Рюриковичи

АНДРЕЙ БОГОЛЮБСКИЙ Верный сын Церкви

Правление князя Андрея вызвало в исторической литературе споры, большей частью связанные с его ролью «единодержца». Иными словами, предтечи русских царей. Разбирая его биографию, чаще всего говорят о политических комбинациях князя, направленных к единству и усилению Северо-Восточной Руси. Но так действовал не он один; Всеволод Большое Гнездо был в этом смысле ярче и удачливее. Зато судьба князя Андрея разворачивалась под знаком большого благочестия. Бог весть, в чем он был сильнее — в делах политических или в делах веры. Во всяком случае, Русской церкви он дал чрезвычайно много.

Андрей Юрьевич был сыном князя Юрия Долгорукого и дочери половецкого князя Аепы. Год рождения княжича — 1111-й — известен по источнику, достоверность которого вызывает сомнения. Но поскольку других данных нет, остается принимать его.

Смолоду Андрей Юрьевич помогал отцу в его бесконечных военных предприятиях на юге Руси. Летописи показывают его человеком бесстрашным, любившим сечу, весьма искусным полководцем. Из рук отца он время от времени получал невеликие уделы: Дорогобуж-Волынский, Вышгород. Недолго княжил на Рязанщине.

Достигнув зрелого возраста, Андрей Юрьевич переменился. Он уже с осуждением смотрел, как отец проматывает людей и богатства собственного Ростово-Суздальского княжения, всеми силами стараясь заполучить киевский «великий стол». Андрей начал понимать: судьбы Руси всё менее зависят от Киева и всё более — от обширной лесистой области, коей владел его родитель на севере. В некоторых случаях он уже не оказывает родителю поддержки…

Наконец, получив по второму разу Вышгород, князь Андрей решительно отказался от своей доли на юге. Не спросив соизволения у отца, он уезжает на север, взяв с собой чудотворную икону Божией Матери, которая впоследствии получит имя «Владимирской» (1155). Впрочем, решительного разрыва с отцом не произошло. Тот, вероятно, удивился столь явному пренебрежению его дарами, но доволен был иметь верного помощника в коренных своих владениях.

Смерть Юрия Долгорукого в 1157 году сделала Андрея полновластным распорядителем Ростово-Суздальской земли.

Здесь он ведет себя совершенно не так, как родитель. Юрий Долгорукий добывал столы не только и даже не столько себе, сколько многолюдному своему семейству. А потому легко отдавал взятые с бою города и земли родичам на праве удельного держания. Сын же его видел, к каким распрям неизбежно приводит удельное раздробление Руси. Он постарался сделаться единовластным государем унаследованного княжества. Уделы он давал исключительно редко и крайне незначительные. Братьев и сыновей не торопился оделять землей в своем княжестве, а чуть только ощущал их недовольство, возможность ссоры, немедленно отдалял от себя. Мог даже отправить в ссылку, прочь с подвластной ему территории. Всякое сопротивление своей воле подавлял решительно и беспощадно, не жалея ни родичей, ни бояр, ни простого народа.

Применяя «ежовые рукавицы» к собственному семейству, Андрей Юрьевич получил возможность широко использовать всю силу своего княжества. Единодержец Северо-Восточной Руси, он, во-первых, стал грозой восточного противника Руси — волжских болгар, а во-вторых, завоевал признательность Церкви как щедрый жертвователь на ее нужды.

Что касается болгарских дел, то летопись сообщает о двух походах. В 1164 году «…иде князь Андрей на болгары с сыном своим Изяславом и с братом своим Ярославом и с муромским князем Гюргем. И поможе им Бог и Святая Богородица на болгары: самех иссекоша множество, а стяги их поимаша, и одва в мале дружине утече князь болгарскый… Взяша град их славный Бряхимов, а прежде 3 городы их пожгоша». Из дружины Андрея Юрьевича не погиб ни один ратник. Князь брал с собой в поход икону Богородицы Владимирской и в победе своей увидел ее чудо. В 1172 или 1173 году сын Андрея Мстислав отправлен был против того же неприятеля. Планировался поход целой коалиции, к владимирцам обещали присоединиться муромские и рязанские полки. Но из-за зимнего непогодья союзники саботировали идею общего похода. По образному выражению летописца, они «идучи не идяху». Тогда малая дружина одних владимирцев совершила стремительный набег, взяла с полдюжины сел и некий болгарский городок, а затем повернула домой. Болгары, увидев малочисленность русских, погнались за ними силой в шесть тысяч конников, но не догнали.

Андрей Юрьевич любил Церковь, основывал новые иноческие обители, проявлял большую щедрость к духовенству. Он терпеть не мог пьянства, чем, вероятно, отличался от большинства князей-современников. По словам летописца, князь охотно раздавал милостыню. Образованностью Андрей Юрьевич напоминал своего деда Владимира Мономаха. Князь покровительствовал книжникам и сам являлся духовным писателем. Так, его перу принадлежит «Слово о милости Божией», связанное с победой над волжскими болгарами. Приязнь к духовенству перемежалась у князя Андрея с мечтами прославить любимую Владимирщину, твердый оплот его власти. 8 апреля 1158 года «…заложи Андрей князь в Володимери церковь камену Святую Богородицу… и дал ей много имения: и слободы купленыя… за даньми, и села лепшия, и десятины в стадах своих, и торг десятый…». К 1160 году церковь была достроена, а к исходу августа 1161-го — расписана фресками. Князь «…украси ю дивно многоразличными иконами и драгим каменьем бес числа и сосудами церковными». Росписью и отделкой храма занимались мастера «из всех земель». Так рассказывает летопись о самой масштабной архитектурной затее Андрея Юрьевича — возведении громадного златоверхого Успенского собора. Конечно, искреннее христианское чувство соседствует здесь со стремлением показать: уходит древняя слава киевская, ныне Владимир украсится постройками, превосходящими величие киевской старины! Ему показалось мало одной только чудесной громады Успенского собора. В 1164 году закончилось строительство храма на Золотых вратах Владимирской крепости (они получили свое название по створкам ворот то ли из золоченой, то ли просто из ярко начищенной меди). Началось сооружение Спасской церкви. Владимир первенствовал в его строительных затеях. Но толика почтения досталась и Ростову: там при Андрее Юрьевиче появился белокаменный Успенский собор.

Князь мечтал о собственной митрополии для Владимира, но ни в Константинополе, ни в Киеве не добился осуществления своих планов. Патриарх Константинопольский того не пожелал, а митрополит Киевский — тем более. Желание обособиться от Киева отчасти диктовалось распространением в Южной Руси диковинного богословского направления, шедшего от иерархов-греков и позднее отметенного Церковью.

Так, в 1164 году в Суздальской земле разразился скандал, названный летописцем «ересью». Епископ Леон, ранее поставленный в Суздаль не по правилам[54], вдруг объявил, что не следует есть мясо на Рождество, Крещение и иные «Господские» праздники, если они падают на постные дни — среду или пятницу. Перед лицом князя Андрея произошел богословский диспут, где Леон потерпел поражение. Андрей Юрьевич выпроводил его из княжества. По словам летописца, епископ сделал новую попытку возобладать в диспуте уже в присутствии византийского императора Мануила I Комнина, но проиграл и там. За свою дерзость Леон был наказан самими греками[55].

Пять лет спустя, возможно, в связи с предыдущими баталиями вокруг «леонтианской ереси», вспыхнул новый конфликт. Некий «пронырливый и гордый льстец» Федорец, «ложный владыка», сделался епископом без поставления в Клеве. Когда-то Андрей Юрьевич видел в нем подходящую кандидатуру для Владимирской митрополичьей кафедры, но особой митрополии во Владимире не возникло. Федорец занимал кафедру епископа Владимиро-Суздальского, не имея на то законного подтверждения. Но, во-первых, митрополит Киевский считал своим долгом ставить епископов на Руси самому (а Федорец ему подчиняться не желал). А во-вторых, сей лукавец скоро показал недостойные свойства своей личности. Этот волк в святительской одежде вымогал «имение» у паствы, не гнушаясь пытками. Князь велел ему идти «ставиться» к митрополиту. Тот воспротивился и даже наложил интердикт на владимирские храмы: «Церкви все… повеле затворити и ключи церковные взял, и не бысть ни звонения, ни пения по всему городу». В мае 1169 года князь изгнал его из своей земли. Митрополит Киевский Константин увидел в Федорце не только лихоимца, но также злого еретика, богохульника. Его ослепили, урезали ему язык и отрубили правую руку.

Много хлопот доставили Андрею Юрьевичу новгородские дела.

Успехом его стал захват Волока Дамского, считавшегося тогда новгородским владением. В 1160 году новгородцы, поссорившись со Святославом Ростиславичем из-за жестокостей его отца и изгнав князя, попросили у Андрея к себе на княжение сына. Андрей хотел дать им брата Мстислава, но послы вечевой республики не согласились. Тогда он отправил в Новгород «сыновца», то есть племянника, — Мстислава Ростиславича. Тот в условиях новгородской вольницы продержался недолго. В феврале 1170 года князь Андрей послал с сыном Мстиславом большое войско к Новгороду, пытаясь подчинить вольный город себе. Новгородцы разбили суздальцев и, презирая «низовского» правителя, демонстративно распродали пленников. У Андрея, однако, оставался способ привести вечевую республику к покорности: он перекрыл новгородцам подвоз хлеба. Те сдались, и позднее Андрей Юрьевич дал им на княжение сына Юрия. Кажется, к исходу жизни он начал понимать отца, раздававшего земли сыновьям и другим родичам. Сыновья князя Андрея к тому времени умерли — все, кроме Юрия. И любящий отец отдал ему самое дорогое свое завоевание — смирившийся Новгород.

Дела киевские вынудили Андрея Юрьевича к двум походам, вероятнее всего, для него нежеланным. Он крепко сидел в своем Владимире и с давних лет не думал о завоеваниях на юге. Но само положение одного из ведущих политиков страны заставило князя действовать противно его устремлениям.

В 1169 году Андрей Юрьевич собрал войско из дружин одиннадцати князей, полков суздальских, ростовских и владимирских. Командование он вручил сыну Мстиславу. Армия эта направилась к Киеву. Мстислав Андреевич три дня осаждал «стольный град», который крепко обороняла дружина тамошнего князя Мстислава Изяславича. Северянам удалось сломить сопротивление осажденных. Сам киевский правитель ускакал «с малой дружиной», а супруга его, сын и большинство ратников попали в плен. На протяжении трех суток город подвергался разграблению, притом храмы и монастыри исключением не стали. Летописец, оправдывая действия северорусского воинства, пишет, что они имели смысл Божьей кары за грехи митрополита, впавшего в «леонтианскую ересь» и даже запретившего в служении печерского игумена Поликарпа. Так или иначе, грязная вышла, отвратительная история. Оправдание ее выглядит некрасиво. Впрочем, нельзя забывать: киевский погром — дело рук Мстислава Андреевича, а не самого Андрея Боголюбского. Тот оставался на севере и души не замарал.

Изгнание врагов из Киева требовалось Андрею только для того, чтобы они не могли использовать ресурсы Киевщины для борьбы с его собственным княжеством. Андрей не заинтересовался Киевом, его сыновья и близкие родичи один за другим отказывались от здешнего «стола», очень хорошо понимая: всё самое важное для них сосредоточено во Владимиро-Суздальской земле. Если прежде политическая жизнь Руси сходилась в великий перекресток именно в стенах киевских, то теперь новые центры сосредоточивали ее на себе. Владимир быстрыми шагами обгонял Киев. Из Владимира, волей Андреевой, второстепенные князья его рода ставились теперь на управление Киевщиной.

Когда неприятели Андрея лихим ночным набегом достигли Киева, ворвались за стены и пленили его младшего брата, он исправил дело привычным способом. На юг отправилась вся воинская сила его земли во главе с воеводой Борисом Жидиславичем, а также новгородцы с князем Юрием Андреевичем. Двадцать князей с дружинами присоединились к армии Андрея Боголюбского! Киев сейчас же был оставлен его врагами, правда, осада их твердыни, Вышгорода, закончилась неудачно.

Неудача эта роковым образом ударила по представлению о могуществе, о практическом всевластии Андрея Юрьевича на Руси.

Князь зашатался на столе своем. Внутренний враг, сильный и непримиримый, счел новые обстоятельства удобными для того, чтобы подтолкнуть правителя к крушению и гибели.

Боярство Ростово-Суздальской земли составило против него заговор. Андрей Юрьевич успел крепко рассориться с ним. Он явно предпочитал древнему Ростову относительно молодой Владимир. Здесь он возвел высокие земляные валы с могучими каменными воротами. Рядом с Владимиром, в Боголюбове, князь выстроил белокаменную резиденцию и храм Покрова на Нерли поблизости. Лишь невеликая часть княжеской резиденции дошла до нашего времени[56]. Покровская же церковь, лишившись крытых галерей и звонницы, по сию пору восхищает гармонией архитектурных форм. Отсюда и прозвище Андрея Юрьевича — Боголюбский. Отец его любил Суздаль и Кидекшу, возвышал тамошнюю область, но старших бояр своего родителя Андрей Юрьевич удалил от себя. Кидекшу он отдал в удел младшему брату Борису. Боголюбово давало ему возможность до поры держать древнее влиятельное боярство на расстоянии от себя. Он, кажется, предпочитал управлять через людей, прямо зависевших от него, или же через лично им поставленных должностных лиц — младших дружинников, «мечников», «посадников», «тиунов». А это с еще большей силой накаляло отношения между ним и боярами.

Главными действующими лицами заговора являлись некий Анбал Ясин (княжеский ключник — управитель хозяйства), Яким Кучкович и Петр, зять боярина Кучки, ранее казненного. Петр верховодил убийцами, коих набралось 20 человек. С боярским родом Кучковичей связана древняя легенда: отец Якима Стефан владел селами на месте будущей Москвы; он попал в немилость к Юрию Долгорукому, лишился владений, а потом — жизни, но сыновья его остались на службе у Суздальского княжеского дома; с одним из них, возможно, расправился Андрей Боголюбский. У Кучковичей имелись очень серьезные причины ненавидеть этот род.

Ночью заговорщики вломились в спальню Андрея Юрьевича. Тот, человек не робкого десятка, кинулся к мечу, который должен был висеть на стене. Но Анбал Ясин заранее убрал клинок…

Толпа заговорщиков, обступив Андрея Юрьевича, принялась рубить его саблями и мечами. Когда окровавленное тело рухнуло на пол, убийцы вышли из княжеского покоя. Однако государь их еще оставался жив. В полубессознательном состоянии он захрипел, застонал и пополз по каменной лестнице вниз, а потом сделал попытку спрятаться под нею. Тут его и нашли. Роковой удар нанес глава всей расправы, Петр. Он отрубил правую руку князю. Тот, страшно изувеченный, истек кровью. Душегубство совершилось 29 июня 1174 года в Боголюбской резиденции.

Княжеские палаты, оставшись бесхозными, сейчас же подверглись разграблению. Всю казну Андрея Юрьевича вынесли сами заговорщики, а также подоспевшие им «на помощь» прислуга, горожане…

По словам летописца, после убийства князя «много зла створися в волости». Сказалась нелюбовь к администрации, посаженной князем для управления своей землей, да еще страх перед тем, что все эти милостники Андрея Юрьевича поднимутся для отмщения: «Посадников его и тиунов его домы пограбиша, а самих избиша, детцкые[57] и мечники избиша, а домы их пограбиша». Князь, строгий правитель, следил за соблюдением законов. Полудикая земля, еще недавно слушавшая только племенных князьков, отвечала ему на это глубоко затаенной злобой. Теперь гнев на подручников Андрея Юрьевича разом вспыхнул повсюду…

Труп князя, изувеченный и опозоренный, местные клирошане, трепеща от ужаса, отнесли на ковре в домовую часовню. Не стесняясь холодеющего тела, убийцы вытаскивали дорогое добро наружу. Несколько дней бушевали мятеж и нестроение по окрестностям Боголюбова. Те, кто любил покойника, всё это время не решались к нему подойти, боясь за собственные жизни. Наконец игумен Богородице-Рождественского монастыря Феодул, сопровождаемый владимирскими доброхотами князя, пришел за мертвой его плотью. Андрея Юрьевича повезли к Успенскому собору, выстроенному когда-то его трудами, и там погребли «с честью».

Церковное почитание князя установилось рано. Благодетель духовенства Владимирской земли удостоился долгой традиции торжественных панихид на месте его погребения. В XVII столетии имя его попало в святцы, а в 1702 году Андрея Юрьевича официально канонизировали в чине благоверных князей. Ныне православная общественность активно обсуждает идею признать его небесным покровителем разного рода служб, связанных с государственной безопасностью.