В тот день, когда у мистера Брука, дипломатического сотрудника посольства США в Мексике, жившего и действовавшего в стране пребывания как у себя дома, случилось описанное выше, Кристина по обыкновению ждала его в офисе. Он возвратился позже обычного, явно взвинченный, бросил на ходу «Меня нет!» и заперся в своем кабинете. Через четверть часа Брук, не отворяя двери, отказался от чашечки кофе, которое Кристина обычно готовила ему в это время. А еще через полчаса Кристина по внутреннему телефону предложила приготовить «Маргариту» — любимый коктейль шефа, и он снова отказался.
Получив от девушки эти сведения, Пятый решил, что благоприятный момент настал. Через пару дней, ровно в полдень, когда Кристина с пачкой писем в руках вошла в кабинет Брука для доклада, сеньор Роблес позвонил третьему секретарю посольства США по городскому телефону.
Услышав, кто говорит, Брук сказал: «Одну минуточку!» и попросил Кристину зайти к нему, когда он ее пригласит.
Как только Кристина вышла из кабинета, Брук не очень довольным тоном произнес в трубку:
— Это безобразие! Вы понесете ответственность!
— Но и вы можете понести ответственность, мистер Брук. Подумайте хорошенько.
— Кто вы?
— А! Это уже другой разговор! Я лицо, заинтересованное видеть в вас, мистер Брук, человека, который бы мог содействовать моему бизнесу. Мои люди известили вас об этом запиской, но не оставили необходимого вознаграждения. А ведь вам причитается пятнадцать тысяч долларов.
— Какие пятнадцать тысяч?
— Те, что представляют собой, мистер Брук, ваше полугодовое жалование. Половину, то есть семь тысяч пятьсот, вы найдете сегодня, когда возвратитесь домой, на журнальном столике вашей холостяцкой квартиры. Вторую половину вам вручат при получении кое-чего от вас. И так далее…
— Где вы находитесь? — нервно спросил Брук.
— У телефона-автомата. Однако, мистер Брук, я не хотел бы ссоры с вами. Это чистый бизнес как для вас, так и для меня. Я очень расположен к вам, поверьте. И тоже имею свой процент.
— Вы переступаете все рамки приличия…
— О чем вы говорите? Реверансы в сфере бизнеса — это нонсенс. Оставим их для семейных дел.
— Что вас интересует?
— Все, что вы можете привезти на улицу Платона. При этом вы только исполняете приказ шефа и остаетесь чисты перед Всевышним. А деньги сами начнут прыгать вам в карман. Подумайте, мистер Брук!
— Ладно! Позвоните через неделю.
— Но ваш шеф продолжает отлеживаться дома. Вы упускаете шанс.
— Через неделю! — и Брук положил трубку.
Услышав гудки, Пятый задумался. Не слишком ли нахраписто он действовал? Но, с другой стороны, речь шла о бизнесе, а в нем, как в американском футболе, мало запретов.
В тот же вечер Мишель встретился с Кристиной и та рассказала, что мистер Брук так и не пригласил ее на разбор писем, потому как четверть часа спустя после телефонного звонка в полдень он решительным шагом направился к лифтам и поднялся на один из верхних этажей посольства, где пробыл более трех часов.
Кристине было трудно себе представить, о чем думал американский «дипломат» после звонка сеньора Роблеса. А он размышлял в это время вот о чем. «Так нагло могли сработать скорей всего из Интеллидженс сервис. Но мы тесно сотрудничаем с ними. Нет, это исключено! Французы тоже отпадают. У нас с ними тоже есть соглашение. Русские? За ними присматривает специальная служба мексиканской тайной полиции. Каждый, кто входит и выходит из русского посольства, у них под наблюдением. Но оттуда сигналов не поступало. Мексиканцы? Чепуха! Зачем им это? И кто мог знать, что в тот день в портфеле будет находиться список мексиканцев, завербованных нами в прошлом году? Да и правительство это не слишком интересует. Частное дело крупного финансового туза? Но в моем портфеле почти не бывает коммерческой информации. Но если все же мексиканцы… то не иначе как местные коммунисты, — здесь кровь сильнее забурлила в венах американца. — Ведь они связаны с Москвой, с Кремлем. А, черт!»
Через час после встречи с Кристиной в кафе «Париж» Мишель подробно пересказал все Пятому. Тот, чисто по-венгерски, покрутил свой ус и изрек:
— Расположение звезд на небе не благоприятствует нам. Однако гуляш можно есть только, когда он готов. Пусть Кристина продолжает внимательно наблюдать за Бруком. Подождем неделю и проведем проверку.
— До вашего телефонного разговора американец пару дней вздрагивал от каждого звонка. После обеда сегодня был спокоен, попросил приготовить ему две порции «маргариты».
— Мы ему преподнесем третью. Возможно, ничего и не выйдет, но надо проверить. Как дома?
— Спасибо, все хорошо! Глория подозревает, что беременна. Говорит, что обязательно будет девочка.
— Пусть покажется врачу. Денег не жалей! Пусть сходит к лучшему. Тогда и поздравим.
Они расстались до понедельника следующей недели.
Положение в стране было тревожным. С начала марта 1959 года на общей волне недовольства населения ростом цен попытались продемонстрировать свою силу «синаркисты» — движение католиков, возникшее в 1937 году в связи с демократическими преобразованиями президента Ласаро Карденаса. Полиция решительно разогнала крупную манифестацию. Железнодорожники объявили всеобщую забастовку. Их профсоюзный лидер Де-метрио Вальехо, в недавнем прошлом один из руководителей компартии Мексики, порвавший с ней «по причине ее бездействия», поддержал требование бастующих, и железнодорожный транспорт встал по всей стране. Президент Лопес Матеос приказал армии занять рабочие места железнодорожников, а Вальехо и его ближайших соратников подвергнуть аресту. При обыске в частных домах и в помещении профсоюза были обнаружены документы, якобы доказывавшие, что первый секретарь советского посольства Николай В. Аксенов и помощник военно-морского атташе Николай М. Ремизов, как сообщали газеты, «были подстрекателями конфликта». МИД Мексики объявил обоих советских дипломатов персонами нон грата и выдворил их из страны.
Казалось бы, это событие не имело прямого отношения к деятельности Мишеля Рода, однако он был советским человеком, и привычка местных властей во всех неприятных событиях видеть «руку Москвы» его раздражала. В условиях поднятой властями шпионской истерии каждый выход в эфир его секретной радиостанции являлся огромным риском. По железным правилам любой службы государственной безопасности на каждую выходящую в эфир радиостанцию заводится график ее активности, определяются ее характер, почерк. Петр, будучи первоклассным радистом, знал, как сбить с толку тех, кто мог его запеленговать на этом континенте. И тем не менее каждый выход в эфир таил в себе риск провала.
«Шевроле» свернул направо с главного шоссе Мехико-Керетаро, еще шестнадцать километров — и будет удобная безлюдная рощица. А пока ни о чем не думать.
Но вот антенна разбросана, радиостанция включена. Она сама автоматически настроилась и ждет своего времени — нажатия кнопки. В нее уже вложен кусочек фотопленки. Он в две секунды будет протащен сквозь глаз станции, и сигнальная лампочка погаснет. Теперь галопом, но без ошибок отключить питание, собрать антенну, все в рюкзак и бегом к машине. Эти минуты всегда не менее напряженные, чем личная встреча с другим нелегалом или офицером резидентуры ГРУ. Мишель усилием воли заставил себя думать о другом, к примеру, о Глории. Подходящее воспоминание также — учеба в Академии.
Вот и сегодня, уходя на повышенной скорости от точки сеанса, Петр вспомнил свою первую встречу с преподавателем Академии, ставшим его любимым учителем и наставником. «Я, полковник Бубнов Виктор Степанович, — представился он новичкам, — служу полных 28 календарных лет, из них по четыре года в пяти странах, исколесил и другие. Владею тремя языками в совершенстве и изъясняюсь на итальянском и португальском. Я один из «слонов». Полагаю, вы уже знаете, что Академия — это консерватория для вас и кладбище для нас, преподавателей».
— Не очень сочетается, товарищ полковник. «Слон» и «консерватория», — заметил тогда старший лейтенант Петр Серко. — Ведь музыканту не скажешь: тебе слон на ухо наступил.
— Возможно, и не сочетается. Но для конспирации подходит. К тому же некоторым музакантам этот большой зверь все-таки на ухо наступает. Вот пример. Мой хороший друг проработал одиннадцать лет в трех странах под крышей дипломированного мидовца и вдруг, после одного из приемов в нашем посольстве, через весь зал крикнул коллеге: «Погоди, я еду с тобой, только шинель возьму!» Вот уже восемнадцать лет, как он здесь на правах одного из «слонов».
Петр и его лучший друг по Академии Родион долго пытались определить, который из «слонов» перестал быть разведчиком из-за «шинели», но толком так и не определили.
Теперь Петр, уже выскочивший на шоссе Пачука-Мехико и затерявшийся в веренице машин, вспомнил комичное приключение, случившееся на первом курсе на занятии у Бубнова. Полковник напомнил слова Архимеда: «Дайте мне точку опоры, и я переверну земной шар». И, пытливо оглядев аудиторию, почему-то обратился именно к нему:
— Что есть точка опоры в твоей будущей профессии, Серко?
— Хороший агент, товарищ старший преподаватель.
— А Ахиллесова пята?
Петр запнулся. Он явно забыл поучения Бубнова и, совершая над собой усилие, пытался вспомнить. Но, чтобы выиграть время, начал произносить: «Плохой агент…», но тут услышал чей-то шепот: «Дрожь в коленках».
— Дрожь в коленках, — автоматически выпалил он, и вся группа взорвалась хохотом.
Только тут память услужливо подсказала:
— Отступление от правил! Ложь Центру!
— Правильно, Серко. Зарубите себе это, кто где может. Ложная информация, непроверенные данные обесценивают вашу работу. Это первый шаг к провалу.
Когда Мишель въехал в город, было уже половина третьего ночи. Он еще раз тщательно проверился и затем, зная, что Пятый не спит, позвонил ему домой из автомата условными звонками. Первый — три гудка, второй — пять и. третий — четыре. Пятый не ответил, но погасил свет в гостиной и отправился спать.
В воскресенье Мишель и Кристина встретились на дневной мессе в соборе Иоанна Крестителя на площади Идальго в Койоакане. Скорее всего, строгая атмосфера, вынуждавшая прихожанина подтянуться, настроиться на общение с Всевышним, побудила Мишеля посмотреть на Кристину другими глазами. Строгий наряд ее, почему-то показавшийся Мишелю таким, какой носили в бывшей России директрисы женских гимназий, короткая стрижка смоляных до блеска волос, высокий лоб, плотные брови, изящно изогнутые над дымчатыми глазами, атласная кожа лица, полные, чуть подкрашенные губы и стройная фигура ни у кого не могли вызывать сомнений, что она красива.
После службы они уселись побеседовать на скамеечке сквера напротив собора. И теперь Мишель на деле убедился в правоте утверждения того «слона» из Академии, который поучал своих слушателей, что разведчица красивой наружности обычно уступает своей коллеге, пусть заурядной внешностью, но с умом. Каждый проходивший мимо мужчина, даже в паре с подругой, пялил глаза на Кристину. Это забавляло Мишеля, хотя то, что говорила в этот момент Кристина, слегка удручало его. Из ее слов выходило, что служба мистера Брука решила принять игру.
В понедельник, когда Мишель доложил Пятому все, что ему поведала Кристина, и свои соображения, тот почесал затылок и решительно заявил: «Я продумаю предстоящий с ним разговор. Похоже, бифштекс не желает жариться. А вечером давай, Мишель, прикатывай в наш любимый ресторанчик. В девять! Там продолжим разговор».
Действительно, Брук стал другим. Как только Пятый позвонил, американский «дипломат» с деловитым спокойствием стал излагать свои условия встречи и при этом, как потом рассказала Кристина, не потрудился даже прикрыть двери кабинета, но по внутреннему телефону позвонил кому-то и с улыбкой произнес лишь одну фразу: «Я разговариваю».
Однако Пятый это предусмотрел. Среди людей его резидентуры был баск — владелей небольшой автомастерской на тихой улочке Камелия, неподалеку от центрального вокзала Буэна виста. На углу улиц Камелии и Сарагосы стоял телефон-автомат, к которому секретно был подключен аппарат, находившийся в столе конторы мастерской и практически никогда не звонивший. Если кто-либо вел по нему разговор, телефон на улице автоматически отключался.
Пятый не спешил и в распахнутое настежь окно конторы наблюдал за тем, что происходит на улице. А там, в одно и то же время, с обеих сторон появились две машины с людьми. Пятый, говоривший в трубку, к которой было подключено устройство, искажавшее голос, заявил Бруку, что он подумает, позвонит завтра точно в этот же час, и прекратил разговор.
Когда за вкусной и острой едой в ресторанчике Пятый сообщил Мишелю, что игра с Бруком скорее всего окончена и что некоторое время не следует встречаться с Кристиной, Петр в сердцах заявил:
— Жаль! Следовало бы оставить их с носом! И к тому же поиметь кое-что для Центра.
— Что ты имеешь в виду? — Пятый прищурил глаз.
— Нужен водопроводчик, вернее канализатор!
— Так, так! Ну, допустим, канализатор у нас есть. Что тогда? — Пятый был человеком, кому не улыбалось проигрывать.
Мишель не спеша изложил свой план, и шефу резидентуры он понравился. Следовало только разработать детали.
На это ушло два дня, и сеньор Роблес позвонил мистеру Бруку не во вторник, а утром в четверг и сказал:
— Извините, мистер Брук, было Горячее дело. — Теперь Пятый звонил из автомата, находившегося на выезде из города по авениде Инсурхентес-Север. Это было далеко от посольства, и трое из резидентуры обеспечивали безопасность разведчика. — Сейчас я к вашим услугам. Вы можете приготовить что-либо на завтра?
— Это жесткие условия, — начал было Брук, но Пятый его решительно перебил.
— Они будут учтены! Вы останетесь довольны.
— Что ж, попробуем, — дипломат был явно в духе.
— О’кэй! — И сеньор Роблес изложил, как следовало поступить мистеру Бруку, а закончил так: — Опустив сверток в мусорный ящик, вы пройдете по Гамбургской до угла с улицей Генуя. Там через четверть часа мой человек, и это может быть женщина, проходя мимо, передаст вам пакет с девятью тысячами долларов. Полторы за жесткие условия. Вы все запомнили, мистер Брук?
— Абсолютно! — Брук знал, что их разговор записан на пленку.
— Ну, тогда желаю успеха! И постарайтесь не подвести нас, это в ваших интересах!
В ту же ночь Мишель снял номер в отеле «Ройяль», что недавно открылся. Окна номера выходили на авениду Антверпена, на углу которой и стоял мусорный ящик. Мишель приготовил к съемке все свои камеры.
Ровно в восемь утра появился мистер Брук, под мышкой он нес объемистый сверток. До этого Мишель, с одной стороны, и уличный «болеро» — чистильщик сапог с ящичком в руке — с другой, отметили передвижение бравых парней, изображавших беспечно фланирующих гуляк. На углу Лондонской остановилась машина, в которой сидели люди. На противоположном углу с улицей Страсбурга, должно быть, стояла другая.
Мистер Брук исправно сделал свое дело: приподнял крышку ящика, бросил в него сверток, закурил любимую сигарету «Кэмел» и зашагал прочь по Гамбургской. Минут через десять к ящику, как это бывало каждый день, подъехала машина мусоросборки. Спрыгнувшие с запяток рабочие уже налаживали подъемный кран, чтобы заменить полный ящик пустым, как к ним с разных сторон подбежало сразу четыре молодца. Из подъехавшей тут же машины вышел полицейский. Каково же было всеобщее удивление, когда все убедились, что ящик пуст, и не просто пуст, а имеет круглый вырез в днище чуть больше диаметра люка канализации.
Люк был тотчас же обследован. В штольне канализации обнаружили мусор, заброшенный в ящик за прошедший день, но свертка среди него не оказалось.
Мистер Брук, то и дело поглядывая на ручные часы, чистил ботинки у уличного «болеро», когда к нему вместо «человека сеньора Роблеса» подошел командовавший всем этим парадом агент, судя по виду, важная птица в спецслужбе. Он сказал что-то грубое «дипломату», и тот с понимающим видом отправился в посольство.
Уличный «болеро» не стал тревожить американца мелочами.
В свертке, брошенном мистером Бруком в мусорный ящик, оказались копии различных документов и писем посольства США, нот мексиканскому МИДу, некоторых разделов отчета работы за прошлый год, мелких сообщений ФБР, справки о передаче власти одного президента Мексики другому и докладной записки неизвестного лица послу Роберту К. Хиллу о состоянии дел в «экстремистских организациях Мексики».
Уже беглое знакомство с «бумагами Брука» показало, что резидентура ЦРУ в Мексике не пожелала потрудиться должным образом, а «докладная записка» попахивала явной липой.
Посылка, вложенная Пятым в тайник резидентуры ГРУ, вскоре оказалась в «Аквариуме», а еще через три дня Мишель принял радиограмму, в которой подброшенные «документы» оценивались невысоко, но вместе с тем одобрялась деятельность резидентуры Пятого. Предлагалось прекратить дальнейшую возню с Бруком и принять все необходимые меры к обеспечению безопасности Кристины.
Вручая Пятому текст приказа, Мишель горячо заявил:
— Но ведь нельзя оставить его безнаказанным! Он сорвал нам операцию. Вывел из игры Кристину.
Пятому нравилась позиция Мишеля по отношению к противнику. В боксе это было ценным качеством, когда спортсмен, пропустив удар, с еще большей энергией идет в атаку.
— Однако никаких «мокрых дел»! На это никто не пойдет.
— Зачем? Есть и другие способы.
— А ну-ка, ну-ка, — уже с интересом сказал Пятый и погасил сигарету. — Выкладывай!
Мишель оживился, подлил в рюмки кактусовой водки текилы, залпом опорожнил свою, бросил щепотку соли на язык, закусил кусочком лимона и четко, как это он умел, изложил свой план.
Пятый, с удовольствием слушая своего дельного помощника, отметил в уме, что, когда надо будет в конце года писать характеристику на майора, в нее войдут яркие строчки.
Через пару дней радиограмма с предложением разведчиков ушла в Центр.
Часы на Спасской башне Кремля пробили семь вечера. Их бой был слышен в Александровском саду у Манежа. Именно сюда пришла на свидание элегантно одетая молодая женщина, работавшая в аппарате советника по культуре посольства Франции в СССР. Помимо французского она владела русским, английским и испанским языками, имела завидные знакомства в московском «бомонде».
В КГБ завели на нее пухлое дело-формуляр, полагая, опираясь на некоторые данные, что она работает на французскую военную разведку.
Через пять минут после боя часов к ней подошел со скромным букетиком подснежников мужчина, которого вряд ли можно было назвать красавцем. Широкое крестьянское лицо с редкими зубами, одежда модная, но слегка помятая. Это был сотрудник ПГУ КГБ, капитан госбезопасности, который по заданию руководства выдавал себя за сотрудника Всесоюзного общества культурных связей с заграницей, а сейчас выдавал себя еще и за влюбленного. Перед тем как осесть в Центре, он несколько лет работал в резидентуре ПГУ в Мексике, где простой крестьянский парень из-под Рязани, за два года спецшколы ставший разведчиком, получил не только профессиональную практику, но и вкусил кое-какие «запретные» для простого смертного плоды. Лесную спецшколу он окончил как раз в то лето, когда Никита Хрущев, пытаясь спасти от развала реформируемое им с помощью кукурузы сельское хозяйство, призвал всех членов партии, сколько-нибудь понимавших в нем толк, поехать на село и приложить там свои силы.
Наш герой, которому не давались языки и вряд ли светила карьера Джеймса Бонда, подал рапорт об увольнении из КГБ, чтобы применить свои способности на колхозной пашне. Однако кадровики из ПГУ, заявив, что на его обучение разведчиком затрачены немалые государственные деньги, направили его под дипломатической «крышей» в Мексику.
В этой далекой стране хлопот он своему руководству доставил немало. Однажды даже разбил машину резидентуры, умудрившись въехать на ней в витрину магазина. «Горел» по мелочам и в ряде других эпизодов. Однако резидент Зотов, чтобы в Центре плохо о нем не думали, маскировал, как мог, «подвиги» своего подопечного. Но кое-что все-таки стало достоянием начальника латиноамериканского отдела ПГУ, и тот, по возвращении этого горе-разведчика в Москву, не оставил его в своем отделе, а направил на работу в БОКС.
На одном из приемов капитан и увидел красавицу из французского посольства. И по уши влюбился в нее. Когда коллеги заметили это, он сочинил рапорт, в котором изложил план «разработки» с последующей вербовкой своей пассии. Однако на деле скоро получилось так, что незадачливый разведчик сам превратился в объект разработки и, то ли по врожденной глупости, то ли из мести за отзыв из чужедальней страны, превратился в платного агента французской разведки, снабжая свою знакомую доступной ему информацией.
Довольно скоро резидентура ПГУ в Париже установила его измену, и теперь проводились последние мероприятия перед задержанием наших влюбленных.
В латиноамериканском отделе ПГУ работал майор Василий Новиков, сослуживец и собутыльник нашего героя по Мексике. Последние два месяца Василия Новикова уже использовали с целью передачи незадачливому капитану дезинформации, дабы установить степень его предательства и иметь факты, доказывающие служебное преступление и прием иностранной разведчицей от советского гражданина служебных секретов.
…Он поцеловал ее в щечку как давнюю знакомую и, не теряя времени, поведал последнюю «новость», которой Новиков поделился с ним накануне в теплой компании. ПГУ одержало в Мексике внушительную победу. Советскими разведчиками завербован третий секретарь посольства США. Идет крупная игра. Третий секретарь, сотрудник ЦРУ, сообщил своим, что за ним охотятся, и советская секретная служба готовит сейчас фиктивные документы и дезинформацию, однако офицер ЦРУ за большие деньги передает советской разведке настоящие секреты. Новиков ведет это дело, и кое-кто в Мексике скоро получит ордена.
— Милый, ты не пей сегодня много на приеме, потом мы поедем ко мне, — ласково сказала его подруга, и они направились на улицу Калинина, в шикарный особняк русского капиталиста Саввы Морозова, сочувствовавшего большевикам. Там председатель БОКС устраивал прием конголезской делегации, возглавляемой широко известным Патрисом Лумумбой, основателем Народного движения Конго за независимость от Бельгии. Именно ему прочили пост первого в истории премьер-министра независимой Республики Конго.
На приеме был и Василий Новиков. Именно от него наш любовник узнал, что американец в Мексике передал резидентуре ПГУ список более трехсот наиболее активных агентов ЦРУ. И не мог он подозревать, что предстоящая ночь с француженкой станет для него последней в их любовной идиллии, что завтра в его руки попадет интересный документ, во время передачи которого они оба будут задержаны. Ее попытаются склонить к сотрудничеству, она решительно откажется и будет выслана из страны как персона нон грата. Он предстанет перед военным трибуналом, будет судим за измену Родине и расстрелян. Хотя, по сути дела, судить надо бы и тех, кто по глупости или по ленивому складу ума взвалил на деревенского парня непосильную ношу.
Не прошло и трех недель после приема Лумумбы ео Дворце Дружбы на улице Калинина, как третий секретарь посольства США мистер Брук был внезапно отозван в Вашингтон. В течение долгих месяцев он ожидал в своем доме нового назначения.
Мишель после операции со свертком Брука договорился с руководством о «консервации» Кристины на пару-тройку месяцев. Этого требовала элементарная оперативная предосторожность. Впоследствии оказалось, что Кристину тщательно проверяли и даже провоцировали, но успех службе безопасности посольства под звездно-полосатым флагом не сопутствовал. Ближе к осени Кристину перевели на работу в группу советника по печати.
Глория между тем готовилась стать матерью, и заботливый муж не уставал осыпать ее знаками внимания. Глорию удивляло, что Мишель расходует немалые деньги на подарки ей, но от найма домработницы категорически отказывается. А Мишель не мог объяснить жене, что в доме, где у него секретная лаборатория, не может находиться посторонний человек.
Мишель предложил Пятому привлечь Глорию к работе резидентуры, однако в ответ получил рекомендацию возвратиться к этой теме после того, как у Глории будет ребенок. Ожидание ребенка страшно радовало Сальвадора Ортегу. Из Москвы тем временем потоком шла информация о 22-м съезде партии, о том, что Хрущев снова резко критиковал на нем «культ личности» Сталина.
Однажды, когда дочери уселись смотреть популярную телепередачу, в которой любой человек из публики, принимавшей участие в программе, мог, правильно ответив на семь вопросов, выиграть 64 тысячи песо, Ортега вывел Мишеля покурить на балкон.
— Так как ты думаешь, это к лучшему, что был Двадцатый съезд? Хрущев прав? — спросил тесть.
— На съезде никто не возражал, и Хрущев был не один, кто критиковал Сталина. Решения приняты единогласно.
— Это-то нас и удивляет. Ведь все, кто были на съезде, считали Сталина великим вождем. Он всех их продвинул на высокие посты. А теперь… Что происходит?
Точный ответ на этот вопрос хотел бы знать и сам Петр, но он не приходил, и Петр усилиями воли гнал от себя лезшие в голову рассуждения. Поэтому и промолчал.
— Как сказал один очень известный врач, он в молодости был большим сторонником Советского Союза, то, что происходит там сегодня, превращает нас — друзей СССР в психопатов.
— Я читал у Льва Толстого, что сумасшедшие всегда лучше, чем здоровые, достигают своих целей, — попытался было пошутить Мишель, но быстро смекнул, что ситуация на его Родине складывается далеко не шуточная.
Ортега бросил в садик недокуренную сигарету и собрался уходить, но спросил:
— А верно говорят, что Сталин якобы был параноик?
Или шизофреник? Но как же он тогда создал великую державу?
— Вот и подтверждается то, что говорил Толстой, — Мишель почувствовал, что повторяется, что ничего толком сказать не может.
— Никто не знает, что будет с нами. Победят во всем мире империалисты… — устало бросил Ортега.
В это время на балконе показалась Глория.
— Папа, Мишель; идите скорее! Шестнадцать тысяч, и парень согласен отвечать на следующий вопрос. Он из русской истории. В каком году Иван Грозный стал первым русским царем?
Парень, должно быть молодой учитель, после положенных трех минут раздумья назвал 1533 год и проиграл. Ведущий пояснил, что с названного года Иван IV Васильевич являлся великим князем «всея Руси», а первым русским царем он стал в 1547 году. «Вам не повезло, молодой человек. Вы ошиблись на четырнадцать лет и потеряли право на получение тридцати двух тысяч песо. До следующего раза», — закончил ведущий под аплодисменты публики.
Мишель ощущал неприятный осадок от разговора с тестем и, поскольку передача была окончена, предложил Глории поехать домой.
Уже дождливый сезон приближался к концу, когда в запоздалый отпуск прибыл в Мексику Джеймс Келли. На этот раз он приехал на своей машине. В первую же встречу Мишель обратил внимание на то, как низко сидел кузов у его «доджа». Этот взгляд не ускользнул от внимания инженера, и тот сказал:
— Помимо разных разработок Форда и кое-чего другого, я привез вам горячие блины. С черной икрой, на Пасху — это номер один!
— Не говорите загадками, мистер Келли.
— Так вот, недавно по делам службы я был в штате Оклахома. У одного из фермеров увидел куски металла, которые он использовал в хозяйстве в качестве разных грузов.
Келли вставил ключ и откинул крышку «доджа». В багажнике в картонных ящиках виднелись аккуратно уложенные упаковки в газетных обертках. Келли ткнул пальцем в одну из них, и Мишель увидел яркий блеск незнакомого сплава.
— Неподалеку от его фермы, я зто знал, расположен закрытый военный полигон.
— Зачем они? — Мишель решил схитрить, чтобы поменьше заплатить агенту за его «сюрприз».
Однако мистер Келли был потомственный диломиро-ванный специалист и потому, лишь слегка прищурив левый глаз, произнес:
— А у вас все в порядке с ракетами? Вам не интересен состав металла?
Мишель дружелюбно положил одну руку на плечо Келли, а другой захлопнул багажник.
— У вас в машине, мой друг, я вижу карту дорог Мексики. Здесь перегружать ваши «блины» мы не будем. Давайте сядем и поглядим на карту.
Мишель предложил мистеру Келли через два часа подъехать по дороге на Десьерто-де-лос-Леонес к селению Тетельпан и там ждать, когда Мишель прибудет на своем «шевроле».
В полдень они встретились вновь, проехали вместе, то и дело пропуская вперед шедшие машины, до селения Санта-Роса и за ним, не видя сзади ни одной машины, свернули в сосновый лес, они перегрузили пять тяжелых коробок и договорились о встрече через месяц.
Прилет очередной партии дипкурьеров в Мексику был ускорен, а когда Род и Келли встретились вновь, последнего ждала крупная сумма вознаграждения.
На прощанье, с улыбкой до ушей, мистер Келли сообщил, что по возвращении домой уходит с предприятия Форда и идет на работу в «Дженерал моторе». Эта известная корпорация не чужда аэрокосмических разработок.
— А как же танк? — спросил Мишель.
— Подождем, — просто сказал американец. — Сражения будущего не на суше, а в космосе.
Получив от Мишеля очередную депешу, Пятый долго раздумывал, стоит ли увеличивать риск существования его рёзидентуры и свой лично. Резидентура ГРУ в Вашингтоне, опасаясь засветить своего ценного агента — ответственного сотрудника Управления кадров армии США, — предлагала передать его на связь резидентуре в Мехико. В Центре решили прикрепить его к Пятому — так, казалось, вернее и безопаснее. Вызов же на связь был односторонним: звонок по телефону, когда агент мог прилететь в Мехико. Заместитель Пятого, помимо того, что занимался «горячими» делами, много разъезжал. Он явно не годился, из остальных же пяти членов его команды более других подходил Мишель Род. Но он был радистом и шифровальщиком. И любой срыв, а агент был птицей большого полета, непременно бы оборачивался крахом для всей резидентуры. Род обладал хорошими качествами «добывающего» офицера, и Пятый не раз подумывал запросить нового радиста, но не решался — второго такого не пришлют.
Мишель интуитивно чувствовал причину задержки ответа. И прекрасно ее понимал. Еще когда он служил в полку связи, командир поучал его в том, что шифровальщик — это зек на воле, воля же его — тюрьма. «Если полк попал в окружение и явно не может вырваться, я обязан прежде всего лишить жизни шифровальщика, уничтожить шифры и только затем обеспокоиться судьбой полкового знамени».
Но нет правила без исключения. И в «Аквариуме» было поморщились, но затем согласились и успокоились, когда генштабист, привезя первую партию информационных материалов, в основном о передвижениях высшего командного состава армии и присвоении новых воинских званий и познакомившись с Пьером Виллоном, приложил к своей посылке наскоро составленную записку, в которой излагал свое полное удовлетворение новым контактом.
Когда Род передавал Пятому материал для его закладки в тайник резидентуры, он вновь заговорил о беспокойстве Сальвадора Ортеги политическими перипетиями в. Москве, но Пятый безошибочно почувствовал, что там присутствовала доля тревоги и самого Мишеля.
— Мы отлаженный механизм, хорошо смазанный и отлично действующий. Нам не нужна никакая пыль. Политика — не наша область. Постарайся больше с тестем не вести разговоры на эту тему. И держи себя в узде. «Стремитесь всегда исполнять свой долг, и человечество оправдает вас даже там, где вы потерпели неудачу», сказал, поучая нас, великий американский просветитель, третий президент США. Он не был дураком!
— Кто это?
— Томас Джефферсон!
В декабре, ближе к Рождеству, Мишеля родилась дочь. Он предложил назвать ее Анной, так звали его бабушку. Глория, роды которой прошли без мук, не возразила, и новорожденная была внесена в мексиканскую метрику как Ана.
Хорошей новостью было и сообщение Кристины о том, что подполковник Эдвард Уикли, прибывший на работу в посольство США месяц назад помощником военного атташе, проявляет явные признаки влюбленности в Кристину.
Мишель, испытывая двойную радость, не мешкая составил план разработки подполковника Уикли, и Пятый утвердил его без каких-либо добавлений.
В «Аквариуме» не было сведений на подполковника, резидент ГРУ в Буэнос-Айресе, где до этого работал Эдвард Уикли, сообщил в Центр, что этот офицер считался дельным и активным военным разведчиком, но, не окончив срока пребывания, полгода назад уехал из Аргентины из-за какой-то скандальной истории.
Это могло иметь подтверждение в том, что Кристина сообщала о пристрастии подполковника к рюмке: «Достаточно двух-трех, и он становится пьяным. И тогда начинает болтать обо всем, что приходит ему на ум. После пятой принимается плакать». Это настораживало: агент-алкоголик в равной степени являлся как легким источником информации, так и опасностью для того, у кого находился на связи.
Когда Ане исполнилось два месяца, в субботнее утро раздался телефонный звонок. Мишель услышал в трубке: «Это вы, Пьер Виллон? Я хотел бы как можно скорее видеть вас. Приезжайте ко мне в отель. Я в «Колизее», на Боливар двадцать восемь. Номер четыреста пятнадцатый. Жду вас!»
Генштабист прилетел на сутки с материалом о перемене состава военного атташата в посольстве США в Москве и с подробными характеристиками на генерала, нового атташе и его помощников. Мишель не преминул воспользоваться случаем и попросил собрать как можно более подробные сведения на трех помощников военного атташе в Мексике. И получил заверения, что это не составит особого труда.
Между тем на последней встрече с Кристиной Мишель ощутил, что девушка начинает испытывать расположение к Эдварду Уикли, и эта симпатия была чисто женской. Когда они прощались, Кристина сказала: «Он хороший!» Мишель выразил пожелание взглянуть на подполковника.
В следующую субботу разведчик сидел с газетой в руках на скамейке парка Аламеда, ближе к зданию Бельяс-Артес. Кристина пришла со своим ухажером, и они заняли скамейку напротив. Подполковник был высок, ладно скроен. Задумчивый, цепкий взгляд его светлых глаз и неторопливая походка свидетельствовали о таившейся в нем силе. Его слегка продолговатое лицо, скорее англичанина, чем американца, было привлекательным, оно в большей степени могло принадлежать интеллектуалу, художнику, чем профессиональному военному. Следы пристрастия к застолью просматривались на бледном лице, которое выглядело утомленным. Но Мишель видел, с какой мгновенной быстротой и энергией подполковник, одетый в элегантный гражданский костюм, остановил проходившего мимо уличного торговца цветами и купил Кристине букетик красных камелий. Уикли был внимателен и, хорошо владея испанским, читал Кристине мексиканских поэтов Амадо Нерво, Лопеса Веларде и современного Карлоса Пельисера. Кристина улыбалась с искренним чувством, внимательно слушала стихи, и губы ее алели на смуглом лице с нежной кожей. Было видно, что Кристина старательно подготовилась к этой встрече.
Ничто во внешности подполковника не отталкивало Мишеля, но новая деталь романтического отношения Кристины к Эдварду Уикли несколько меняла картину. В задуманный план просились довольно щекотливые коррективы.
На одной из встреч Кристина предложила помочь подполковнику в преодолении пагубного пристрастия, сообщила, что американские сотрудницы посольства, которые симпатизируют мистеру Уикли, считают, что этот недуг удерживает его начальство от полного подключения подполковника к работе. Резидентура запросила «Аквариум» прислать лечебные травы, которые бы Кристина могла выдать за мексиканские.
Но тут Пьер Виллон был вызван на встречу, на этот раз в двенадцать часов дня, у витрины книжного магазина Грихальво на улице Хуареса.
Мишель подошел к витрине ровно в полдень, но среди тех немногих, кто разглядывал книги через стекло, не было полковника армии США. Напряжение начинало расти, когда прошло еще пять минут, а он не являлся. Род натужно вспоминал состоявшийся по телефону разговор, он не мог ошибиться и перепутать место встречи, и тут он услышал, как молодой парень, явно американец, стоявший у входа в магазин, спрашивал того, кто рассматривал обложку книги Гитлера «Майн кампф»:
— Вы играете в бейсбол?
— Нет. А почему в спрашиваете? — удивился будущий читатель Гитлера.
Парень немного смутился, но вскоре нашелся.
— Я иностранец, приехал из США и хочу получить совет, какую команду здесь лучше всего посмотреть.
— Ничего не могу сказать вам. Не знаю, — сказал мексиканец и вошел в магазин.
Парень из США не был полковником, но то, что он спросил, было началом пароля. Мишель ругнулся про себя и решился.
— Послушайте, я играю в бейсбол. И моя любимая команда «Султаны из Монтерея».
Это являлось второй, ответной частью пароля.
— А моя в США — «Красные чулки».
Они оба с радостью пожали друг другу руки и зашагали прочь от магазина. Парень оказался сыном полковника, который — бывают в жизни такие старательные чудаки — сам прилететь не мог и поручил своему сыну вручить сеньору Виллону важный служебный пакет.
— Я понимаю, какая у вас сложная работа, но служить Америке — это превыше всего! Когда кончу колледж, упрошу отца устроить меня на работу в вашу фирму, — сказал парень и извлек пакет из-под спортивной куртки, как учебник или ученическую тетрадь. — У отца сейчас много работы, но он сказал, что это очень срочно. Он вам потом позвонит.
Они тепло расстались, и уже дома Мишель обнаружил в пакете развернутые характеристики не только на помощников, но и еще на четырех сотрудников аппарата военного атташе.
История 39-летнего подполковника Эдварда Уикли оказалась печальной. Он блестяще окончил военную и специальную школы, отлично проявил себя в работе аппаратов военных атташе в Сальвадоре и Панаме, имел на счету 13 вербовок среди среднего и старшего состава армий этих стран. Однако по служебной лестнице продвигался медленно, и как раз это было подчеркнуто в письме — потому, что «был талантлив, лучше многих других и страдал прямолинейностью характера». Будучи направлен в Аргентину, начал там хорошо, привлек к работе одного из военных адъютантов президента страны Артуро Фрондиси, но, являясь холостяком, влюбился в дочь крупного скотовода, и. уже был назначен день свадьбы, когда пылкая аргентинка изменила ему с сыном богатого итальянца и улетела в Рим. Подполковник запил и сильно. Узнав, что изменница, уже замужем за итальянцем, прибыла на побывку в Буэнос-Айрес, Уикли, в сильном подпитии, стрелял в них, когда они веселились в ночногл кафешантане «Табариз». Обоих ранил, но врачи сумели обоих спасти. Учитывая оперативные способности, высшее начальство не уволило его из армии, а направило в Мексику, где было сравнительно легко работать, на «исправление».
Кристина, которой подполковник уже не раз объяснялся в любви и даже предлагал руку и сердце, причем явно не под воздействием винных паров, раз, посоветовавшись с Мишелем, пригласила Эдварда Уикли к себе домой.
Он пришел франтом, с огромным букетом красных роз и шоколадных конфет. Она приготовила кофе и усадила полковника на диван в гостиной. Те неловкость и некое замешательство в первые минуты, причиной которых было сознание того, что Мишель установил микрофон и их беседа записывалась, были отнесены подполковником на счет застенчивости хозяйки дома. Уикли стал рассказывать о себе, о своей жизни, и вскоре Кристина забыла о микрофонах. Претендент на ее руку почувствовал это и пошел в словесную атаку.
— Вы, Эдвард, мало знаете меня и обо мне, — сказала в ответ Кристина. — Но себе ведь не все рассказываете?
— А требуется? Я так рассчитываю на твою любовь! И она непременно должна прийти. Я же люблю тебя и ни о чем тебя не спрашиваю. Ты нужна мне!
— Вы уверены в этом?
— Безгранично. Твоя любовь вернет мне жизнь!
— Не торопитесь, я хочу все-таки узнать вас ближе…
— А я не могу ждать!
Эдвард прищурил один глаз, и его губы начали расплываться в грустную ироническую улыбку.
— Вот возьму и стану Дедалом.
Кристине показалось, что подполковник намерен поставить ее в неловкое положение, но она читала, миф об искусном древнегреческом мастере Дедале, который соорудил для царя острова Миноса такой лабиринт, из которого тот не мог выйти.
— Ты хочешь заблудиться в лабиринте, чтобы не видеть меня?
— Нет, хуже! Хочу, чтобы ты, как Дедал для Икара, смастерила мне крылья. Я вознесусь к Солнцу, воск расплавится…
— И ты упадешь в море и утонешь.
— Да! Если ты отвергнешь меня, мне незачем жить. Тебе ясно? Я не знаю, как это тебе истолковать, Кристина. Это чувство сильнее меня. Я люблю в тебе все! Это какое-то затмение…
— Уж слишком вы откровенны, — Кристина сделала вид, что обижена.
Эдвард насторожился.
— Что ты имеешь в виду, дорогая?
— Если вы готовы ради меня на все, постарайтесь спокойно и без обид выслушать меня и правильно понять. Скажите, а если я попрошу вас бросить службу? Мы поженимся, и вы попросите мексиканское гражданство.
Подполковник ответил не сразу. Ему хотелось понять, был ли такой ответ капризом женщины или за этим стояло что-то более серьезное.
— Молчите? — Кристине, по мнению Мишеля, следовало бы в этой ситуации сделать паузу, помолчать. Но в ней победила все-таки женщина, а не разведчица. Охваченная чувством, она гораздо меньше мужчины способна к самоконтролю. И Кристина, совсем некстати, выпалила:
— Эдвард, Эдвард… Мы ведь знаем о вас все.
Такой поворот беседы был обговорен с Мишелем, но Кристина явно форсировала события. Эдвард встрепенулся:
— Кто это мы?
— Милый, — Кристина постаралась взять себя в руки. — «Мы» — это группа лиц, которые отдают все силы на благо всех честных людей.
— Это секта? Какая? — лицо Эдварда покрылось краской. — Спасибо тебе за слово «милый», но ты и секта… Что у вас общего? Секта — это кастовость, а религиозная и того хуже — мракобесие. Как тебя угораздило? Не могу поверить, ты…
— Нет, вы все-таки не ясновидец, Эдвард! Вас не туда понесло. «Мы» — это люди, которые видят в вас человека, которого постигло несчастье. Травы уже помогают вам, ведь они собраны теми, кто искренне желает протянуть вам руку помощи.
— Нет никого на свете, кто бы это смог сделать, кроме тебя одной. Но что именно вам известно обо мне?
— Простите, Эдвард, но история с аргентинкой…
Подполковник побледнел и вскочил с кресла, сделал шаг к Кристине, взял ее руку и приложил к ней свои холодные губы.
— Ты будешь моей спасительницей, моей Ариадной. Мы должны быть вместе.
Он снова расположился в кресле.
— Если ты говоришь правду… Кристина, только не играй с огнем, не заставляй меня страдать. Скажи да! И тогда… Если хочешь, познакомь меня с этими людьми, но только после того, когда назначишь день нашей свадьбы!
Кристина посмотрела на него долгим взглядом, потом подошла и нежно поцеловала.
— Через неделю, в этот же самый час, увидимся у меня. Дайте мне осознать, что произошло между нами.
Мишель два вечера подряд обсуждал с Пятым все варианты возможного развития дальнейших событий, в равной степени столь же серьезно и дотошно, как это делают чемпион мира по шахматам и его тренер-помощник, когда отложена важная партия. И главным при этом являлось то, что Кристина решительно заявила Мишелю о своей искренней любви к подполковнику Уикли.
Исходя из личных качеств этого гражданина США и того, как сложилась его жизнь, было решено привлечь его к работе советской нелегальной военной резидентуры, не шантажируя и не соблазняя высоким денежным вознаграждением, а играть на его состоянии и чувстве к любимой женщине, которая заинтересовалась коммунистическими идеями. Но главным в этой ситуации все-таки было то, что девушка помогла своему избраннику вновь обрести себя, возвратиться к полной и счастливой жизни.
— Этот Уикли, мне кажется, порядочный человек, и Кристина сумеет его убедить, что мы делаем дело более полезнее человечеству, чем его коллеги и правительство его страны, — сказал Мишель на прощанье.
Пятый вздохнул и развел руками:
— Надо рискнуть.
В назначенный день Эдвард Уикли приехал в дом-к Кристине с двумя коробочками из ювелирного магазина Михаила Шилкраута на улице Мадеро. Прихватил и бутылку шампанского.
Когда Кристина поставила фужеры на журнальный столик, Эдвард откупорил бутылку «Клико», разлил шампанское, открыл ту коробочку, что была поменьше, извлек из нее изящное обручальное кольцо и опустил в свой стакан.
— За нашу любовь, за наше счастье! — Эдвард отхлебнул глоток, достал кольцо и предложил Кристине протянуть ему безымянный палец.
Поцеловав кольцо на своей руке, Кристина пригубила шампанское:
— Эдвард, я постараюсь сделать вас счастливым, но и вы должны понять меня. Я не могу нарушить обет, данный моему умиравшему отцу.
В ответ Уикли приложил указательный палец к губам Кристины, а другой рукой протянул ей вторую коробку. Там оказалось дорогое колье с изумрудами.
Кристина жестом предложила Эдварду поднять фужер, они чокнулись и выпили шампанское до дна. Кристина усадила Эдварда рядом на диван.' Эдвард обнял ее, а она прильнула к его плечу и тут же ощутила сухость во рту, признак сильного волнения. То, что должно было сейчас произойти, стало неизбежным.
Он притянул, ее еще ближе к себе. Она не сопротивлялась и вскоре ощутила робкий поцелуй его жарких губ на своем открытом плече. Девушка закрыла глаза, и ей почудилось, что все, что находилось в гостиной, поплыло куда-то за потолок. Горячее мужское дыхание обожгло ее губы, и они сами слегка приоткрылись. Теперь его поцелуй был страстным, и она ответила, и скоро ощутила, что ей не хватает дыхания, и, когда она набрала воздух в легкие, почувствовала, как его рука легла на ее колено, нежно сжала его и скользнула под платье.
Кристина чуть развела колени, он взял ее ногу, перекинул через свою, вздернул юбку. Она знала, что он видит теперь ее бедра, наполовину прикрытые шелковыми чулками, вышитые подвязки и легкие ярко-красные трусики с черной кружевной оборкой. И знала, что он чувствует и пылко желает то, что, бугрясь, скрывалось за ними, и представляла его широко раскрытые глаза, чей взгляд был устремлен в одну точку. Ей безумно хотелось ощутить прикосновение его пальцев к тому, что так пульсировало вожделением. Но он, как опытный любовник, не спешил.
Когда он опустился на колени между ее ног, она откинулась назад и приподняла разведенные бедра на уровень его рук. Одна из них — наконец! — коснулась трусиков, уже влажных в том месте, где они прикрывали самую чувствительную точку девичьего тела.
Она легонько вскрикнула, а он только произнес:
— Ведь это не снится мне!
Рука подалась в сторону и уступила место его губам. Она застонала и потянула его на себя. Когда он поднялся на ноги, ее ладонь безошибочно нашла то, что давно уже было готово к любовному «сражению».
— Милый, я умираю! — произнесла Кристина хриплым голосом.
Она открыла глаза, поднялась и проворно скинула с себя юбку и блузку. Он тихо подошел, осторожно протянул руки за ее спину и расстегнул лифчик. Она помогла ему освободиться от остатков одежды.
И когда они остались в обличии Адама и Евы, оба сделали по шагу назад, несколько секунд оглядывали друг друга затуманившимися глазами и, наконец, в пылком порыве соединились в единую плоть, упав на подушки дивана.
На чистом ночном небе после прошедшего днем сильного ливня звезды необычнее прежнего мерцали своим Таинственным огнем. На Востоке королевой была Вега из созвездия Лиры, звезда нулевой звездной величины, самая яркая, составлявшая большой треугольник с Альтаиром из Орла и Денебом из Лебедя.
Мишель шел медленной, но уверенной походкой к площади Гарибальди. Ровно в девять вечера, рядом с шумной площадью-сквером с множеством питейных заведений, забитым ансамблями марьячи[3], любителями народной музыки, туристами и просто праздно шатающейся публикой, в проулке Сикотенкатл он назначил встречу Кристине и подполковнику Уикли. Мыслилось, что подполковник уже хорошо представлял себе смысл этой встречи и был готов к сотрудничеству.
Проехавший рядом грузовик слегка обдал Мишеля брызгами из еще не высохшей лужи. «Как будто святой водой окропили», — подумал Мишель и прочел на борту грузовика: «Меняю две новые покрышки на одну старушку». Ему нравились плутовские ругательства и природное остроумие мексиканцев, которые использовали для своего творчества не только заборы и стены общественных уборных. Причем это не вполне грамотное творчество не несло в себе грубой скабрезности, ненормативной лексики, которую так любили у него на родине. «Обгоняй меня слева, но прежде потрогай свой клаксон» — запомнилась ему другая надпись на заднике кузова городского автобуса.
А на белой стене в проулке синей краской было выведено: «Воспрещается испускать мочу. И другое, на что способно тело. Нарушители будут отправлены властям. Они накажут как могут!»
На углу стояло такси, за рулем которого сидел Латыш. Неподалеку Мишель увидел и карету «скорой помощи». Где-то рядом должен был находиться с дипломатической карточкой в кармане помощник военного атташе, которого Мишель в лицо не знал, но который, кроме визуального свидетельства встречи, как считала резидентура ГРУ, точнее ее руководитель, мог оказать необходимое содействие в случае каких-либо непредвиденных обстоятельств. Мишелю и Пятому это казалось излишним, но они понимали скрытый смысл, таившийся в шифрограмме «Аквариума», в которой сообщалось об этой детали, — резидентуре хотелось быть «причастной».
Ровно в девять в проулке, со стороны площади Гарибальди, показались Кристина и Эдвард. Они шли под руку, в петлице пиджака подполковника была воткнута белая гвоздика.
Мишель тепло обнял Кристину и энергично пожал руку коллеге по профессии. Тот немного картинно вытянулся в струнку и склонил голову на грудь в жесте, говорившем, что он готов слушать приказ. Мишель слегка опешил, заготовленная фраза выскочила из головы. И тогда заговорил американец:
— Мы оба. — профессионалы! И не нужно излишних слов. Тот, кто много говорить, мало делать! — подполковник произнес эту русскую пословицу по-русски, он заучил ее на всякий случай. — Я предвидел этот наш разговор. Я согласен. Любовь моя, она права. Если она рядом со мной, я обязан! У меня одно лишь единственное условие. С этой минуты Кристина станет делать все, что вы считаете необходимым, но чтобы я знал. Я не хочу ее потерять! На меня можете положиться во всем. И вот вам моя рука! — подполковник Уикли произнес все это на отличном испанском языке.
Мишель Род с жаром пожал протянутую руку подполковника Уикли и искренне заявил:
— Вы — хороший человек, Эдвард! Мы будем беспокоиться о вас и не станем спешить.
— Спасибо! Я не сомневаюсь, что мы с вами найдем общий язык, а втроем — тем более решим любую проблему. Только жаль, что мы не сможем вас, Мишель, пригласить на нашу свадьбу, на нашу счастливую свадьбу.
Мишель спохватился и только сейчас понял, что они не доработали все до конца: в их предложении «Аквариуму» и в разрешительной шифровке не было ни слова об участии резидентуры в предстоящей свадьбе — ни подарком, ни денежным вкладом, ни личным участием.
— Эдвард, Кристина, давайте мы возьмем расходы на свадебное путешествие на себя…
— Ни в коем случае! — резко возразил подполковник. — Это, согласитесь, будет плохим началом.
— Но от подарка в дом нельзя отказываться.
— Ящик… — Эдвард хотел было сказать «водки», но, взглянув на Кристину, вздохнул и сказал: — добрых пожеланий!
Все поняли и рассмеялись, а Мишель сказал:
— Все-таки с вашего разрешения мы не будем нарушать добрый обычай.
— Ну, наперекор широте русской души мы не пойдем. Не так ли, Кристина?
Кристина кивнула. Она молчала до сих пор, счастливая от того, что все складывается столь удачно. И без слов обняла Мишеля. То же самое сделал подполковник Уикли и чисто по-мексикански с азартом похлопал Мишеля по спине. Они расстались на этом до встречи через полтора месяца.
А через месяц после этого рандеву Мишель принял шифровку из «Аквариума», в которой высокое начальство сообщало, что все материалы получены, поздравлял с успехом вербовки Сорок четвертого и объявлял Тридцать седьмому благодарность в приказе.