С четырех сторон

От составителя

Если сложить вместе население всей Африки и всей Латинской Америки, то сумма будет приблизительно равна числу людей, живущих в Индии. Эта огромная — 750 млн., — этнически разнородная масса, говорящая больше чем на сотне языков, исповедующая десятка два религий, тем не менее всегда составляла единое целое — Индию.

Основа этого «единства в многообразии» — индийская культура, прекрасную характеристику которой дала Капила Ватсайян, известный историк искусства:

Так и индийская литература — при всем своем многоязычии, стилевом и тематическом разнообразии — живет единым социальным и духовным опытом.

Четыре повести, составляющие этот сборник, должны дать читателю представление о четырех сторонах света — индийского, конечно. Кришна Собти пишет на хинди — это север Индии; Шрикришна Аланахалли — родом с юга и представляет литературу каннада; Гопинатх Моханти — патриарх литературы ория — живет на востоке страны, а маратхский писатель Вьянкатеш Мадгулькар — на ее западе. Но, естественно, дело не в географии — этот принцип отбора условен, как, впрочем, и всякий иной, — хотелось бы, чтобы через повести талантливых индийских писателей читатель ощутил всю громадность, сложность и противоречивость проблем, стоящих перед современной Индией.

А в Индии, о чем бы там ни писали и ни размышляли, все в конечном счете сходится к одной центральной точке, в которой индийская традиция, та самая, что сорок веков скрепляет страну, пересекается с современностью, стремительно вторгающейся в жизнь.

Современная индийская литература в своих лучших образцах рисует портрет души человека, которого История поместила в эпицентр землетрясения, вызванного вулканическим извержением перемен.

Традиция и современность сталкиваются, противоборствуют, переплетаются, видоизменяя друг друга в сознании и в быту каждого, кто живет в Индии. Тысячелетние установления, которым неукоснительно следовали деды и прадеды, вдруг обнаруживают свою несостоятельность в новых условиях; новое с такой скоростью распространяется вширь, что не успевает по-настоящему проникнуть вглубь, создавая ситуации неимоверной напряженности.

Медленно отступает общинное сознание с обязательным для него нерассуждающим подчинением авторитетам, освобождая место критическому мышлению с лично осознаваемой ответственностью за поступки.

Медленно сдает позиции кастовая система — общество всеобщего неравенства, освященного догматами индуизма, отличается поразительной прочностью, которую невозможно поколебать законодательными мерами, можно только изжить в результате социальной и экономической перестройки.

Кастовая система похожа на сеть, обособленные ячейки которой не могут существовать по отдельности; стоит порваться одной — и вся сеть расползется. Сеть соединяет, разделяя, приговаривая миллионы люден к вечной грязной работе, которая представителей высших каст, особенно брахманов, могла бы осквернить. Оскверняет любое соприкосновение с этими людьми, они — неприкасаемые.

Ганди заявлял:

30 января 1948 года — всего через несколько месяцев после того, как Индия освободилась от колониального ига, — Махатма Ганди пал от руки религиозного фанатика-индуса. Ганди заплатил жизнью за страстную проповедь мира и сотрудничества между всеми религиозными общинами Индии, за то, что делил кров и пищу и с мусульманами, и с индусами низших каст, и с неприкасаемыми.

Официальным бюллетенем о трагической гибели Ганди, человека, сделавшего ненасилие своей политической доктриной, открывается повесть Мадгулькара «Огненные вихри». Убийца — брахман из Махараштры Натхурам Винаяк Годсе.

И по всей Махараштре начинают пылать брахманские дома — кровь за кровь! Кастовое сознание не приемлет индивидуальной ответственности: за убийство Ганди должна понести кару вся община.

У Мадгулькара нет описаний насилия, поджогов, грабежей — ему нужно обратить внимание читателя на другое, на то, что он считает самым страшным последствием бесчинств: на непоправимый ущерб, нанесенный душам людей. Опалив людские души, массовое безумие остается тлеть в них, готовое по любому поводу вспыхнуть снова.

В прочном, устоявшемся деревенском быту, где все всех знают, где из поколения в поколение вместе живут и вместе работают, где дорожат добрососедством, — что может внезапно заставить всех этих людей ожесточиться друг против друга?

Ведя повествование от лица молодого брахмана Шанкара, пробирающегося с друзьями во время начавшихся беспорядков из Пуны домой окольными тропками мимо разоренных деревень, Мадгулькар через его восприятие событий с особой убедительностью передает атмосферу всеобщей подозрительности, недоверия, жестокости, показывает ужасающую бессмысленность происходящего.

Люди смотрят друг на друга новыми, перепуганными глазами, соседи неожиданно проявляют желание поживиться чужим добром, брахманским добром, на которое никто никогда не смел посягать. И тут же, под шумок, брахман Дхондопант скупает по дешевке разрушенные дома других брахманов…

Колесико за колесиком обнажает писатель убийственный механизм погрома. Расползаются дикие слухи, толкающие людей на дикие поступки.

«Огненные вихри» — это более чем просто повествование об одной из скорбных страниц недавнего прошлого Индии; Мадгулькар касается в ней проблемы религиозной розни, отнюдь не утратившей сегодня своего грозного потенциала.

31 октября 1984 г., обливаясь кровью, упала на землю Индира Ганди, изрешеченная пулями фанатиков-сикхов.

В Индиру Ганди — как три с половиной десятилетия назад в Махатму Ганди — стрелял слепой религиозный фанатизм, но руку вел союз внутренней и внешней политической реакции.

Поэтому и говорил Раджив Ганди, впервые выступая как премьер-министр Индии:

…«Огненные вихри» — вещь реалистическая, поэтому писатель не может закончить ее описанием наступившего отрезвления, когда мучимые стыдом жители деревни начинают возвращать награбленное, просить прощения друг у друга. У повести есть коротенький эпилог «Через пятнадцать лет», заключительная фраза которого полна щемящей тоски:

В деревне и посейчас живет три четверти населения Индии, и иной раз кажется, будто деревня и впрямь неподвластна никаким новым веяниям. Вот только большие города, разрастаясь, всасывают в себя деревенских жителей, приучают их жить по-городскому, а так деревня, особенно глазами горожан-интеллектуалов, выглядит пасторалью, тихой заводью вневременной традиции.

И в течение долгого времени страницы индийской прозы тоже полнились деревенской буколикой. Однако в последние десятилетия развитие реалистической литературы положило конец трогательному мифу.

В предисловии к повести Шрикришны Аланахалли «В лесу», написанном крупнейшим режиссером Индии Гириш Карнадом, который снял по повести превосходный фильм, говорится:

Повесть «В лесу» имеет громадный успех в Индии: семь переизданий на каннада, переводы на восемь индийских языков и на английский, экранизация, удостоенная Президентской премии.

«В лесу» — очень взрослая книга, хоть и написана она от лица маленького Китти с удивительной верностью детскому видению мира.

«В лесу» можно было бы назвать повестью о счастливом детстве, если бы не фон этого детства — жестокость деревенской жизни, с беспощадным реализмом выписанной Аланахалли, отлично знающим свой материал. Вражда между двумя деревнями, которая кончается кровопролитием, привычный ужас жизни неприкасаемых, незыблемость деревенской морали, не допускающей ни малейших вольностей — во всяком случае, для женщины.

Мальчик, живущий в этой обстановке и реагирующий на все происходящее с детской непосредственностью, выступает как бы в роли проводника читателя, с близкого расстояния показывающего ему и тяготы, и радости крестьянской жизни.

Искренность и честность описаний этой жизни противопоставляют повесть Шрикришны Аланахалли «буколическому» направлению в современной индийской прозе, рисующей деревню этаким подлинно индийским раем, антиподом чуждого Индии города; и другому направлению — черно-белой, без полутонов, схеме классового расслоения современной сельской общины.

Деревни восточной Индии не похожи на южные — и ландшафт другой, и дома, и сари женщины носят не так, как на юге. Но деревня в повести Гопинатха Моханти «Мать Пеми» отличается еще и авторским подходом: Гопинатха Моханти больше всего занимает процесс вхождения новых представлений в традиционные и видоизменение нового, которому необходимо вписаться в рамки традиции — иначе оно останется непонятным.

Писатель открывает сложность социальной структуры, именуемой индийской деревней, с ее запутанным, но непреложным кодексом взаимоотношений между кастами, подкастами, между богатыми из низших каст и бедняками — из высоких; он показывает тысячу и одно правило, регулирующее повседневную жизнь индуса.

В деревне — день особенный: деревня голосует на всеобщих выборах. Закончилась предвыборная кампания, во время которой три политические партии изо всех сил старались отвоевать друг у друга крестьянские голоса, внушая простодушным сельским жителям чувство их значимости, неведомое им раньше. Мать Пеми, героиня повести Гопинатха Моханти, просто вне себя от величия момента — впервые в жизни кого-то заинтересовало ее мнение, да еще по государственным делам. Всю жизнь она прожила в нищете и безропотной покорности — у нее даже своего имени нет. Ее зовут мать Пеми — по имени ее старшей дочери, в детстве родители прозвали ее Котари — обезьянка, в семье мужа называли просто Невестка, а сам муж окликал ее — «эй!». Поэтому она так растеряется, когда ее спросят на избирательном участке: «Ваше имя?» Растеряется и забудет, за какую партию собиралась голосовать. Это, впрочем, не важно для нее — матери Пеми важнее связать свою вновь обретенную роль с традиционным представлением о месте женщины.

Удивительно точную психологическую повесть написал Гопинатх Моханти! Ни единой фальшивой нотки — убедительно, тонко, талантливо описан внутренний мир крестьян и, конечно, прежде всего крестьянок, процесс сопряжения новых представлений о том, кто они такие для их страны, с реальными обстоятельствами деревенской жизни. Будто ничего и не произошло в повести, но неприметно для ее героини и для миллионов таких, как она, расширяется круг их существования, включая в себя и вещи, далекие от привычных забот.

Мать Пеми не бунтарка — куда уж там, жизнь буквально вынуждает ее чуть-чуть задуматься над тем, что она обладает какими-то правами. Сказано же в древних «Законах Ману»:

А вот Чертова Митро из повести Кришны Собти желает пользоваться всеми правами — и не иметь никаких обязанностей. Кришна Собти с редкостной откровенностью написала о своей тревоге: что займет место традиционной морали, которая, безусловно, отжила свое? Неужели вседозволенность?

Митро — никак не жертва, она с готовностью освобождается от обязанностей, налагаемых на женщину традиционной системой ценностей, но она не готова взять на себя новые, осознанные обязательства по отношению к кому бы то ни было. И если читатель за пределами Индии может воспринять Митро просто как сумасбродку, от которой никому вокруг жизни нет, то для Индии Митро — тревожный симптом.

Первыми борцами за женскую эмансипацию в Индии были мужчины, выступавшие против самых страшных аспектов положения женщины: против самосожжения вдов, за право вдов на вторичное замужество, против детских браков и, позднее, за право женщины на участие в общественной жизни.

Выход на литературную сцену женщин, которые пишут о женщинах, сам по себе свидетельствует об изменениях в самой глубине индийского общества. Образ заурядной женщины с обыкновенными горестями-радостями вошел в литературу сравнительно недавно.

Вначале писательницы просто показывали жизнь на женской половине, но с разрушением стен семейной цитадели, литературные героини все чаще выступали в роли воительниц за свободу, превращаясь из жертв стародавнего произвола… А вот в кого?

Повесть заканчивается тем, что Митро пугается одинокой старости своей матери, всю жизнь жившей только ради собственного удовольствия. Чертова Митро впервые задумывается. Но только над своим будущим — для нее не существует ничего, кроме себя самой и своих интересов…

В сборник вошли произведения писателей, весьма разных и по манере письма, и по жизненному материалу, с которым они работают. Объединяет же их между собой стремление «дойти до самой сути», без пощады и без прикрас отобразить эпоху перемен, равной которой не знала вся долгая история Индии.

Искусство отлично от науки тем, что там, где наука ищет общие характеристики, искусство находит неповторимые особенности.

В сегодняшней Индии художественные открытия совершаются в точке соприкосновения общего с особенным.

Хочется надеяться, что читатель, обратившийся к этому сборнику, почувствует и величие, и трагичность судеб людей, захваченных стремительным движением в будущее.

М. Салганик