Осень обдавала случайных прохожих холодным дождем. Я смотрел на них через стекло и цедил «Гиннесс», сидя в баре «У Эдди». Сам Эдди стоял за стойкой и лениво протирал бокалы. Напротив меня сидели Боб и Ленивый Майк. Субботними вечерами мы заходим сюда, чтобы попить пива и переброситься сплетнями, накопившимися за неделю.
Дела, надо сказать, в тот день шли у Эдди нескладно. За весь вечер кроме нас в бар заглянуло от силы человек пять. Двое из них сидели в дальнем углу зала и что-то оживленно обсуждали. Наш же разговор уже иссяк, и мы просто допивали свое пиво. Было немного уныло. За окном третий день лил дождь и, по всему, обещал лить все выходные.
Я уже окликнул Эдди, попросил счет. В этот момент, рассекая косые струи ливня, к бару подъехал разбитый кадиллак Старого Джека. Джек неспешно вышел из машины и размытой фигурой на фоне серых улиц проволочился до дверей. У дверей он стряхнул воду с плаща, откашлялся и громко со всеми поздоровался.
После он прошел через зал и неуклюже сгорбился за барной стойкой. Джек заказал двойной виски и затих. Он был стар. Стоило поглядеть на его машину. Если, конечно, Майк не врал, по документам она была у Джека с пятьдесят третьего. На сто миль западнее и восточнее Калм-Сити не было более старой машины. Да и сам Джек выглядел не лучше. Никто не знал, сколько ему лет. Поговаривали, что сто, а то и больше.
В Арканзасе жизнь скрутит любого. Бывает, что и сорокалетний мужик уже похож на истлевшую ветошь. Так что я думал, что Джеку перевалило за семьдесят или около того.
У нас разгорелся спор насчет возраста старика, и, чтобы разрешить его, мы позвали самого виновника. Джек устало присел возле нас.
— Семьдесят два, — вымолвил он.
Я стукнул ладонью о стол, а со стороны Боба посыпались проклятия.
— А что толку! — произнес старик. — Во всей моей жизни и было только-то одно интересное событие. А-а… — Джек махнул рукой и налил себе виски.
И тут, конечно, все стали просить его, чтобы он рассказал. За этот вечер мы еще не слышали ни одной приличной байки.
— Ну что ж… Когда я был молодым, — начал свой рассказ Джек, и мы невольно улыбнулись. Никто из нас с самого детства не помнил его молодым, ну или хотя бы не старым. Старый Джек всегда был стар. — Так вот, когда я был молод, одно время я работал почтальоном в почтовом ведомстве Лейкер-Брук. Это в Орегоне, недалеко от Юджина. Я попал на эту работу не совсем честно, пришлось подменить некоторые бумажки, но не в этом дело, почтальон я был хороший, возможно, даже лучший среди тамошних. И жила в нашем округе одна семья, которая тоже совсем недавно туда переехала. Я слышал, у них произошла какая-то мрачная история, молодая мать погибла. Так что в небольшом домике на скале У моря жили только отец с дочерью. Каждый день я приезжал к ним на велосипеде, чтобы завезти почту. Письма к ним приходили редко, в основном это были газеты и рабочая корреспонденция. Месяц я оставлял почту и проезжал мимо, пока однажды у порога меня не встретила десятилетняя девочка, жившая там.
— Здравствуйте, — поздоровалась она со мной и спросила: — А вы настоящий почтальон?
— Самый что ни на есть настоящий, — произнес я, улыбаясь.
— Это хорошо. Потому что у меня есть для вас письмо. Вы не могли бы его отправить?
— Конечно, — ответил я.
Она подала мне обычный бумажный конверт. Я быстро глянул на него, все поля были заполнены, в уголке наклеены две марки по двадцать пять центов. Я положил его в сумку, попрощался с девочкой и уехал дальше развозить почту.
Когда вечером я вернулся в почтовое отделение, у меня в сумке оказалось всего лишь одно письмо. Я взял его в руки.
От кого: Солнце, Земля, Орегон, Лейкер-Брук, 1522, Клер Кэтлин.
Кому: Мицар, Клемента, Станция снабжения ВА-8, Линда Кэтлин.
Я призадумался. Была странновато заполнена форма отправителя. Хотя что мог написать ребенок? Я покачал головой. Страны с названием Мицар я тоже не мог припомнить. А, впрочем, мало ли в Европе или Африке всяких небольших республик величиной с Нью-Йорк? Я недолго думал над этим, просто положил письмо в ящик, из которого забирают почту.
На следующее утро я специально остановился у дома Клер, чтобы поздороваться и сказать, что отправил ее письмо.
— А где это Мицар? — спросил я мимоходом.
— Эпсилон Большой Медведицы. Там сейчас работает моя мама.
— И как там у них, на Большой Медведице? — шутливо спросил я.
— Тепло, у них два солнца, — мечтательно вспоминая, ответила она.
Потом мы недолго поговорили еще о чем-то, и я, наскоро попрощавшись, поехал дальше.
Была пятница и впереди выходные. Вечером я встречался с Джессикой, моей подружкой. Она работала в библиотеке, и я пошел прямо к ней на работу. Она еще обслуживала последних посетителей, и я бесцельно шлялся между книжными стеллажами. Не знаю почему, но случайно мой взгляд упал на потрепанный учебник по астрономии. Я пролистал его и открыл на странице с буквой М. Взгляд зацепился за знакомое слово.
«Мицар. Четвертая звезда созвездия Большой Ковш. Двойная звезда, звездные величины компонентов 2,4 и 4,0, оба компонента спектрально-двойные звезды».
«Ну вот, — подумал я. — Еще одна детская фантазия. Девочка где-то нашла учебник астрономии и пишет на другую звезду умершей матери».
Настроение у меня заметно испортилось, и лишь стройная фигурка Джессики привела меня в порядок. В целом выходные мы провели замечательно.
К утру понедельника я и вовсе забыл и про письмо, и про Клер. Я не удивился, когда среди пришедшей почты нашел ее письмо. Вернулось назад. Ну стоило ли сомневаться? Мицар! Но, когда я глянул на штамп, меня передернуло: «Адресат выбыл».
Там могло быть и должно было быть написано «Адресат не существует», но не «выбыл»!
Я заставил мыслить себя рационально. Наверняка при сортировке просто перепутали штамп. Обычная история. И все-таки мне это не понравилось.
Когда я подъезжал к дому Клер, она уже меня встречала.
— Извини, не дошло, — произнес я, отдавая конверт.
Она поглядела на штамп.
— У них там сейчас катастрофа. Могли не найти, — пожав плечами, произнесла она и дала мне другой конверт.
От кого: Солнце, Земля, Орегон, Лейкер-Брук, 1522, Клер Кэтлин.
Кому: Мицар, Клемента, Станция снабжения ВА-9, Брэд Кэтлин.
— Это моему брату, — пояснила она.
Я понимающе кивнул головой и сказал, что на этот раз оно Уж точно дойдет. Клер, кажется, была удовлетворена и, попрощавшись, убежала в дом.
Письмо вернулось на следующий день. Это еще могло быть совпадением: «Адресат выбыл».
— Его, наверное, эвакуировали, — произнесла Клер и отдала мне очередное письмо: — Возьмите, может, дядя еще там.
Я привычно прочитал адреса.
От кого: Солнце, Земля, Орегон, Лейкер-Брук, 1522, Клер Кэтлин.
Кому: Мицар, Клемента, Станция снабжения ВК-1, Джордж Кэтлин.
Подсознательно я уже знал, что и дядя тоже куда-то «выбыл». Потому даже не удивился, когда убедился в этом.
Целое лето Клер через меня отправляла письма своим звездным родственникам, которые выбывали с мест прописки. Почти каждый день она встречала меня с новым письмом и неунывающим видом. Мы хорошо подружились. Ее отец несколько раз приглашал меня на рыбалку. Тогда я впервые научился ловить форель. Встречи же с Джессикой, казалось, переросли во что-то более глубокое, нежели просто увлечение. В общем, было неплохое время.
В конце сентября я взял отгул на несколько дней, чтобы съездить к родителям во Флориду. Когда я вернулся, оказалось, что Клер тяжело заболела. Ее отец сказал, что это грипп. Я несколько раз заходил к ней в больницу, но в палату меня не пустили.
Незаметно наступила зима. Она оказалась теплой и бесснежной. И в один из декабрьских дней для Клер пришло письмо.
От кого: Алькор, Почтовое ведомство НК-01, Линда Кэтлин.
Кому: Солнце, Земля, Орегон, Лейкер-Брук, 1522, Клер Кэтлин.
Я очень долго вертел в руках это письмо, прежде чем смог отнести его Клер. Письмо передали, но саму Клер я не увидел.
Ее выписали к Рождеству. Как и раньше, я увидел ее у их крыльца. Она была в не по времени легком платьице. Клер сидела на пороге и что-то писала.
Я подошел, и она спрятала клочок бумаги. Я поинтересовался ее самочувствием. Мы поговорили о каких-то мелочах. Потом она произнесла:
— Идем, я что-то покажу.
И мы пошли куда-то сквозь высокие поросли не убранной кукурузы. Минут через десять мы вышли к скальному обрыву, открывшему нашим взорам тревожное зимнее море.
— Моя мама отсюда прыгала, — как-то спокойно произнесла Клер.
Мне от этого спокойствия стало не по себе. Я вспомнил, что ее мать вроде бы покончила с собой.
Я промямлил какие-то невнятные слова сочувствия.
— Какой вы глупый! — воскликнула Клер. — Она же ангел! Третьего разряда!
Она смеялась, не понимая, отчего мне так грустно. А я смотрел, как мерно дышит океан. Меня пробивала дрожь.
Клер подошла ко мне и вложила в руку какую-то бумажку. Я хотел развернуть ее и посмотреть, но она сжала мою руку и сказала:
— Потом.
Я согласился и спрятал ее в карман. Потом мы вернулись к ее дому, я взял свой велосипед и уехал.
Тем вечером, когда я приехал в почтовое отделение, я спросил у почтмейстера, правда ли, что мать Клер бросилась с обрыва.
— Чушь! Я сам помогал вытягивать ее из петли. Она повесилась, голубчик. Это было, дай бог памяти, на прошлое Рождество.
Меня снова трясло. Не то от той простоты, с которой про это рассказал почтмейстер, не то просто от холода, но я попрощался и ушел. Я не поехал домой. Я снова решил заехать к Клер.
Еще издалека я почувствовал что-то неладное. Меня обогнала машина шерифа, и я прибавил ходу. Когда я приехал, машина, подмигивая цветным маячком, уже стояла во дворе. Я бросился в дом, там никого не оказалось. Тогда сквозь жесткую высокую траву я побежал к обрыву и едва не сорвался, добежав. У обрыва стоял шериф и о чем-то говорил с отцом Клер. Я глянул вниз. На прибрежных камнях, раскинув, как кукла, руки, лежала Клер, а на скалах алым цветом горела кровь. Волны, словно заботливые руки, пытались укрыть ее тело. Они накатывали на нее и мешали спасателям в лодке подплыть к ней.
Я нашарил в кармане записку. Детской рукой было написано три строки:
«Приходи к нам, когда захочешь. Мы всегда будем тебе рады. Это просто. Достаточно только поверить».
И ниже:
«В следующий раз, когда я буду прыгать, у меня уже будут крылья».
А я-то думал, гадал, что может написать десятилетняя девочка.
Взрослому человеку трудно поверить в нерациональные вещи или попросту в чудеса. В то, что Клер писала не предсмертную записку, а делилась радостью предвкушения первого полета. И что где-то там, на Мицаре или Алькоре, живет ее мама, которой она завидует, потому что та не раз прыгала с обрыва, так как у нее уже были крылья.
Похороны состоялись под Рождество. Я пришел на них, говорил что-то утешающее отцу, смотрел на закрытый гроб. Похороны редко отличаются разнообразием чувств, но слез было не много. Впрочем, как и людей.
После меня вызывали к шерифу и предупредили, чтобы я не уезжал из города. Я уехал через неделю. Потом за пару лет я успел сменить дюжину городов, прежде чем осесть в Калм-Сити. А после моя жизнь уже не отличалась разнообразием. Вот и все интересное, что со мной случалось.
Джек умолк и устало улыбнулся. Повисла тишина. Как после всякого рассказа, сложилось ощущение, будто всплываешь на воздух из-под толстого пласта воды. Все заерзали на стульях.
Джек добил виски и произнес:
— Ладно, что-то я засиделся. Пожалуй, пойду. Прощайте, ребята.
Когда Джек вставал, Боб, словно очнувшись, спросил:
— А че, достаточно просто сигануть с обрыва — и ты, типа, на Марсе?
Джек не ответил. Дошел до двери, оглянулся, словно прощаясь, натянул капюшон и вышел в непогоду. Я смотрел ему вслед, не понимая, что задело меня в его рассказе.
Мы остались в баре одни. Над стойкой тихо бубнил телевизор:
— …предполагают, что это следствие некого коллапса. Во всяком случае никакой опасности для Земли эффект пока не представляет. Напомним, что четвертая по светимости звезда Большой Медведицы Мицар находится на удалении в пятьдесят световых лет от нас…
Мне совсем не понравилась эта сказка. Я хотел, чтобы старик вернулся и сказал: «Ха, как я вас разыграл!» Но он и не думал этого делать. В конце концов я выбежал под дождь и нагнал его у машины. Через завесу ливня Джек казался каким-то необычно молодым.
— Джек, неужели она вам после не писала?
— Роберт, я вижу, у вас самый пытливый ум. Вы писатель, кажется?
— Она писала вам! — почти кричал я, чтобы меня было слышно за дождем.
— Да, они звали меня к себе. А я старик и все боюсь на это решиться… Прощайте, Роб. Мне действительно пора.
Он сел в машину и уехал, оставив меня размышлять, где была правда, а где небылица.
Когда я подходил к бару, мое внимание привлекло белое пятно чуть в стороне. Я подошел ближе и достал из грязи почтовый конверт с двумя марками по двадцать пять центов.
От кого: Алькор, Веста, FJ-2, Клер Кэтлин.
Кому: Солнце, Земля, Арканзас, Калм-Сити, 356/2, Джек Олдмэн.
Я посмотрел внутри. Конверт был пуст. Я аккуратно его разгладил и сунул в карман пиджака.
На следующее утро я узнал, что ночью Старый Джек умер. Нет, не от старости — разбился на машине. Я и еще несколько человек, знавших Джека, устроили похороны. Пришло не очень много людей.
Я хотел побывать у Джека дома и поискать письма с Большой Медведицы, но у старика не оказалось наследников, и его вещи быстро прибрал к рукам местный муниципалитет.
Так закончилась история Старого Джека, и остались от него лишь ржавая машина на свалке и конверт с Алькора. Этот конверт до сих пор лежит в моем письменном столе. Иногда мне хочется написать Клер, спросить, что случилось на Мицаре, и как дела у Джека, и…
Но вряд ли я когда-нибудь напишу по этому адресу. Вдруг я напишу, и придет мне письмо обратно со штампом «Адресат не существует». И получится, что умрет эта сказка и не оставит ничего, кроме прогорклого вкуса разочарования.
А ведь на свете так мало чудес, чтобы убивать веру в них.