Тёплый осенний день шагнул в послеполуденную стадию. Золото листвы бархатным ковром, разлилось по парку, заполнив собой все его наиукромнейшие уголки. Ажурные паутинки серебристыми нитями величественно проплывали мимо редких посетителей, уносясь куда-то вдаль по своим делам.
Я стоял, опершись на парапет, глядя вниз на овальное зеркало собачьего пруда. Рядом, в противоположность мне, уставившись куда-то между деревьев невыразительным взглядом, расположилась Настя. Да, та самая, когда-то столь желанная, такая недоступная Настенька!.. Ныне же просто девушка, не то, чтобы красивая, так себе, симпатичная, да и только. Зато весьма привлекательная, сверхобаятельная, великолепная собеседница, эрудированная особь женского пола, умница (в хорошем смысле слова), настоящий друг, с фигуркой!.. Закачаешься!.. Но!.. А вот это «но» как раз и портило всё дело. Я судорожно пытался вспомнить, как тут оказался и почему эта, в сущности, милая девушка, меня не устраивает?! Откуда взялось это дурацкое чувство отчуждённости? Ведь ничего плохого она мне не сделала?.. Да и я, вроде бы, ничем её не обидел, и не собирался этого делать?.. Вот так мы стояли и молчали уже добрых полчаса. Первой не выдержала Настя.
— Знаешь, — тихо произнесла она. — Пошли отсюда.
— Куда? — спросил я, продолжая разглядывать совершенно пустую поверхность воды.
— Проводи меня, — попросила она.
Мы медленно направились к боковому выходу. Под ногами рябили разноцветные плитки аллейки. Сиротливо манили в прохладную тень пустующие лавочки. То и дело, как из-под земли, вырастали фонтанчики для утоления жажды страждущих. Тишина заполняла этот маленький рай. Но стоило нам пересечь его границу, как жуткая городская какофония заполнила всё свободное пространство. Мы вышли к троллейбусной остановке. Почти на самом повороте Т-образного перекрёстка приткнулся к бордюру «МАЗ-200». Чем он привлёк моё внимание, понятия не имею. Может оттого, что стоял он почти напротив дверей кулинарии?.. Вообще-то в этот день всё мне казалось каким-то неуместным, опасным, находящимся не на своём месте.
— Смотри, какая прелесть?!
Я оглянулся на Настин голос. В огромной стеклянной витрине магазина доктор Айболит измерял температуру гиппопотаму, вытаскивая из его пасти не менее громадный, чем сам бегемот, градусник. Внимательно изучив шкалу термометра, доктор встряхивал его и, наклонившись, вновь совал руку с измерительным прибором в распахнувшуюся пасть животины, при этом глаза последнего хитро поблёскивали. Может быть, мне это только показалось?.. Под самой стеной магазина, расплющив носы о стекло, внимательно следила за процессом гурьба ребятишек. Послышался характерный стук штанг, из-за поворота выплыл рогач. Подрезая его, на перекрёсток вылетел джип и лихо свернул вправо. Водитель троллейбуса, чтобы избежать столкновения, сильнее прижался к обочине. И тут произошло невероятное. Спокойно стоявший тягач вдруг завёлся и, набирая скорость, покатился под горку вслед за троллейбусом прямо на остановку. Время замерло!!! Я, как заворожённый, смотрел на пустую кабину машины, даже не пытаясь, что-либо предпринять. Что-то невыразимо знакомое почудилось мне в этой сцене. В нескольких метрах от меня стоял парнишка, так же разглядывавший катящийся на него «МАЗ». Тут до меня дошло, что водитель оставил тягач на передаче, пренебрегая тормозом. Троллейбус, маневрируя, видимо, зацепил «МАЗ-200», а тот, имея двухтактовый двигатель, завёлся с первого же такта. Смерть неслась на людей, а я, как, впрочем, и все ожидавшие кто автобус, кто маршрутку, а кто троллейбус, уставились на это жуткое зрелище глазами кроликов на завтраке питона. И в этот миг, буквально в нескольких метрах от бампера машины, мелькнула чья-то размытая скоростью тень. В следующий момент на подножку вскочил парнишка, виденный мною чуть раньше. Он рванул дверь на себя, благо та оказалась не запертой, и нырнул в кабину. Я всё так же продолжал безучастно наблюдать за происходящим.
— Ой! — негромко вскрикнула моя спутница, и я вздрогнул, как бы приходя в себя.
«МАЗ-200» остановился буквально в нескольких миллиметрах от замершего на остановке троллейбуса и в полушаге от меня. Тут из кулинарии выбежал взбешённый водитель и бросился к своей машине.
— Ну, вот и всё, — сказал парнишка, выбираясь из кабины тягача, и весело глядя на меня.
— Ах ты тварь! — заорал шофёр маза, хватая пацана сзади за воротник рубашки.
— Ах ты, сволочь! — в тон ему взревел я, наконец-то сбросив с себя идиотское оцепенение, отталкивая водилу от парнишки и хватая его за барки. — Ах ты, сволочь! — как заведённый, повторил я, впечатывая виновника происшествия в ближайший столб мощным ударом кулака.
— Спасибо, дружище! — крикнул пацан, впрыгивая в отъезжающий троллейбус. — Я поехал!
— Да не за что! Это тебе спасибо!.. — буркнул я в никуда и ещё раз припечатал очумевшего водилу к столбу.
Тот закатил глаза и медленно сполз на тротуар.
— Пошли скорей, — потянула за руку меня Настя.
Я послушно последовал за ней к подкатившей маршрутке.
— И куда это мы? — поинтересовался я, усаживаясь подле девушки.
— Там посмотрим, — уклончиво ответила она.
— Вообще-то мне стоило б уже быть дома. Собираться… — сообщил я скорее для очистки совести, чем для чего-либо иного, демонстративно изучая циферблат своих часов.
Девушка промолчала. За окном проносились совершенно незнакомые мне улицы. Мелькнул и исчез бетонный забор какого-то автопарка, распахнутые деревянные ворота полуразвалившейся базы, железный пешеходный мост через три или четыре железнодорожных ветки, бревенчатый двухэтажный дом с разноцветной тюлью на окнах, автобусная остановка в виде дощатого крашеного сарая.
— Любопытно, где это мы? — поинтересовался я, искренне недоумевая.
— А ты бы чаще из своей квартиры вылезал, тогда бы знал, — грустно ответила Настя.
— Можно подумать, что ты здесь частый гость, — усомнился я.
Она молча пожала плечами. Мы проехали ещё немного.
— Выходим, — тихо сообщила девушка мне и громче добавила: — Остановите здесь.
Машина повернула направо и остановилась. Мы покинули душный салон. Лёгкий ветерок окраины приятно овевал разогретое тело.
— Ну, и куда дальше? — спросил я, осматриваясь.
— Пошли, естествоиспытатель, — улыбнулась девушка, ступая на проезжую часть в противоположную сторону от повернувшего маршрутного такси.
Мы перешли дорогу. Метрах в десяти от угла, напротив хлебного магазина, стоял обыкновенный парфюмерный киоск с расширенным ассортиментом бижутерии. Не знаю, что меня толкнуло, какое-то внутреннее чутьё что ли, но что-то уж до боли знакомое, родное почувствовалось в этом киоске, и я, не раздумывая, шагнул к окошечку. Там, в полумраке от тёмных тонов бархата и прочих драпировок, расположилась немолодая женщина. Она сидела, уперев локоть о край столика, утвердив подбородок на кисти руки. Глаза её были слегка прикрыты и смотрели как будто в никуда. Она даже не шелохнулась, когда моя удивлённая физиономия сунулась разглядывать это изобилие. Вокруг таинственно поблёскивали флакончики, пузырьки, бутылочки и прочие товары. Пахло то ли тройным одеколоном, то ли шипром. Я, как заворожённый, во все глаза рассматривал шарики бус, крупные звенья серебряных цепочек и жгутов, футлярчики с помадой, гребешки, расчёски, массажные щётки…
— Как будто время остановилось, — выдохнул я, отрываясь от созерцания содержимого ларька.
— Неужели? — усмехнулась девушка.
— Может тебе чего купить? Выбирай, — расщедрился я.
— Шутишь? — с интересом взглянула на меня Настя.
— Ничуть. Я вполне серьёзно.
— Хм!.. Смотри, ты сам напросился, — предупредила она и, глянув в окошечко, показала на небольшой футлярчик с золотистой розочкой на бархатной крышечке.
Продавщица тут же очнулась от летаргического ничегонеделания, вытянула верхний ящик, вынула ключ, немного повозилась внизу под столом, щёлкая замками, и, наконец, выудила точно такой же футляр. Нажала невидимую с нашей стороны кнопочку, и ларчик распахнулся. На тёмно-красной бархатке лежал бриллиантовый кулон на золотой цепочке. Женщина бесцветным голосом назвала цену, после чего бросила на меня быстрый, испытующий взгляд. По-моему, она собиралась получить неописуемое удовольствие от произведённого эффекта. Но я не дал ей этой возможности, молча, вытащив из кармана кредитную карту.
— Упаковывать не надо. Девушка сейчас же его наденет, — скучным голосом, как будто каждый день покупаю бриллианты, сообщил я.
— Сумасшедший, — шёпотом восхитилась Настя.
— Ничуть, — возразил я, пристраивая украшение на его законное место. — Посмотри, здесь же цены просто смешные, как двадцать лет назад.
— А ты помнишь, какие они были двадцать лет тому назад? — не поверила девушка, помещая кулон в разрезе платья. — Тебя, наверное, и на свете-то не было.
— Не помню, — признался я. — Но хочется верить. Здесь всё, как из моего детства.
— Ты туда погляди, — предложила Настя.
Я проследил за её взглядом. На той стороне дороги, за покосившимся штакетником, в глубине неухоженного двора, стояло неказистое двухэтажное здание, похожее на единицу, только перевёрнутую в обратную сторону.
— Боже мой! — вырвалось у меня. — Потрясающе! Как давно я здесь не был?!
— Пойдём, — взяла меня за руку девушка.
— Я зайду туда!.. — кивнул я на школу. — Я там сто лет не был. На минутку?..
— Сейчас лето, и там никого нет. Внутри идёт ремонт, — сообщила Настя.
— Ну и что?! Я только одним глазком!..
— Не стоит. Давай в следующий раз?
— Ладно, — нехотя согласился я.
А мне так захотелось пройтись по широким, гулким коридорам!.. Увидеть доску соревнований с космическими кораблями!.. Взглянуть на стенгазету с карикатурой на Вовку Червякова!.. Таблички на дверях классов «1 А», «1 Б», «1 В» и так до буквы «З».
— Пошли, — повторила Настя. — Это ещё не всё.
Мы не спеша направились дальше, оставляя позади и киоск, и школу.
— Я даже не представляю себе, что ждёт меня впереди, если это ещё не всё, — задумчиво произнёс я.
Настя лишь загадочно улыбнулась.
— Молодые люди! Футляр забыли!.. — раздалось сзади.
— Тьфу ты, чёрт, — выругался я.
Пришлось вернуться.
— Носите на счастье, — пожелала продавщица, протягивая коробочку из сумрака своего помещения.
— Спасибо, — буркнул я, на ходу засовывая футляр в карман.
Мы прошли овощную сетку, затем бакалейную лавку. После неё справа нарисовался гастрономический магазин, за ним дом культуры с памятником великому вождю, ограждённый невысоким металлическим заборчиком. Потом магазин одежды, пивная (с забитыми наглухо дверями), жилые дома в четыре этажа.
Почему я смотрел лишь на противоположную сторону дороги? Не знаю. Что-то внутри подсказывало, вертелось на языке, но никак не могло оформиться в чётко сформулированную фразу. Незаметно мы вышли к черте города. Дальше строений не было. Голая, унылая степь, разливалась на десятки километров. Справа, на небольшой площади стоял полукаменный, полудеревянный кинотеатр. На голубом фоне афиши чётко вырисовывался мужик, колотящий по рубке уходящей под воду подводной лодки.
— Господи! — вскрикнул я. — Это же надо?! «Фантомас разбушевался»! Я ж когда-то так и не попал на эту серию. Мама дала денег в кино и наказала, чтоб долго не задерживался, потому что она точно знает, когда начинается сеанс. Я поверил, и, конечно, испугался, и взял билет на уже идущий фильм, чтоб поскорей вернуться домой и не получить нагоняй. А он оказался как раз тем, который я сто раз видел по телеку. Так обидно было!..
— Бывает, — вздохнув, согласилась девушка.
— Что бывает? — не понял я.
— И так бывает в жизни.
— Не понимаю. Всё, конечно, предугадать невозможно, но как ты узнала, что именно здесь, именно сегодня будет этот фильм?
Настя не ответила, лишь посмотрела на меня долгим грустным взглядом. Молча взяла меня под руку и повела прочь, куда-то влево. Я послушно поплёлся рядом, поминутно оборачиваясь на старый кинотеатр со старой кинолентой моего детства.
— Да прекрати ты оглядываться, — попросила девушка. — Ничего особенного там нет. Этот кинотеатр закрыт уже лет семь, только афиша осталась. Она в нише, повёрнута на север и потому сохранилась так хорошо.
— Печально всё это, — искренне пожалел я и оглянулся в последний раз.
Из распахнувшихся дверей кинотеатра на невысокое крыльцо вышли несколько человек и закурили в ожидании сеанса. Я от удивления открыл рот, но спохватился, решив, что это обыкновенные бомжи, а может, служащие очередной конторы, расположившейся в этом заброшенном здании.
Мы шли вдоль городской черты и молчали, каждый о своём. Я размышлял о превратностях своей судьбы. Что-то гложило меня изнутри, но что именно, разобраться мне никак не удавалось. Настя шла рядом, опустив взгляд. По выражению её лица ничего понять было нельзя. То ли она грустила, то ли принимала какое-то решение.
— Подари мне этот вечер, — вдруг очень тихо попросила она.
— Не вопрос! Я дарю его тебе! — немного наигранно продекламировал я.
— Не паясничай.
— А я и не думал паясничать. Я действительно дарю тебе весь этот вечер. Даже не так. Весь этот день!
— Я не то имела в виду.
— Тогда прошу пардона, — смутился я.
— Пообещай мне, что ты сегодня весь вечер будешь со мной.
— Обещаю.
— Что выполнишь любые мои капризы.
— Не вопрос!.. — легкомысленно пообещал я. — Только…
— Не волнуйся. Я не стану просить у тебя достать луну, или черевички царицы! — улыбнулась Настя. — Всё в пределах возможного.
— Торжественно клянусь! — сообщил я, выпячивая грудь. — Всё, абсолютно всё для тебя, и только для тебя. Хочешь, хоть целый год? Или два?
— Нет. Всю жизнь, — засмеялась она.
— Могу и всю жизнь, — распетушился я.
— Ладно. Не надо. Мне одного вечера будет достаточно, — подвела черту Настя.
— Хорошо. Один, так один, — легко согласился я.
Мы вошли во двор, образованный двумя четырёхэтажными зданиями, расположившимися фасадами один к другому.
— Посмотри налево, — предложила девушка.
Я глянул и обомлел.
— Это же роддом?! — воскликнул я, невольно окидывая внимательным взглядом стройную фигурку моей спутницы.
— Парень! — погрозила она мне пальчиком с накрашенным перламутровым ноготком. — Ты не туда смотришь!
— Гм… — неопределённо промычал я. — Мало ли… Чего только в жизни не бывает?..
— Я тебе!.. — она сделала вид, будто собирается шлёпнуть меня по губам.
— Да чего уж там?.. Мы все свои люди.
— Ты пошлишь.
— Прошу прощения. Я действительно зарвался, — смутился я.
— Ты вон туда глянь! — она указала на четвёртое окно справа в третьем этаже.
— Да вижу я, — ответил я, беря её маленькие ладошки в свои лапищи. — Зачем ты меня сюда привела?
— Честно?
— Конечно.
— Не скажу.
— Тогда мне придётся тебя пытать, — зловещим голосом предупредил я, притягивая её к себе.
— Начинай, — прошептала она, не сопротивляясь.
— Что? Прям здесь?
— А ты боишься свидетелей? — хитро улыбнулась она.
— Нет. Я никого не боюсь.
— Даже тех, кто подглядывает с третьего этажа?
— Только тебя!.. Немножко!..
Я невольно взглянул на четвёртое окно. Сознание услужливо подсунуло видение женщины с каким-то свёртком на руках. Я мотнул головой. В окне никого не было.
— А ты не бойся, не укушу!.. Ну?! Смелее же, сэр рыцарь!..
— Никого там нет, — твёрдо ответил я.
В этот момент мне безумно захотелось обнять её и целовать, целовать, целовать!.. До одури, до потери сознания, до отсутствия воздуха в лёгких!.. До помрачения рассудка!.. Растворить её в себе и там оставить на века!.. Целовать до безумия эти дразнящие глаза, улыбающиеся губки, задиристый носик… Я пересилил себя, вздохнул и с сожалением отпустил девушку.
— Испугался, — рассмеялась она.
— Да нет. Просто я обещал выполнять капризы одной весьма привлекательной барышни, а не пытать её.
— А может быть зря? — прищурилась она.
— Может и зря, — ещё раз вздохнул я.
— Ладно. Пошли, — предложила она и, как бы спохватившись, добавила: — Только никаких вопросов. Пока…
— Понял, — уныло промямлил я, уже догадываясь об опрометчивости данного обещания.
Мы шли по параллельной улице. Слева возвышались четырёхэтажные жилые строения, справа тянулись полуразвалившиеся бараки и пустыри. Среди всего этого, как бы заполняя пустоту, возник высокий некрашеный забор с тремя рядами колючей проволоки и вышками по углам. Щелей практически не было, а потому разглядеть что-либо в глубине не представлялось возможным. Забор закончился так же неожиданно, как и начался. Бараков и сараев постепенно становилось меньше, строения приняли более жилой вид. Многоэтажные здания сменились двух и трёх этажными бревенчатыми домами. Неожиданно справа вынырнуло каменное творение рук человечьих с высокими и в то же время узкими, стрельчатыми окнами. Вскоре выяснилось, что это обычный магазин с многообещающей вывеской «Молочные изделия». Под самым фронтоном чётко проявлялись закрашенные буквы: «баня». Я усмехнулся. Опять что-то невероятно знакомое мелькнуло глубоко в душе и тут же исчезло, нырнуло обратно в недра подсознания. За магазином оказался овраг. Я глянул вперёд, на дорогу, и замер на полушаге. Там был мост!.. Сквозь трубу, проложенную под ним, нёс свои воды небольшой ручей. Теперь уж явно что-то до боли знакомое увиделось мне в этой картине. Как будто я её видел, давно, очень давно, но чуть-чуть иначе!.. Под другим ракурсом, что ли?..
— А вот и такси, — послышался голосок Насти.
Я обернулся. У обочины дороги стояла машина с шашечками на дверце. Откуда она взялась?! Девушка уже устраивалась на заднем сиденье. Я полез следом.
— Что с тобой? — спросила Настя, когда машина тронулась.
— Ничего, — попробовал я уйти от ответа.
— Ты так побледнел. Что-то стряслось?
Она осторожно коснулась моего лба.
— Температуры нет в виду отсутствия тела, — глупо пошутил я.
— Тебе со мной плохо, — вдруг сделала вывод она.
— Да нет. Просто этот мост!.. Вообще вся обстановка какая-то ностальгическая, что ли?.. Такое ощущение, что всё это я вроде бы как будто бы видел, а может, и нет. Внутри как-то неуютно, — признался я.
Девушка долго, очень долго смотрела мне в глаза. Потом отвела взгляд, глубоко вздохнула и предложила.
— Давай покатаемся?
Солнце уже почти скрылось за горизонтом, когда мы подъехали к Настиному дому. У калитки нас поджидал громадный пёс со странной кличкой Барстак.
— Здорово, Барс! — приветствовал я пса.
Тот радостно завилял хвостом.
— Смотри, отвалится, будешь так мотать, — усмехнулся я.
— Признаёт хозяина, — как-то загадочно улыбнулась Настя.
— Скорее хозяйку, — поправил я.
— Хм!.. — с сомнением поджала губки девушка.
Мы вошли в дом. Пересекли летнюю веранду, прошли в прихожую, оттуда в гостиную.
— Располагайся, — предложила Настя, пристраивая свою сумочку на серванте.
— А ты куда?
— На кухню, куда же ещё.
— Я с тобой.
— Зачем?
— Помогать! Зачем же ещё?! — искренне удивился я.
— Тогда пошли. Возьми корм, и накорми Барстака.
Мне нравился этот громадный, совершенно не злой, весёлый и доброжелательный пёс. Навалив полную миску сухого корма, я прихватил кувшин с водой и вышел во двор. Пёс радостно запрыгал вокруг.
— Погоди, дурашка, — приговаривал я. — Не торопись. Получи удовольствие.
Но пёс меня не слушал. Он с жадностью набросился на еду. Я немного постоял, поглазел, как собака лихо управляется со своим ужином, и вошёл в дом.
— Проходи в гостиную, — послышался откуда-то из глубины дома голос Насти.
Я последовал данной команде. Небольшой стол был накрыт ослепительно белой скатертью. Посреди красовалась бутылка коллекционного шампанского. Рядом пристроились два хрустальных фужера работы явно не современных мастеров. Дорогущая коробка конфет была перевязана ленточкой со свадебной символикой. Китайская ваза была доверху наполнена кусочками чёрного шоколада. Чуть в стороне на журнальном столике подле вазы с кроваво-красными розами лежал футляр с обручальным кольцом.
— Ни фига себе!!! — только и смог выразиться я.
— Что-то не так? — спросила Настя, входя в зал.
— Ты бы кольцо спрятала. Родители заругают. Не дай Бог потеряешь!..
— Не потеряю. Это моё кольцо.
— Чего?! — изумился я, поворачиваясь к девушке.
И обалдел. На ней было белое платье невесты, что-то наподобие фаты и венок из живых цветов. В ушах горели алмазами золотые старинные серёжки, которые ей передала по наследству прабабка, когда мать Насти сообщила родственникам о своей беременности. На груди красовался, подаренный мною несколько часов назад, кулон.
— Что за маскарад? — растерялся я.
— Открой шампанское, — не ответила девушка.
Ужасно ненавижу открывать шампанское. Но делать было нечего. Взяв бутылку в руки, принялся осторожно снимать металлическую оплётку. Вскоре шипящая влага наполнила фужеры, вздымаясь бело-розовой пенной шапкой.
— Давай выпьем за нас! За наше маленькое, но бесподобно прекрасное счастье! За наш вечный вечер! — она подняла бокал. — Замри мгновенье! Останови безумный бег свой, безжалостное время!
Я оторопело смотрел на неё, ничегошеньки не понимая.
— Ну?! — поторопила она. — Или ты отказываешься от своего обещания?
Она деликатно назвала мою клятву обещанием. Я вздрогнул.
— Настя! Я ничего не понимаю. Ты можешь объяснить? — умоляющим голосом, попросил я. — Происходит что-то невероятное! Исключающее всякую попытку понять хоть что-либо!.. То ли рушится мир, толи создаётся новый?! Или я просто схожу сума?..
— Сначала давай выпьем, а потом и поговорим, — улыбнулась она, касаясь краем своего бокала моего фужера.
Я поднял благородный хрусталь.
— Настенька, я позволю себе всё-таки добавить к твоему зашифрованному тосту пару своих неуклюжих слов. За тебя! За твоё счастье!
— Нет. Я сказала, за наше счастье! Наше мимолётное, но такое прекрасное счастье!
Я не стал спорить, и выпил. Девушка лишь пригубила, но опускать фужер на стол не торопилась.
— Несправедливо как-то получается, — заметил её хитрость я. — Если за счастье, то зачем оставлять вино на слёзы?
Она приподняла бокал и посмотрела сквозь него на свет. Рубиновая жидкость искрилась, играла красками.
— Ты прав. Кому нужны лишние кровавые слёзы. Их и так в этом мире предостаточно, — и, не отрываясь, осушила фужер.
— Ого! — восхитился я. — Ты, как заправский…
— Ну, договаривай.
— Лихо ты, — нашёлся я.
— Выкрутился, — усмехнулась Настя.
— Точно, — согласился я. — Как неверная жена.
— Или муж? — уточнила она.
— Нет. Мужья всегда верные.
— Позвольте, не согласится с вашим утверждением. — И не давая возможности возразить, распорядилась: — Коробку развяжи.
— Зачем? — не понял я.
— Как зачем? — удивилась она. — Есть!..
— Но шоколада полная ваза!..
— Ну и что? Конфеты не помешают.
— Но они перевязаны свадебной лентой. Ты, наверное, кому-то в подарок купила?
— Нет, — отрицательно качнулся венок.
— Может, твои родители купили? — предположил я.
— Это наши конфеты.
Я с нарастающим беспокойством посмотрел ей в глаза. Там горели озорные огоньки, и где-то глубоко-глубоко спряталась едва заметная печаль.
— Настя, я тебя не понимаю, — уже не скрывая тревоги, вымолвил я. — К чему этот маскарад? Что всё это значит? Могу я хоть это знать?
— Конечно, можешь. Но, ведь ты и без моих объяснений уже догадался?! — ободряюще улыбнулась девушка.
— Не понимаю. Честное слово, не понимаю!!! Кто жених? Я его знаю?
— Конечно, знаешь!.. — весело рассмеялась девушка.
— Может, всё-таки объяснишь? — начал терять терпение я.
— Ты хочешь услышать? Пожалуйста. У меня сегодня свадьба. Точнее, у нас!..
— Что? С кем?! — изумился я.
— Наша, конечно. А ты не понял?
— Наша??? Со мной???
— А ты видишь тут кого-то другого?
— Но?!
— У тебя есть возражения?
— Мм-м-м-м-м!
— Я понимаю, что ты потерял дар речи. Но, всё же, постарайся оформить своё восхищение в более приемлемую форму!.. — засмеялась она.
— Прости, но я не понимаю?! Совсем ничего не понимаю! — растерялся я.
— Попробую объяснить. Постарайся понять, что мне не нужны общепринятые обряды. Я не нуждаюсь в шумных застольях с полновесной попойкой. Для меня отсутствие штампа в паспорте не смертельно. Мне достаточно того, что я люблю тебя, и большего не надо. Конечно, мне, как всякой женщине, хочется всегда быть рядом с любимым, но я ведь всё понимаю… Это невозможно. Молчи!.. — предотвратила она мою попытку возразить. — Я ещё не всё сказала. Ты же сам хотел. Я знаю. Я многое знаю. Знаю, что ты уедешь и никогда, никогда в жизни больше сюда не вернёшься. Ты станешь учёным. Большим учёным. Вернее, будешь на пути к этому. Однако тебя всегда будет тянуть сюда. Именно поэтому я сегодня целый день водила тебя по городу, показывала все те места, о которых ты мне когда-то рассказывал. Места, где мы были вместе. Чтоб этот вечер навеки запомнился тебе как самый счастливый, самый лучший миг в твоей и моей жизни. Чтобы спустя годы, вспоминая этот город, ты видел его перед глазами таким ярким, каким только может быть воспоминание. Настолько живым, что реальность смешается с воображением. Твои любимые места!.. Наши места!.. Некоторые ты заметил, а некоторые пропустил. По этим приметам и некоторым другим, я поняла, ты никого ещё не любишь!.. В тебе ещё не проснулась тяга к любви. Ты ещё не задумался, что это такое.
— С чего ты это взяла?! — всё-таки вставил я свои пять копеек.
— Ты даже не обратил внимания на пожарку, куда мы на переменках бегали пить бесплатную газировку. Я тогда не доставала до проёма, где мыли и наливали стаканы, не говоря уже о кнопке, а ты мне наливал. Мне это так нравилось!.. Она так забавно шипела!.. И фырчала, когда заканчивалась. Я пила и пила, а ты всё наливал и наливал. Пока мы не опаздывали на урок. А потом тебя ругали за то, что поишь младшеклассников без всякой меры, до одури. Для тебя киоск с парфюмерией оказался значительней хлебного магазина, где ты покупал мне пирожные и такие вкусные десятикопеечные коржики. Помнишь, там был торт «сказка»? На нём красовались шоколадные фигурки медведей и полянка грибов. Ты так мечтал купить его и угостить меня. Но он был таким дорогим, что всех талонов на завтрак и обед даже за целый год не хватило бы. Летом ты собрался заработать на него, но!.. Детский труд в нашей стране запрещён. — Она грустно улыбнулась своим воспоминаниям. — Ты не заметил каток, вернее, место, где обычно на зиму заливают его. А ведь там мы впервые поцеловались. Шутя, конечно, но это для тебя, а для меня всё уже тогда было очень серьёзно. Ты даже не взглянул на горку, с которой я свалилась и сломала ногу. Ты нёс меня на руках домой, так как у тебя не было денег на такси, а скорую ты не догадался вызвать. А ведь мне тогда было уже тринадцать. И ничего я не ломала. И упала специально. Мне так хотелось, чтобы ты взял меня на руки!.. Этот маленький обман ты так до сих пор и не раскусил. Ты даже не узнал здание новой школы, где мы заканчивали старшие классы. А ведь именно там, в музее, когда ты мастерил кремль, мы поцеловались во второй раз. Тебе тогда это понравилось, и ты позже несколько раз пытался подстроить так, чтобы в играх нам выпало опять целоваться. Ты смотрел совсем в другую сторону, когда мы проезжали мимо открытого стадиона, где тебя сбила машина, когда мы катались на великах наперегонки. Я тогда страшно испугалась и пообещала целовать тебя по твоему желанию в любое время, когда захочешь. К чести сказать, ты ни разу так и не воспользовался моей клятвой.
— Настя, но ведь всё это детство! Обыкновенное детство, ни к чему не обязывающее! — чуть не взмолился я.
— Для кого детство, а для кого жизнь, — очень серьёзно констатировала девушка.
— И всё равно, я тебя не понимаю. Зачем всё это? — указал я на стол.
— А это я так решила. Моя свадьба будет именно такой. В ней не будет стандартных столов, ломящихся от яств, бочек вина и водки, дурацкой современной музыки, пьяных гостей, никого, кроме нас двоих. Нам никто больше не нужен. Или ты не согласен? — она испытующе посмотрела мне в глаза.
Я растерянно захлопал ресницами. Эта умная девчонка догадалась, неизвестно как, но догадалась, что давно, очень давно является ко мне в эротических снах. Что я буквально грежу, точнее сказать грезил до некоторых пор, провести с ней ночь, или несколько. Но это было давно. С тех пор у меня появились какие никакие, но понятия о чести. Я не мог, как многие, просто так переспать с кем угодно. Заплатить шлюхе и воспользоваться её услугами — для меня было омерзительно, унизительно. Мне это было противно. Всё должно было произойти по обоюдному согласию, безо всякого принуждения, денежных вознаграждений и обольщения. Но это относилось только к обычным женщинам, а эта девушка выпадала из общего списка. Любовь, в моём представлении, казалась чем-то возвышенным. А сексуальные домогательства к прекрасному полу выглядели кощунством, осквернением самого святого. К Насте это относилось в полной мере. Она была моим другом, настоящим и единственным. Я почти боготворил её. Всё земное казалось низменным по отношению к ней. Её же предложение выходило за рамки моих представлений о дружбе. Подобное не могло посетить моей головы, для него там просто не было места. Проще говоря, это было предательство!.. Я не мог, не имел право предавать. Для меня предательство — это смерть!.. То, что можно было с другими, противоречило сегодняшним событиям. Мой друг предлагал мне изменить ему. Поменять приоритеты!.. Перевернуть представление о жизни, о мире, о любви!.. Изменить себя!.. Но это было выше моего понимания!.. Выше моих сил!.. И я попытался объяснить девушке своё положение.
— Понимаешь, — начал я. — Мне трудно облечь в слова то, что я чувствую и понимаю. Но я попробую. Я, правда, не знаю, не могу сказать, люблю тебя или нет. Я этого не понимаю. Не понимаю, как это может быть?! Мне с тобой действительно хорошо. Есть о чём поговорить, повеселиться. Мне без тебя скучно. С другой стороны как-то неуютно. Я боюсь, вернее, опасаюсь твоего мнения. Без него или, точнее, без совместного обсуждения становится неловко что-либо предпринимать. Мне приятно тебя касаться, но увидеть тебя обнажённой для меня кощунство. Да, одно время я даже мечтал, просто жаждал переспать с тобой. Но к счастью, мне попались хорошие книги, и я многое понял, переоценил. Я много, очень много читал, думал и думал… Переосмысливал свои поступки, свои чувства, своё видение жизни. Именно тогда я осознал, что ты мой друг, и предать тебя я не могу. Я не хочу врать, да, ты желанна, но!.. Всё как-то сразу опошляется, стоит лишь мне на миг представить всё это!.. Ты не такая, как все!.. И в то же время я понимаю, что ты женщина, и что тебе, как впрочем, и мне, не чуждо всё человеческое. Это как раз и не укладывается в моей дурной голове!.. Мне кажется, что стоит лишь увидеть тебя обнажённой, и завеса таинственности исчезнет!.. Ты станешь такой, как все, а я этого не хочу. Мне не нужны разгадки!.. Я боюсь потерять тебя такой бессмысленной ценой!..
— Не уподобляйся Блоку, — коротко вздохнула девушка.
— Увы, я не Блок. Даже близко не похож. Зато я много об этом размышлял, но!..
— Давай выпьем, — перебила она меня.
Я разлил шампанское по фужерам. Настя взяла из вазочки по кусочку шоколада и бросила их в бокалы.
— Видишь, как быстро кружится кубик шоколада? — спросила она, рассматривая на свет вино. — То стремительно взмывает ввысь, то, отяжелев от сытости, камнем падает вниз. Но восходящие потоки подхватывают его, не позволяя замереть в неподвижности, и всё начинается сначала. Жизнь в движении!.. Однако с каждым подъёмом и падением кубик истончается, тает.
— Вижу.
— Вот так и наша жизнь. Она постоянно движется. Движется с ускорением. То, взлетая, то опадая. При взлёте мы учимся, а падение означает, что урок не пройден, экзамен не принят. И чем дольше это продолжается, тем меньше шансов остаётся. Истощается энергетический запас. Всё имеет своё начало и конец. Главное вовремя понять, осознать себя, свои поступки. И чем раньше это произойдёт, тем больше шансов не ошибиться. Но участь плитки шоколада предрешена. Она не может покинуть среду, в которую её бросили. Она может только раствориться в ней. Подавляющее большинство людей довольствуются участью плитки шоколада в шампанском. Но у человека есть шанс. И он даётся только один раз в жизни. Разорвать замкнутый круг!.. Вырваться на свободу!.. Полюбить и понять, что любишь. Любишь по-настоящему!.. Любишь бескорыстно, безответно, не требуя ничего взамен, кроме дозволения любить!.. Любишь, потому, что любишь!.. И этим всё сказано!.. Вот он, истинный смысл жизни на матушке-земле — _Л_Ю_Б_И_Т_Ь_!.. Ты понял?! Я поняла!.. Может быть, это положение длилось бы ещё долго, но ты уезжаешь, уезжаешь навсегда. Мы с тобой больше никогда в жизни не встретимся. Никогда!.. Понимаешь?.. Н_и_к_о_г_д_а_!
— Ну, ты преувеличиваешь. Откуда ты можешь знать?.. В нашей жизни всё знает лишь господь Бог. Да и то я сомневаюсь, чтобы он интересовался судьбой каких-то двух человеческих особей. У него и без нас забот хватает.
— Дурачок ты, — без обиды сказала девушка. — Я душой чувствую. Сердцем. Мне не нужно знать, чего там думает Творец, потому что он наделил меня сердцем, любящим сердцем, которое никогда не ошибается. Знание — это жизнь. А жизнь нельзя уместить ни в какие рамки.
— Ты, как Кассандра, пророчишь беду, — грустно улыбнулся я.
— Увы. Я не пророчу. Я просто знаю. Можешь верить, а можешь не верить. Пройдёт немного времени, и мы с тобой окажемся в разных странах, за тремя границами. И вспоминать меня ты будешь, лишь сравнивая с другими женщинами. Признавая моё, не только первенство, но и превосходство перед ними. Однако вернуться ты и не подумаешь. И я не осуждаю тебя за это. Я осознаю, что ты сейчас меня не понимаешь. Ты мне и веришь и не веришь. Я, как и ты, не желаю прибегать к насилию, не обрекаю тебя на предательство. В твоём понимании, конечно!.. Решай сам, верить мне или нет. Только помни, это не только мой, но и твой, шанс!..
— А как же?.. — я смутился, и, видимо, покраснел.
— Честь?! — договорила она.
— Да!.. Ведь это!..
— Это для вас, мужчин, честь имеет, вернее, имела, огромное значение. Мы, женщины, относимся к этому проще. Особенно в последнее время. Не за горами времена, когда честь будет не в чести, — она саркастически усмехнулась игре слов. — Женщины любят душой, мужчины телом… — Она вздохнула. — Когда-то давно девичья честь была наделена огромным значением. Нынче девчонки торопятся избавиться от неё, как от помехи. Может быть, в будущем всё вернётся на круги своя, не знаю, но сейчас это не имеет никакого значения. Однако для тебя, как впрочем, и для меня, это очень значимый момент. Может быть, для меня даже больше, но не будем уподобляться базарным торговкам, сравнивая несравнимое. Наши оценки разные. Так вот, я приняла решение и оно бесповоротно. Я беру всю ответственность за свой поступок на себя. И это моё решение. Ты лишь можешь присоединиться к нему. В одной умной книжке я прочла: «Причина страданий девственницы в ней самой, что ей надо проверить, действительно ли она уверена теперь в правильности того пути целомудрия, который сама — добровольно избрала. Что надо для себя ясно решить вопрос, идёт ли она путём радостной любви, желая найти освобождение. Или она избрала целомудрие только лишь потому, что любимый не может быть ей мужем? Если девушка идёт путём отречения и отказа, ограничения и отрицания вместо утверждения жизни, где любя побеждают и творят в радости, — она не дойдёт туда, где сможет слиться в труде и творчестве со своим возлюбленным». Решай.
— Мм-м-мм!.. — попытался возразить я.
— Не мычи! — улыбнулась девушка. — Тебе это не к лицу.
— Но ты не оставляешь мне выбора! Так нельзя! — с трудом выдавил я.
— Право выбора всегда есть. Ты можешь уйти. Я тебя не держу. Но если ты понял хоть десятую долю того, чего я тут тебе наговорила, ты подумаешь. Очень хорошо подумаешь. Ведь уйти — не есть решение возникшей проблемы.
— Ты считаешь это проблемой?
— Нет. Ты не понял. Проблема в тебе самом. Твои барьеры, твоё искажённое представление о мире. Твои нравственные нормы и есть твоя проблема. Едкий яд условностей, овладевающий людьми благодаря средствам массовой информации, теперь уже не является привилегией только больших городов, как шелуха именно тех толп народа и его суеты, среди которых живёт человек, ищущий раскрепощения. Не надо путаться в понятиях. Не то важно, что ты ищешь, но важно, чего ты ищешь и как ты ищешь. Я просто знаю, что у меня, как и у тебя, больше никогда в жизни подобного не случится. Это наш единственный шанс. Я не знаю, что меня толкает на этот поступок, но я точно знаю, что он правильный и единственно верный. Последний в этой жизни… И я не знаю!.. Не нахожу больше доводов!.. Доказательств своей правоты. У меня остаётся лишь один, единственный способ убедить тебя.
— Но почему обязательно нужен… Нужна!..
— Ты хочешь сказать постель? Секс?
— Да.
— А как тебе ещё можно объяснить то, что видно невооружённым глазом любому прохожему?..
— Но-о!..
— Это последнее, что у меня осталось. Потом будет только время. Только оно сможет растолковать тебе то, чего я не сумела объяснить и чего ты не сумел понять сегодня.
— А если всё-таки смогу?
— Тогда это будет чудо! Настоящее чудо!!! И я не осмелюсь даже предположить, что случится после?..
— То есть?!
— Не спрашивай. Я не смогу тебе ответить. У меня нет таких слов!..
— Но ведь это животный инстинкт!!! — наконец-то разродился я.
— Не думаю. Наверное, это всё же естественное состояние двух любящих сердец. Доступный и понятный каждому живущему на земле, не требующий никаких дополнительных объяснений, поступок. Что-то вроде последней стадии. Финиш всему. Результатом обычно является рождение ребёнка. Но что-то мне подсказывает, что это есть последний акт определения двух половинок одного целого. Я не могу тебе объяснить всего, потому что сама в этом ещё не разобралась, но я верю всевышнему. Он не ошибается.
— А ты?.. Ты уверена, что не ошибаешься?
— Абсолютно. И доказательством этому будет сегодняшняя ночь.
— Настенька. Прости, но ведь тебе ещё и восемнадцати нет, — сделал я последнюю неуклюжую попытку понять происходящее.
— И что? — не поняла девушка.
— Ты говоришь, как умудрённая жизнью женщина. У тебя вся жизнь впереди. Ты ещё встретишь своего суженого. Как ты ему в глаза смотреть будешь? Что ты детям своим скажешь?
— Ну, — усмехнулась она. — Детям об этом знать нет никакой надобности. А мужа или кого-либо ещё у меня просто-напросто никогда не будет. Все мужчины земли мне без надобности. Мне нужен только один. И этот один — ты! Пойми, ты будешь первым и единственным. Мне больше никто, поверь, никто не нужен.
— Зачем ты обрекаешь себя на такое жуткое испытание?! — ужаснулся я.
— Потому что это и есть цель моей жизни. Мой урок на этой земле. Моё понимание любви. Самая большая ценность. И пусть тебя не мучают угрызения совести. Я знаю, что сегодня я невеста, завтра — не поймёшь кто: то ли жена, то ли вдова, а послезавтра — мать одна ночка. Знаю!.. Знаю, что будут злословить. Знаю, что будут поливать грязью, но я к этому готова. Я сознательно иду на это. Иду ради высшей любви.
— А если всё-таки ошибёшься?!
— Не ошибусь, — покачала головкой девушка.
— Не понимаю, — искренне пожаловался я.
— А ты и не пробуй. Твоё время понимания любви ещё не пришло. Твой путь — для людей, для толпы, среди неизменной суеты. Не ищи мест уединения и отдохновения. Не думай, что дух художника-мыслителя — а истинный художник всегда таков — зависит от его физического или материального благополучия. Не соки тела и земных благ питают дух творящего. Только проникая в великую тайну любви, может постичь человек, как раскрывается в его духе тот или иной аспект Любви, в нём живущей.
Я смотрел на эту удивительную девчонку и думал, какой же я всё-таки дурак. Как мне далеко до её понимания жизни. До её искажённого представления любви. Или не искажённого?!
— Я тебя не понимаю, но я верю тебе. Это трудно — поверить в то, что ты говоришь, но у меня нет другого выбора. Либо верить, либо не верить. Совершить или не совершить непоправимую ошибку или, наоборот, чудо. Пусть жизнь рассудит. Я верю другу — и это главное!..
— Спасибо, — тихо, очень тихо поблагодарила Настенька.
Она подошла ко мне, положила свои тонкие руки пианистки мне на плечи, заглянула в глаза.
— Я люблю тебя, только тебя одного! И клянусь любить до конца дней своих! — она слегка приподнялась на цыпочки, и мы поцеловались.
Отпустив девушку из своих неуклюжих объятий, я повернулся к столу и разлил остатки шампанского.
— Значит, и в церковь на чужое венчание ты меня специально водила?
— Да, — призналась она. — Это было тайное венчание.
— Странно всё это, — пожевал я губами.
— Ты не волнуйся. Тебя это ни к чему не обязывает, — поспешила успокоить мою совесть девушка.
— Ты за мою совесть не беспокойся. Ответственность должна быть обоюдной. Ты приняла решение, сообщила о нём мне, и я тоже приму своё. Оно для меня очень, очень трудное.
— Будет ли мне дозволено ознакомиться с ним? — опустив взгляд, осторожно поинтересовалась девушка.
— Настенька, позволь этот тост поднять за тебя! За твою непоколебимую веру в любовь! Ту, в которую веришь ты. Я очень надеюсь, что смогу тебя понять. Пусть не сейчас, пусть завтра, послезавтра, но обязательно понять. И тогда я тебя, во что бы то ни стало, разыщу. Честное слово, разыщу! Чего бы это мне не стоило. Веришь?
— Верю, — ответила Настенька, поднимая бокал. — Но позволь всё же выпить не за меня, а за настоящую, вечную любовь! За нас!!!
Мы стояли у ночного окна, слившись друг с другом в нежном объятии. Слегка наклонившись, я извлёк из футлярчика обручальное кольцо и надел его на безымянный пальчик самой прекрасной, самой милой, самой удивительной девушки во вселенной!!!
— Жаль, что для меня нет кольца, — посетовал я.
— Ты ошибаешься. Ты очень сильно ошибаешься, так как твоё кольцо отныне будет с тобой. Всегда, где бы ты ни был, чего бы ты не делал. Только поймёшь ты это не сегодня.
— Спасибо тебе, милое моё сердечко! — поблагодарил я, целуя девушку.
— Помнишь, как в песне поётся? — спросила Настенька, и, не дожидаясь ответа, тихо-тихо запела:
«Будут звёзды вам казаться близкими.
Будет в сердце музыка весенняя.
А ещё неплохо, коль окажется
Первая любовь — она последняя».
И звёзды приблизились, опустились на землю и вошли в наш дом, в свадебную комнату, навсегда поселившись в глазах Девушки из Вечности!!!
«Добрый сказочник много видывал,
Тот, что первую сказку выдумал.
И когда нам тяжело в были-небыли,
Подставляют нам крыло гуси-лебеди».