Сад принцессы Сульдрун

Глава 23

Большой центральный зал замка Санк простирался от парадной гостиной на западном конце до комнаты отдыха для приезжих дам на восточном. По всей длине зала узкие высокие проходы в противоположной главному входу стене вели в различные помещения поменьше, в том числе в Хранилище, где находилась коллекция редкостей, почетных наград династии, боевых трофеев и ростров вражеских кораблей, захваченных в море, – священные для ска предметы почитания. На полках лежали рукописные книги в кожаных переплетах и свитки берестяных грамот. На одной обширной стене висели портреты предков, выжженные раскаленной докрасна иглой на панелях из отбеленной березы и покрытые лаком. Эта техника изображения не менялась веками – черты лица вождя ска чуть ли не ледникового периода оставались такими же четкими, как портрет герцога Лухалькса, законченный пять лет тому назад.

В боковых нишах у входа Хранилище сторожили два сфинкса, высеченных из черного диорита, – так называемые «тронны», древние фетиши династии Лухалькса. Еженедельно Эйлас должен был мыть этих идолов раствором сока молочая в теплой воде.

За два часа до полудня Эйлас начисто вымыл обоих сфинксов и теперь протирал их насухо мягкой тканью. Из центрального зала в Хранилище спешила леди Татцель, стройная и гибкая, в длинном темно-зеленом платье. Черные волосы слегка покачивались по сторонам ее сосредоточенного лица. Она не заметила Эйласа, оставив после себя едва уловимый цветочный аромат, напоминавший о влажных травах первобытной Норвегии.

Через несколько минут Татцель уже возвращалась. Проходя мимо Эйласа, она задержалась, вернулась на несколько шагов, остановилась и внимательно рассмотрела его с головы до ног.

Эйлас поднял голову, взглянул на нее, нахмурился и вернулся к работе.

Удовлетворив любопытство, Татцель повернулась, чтобы уйти, но сперва проговорила – самым бесцветным тоном:

– У тебя светло-коричневые волосы, как у кельта. Но черты лица тоньше.

Эйлас снова поднял глаза:

– Я тройс.

Татцель не торопилась уходить:

– Тройс, кельт – кто бы ты ни был, больше не позволяй себе дикие выходки. Упрямых рабов холостят.

Эйлас прекратил протирать сфинкса; тяжелая, горячая волна возмущения заставила его опустить руки. Медленно выпрямившись и глубоко вздохнув, он сумел говорить достаточно сдержанно:

– Вы обращаетесь не к рабу. Я происхожу из благородной тройской семьи и теперь нахожусь в плену у шайки бандитов.

Уголки губ Татцель опустились; она снова повернулась, чтобы уйти, и снова задержалась:

– Мир научил нас ярости; если бы это было не так, мы все еще жили бы по берегам норвежских фьордов. Если бы ты был одним из нас, ты тоже считал бы всех остальных врагами или рабами; больше никого в мире нет. Такова природа вещей, и тебе остается только смириться.

– Взгляните на меня, – возразил Эйлас. – Разве я похож на человека, способного смириться?

– Тебя уже подчинили.

– Я подчиняюсь сегодня, чтобы завтра привести сюда тройскую армию и не оставить от замка Санк камня на камне! После этого вам придется руководствоваться другой логикой.

Татцель рассмеялась, вскинула голову и вышла в центральный зал.

Позже, в кладовой, Эйлас столкнулся с Ейном.

– Оставаться в замке Санк становится неудобно, – заметил Эйлас. – Если я не исправлюсь, меня охолостят.

– Будь уверен, Альвикс уже выбирает нож.

– В таком случае пора уходить.

Ейн огляделся по сторонам – вокруг никого не было:

– Всегда готов, если бы не псы.

– Псов можно одурачить. Проблема в том, чтобы Киприан не заметил нашего отсутствия, пока мы не доберемся до реки.

– Река не собьет ищеек со следа.

– Если я смогу уйти из замка, я смогу уйти от собак.

Ейн погладил подбородок:

– Я подумаю, что можно сделать с Киприаном.

За ужином Ейн сказал:

– Есть способ незаметно смыться из замка. Но придется взять с собой еще одного.

– Кого?

– Его зовут Каргус. Он помогает повару на кухне.

– Ему можно доверять?

– Не больше и не меньше, чем мне или тебе. Так как насчет собак?

– Нужно будет провести полчаса в сарае плотника.

– Завтра в полдень там будет пусто. Идет Киприан – нос в баланду!

Каргус был немногим выше Ейна, но, в отличие от Ейна, сделанного из жил и длинных костей, Каргус весь бугрился мышцами. Шея его толщиной превосходила массивные бицепсы. Черноволосый, почти наголо обритый, Каргус поглядывал маленькими черными глазами из-под мохнатых черных бровей. На кухонном дворе он поведал Эйласу и Ейну следующее:

– Я набрал кварту поганок, их называют «волчьей отравой». Они слегка ядовиты, но обычно не смертельны. Сегодня у нас на ужин суп с поганками и мясные пирожки с поганками. Ночью у всех в замке Санк будут бурчать животы. Повара обвинят в том, что он использовал подгнившее мясо.

– Если бы ты еще мог отравить собак, мы бы ушли отсюда не торопясь и посвистывая, – проворчал Ейн.

– Удачная мысль, но у меня нет доступа к псарне.

За ужином Ейн и Эйлас ограничились хлебом и квашеной капустой, с удовольствием наблюдая за тем, как Киприан поглощает две миски супа.

Наутро, как и предсказывал Каргус, у обитателей замка разболелись животы; наблюдались и другие разнообразные симптомы: озноб, тошнота, жар, галлюцинации и звон в ушах.

Каргус явился в кладовую – там, положив взмокшую голову на стол и дрожа всем телом, сидел Киприан.

– Почему никто ничего не делает? – заорал Каргус. – Поварята отказываются пальцем о палец ударить, а у меня все корзины переполнены мусором!

– Выноси мусор сам! – застонал Киприан. – Я не могу заниматься ерундой. Мне плохо – ох как мне плохо!

– Я повар, а не судомойка. Эй, вы! – Каргус подозвал слонявшихся поблизости Эйласа и Ейна. – Вы, по крайней мере, еще можете ногами передвигать. Опорожните корзины и поторопитесь!

– Еще чего! – огрызнулся Ейн. – Ты сам на ногах, у тебя руки не отвалятся.

Каргус повернулся к Киприану:

– От мусора нужно избавиться, вся кухня воняет! Прикажите его вынести, или я пойду жаловаться к Имбодену и спугну его с ночного горшка!

Киприан вяло махнул рукой в направлении Эйласа и Ейна:

– Пойдите вынесите чертов мусор. На четвереньках, ползком – как хотите, только оставьте меня в покое!

Эйлас, Ейн и Каргус сложили мусор в мешки и направились к свалке, захватив предварительно приготовленные продолговатые свертки. Избавившись от мешков, они побежали трусцой вдоль поросли кустарника, служившей достаточным прикрытием.

В полумиле к востоку от замка они перевалили через холм и, оказавшись там, где из замка их уже нельзя было заметить, побежали гораздо быстрее на юго-восток, далеко обогнув лесопилку. Они бежали, пока не выдохлись, после чего пошли шагом, потом снова побежали – не прошло и часа, как они уже стояли на берегу реки Малькиш.

Здесь река широко разливалась, хотя выше по течению ревела перекатами по крутым горным ущельям, а ближе к морю снова сужалась, перегороженная бурными порогами – там погибло множество беглых скалингов, утонувших или разбившихся о скалы. Не раздумывая ни минуты, Эйлас, Ейн и Каргус бросились в реку и перешли ее по грудь в воде, удерживая свертки над головой. Приближаясь к другому берегу, они задержались, чтобы получше рассмотреть окрестности.

Рядом не было ничего, что послужило бы их целям; они двинулись вброд выше по течению, пока не нашли на берегу небольшую отмель, покрытую плотной галькой, – над ней поднимался пологий травяной склон. Беглецы достали из свертков предметы, заранее изготовленные Эйласом и Ейном в плотницкой мастерской: короткие ходули с надежно закрепленными на концах соломенными подушками.

Оставаясь в воде, они надели ходули, после чего все трое выбрались на берег, стараясь не наследить на гальке, и поднялись по травяному склону. Широкие соломенные подушки не оставляли на траве вмятин и запаха, способного привлечь внимание ищеек.

Целый час они ковыляли на ходулях. Когда им встретился ручей, они зашли в него и сняли ходули, чтобы передохнуть. Затем они снова надели ходули – обученные псы, не обнаружив след у реки, могли бегать кругами все большего радиуса.

Еще час они поднимались на ходулях по пологому склону, поросшему редкими чахлыми сосенками там, где в углублениях скопилась тощая красноватая почва. Эти места были непригодны для сельского хозяйства – немногие крестьяне, собиравшие здесь смолу, чтобы варить скипидар, или выпасавшие свиней, давно переселились в другие края, подальше от ска. Беглецы шли по безлюдной пустоши, что их вполне устраивало.

Переходя еще один ручей, они снова сняли ходули и присели отдохнуть на плоский камень. Утолив жажду, они подкрепились хлебом и сыром из котомок. Прислушиваясь, они не различали никаких отголосков лая, но замок был далеко и они не ожидали ничего услышать; скорее всего, их отсутствие никто еще не заметил. Беглецов подбодряла мысль о том, что им, может быть, удастся опередить погоню на целый день пути.

Выкинув ходули, они поднялись вверх по течению в восточном направлении, не выходя из воды, и вскоре очутились на причудливом плоскогорье, где обветренные останцы и крошащиеся черные скалы выступали из некогда распаханных, но заброшенных полей. Некоторое время они шли по старой дороге к развалинам древней крепости.

В нескольких милях за крепостью местность снова становилась дикой – начинались холмистые горные луга. Радуясь свободе под открытым небом, три беглеца спешили к туманным горам на востоке.

Здесь, однако, их одиночеству наступил конец. Из ложбины в полумиле к югу выехал под развевающимися на ветру черными стягами отряд вооруженных наездников-ска. Пустив лошадей галопом, они окружили беглых рабов.

Командир, суровой наружности барон в черных латах, не проронил ни слова и бросил на пойманных только один взгляд. К железным ошейникам пристегнули веревки – трех скалингов повели на север.

Прошло несколько часов. Отряд подъехал к каравану фургонов, груженных всевозможной провизией. За фургонами брели сорок человек в ошейниках, соединенных веревками. К этой колонне подвязали Эйласа, Ейна и Каргуса – волей-неволей им пришлось брести за караваном на север. Через некоторое время они пересекли границу Даота и прибыли к Поэлитетцу – огромной крепости на центральном плече Тих-так-Тиха, над Равниной Теней.