, что когда наступила весна, Олав конунг отправился на восток в Эйсюслу, высадился на берег и начал разорять страну, но жители Эйсюслы подошли к берегу и вступили с Олавом в бой. Олав одержал победу, обратил их в бегство и стал разорять их страну.

. . .

Этой самой осенью Ингьялъд конунг собрал войско, чтобы напасть на тестя с зятем. Это войско было из всех тех его владений, которые он себе подчинил. Когда тесть с зятем слышат об этом, они собирают войско в своих владениях, и им на подмогу приходит Хёгни конунг и его сын Хильдир, которые правили в Восточном Гаутланде.

. . .

Сёльви, сын Хёгни с острова Ньярдей, был морским конунгом, который ходил тогда в викингские походы в Восточные страны. У него были владения в Йотланде. Он отправился со своей дружиной в Швецию.

Затем Сёльви отправляется в Сигтуны и требует, чтобы его провозгласили конунгом. Но шведы собирают войско и хотят защищать свою страну.

Как это могло выглядеть в приложении к Ладоге?

Возможно, вот так:

После этого конунги созвали тинг. На нем Олав конунг объявил всему народу о своем решении и своих притязаниях на власть. Он просил» чтобы бонды провозгласили его конунгом всей страны» и обещал им за это сохранить старые законы и защищать страну от нападений иноземных войск и правителей. Он говорил долго и красноречиво, и его речь всем понравилась. Потом вставали конунги и говорили один за другим» и все поддерживали Олава конунга. В конце концов Олав был провозглашен конунгом страны и наделен властью по законам Упплёнда.

Второе обстоятельство — собственно ответ на этот вопрос.

Вот какой пацифизм видит археология:

Около 840 г. поселение посетила катастрофа в результате вражеского вторжения. Традиционно обжитой в течении жизни трех поколений участок в пределах раскопа Е. А. Рябинина на уровне V яруса (около 840 — около 865 гг.) превращается в пустырь; уничтожается и стеклодельная мастерская.

. . .

В середине 860-х гг. (около 865 г.) поселение очередной раз подвергается полному разгрому. Кроме мощного слоя пожара» драматичность этого события подчеркивают обгоревшие останки женщины и ребенка» обнаруженные в заполнении дренажной канавки в раскопе А. Н. Кирпичникова.

. . .

Любшанская крепость до X века не дожила. Судя по многочисленным стрелам, найденным в основании стены со стороны Волхова, а также по слою пожара, крепость гибнет после штурма. Но стрелы не скандинавские, а местные. По ПВА в IX веке лишь два события могут претендовать на объяснение гибели Любши: изгнание варягов и последовавшая за ним междоусобица («встал род на род»).

. . .

В середине 860-х гг. (около 865 г.) поселение в очередной раз подвергается полному разгрому… Плотность застройки на площадке Земляного городища на уровне VI (около 865—890-е гг.) и VII (890-е — 920-е гг.) ярусов заметно ниже, чем в предшествующие десятилетия IX в.

То же касается и Пскова с соседним Изборском:

В VII–IX вв. на площадке Псковского городища существует поселение, оставленное прибалтийско-финским населением, родственным носителям рыугеской культуры. Выявлено до восьми строительных горизонтов этого поселения, что свидетельствует о долговременном характере посёлка. Позднейший из горизонтов погиб в пожаре начала 860-х годов (спил бревна из слоя пожара датирован методом дендрохронологии 860 г.).

Ремесленно-торговое поселение конца IX — начала XI вв. непосредственно сменило во времени и в пространстве предшествовавшее ему крупное (несколько сотен человек) ремесленное поселение последней четверти I тыс. по Р. Х. Слой пожара 860-х годов, в котором погиб посёлок, указывает на то, что ремесленно-торговое поселение конца IX в. не выросло из предшествующего поселения, а сменило его, причем смена одного поселения другим происходила далеко не мирным путем.

Это время, как видим, совпадает с летописной датой «призвания варягов», то есть формальному появлению русов в нашей истории. Это «призвание» в показаниях, данных археологией, выглядит так:

…между слоями 840–860 гг. и…860/870—890 гг. археологи фиксируют огромный пожар… В огне… погибли и все остальные известные крепости Руси (Новые Дубовики, Сясьское городище, Холопий городок, Рюриково городище, Труворово городище, Камно и др.). /543/

Правда, сегодня трудно доказать, что эти пожары носили, скажем, не естественный характер. От свечки, как известно, Москва сгорела. По настораживает именно синхронность. И она именно и наводит на мысли, что больше всего тут постаралось чьё-то вражеское войско. Ведь в это же время —

— в 860-е гг. на севере Руси шёл рост монетных кладов.

Деньги закапывают в землю, как известно, для того, чтобы сберечь.

Деньги не забирают из земли, как известно, потому, что некому забрать.

То есть когда археология фиксирует массовое наличие кладов, то можно с уверенностью сказать, что владельцы их явно умерли. Все вместе.

И пожары тут же…

Этакий геноцид прошёлся по Поволховью…

Это даёт ответ на второй вопрос: было ли пресловутое «призвание». Ставим его так же: или было, или нет. Если было призвание — то есть сознательный, добровольный акт заключения договора о вассалитете, — то столь большие жертвы и разрушения выглядят как минимум нелогично.

Разумеется, все эти разрушения могли быть оставлены теми самыми боевыми действиями, когда —

— и въста родъ на род, и быша усобицѣ в них, и воевати сами на ся почаша.

И раскопки сожжённой и уничтоженной Любши, кажется, об этом и свидетельствуют — по свидетельству копавшего городище Е. А. Рябинина, стрелы там найдены не скандинавские, а местные. Но! Не двадцать же лет продолжалась та гражданская война! Под это просто ресурсов не было!

А главное: судя по «кладному» показателю, затихать та война начала там же, откуда началась, — в Поволховье. Но зато, как видно, захватчики концентрической волною продвигались отсюда далее: в первой половине 870-х годов клады в районе Волхова больше не зарываются.

То есть регион умиротворили. Но даже в отдалённом от Ладоги Тимерёве, что в нынешней Ярославской области, отмечено «выпадение» кладов в эти суровые годы. Один из них датируется по младшей монете 867 года. И ещё один сокрыт в 860-х. А другие — в 870-х и 890-х.

Впрочем, не только клады говорят о большой войне в те годы:

…отметим отсутствие на некоторых поселениях хорошо выраженного слоя с керамикой X или даже XI–XII вв. (Горчаковщина, Любша, Наволок, Дубовики), из чего следует, что на таких поселениях приблизительно во второй половине X в. жизнь прекращается и возобновляется или начинается лишь в XI–XII вв., а в некоторых случаях даже позднее. /*/

Неплохо погуляли «миротворцы» — на столетие всех повырезали…

Утихомирилось всё, похоже, лишь после 875 года — вплоть до конца века оставлено всего 2 клада.

Так что жизненная логика говорит в ответ на эти факты: ежели кто и призывал варягов, то явно не пользовался при этом поддержкой местного населения, которое «призванным» пришлось усмирять ещё два десятилетия и дойти при этом до Ростова и Мурома. А если вспомнить, что и власть после призвания досталась некоему королю из норманнов, то, откровенно говоря, версия добровольного призвания трещит по всем швам.

Окончательный же крест на ней ставит понимание того, кто стал бенефициарием во всей этой истории.

Вспомним: делегаты от конфронтирующих сторон отправились к варягам, а ни к какой не руси. Никакой руси в Скандинавии и не зафиксировано, а в предыдущей своей работе я показал, что это — чисто внутренний элемент населения Восточной Европы. Скандинавского происхождения, но местный. Грубо говоря, «оместнившиеся», ставшие нативными скандинавы. Но паши послы едут за море, к варягам. То есть в Скандинавию.

Далее. Пошли ли делегаты за наёмниками или же действительно решили позвать нейтрального правителя, опирающегося на самую грозную по тем временам вооружённую силу, — вряд ли мы уже узнаем надёжно. Логика, как мы видим, говорит за то, что призвание, мягко говоря, маловероятно. Но можно предположить, что банда озверелых наёмников вышла из-под контроля и захватила власть.

Что же, посмотрим, могло ли так быть.

Итак. В каждой войне есть свой бенефициарий. Не обязательно тот, кто вонзил меч в горло последнему врагу — войны, бывает, заканчиваются и ничейным результатом. Но бенефициарий в них бывает всегда. Тот, кто получил наибольшие выгоды.

В нашем случае очевидно, кто начал процветать после описанных в летописи событий:

2 период (VI–VII яруса; около 865—920-е гг.). Пожалуй, именно в это время Ладога наибольшим образом напоминает североевропейские центры типа Бирки и Хайтхабу. Расширяется площадь поселения, вокруг него формируется некрополь, в котором представлены разнотипные погребения. Наиболее ярким памятником является норманнский могильник в урочище Плакун, единственный в своём роде на территории Руси. Рядом раскопана большая насыпь, отличная от сопок и содержавшая помимо кремаций камерное погребение воина с конями на вершине. Аналогии насыпям Плакуна уводят на юг Скандинавии. Норманнские древности отчетливо просматриваются на общем фоне культуры поселения…. Открытый раскопками Е. А. Рябинина и В. И. Равдоникаса дворцовый комплекс свидетельствует о наличии в Ладоге резиденции первых Рюриковичей или их наместников. /226/

При том, что плотность застройки в городе не восстановилась вплоть до 920-х годов, скандинавский элемент в нём явственно присутствует самым приоритетным образом. Более того: как мы уже знаем, —

— с этого момента можно говорить о сходстве его топографии с североевропейскими виками и т. н. «открытыми торгово-ремесленными поселениями» Восточной Европы. /226/

И снова — то же самое в Изборске и Пскове:

…во второй половине IX в. (после 860 г.) посёлок резко (в течение нескольких десятилетий) вырос, достигнув к середине X в. площади приблизительно 12–15 га. Очевидно, что рост территории поселения связан со значительным (в 5–7 раз) увеличением числа жителей. Ни о каком демографическом взрыве говорить не приходится: значительная часть населения, безусловно, сформировалась за счет переселенцев-иммигрантов, причем среди них, безусловно, присутствуют выходцы из Скандинавии. /63/

К любопытным выводам приводит анализ количества серебра, приходящего в на Русь и в Скандинавию, сделанные нашим историком Г. С. Лебедевым. В частности, —

— нижняя точка серебра в России и Скандинавии — между 880 и 890 г. Их количество вновь растёт в 1-м десятилетии X в., —

— говорит он. А в другом месте он же свидетельствует:

Начиная с 860-х гг. фиксируется регулярное, резко возросшее по сравнению с предшествующим временем, поступление восточных монет в Скандинавию. Данное наблюдение, очевидно, свидетельствует в пользу того, что первые династы создали для восточной торговли, которая проходила через Ладогу, особо благоприятные условия. /245/

Не знаю, возможно, повторюсь, внутренний конфликт был. Возможно, он послужил для некоторых тогдашних политиков поводом для призыва иностранного миротворческого контингента. Но предельная опустошительность разрушений и их распространение на новые и новые территории говорят о том, что даже если призвание и было, в овчарню попала не добрая овчарка, а хищный волчище.

Итак, бенефициарий обрисовался — это скандинавы, так сказать, скандинавские. Тот, кто назван именем Рюрика, поначалу имел тесные связи со Скандинавией, откуда получал воинов и куда направлялись денежные потоки от завоеванного транзитного пространства. И лишь постепенно, со временем, новая скандинавская сила «обрусела», принужденная экономикой, как и прежние завоеватели, находить статус вивенди с местными элитами. Ибо без них мы возвращаемся к уже обрисованной ситуации, когда для достижения тех же экономических результатов захватчикам надо было обращаться в последовательных оккупантов — а сил на это не было.

Не из этой ли вечной дилеммы и вечная судьба Приволховья — время от времени переживать интервенции и затем пережёвывать интервентов, превращая их в русов? То есть, повторюсь, — всё в тот же местный элемент местного общественного и экономического биоценоза, пусть и скандинавского первоначально происхождения.

Да отсюда! Отсюда и различение местных русов от пришлых варягов, которые после закрепления русского контроля над этими территориями могли становиться только наёмниками у русов. Отсюда и беспомощные попытки летописи объяснить статус и происхождение русов и варягов, ибо с точки зрения летописцев и те и другие были одного корня, но оказались в разной социальной роли.

Именно очередным переходом очередных находников в русский статус и объясняется последующее оскудение денежного потока в Скандинавию. «Теперь это — моя добыча», — заявил осознавший себя хозяином Шер-Хан и стал забирать всё серебро себе.

Судя по материалам раскопок в Ладоге, конунгство это окончательно окрепло как раз в 890-х годах. Символом чего можно считать построенный в городе в 894 году «большой дом» из частей разобранных судов.

Таким образом, пресловутое «призвание» является лишь элементом некоего культурного или даже литературного континуума. Даже если летописец описывал времена 860-х годов, сам Рюрик — как он описан — явление очевидно излишнее. А значит, вставное. Нужное для политического обеспечения задач 1060-х годов. Когда действительно «встал род на род» и необходим был призыв некоего сильного князя, который «судил бы и рядил по праву».

Несколько лет назад была сделана попытка определить генетическую принадлежность наших наследственных Рюриковичей. То есть князья из бывшего великокняжеского и царского дома Юрий Оболенский, Дмитрий Шаховской, Иван (Джон) Волконский, а также Никита Лобанов-Ростовский и Андрей Гагарин сдавали пробы, по которым определялась их принадлежность к той или иной гаплогрупе.

И выяснилось, что у двух последних и Шаховского гапло-группа правильная — Nlcl. Не в том смысле правильная, что от голубых кровей идёт. А в том, что Рюриковичи и должны к ней принадлежать. Рюрик же пришёл, как Джеймс Бонд, с севера —

— Идоша за морс к варягом, к руси. Сице бо звахуть тыварягы русь, яко се друзии зовутся свое, друзии же урмаии, аньгляне, инѣи и готе, тако и си.

А «финская» N1c как раз у скандинавов представлена вполне явственно. В общем, Рюрику и Рюриковичам подходит.

А вот князь Юрий Оболенский, пишут в интересной заметке журналисты «Русского Newsweek'а», —

— был не на шутку встревожен, когда узнал…

В общем, узнал он, что его группа — R1a1.

Журналистская братия из «Newsweek» его тревогу только укрепила, когда расписала, что —

— его род по мужской линии восходит к некому славянскому предку.

И что делать? Ведь никакого славянского — или иного — предка быть просто не может! Обе ветви восходят к одному родоначальнику — Ярославу Владимировичу, за лютость прозванному Мудрым. Ведь в своё время он остался единственным мужчиной из рода Рюрика. Точнее, он один уцелел из двенадцати официальных сыновей легендарного Владимира Красно Солнышко.

Двенадцать родовых ручейков должны были излиться из могучих чресл Равноапостольного, дабы окропить рюриковскими хромосомами сию юдоль скорбей. Но как-то так получилось, что осталась из всего мощного древа Владимировичей одна кривая веточка. Не потому кривая, что я какие-то не присущие непредвзятому исследователю чувства питаю по отношению к славному Ярославу Владимировичу. Нет, совершенно объективно: хром был Мудрый. Отчего отличался кротостью, миролюбием и любовью к учёности.

А братья померли.

В общем, это я к тому, что Ярослав для нас — единственный прямой канал к Рюрику. Правда, был у пего брат Изяслав, который, кажется, сам умер. В смысле — ещё при жизни отца, Владимира Святого. Зато сын Изяслава Брячислав продолжил род. Но тот впоследствии как-то так запутался-перепутался, что сегодня практически нереально найти в нём ниточку к Рюрику.

Справедливости ради скажем, что ещё у двух братьев Ярослава отмечены дети. Но сын Мстислава Евстафий скончался ещё при жизни отца. И больше никакие Евстафьевичи в летописях не фигурируют. Похоже, мальчиков в этом роду не осталось.

И ещё один возможный побег от Владимирова дерева пресёкся в Муроме. Вроде бы в 1019 году некий князь Константин Святославич отправился княжить в этот город с сыновьями Михаилом и Фёдором. И упоминается, что происходил он —

— невдале рода того же великого князя Владимира.

То есть вполне может быть сыном Святослава Владимировича. Того самого, злодейски умерщвлённого вместе с Борисом и Глебом Святослава, не попавшего, однако, по какой-то загадочной причине в жития и святцы. Словно лейтенант Алексей Берест, вместе с Егоровым и Каптарисй водружавший знамя над Рейхстагом, но из списка героев вычеркнутый лично маршалом Жуковым.

И род этих Святославичей, как сказано, в Муроме закончился: Михаил погиб в битве, Фёдор и Константин умерли в 1022 году.

И следовательно, до нас хромосомный набор Рюрика дотянулся лишь через счастливо уцелевшего в братоубийственной сече боголюбивого Ярослава. И коли кто-то из достоверных Рюриковичей своим гаплотипом ему не соответствует, значит, делают вывод лихие парни из «Newsweek’а», —

— можно предположитъ, что его супруге или же жене одного из его сыновей или внуков целомудрия не хватило. Её ребенок, зачатый от любовника не великокняжеской крови, положил начало целой династии лжерюриковичей.

Легко предположить, жене какого из сыновей Ярослава «целомудрия не хватило». Если Рюрик пришёл с севера, то R1a1 — для него маловероятна. И поскольку Оболенские — выходцы из дома Ольговичей, потомки того самого Олега «Гориславича», что так негативно был ославлен в «Слове о полку Игореве», — то, получается, что измена случилась где-то в этом роду.

Проверили наследника этой же линии — от младшего сына святого князя Михаила Черниговского, Юрия — князя Джона Волконского. Результат тот же.

Таким образом, надо всего лишь узнать, к какой гаплогруппе принадлежал Ярослав Мудрый, — и сразу можно было бы определить, кто из князей — не этого общего корня.

Вообще говоря, останки Ярослава в распоряжении науки имелись.

В свое время скелет великого князя вынули из могилы, по хромоногости убедились, что это — он, исследовали, знаменитый Герасимов сделал реконструкцию лица по черепу.

Интересное такое лицо, характерное. По носу длинному да скулам выдающимся весьма финский склад напоминает. Но это, конечно, не научное свидетельство. Все вопросы о его происхождении сняло бы генетическое исследование. Однако тогда люди ещё не владели аппаратом генной генеалогии, потому данная тема осталась непрояснённой.

Проблему можно было бы решить, исследовав скелет сегодня. Но беда в том, что на независимой Украине его… потеряли. Так оно бывает, в молодых независимостях… от собственной истории. С давних времён оно так ведётся, как вон на примере Ладоги видно.

Но как бы то ни было, получается, что из-за древнего адюльтера часть Рюрикова дома — и довольно «борзая», много за свои или выдуманные свои права воевавшая — да и Чернигов за собою в конце концов закрепившая! — на самом деле вообще никто! Эх, знал бы Мономах, который почти всю жизнь свою воевал с Олегом!

А может, — знал?..

Сначала-то всё шло хорошо —

— В лѣто 6581. Вьздвиже дьяволъ котору вь братьи сей Ярославличихъ. И бывши распре межи ими, быста сь себе Святославъ со Всеволодомъ на Изяслава. И изииде Изяславъ ись Кыева… А Святославъ сѣде в Кыевѣ…

Дальше важные слова:

…прогнавъ брата своего, преступивъ заповѣдь отъню, паче же и Божию.

Типа, незаконно власть взял. Тогда, простите, Владимир, который Ясно Солнышко, он же Равноапостольный — вообще преступник. Ибо брата своего, законного властителя, вовсе умертвил.

Но ладно —

— В лѣто 6584. Ходи Володимсръ, сынъ Всеволожь, и Олегъ Святъелавль ляхомъ в помочь на чехы.

Вместе ходили, воинское братство крепили.

В се же лѣто преставися Святославъ, сынъ Ярославль… И сѣде по немь Усеволодь на столѣ…

Сел, понятное дело, не более законно, нежели старший братец. Тем не менее на главном престоле посидел, чем обеспечил и своим сыновьям возможность когда-нибудь стать великими князьями. Если всё удачно сложится, конечно, ибо по лествичному праву сначала покняжить должны сыновья — точнее, сын — старшего, Изяслава. Потом подойдёт очередь сыновей среднего, Святослава. И лишь затем — Всеволода.

Так что у Олега прав на великокняжеское сидение больше, чем у Владимира. Значительно. Шансы Владимира, откровенно говоря, вообще мизерные.

А ведь это весьма, весьма энергичный молодой человек. И Олег ему крепко мешает…

Но пока —

— В лѣто 6585. Понде Изяславъ с ляхы, Всеволод же поиде противу ему…. Всеволодъ же взыиде противу брату Изяславу на Волынь и створи миръ, и, пришед, Изяславъ сѣде в Киевѣ мѣсяца июля 15 день, Олегъ же, Святославль сынъ, бѣ у Всеволода в Чернѣговѣ.

То есть царит ещё мир и благоволение в человецех — племянник остался в том доме, с которым вместе бился против Изяслава.

Но недолго музыка играла —

— В лѣто 6586. Бѣжа Олегъ, сынъ Святославль, Тмутороканю от Всеволода мѣсяца априля въ 10 день.

Как видим, года не прошло, а между бывшими товарищами по оружию пробежала черная кошка. Здоровая. Пантера целая. Ибо —

— в се же лѣто убьенъ бысть Глѣбъ, Святославль сынъ, в Заволочья.

И затем —

— сѣдящу в него мѣсто Святополку в Новѣгородѣ, сыну Изяславлю.

И, видать, у Олега и брата его Бориса не было сомнений в том, кто стоит за смертью Глеба. Они приходят мстить:

приводе Олегъ и Борисъ поганыя на Ру скую землю и поидоста на Всеволода с половцѣ. Всеволодъ же изоиде противу има на Съжици, и побидиша половцѣ русь, и мнозиубьени быша ту… Олегъ же и Борисъ придоста Чернигову, мьняще одолѣвше, а земли Руской много зла створившим, прольяше кровь хрестьяньску…

Божья кара — так это должно было восприниматься. Так что вот это — вряд ли —

…за которую взыщет Бог с них, и ответ дадут они за погубленные души христианские.

В смысле — ответ-то дали, это нам история подтверждает, но вот справедливо ли — неизвестно. Нам же никто не сказал, что за пантера чёрная вторглась в жизнь бывших союзников в период с 15 июля 1077 года до 10 апреля 1078 года. И отчего так люто драться начали двоюродные братья, что гибель в бою затронула даже высших, знаменитейших мужей:

убьенъ бысть ту Иванъ Жирославичь, и Тукы, Чюдинь брать. Порѣй и ини мнози…

Нет, смерть воина в бою — дело в те времена нормальное. Но гибель людей столь высокопоставленных, что их имена упоминаются в летописи — ну-у… Это сродни гибели маршала в Великую Отечественную. А поскольку автоматов и пушек ещё не было, то гибель «маршалов» означала, что на поле боя случился с ними полный швах. Окружение. И резня.

А ведь до того степень ожесточённости княжеских разборок редко доходила до смертоубийств высоких начальников. Встретились, развернулись, передовые полки схлестнулись — чей которого перемог, того и верх. Потерпевший поражение отбегает километра на два, останавливается и высылает парламентёров договариваться об условиях мира. Лишь в самых запущенных случаях, когда договариваться уже не о чем, когда уже кровь братьев на чьих-то руках, когда уж и Киев иностранные интервенты разоряли, вот тогда —

— и бысть сѣча зла, ака же не была в Руси, и за рукы смлюще сѣчахуся, и соступишася трижды, яко по удольемь кровь течаще.

Обычно же —

— Ярославъ сьвокупи воя многы и приде Кыеву, и створи миръ с братомъ своимъ Мьстиславомъ у Городьца. И раздѣлиста и по Днѣпръ Рускую землю…

Или —

— Всеволодъ же взыиде противу брату Изяславу на Волынь и створи миръ, и, пришед, Изяславъ сѣде в Киевѣ…

Нет, вели себя так князья не из-за избытка гуманизма. Политика никогда сантиментов не любила. Да и общество и нравы тогдашние были варварскими. Меньше ста лет прошло лишь со времени внедрения христианства даже в княжеский род. Не столько христианская мораль управляла поступками князей, сколько… корпоративная. Вся Русь была тогда общим княжеским доменом Рюриковичей. Никто из них не пришёл со стороны и не отвоевал себе кусок. Они все пришли и завоевали его. Не Рюриковичи, понятно, как семья, а — та русь, продолжением которой они были. Конечно, по ходу времён контроль над русскими завоеваниями перешёл к одной семье. К тем самым Рюриковичам. Или, точнее, — к Ярославичам. Они сумели подобрать под себя владения руси.

Что ж, оттого ситуация только получила дополнительную остойчивость. Ибо корпоративные интересы стали и семейными. Никто из потомков Рюрика до известного времени не получал землю в собственность — но у всех она оставалась в коллективном «кормлении». Никого не одаривали наследственным наделом, одалем или феодом — но давали пару деревенек «в кормление». Земля была в коллективной собственности совета директоров. Вот как оно выглядело в воспоминаниях Владимира Мономаха:

А теперь поведаю вам, дети мои, о труде своем, как трудился я в разъездах и на охотах с 13 лет. Сначала я к Ростову пошел сквозь землю вятичей; послал меня отец, а сам он пошел к Курску; и снова вторично ходил я к Смоленску, со Ставком Гордятичем, который затем пошел к Берестью с Изяславом, а меня послал к Смоленску; а из Смоленска пошел во Владимир. Той же зимой послали меня в Берестье братья на пожарище, что поляки пожгли, и там правил я городом утащенным. Затем ходил в Переяславль к отцу, а после Пасхи из Переяславля во Владимир — в Сутейске мир заключить с поляками. Оттуда опять на лето во Владимир.

Затем послал меня Святослав в Польшу: ходил я за Глогов до Чешского леса, и ходил в земле их 4 месяца. И в том же году и сын родился у меня старший, новгородский. А оттуда ходил я в Туров, а на весну в Переяславль и опять в Туров.

При такой коллективной собственности на государство и закрепилось у нас «лествичное», а не наследственное право на власть. Ибо, конечно, логичнее и справедливее передать место председателя совета директоров брату ушедшего в иной мир, нежели его сыну.

Потому и поражались и возмущались так тогдашние идеологи, если случалось смертоубийство между руководителями корпорации. А как бы мы себя ощущали, узнав, что член политбюро Устинов убил члена политбюро Пономарёва за власть над международным отделом ЦК? Ладно, поспорили у себя, на Старой площади, поподставляли сотрудников и соратников конкурента — кого под аморалку, кого под антипартийную группу. Но не резать же!

Не было на Руси никакой «феодальной» раздробленности — чему бы нас ни учили в школе. А просто наступило однажды время, когда дотоле единую корпорацию стало возможно делить на несколько «фирм». С перспективой наследования.

И начало этому развалу, распаду, раскусыванию «корпорации» положили как раз яростные, беспощадные войны между Владимиром Всеволодовичем «Мономахом» и некогда боевым его соратником Олегом Святолавичем «Гориславичем»…

И ноиде Изяславъ сь Ярополкомь, сыномъ своимъ, и Всеволодъ с Володимером, сыномъ своимъ. И поидоша к Чернигову, и черниговцѣ затворишася у градѣ. Олегъ же и Борисъ не бяшета в Черниговѣ. Чернѣговцемь же не отворящимся, приступите ко граду. Володимеръ же приступите къ врагом въсточнымъ, от Стръжене, и отя врата, и взята градъ околнии, и пожгоша огнемъ…

. . .

И поидоста противу, и бывшимъ им на мѣсьтѣ на Нѣжатини нивѣ, и совокупившимъся обоимъ, бысть сѣча зла. И пѣрвое убиша Бориса, сына Вячеславля, похвалившаго велми. Изяславу, стоящю в пгьшцехъ, унезапу приѣхавъ один, удари копьемъ за плеча. И тако убьсігь бысть Изяславь, сынъ Ярославль. Предолженѣ же бывшѣ сѣчѣ, побѣже Олегъ в малѣ дружили, едва втече и бѣжа Тмютороканю.

Ничего себе! Великого князя русского положили! И как! Из своих кто-то, не иначе. Но формально — Олег его убил. Если «Локомотив» забьёт мяч в свои ворота — «Спартак» записывает его на свой счет.

Иное дело, что «Спартак» всё равно тогда проиграл —

— а Олга смще козарѣ, поточиша за море Царюгороду.

И брат его Роман убит, тот, к кому Олег и бежал, неся то ли просто обиду, то ли обиду вкупе с правдою страшной… —

— приде Романъ с половцѣ к Воиню. Всеволод же став у Переяславля и створи миръ с половцѣ. И възратися Романъ въепять, и бывшу ему… убиша и половцѣ мѣсяца августа 2 день. И суть кости его идо сего лѣта тамо лежаче, сына Святославля и внука Ярославля.

Но отметим: опять измена. Глеб Святославич странно умер, теперь вот Роман — удавленный перекупленными половцами…

Откуда вдруг это ожесточение, после которого отрезан путь назад, к возврату в прежнее состояние обшей корпорации? Из-за Чернигова?

Или из-за той Чёрной Пантеры? Когда вдруг выяснилось, что кто-то не то что не член совета директоров, но и никогда им не будет. Ибо он этому совету — никто. Он — вообще сын водителя из корпоративного гаража…

Не то ли и открылось тогда в Чернигове меж Всеволодом и Олегом?

Упоминаний нет? Так кто ж расскажет. Это ж грех на всю княжескую корпорацию! А так — тихо вывели из состава и дело с концом! А то будет потом народ по анекдотам трепать про антипартийную группу Молотова, Маленкова, Кагановича «и примкнувшего к ним..

Но Олег то ли не поверил в такое обвинение, то ли не согласился с ним. Да и как согласиться! Это же означает, что он — даже не бастард. Уже это-то его, князя, выводило из его общества. Но хотя бы оставляло благородным человеком. А так? В холопьего сына он превращается? Чтобы тот же Мономах мог его пороть на конюшне?

А он же, Олег, не один живёт. Дети у него — их как изгоями сделать? Нет, добьётся он своего, кровью врагов смоет позорный навет (или позорную правду) со своего имени!

И началось!

Были вечи Трояни,

минула льта Ярославля;

были плъци Олговы,

Ольга Святьславличя.

Тъй бо Олегъ мечемъ крамолу коваше

и стрелы по земли сеяше.

Ступаетъ въ злать стременъ въ граде Тьмуторокане,

той же звонъ слыша давный великый Ярославль,

а сынъ Всеволожь, Владимиръ,

по вся утра уши закладаше въ Чернигове.

Бориса же Вячеславлича слава на судъ приведе

и на Канину зелену паполому постла

за обиду Олгову

храбра и млада князя.

Съ тоя же Каялы Святоплъкь полеле яти отца своего

междю угорьскими иноходьцы

ко святей Софии къ Киеву.

Тогда, при Олзе Гориславличи,

сеяшется и растяшеть усобицами,

погибашеть жизнь Даждьбожа внука,

въ княжихъ крамолахъ веци человекомь скратишась.

Тогда по Руской земли ретко ратаеве кикахуть,

нь часто врали граяхуть,

трупиа себе деляче,

а галици свою речь говоряхуть,

хотять полстсти на усдие.

Да черт с ними, с галками! Тут о жизни речь идёт!

А затем Олег вернулся из Византии. И отомстил:

Приде Олегъ изъ Грек Тмутороканю …и сѣде Тмуторокани. И исѣчс козары, иже бѣша свѣтиици на убьенье брата его и на самого…

Но дальнейших боевых действий пока не предпринимал. Отсиделся в Тмутаракани. Десять лет раны зализывал, с половцами и прочими местными племенами взаимодействуя. Выжидал. Вот сдохнет вражина Всеволод — он, Олег по лествичному праву старшим в роду станет! Ну, почти. Святополк, сын Изяслава, бывшего князя великого Киевского, первое право имеет. Да ведь неумеха он. Может, и прирежут его. Ну, не прирежут, князь ведь — так на битве какой ляжет. С половцами. Половцы, они ж, ясное дело, поганы. Любят на Русь ходить. Чуток и подтолкнуть-то! Недоверчивы, правда, собаки степные, себе на уме. Пообещаешь с кулачок — и то, что в кулачке, возьмут, и под тобою возьмут вдесятеро. А что подо мной-то? Я — мирный обыватель, сижу себе на бережку Чёрного моря, волны набегающие считаю. Волны возьмёшь у меня? Да и бери! А остальное сам знаешь, на ком взять. Я тебе, конечно, ничего не говорил, но за вежи свои не опасайся. Али не кунаки мы с тобою?

И —

— в лѣто 6601, индикта 1 лѣто, преставися великый князь Всеволодъ, сынъ Ярославль, внукъ Володнмеръ, мѣсяца априля 13 день…

Интересно, как ведёт себя в этой время Мономах:

Володимеръ же нача размышляти, река: «Аще азъ сяду на столѣ отца своего, то имамъ рать со Святополкомъ узяти, яко то есть столъ отца его переже былъ».

То есть Владимир Всеволодович тоже не считает Святополка достойным престола. Но от активных действий его заставляет воздерживаться… Что? Уважение к праву?

Да нет. Зачем это ему? Ведь и так есть кому действовать активно:

И… приде Святополкъ Киеву…и сѣдс на столѣ отца своего и стрыя своего.

Всё хорошо. Но —

— в се же время—

— сами собою, вестимо! —

— поидоша половцѣ на Рускую землю, слышавше яко умерлъ есть Всеволодъ, послаша послы къ Святополку о мирѣ. Святополкъ же, не здума с болшсю дружиною отнею и строя своего, но свѣтъ створи с пришедшими с нимъ, изоимавъ послы, всажа вь погребъ.

И что же такое сказали послы, что великий князь на такое нарушение международного права пошёл? Это в каком тоне, к примеру, должен был бы договариваться о мире с Россией посол Мишико Саакашвили, чтобы его не просто выслали — а немедленно в Лефортово определили?

Естественно, это было объявлением войны со стороны Святополка —

— слышавше же се, половцѣ почаша воевати.

И новый великий князь себя проявил вполне так, что понятны становятся сомнения Мономаха: может, наплевать да и занять стол Киевский? —

— Святополкъ же, слышавъ половцѣ, посла, прося мира, и не восхотѣша половцѣ мира, —

— почему-то, добавим мы, сардонически усмехаясь, —

— и пустиша по землѣ воююще.

Оно, конечно, гады степняки-кочевники. Но вот отчего-то никак не хотели с ними воевать киевские —

— мужи смыслспѣи: «Не кушайся противу имъ, яко мало имаши вой».

Кто это имеет мало воинов? Князь великий Киевский? Куда это они подевались?

Он же рече имъ: «Имѣю отрокъ своихъ 8 сотъ, иже могутъ противу имъ стати».

Чего-о? Это ж что за дружина для великого князя? Это ж не более чем личная гвардия, что он из Турова с собою привёл! А где полки киевские? Где народ? Тут, понимаешь, половцы прямо заедают, на Изюмском шляхе озоруют — ау великого князя воинов с гулькин нос? А все остальные лишь плечами пожимают?

Ой, не бывает так… Ой, авторитетный кто-то за кулисами всего этого стоит…

Вот кто — непонятно.

Олег — далеко. Да и… далеко. Что такое Тмутаракань? Про неё вон и поговорка-то соответствующая…

Но зато у Олега там — прямой контакт с половцами. А также — со всей приморской вольницей. И при этом — не достать его в Тьмутаракани этой, куда ворон и костей не заносил! Ежели у Олега мир с половцами — даже великокняжеское войско ничего с ним сделать не сможет.

А половцы у нас знаете кто по генетическому маркеру? —

— выявили 12-маркерный образец представителя рода Кипчак среднего жуза, который относится к R1b1b.

Родственники почти что.

А ещё у Олега интерес есть. Свали он Святополка — его очередь на трон наступает. Ради этого можно и посражаться. Особенно руками половцев. Они ж не Тьмутаракань разорять будут. А земли соперников. Особенно — ненавистного Владимира.

Но здесь-то и проблема начинается. Слишком далеко Олег от раскладов киевских. Политика — это ведь дело такое: пока руку на пульсе держишь — что-то значишь. А как отпустил — всё. А Олег не мог держать руку на пульсе. Его роль-то, в общем, — злого дядьки за степями, за морями, за горами и долами. Половцев злых на землю Русскую наводит, и вообще —

Тъй бо Олегъ мечемъ крамолу кованіе

и стрелы по земли сеяше.

Не-ет, это кто-то поближе. И потише.

Начата же друзии несмысленѣи молвити: «Поиди, княже».

По чьему наущению говорили, интересно?

Смысленыи же глаголаху: «…пошлися къ брату своему Володимеру, дабы ти помоглъ».

Вот уже и зависит наш великий князь от Владимировой вооруженной силы. Не к Мономаху ли и ушли киевляне? Тогда с этим просто было: захотел боярин и отъехал к другому вождю.

Володимеръ же собра вой свои и посла по Ростислава, брата своего, до Переяславля, веля ему помогати Святополку.

Вот он уже и главнокомандующий.

И снова спор с великим князем:

…съзваша дружину свою на свѣтъ, хотяче поступити чересъ рѣку, и начата думати. И глаголаше Володимеръ, яко «Сдѣ стояще чересъ рѣку, угрозѣ сей, створимъ миръ с ними». И присташа свѣту сему смыслепѣи мужи…

И снова — нрав Владимир, а Святополк не прав:

И половци, пришедше к валови, поставиша стяги своя, налягоша первое на Святополка, и възломиша полкъ его. Святополкъ же стояше крѣпко, и побѣгоша людье, не терпяще ратныхъ противленья, и послѣже побѣже Святополкъ. И налегоша на Володимера, и бысть брань люта, и побѣже и Володимеръ с Ростиславомъ и вой его…

А спустя некоторое время снова подводит всех Святополк-неудачник:

Святополкъ же выпииде на Желяню, и поидоша обои противу собѣ и ступишася, и въкрипися брань. Побѣгоша наши предъ ипоплсмсннѣкы, и падаху язвепѣи предъ враги нашими, и мпози погибоша и быша мертви, паче неже у Треполя. Святополкъ же приде Киеву самъ третѣй, а половцѣ узъвратишася к Торочкому…

Половцѣ восваша много ивъзвратишасяк Торъческому; изнемогоша людье въ градѣ от глада и предашася ратнымъ. Половцѣ же, приемьше градъ, запалиша огнемъ, и люди раздилиша и ведоша я у вежѣ к сердоболямъ своимъ и сродникомъ своимъ; мучими зимою и оцѣплясмѣ, у алъчбѣ и в жажѣ и в бѣдѣ, побледѣвши лици и почернивше телесы, незнаемою страною, языкомъ испаленомъ, назиходяще и босѣ, ноты имуще избодены терньемъ, съ слезами отвѣщеваху другъ другу, глаголюще: «Азъ бѣхъ сего города», а другий: «И азъ сего села». И тако съвъспрошахуся со слезами, родъ свой повѣдающе, очи еъзводяще на небеса к Вышнему, вѣдущему тайная.

Закономерный итог:

В лѣто 6602. Створи миръ с половцѣ Святополкъ и поя жену дщерь Тугортоканю, князя половецьскаго.

А вот и первый бенефициарий:

Того же лѣта Олегъ приде с половцѣ ис Тмутороканя и прииде к Чернигову. Володимерь же затворися в городѣ. Олегъ же прииде ко граду и пожьже около града, и манастыри пожьже. Володимерь же створи миръ со Олгомъ и идо из города на столъ отень до Переяславля, а Олегъ вниде в городъ отца своего. Половьцѣ же начаша воевати около Чернигова, Олговѣ не возбраняющю, бѣ бо самъ повелѣлъ имъ воевати…

Конец очередной серии. Отвоевал Олег себе свой Чернигов. А Владимира и унизил, и «понизил» — Переяслаль куда менее значимый город, нежели Чернигов.

Переиграл сам себя Владимир Всеволодович? Это ведь — не будем лукавить, именно его я вижу за всеми этими сложными интригами киевскими.

Не думаю. Пока что промежуточный итог для Мономаха вполне удовлетворительный.

Олег получил плохую прессу:

Се уже третьее наведе Олегъ поганыя на Рускую землю, его же грѣха дабы и Богъ простиль, понеже много крестьянъ изъгублено бысть, а другое полонено бысть и расточено по землямъ.

Святополк тоже дискредитирован по самое не балуйся: политик плохой, военачальник никудышний, государственный деятель отвратительный. И большего Владимир по отношению к своим врагам сделать пока не в состоянии. И, напомним, его очередь на стол Киевский — ой какая долгая! У него права — только после Олега. Да ещё после брата его Давыда. Да ещё — Ярослава. Какой Владимир, о чём вы? Нет, сидеть Владимиру, думу лёгкую о правах кузена старшего думая. И не дёргаться.

Всё равно не на что рассчитывать.

Не на что?

Да, если…

Если твой конкурент — законный князь. А если сын конюха…

По моему мнению, именно этим обстоятельством — не полной законностью происхождения Олега объясняются дальнейшие действия наших героев.

Вот Олег. Вдруг оказывается, что для него о киевском столе речь уже не идет. Зато князь старательно выстраивает себе уже только свой удел:

Ольгвѣ обещавшюся ити къ брату своему Давыдови Смоленску и приити с братомъ своимъ Киеву и обрядъ положити, и не восхотѣ сего Олегъ сътворити, но пришедъ къ Смолсньску и поемъ воя и поиде Мурому, у Муромѣ тогда сущю Изяславу… И посла Олегъ послы своя къ Изяславу, глаголя: «Иди у волость отца своего Ростову, а то есть волость отца моего. Да хочю, ту сѣдя, порядъ положити съ отцемъ твоимъ. Се бо мя выгналъ из города отца моего. Или ты ми здѣ не хощеши хлѣба моего же вдати?»… Олегъ же надѣлся на правду свою, яко правъ бѣ в сѣмъ, и поидс к юроду с вой. Изяславъ же исполчися передъ юродомъ на полѣ. Олегъ же поиде противу ему полкомъ, и сняшася обоѣ, и бысть брань люта. И убиша Изяслава, сына Володимеря, внука Всеволожа, мѣсяца сентебря въ 6 день; прочий же вой побѣгоша, ови чресъ лѣсъ, друзии же в городъ. Олег же вниде въ град, и прияша и горожане.

…Олегъ же по приятьи града изоима ростовцѣ, и бѣлозерци и суждальцѣ и скова, и устремися на Суждаль. И пришедъ Суждалю, и суждалци дашася ему. Олегъ же, омиривъ городъ, овы изоима, другыя расточи, имѣнье ихъ взя. И приде к Ростову, и ростовци вдашася ему. И перея всю землю Муромьскую и Ростовьскую, и посажа посадники по городомъ и дани поча брати…

На этом пути его подстерегали серьёзные неудачи и поражения. Так, сын Мономаха — то есть племянник Олега Святославича — одержал блестящую победу над своим дядей. Кстати, 19 лет всего парню было. Ростов и Суздаль отобрал обратно, разбил Олега ещё раз… а затем изронил таковы слова:

И посла къ Олгови, глаголя: «Не бѣгай никаможс, но послися ко братьи своей с молбою не лишать тебе Русьской земли. А язъ послю къ отцю молится о тобѣ».

Это, прошу прощения, двоюродный племянник говорит! Который даже без всех привходящих обстоятельств, по правам на престол уж всяко младше двоюродного брата отца. А тут к тому же предлагает молить братьев об уделе на Русской земле не просто племянник, а пащенок, чей отец-то призрачными правами на великое княжение обладает! И говорит, повторимся, тому, у кого прав на «Русьскую землю» больше, чем у его отца! С чего это сопляк Мстислав так раздухарился? От побед великих разум помутился? Так победы и поражения тогда рука об руку ходили, что пример Олега и показывает. Не такой уж это был и повод — наглеть, наплевав на законы.

Или Мстислав знал, что законы — не для князя Олега? Что он действительно находится в ситуации, когда его вовсе могут земли лишить, вообще княжения не дать — и по очевидной для всех участников политического процесса причине…

И реакция «Гориславича» тоже характерна:

Олегъ же обѣщася тако створити.

Кому? Этому пащенку мономахову? Или тому компромату, на который родственничек младший намекнул?

Кстати, интересным в этой связи кажется и то, что Олега автор «Слова о полку Игореве» именно «Гориславичем» обозвал. Ведь это же, если вдуматься, оскорбление! Это не прозвище или кличка, что к имени прилагается. Это ж целого князя отчества лишили! То есть — отца по сути!

Может, за ради словца бойкого. Что в стих хорошо вошло. А может, и не только…

Но, в общем, и тогда отбился Олег. Где словом, где покорностью, где, вероятно, намёком на новые войска, что из Степи приведёт…

Усидел. А вскоре и политика сменилась. Русь решили разделить уже законодательно. На специальном съезде «директоров» русской «корпорации»:

В лѣто 6605. Приидоша Святополкъ и Володимерь, и Давыдъ Игоревичъ, и Василко Ростиславичь, и Давыдъ Святославичъ и брать его Олегъ, и сняшася Любчи на строенье мира. И глаголаше к собѣ, рекуще: «Почто губимъ Рускую землю, сами на ся котору <…> имуще? А половци землю нашю несутъ роздно и ради суть, оже межи нами рать донынѣ. Отселѣ имѣмься въ едино сердце и съблюдѣмь Рускую землю. Кождо держить очьчину свою: Святополку — Киевъ Изяславль, Володимерь — Всеволожю, Давыдъ и Олегъ, Ярославъ — Святославлю, имьже раздаялъ Всеволодъ городы: Давыдови Володимерь, Ростиславичема — Перемышль Володареви, Теребовлъ <…>Василькови». И на томъ цѣловаша хрестъ: «Да аще отселѣ кто на кого вьстанеть, то на того будемъ вей и честьный крестъ». Ирекоша вси: «Да будетъ на нь хрестъ честный и вся земьля Руская». И цѣловавшсся и поидоша усвояси.

Правда, орёл наш Святополк и тут — в выгодной ситуации, когда за ним фактически закрепили главный престол на Руси — умудрился сам себе подгадить:

…И я вѣру Давыдови, и перельсти Давыдъ Святополка, и начаста думати о Василцѣ, а Василко сего не вѣдаше и Володимерь. И нача Давыдъ глаголати: «Аще не имеве Василка, то ни тобѣ княженья у Кисвѣ, ни мнѣ Володимери». И послуша сего Святополкъ.

…И на ту ночь ведоша и Звенигороду, иже есть городъ малъ у Киева, яко десяти веръстъ въдале, и привезъшеи на колѣхъ, окована суща, и съсадишаи с колъ и въведоша в-истобъку малу. И сѣдящю ему, узрѣ Василко торчина, остряща ножь, и вразумѣ, яко хотят и ослипити, и възпи къ Богу плачемъ великомъ и стонаньемъ великомъ. И се влѣзоша послании Святополкомъ и Давыдомъ Сновидъ Изечсвичь, конюхъ Святополчь, и Дмитръ, конюхъ Давыдовъ, почаста простирати коверъ и, простерша, яста Василка… И приступи търчинъ именемъ Береньди, овчюхъ Святополчь, держа ножь, хотяуверьтѣти ножь в око, и грѣши ока и перерѣза ему лице, и бяше знати рану ту на лици ему. По семь же увертѣ ему ножь в зѣницю, изя зѣницю, по семь у другое око уверьтѣ ножь, изя другую зиницю.

И вот тут интересно: появляется второй бенефициарий:

Вълодимеръ же, слышавъ, яко ять есть Василко и ослѣпленъ, ужасася, и въсплакася вельми и рече: «Сего не было есть у Русьской земли ни при дѣдехъ наших, ни при отцихъ нашихъ, сякого зла». И ту абье посла ко Давыду и к Ольгови Святьславичема, глаголя: «Поидѣта к Городцю, да поправимъ сего зла, еже ся сотвори у Русьской земли и внасъ, братьи, оже уверже вны ножь. Да аще сего не поправимъ, болше зло въстанеть в насъ, и начнетъ брать брата закопати, и погыбнеть земля Русьская, и врази наши половци, пришедшие, возмуть землю Русьскую». Се слышавъ, Давыдъ и Олегъ печална быста вельми и начаста плакатися, рекуща, яко «Сего не было в родѣ нашемъ». И ту абье собравъша воя и приидоста к Володимеру.

То есть Олег, поучив свой Чернигов, ковы строить перестал. Зато у Русской земли появился неформальный пока что, но очень влиятельный лидер. Он уже посылает мужей своих с упреками к Святополку, —

— Володимеръ же и Давыдъ и Олегъ послаша мужѣ свои къ Святополку, глаголюіцс: «Что се створилъ оси в Русьской землѣ — уверьглъ еси ножъ в ны? Чему еси ослипил брата своего? Аще бы ти вина какая была на нь, обличилъ бы пред нами и, упрѣвъ бы и, створилъ ему. А ныне кая вина до него, оже ему се створилъ сси?» —

— и уже оправдывается перед ним великий князь Киевский:

И рече Святополкъ: «Повѣдалъ ми Давыдъ Игоревичъ, яко Василко брата ти убилъ, Ярополка, и тебе хощеть убити и заяти волость твою — Туровъ, и Пинсскъ, и Бсрссти и Погорину, и шелъ ротѣ с Володимѣромъ, яко сѣсти Володимеру в Киевѣ, а Василкови Володимери. А неволя ми главы своея блюсти. И не язь его слѣпилъ, по Давыдъ, и велъ и к собѣ». Ирѣпіа мужи Володимсри, и Давыдови и Олгови: «Извѣта о семь не имыи, яко Давыдъ есть слѣпилъи. Не в Давыдовѣ градѣ ять есть, ни ослѣпленъ, но въ твоемъ городѣ ять и ослѣпленъ». И се имъ глаголющимъ, разидошася раздно.

И вот Мономах уже — глава коалиции князей. И он решает судьбу великого княжения! —

— наутрия же хотя Володимеру и Давыдови и Олгови чересъ Днѣпръ на Святополка, Святополкъ же хотяше побѣгнути ис Кысва, и не даша ему кияне побѣгнути, но послаша Усеволожюю и митрополита Николу къ Володимеру, глаголюща: «Молимся, княже, тобѣ и братома твоима, не мозѣте погубити Русьской землѣ. Аще бо возмете рать межю собою, погани имуть радоватися и возмуть землю нашю, юже бѣша стяжали ваши дѣди и отци ваши трудомъ великимъ и хороборьствомъ, побарающе по Русьской земли, а ины земли приискаху, а вы хощете погубити Русьскую землю». Всеволожая и митрополитъ приидоста к Володимерю и молистася ему и повѣдаста молбу кыянъ, яко створити миръ и блюсти земли Руской, и брань имѣти с погаными. И се слышавъ, Володимерь расплакася и рече: «Поистинѣ отци наши и дѣди наши соблюдоша Русьскую землю, а мы ю хочемъ погубити». И преклонися на молбу княгинину, чтяшеть бо ю яко матерь, отца ради своего, бѣ бо любимъ отцю своему повелику в животѣ и по смерти, и не ослушася его ни в чемь же. Ипослуша яко матере и митрополита такоже, чтя санъ святительский, не прѣслуша молбы его.

Ну, Святополк и дальше то интриговал, то воевал, то предавался одновременно обоим этим занятиям — и чаще всего вновь неудачно. И неуклонно терял свой авторитет.

Закономерный итог:

Того же лѣта, мѣсяца октября у 20, приде Мьстиславъ, сынъ Володимерь, с новгородци, бѣ бо Святополкъ с Володимеромь рядъ имѣлъ, яко Нову городу быти Святополчю и посадити сынъ свой в Новгьгородгь, а Володимери сына своего посадити Володимеру. Иприиде Мьстиславъ Кыеву, и сѣдоша в ыстобцѣ, и рекоша мужи Володимери: «Се присла Володимерь сына своего, да се сѣдять новгородцѣ, да поемьше сына твоего, идутъ Новугороду, а Мьстиславъ да идеть Володимерю». И рекоша новгородци Святополку: «Се мы, княже, прислали к тобѣ, и рекли намъ тако: не хощемъ Святополка, ни сына его. Аще ли двѣ головѣ имѣетъ сынъ твой, то посли’и. Сего ны далъ Всеволодъ, ускормили се мы собѣ князя, а ты еси шелъ от насъ». Святополкъ же многу имѣ прю сними, онѣмь же не восхотившимъ, поемьше Мьстислава, поидоша Новугороду.

Хороший такой разговор с великим князем! И результат: сын Владимира нагло едет в Новгород, а глава русской «корпорации» ничего не может с этим поделать!

Собственно, на том можно и считать оконченной повесть сию. Владимир Мономах более с великим князем не считался. Или считался как с равным. Ну а когда в 1113 году Святополк умер, в Киеве начались волнения, и —

— Кияни же разъграбиша дворъ Путятинъ, тысячького, идоша на жиды и разграбиша я. И послашася паки кияне к Володимеру, глаголюще: «Поиди, княже, Киеву; аще ли не поидеши, то вѣси, яко много зла уздвигнеться, то ти не Путятинъ дворъ, ни соцькихъ, но и жиды грабити, и паки ти пойдутъ на ятровъ твою и на бояры, и на манастырѣ, и будеши отвѣтъ имѣти, княже, оже ти манастырѣ разъграбять». Се же слышавъ, Володимеръ поиде в Кисвъ.

А Олег… А Олег смирился с тем, что не бывать ему великим князем. Что его потолок — удельное княжество. Не бедное, конечно, но…

Да и то хорошо, что хоть так-то всё обошлось. А то ведь слова Мстислава о том, чтобы молил Олег братьев не отбирать у него землю, — не забываются такие слова…

И вот как раз это смирение такого яростного и упрямого воина и убеждает больше всего в правоте генетиков. Олегу явно дали понять: твое место в лествице — не существует. Следующий по старшинству — Владимир. А ты… А ты довольствуйся Черниговом и ни в каких великокняжеских раскладах не участвуй.

Происхождение подвело…

А при чем тут Рюрик? Да ещё и его необходимость?

А вот при чём.

Если внимательно просмотреть аутентичные источники, то мы увидим: того — Рюрика-пришельца — в них нет. Его нет, например, в «Слове о законе и благодати» митрополита Иллариона, где он восславляет князя Владимира за принесение света христианства на Русь. Называя предков великого князя, автор «Слова» останавливается лишь на Игоре:

…нашего учителя и наставника, великого князя земли нашей Владимира, внука старого Игоря, сына же славного Святослава…

Хотя, согласимся, было бы странно не упомянуть в таком важном документе происхождение князя-крестителя «земли нашей» от самого основателя Русского государства. Например, «иже отъ Рюрика, Руси установителя, князя перваго великаго, изошед…»

Никто не знает Рюрика и из зарубежных современников. Нет, был один! Мы о нём ещё поговорим. Вот только жил и действовал он среди западных славян. С франками воевал. Вместе с Госто-мыслом, кстати. А в прочем иностранцы упоминают опять-таки Игоря в качестве главы русов, русского «архонта». Про арабов уж и вовсе молчим.

Наконец, даже в летописях наших Рюрик… не настоящий! Ещё великий русский исследователь летописей А. А. Шахматов убедительно доказывал, что легенда о Рюрике как родоначальнике первой княжеской династии на Руси была внесена только на этапе создания третьей редакции ПВЛ. Проще говоря — во времена Владимира Мономаха. И шов, каковым его привязали к русской истории и — самое главное! — всё к тому же Игорю Старому! — заметен невооружённым глазом:

В лѣто 6387. Умѣршю же Рюрикови предастъ княжение свое Олгови, отрода ему суща, въдавъ ему на руцѣ сына своего Игоря, бяше бо молодъ велми.

Три года спустя:

В лѣто 6390…и вынесоша Игоря: «Сь сынъ Рюриковъ».

Ещё двадцать один год спустя:

В лѣто 6411. Игорсви възрастышо, и хожаше по Олзѣ и слушаше его.

То есть в двадцать четыре года законный сын великого князя, основателя династии, ходил под уже шесть лет как исчерпавшим свои полномочия регентом. И ходил под ним ещё десять лет! —

— В лѣто 6421. Поча княжити Игорь по Ользѣ.

Ага, в тридцать четыре года! А сына Святослава родил ещё спустя около тридцати лет после получения власти…

В общем, и первым летописцам наверняка был виден этот парадокс. Или, точнее, им он как раз виден не был — ведь они ещё не «подшили» Рюрика вместе с несинхронными ему варягами к истории великокняжеского рода.

А почему варяги — несинхронные? А вспомним:

варязи, приходяще изъ заморья.

А зачем это уточнение? Разве и так не ясно, что варяги сидят за морем? Разве летописец нам не рассказал давеча, что это люди, которые и так где-то там, далеко, —

— присѣдять от запада къ полуденью и съсѣдятся съ племенем Хамовомъ?

А может быть, сделал он это для того, чтобы отделить варягов из заморья от каких-то других, местных?

Да конечно! У нашего летописца полная ясность: варягов много, варяги разные, есть те, которые сидят в Англии, а есть тс, которые сидят здесь. Только за предел Симов не заходят. Но, как совершенно справедливо отметил в своей блестящей книге «Основания русской истории» А. Л. Никитин, —

— древнейшие новгородские летописи в своих оригинальных известиях о событиях X–XI вв. не знают «варягов», а все остальные о них упоминания за этот период безусловно восходят к тексту ПВЛ, который в древнейших списках НПА представлен в сокращённом и дефектном виде.

Мы подробно разбирали феномен варягов в предыдущей книге, а потому просто констатируем вслед за А. Л. Никитиным:

Эти наблюдения, позволяющие утверждать, что термин «варяг», впервые зафиксированный византийским хрисовулом в 1060 г., укоренился на Руси не ранее первой четверти XII в., хорошо согласуются с известной тенденцией русской историографии к его фактическому омоложению.

И по всему получается, что варяги — явление более позднее, нежели события, отражённые в пресловутом «предании о призвании». Но, согласимся, без варягов в первоначальной летописи сильно провисает вся история с призванием. А следовательно, и сам Рюрик.

А когда же он появился?

Повторюсь: вся логика политики и литературного творчества говорит о том, что в период между 1037 и 1050 годами, когда было написано «Слово» митрополита Иллариона, легенда о Рюрике ещё не была достоянием массового общественного сознания. Иначе бы он его непременно упомянул. Это как в благодарственном слове о Леониде Ильиче Бержневе не помянуть, что он был верный ленинец.

А достоянием общественности эта легенда стала, скорее всего, в период от 1050-го до 1067 года, когда фиксируется первое «рюриконосное» княжеское имя — Рюрика Ростиславича. Что означает одно: в генеалогическое древо по меньшей мере данного князя был включён того же достоинства предок — Рюрик.

Любопытно, что это ярко коррелирует с наиболее вероятной датой создания Древнейшего летописного свода, легшего в основу «Повести временных лет». Напомню, что по теории академика А. А. Шахматова первый летописный свод был составлен при митрополичьей кафедре в Киеве. Начат он был не ранее 1037 года, когда кафедра была основана, а доведён до первого промежуточного окончания в 1073 году монахом Никоном.

И ещё с одним это ярко коррелирует. С историей о княжеской сваре и гражданской войне, рассказанной только что. Там свара и тут свара. Там род на род — и тут род на род княжеский: Всеволодовичи на Святославичей. Там послы к князю с просьбою править и володеть, дабы выручить землю, — и тут то же. И результат тот же: там Рюрик на княжение незаконно, но по «просьбе» народа сел, так и тут Мономах в Киеве — тоже незаконно, но тоже «по просьбе».

Не я первый указываю на это сходство, но вполне присоединяюсь к тем выводам, глядючи на события со своего профессионального вершка информационного работника. Одна и та же идеология, одни и те же мотивы, одна и та же прозрачная аллюзия.

А ведь у нас ещё есть один князь. Который тоже — «незаконно, но по просьбе». Это Ростислав в своей Тмутаракани. Сын рано умершего Владимира Ярославича, этот юноша не мог уже никогда претендовать на стол великого князя — поскольку отец его не успел им побыть. А значит, отныне вместе с будущим родом своим обречён был оставаться «младшим» князем и ходить под рукою своих дядьёв — живых сыновей Ярослава. Которые и делили Русь между собою.

Тогда вообще получилось наложение двух объективных конфликтов в ходе развития княжеского домена на Руси: необходимость делить страну между «равными» князьями, выжившими сыновьями Ярослава (до того в ходе гражданских войн при сменах правления выживал один), и — массовое появление князей-изгоев. То есть тех, коих преждевременная смерть родителя навсегда отрезала от перспектив на верховную власть. Иными словами, в нашем земном и материальном виде их тоже нужно было обеспечить землёю и кормлением. А у «старших» князей, понятно дело, такая необходимость прилива энтузиазма никак не вызывала.

Ростислав решил для себя проблему радикальным образом: взял да и выгнал из Тмутаракани Глеба Святославича, сына тоже ещё не великого, но живого князя, сына Ярослава Мудрого. Глеб сидел законно: ему удел отец дал, по уговору с братьями, поделивши Русскую землю. А за Ростислава папка попросить не мог, и приходилось действовать силою. Правда, в первый раз дело не сладилось — сам Святослав его и выгнал из нагло оккупированного удела. Но затем Ростислав вернулся и снова Глеба прогнал. Ненадолго, впрочем: вскоре херсонесские греки его отравили. Но это уже другая история и другая интрига.

Факт, что такому человеку легенда о находнике — подлинном основателе династии — была крайне впору. Да и вся история такая справедливая: жителям новгородским приходилось худо, они позвали храброго и мудрого князя, он прискакал (или приплыл, неважно) — и оттуда есть пошла Русская земля.

Красиво!

Кстати, примечательно, откуда бежал в Тмутаракань Ростислав в 1064 году вместе с воеводами Переем и Вышатой.

Втроём.

Появ с собою лишь свою малую дружину.

Всю свою «русь».

Да.

Из Новгорода.

Глава 2.6. Выбор цели

Хрёрекр в задумчивости пососал концы своих усов. Слова старика звучали как песня. Наконец-то и эти спесивые словене признали, что сила — а значит, и право — на стороне русингов. Да и вообще в предложении Гостомысла было много привлекательного. А главное — вот он, Альдейгьюборг. Сам в руки просится.

Это, пожалуй, пахнет удачей… Вон Тюргисл-то в Ирландии себе конунгство оторвал. Дядя Хастейн — графство во Франках. Даже эта скотина Волосатые Штаны — и тот то у франков, то у англов что-то оттяпывал… А он, Хрёрекр, чем хуже?

Но что-то не вязалось…

— А чего это вы ко мне пришли? — подозрительно спросил он послов. — Это же из-за меня ваши проблемы начались? С чего это Гу… Гос… в общем, понимаешь… — с чего это ты меня так залюбил?

Старик открыл было рот. Но Хрёрекр становился слишком разговорчивым, когда пива было чересчур. Как сейчас. Он этот свой недостаток знал, но упрямо и даже с вызовом продолжил:

— И если уж на то пошло — чего ты в Готланд не отправился? Вы же их тогда погнали. Вот у них бы и просили прощения…

Гостомысл вскинулся:

— Не за что нам у них прощения просить! Сам знаешь, княже, народишко у нас терпеливый. Но как вожжа под хвост попадет — так и богов вон понесёт! У нас там одного боярина знаешь как потрошили? Собственные глаза заставили в землю закапывать…

— Ты мне тут байки не трави! — рявкнул Хрёрекр. — Нашёл тоже отговорку! Ты давай без увёрток — отчего к готам не пошёл?

Старик ссутулился и мрачно буркнул:

— Прощупывали мы у них почву… Через третью сторону…

— И?..

— Ты же знаешь готов, Рюрик. Они сразу неприемлемые условия выдвинули. Сказали, что мы им должны компенсировать все убытки. А ещё оплатить всю недополученную прибыль, все их военные затраты…

— За то, что они у нас сами не покупали, — желчно вставил ещё один Словении, важный и толстый.

Гостомысл покосился на него.

— А ещё они потребовали репарации, виру за всякого убитого и свободы отмщения каждому кровнику, — добавил он сумрачно.

— Это в какой же правде видано, — вновь высунулся второй посол, — чтобы после виры ещё и кровничать! Международное право для них — тьфу!

Хм, подумал Хрёрекр, типично для готландцев. Но и словенская комбинация предстала перед ним в полной своей циничной наглости.

— И теперь вы, значит, приволоклись сюда, чтобы меня с готландцами стравить! Дескать, у нас силёнок не хватило, а вы давайте-ка с Хрёрекром поговорите! Так, что ли? — попытался он остро взглянуть на Гостомысла.

Как уж там удался острый взгляд после всего выпитого, неизвестно, но старик, против ожидания, не заюлил:

— А и так! — отрезал он. — Чего ж такого-то? У нас все знают, что если кто и может готам окорот дать, так это самый первый ярл из всех русов свейских — ты, Рюрик!

Это было бесхитростно до грубости, но Хрёрекр против воли не мог не ощутить прилива гордости. Льстит, подлец, но как приятно льстит, Локи его забери! Конунг! А впрочем, что ж он, Хрёрекр, — разве не из первых он норманнских ярлов, действительно? А то и самый первый. У Рагнара этого только удача была хорошая, а сам он глуповат. Только скальды воют: «Ах, Волосатые Штаны, ах, его сыновья!» А сам Парижа злосчастного взять не мог!

— Я не только русинг, я ещё и викинг, — попытался он остаться хмурым.

— И викинг, и викинг, — так согласно закивали головами словене, что Хрёрекр не мог не распорядиться налить им пива.

— Только ты, Рюрик, не гневайся, — степенно продолжил Гостомысл, отхлебнув немного. — Но, объективно говоря, русином-то быть выгоднее. Викинг — он ведь чего? Сегодня живой, штурмует какой-нибудь Йорвик… а завтра ему со стены смолы на голову нальют. И ни тебе Йорвика, ни добычи, ни жизни. А русин — он себе на корабль сел, товару нагрузил, с выгодой продал, по пути у кого-нибудь чего-нито отнял… И ходит весь в шелку, серебре и девках! А уж мы тебе рухляди-то меховой подбрасывать будем. И торговать с хазарами да булгарами некому, кроме нас с тобою, будет. Ты ж всем другим русингам на самое горлышко торговлишки сядешь! А самому все пути на полдень открыты будут! Кривичских русое только прижмёшь, дай…

Ай, старик, ай же и язва, мысленно ахнул Хрёрекр. Во как завернул! Торгуй, дескать с хазарами, только от готландцев нас защити да и кривичей примучь!

Но что-то очень важное в его предложении было… Что?

Так, пива хватит… А!

Контроль на входе в Аустрвег. Да, в этом не просто «что-то». В этом — всё! Это ж одного серебра сколько через альдейгьюборгские ворота течёт! Если их собою подпереть, то на одних только таможенных пошлинах можно пол-Готланда купить!

Что готландцы в таком варианте сделают? Воевать станут? С ним? Не, не будут они с ним воевать.

Данов натравят? Нет, не рискнут — ни одни, ни другие. Тем более, что у данов во Франкии и Англии большие дела.

Подкупят уппсальских ребят, которые мнят себя общешведскими королями? Ха, сидя в Альдейгьюборге, Хрёрекр сам будет королём. Сунься-ка к нему, если он во главе тамошних русое станет! Местные, правда, их подвырезали сильно, но не всех же! Кто-то по рекам-лесам русил, дань-вейцлу себе собирая, кто-то на Булгар шёл, кто-то в Ростов утечь успел. Или в Гнёздово. А кто ещё мерь да кривичей на словен поднял?

Как ни крути, остаётся готландцам одно, если он твёрдо сядет в Альдейгьюборге. Идти к нему, Хрёрекру, на поклон. Или искать обходные пути. А путей этих всего один. По Двине вверх. А там либо к Кенугарду и там в Миклагард, либо в другую сторону и через Смалескья на Волгу. Или по Неману? Ну, там опять же в Днепр придёшь…

Он почесал в затылке. Да, тут без смоленских русое и союзных им кривичей не обойтись. Это их земли и их волоки. Так что, дабы не дать пути готландцам, примучить их по-любому придётся. Иначе рискуешь оказаться в той же яме, где ныне словене трепыхаются, — в осаде со всех сторон.

Хрёрекр, как и все шведские русинги, неплохо представлял себе географию Аустрвега и окрестных стран. Хотя Восточная земля и имела для них некий сакральный смысл — ещё с тех пор, как Один выстроил где-то там Асгард, — сама по себе операционная составляющая возможной кампании особых сложностей не представляла. Там тот, кто владеет реками, владеет всем. События ныне это прекрасно показали. Поэтому необходимо было решить прежде всего речную проблему.

Тут важно учесть все сложные переплетения интересов племён и родов, что сидели по рекам: со всем восточным миром воевать было безнадёжно.

Итак, пути альдейгьюборгских русов на юг контролировали русы смоленские. Ате — пути смоленских на север. Тут они друг друга гасили. Правда, у смоленских был открытый путь на запад поДвине. Зато у других — на восток по Волге. Так что здесь тоже была взаимность — тут они друг другу никак помешать не могли. Если б прогнавшие своих русов словене не подрались с мерью, они бы хоть частично могли решать свои проблемы волжской торговлей. А впрочем, чем им торговать-то? Пушнину булгары не хуже их умеют в Хазарию продавать…

Итак, забирая под свою руку словен, мы получаем восток и север. То есть заодно лишаем этих деятелей из Галогаланда их монополии на моржовые клыки и прочие прелести Океана.

Теперь кривичи. Забирая их, получаем пути с Двины на Волгу и Днепр, и с Волхова — на Днепр и Двину. Но зато дороги на юг закрывают угры с хазарами, что на Кену гард базируются. А на восток — опять меря и вятичи. Дикие, не русские. В общем, на Миклагард так вот запросто не сходишь. Надо с уграми договариваться. Что означает на самом деле — с хазарами. Ибо под ними угры, и именно они сегодня контролируют Кенугард.

А нам Миклагард и не нужен, потёр себе лоб кулаком Хрёрекр. Верно Словении говорил: главное — на горло всей восточной торговле наступить. И с хазарами ссориться никакого смысла нет. Конечно, сидя в Кену гарде, те свои восточные товары, а также лошадей и рабов могут доставить к франкам в Раффельштеттен напрямую, по Припяти и по суше, обходя Алъдейгъюборг. Как оно, собственно, и происходит сейчас. Но зато весь товарооборот Хазарии со Скандинавией контролировать будет он, Хрёрекр. А это немало. Ему и его деткам на пиво хватит.

Следовательно, на первом этапе необходимо было обеспечить контроль над словенами и транзит через кривичей. Таким образом, план должен предусматривать захват не одной только Ладоги. На западе нужно иметь Изборск и Плесков, чтобы взять под контроль Великую. Южнее Ладоги необходимо захватить этот новый посёлок кривичей, запиравший доступ к основному транспортному перекрестку севера — Ильменю. На востоке необходимо взять Белоозеро и Ростхоф— это не зависимый от кривичей путь на Волгу и в Сёркланд.

Таков первый этап.

Далее возникает проблема кривичских транзитов. То есть его, Хрёрекра, контроль над Аустрвегом будет неполон, если другие норманны смогут обеспечить себе путь на юг мимо него. Кому он тогда нужен будет, на далеком Севере, если и без него русинги смогут ходить через Двину-Днепр?

Следовательно, чтобы держать в кулаке готландцев, — готландцев! — нужен Палтескья. Полоцк. А это автоматически означает — нужен контроль и над Смоленском. То есть снова вернулись туда же.

Эхма — и над Кенугардом-Киевом бы тоже! Да там хазары…

Таков второй этап.

По одними силами русов на втором этапе нам не справиться, озабоченно думал Хрёрекр. Во-первых, недостаточно. Более того — ему и самому не очень-то нужны здесь массы викингов, половина из которых, напившись, будет постоянно объявлять себя такими же конунгами, как и он. Во-вторых, даже если пойти на это, сил всей Скандинавии не хватит, чтобы держать под контролем громадную массу разноплемённого населения.

Остаётся одно: активно использовать коллаборационистов и их руками усиленно натравливать одних на других. А самому быть той самой примиряющей властью. Законом и порядком, о которых так пели давеча словенские послы.

А главное — по поступающим данным, урожай в этом году обещает быть неплохим. И основным усмирителем страстей должны стать полевые работы. Если он, Хрёрекр, упокоит всех и загонит народ на поля, то осенью, сидя на мешках с зерном, словене будут восхвалять его как своего спасителя. Хотя бы и ценой крови. Сто человек на алтарь отечества, а остальные успокоятся и через пару лет прославлять начнут…

Гостомысл, видя, что ярл задумался, добавил ещё:

— Ты, Рюрик, насчёт кривичей особо не думай… Вон с нами один из старейшин их, Гинтарас. Он скажет.

Кривич — ага, то-то он глазками посверкивал, когда Гостомысл при нём его народ так нелестно крыл! — что-то сказал. По-своему или по-словенски, Хрёрекр не разобрал.

— Он по-русски плохо говорит, — пояснил Гостомысл. — Но он подтверждает, что из кривичей тоже многие уже поняли, что нельзя с братским словенским народом такую враждебную политику проводить. Хоть они на транзитных путях и сидят, а тоже ведь убытки несут. Вот у них в руководстве и нашлись тоже разумные силы, считающие, что лучше развивать добрососедство. Он говорит, что суверенитетом наелись и хотят тоже под русскую руку стать. Так что кривичи воевать не будут.

— У нас тут и чудин есть, Апубексаръ. Тоже тебя просит, — добавил старик.

Any… как его там дальше, согласно покивал. Этот, небось, русский язык хорошо знает — чай, на их, чудской, земле фактически ту войну с данами вели.

И все же Уппсала Хрёрекра беспокоила. Не хотелось бы их во врагах иметь. Даже напротив: тут, в Свеарике, тоже надо бы союзников оставить. Да и в данах, пожалуй. Тогда Готланд сам, в случае чего, в осаде окажется…

— И что, — спросил Хрёрекр, — вы мне предлагаете поверить, что ни с кем, кроме готов, не разговаривали на эту тему?

Гостомысл поколебался, потом покорно подтвердил:

— Да, ярл, были мы в Уппсале. Но не договорились ни о чём. Не обижайся, но честно скажу: не понравилось нам там. Жестокий они народ. Пленных на дубу вешают. Нет, чтобы по-человечески жертву принести: ножиком по горлу — и к богам. А у них как-то негуманно всё — висят люди, как жёлуди. Дети же смотрят…

Он издевается, что ли, надо мной, пораженно подумал Хрёрекр. Тоже мне богослов выискался, к Хель его!..

— Так что там насчёт Уппсалы? — сдерживаясь, повторил он и оглянулся на своих. Пусть видят, учатся: хоть в голове шумит, а дела он не упустит. И хитрая словенская лиса ему зубы не заговорит.

Старик помялся.

— Говорили мы с конунгом, — промямлил он. — С хельгами-волхвами тоже. Они сказали, что у них и без того много дел в Сконе с данами. А поворачиваться к ним спиной и принимать на себя ответственность за толпы голодных словен они не собираются. Дескать, добровольцам в вик пойти они запрещать не будут, а самим-де у нас делать нечего. Меха они и без нас у суми-корелы возьмут. А ради торговли с хазарами они осложнений с готландцами иметь не хотят. Те-де им деньгами против данов помогают…

Да, уппсальские конунги всегда отличались непроходимой тупостью. Старик не врал: такой ответ могли дать только этот нынешний дурень, лишь позорящий славное имя Инглингов. Но главное, что запрета они не дали, добровольцам мешать не будут. Осталось только экспедицию в Гарды назвать добровольческой акцией, и порядок.

Или миротворческой, может быть? Хотя… Зачем она ему, слава пацифиста?

В викинги народ ныне охотно собирается. А ежели с помощью старика среди словен действительно сопротивления не будет, то и с десятком драккаров вполне можно будет конунгство отхватить.

Да, но не меньше, чем конунгство! Я твою игру, старый, насквозь вижу, довольно думал Хрёрекр. Ты хочешь меня в качестве герцога нанять, чтобы я, как Вадим этот глупый, за тебя по округе с мечом носился. А ты бы в это время со своими врагами полевые работы вёл, глаза их сеял…

Нет уж! Наши с тобой дорожки только до ворот Альдейгьюборга сходятся. А дальше — у кого меч, у того и власть!

Ярл вообще замечал за собой, что в голове рождаются весьма остроумные комбинации, когда выпьет. До которых трезвый бы и не додумался. Так что сейчас надо было переговоры сворачивать. Пора посидеть, помозговать со своими. И было вовсе не нужно показывать словенам, что он уже в целом к решению пришёл. Пускай поживут недельку, ощутят, что тут серьёзные люди к серьёзным решениям серьёзно подходят.

Хрёрекр встал. Как положено по протоколу, распорядился разместить послов, датъ им еды, пива и женщин. Но на вопросительные взгляды Гостомысла намеренно не реагировал.

— Завтра продолжим, господа послы. А то мы уже долго работаем, пора и отдохнуть. Барышни вас проводят…

Итак, на будущей Руси скандинавские бандиты — ну, или, в принятой для Средневековья классификации, воины — обнаружили сразу два потенциально обогащающих их фактора: наличие на определенной территории мехов (и рабов) и наличие выхода через эту территорию на покупателя. Коими выступали прежде всего арабские и византийские потребители и разнообразные посредники — булгары-перепродавцы, хазары — взиматели пошлин, радхониты — профессиональные купцы.

Естественнейшим для Средневековья — да и для дня нынешнего — образом норманны обязаны были устремиться на освоение и покорение этого многообещающего пространства. И устремились. Вспомним: примерно 786 годом датируется первый клад арабских дирхемов в Ладоге. Это несомненный признак, что здесь побывал тот, кто лично сходил в южные походы.

Итак, они приходят из Скандинавии, образуют временные объединения компаньонов («товарищей»), felag, как для торговых поездок, так и для военных экспедиций. Далее они проходят транзитными путями, злодействуют и взаимодействуют, и уходят себе обратно к своим фьордам, нагруженные восточным серебром.

Субъективно-то они вообще ничего больше не хотели, кроме как на юг сплавиться и денег там у богатых арабов отнять. Или у греков.

Или у хазар — но с этими тяжело ссориться, они сами транзитные пути хорошо вооруженной рукою держат. Но объективно получалось, что нельзя было субъективных целей достичь, не вписавшись в местный, хоть и разорванный, социум. Не море-океан — здесь меж людей ходить приходится.

Словом, на этом пути необходимо взаимодействие со всеми, от кого зависит успех их миссий. Со словенами и кривичами, что сидят на реках и порогах. С прочими «Славиниями», по определению Багрянородного, у которых можно снабдить себя лодками, шкурками и рабами. С финнами. С булгарами волжскими.

С хазарами. Просто неизбежно.

Надо оговориться: взаимодействие здесь понимается как скалярная величина, а не как векторная. То есть «мир, дружба, жвачка» — это лишь одно из направлений сотрудничества. Было и противоположное. Многие содействовали норманнским успехам… не совсем добровольно. Например, попадая в рабы. Вспомним:

Они производят набеги на Славян, подъезжают к ним на кораблях, высадятся, забирают их в плен, отвозят в Хазаран и Булгар и продают там.

Или отдавая хлеб. И меха. Потому что тяжело их удержать, когда горло перерезано…

С хазарами же у русов сотрудничество особое. Хазары запирают путь на Восток. Без их согласия ты и туда не пройдёшь, и обратно не выйдешь. Согласго Б. А. Рыбакову, —

— хазары взимали торговые пошлины в Керченском проливе (которым широко пользовались русы) и в Итиле на Волге, через который проходили маршруты разных славянских купцов.

Вот как это, например, бывало:

После 300 года гиджры (912—13-го года по Р. X.) случилось, что около 500 кораблей, из коих на каждом было сто человек (из Русов), вошли в рукав Найтаса, соединяющийся с Хазарскою рекою. Здесь же хазарским царем поставлены в большом количестве люди, которые удерживают приходящих этим морем, также приходящих сухим путем с той стороны, где полоса Хазарского моря соединяется с морем Найтас.

. . .

После того, как русские суда прибыли к хазарским людям, поставленным при устье рукава, они (Русы) послали к хазарскому царю просить о том, чтоб они могли перейти в его страну, войти в его реку и вступить в Хазарское море — которое есть также море Джурджана, Табаристана и других персидских стран, как мы уже упомянули — под условием, что они дадут ему половину из всего, что награбят у народов, живущих по этому морю. Он же (царь) согласился на это.

. . .

После того, как они награбили и им надоела эта жизнь, отправились они к устью Хазарской реки и истечению её, послали к царю хазарскому и понесли ему деньги и добычу по их уговору… Ларсия же и другие мусульмане из страны Хазар узнали об этом деле и сказали хазарскому царю: «Позволь нам (отомстить), ибо этот народ нападал на страну наших братьев-мусульман, проливал их кровь и пленил их жён и детей». Не могши им препятствовать, царь послал к Русам и известил их, что мусульмане намереваются воевать с ними. Мусульмане же собрались и вышли искать их при входе в Итиль по воде. Когда же увидели они друг друга, Русы вышли из своих судов. Мусульман было около 15 000 с конями и вооружением, с ними были также многие из христиан, живших в И тиле. Три дня продолжалось между ними сражение; Бог помог мусульманам против Русов и меч истребил их, кто был убит, а кто утоплен. Около же 5000 из них спаслись и отправились на судах в страну, примыкающую к стране Буртас, где они оставили свои суда и стали на суше; но из них кто был убит жителями Буртаса, а кто попался к мусульманам в стране Бургар и те убили их. Сосчитанных мертвецов из убитых мусульманами на берегу Хазарской реки было около 30 000. С того года Русы не возобновили более того, что мы описали. /95/

Словом, с этими парнями надо было жить не только в мире, но и — делиться. Тем более, когда ты идёшь к ним не большим войском, а отдельной торгово-боевой экспедицией.

Вот и получилось, что вечно русы чем-то заняты оказались. У одних часть молодежи захватили, в Ссркланд продали, — а на следующий год волшебных стеклянных глазок привезли, оставили авансом за изготовление однодеревок, когда с родовичами об условиях прекращения беспредела договорились. У других меха купили, серебром хазарским за них позвенели. Может, там и звона всего от одной монетки, но для местных лесовиков она всё равно что задаром упала, — вон их, мехов-то за околицей прыгает, хоть шапкой собирай. Третьим за помощь в переволоке заплатили — не заплатишь, себе дороже будет. К четвёртым боевиками нанялись, дабы помочь тем с пятыми разобраться. С шестыми…

Да что угодно! Была нужда в таком элементе на этом тогдашнем «Диком Востоке». И формироваться он мог поначалу не из кого иного, как из свободных норманнских дружин. Ибо славяне период военной демократии с военною же экспансией пережили уже, теперь территориальные общины у них формируются. У хазар вообще раннефеодальное государство складывается. Фшшы пока родами неолитическими живут. Печенеги, венгерские орды вообще не в счёт — их дело степное, кочевничье.

А тут — всё в наличии: государства ещё нет, родовое общество уже исчезает, от ярлов-конунгов многочисленных земля стонет. Да и не прокормить ей столько удальцов, что уже не старейшинам родовым в рот заглядывают, а за удалыми вождями по славу и богатство тянутся. А богатство — вот оно: доберись до Сёркланда или Грикланда через громадное бесхозное пространство — и греби серебро лопатою.

Вот и ходят дружины-ватажки такие по рекам-руслам здешним. Вооружённые и очень опасные. Кто на юг русит, в Хазар, в Сёркланд— за серебром, за глазками стеклянными, за наволоками дивными шёлковыми. Кто в леса тёмные, страшные, дремучие забирается — по руслам узким, цветом зелёным — за шкурками, рухлядью мягкой. Великой отваги русилы те — от стрел охотничьих, хоть и с костяными наконечниками, не будет защиты в тех лесах, ежели плохо договоришься.

А кто к селеньицам убогим подруливает, местным старикам говорит веско: «Мы от Барда Сильного, сына Кари из Бердлы. Слыхали о таком? Как нет?! А все его очень уважают! Даже сам Хальвдан Чёрный! Так что несите дани-выходы, да девок давайте, да богам молитесь, чтобы мы с вас проценты не стребовали за пятьдесят лет, что вы не платили столь нагло…»

И получается так, что связывают всё это пространство эти ватажки-дружины, русины речные. Кровью и насилием, не без того, — но становятся они объективно теми нитями, что штопают его, соединяя разные края в общее экономическое естество. И всё больше норманнов оседает на реперных точках транзитных трасс. И как символ и живое воплощение этой экономической взаимосвязи продолжают развиваться торгово-ремесленные фактории, аналоги скандинавским викам.

И получается так, что связывают всё это пространство эти ватажки-дружины, русины речные. Кровью и насилием, не без того, — но становятся они объективно теми нитями, что штопают его, соединяя разные края в общее экономическое естество. И как символ и живое воплощение этой экономической взаимосвязи продолжают развиваться торгово-ремесленные фактории, аналоги скандинавским викам.

Ибо всё больше норманнов оседает на реперных точках транзитных трасс. Не одного рода-племени эти люди, не одного этноса. Но так уж сложилось, что прибиваются они к тем, кто на этой территории большие подвиги совершает, на большие дела идёт. Ну и большие деньги зашибает.

И тем самым они сначала в новое профессиональное сообщество превращаются, а затем, постепенно, — ив новое этническое образование. О чём говорят результаты раскопок:

О том, что какая-то часть дружинной знати была местной, говорят особенности погребального обряда: в нём явно ослаблены норманнские черты, что произошло, видимо, под длительным ассимилирующим влиянием славян (возможно, в Гнездове жили скандинавы не первого поколения). Кроме того, по материалам больших курганов известен специфически русский («варяжский») обряд тризны вокруг ритуального котла. Этот обряд, описанный в скандинавских источниках, тем не менее не встречен в погребениях самой Скандинавии, равно как и на Руси, за исключением больших курганов Чернигова. Видимо, он возник в среде варягов, оказавшихся на Руси, и свидетельствует о местном, русском происхождении гнёздовских варягов. /343/

А дальше и сами освоившие восточные пространства норманны в необходимом, хотя, может быть, и не добровольном союзе с местными «авторитетами» просто принуждены были образовать какую-то форму страхования безопасности своих походов за серебром. Для этого вдоль рек и на волоках им необходимо было завести не просто вики, а вики, соединенные определённой единою властью.

Это, конечно же, не исключает острой — даже не заметишь, как в тело входит! — конкуренции между ватажками. Как писал про данов Адам Бременский,

Они до того не доверяют друг другу, что, поймав, сразу же продают один другого без жалости в рабство — неважно своим сотоварищам или варварам.

И арабы подтверждают:

Все они постоянно носят мечи, так как мало доверяют друг другу, и коварство между ними дело обыкновенное. Если кому из них удастся приобрести хоть немного имущества, то родной брат или товарищ его тотчас начнёт ему завидовать и пытаться его убить или ограбить.

Кто-то, возможно, и местным конунгом себя объявляет. Но в целом вся эта большая неуправляемая вольница всё больше выстраивается в структуру, которая неизбежно должна была начать эксплуатировать эту вот самую «штопку». То есть возникает явление, когда буйные атомарные Хрольвы и Торстейны «сидят» на одной транзитно-бандитской ренте. Точнее говоря, они пока, сами того не ощущая, создают, выращивают эту ренту. Чтобы однажды она стала настолько велика, что ради её присвоения заведётся энергичный парень, готовый и способный собрать других энергичных парней» чтобы подмять под себя власть.

А это, по сути, последний шаг к образованию государства.

Как же он был сделан?

Возможно — так?

Глава 2.7. Начало династии

Хрёрекр лежал на юте, не надев доспехов и наслаждаясь солнцем. Как всегда, он испытывал пронзительное чувство успокоения, как только море взяло на свои серые плечи его драккары. Всё-таки война — крайне умиротворяющая штука!

Позади он не оставил почти никого. Ну, бондов, конечно, в расчёт и не брали, но, как говорится, из своего рода и дома он взял, почитай, почти всех воинов. Верных воинов. Клятвенников. Напасть на землю походного ярла-русинга никто не посмеет. А уж о нападении на ярла-викинга с дружиной и подавно речи нет. Так что дома он оставил лишь пару десятков ветеранов, чтобы следили за хозяйством и смогли отбиться от случайной банды хулиганов.

Забавно, кстати. Воины, что дают клятву на дело у них, у свеев, называются очень похоже у словен. Вэринги и — верные. Правда, у тех это идёт не от «клятвы», а от «веры». Видно, оттого, что у славян изначально клятвам веры не дают — ещё с тех пор, когда словене с другими славянами на южной Балтике люто резались. Как и сейчас, впрочем. Разве что словен там уж нет — вырезали, а уцелевших выгнали. Так, что те добежали аж до Ладоги. Но летичи с поодричами, да величи с маличами по-прежнему лютуют. Хрёрекр в курсе был — его дела с данами заставляли отслеживать и славянские взаимоотношения. Оно, конечно, и здесь, в Свитъоде, конунги и ярлы друг друга тоже не поцелуями осыпали. Но всё ж какое-то право действовало. Тут хоть не было необходимости громадные крепости выстраивать — против людей своего же языка. А у славян балтийских без этого и не выживешь…

Ладно, это теперь уже не его дела. Пока. Пока — Альдейгьюборг. Если дела в Аустрвеге сложатся удачно, то свои верные люди Хрёрекру там ещё очень понадобятся. Если же нет — он точно так же и вернётся, как ушёл.

Словом, всё сложное позади. Главное, у тебя за спиной — армия. Которая не приучена рассуждать, а знает одно: всё, что колышется там, впереди острия твоего копья, — враг. А армия обязана врага уничтожать. И если ты достаточно удачлив, то эта армия на остриях своих копий и секир и принесёт тебе всё — и славу, и серебро, и власть.

Хрёрекр не был военачальником из тех, что требуют слепого исполнения приказов. Он сразу начал приглашать на свои советы ярлов лодий и просто авторитетных воинов из других родов. Никаких особенных целей по укреплению имиджа он при этом не преследовал — слава Одину, он был не из последних ярлов на этой тверди! По ему надо было понять, на кого можно положиться, а на кого нет. В общем, это тоже была рутина полководца — заранее прикинуть, кто будет верен всегда, а кто окажется способен проявить собственные эгоистические амбиции при определённых обстоятельствах…

…К Алъдейгьюборгу викинги подошли к ночи. Начался дождь, противный и мелкий. Не дождь, а тоска. Но Хрёрекр счёл это добрым предзнаменованием, в дополнение к тем свидетельствам благосклонности богов, которые хельг находил в жертвенных животных.

Некоторые из ярлов, правда, сомневались, не стоило бы принести перед штурмом человеческую жертву. Но Хрёрекр напомнил им, что они должны быть современными людьми. Не дикари, чай. Такие серьёзные жертвы, как человеческие, принято делать только в случае явной угрозы всему предприятию. А таковой пока не предвиделось. Не надо зря богов баловать.

Лазутчики доложили, что Гостомысл оказался надежным партнером: у околицы их встретили его люди, и вход в город теперь контролируется викингами из передовой команды. Вадимова стража выведена из строя.

Хрёрекр выдохнул ярлам:

— Пора!

Сам он оставался пока с главными силами. Правда, будучи командиром опытным, он предусмотрел меры против того, чтобы тот ярл, который захватит город, объявил себя конунгом под влиянием соображения, будто именно он и добыл победу. Рядом с каждым находились хрёрекровы ветераны, знавшие его удачу в походах и преданные ему до конца. Кроме того, пока вёлся бы штурм, главные силы уже должны были подойти к детинцу.

Разумеется, было сказано, чтобы под угрозой жесточайшей казни никто не отвлекался от дела ни на женщин, ни на грабежи. Хрёрекровы соратники сумели это внушить даже тупым норвегам.

Дальше ярл мог ориентироваться только по слуху. Вот молча, лишь с небольшим железным лязганьем рванула передовая штурмовая группа. Её задачей было как можно незаметнее, убивая по пути всех, кто попадется на дороге, добраться до детинца.

Впрочем, недалеко здесь и бежать…

За нею так же тихо бросилась вторая группа — авангард, более многочисленный, задачей которого было поддержать атаку штурмовой группы.

Долго хранить штурм в тайне было, конечно, нереально, поэтому третья группа должна была через некоторое время поднять шум у посада, делая вид, будто основной бой идет здесь. За это время авангард сумеет завязать схватку у детинца, чем растянет силы возможных защитников.

Всё пошло по плану. Даже лучше: когда авангард уже расположился у крепости, готовый к штурму, в городе ещё было тихо. Оставив небольшую группу шуметь на подоле, Хрёрекр приказал основным силам выдвигаться к центру.

Вадим попал в ловушку, изобретённую хитрым викингом. Когда у тына начался шум и лязг, к словенскому воеводе был послан гонец с известием, что свей штурмуют город. После некоторого замешательства ворота детинца распахнулись, из них высыпала вадимова дружина и понеслась вниз для отражения штурма. Им дали выбежать, а затем вырезали в темноте, как курей. Тем временем штурмовая группа викингов ворвалась в крепость и начала бой. А спустя короткие мгновения основные силы Хрёрекра по ещё тёплым трупам вадимовых воинов вошли в детинец и довершили дело.

Похоже, в Альдейгьюборге не все ещё протёрли глаза, когда власть переменилась.

Для подавления возможного сопротивления резервные отряды были посланы во все концы города. Здесь их задачей было уже произвести как можно больше шума — но без насилия, ещё раз повторил Хрёрекр. Чтобы словене вообще перестали понимать, что происходит и куда им надо бежать. С городскими концами на том берегу реки решили подождать до завтра. По заверениям Гостомысла, регулярных войск там нет, а обыватели готовы склониться перед вооружённой силой. К тому же, гордо заявил старик, дела прорусской партии в городе пошли настолько хорошо, что если бы не проблема неуправляемого Вадима с его дружиной, Ладога вообще не оказала бы никакого сопротивления.

Тут как раз подвели Вадима. Он был сильно помят, но жив. И как будто даже не ранен. Словении был не в состоянии сопротивляться, пояснил взявший его Гуне Кнутсон.

— Да он бы и так ещё долго копался, — издевательски добавил Гуне. — Он, смотри, со вчерашней пьянки в себя не пришёл.

Вадим поводил вокруг налитыми кровью глазами, и, похоже, действительно не понимал, что творилось. Кто-то из пленных немедленно подтвердил, что вчерашний вечер Вадим провёл в своих обычных возлияниях. И в постель отправился только час назад. Да не один. Так что происходящее было для него, видно, ещё частью сна.

Хрёрекр велел снять с него нашейную гривну, символ воеводской власти. Затем связанного словенского вождя отправили во двор под дождичек, куда уже отводили уцелевших защитников детинца.

В гридницу сносили накопленные Вадимом богатства, основная часть которых состояла из мехов и серебряных дирхемов. Впрочем, попадались и золотые вещи, неплохие доспехи и оружие.

Не сказать, чтобы этого было много, но Хрёрекр многого и не ожидал. На что-то ведь надо было Вадиму содержать дружину. А дани или добычи в последнее время он мог взять явно немного — не с кого. К тому же, объяснил Гостомысл, Вадим в последнее время не покидал Ладоги, опасаясь, что разразится восстание.

«Дурак, — беззлобно осудил противника Хрёрекр. — Ну и ушёл бы в вольные викинги. Его бы и в Миклагарде варягом приняли. Или по Волге прошёлся. Вернулся бы с богатством и славой. А так закончит свои дни в позоре и ненависти, преданный и связанный…»

Хрёрекр власть понимал иначе. Власть — это не сидение в детинце, пока твои тиуны выжимают из людей последние деньги. Власть — это возможность управлять созданной тобой мощью. Чтобы ею добывать богатство и славу. А всё остальное — скучно. Без идеи, без цели удерживать контроль над кем-то, кто в тебя не верит, кто рвётся тебя убрать — зачем это? Ради денег? Так мечом их заработаешь больше, чем выжиманием соков из людей! Власть — это кулак, а не кишки. Для прокорма которых надо тратить так много сил, но которые так легко выпустить одним хорошим ударом…

Необходимо было совершить ещё важное дело. Кое-кто — тот же Одноухий — убеждал, правда, отложить его на завтра. Дескать, воины будут пьяны и довольны, и тогда апробация нового лидера пройдёт на ура. А сейчас-де могут возникнуть вопросы. Шли-то помогать Гостомыслу, а теперь конунгом становится Хрёрекр…

Но тут ярл был убеждён, что лучше знает, как действовать. Добиваться провозглашения себя конунгом надо именно сегодня, сейчас. Бойцы ещё не вышли из состояния конфронтации, мир для них пока ещё чёрно-белый. И в этом мире ценность победы намного более велика, чем в другом, гражданском — сложном, неоднобоком. А в военной реальности дорог лидер, который победу и принёс.

Так что процедуру провозглашения себя официальным конунгом Альдейгьюборга — нет, всей Славинии! — необходимо было провести немедленно. А завтра действительно пьяные и действительно довольные воины принесут уже настоящую присягу. Торжественно, как полагается. Причём принесут те, кто соберётся, кто не заблудится в пьяном угаре победителя. То есть наиболее близкие и наиболее дисциплинированные. Ярлы. Старшие дружинники. Те, от кого многое зависит. А рядовая шантрапа, протрезвев, увидит, что всё решено, и вынуждена будет признать свершившийся факт. Либо понести наказание по законам военного времени. Тем более, что к тому времени на каждом повиснет не по одному преступлению — и изнасилования, и грабежи, и убийства…

Власть — о, власть! Хрёрекр знал, как с ней обращаться. Власть — это тонкая жена. За ней надо очень трепетно ухаживать. Её надо уважать. Тогда она будет покорно снимать с тебя сапоги и предоставлять своё тело для твоих утех. Она будет готовить тебе еду и убирать за тобой. Но за это ты обязан демонстрировать ей свою любовь, уважение и ласку. Иначе ничто не спасёт твою семью от раздоров, а дом твой — от разорения. Но только если в семье твой разлад с женой заканчивается обычно тем, что ты её побьёшь, то разлад с властью всегда кончается тем, что бьют тебя. Видал такое Хрёрекр, видал…

Так что решено: его право на конунгство будет обозначено немедленно. И подтверждено завтра. А послезавтра эти «лутшие мужи словенские» увидят, как будет выполнен пункт договора, что «русские князья правят от имени давших им власть словенских мужей»… Не зря же так долго препирались с Гостомыслом вокруг этой формулировки! Ибо в ней обозначалось главное: «русские князья правят»! А уж от чьего имени…

Ну, видно будет. Если Гостомысл адекватен — пусть считается, что и от его имени. Но, в общем, и это рискованно. Не бывает у одной жены двух мужей! Для кого-то она всё равно — любовница. А если я собираюсь на власти жениться сам — то зачем мне нужен в этой постели ещё и любовник? Хоть и старенький…

Нет, о смерти Гостомысла вопрос пока не ставился. Надо было с его помощью Землю с собой примирить. А дальше — посмотрим. Старички, они ведь болеют…

Велев собрать всех викингов во дворе, за исключением тех, кто был отправлен на патрулирование города, и всех без исключения ярлов, Хрёрекр стал перед ними на ступеньки крыльца.

После короткой, но зажигательной речи, в которой он вспомнил обиду викингов три года назад, обрисовал полную славы и богатств дальнейшую жизнь в завоёванном Аустрвеге, подчеркнул, что местное население по меньшей мере наполовину считает их своими избавителями, Хрёрекр задал сакраментальный вопрос:

— Есть ли среди вас кто-нибудь, или вы знаете кого-нибудь, кто готов с оружием в руках отрицать мои заслуги во взятии Альдейгьюборга и альдейгьюборгской Славинии и протестует против моего права стать здесь конунгом?

Дружина, счастливая и откуда-то уже частично пьяная, радостно взвыла:

— Не-ет!

— Есть ли среди вас кто-нибудь, или знаете ли вы кого-нибудь, кто ведает что-либо, не дающее мне права стать вашим конунгом на этой земле?

Рёв отрицания был ещё дружнее.

Если у кого и были сомнения, он не стал их высказывать.

Гостомыслу было поручено завтра собрать вече из местных жителей. На утро же было назначено следствие по делу Вадима и раздел богатства, собранного в детинце.

Ярлам было строго-настрого приказано обеспечивать безопасность местного населения и пресекать мародёрства и насилия. До сих пор викингам везло: по совести, они не дали повода к недовольству — по пути к детинцу зарубили всего двух гражданских, которые неизвестно что делали на улице в эту глухую пору.

— Это теперь мой город, — с лёгкой угрозой в голосе заявил Хрёрекр. — И если мы не хотим быть выгнаны отсюда, как в тот раз, мы не должны обижать людей.

— Потом всё своё возьмём, — веско добавил он, заметив разочарование на некоторых лицах. — Это же всё теперь наше, ярлы. Зачем грабить собственный дом и собственных данников — они завтра и так сами всё понесут нам!

Хрёрекр был доволен: он теперь конунг. Ничем не хуже, чем другие. Если он умело укрепит свою власть и захватит новые земли — то вполне сравняется с конунгами данов и свеев… И там, где русинги до сих пор только ходили по рекам и были лишь частью социума, они теперь построят своё королевство.

Он, Хрёрекр, построит!

А что было дальше?

А это — быт князя:

Повторимся: нам пока неинтересны очевидные противоречия источников. Можно лишь сказать, что имя Ефанда норвежцам неизвестно, и в своих генеалогических реконструкциях они величают жену Рюрика Эдвиндой. Впрочем, кроме этого, никаких подробностей о ней не знают и они, так что можно предположить, что пользуются тем же Татищевым.

А ещё рядом с владениями Рюрика случается война:

Почему отдельные исследователи так смело переиначивают Никоновскую летопись, нас опять-таки не интересует — в слишком глубокие дебри доказательств пришлось бы лезть. Согласимся, что обе даты имеют право на существование.

Зато интересно, отчего Аскольд (Дир) напал на Полоцк.

Военно-стратегические задачи-обеих сторон конфликта представляются следующими.

Полоцк запирает Западную Двину и тем самым византийский транзит на Балтику. В принципе, в условиях тогдашнего даже княжеского натурального хозяйства сами по себе транзиты едва ли имели слишком большое значение. Но возможностью взимать дань тамошние правители не могли не воспользоваться.

Соответственно, тем, кто сидел в Киеве (или что тогда под этим местом понималось, ибо города как такового на том месте ещё не стояло), чужой контроль над Полоцком был совсем неинтересен. Тем самым он запирал для них все выходы в Скандинавию. Да и Европу, пожалуй. Конечно, известия о том, что русы доходили в своей торговле до Кракова, Праги и Баварии, вполне надёжны. Но везти товар по суше через несколько границ и сегодня радость невеликая, а уж в те времена средневековой чересполосицы и средневековой же «длинной воли», помноженной на желание обогатиться… Так что никак не интересно было русам, условно говоря, киевским, чтобы их торговлю — напрямую и с Византией, и с Хазарией — держал за горлышко какой-то пришлый авантюрист.

Так что все достаточные и необходимые условия для войны были. Неясно, была ли она — доверять летописи тут сложно. Но, думаю, была. То, что Рюрик за 20 (летописных) лет не взял Киева, не означает, что он его не хотел взять. Что-то ему, однако, не давало такой возможности. Почему и пришлось ему двадцать лет воевать, подбирая под себя северные и восточные транзиты — до Ростова и Мурома включительно.

А ещё и Смоленск/Гнёздово на пути…

Но нам это говорит об одной важнейшей вещи. А именно: был или не было похода Аскольда на Полоцк, но сами сообщения о нём свидетельствуют, что русей было несколько. Помните, у арабов про три рода «джинс» русов? Вот это сообщение — из той же серии.

Более того: интересы русов часто противоположны, и столкновения между их протогосударствами доходят до военной стадии. И потому нам всегда надо держать в голове фоновый вопрос: о каких русах в том или ином случае идёт речь? О ладожских, ростовских, полоцких, киевских, смоленских, тмутараканских?

Русы никогда не были монолитом. Это естественно. Во-первых, с самого начала они представляли разные скандинавские ватажки и банды. Их ничто не объединяет, кроме того, что при взгляде из космоса мы могли бы обнаружить их на будущей территории Руси. Они из разных мест, разных конунгств, разных ярлств. У них разные цели: одни ещё грабят, другие везут мех на юга, а третьи уже возвращаются с серебром и сторожатся четвёртых, кои желали бы этим серебром разжиться. У них разная привязка к местности: одни — чистые находники из Скандинавии, другие уже не первый сезон русят, перезимовав в одной из факторий, а третьи давно тут обосновались и упорядоченно местных рэкетируют.

Во-вторых, русы разные по своему политическому положению. Кто-то просто так русит, ни с кем не связываясь и пытаясь только торговать. Кто-то в излучине красивой речки базу себе отстроил и с неё на охоту за аборигенами выезжает, дабы их пленить и затем в рабство продать. Кто-то местный городок захватил и окрестности данью обложил. Кто-то свои вооружённые услуги местным князькам предложил. А кто-то и вовсе в Хазарию подался, кагану жирно служить.

В-третьих и главных, русы разные по своему отношению друг к другу. С чего это что кабинетные историки, что ура-патриоты решили, будто эти люди представляли собою единую силу? Только из-за фразы, что некто Рюрик поял по себе всю русь? Это как? Он вытащил из Ростовских, Ладожских, Черниговских, Смоленских, Хазарских земель всех тех скандинавов, кто тут уже минимум полстолетия как обосновались?

Глупо, конечно. И невозможно. А коли на деле археология нам показывает другое — и расселение русов по разным краям, и наличие разных по времени волн их расселения на будущем Русском пространстве, то оставляет нам реальная, а не кабинетно-патриотическая история только один вывод: по-разному русы друг к другу относились. Франки друг с другом резались, германцы друг с другом резались, скандинавы друг с другом резались — эти-то чем лучше? В толстовцы подались?

Но идём дальше.

Затем у Рюрика — восстание. Относительно много источников по этому поводу, хотя в ПВА ничего нет.

Итак, канва понятна: восстают, их казнят, остатки убегают. Явно интерпретируется один и тот же источник — уже нам известный.

И вновь — сегодня уже невозможно сказать наверное, было это или не было. Но археология вновь даёт путеводную нить к истине: пожары и разрушения, которые последовали за вторжением Рюрика, должны были дать какой-то выход в массовое сознание. Что и отразилось, скорее всего, в легенде о восстании Вадима. Вадим или нет, восстание или вязкое сопротивление — но путь Рюрика к контролю над будущей Русью явно не был усеян розами.

Из того же источника —

Итак, мы и здесь имеем разночтения в источниках.

И следовательно, необходимо проанализировать — нет ли определённых закономерностей в датировках? Ведь, с одной стороны, мы имеем свидетельства летописей, часто друг другу противоречащих. С другой — анализ А. Журавля, возможно, небесспорный, но хотя бы приблизившийся к пониманию того самого первоначального временного ствола. С третьей — археология. С четвёртой — природные явления, И если отбросить все датировочиые интерпретации, неведомо на чём основанные, у нас сложится следующая картина захвата Рюриком власти на Руси:

Пожар и изгнание приходятся на 859–860 годы. Тогда логично призвание варягов в 862 году. Это — первая временная система (назовем её системой ПВЛ).

Пожар, смерть Гостомысла, голод, усобица номер 2—864–865 годы. И логичное призвание варягов в 866-м с их прибытием в 867-м. Это вторая временная система.

Из второй системы можно исключить легендарного Гостомысла, но зато изгнание варягов, связанное с пожаром, включается.

Таким образом, обе системы равноправны — но различаются на 5 лет.

Какой можно было бы отдать предпочтение?

Основная трудность здесь — датировка пожара слоя Е2 в Ладоге. В различных источниках его относят то к 860 году, то к 860-м годам, то к 865-му, то к 865—870-м. Проще всего было бы исключить эту часть уравнения, однако без неё останутся лишь непроверяемые устные данные.

Но обнаруживаются ещё две пятилетних разницы в датах: нападение Аскольда и восстание Вадима. В первом случае Полоцк штурмовали через 6 лет после прибытия Рюрика и в 862 году, и в 867-м. Во втором — через 8 лет. И на весах у нас остается лишь одно относительно надёжно привязывающее нас ко времени известие — голод 864–865 годов, отмечаемый исследователями по византийским и болгарским источникам.

Если вспомнить классическое: «повышение выше обычного уровня нужды и бедствий угнетённых классов», — то не было бы большой натяжкой совместить антиваряжское восстание с голодным мором. Это логично: жили-жили, от пушного-серебряного транзита копеечку свою имели, хотя бы пропитую русами, — и вдруг нате!

Как мы уже видели, в условиях Ладоги этого «вдруг» быть не могло — слишком хорошие силы и организация были задействованы.

А голод — крайне ценный идеологический фактор против всякой наличной власти, как показал даже опыт КПСС.

Если учесть этот фактор, то мы вынуждены принять хронологию «№ 2».

И тогда начало нашей, нынешней, от Рюрика пошедшей Руси выглядит следующим образом:

840 — война со шведскими варягами и установление шведского контроля над входом в транзитное пространство Руси;

840–850 — постепенное привыкание к новой власти и выстраивание отношений между аборигенами и пришельцами на базе взаимного дележа выгод от серебряного транзита; появляется понятие «своих» варягов, которые не «бьются», а русят себе потихоньку по речкам, а потом привозят из дальних стран серебро и стеклянные арабские «глазки», которые, конечно же, гораздо ценнее местных, самопальных, на которых нет ореола дальних стран;

852 — нападение «чужих» варягов из заморья — возможно, уппсальский конунг просто решил предъявитъ свои права на шведскую Ладогу; как бы то ни было, особого притока серебра в Скандинавию это не вызвало. Не исключено, что «сарские», «тимерёвские» и «гнёздовские» русы не давали конунгу Эйрику транзита; с другой стороны, это могло быть нападение направленных Эйриком данов;

864 — на севере также гуляет общий голод (а то и сильнее, чем в южных краях); вполне возможно, что «чужие» варяги не хотели с этим считаться в своих требованиях дани; во всяком случае, против них зреет заговор, для воплощения которого хватает лишь искры; что и происходит, и уцелевших норманнов и русое выгоняют за море;

865 — из-за дележа ли власти, из-за голода или из-за норманнской блокады — а скорее, из-за всего вместе — в Ладоге и окрестностях начинаются усобица, бунты, сепаратистские выступления и всяческие «экспроприации экспроприаторов» (дело-то ещё родовое, трудно было понять, отчего это родич не делится житом с родом, так надо его поучить, вырода такого!);

866 — старейшины в отчаянии посылают за старыми добрыми русами — закона в земле нет, наряда нет, порядка нет, ничего нет, но земля наша, вы помните, велика и обильна, так что возвращайтесь и правьте нами, как прежде, до «заморских» варягов;

867 — русы прибывают во главе с Рюриком; он потихонечку прибирает земли в свои руки, воюет и даже женится;

873 — то ли в ответ на рюриковы попытки навредить Киеву, то ли сами по себе, но на Полоцк нападают киевляне; это почти наверняка не более чем карательный рейд небольшой дружины;

875 — забывшие «обо всём хорошем, что им сделали русы», ладожане восстают во главе с Вадимом, которому Рюрик персонально тоже сделал немало хорошего; впрочем, о национальной принадлежности восставших судить невозможно — с тем же успехом восстать мог и некий свежий ярл, которому тоже хотелось туземных шкурок и женщин; возможно, впрочем, что никакого Вадима с его восстанием и вовсе не было, а Татищев всего лишь оказал услугу драматургу Дмитриеву, дав ему «образ вольности».

877 или 879 — Рюрик умирает — вроде бы убивают его в Кореле. Но вообще говоря, если следовать той же пятилетней логике разницы с датами ПВЛ, то Рюрик должен бы умереть в 882 году. Это может ничего не значить, но может быть и не совпадением всего лишь то, что первое летописно зафиксированное деяние Олега — взятие Киева — приходится как раз на этот год.

А теперь давайте переведём эту табличку на язык реальных событий, как мы их знаем из исторического материала. То есть совместим время с исторической материей.

И тогда в 840 году какие-то скандинавы захватывают Ладогу и остаются в ней жить в качестве доминирующей силы. В 865 году кто-то ещё раз нападает на город, после чего он надолго приходит в запустение, при дальнейшем развитии предстаёт в качестве нормативного для скандинавской цивилизации торгово-ремесленного поселения. Такого же, каким мы застаём, например, Гнёздово или Тимирёво, о которых более подробно речь ещё пойдёт.

Таким образом, русы приходят… не в славянский город! А в скандинавский. И отнимают и разрушают его в рамках какой-то межскандинавской войны.

Так что, судя по разрушениям Ладоги, а также Приладожья и всей Северо-Восточной Руси, никаким основателем державы легендарный Рюрик не был. Нет, это был очередной — правда, весьма успешный — набег «чистых» скандинавов на территории, уже находившиеся под контролем местных русов. Отсюда — необходимость покорения ёё на протяжении 20 лет. В течение которых сами рюриковы скандинавы неизбежно и обязательно должны были занять экономическую нишу русов.

Ибо русы — это не этнос. Это место в системе разделения труда. Это ниша в экономике. И значит, любым пришельцам надо было либо вписываться в эту систему — либо… либо разделить судьбу Наполеона. И иже с ним, до него и после него.

Именно потому новая армия скандинавов столкнулась на захваченной территории со сложившимся порядком вещей. И могла его только принять — ибо, согласимся, само овладение Ладогой, по призыву местных ли деятелей, по собственной ли инициативе — оно и имело целью овладение входом в зону серебряного транзита. Закономерны и дальнейшие попытки рюриковцев продвинуться по северо-западным рекам вплоть до Ростова и Мурома — что пользы от входа, если не контролируешь саму зону?

Таким образом, в сущности, с приходом Рюрика ничего не изменилось. Отсюда и мой давешний тезис о том, что так называемое призвание так называемых варягов вовсе не является ключевым событием начальной русской истории. Эксплуатация транзитных путей как совместное дело местных и пришлых элит продолжалась. Просто в составе русов появился ещё один элемент. В конечном итоге обречённый так же переработаться в этой общности в новое этническое качество, как она перерабатывала всех, в неё вошедших.

Синтезировала. Сначала в русов. А затем — в русских.

Как проходил этот процесс?

Об этом — дальше.

ИТАК:

Подведём небольшие предварительные итоги, прежде чем приступить к последней части нашей работы — разбору того, как, собственно, образовалось государство русских.

Мы выяснили, что на деле совершенно неважно, был ли Рюрик приглашённым миротворцем или злонамеренным агрессором, был ли он скандинавом или западным славянином, был ли он законным князем на договоре или узурпатором. Неважно даже, был ли он вообще.

Мы знаем теперь, что и без этого спорного во всех смыслах лица экономической базой любого государства на территории Русской равнины должно было быть обслуживание транзитных путей и поставка для торговли вдоль них необходимого товара — мехов, рабов и услуг. А потому при любых толкованиях того, что произошло в ходе пресловутого «призвания варягов», мы знаем, что скандинавы точно так же устремлялись бы через эти пространства к заветному восточному серебру, а тут их встречало местное население, втянутое в обслуживание товарооборота. А значит, их встречали бы некие фактории и базы, по самой экономической природе не входившие в местный этнический и территориальный калейдоскоп интересов. У этого надплеменного и внетерриториального населения и интересы были надплеменными и внетерриториальными. В том числе и по отношению к скандинавам-транзитёрам. Именно это население и стало базой для формирования уже не этноса, а профессиональной и экономической корпорации (точнее, корпораций) русое, поначалу базировавшейся на скандинавах и их торговых интересах, но постепенно ставшей частью местного военного и политического расклада.

Мы видели также, что рост экономического процветания этих русских корпораций, базирующихся в разных местах транзитного пути, неизбежно приводил к росту их политического и военного влияния на окружающее этнополитическое пространство. Корпорациям были нужны уже не только транзиты, но пространство вокруг них в качестве неизбежно расширяющейся товарной базы и обслуживающей инфраструктуры. На этом пути интересы русов должны были пересечься с интересами местных этнических и политических элит.

Мы обнаружили, что эти пересечения были многообразными — от прямых военных столкновений и завоеваний до службы в качестве наёмников и даже местной гвардии при здешних государях. В любом случае, интересы сторон должны были быть отрегулированы к взаимному удовлетворению, иначе политическая сила, опирающаяся на транзитные фактории, никогда не смогла бы развернуть государство, ставшее не этническим, но политическим домом для множества местных племён и народов.

А теперь я бы предложил взглянуть на то, как это происходило. И помогут нам в этом русские былины, уже доказавшие, что могут очень много интересного рассказать о политических и властных раскладах в ходе зарождения Русского государства.