С точки зрения кошки

Глава 4

Ориентируясь только на звук и в сотый раз убеждаясь, что не мешало бы сменить поднадоевший рингтон, я носилась по квартире в поисках телефона. Налетела на диван, больно ударилась ногой и, взвыв от боли, побежала дальше. Вот и телефон, ползёт по полке. Упал. Теперь по полу ползёт. Шлёпнувшись на пол рядом с мобильником, нажала на «принять вызов»:

— М-м-м?

Вместо ответа в телефоне раздалось какое-то бульканье.

— Лесь, я ни слова не могу разобрать.

— Ми-и-ил… Я пришла, а там… его нет… и… о-о-о…

— Ты дома? Мне приехать?

— Да-а… — различила я сквозь рыдания. — Только не вешай трубку. Разговаривай со мной.

И я говорила. Говорила, прижимая телефон к плечу и кое-как натягивая пальто. Говорила под обстрелом неодобрительных взглядов в маршрутке. Говорила даже тогда, когда нечего было сказать.

Я рассказывала ей, какого цвета сиденья в маршрутке, что в салоне не играет шансон, вообще никакая музыка не играет (радио, должно быть, сломалось), что я сижу прямо за водителем, справа от меня — дверь, с левой стороны сидит мужчина.

Этот мужчина, кстати, был не самым приятным соседом. Он широко расставил ноги, так что около двух третей меня висело в воздухе, не умещаясь на сиденье. Вдобавок мужчина положил обе руки на поручень, отгораживающий водителя от пассажиров — и, по-видимому, воображал себя едущим на мотоцикле. Изредка он с осознанием превосходства бросал в мою сторону презрительные взгляды. Конечно, у него же был мотоцикл.

— Не молчи, — попросила Леся, когда я всего на секунду умолкла, чтобы перевести дыхание. И я принялась сочинять какую-то дурацкую историю о старинном замке, куда приехала одна девушка, устроившись, как Джен Эйр, гувернанткой. Впрочем, Леське ни о чем не говорило имя Джен Эйр, и я ей сказала, что это как няня Вика из сериала нашего детства, только англичанка и с хорошим воспитанием (Шарлотта Бронте перевернулась бы в гробу, услышав мое описание).

— А хозяин замка был очень странный тип, он никогда не выходил из своей комнаты, — придумывала я на ходу, вызывая недоумённые взгляды сидевших рядом. — Девушка увидела его портрет и полюбила хозяина замка, но картина была настолько старой, что сотни трещинок паутиной рассыпались по прекрасному лицу юноши. Возьмите, пожалуйста, — протянула я водителю деньги за проезд. — Да, за одного. Спасибо. О чём я говорила?

— О портрете.

— Точно.

Мужчина слева неодобрительно косился в мою сторону. Не нравится — езжай на своём воображаемом транспорте. нечего занимать общественный! Отворачиваюсь от него, насколько это возможно, и продолжаю:

— «Должно быть, хозяин замка уже старик», — подумала девушка. И вот однажды ночью, услышав шум в коридоре, она вышла из комнаты. Перед ней стоял хозяин замка, молодой и… И прекрасный, как на портрете.

— Он был вампир? — всхлипнув, спросила Леська.

— Да, вампир. Лунный свет озарил… У торгового центра остановите, пожалуйста!

— Ну вот, теперь мы не узнаем, что там озарил лунный свет, — хмыкнул водитель.

— Бледное лицо юноши, обагрённое каплями крови, — скороговоркой выпалила я и вышла из маршрутки.

— Приходи ещё, сказочница! Я тебя бесплатно повезу! — крикнул водитель мне вслед.

Телефон разрядился. Надо быстрее бежать. Леська всегда очень волнуется, если кто-нибудь задерживается (а сама может приходить позже хоть на полчаса!)

К домофону подошел Кирюша, Лесин восьмилетний брат:

— О, Милка! Заходи.

Быстро поднимаюсь по лестнице. Неужели чуть больше года назад я жила в таком же доме с чистым подъездом? Светло-бежевые, без единой надписи, стены. И цветочки на окнах стоят. Тут я вспомнила о букете лилий и подумала, что цветочки и у нас есть.

На пороге уже встречает Кирюша. Вернее, просто повисает на мне, едва не опрокинув на пол. Он замечательный. Но Леська говорит, что, будь у меня младший брат, я бы поняла, как трудно с ними бывает.

— Я тоже тебе рада, но ты тяжёлый, — говорю, смеясь и отлепляя его от себя. Пока разуваюсь, тащит прямо в коридор свои новые игрушки. Пихает мне в руку какой-то пластмассовый череп без верхней части черепной коробки. Там, где должен быть мозг, подрагивает отвратительная беловатая масса.

— Что за мерзость? — спрашиваю.

— Это моя девушка! — захлёбываясь от восторга, объясняет Кирюша. — Если ей на голову натянуть леськины колготки, получаются косы! Давай покажу.

— Подожди, что это у неё… Внутри?

— Мозг!

— Вижу, что мозг. Из чего он?

— Из омлета!

— Вот как. А родители не против?

— Да нет, я его ещё позавчера туда положил. Мил, нарисуй мне трансформера? Или рыцаря. Я сейчас принесу альбом. У нас в школе одна девочка, Женя Сазонова, сказала, что я ей нравлюсь, а у самой брекеты на зубах, вот такенные! У самой брекеты, а такое говорит. Они блестят. Она нравится Андрюхе Вольскому. У Андрюхи есть свой компьютер, а меня к компу Леська не пускает, говорит, я ей что-нибудь сломаю. Когда я что ломал? Бывало, конечно, но это ни разу не был компьютер. А знаешь, я умею потрясающе отжиматься!

Отодвинув в сторону обувь, показывает, как он здорово это делает, «лучше всех в классе». Я восхищаюсь и не скуплюсь на комплименты. Польщённый Кирюша продолжает рассказывать про свой класс, про то, что неплохо бы завести собаку, но вот у Леськи аллергия — но, может, кто-нибудь захочет обменять собаку на сестру, что он теперь хочет стать не президентом, а врачом, и даже знает, что такое эритроциты и как это пишется. Это пишется так: «и-ри-тро-цы-ты». Или «и-ре-тра-цы-ты». Да какая разница, у врачей всё равно почерк неразборчивый.

— Отстань от Милы! Иди делать уроки, — как можно строже сказала Леся, выходя из комнаты.

— Вот ещё! — возмутился Кирюша.

— Родителям расскажу, и они не возьмут тебя в кино, — пригрозила брату Леся.

— Ну, Олеська… — бормочет тот и уходит в свою комнату вынашивать коварный план мести. Не исключено, что позавчерашний омлет переместится из черепной коробки его девушки под подушку любимой сестры.

«Олеся, Олеся, Оле-е-еся! Так птицы кричат в поднебе-е-есье!» — во всё горло вдруг заорал Кирюша, зная, что сестра терпеть не может песню о кудеснице леса.

Леська потянула меня в свою комнату и закрыла дверь.

Недавно видела серию фотографий, сделанных одной талантливой женщиной. На них были запечатлены комнаты девушек-подростков. Кроме возраста, девчонок ничего не объединяло — разные страны, национальности и уровень достатка родителей. Вот, скажем, комната американки из обеспеченной семьи, а на следующем фото — комната её индийской ровесницы. И хотя одна живёт в огромном особняке, а другая — в какой-то хижине, комнаты не слишком-то и различаются. Стоимость предметов интерьера, разумеется, разная, но набор почти всегда одинаков: много мягких игрушек на кровати или диване, плакаты на стенах, шкаф, зеркало, стол, стул или кресло и лампа.

У меня немного по-другому: ни одного плюшевого зверя (я считаю себя слишком взрослой) и ни одного плаката (их заменяют мои картинки и портрет Эдгара По).

Но у Леськи была именно такая комната.

Войдя, я на секунду зажмурилась — после полумрака коридора слепило глаза от яркого света и обилия красок.

Комната была салатовая, оклеенная безумными мохнатыми обоями, которые собирали пыль и доставляли хозяйке немало хлопот: их приходилось периодически пылесосить. Одна стена, выкрашенная в чёрный, была гладкая. На ней висел плакат с героями «Сумерек», несколько чёрно-белых фотографий и мои рисунки. Мне, разумеется, было приятно, что подруга так ценит моё творчество, но соседство этого сумеречного плаката как-то оскорбляло.

Мягких зверей здесь было столько, что создавалось впечатление, будто находишься в магазине игрушек: со всех сторон глядели котята, кролики, собачки, слоны, бегемоты — и, разумеется, плюшевые медвежата всех цветов и размеров. Огромный медведь сидел в Леськином кресле и делал вид, будто читает глянцевый журнал.

Построив себе гнездо из мягких игрушек, Леська уютно среди них устроилась и принялась рассказывать:

— Мы договорились встретиться сегодня — помнишь, я тебе говорила? — я пришла, а Эдвард — нет. Зашла в аську — его там тоже нет. Vkontakte не зарегистрирован, говорит, что не любит соцсети. С ним что-то случилось! Я даже юбку красную надела, новую, позавчера купила, вон на кресле рядом с медведем лежит… И даже совсем почти не опоздала! А он не пришё-о-ол!

Леся уткнулась лицом в игрушки и зарыдала в голос.

Вечно она драматизирует.

— Успокойся, — говорю, гладя её по выпрямленным ради Девяносто Третьего волосам и разгребая всю эту плюшевую массу, чтобы подругу совсем в неё не засосало. — С ним ничего не случилось, он зайдёт вечером в аську и всё объяснит.

— А вдруг он меня увидел, я ему не понравилась, и он ушёл? Я в жизни такая же, как на фото? — обеспокоенно спросила Леся, поворачиваясь ко мне зарёванным лицом.

— Разумеется, нет. Ты вся красная, с опухшими глазами и размазанной тушью. Эдвард упал бы в обморок, увидев тебя в таком виде.

— Да ну тебя! — сердито проворчала Леська и начала щипаться. Я ткнула её в бок. Мы обе скатились с дивана, с грохотом приземлившись на ковёр в виде шкуры зебры. Те полоски, что должны быть белыми, были насыщенного цвета фуксии. «Зебра-эмо» — называет её Кирюша.

Лесины глаза вдруг округлились.

— Ой, да ты опять без маникюра! — ахнула подруга, мгновенно забыв о своём горе. — Давай-ка я накрашу тебе ногти. Какой лак хочешь?

— Угадай.

Деловито роясь в косметичке, Леся шмыгала носом и снова становилась нормальной — насколько это возможно в её случае.

Не оставляя надежды на то, что произойдёт хоть что-нибудь, заслуживающее внимания, я брела по школьному коридору.

Не знаю, что именно я собиралась увидеть: гигантскую чёрную дыру на месте кабинета географии (мечты-мечты), портал в иной мир или хотя бы какого-нибудь пришельца. В любом случае, ничего и никого из вышеперечисленного не появлялось, а остальные ученики таращились на меня так, будто пришельцем была я. Скучно. Зря пришла. Интересно, Леська уже в классе? Ей сегодня надо ко второму уроку, потому что первым был иностранный язык, а учительница французского заболела. (Наш класс поделён на три части, кто-то (как я) учит английский, другие (как Леся) — французский, ну и четыре человека занимаются немецким. Этим четырём меньше всего повезло, за несчастные сорок пять минут урока каждого ученика раз по шесть успевают спросить. Придёшь с несделанной домашней работой — даже не надейся на то, что про тебя забудут).

От нечего делать я разглядываю висящие на стенах стенгазеты. Меня тоже пару раз просили помочь с плакатом. Могу ответственно заявить, что ни разу не отказывалась. Они сами, узнав, что именно я собираюсь изобразить, говорили: «Ладно… Не хочется тебя загружать, мы попросим кого-нибудь другого». У меня были отличные идеи, понятия не имею, что им не нравилось. Креативность в гимназии не приветствуется. Стандартный набор плакатов, неизменный с незапамятных времен: кленовые листья с колокольчиком и надписью «Первое сентября», улыбающиеся школьники, знаки дорожного движения… или вот ещё, жуткая картинка сейчас на глаза попалась: гигантская пучеглазая сова куда-то уводит мальчика и девочку. Дети нарисованы ярко-жёлтым — то ли чтобы внушать больший страх, то ли художник просто поленился смешать в разных пропорциях красную, жёлтую, чёрную и белую краску, чтобы добиться телесного цвета. Сова коварно ухмыляется, жёлтые дети улыбаются ей в ответ, цепляясь за гигантские крылья. Мрак. Вы подумали, что это конкурс «Нарисуй чудовище» или выставка иллюстраций к дантовской «Божественной комедии»? Нет, плакат нарисован к юбилею гимназии. Сова — наш символ. (Хипстерам на радость). Все младшеклассники носят специальные совиные значки с надписью «Я горжусь, что учусь в гимназии № 3!», но классу к седьмому перестают (и носить, и гордиться). Хотя наша Комарова до сих пор носит.

Миновав плакат, я пошла дальше по этому бесконечному коридору. Ещё один плакат… стенгазета во Дню учителя, к прошлому Новому году, к позапрошлому Восьмому марта… объявление о наборе в танцевальный кружок… какая-то картинка, распечатанная на принтере. Её с интересом разглядывают пятиклашки.

«Опять объявление», — подумала я и прошла мимо. Ничего интересного всё равно не объявят. Какая-нибудь очередная пьеса театрального кружка, или школьная олимпиада по физике, или спортивные соревнования из серии «Папа, мама, я — спортивная семья».

Через несколько метров снова висела картинка, распечатанная на принтере. Я не вижу, что изображено на ней, но общие очертания кажутся мне смутно знакомыми…

Две картинки — уже закономерность.

Подойдя поближе, я оторопела.

Это была не картинка, а фотка в рамочке из расходящихся лучами полос, вроде мема. Леськина фотография, та самая, с прифотошопленными крылышками, и надпись, большие чёрные буквы: «Думаешь, у тебя нет парня, потому что парни стесняются подойти? Нет, ты просто жирная».

Слово «жирная» было набрано жирным шрифтом и капсом. Вот так: «ЖИРНАЯ».

Я быстро сорвала листок и вернулась к толпе пятиклашек.

— Кыш, — прогнала я их, поспешно отскребая удерживающий фотографию скотч. Малышня бросилась врассыпную. Выбросить бы эти фотки поскорее, пока Леся не увидела. Кто вообще до такого додумался?! Подобная идея могла придти в голову разве что слабоумного или душевнобольного. Чей же слабый, воспалённый болезнью мозг породил её?.. Омлетный мозг…

— Ты их собираешь? — тихо поинтересовался кто-то. Повернув голову, заметила серьёзного пятиклассника с совиным значком на жилетке. Он почему-то не убежал вместе со всеми, и теперь внимательно наблюдал за тем, что я делаю.

— Вроде того.

Я задумалась. Сколько ещё таких листков? Где они расклеены? Увидела ли их Леська?!

— Хочешь, принесу тебе таких? — неожиданно предложил мальчик.

— Их ещё много?

— Полным-полно!

— Давай так, я собираю с верхних этажей, а ты — с нижних. Заплачу тебе за каждый, — пообещала я парнишке.

Он вернулся к концу перемены, сжимая в руке целую стопку бумаги. От денег отказался. В конце концов, застенчиво попросил значок с моей сумки. Отдала ему значок и побежала в класс.

Поздно.

Первое, что я увидела — Леську, берущую в руки что-то формата А4.

— Отдай! — заорала я, отбирая у неё лист.

— Ты чего? — удивилась подруга. — Твой результат у тебя на парте.

А, это наш вчерашний тест по биологии. Я успокоенно выдохнула.

— Просто… Хотела узнать, как ты написала. О, пятёрка! Я горжусь тобой! Быть тебе биологом, — бодро говорю ей.

И тут в класс заходит Настенька Комарова.

— Олеся, почему все стены гимназии увешаны твоими фотками? — тоном учительницы младших классов осведомилась она.

Моё сердце провалилось куда-то в желудок — не в кабинете биологии будет сказано.

— Лесь, пойдём погуляем! Я расскажу тебе очень увлекательную историю! — завопила я, надеясь на то, что из-за шума в классе она не расслышала комаровских слов.

— Погоди немного, мне что-то Настя говорит. Что, Насть?

— Вот, это висело на стене, — сказала Комарова.

С этими словами она продемонстрировала Леськину фотку.

Чуть заметно шевеля губами, Леся прочитала надпись — и застыла на месте. Затем молча покидала в сумку вещи и вышла из класса.

Я рванулась за ней, но дорогу мне преградила откуда-то появившаяся учительница биологии:

— Антонова, Вы куда-то спешите? — осведомилась она, приподняв бровь.

— Елена Владимировна, мне очень нужно выйти, очень.

— Для этого была перемена.

— Но…

— Займите своё место. Впрочем, нет, идите к доске.

Всё равно Леську уже не догнать. Проходя мимо первой парты среднего ряда, я «случайно» задела учебником Настеньку.

— Ты чего? — удивилась та.

— Твой мозг уже до меня кто-то съел! Или он сам атрофировался. Соображаешь, что натворила?!

— А что такого? — хлопала глазами староста. — Не я же их расклеила!

В разговор вмешалась Елена Владимировна:

— Антонова, Вы умеете удивлять. Не успела я задать вопрос, а Вы уже узнаёте ответ у Комаровой!

Я не помню, как отвечала у доски — говорила автоматически, не задумываясь и не расцвечивая сказанное историями из жизни. Елена Владимировна осталась мной довольна. Конечно, ведь обучать роботов куда проще.

На перемене попробовала дозвониться Леське, но та выключила телефон. Зашла с мобильного в аську, глянула vkontakte — нигде её не было. Позвонила на домашний, но наткнулась на автоответчик:

«— Привет, вы позвонили мне, маме, папе или Кирюхе (но это вряд ли!).

— Почему это „вряд ли“? Мам, Леська наглеет!

— Олеся, не обижай брата!

— О-о-ох. В общем, оставьте своё сообщение после того, как услышите „пи-и-и-и-ип“!»

Не дождавшись обещанного «пи-и-и-и-ип», я повесила трубку. Раз уж Леська намеренно отрезала себя от мира, пожалуй, лучше пока её не беспокоить. Разумеется, то, что произошло, очень обидно, но вряд ли она всерьёз из-за этого расстроится. Лесе всё равно, что о ней думают остальные. По крайней мере, она всегда так говорила. Соображая, что делать дальше, я измеряла шагами класс.

— Мил…

— Чего тебе, Комарова? Я тебя уже прокляла, — успокоила я Настюшу, продолжая ходить по классу.

— Мил, я знаю, кто это сделал, — затараторила Комарова, пристраиваясь к моим шагам и семеня неподалёку, только каблучки стучали — туп-туп-туп. — Это…

— Мне всё равно. И только попробуй сказать это Лесе. Всё, хватит. Скоро проклятие начнёт действовать. Беги же, скрывайся в лесах.

Сейчас я очень тактично намекнула, что не намерена продолжать разговор, но староста отказывалась это понимать.

— Почему не говорить?

— Потому что ничего хорошего из этого не выйдет, — терпеливо, как ребёнку, объяснила я. — Вдруг она скажет этому человеку всё, что о нём думает, а он в ответ сделает ещё какую-нибудь гадость. И так до выпускного вечера. Отличные будут воспоминания о школе.

— Это Юля и Вика, — переминаясь с ноги на ногу, всё же сказала Комарова. — Я слышала, как они это обсуждали. Сперва они ей писали от имени какого-то парня, а потом сделали вот это.

Юля и Вика, значит. Скорее всего, они провели эту странную акцию просто от скуки. От скуки и от глупости. С Леськой они не ссорились, никаких причин её ненавидеть у них не было — кроме той подсознательной неприязни, возникающей у недалёких людей при виде кого-то, отличающегося от них. Обожающая всё яркое и необычное, Леська, конечно, выделялась…

Знаете, недалеко от моего дома находится сосновая роща, а в ней — санаторий. Гуляя по роще, я увидела такую сцену.

Мальчик подошёл к толпе играющих детей и предложил:

— Давайте играть в догонялки!

— Давай, — согласились ребятишки. — Только ты будешь нас догонять.

— Мы с сестрой будем вас догонять, — поправил мальчик.

— Ладно.

Тогда он подошёл к девочке в инвалидной коляске и со словами: «Ну, Яна, побежали!» — покатил коляску за разбежавшимися детьми. И те специально бежали медленно, чтобы Яна могла до них дотянуться, тронуть за плечо рукой и крикнуть: «Я тебя поймала!».

Представляете?

Я рассказала это не для того, чтобы вызвать слёзы умиления или пафосные мысли вроде «Ах, как нам далеко до этих малышей, давайте же учиться у них!».

Просто так вспомнила и просто так рассказала.

…А Настенька стоит неподалёку и смотрит на меня честными карими глазами, как у щенка лабрадора. Сейчас завиляет хвостиком.

— Хорошая девочка, получишь за ужином дополнительную кость, — пробормотала я.

Правая бровь Комаровой на полсантиметра возвысилась над левой. Эмоция «неоумение» ON.

Ровно через три секунды эмоция «недоумение» перешла в режим OFF, бровь опустилась.

— Ты странная, — заявила Комарова и ушла в класс.

Тоже мне, открыла Америку.