С точки зрения кошки

Глава 1

— Запахло весной! Запахло весной! Хозяин седой, ворота открой!

Учить уроки было невозможно. Сквозь бетонный потолок, сквозь кирпичные стены, через щели и трещины в этих стенах лилась музыка.

Я захлопнула книгу и замерла, уткнувшись лбом в пахнущие типографской краской страницы.

Будь краска свежей или лоб мокрым, то прямо посреди лба отпечаталось письмо Татьяны — той самой, что строчила Онегину и «чего же боле». Русичку бы это, несомненно, порадовало. Когда кто-нибудь из учеников не может что-то запомнить, она так и говорит: «На лбу себе запиши и чаще в зеркало смотрись!» (странная, однако, логика: разобрать текст в зеркальном отражении немногим под силу). Русичка забавная. Взрослые вообще забавные… по большей части.

Когда я была совсем маленькой, то, как и многие девочки, любила делать домики для кукол: брала коробку из-под обуви, просила взрослых прорезать в ней окна и дверь, расставляла игрушечную мебель. Домик получался слишком маленьким для обычных Барби, поэтому жили в нём крохотные пупсики.

Представляю теперь, каково им приходилось в доме с картонными стенами.

— Запахло весной! — настойчиво повторили сверху.

Прослушав эту чудесную композицию еще раз, я взяла столовую ложку и постучала по батарее. От неё тут же отделился здоровенный кусок краски и шлёпнулся к моим ногам. Облупляется. Слишком часто по ней стучу, вот и облупляется.

— Бум-бум-бум, — стучу я.

— Запахло весной! — отвечают сверху.

— Бум!

— Хозяин седой! Ворота открой!

Я попыталась воспроизвести в уме письмо Татьяны, но обнаружила, что, начиная примерно с середины, ничего не помню — зато песню о весне и седом хозяине, не желающем открывать ворота, знаю от начала и до конца.

Пожалуй, её и расскажу на уроке.

Сверху вновь донеслось, что весной-то запахло. Актуально для середины осени, ничего не скажешь.

Стукнув ложкой в последний раз, я признала поражение. В конце концов, сосед имеет полное право слушать музыку, сейчас же не ночь…Впрочем, время суток для него не имеет значения. Когда он устраивает очередную вечеринку, я не смыкаю глаз до утра. Это не так уж и плохо, можно всю ночь сидеть в Интернете или рисовать, но раздающиеся сверху топот и крики действуют на нервы. К тому же сосед обожает петь, а его дружки и их… хм, дамы с радостью ему подпевают — перевирая слова, искажая мотив и заменяя отсутствие слуха громкостью исполнения.

У нас почти всегда шумно. Вот и сейчас: гремела музыка, на лестничной клетке плакал ребёнок, и женщина кричала, что не может больше так жить…

Уже прошло больше года с тех пор, как родители развелись, и мы с мамой переехали в этот район, а я всё никак не могу привыкнуть к здешним нравам. Понятно теперь, почему жилплощадь досталась так дёшево. Когда в один из первых дней — точнее, ночей — к нам в дверь принялся биться сосед, спьяну перепутавший квартиры и кричавший «Нинка-а! Открой — у-убью!» — уже тогда стоило паковать вещи и бежать, без оглядки бежать отсюда.

Но мы почему-то остались.

— Нинка-а! Дай ключ, а то у-убью! — завопили на лестничной клетке: чета Соколовых из квартиры № 19 открывала дверь.

Я надела наушники и принялась рисовать Евгения Онегина — нет, не того напыщенного франта с иллюстрации, а каким я его себе представляла. Онегин мне определённо нравился: ему тоже всё надоело, перебрался в деревню — а там не лучше, лишь вместо утончённых столичных барышень — какая безумная девочка, настойчивая такая, все стёкла в доме инициалами О. Е. исписала и жаждет взаимности… Татьяна мне не нравилась. Я даже русичке сказала, что буду учить письмо Онегина, но она начала возмущаться и пришлось уступить. А то начнет опять маме звонить, а маме волноваться сейчас нельзя. Почему девчонки должны учить татьянино письмо, а парни — Онегина? Глупые стереотипы.

Когда я уже дорисовывала последнюю шестерёнку на великолепном, в духе стимпанка наряде Е.О., то краем глаза заметила мигающий дисплей мобильного. Звонила Леся.

— М-м-м? — промычала я, по привычке закусывая карандаш. Пожалуй, стоит достать акварель и раскрасить онегинскую прическу. Синие волосы ему подойдут.

— Тебя нет онлайн! Нет! Нигде! — обличительным тоном сообщил телефон.

— Да-а, — осторожно подтвердила я, не понимая, к чему вообще это умозаключение.

Мягкая древесина карандаша хрустела и покрывалась вмятинами от зубов. Om-nom-nom.

— Прекрати грызть, я всё слышу! Я написала тебе три сообщения в аське, прислала письмо по электронке и ещё…

Далее последовал длинный список всех социальных сетей, в которых я когда-либо была зарегистрирована.

Неплохо бы пририсовать в углу Татьяну. Вроде как следит. А на груди — татуировка, «заветный вензель О да Е»…

— Лесь, я забыла положить деньги на Интернет, — удалось мне, наконец, вставить в бесконечный поток слов. — Что случилось?

— Такие вещи по телефону не рассказывают, — отрезала подруга, явно противореча себе: по телефону нельзя, а в аське можно? — Ты дома? Сейчас приеду.

Человек, не знакомый с Леськой, наверняка бы подумал, что в её жизни произошло какое-то очень важное событие. Необязательно. Дело в том, что подруга даже новость о распродаже преподносит с таким видом, будто это божественное откровение. Вполне вероятно, что сейчас она просто хочет мне рассказать, какие красивые туфли купила. Или что её любимая (и ненавидимая мной) группа даст концерт в нашем городе. Или о том, что увидела в автобусе мальчика — «та-а-акого симпатичного!»- который вышел на следующей же остановке, так что мы теперь должны пойти и разыскать его, ведь он был похож на её обожаемого (и ненавидимого мной) Эдварда из «Сумерек».

В общем, что-нибудь в этом роде.

Леська такая.

В пятом классе, когда ко мне — упоённо читавшей книги о Гарри Поттере и не желавшей тратить время на маглов — подсела улыбчивая блондинка с шоколадкой в руке, я и подумать не могла, что мы подружимся. Мы все же немного разные.

— Распределяющая Шляпа отправила бы тебя на Слизерин, — сообщила она тогда вместо приветствия.

— Было бы неплохо, — пробормотала я и уткнулась в книгу. Ох уж эти прилипчивые маглы. Будь у меня волшебная палочка, я…

— Мне нравится Рон. Такой смешной. Помнишь, как его стошнило слизняками? Вот ужас-то! Бедненький. Не хотела бы я так. Они же противные. Я и лизнуть слизняка боюсь, а тут — представь! — во рту они! А тебе кто там нравится?

— Тёмный Лорд, — мрачно ответила я первое, что пришло в голову.

Леся расхохоталась, потом разломила шоколадку на две части и предложила одну мне. Я отказалась — точно ведь помню, что отказалась… Хм. В общем, понятия не имею, в какой момент мы подружились, но, с пятого класса и до скончания времен, Леська — моя самая лучшая подруга.

Да что там — почти родная сестра. Как и полагается сёстрам, мы периодически ссоримся, но я всё равно её очень люблю.

Через полчаса она появилась на пороге — радостная, пахнущая мятной жвачкой и сосредоточенно давящая на кнопку звонка, хотя дверь уже была открыта.

— Он предложил обменяться фотками! — с порога сообщила Леся, проговаривая эту фразу так, как в театре произносят что-нибудь вроде «Старый граф умер!» — трагично и в то же время торжественно.

Мне полагалось сделать огромные глаза и воскликнуть:

— Так ты его видела? И какой он?

— Понятия не имею, я сделала вид, что вылетела из аськи. Мне срочно нужны крутые фотки — те, что есть, и отправлять-то стыдно, — рассеянно пробормотала она, окидывая мою комнату ищущим взглядом, будто фотографии спрятаны где-то здесь.

— А ты уверена, что хочешь знать, как он выглядит? Всё-таки парень с ником Edvard93…

Начав фразу, я поняла, что не знаю, что говорить дальше, и ляпнула:

— …мог бы потрудиться придумать себе другой, более оригинальный ник. И что ещё за «93»?

— Год рождения, разумеется. Или… — Леся на секунду задумалась. — Или вес.

— Или возраст! — вставила я. — Он может оказаться старым извращенцем, маньяком, женщиной… Учителем географии!

Кстати, довольно реалистичный вариант. Наш географ есть в аське. Даже у нас в друзьях есть. Иногда пишет сообщения вроде «Завтра контрольная, хватит сидеть в аське!» — и радостный смайлик. Мы все думаем, если его в черный список добавить, наставит за это двоек или нет?..

— Неважно, ему нравятся «Сумерки» и я, этого достаточно для моей любви, — серьёзно ответила подруга, подходя к письменному столу. — Ты слишком старомодна, рассуждаешь прямо как моя мама. Чем плохи знакомства в Сети? По-твоему, мы должны писать друг другу письма на надушенной бумаге и посылать их с почтовыми голубями?! Хотя идея с голубями, в общем-то, неплохая…

Тут, осознав, что сама себе противоречит, она поспешно добавила:

— Но аська лучше.

Леся деловито осматривала каждый сантиметр моего стола. Найти что-то в моей комнате могут только два человека: я и она, притом у неё это получается лучше. На столе у меня обычно такой бардак, что частенько даже клавиатура оказывается похороненной под грудой книг, карандашей и листков — особенно листков. Вырванные из блокнотов или альбомов, листы бумаги для принтера, рекламные листовки и даже страницы газет — я рисую на всём, что попадается по руку. А если ничего не попадается, рисую прямо на руке. Но это в крайнем случае: чернила на коже растекаются, и линии становятся нечёткими.

— Тебе нужна вот эта толстая книга? — осведомилась Леся, с задумчивым видом взвешивая на руке гнедичевскую «Историю искусств».

— Я её уже читала, но захотелось перечитать главу о…

— Отлично! Возьмём с собой…У вас дома есть клетчатый плед? У меня только однотонный лиловый, я его захватила, но нужен именно клетчатый.

Я отрицательно помотала головой и вновь надела наушники. Когда на Леську такое находит, лучше не мешать.

Играла музыка, а подруга уже изучала содержимое моего гардероба, прикладывая вещи к себе и возмущённо что-то бормоча — ругалась, должно быть, что размер одежды у нас разный.

Набрав целую охапку каких-то вещей и придавив всё книгой, она осторожно сняла с меня наушники, приговаривая: «И их тоже захватим».

— Теперь пойдём к Стасу! — заключила Леся, рассовав всё по пакетам из супермаркета, на каждом из которых был нарисован улыбающийся поросёнок, благодарящий за покупку. (Конечно, ведь пакетов с надписью «Спасибо за разбой!» не существует).

Лишённая наушников, я волей-неволей включилась в происходящее. Зачем это мы несём Стасу вещи? Материальная помощь пострадавшим от строгих матерей? Или перебираемся к нему жить? Точнее, вещи же мои, так что это я перебираюсь.

Этот вывод не заставил меня прыгать от восторга. Я тупо смотрела на довольных поросят и ожидала, пока Леська что-нибудь объяснит. От количества запихнутого в пакеты свиные мордочки раздулись и выглядели довольно устрашающе.

Заметив мои обратившиеся в знаки вопроса глаза, она вздохнула:

— Это же для фотосессии! Я тебе говорила, что Стасиной сестре подарили шикарный фотик, ну такой…

— Профессиональный, — подсказала я.

— Не. Не знаю. Большой. Чёрненький. Зеркалка. Пойдём скорее, а то она уйдёт!

Сунув мне в руки один из полумиллиона пакетов, Леся быстрыми шагами направилась в сторону выхода.

Мы с поросенком обменялись недоумевающими взглядами и двинулись за ней.

…Судя по вытянувшемуся лицу Стасиной мамы, нас то ли не ждали, то ли не слишком рады были видеть. А может, и то, и другое сразу.

Неудобная ситуация.

Меня она тут же начала расспрашивать о школе, Леськино же «Здрасти» просто проигнорировала. Обычно всё наоборот. Жизнерадостная и общительная Леська нравится окружающим, а я, как правило… не очень. Особенно взрослым. И старым. Да и многим ровесникам — тоже. А вот дети меня просто обожают, виснут гроздьями и, умилившись, гладят липкими ручонками. Почему у них такие липкие ручонки? И ведь даже не противно. Малыши славные. Жаль, что у меня нет ни младшего брата, ни сестры. То есть, не совсем нет. Тут такое дело, в общем…

В эту минуту раздалось громкое чмоканье и на щеке у растерянного, робко выглянувшего из своей комнаты Стаса, засиял след Лесиного блеска для губ. Луч света упал на прыщавую щеку парня — и пятно ожило, заискрилось, принялось переливаться всеми цветами радуги.

Зрелище, конечно, завораживало.

Стасикова мама сделала лицо, будто случайно проглотила таракана, сказала, что я «такая хорошая девочка» и скрылась на кухне. Понятное дело, что комплимент в мою сторону был произнесён намеренно громко, чтобы Леся услышала и поняла, что вот она — нехорошая, нельзя тут приходить и прямо с порога целовать чужих сыновей, что ещё за разврат! Нужно сперва получить письменное разрешение матери и представить справку из поликлиники — тогда целуй на здоровье.

Да чего такого. Леська всех чмокает при встрече, даже тех, с кем не особо дружит — взять того же Стасика. Он нам не друг, просто одноклассник.

Я бы ни за что не пошла бы домой к человеку, с которым практически не общаюсь, но Леся другая. Если ей что-нибудь нужно, она и к незнакомцу напросится в гости.

— Где Аня? — как ни в чём не бывало, поинтересовалась Леся, старательно приглаживая волосы перед зеркалом в прихожей. За металлическими уголками прицеплены фотки: стасины родители на даче (отец — с лопатой, а мама — с веером), его сестра Аня на выпускном вечере, маленький ребёнок на горшке… Ой, это что, сам Стасик?!

— С друзьями куда-то поехала, — меланхолично отозвался Стас и принялся вытирать рукой лицо. Вернее, думал, что вытирает, а на самом деле просто размазывал след от поцелуя, придавая щеке румянец и интенсивный блеск.

Я внимательно вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, он это или не он на фотографии. Вот ужас-то. Зачем выставлять такое на всеобщее обозрение?! Стыд же. Странная, странная, очень странная семья.

— Ты мне вчера сказал, что завтра она будет дома!

— Завтра она и будет дома. А общались мы не вчера, а сегодня, так как ты мне написала уже около полуночи, поэтому наступил новый день, и…

Чуть слышно прошептав «Вот зануда-то!», Леська осела на пол.

— Мне нужны фотографии сегодня, — твёрдо сказала она.

Если бы снимали кино, эту сцену непременно дали бы крупным планом: дрожащая нижняя губа и умоляющий взгляд огромных зеленовато-голубых глаз, медленно наполняющихся влагой…

Краем наполненного слезами глаза Леся наблюдала за своим отражением в зеркале. Заметив компрометирующее фото, едва не расхохоталась, но сдержалась, ведь по роли положено страдать.

Ну так, на троечку сыграла. Я пошевелила пальцами — «так себе, Лесь».

На Стаса производят впечатление и столь дешёвые спецэффекты. Не слишком избалованный вниманием девушек и не разбиравшийся в них, он совершенно не понимал, когда Леська дурит, а когда плачет на самом деле. Сейчас она, конечно же, дурила (и явно переигрывала).

Это и младенцу понятно.

Но Стас оказался менее сообразительным, чем любой среднестатистический младенец.

— Давай я тебя сфотографирую! — предложил он, ощущая себя рыцарем. Даже плечи расправил. Потому что рыцари не сутулятся.

— Давай, — Леся мгновенно поднялась с пола, отряхнулась и принялась рыться в сумке, ища косметичку.

— И к чему было это действо? Могла бы просто его попросить, — сердито прошептала я.

— Просить — скучно, — тоже шёпотом отозвалась подруга.

Не поспоришь.

Пока рыцарски настроенный Стас разыскивал сестрицын фотоаппарат, Леська успела подкраситься. Её губы выглядели так, будто их густо намазали малиновым желе.

— Слишком много блеска. Кажется, он начинает стекать, — заметила я.

— Ты ничего не понимаешь, — обиделась Леся. — Это придаёт объём моим губам!

И она чмокнула воздух, чтобы показать, какие у неё объёмные губы. Густая масса блеска двинулась вниз, подобно лавине. Губы и вправду увеличились. Где-то до подбородка.

— Да, многовато, — нехотя согласилась подруга и достала салфетку.

— Давай я тебе в фотошопе губы сделаю? — предложил услужливый Стасик.

— Ни в коем случае. Я — за естественную красоту, — заявила Леся и вновь принялась оглядывать себя в зеркале.

Мы слишком долго знакомы, поэтому я не могу (да и не хочу) оценивать её внешность — но наверняка Леська очень хорошенькая. Она и сама это знает, потому всегда разглядывает своё отражение с нескрываемым удовольствием. Поправляет светлые волнистые волосы, принимает эффектные позы, строит сама себе глазки — в общем, крутится перед зеркалом как первоклассница, тайком примеряющая мамино платье.

Приступ леськиного нарциссизма закончился, когда её взгляд остановился на зоне декольте — и, на пару мгновений задержавшись, резко переметнулся на меня. Опять в зеркало. Снова на меня.

Леська сопоставляла.

— Грудь, — уныло произнесла она и помрачнела. Расправила плечи так, что лопатки вплотную приблизились друг к другу, но всё равно осталась недовольна. Задумчиво покусывая заусенец на указательном пальце, подруга затихла, а потом скомандовала:

— Стасик, принеси-ка носки. Только чистые.

— Давай в фотошопе… — предложила уже я, так как Стас ещё не сообразил, что она собирается делать.

— Я же говорила!!! Естественность!

— А носки в лифчике — это очень естественно?!

С кухни показалась мама Стасика, явно заинтересовавшаяся нашим разговором. Стояла и размышляла, какую бы ей причину придумать, чтобы оправдать свой выход. Наконец, взяла с полки какую-то ненужную расческу и удалилась.

Зато вернулся её сын, держа в руках три пары носков.

— Я не знал, какого цвета тебе нужны, поэтому принёс разные…

— Давай сюда, — оборвала его Леся.

Увидев, для какой цели понадобились его носки, Стасик нервно захихикал. Он-то всю жизнь думал — носки нужны, чтоб на ноги натягивать. Кажется, когда мы уйдём отсюда, то оставим это семейство с перевёрнутой картиной мира.

Новая леськина грудь неровными комьями выступала под кофточкой.

— Фотографируй, — разрешила, наконец, модель, а мне сунула в руку блокнот и карандаш, чтобы я отмечала крестиками запечатлённые образы. С ума сойти, она и список составила. Меня всегда поражала эта её способность подходить к любой проблеме основательно.

Я раскрыла книжицу, на обложке которой ветер гнал по небу глазастые облака да резвились на лужайке пухлые щенки.

Первым пунктом значилось: «роковая женщина».

Звучит интригующе.

Леська приоткрыла рот, сделала демонические глаза и замерла.

Лол.

— Фоткать? — спросил Стас.

— Разумеется, — не шевеля губами, отозвалась роковая женщина.

Фотограф приступил к работе не сразу. Обойдя комнату кругом и не сделав ни одного снимка, он, наконец, произнёс:

— Странное у тебя выражение лица.

Леська закрыла рот, полезла в сумку, достала глянцевый журнал и ткнула им в Стасика.

— Критик нашёлся. Вот! Это модельное лицо. Все модели так делают, — объясняла она, тыча пальцем в хрустящие страницы с такой силой, что едва не протыкала насквозь кукольные личики моделей.

Аргумент был весомый. Разгневанная фотомодель Олеся заняла исходную позицию. Стас защёлкал фотоаппаратом. Я нарисовала рядом с первым пунктом увитый плющом крест.

Пункт второй, «ванильная девочка». Леська замоталась в плед, забралась на подоконник и, держа в руках огромную кружку, приоткрыла рот. Та-ак. Ставим крест и на «ванильке».

«Интеллектуалка»: надела очки и приоткрыла рот над «Историей искусств».

Крестик.

«Готичная девица»: натянула моё платье, подвела глаза, приоткрыла рот.

Крестик.

Леся успокоилась только тогда, когда количество пунктов совпало с количеством крестов, а страницы блокнота стали напоминать маленькое кладбище.

— Что там получилось? — волновалась она, пока Стас перекидывал фотографии на комп.

— Сейчас…

— Ну что же, что же? — не унималась модель, заглядывая через плечо фотографа.

Три пары глаз уставились в монитор.

Получилось около сотни одинаковых фоток. Нет, одежда была разная, а вот выражение лица оставалось неизменным (угадайте, каким? Ага, «модельным»), да и позы частенько повторялись.

Сама Леська упорно это отрицала и никак не могла понять, какой образ ей нравится больше.

— Вот, давай эту, — наконец, решила она. (Выбор пал на пункт 9, «задумчивый ангел» — то же, что и «ванильная девочка», только без пледа и кружки). — Только пририсуй мне крылышки. И фон сделай какой-нибудь… такой… Позадумчивее, да?

Стасик заморгал, тщетно пытаясь представить себе «задумчивый фон».

— Пришлёшь вечером! — крикнула Леся уже из коридора, застёгивая куртку. Хлопнула входная дверь.

В общем, благодарила Стаса и прощалась с его мамой я уже в одиночестве: настоящие, не сделанные в фотошопе крылья любви умчали Леську домой, поближе к всемирной паутине и парню с ником Edvard93.

Меня крылья любви не уносили, поэтому пришлось идти пешком. Стасик напрашивался провожать, но я отказалась. Конечно, ему дома оставаться нельзя, сейчас мама целую лекцию прочитает по поводу леськиного приветствия. Что-нибудь типа: «Я не хочу, чтобы ты общался со столь вульгарной девицей!». Или нет, вот так: «Эти девочки коварны, Станислав! Не позволяй им лишнего! Умри, но не давай поцелуя без любви!» и всё в таком роде. Неудивительно, что у Стаса нет девушки. В его-то пятнадцать.

Впрочем, у меня тоже парня нет. Потому что все парни, которые мне могли бы понравиться, либо умерли несколько столетий назад, либо существуют в другом измерении, либо не существуют вовсе — как, скажем, Холден из «Над пропастью во ржи».

Но я не особенно по этому поводу переживаю.

Я хочу быть иллюстратором детских книг, а не чьей-нибудь девушкой. Буду рисовать картинки к волшебным сказкам, всяких нездешних существ и принцесс, правящих другими мирами. Я неплохо рисую. Хотя, наверное, стоило окончить художественную школу, но раньше я об этом не подумала, а сейчас уже поздновато. Но ничего, если буду чаще практиковаться, станет выходить всё лучше и лучше. Это будут прекрасные иллюстрации. И когда мне будут вручать премию за вклад в мировое изобразительное искусство, то…

Проезжавшая мимо машина окатила меня грязью.

Не слишком приятное ощущение. Ничего, грязи на чёрном почти не заметно, а высохнет — будут просто сероватые точки.

Серый цвет здесь везде: небо, асфальт, ряд кирпичных пятиэтажек. У меня серые глаза, а волосы только называются «пепельно-русыми», от названия ничего не изменится. Они просто серые.

И чего хорошего можно ожидать от мира, окрашенного в цвет грязи?..

Концентрация серого — наш двор. У подъезда номер два — моего подъезда — собралась компания женщин весьма преклонных годов. Весьма-весьма преклонных. Весьма-весьма-весьма. Я не очень хорошо определяю возраст — ну, если навскидку, то им было где-то лет по двести каждой.

Опять пили, прямо во дворе. Они часто так делают. У них это называется «отмечать субботник». А «субботник» — это сжигание собранных дворником листьев. Отсыревшие листья не горят, а только тлеют, распространяя по двору удушливый дым.

Словно декорации к постапокалиптическому фильму: разбросанный мусор, обломки качелей на детской площадке, шины-клумбы… или клумбы-шины… В общем, клумбы из шин, чудо дизайнерской мысли. Бывает еще круче, иногда из шин лебедей вырезают. Но это только особо продвинутые оформители, 80 лвл.

В клубах дыма можно различить очертания и другого безумного элемента декора — рукотворный мухомор из пня и дырявого таза. Огромный такой мухоморище. Несколько грибов поменьше растут прямо под окнами. (Раз в неделю из окна третьего этажа высовывается сосед и зачем-то поливает их из шланга — то ли сбивает пыль со шляпок, то ли и впрямь считает, что вырастут).

…И посреди всего этого великолепия возвышался импровизированный стол — доска, перекинутая через две скамейки.

Пир во время чумы, должно быть, выглядел именно так.

Увидев меня, пирующие замерли и насторожились — как замирают, обращаясь в камень, горгульи на старинных соборах.

Я ускорила шаг.

— И даже не здоровается!

Не слушать, не слушать, не обращать внимания.

— Никакого уважения к старшим!

Нужно повторять стихи. Не слушать и повторять.

— Наркоманка потому что. Видали, какая бледная! И синяки под глазами.

— И одета непойми как. Сектантка потому что.

Ну да, буду я молчать. Нашли Танюшу Ларину.

Я резко развернулась и направилась к ним.

— Прошу прощения, дамы, — начала я, принимая светский тон. — Как поживаете? Я вас сразу и не заметила — в последнее время стало плохо со зрением. Это всё из-за наркотиков, которыми меня пичкают в нашей секте. Пойду, пожалуй, мне ещё надо зарезать жертвенного ягнёнка! — с этими словами я развернулась и зашагала к подъезду.

Железная дверь, грохоча, захлопнулась за моей спиной, и даже если пирующие что-то ответили, я не услышала.

Сырой полумрак гостеприимно распахнул свои липкие объятия.

В подъезде пахло кошками, мокрой тряпкой и лилиями — какой-то безумец поставил увядающий букет в пустую пивную бутылку: новый арт-объект от создателя мухомора и клумб.

Зачем-то заглянула в почтовый ящик, хотя, кроме счетов и всякой рекламной ерунды там ничего не бывает. Вот и на этот раз, среди пыли и сигаретного пепла тосковала листовка очередной партии.

«По статистике, каждый человек в нашей стране выпивает около восемнадцати литров алкоголя в год», — кровавыми буквами значилось на листовке с одной стороны, а с другой лучилось счастьем лицо какого-то честного депутата, который приведёт страну к трезвости и благополучию (по крайней мере, так было написано). Поборов желание приклеить её на дверь одной из пирующих, я поднялась на второй этаж.

Дверь квартиры № 19 полуоткрыта. Преодолевая брезгливость, нажала замусоленную кнопку звонка:

— У-э-э-э-э-и-и-и-и-и!

Так звучит соседский звонок: начиная с глухого предсмертного хрипа, переходит на поросячий визг. Это он сломался, раньше только визжал.

— У-э-э-э-э-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и!!!

— Чего? — высунулся в щель заспанный сосед. На нём трусы и один тапочек. Постеснялся бы так к барышне выходить. Стоит и чешет пятернёй волосатую грудь. Всё чешет и чешет. Не джентльмен… Да и я не очень-то леди.

— Вы дверь забыли закрыть.

— Ага.

Щёлкнула задвижка — сосед запер дверь изнутри.

Пирующие затянули песню.

Понятно, кто вместо меня выпивает мои законные, полагающиеся по статистике восемнадцать литров.