Сад принцессы Сульдрун

Глава 24

Там, где Даот граничил с Северной Ульфляндией, над Равниной Теней возвышался гигантский отвесный уступ протяженностью восемьдесят миль – первый отрог Тих-так-Тиха. В месте под наименованием Поэлитетц река Тамзур, питавшаяся снегами горы Агон, прорéзала глубокое ущелье, позволявшее без особого труда подниматься с равнины Даота на горные луга Северной Ульфляндии. Поэлитетц укрепляли с тех незапамятных времен, когда люди начали воевать на Старейших островах, – тот, кто удерживал Поэлитетц, защищал и контролировал весь Дальний Даот. Захватив Поэлитетц, ска приступили к осуществлению дерзкого плана, намереваясь защищать цитадель не только с востока, но и с запада и тем самым сделать ее поистине неприступной. Они перекрыли ущелье каменной стеной тридцать локтей в толщину, оставив в ней проход шириной в двенадцать локтей и высотой в два человеческих роста, охраняемый тремя последовательными чугунными воротами. Со стороны Равнины Теней крепостная стена и обрыв образовывали сплошную непреодолимую преграду.

Для того чтобы засылать лазутчиков на Равнину Теней и незаметно готовить вторжение в Даот, ска начали копать туннель под равниной в направлении поросшего кустарниковым дубом холмика, находившегося в четверти мили от подножия обрыва. Строительство туннеля велось в глубокой тайне – о нем знали только командиры ска, несколько особых охранников и те, кто рыл туннель, то есть скалинги шестой категории, «не поддающиеся перевоспитанию».

По прибытии в Поэлитетц Эйласа, Ейна и Каргуса подвергли поверхностному допросу. Затем, вместо того чтобы отрубить каждому из них руку или ногу – чего они ожидали, – их поселили в особом бараке, где содержали в строгой изоляции сорок скалингов: тех, что рыли туннель. Их заставляли работать десять с половиной часов в день, с перерывом в три с половиной часа. В бараке их охранял элитный взвод вооруженных ска; ни одному из строителей туннеля не позволяли общаться ни с кем из других людей, находившихся в Поэлитетце. Все строители понимали, что они были бригадой смертников. По окончании строительства туннеля их должны были убить.

Перед лицом скорой и неминуемой смерти никто из скалингов не торопился работать – ситуация, которую ска приходилось терпеть в связи с невозможностью ее изменить. Пока строительство туннеля заметно продвигалось, работников не подгоняли. Распорядок дня не менялся. Каждому из скалингов поручили ту или иную обязанность. Туннель, пролегавший в пяти ярдах под поверхностью равнины, приходилось долбить в слоях сланца и затвердевшего ила. Четверо работали в забое кирками и мотыгами. Трое собирали вынутый материал в корзины; корзины вставляли в тачки и отвозили ко входу в туннель. Содержимое корзин вываливали в бункеры; бункеры поднимали краном с приводом от лебедки, переворачивали над телегой и возвращали на место. Волы, крутившие вóрот, приводили в движение меха, накачивавшие воздух по кожаной трубе, протянутой до забоя. По мере проходки туннеля устанавливалась срубовая крепь – потолок и стены подземного коридора были облицованы пропитанными смолой кедровыми бревнами.

Каждые два-три дня инженеры-ска протягивали пару тросов, служивших направляющими для строителей, и проверяли горизонтальность туннеля с помощью сочлененного водяного уровня[25].

Работой скалингов руководил надсмотрщик-ска с помощью пары солдат, обеспечивавших дисциплину, когда это требовалось. Надсмотрщик и стража предпочитали оставаться у открытого конца туннеля, где воздух был прохладным и свежим. Подмечая скорость наполнения фургонов, надсмотрщик мог оценивать эффективность выполнения скалингами их обязанностей. Если работа продвигалась споро, скалингов хорошо кормили и к пайке прибавляли чарку вина. Если скалинги ленились или отлынивали, им, соответственно, урезали пайку.

Туннель строили в две смены: от полудня до полуночи и от полуночи до полудня. Ту или иную смену трудно было предпочесть, так как скалинги все равно не выходили под открытое небо и знали, что больше никогда его не увидят.

Эйласа, Каргуса и Ейна отрядили в смену, работавшую с полудня до полуночи. Они сразу же стали замышлять побег. Возможностей теперь было еще меньше, чем в замке Санк. Все двери закрывали на засовы; когда смертники не работали, за ними все время бдительно следила стража, а работали они в туннеле, откуда не было никакого выхода, кроме обратной дороги в барак.

Через два дня Эйлас сказал Ейну и Каргусу:

– Мы можем сбежать. Это возможно.

– Значит, ты наблюдательнее меня, – отозвался Ейн.

– И меня, – прибавил Каргус.

– Остается одна трудность. Нужно сговориться со всеми рабочими нашей смены. Вопрос: есть среди них кто-нибудь, кто настолько слаб или настолько низок, что может нас предать?

– Ради чего кто-нибудь из обреченных стал бы предателем? Здесь каждый только и видит, как костлявая манит его пальцем.

– Попадаются врожденные предатели. Есть люди, которым низость доставляет удовольствие.

Сидя на корточках у стены барака, где они проводили время, когда не копали туннель, три заговорщика обсудили каждого из скалингов, работавших в ту же смену. В конце концов Каргус заключил:

– Если у каждого будет одинаковая возможность бежать, никто никого не предаст.

– Придется допустить, что ты прав, – кивнул Ейн. – У нас нет выбора.

Одновременно в туннеле работали четырнадцать человек – обязанности шести других скалингов выполнялись только снаружи. Четырнадцать смертников вступили в отчаянный сговор – и тут же приступили к осуществлению своего плана.

Туннель протянулся под равниной уже примерно на двести ярдов в восточном направлении. Оставалось прорубить еще двести ярдов – главным образом через сланец, хотя время от времени путь строителям необъяснимо преграждал валун из твердого, как железо, голубоватого песчаника, иногда до трех ярдов в диаметре. Если такого препятствия не было, грунт поддавался ударам кирки – забой удалялся от крепости на десять-пятнадцать локтей в сутки. По мере продвижения забоя пара плотников-скалингов устанавливала крепь. Плотники ослабили несколько бревен так, чтобы их можно было вынимать. В открывшемся проеме часть бригады принялась рубить боковой лаз, круто поднимавшийся к поверхности земли. Вынутый грунт грузили в корзины и отвозили на тачках ко входу в туннель так же, как это делалось с грунтом, вырубленным в забое. Пока два человека работали в боковом лазе, частично прикрытом бревнами, другие прилагали чуть больше усилий, и скорость проходки основного туннеля оставалась прежней. Примерно в тридцати ярдах от входа в туннель постоянно дежурил кто-нибудь с нагруженной тачкой – на тот случай, если надсмотрщик решит проверить, что делается в глубине. Заметив признаки начала такой инспекции, смертник, стоявший на стреме, вскакивал на кожаную вентиляционную трубу, тем самым предупреждая сообщников. По мере необходимости он готов был «случайно» опрокинуть тачку, чтобы задержать инспектора. Затем, когда надсмотрщик проходил мимо, тачка устанавливалась на кожаной трубе, чтобы подача воздуха в забой перекрывалась. На подземном конце туннеля становилось так душно, что надсмотрщик старался проводить там как можно меньше времени.

Боковой лаз, высотой в пять локтей и шириной в три, поднимался почти вертикально, и его строительство шло очень быстро. Заговорщики часто проверяли верхний свод лаза осторожными ударами кирок, чтобы, паче чаяния, на поверхности не образовался слишком большой провал, который можно было бы заметить из крепости. Наконец им стали попадаться корни травы и кустарника, начался темный слой перегноя – свобода была близко.

Перед самым заходом солнца строители подкрепились вечерними пайками, не выходя из туннеля, после чего вернулись к работе.

Через десять минут Эйлас прошел ко входу в туннель, чтобы позвать надсмотрщика Килдреда – высокого ска средних лет с глубоким шрамом на лице, лысого и необщительного даже для представителя своей расы. Оглянувшись, тот спросил:

– Чего ты приплелся?

– Мы опять наткнулись на голубой валун. Нужны расклиниватели и сверла.

– Расклиниватели? Это еще что такое?

– Не знаю. Я только передаю то, что мне сказали.

Выругавшись, Килдред поднялся на ноги:

– Пошли. Посмотрим на твой голубой валун.

В сопровождении державшегося позади Эйласа надсмотрщик быстрыми шагами направился к забою, смутно озаренному мерцающим оранжевым пламенем масляных светильников. Когда он наклонился, чтобы рассмотреть породу, Каргус ударил его по голове чугунным ломом, прикончив на месте.

Снаружи сгущались сумерки. Бригада собралась в боковом проходе, где находившиеся выше заговорщики уже пробивали кирками мягкий почвенный слой.

Эйлас выкатил тачку с грунтом к бункерам у входа в туннель.

– Пока что земли больше не будет! – нарочно повысив голос, чтобы его слышала стража, сказал он смертнику, погонявшему крутивших лебедку волов. – Мы наткнулись на валун.

Услышав его слова, стражники обернулись, но тут же вернулись к игре в кости. Рабочий, стоявший у лебедки, последовал за Эйласом в туннель.

Боковой лаз уже вскрыли. Скалинги выбрались под потемневшее небо – в том числе погонщик волов, ничего не знавший о заговоре, но обрадовавшийся возможности побега. Беглецы лежали ничком среди осоки и меч-травы. Эйлас и Ейн, последними вылезшие на поверхность, предварительно затащили труп надсмотрщика в боковой лаз и плотно заслонили проем кедровыми бревнами крепи. Оказавшись под открытым небом, они забили отверстие лаза папоротником и землей, а сверху воткнули осоку, по возможности маскируя следы своей деятельности.

– Пусть думают, что мы исчезли по волшебству, – сказал Эйлас. – Чем дольше они будут соображать, тем лучше!

Пригнувшись, бывшие смертники побежали по Равнине Теней в уже почти непроглядных сумерках – на восток, как можно дальше, в глубь Даотского королевства. В небе у них за спиной чернее ночи высилась грозная тень Поэлитетца, великой твердыни ска. Эйлас и его друзья остановились, чтобы взглянуть назад.

– Ска! – сказал Эйлас. – Странный древний народ! Ваша душа – потемки. Когда мы встретимся снова, у меня в руке будет меч. И я взыщу с вас долг – за все унижения, за всю боль, за весь непосильный труд!

В течение часа они бежали, потом шли вприпрыжку, потом просто шли, волоча ноги, – перед ними наконец показалась излучина реки Глоден, одним из притоков которой был Тамзур.

Почти полная луна поднималась над рекой, по воде протянулась дорожка дрожащего света. Беглецы остановились передохнуть и обсудить положение вещей под пышной, посеребренной луной плакучей ивой. Эйлас обратился к товарищам:

– Нас пятнадцать человек – достаточно многочисленный отряд. Некоторые хотят вернуться домой; другим больше некуда возвращаться. Если вы присоединитесь ко мне в предприятии, которое я обязан закончить, могу предложить вам заманчивые возможности. Предприятие заключается в следующем. Сначала я направлюсь на юг и поднимусь на вершину Так-Тора. Затем я найду своего сына – не знаю, где именно, но скорее всего, в Даоте. После этого я вернусь в Тройсинет, где меня ждут богатство, высокое положение и власть. Тем, кто последует за мной в этом предприятии, то есть поможет мне найти сына и вернуться в Тройсинет, я обещаю щедрое вознаграждение. Клянусь, это не пустые слова! Я пожалую каждому из вас плодородные земли и звание рыцаря-компаньона. Предупреждаю, однако! Мое предприятие трудно и опасно! Сперва мы залезем на вершину Так-Тора, рядом с Тинцин-Фюралем. А потом – кто знает, что будет потом? Так что выбирайте. Здесь мы разойдемся – одни пойдут своей дорогой, другие последуют за мной. Мой путь лежит на юг, мне и моим компаньонам придется перейти реку. Другим советую направиться на восток по равнине, в населенные места Даота. Кто со мной?

– Я! – поднял кулак Каргус. – Мне некуда идти.

– И я, – сказал Ейн.

– Мы помогали друг другу в трудные дни, – произнес беглец по имени Квальс. – Зачем расставаться? Тем более что я не прочь получить землю и рыцарское звание.

В конечном счете к Эйласу присоединились еще пятеро. Их небольшой отряд перешел Глоден по мосту и повернул по дороге, ведущей на юг. Другие, в большинстве своем уроженцы Даота, решили вернуться домой и продолжили путь на восток по берегу Глодена.

Семеро, последовавшие за Эйласом: Ейн и Каргус, Гарстанг, Квальс, Бод, Шарис и Форфиск, – образовали разношерстную группу. Ейн и Каргус не выдались ростом, тогда как Квальс и Бод были настоящими верзилами. В Гарстанге, мало говорившем о себе, обнаруживались манеры человека благородного происхождения, а коренастый голубоглазый блондин Форфиск заявлял, что его невзначай породил готский пират, изнасиловавший жену рыбака-кельта. Шарис, моложе Эйласа, отличался приятной внешностью и дружелюбным характером. Форфиск, напротив, был уродлив настолько, насколько следы оспы, ожоги и шрамы могли изуродовать человеческое лицо. Его пытал на дыбе один из баронов-бандитов Южной Ульфляндии, его светлые волосы уже поседели, и на лице его часто появлялось выражение яростной готовности к насилию. Квальс, беглый ирландский монах, проявлял неистощимую общительность и считал себя дамским угодником, не уступавшим в этом отношении ни одному из ирландских обжор-епископов.

Хотя их отряд уже ушел довольно далеко от границы, воспоминание о Поэлитетце продолжало тревожить беглецов, и никто не думал останавливаться.

По дороге Гарстанг обратился к Эйласу:

– Необходимо сразу выяснить отношения. Я – лионесский рыцарь из поместья Звонкая Тетива, что в герцогстве Эллесмир. Так как вы тройс, формально мы находимся в состоянии войны. Разумеется, в данный момент это не имеет значения, и я безоговорочно согласен участвовать в вашем предприятии, пока мы не окажемся в Лионессе, после чего нам придется расстаться.

– Так тому и быть. Но взгляните на нас: бродяги в рабских лохмотьях и железных ошейниках, мы крадемся в ночи подобно стае бродячих псов! Хороши мы с вами, два благородных рыцаря! Между прочим, у нас нет денег – и нам, как любой другой шайке бродяг, придется грабить, чтобы не умереть с голоду.

– Голод нередко заставлял благородных людей поступаться гордостью. Будем грабить вместе, чтобы ни один из нас не мог презирать другого. И, если это возможно, лучше все-таки грабить богачей, хотя отнимать у бедняков проще.

– Придется действовать в зависимости от обстоятельств… Я слышу собачий лай. Где-то впереди деревня, а значит, и кузнец.

– В такое время он почти наверняка спит.

– Добрый кузнец всегда проснется, чтобы помочь людям, оказавшимся в отчаянном положении.

– А если это не так, мы его разбудим.

Впереди темнели в лунном свете очертания сельских строений. Вдоль безлюдной улицы не было никаких фонарей – светились только окна таверны, откуда все еще доносились отголоски пьяного веселья.

– Надо полагать, завтра праздник, – заметил Гарстанг. – Посреди центральной площади поставили котел, в котором можно сварить вола.

– Действительно, выдающихся размеров котел! Но где же кузница?

– Наверное, дальше по дороге – если она вообще тут есть.

Беглецы миновали селение, и на противоположной окраине нашли кузницу с каменной пристройкой, где теплился огонек светильника.

Эйлас подошел к двери и вежливо постучал. После длительного перерыва дверь медленно открылась; на крыльцо вышел юнец семнадцати или восемнадцати лет. Он казался подавленным, даже измученным; когда он заговорил, голос его дрожал от напряжения:

– Господа, кто вы такие? И чего вы хотите?

– Друг мой, нам нужна помощь кузнеца. Сегодня мы убежали от ска и больше ни минуты не можем терпеть ненавистные рабские ошейники.

Молодой человек в нерешительности переминался с ноги на ногу:

– В Вервольде был один кузнец, мой отец. Он больше никогда не сможет работать – значит, теперь кузнецом стану я. Меня зовут Эльрик. Одну минуту. – Эльрик принес фонарь и провел незваных гостей в кузницу.

– Боюсь, тебе придется работать бесплатно, – предупредил юношу Эйлас. – Мы можем оставить тебе только чугунные ошейники – у нас больше ничего нет.

– Не важно! – безутешно отозвался сын кузнеца. Беглецы стали по одному опускаться на колени у наковальни. Орудуя молотом и зубилом, Эльрик сбил заклепки с ошейников. Вскоре в кузнице стояли восемь человек, потиравших шеи, а на полу кузницы валялись восемь ошейников.

– Что случилось с твоим отцом? – спросил Эйлас. – Он умер?

– Еще нет. Он умрет завтра утром. Его сварят в котле и скормят псам.

– Очень жаль. В чем состояло его преступление?

– Он совершил надругательство. Когда лорд Хэйлис выходил из кареты, отец дал ему в морду, а когда лорд в результате упал, отец пнул его в пах, причинив тому сильную боль.

– Дерзость по меньшей мере! Чем была вызвана такая неприязнь твоего отца к лорду Хэйлису?

– Естественными побуждениями. Моей сестре пятнадцать лет. Она уродилась красавицей. Вполне естественно, что лорд Хэйлис пожелал привезти ее в Светлейший Априллион, свою усадьбу, чтобы она согрела ему постель, – и кто стал бы ему в этом отказывать, если бы она согласилась принять его предложение? Но она не захотела ехать, и лорд Хэйлис прислал своих громил, чтобы они увезли ее насильно. Моему отцу, хотя он и кузнец, иногда не хватает практической смекалки. Он решил, что справедливость будет восстановлена, если лорд Хэйлис получит по зубам. Он ошибался. Справедливость не восстановилась, и его теперь сварят в котле.

– Лорд Хэйлис богат?

– Он живет в Светлейшем Априллионе, усадьбе из шестидесяти комнат. У него есть конюшня, и в ней – много породистых лошадей. Он ест жаворонков и устриц, а также котлетки и колбаски, поджаренные с чесноком и шафраном, закусывая белым хлебом с медом. Он пьет белые и красные вина. На полах у него ковры, а на плечах у него шелк. Он нарядил двадцать головорезов в яркие ливреи и называет их «паладинами». Они обеспечивают выполнение всех указов лорда Хэйлиса, а также некоторых собственных дополнений к этим указам.

– Существуют веские основания считать, что лорд Хэйлис богат, – сделал вывод Эйлас.

– Я презираю лорда Хэйлиса, – заметил Гарстанг. – Богатство и благородное происхождение – завидные преимущества сами по себе. Следовательно, богач благородного происхождения должен пользоваться этими преимуществами благопристойно, а не навлекать на себя позор так, как это сделал лорд Хэйлис. С моей точки зрения, такого лорда следует пристыдить, оштрафовать, подвергнуть унижению и лишить восьми или десяти его породистых лошадей.

– Удивительно, как сходятся наши мнения! – развел руками Эйлас. Повернувшись к Эльрику, он спросил: – Вооруженные силы лорда ограничиваются двадцатью мошенниками?

– Да. Но у него есть еще главный арбалетчик Гунольт. Он палач.

– И завтра утром все они прибудут в Вервольд, чтобы засвидетельствовать церемонию, в связи с чем усадьба Светлейший Априллион будет пустовать?

Эльрик почти истерически рассмеялся:

– Значит, вы будете грабить усадьбу, пока они будут варить моего отца?

– Как они могут его сварить, если котел протекает? – спросил Эйлас.

– Котел не течет. Мой отец сам его починил.

– Ничто не вечно в этом мире. Возьми кувалду и долота – сегодня на площади Вервольда будет красоваться самый большой в мире дуршлаг.

Эльрик задумчиво взял инструменты:

– Казнь отложат – но в конечном счете это ничему не поможет.

– По меньшей мере твоего отца не сварят сразу.

Покинув кузницу, беглецы вернулись на залитую лунным светом центральную площадь. Как прежде, окна окружающих домов глухо чернели – исключение составлял только мерцающий желтый свет в окнах таверны. В таверне кто-то громко и фальшиво пел что-то невразумительное.

Отряд Эйласа приблизился к котлу. Эйлас подал знак сыну кузнеца: «Бей!»

Эльрик приставил долото к стенке котла и сильно ударил по нему кувалдой; послышался глухой звон – как будто кто-то ударил в гонг ладонью.

– Еще раз!

Эльрик нанес второй удар – долото пробило чугун, и котел больше не соответствовал своему назначению.

Сын кузнеца проделал в котле еще три дыры, а потом, для ровного счета, и четвертую, после чего отошел на пару шагов, со скорбным торжеством любуясь делом своих рук:

– Пусть меня тоже сварят, я никогда не пожалею о том, что сделал сегодня ночью!

– Тебя не сварят, и твоего отца тоже. Где находится Светлейший Априллион?

– В конце этой улицы, за обсаженной деревьями аллеей.

Дверь таверны распахнулась. В прямоугольнике желтого света обозначились силуэты четырех пьяниц – пошатываясь, они вышли на площадь, громогласно обмениваясь скабрезными шутками.

– Это паладины Хэйлиса? – догадался Эйлас.

– Они самые – мерзавцы, каких мало.

– Давай-ка спрячемся за деревьями, и поскорее. Появилась возможность упрощенного судопроизводства – кроме того, число паладинов сократится до шестнадцати.

– Но у нас нет оружия, – с сомнением возразил Эльрик.

– Что я слышу? В Вервольде живут одни трусы? Нас девять человек, а их всего четверо!

Эльрик ничего не смог сказать.

– Пойдем, пойдем, быстрее! Раз уж мы назвались грабителями и убийцами, пора грабить и убивать!

Покинув площадь, отряд Эйласа прошел по улице, ведущей к усадьбе, и притаился за живой изгородью. Пропуская лунный свет, листва двух огромных вязов, обрамлявших начало аллеи, покрывала дорогу серебристой филигранью.

Девять человек ждали в ночи; им удалось подобрать несколько сучьев и камней. Голоса, доносившиеся с площади, только подчеркивали тишину.

Проходили минуты – голоса становились громче. В поле зрения, спотыкаясь и размахивая руками, показались паладины; они наперебой жаловались на судьбу, прерывая излияния отрыжками. Один воззвал к богине ночи:

– Зинктра Лелеи! Держи небосвод крепче, он вертится!

Другой выругался, так как первый наступил ему на ногу, и посоветовал первому возвращаться домой на карачках. Третий то и дело разражался идиотским смехом – его забавлял какой-то эпизод, известный только ему самому, а может быть, и никому не известный. Четвертый пытался икать в такт своим шагам. Пьяницы проходили мимо. Послышался шорох быстрых шагов, за ним – глухой треск костей под ударом кувалды, резкие вздохи ужаса. Через несколько секунд четыре нарушителя ночной тишины превратились в четыре молчаливых трупа.

– Возьмите их оружие! – сказал Эйлас. – И затащите их за кусты.

Эйлас и его сообщники вернулись в кузницу и устроились на ночь кто как мог.

Утром они встали пораньше, позавтракали кашей с салом и вооружились тем, что смог разыскать в кузнице Эльрик: старым мечом, парой кинжалов, чугунными ломами и луком с дюжиной стрел – последним немедленно завладел Ейн. Сменив грязные серые балахоны скалингов на рваную подержанную одежду кузнеца и его сына, пестрой гурьбой они направились на площадь, где уже собрались несколько дюжин местных жителей, мрачно поглядывавших на котел и вполголоса обсуждавших его состояние.

Эльрик разыскал пару двоюродных братьев и дядю. Те разошлись по домам, вооружились луками и присоединились к группе Эйласа.

По дороге из Светлейшего Априллиона первым приехал главный арбалетчик Гунольт; за ним последовали четверо стражников и телега с напоминавшей пчелиный улей клеткой, где сидел осужденный. Кузнец неподвижно смотрел в пол клетки и поднял глаза только один раз, чтобы взглянуть на котел посреди площади. За телегой маршировали еще два солдата, вооруженные шпагами и луками.

Придержав лошадь под уздцы, Гунольт заметил дыры в стенке котла.

– Измена! – закричал он. – Имуществу его светлости нанесен ущерб! Кто это сделал? – Голос его отозвался эхом от стен окружающих домов. Присутствующие вертели головами, но никто не отозвался.

Палач повернулся к одному из стражников:

– Приведи кузнеца!

– Кузнец в клетке, начальник.

– Тогда приведи нового кузнеца! Какая разница?

– Он стоит напротив, начальник.

– Кузнец! Поди сюда! Котел нуждается в починке.

– Возникает такое впечатление.

– Так почини его, чтобы можно было сделать то, что должно быть сделано.

– Я кузнец, – угрюмо ответил Эльрик. – А это работа для лудильщика.

– Кузнец, лудильщик – черт в ступе! Залатай котел чугуном, и поживее!

– Вы хотите, чтобы я чинил котел, в котором вы собираетесь варить моего отца?

Гунольт усмехнулся:

– Согласен, в этом есть насмешка судьбы – но она лишь демонстрирует беспристрастность правосудия его светлости. Поэтому, если ты не желаешь оказаться в котле и пускать пузыри в кипящей воде лицом к лицу со своим родителем – а места в котле вполне достаточно, – починяй котел!

– Придется принести инструменты и заклепки.

– Давай, давай, живо!

Эльрик отправился в кузницу за инструментами. Тем временем Эйлас и его сообщники уже прошли обходным путем к аллее, ведущей в Светлейший Априллион, и устроили засаду.

Прошло полчаса. Открылись ворота – в карете, окруженной восемью стражниками, выехал лорд Хэйлис.

Ейн, а также дядя и двоюродные братья Эльрика выступили на дорогу за кортежем. Натянув тетивы, они выпустили стрелы, каждый дважды. Другие нападающие бросились из укрытия на оставшихся в живых охранников, и через пятнадцать секунд их уже не было в живых. Лорда Хэйлиса, побелевшего от страха, разоружили и вытащили из кареты.

Отряд Эйласа, уже хорошо вооруженный, вернулся на центральную площадь. Гунольт стоял за спиной Эльрика, следя за тем, чтобы починка котла производилась с максимально возможной быстротой. Подойдя к своим мишеням почти вплотную, Бод, Квальс, Ейн и остальные лучники Эйласа выпустили стрелы, и несколько паладинов Хэйлиса упали замертво.

Эльрик со всего размаха опустил кувалду на ступню Гунольта – тот заорал, прыгая на одной ноге и поднимая поврежденную. Эльрик ударил кувалдой по другой ступне палача еще сильнее, полностью расплющив ее, и Гунольт, корчась от боли, упал на спину.

Эльрик выпустил отца из клетки.

– Наполняйте котел! – закричал сын кузнеца. – Несите хворост! – Он подтащил лорда Хэйлиса за шиворот к котлу: – Ты приказал сварить суп – ты же его первый и попробуешь!

Упираясь и выпучив глаза, Хэйлис с ужасом уставился на котел. Заикаясь, сначала он принялся просить пощады, потом разразился угрозами. Ни то, ни другое не произвело никакого впечатления. Поджавшего ноги лорда подняли в петле, продетой под мышками, и усадили в котел; Гунольта посадили рядом. Вода в котле доходила им до груди. Подожгли хворост – обитатели Вервольда прыгали и бегали вокруг котла в сумасшедшем, истерическом возбуждении. В конце концов они положили руки друг другу на плечи, окружив котел тремя хороводами, и принялись плясать.

Через два дня Эйлас и его отряд собрались покинуть Вервольд. Теперь они были хорошо одеты, обуты в мягкие кожаные сапоги и поблескивали на солнце новыми шлемами и кольчугами. Им отдали лучших лошадей из конюшни лорда, а их седельные сумки были набиты золотом и серебром из Светлейшего Априллиона.

Их осталось семеро. На праздничном пиру Эйлас порекомендовал старейшинам селения выбрать одного из его спутников в качестве нового лорда:

– В противном случае соседний лорд прибудет с вооруженной свитой и объявит себя вашим хозяином.

– Такая возможность вызывала у нас беспокойство, – признался старый кузнец. – Тем не менее в нашем селении все друг друга слишком хорошо знают. Каждому известны все секреты и слабости остальных, и никто из нас не будет вызывать должного уважения. Мы предпочитаем, чтобы нами правил решительный и честный незнакомец, доблестный и щедрый, способный беспристрастно вершить правосудие, не облагать нас чрезмерными налогами и не злоупотреблять привилегиями больше, чем это абсолютно необходимо. Короче говоря, мы ходатайствуем о том, чтобы вы, сэр Эйлас, стали новым лордом Светлейшего Априллиона и окружающих земель!

– Только не я! – заявил Эйлас. – У меня много неотложных дел, и я уже опаздываю. Выберите кого-нибудь другого.

– Тогда мы хотели бы, чтобы нами правил сэр Гарстанг!

– Прекрасный выбор, – согласился Эйлас. – Сэр Гарстанг – человек высокого происхождения, храбрый и щедрый.

– Не могу принять ваше предложение, – отказался Гарстанг. – У меня есть собственные владения в другой стране, и мне не терпится их снова посетить.

– Что же, может быть, кто-нибудь из других ваших спутников согласится нами править?

– Только не я, – покачал головой Бод. – Я человек непоседливый. То, чего я ищу, всегда оказывается где-нибудь за тридевять земель.

– И не я, – сказал Ейн. – Я люблю сидеть в таверне, а не в приемном зале. Мои амурные похождения и пьяный разгул только опозорят вашу деревню.

– И тем более не я, – проворчал Каргус. – Вы же не хотели бы, чтобы вами правил философ? Это опасно.

– Ублюдок гота лордом быть не может! – твердо заявил Форфиск.

Квальс задумчиво произнес:

– Возникает впечатление, что я – единственный кандидат с подходящей квалификацией. Я благороден, как все ирландцы. Я справедлив, снисходителен и честен. Я умею играть на лютне и петь, что позволит мне оживлять деревенские торжества частушками и прибаутками. Я щедр, но лишен чрезмерных претензий. Присутствуя на свадьбах и повешениях, я умею выглядеть трезвым и почтительным; как правило, однако, я человек покладистый, жизнерадостный и беспечный. Кроме того…

– Довольно, довольно! – воскликнул Эйлас. – Совершенно очевидно, что тебе подходит предложенная должность. Лорд Квальс, позвольте нам покинуть ваши владения!

– Сэр Эйлас, примите мое соизволение, а также наилучшие пожелания. Буду часто вас вспоминать и представлять себе, как продвигается ваше предприятие, а моя ирландская кровь будет порой вскипать при мысли о приключениях, от которых я отказался. Но зимними вечерами, когда холодный дождь плюется в окна, я буду протягивать ноги к камину, прихлебывая красное вино, и радоваться тому, что я лорд Квальс, хозяин Светлейшего Априллиона.

Семеро всадников ехали на юг по Старой дороге. По словам жителей Вервольда, она поворачивала на юго-запад в обход Тантревальского леса, а затем снова на юг и в конечном счете становилась Тромпадой. Ни один из местных обывателей никогда не забирался так далеко в этом направлении – да и в любом другом направлении, – и никто из них не мог сообщить никаких полезных сведений о препятствиях или проблемах, возможных на этом пути.

Некоторое время дорога капризно извивалась, поднимаясь на холмы и спускаясь в долины, иногда следуя вдоль берега мирной реки, порой углубляясь в густой лес. Крестьяне вспахивали поля и выпасали скот. В десяти милях от Вервольда характер населения изменился: люди стали темноволосыми и темноглазыми, хрупкого сложения, пугливыми до враждебности.

Во второй половине дня местность стала засушливее, холмы – крутыми, луга – каменистыми; вспаханные поля попадались реже. К вечеру отряд подъехал к небольшой деревеньке, состоявшей буквально из нескольких изб; тот факт, что избы стояли неподалеку одна от другой, объяснялся, по-видимому, необходимостью взаимопомощи и просто потребностью в общении. Эйлас уплатил золотую монету патриарху большой семьи. За это ему и его спутникам подали роскошный ужин: свиные отбивные, жаренные на виноградной лозе, вареные бобы с луком, овсяный хлеб и вино. Лошадей снабдили сеном и укрыли в хлеву. Старец-хозяин поначалу молча сидел, следя за тем, чтобы гости были сыты и довольны, но постепенно любопытство преодолело в нем осторожность и он спросил Эйласа:

– Кто вы такие будете, откуда?

Эйлас стал показывать пальцем на своих товарищей:

– Гот. Кельт. За ним – ульф. Следующий – уроженец Галисии. – (Это относилось к Каргусу.) – Напротив него – лионесский рыцарь. А я из Тройсинета. Как видите, разномастная компания, существующая, по правде говоря, только благодаря ска – нас содержали вместе вопреки нашей воле.

– Слышал я про этих ска, – кивнул старик. – Они не посмеют сунуться в наши места. Нас мало, но мы бешено обороняемся.

– Желаю вам здравия и долгих лет жизни, – не стал возражать Эйлас. – Надеюсь, вы еще много раз будете пировать так, как угостили нас сегодня.

– Вот еще! Сегодня мы наскоро приготовили угощение для неожиданных гостей. В следующий раз предупредите нас заранее о приезде.

– С удовольствием так и сделаю, – заверил хозяина Эйлас. – Тем не менее нас ждет далекий путь, мы даже не начали приближаться к своей цели. Чего нам следует ожидать по дороге на юг?

– Разное говорят. Одни судачат о призраках, другие пугают ограми. Случаются нападения разбойников, а иногда прохожие жалуются на чертенят, разъезжающих в рыцарских доспехах верхом на болотных цаплях. Как всегда, трудно сказать, где и почему факты переходят в небылицы, внушенные разнузданным воображением. Могу посоветовать только осторожность.

Дорога превратилась в не более чем извилистую колею, теряющуюся в туманных далях на юге. Слева можно было видеть Тантревальский лес, справа высились каменные утесы Тих-так-Тиха. Фермерские хозяйства полностью исчезли, хотя изредка попадались хижины и руины замков, служившие укрытиями для овец и свидетельствовавшие о наличии какого-то населения. Семеро путников решили остановиться на ночь в одной из таких старых хижин.

Уже чувствовалась тревожная близость огромного леса. Время от времени Эйлас замечал доносившиеся со стороны Тантреваля странные звуки, вызывавшие холодную дрожь. Шарис вскочил, насторожившись, и Эйлас поинтересовался тем, что привлекло его внимание.

– Разве ты не слышишь? – спросил Шарис, глядя на него горящими глазами. – Это музыка! Никогда не слышал ничего подобного.

Эйлас прислушался:

– Нет никакой музыки.

– Она то появляется, то пропадает. Сейчас она смолкла.

– Ты уверен, что это не ветер?

– Какой ветер? Сегодня ночью тихо.

– Если это в самом деле музыка, тебе не следует ее слушать. В этих местах волшебство таится под каждым камнем, а обычным людям от него одни неприятности.

Шарис с некоторым раздражением возразил:

– Как я могу не слышать то, что хочу слышать? Как я могу не узнавать то, что хочу узнать?

– Мне это непонятно. – Эйлас поднялся на ноги: – Пора спать. Завтра нам долго и далеко ехать.

Эйлас назначил часовых, дежуривших по два часа и определявших время по движению звезд. Бод вызвался сторожить первым в одиночку, во вторую вахту должны были заступить Гарстанг и Форфиск, за ними – Ейн и Каргус и, наконец, Эйлас и Шарис. Отряд кое-как устроился в пустой хижине, расстелив одеяла и плащи на голом полу. Шарис почти неохотно улегся, но тут же заснул, и Эйлас с облегчением сделал то же самое.

Когда Арктур достиг положенной высоты на небосклоне, Эйласа и Шариса разбудили: начиналась их смена караула. Эйлас заметил, что Шарис больше не прислушивается к звукам ночи, и тихо спросил:

– Как насчет музыки? Ты до сих пор что-то слышишь?

– Нет. Она пропала еще до того, как я заснул.

– Чтó ты слышал, хотел бы я знать?

– Тебе это не пошло бы на пользу.

– Почему?

– Ты мог бы стать таким, как я, к своему сожалению.

Эйлас рассмеялся, хотя смех его прозвучал слегка принужденно:

– Ты не худший из людей. Как я мог бы нанести себе вред способностью слышать звуки музыки?

Шарис помолчал, глядя в огонь походного костра, после чего заговорил так, будто размышлял вслух:

– На самом деле я ничем не примечательный человек – даже слишком непримечательный. Мой недостаток в том, что я легко увлекаюсь выдумками и фантазиями. Вот, пожалуйста: я слышал беззвучную музыку. Иногда мне кажется, что я замечаю краем глаза какое-то движение – но когда я присматриваюсь, его уже невозможно проследить. Если бы ты был таким, как я, это мешало бы твоим поискам и заставляло бы тебя терять время попусту. Таким образом, ты наносил бы себе ущерб.

Эйлас поворошил угли.

– У меня бывают похожие ощущения – причуды, игра воображения, называй это как хочешь. Я не слишком о них задумываюсь. Они не настолько навязчивы, чтобы беспокоиться по этому поводу.

Шарис невесело рассмеялся:

– Иногда мне кажется, что я сошел с ума. Иногда меня охватывает страх. Есть красота, предназначенная только для бессмертных, – ее неспособен выдержать человек.

Наблюдая за языками пламени, Шарис неожиданно кивнул:

– Да, в музыке есть убийственная красота.

Эйлас почувствовал себя неудобно:

– Шарис, дружище, я думаю, ты страдаешь галлюцинациями. У тебя просто-напросто слишком живое воображение.

– Каким образом я мог бы вообразить такое величие? Я слышал эту музыку, а ты к ней глух. Существуют три возможности. Если ты прав, мой ум понапрасну вводит меня в заблуждение. Но если это не так, значит, я чувствительнее тебя – или, что хуже всего, музыка предназначена только для меня.

Эйлас скептически хмыкнул:

– Поверь мне, лучше не думать об этих странных звуках. Если бы люди могли постигнуть такие тайны – если такие тайны действительно существуют, – наверное, мы знали бы о них больше, чем знаем теперь.

– Возможно.

– Тем не менее, если ты снова что-нибудь такое услышишь или увидишь, не забудь мне об этом сообщить.

– Как тебе будет угодно.

Рассвет разгорался медленно – сероватое небо сначала приобрело жемчужный оттенок, потом персиковый. К тому времени, когда взошло солнце, семеро путников уже ехали по радующей глаз, хотя и пустынной местности. К полудню им встретилась река, – по мнению Эйласа, это был Сисс, впоследствии впадавший в Глоден, – и весь оставшийся день они продолжали путь на юг по берегу. Ближе к вечеру небо затянули тяжелые тучи. Влажный холодный ветер доносил отдаленные раскаты грома.

Перед заходом солнца они переехали реку по каменному мосту из пяти арочных пролетов и оказались на перекрестке – здесь Восточно-западная дорога, выходившая из Тантревальского леса, пересекала Тромпаду и продолжалась вдоль горного ущелья, чтобы закончиться в Оэльдесе, в Южной Ульфляндии. Начинался сильный дождь; рядом с перекрестком находилась придорожная гостиница «Звезда и единорог». Путники завели лошадей в конюшню и зашли в гостиницу, обнаружив внутри массивный камин, где весело трещал огонь. За прилавком стоял высокий тощий субъект – лысый, с длинной черной бородой, лежавшей на груди, длинным носом, нависшим над бородой, и широко расставленными, полуприкрытыми черными глазами. У камина над кружками пива сгорбились, как заговорщики, три постояльца – широкие поля плоских черных шляп скрывали их лица. За столом поодаль в одиночестве сидел человек с тонким горбатым носом и рыжеватыми усами, в красивом темно-синем с темно-коричневыми отворотами костюме.

Эйлас обратился к хозяину заведения:

– Мы хотели бы переночевать и поужинать чем-нибудь получше. Кроме того, если вас это не затруднит, попросите кого-нибудь позаботиться о наших лошадях.

Лысый бородач вежливо, но холодно поклонился:

– Сделаем все возможное, чтобы выполнить ваши пожелания.

Семеро путников присели поближе к огню, и хозяин принес им вина. Три человека, сгорбившиеся у камина, ненавязчиво наблюдали за новоприбывшими и о чем-то бормотали. Человек в темно-синем костюме бросил на Эйласа и его товарищей один взгляд и вернулся к задумчивому созерцанию пространства. Отдыхая у огня, путники с удовольствием опустошали одну кружку за другой. Через некоторое время Ейн подозвал служанку:

– Скажи-ка, милашка, сколько кувшинов вина нам уже подали?

– Три.

– Правильно! А теперь каждый раз, когда ты будешь приносить следующий кувшин, подходи ко мне и объявляй, какой это кувшин – четвертый, пятый, и так далее. Понятно?

– Понятно.

Бородатый хозяин пересек помещение на тощих, как ходули, ногах:

– Что-нибудь не так?

– Все в порядке. Служанка будет подсчитывать выпитые нами кувшины, чтобы не возникло никаких ошибок при расчете.

– А! Зачем забивать ей голову вычислениями! Я веду аккуратный счет за прилавком.

– А я веду аккуратный счет здесь, и мы сможем сверить оба счета со счетом служанки.

Хозяин воздел руки к небу и удалился в кухню, откуда вскоре стали подавать ужин. Две служанки бдительно следили за посетителями из полутемных углов помещения, быстро приближались с новым кувшином, как только замечали, что прежний опустел, и уверенными движениями наполняли кружки, каждый раз певучими голосами сообщая номер нового кувшина Ейну, в то время как хозяин, угрюмо облокотившийся на прилавок, вел счет тем же кувшинам и прикидывал, будет ли целесообразно и предусмотрительно с его стороны разбавлять вино.

Эйлас, выпивший не меньше других, откинулся на спинку стула и наблюдал за спутниками, расслабившимися в тепле и сухости таверны. Гарстанг, независимо от обстоятельств, никогда не умел скрывать благовоспитанные привычки. Бод, разгоряченный вином, забыл о своей внушающей трепет внешности и неожиданно превратился в паяца. Шарис, подобно Эйласу, откинулся на спинку стула, радуясь покою и сытости. Форфиск с энтузиазмом рассказывал похабные анекдоты и приставал к служанкам. Ейн мало говорил, но веселье его товарищей, по-видимому, изрядно его забавляло. Каргус, однако, неподвижно и хмуро уставился в огонь. Сидевший рядом Эйлас спросил его:

– Какие мрачные мысли занимают твой ум?

– Целая мешанина мыслей, – отозвался Каргус. – Они вечно путаются в голове. Мне вспоминаются мои родители в Галисии – я их покинул, когда они состарились, хотя мог бы остаться и сделать их последние дни более радостными. Я думаю о ска, об их суровых привычках. Я думаю о своем сиюминутном состоянии: о набитом едой желудке, о набитом золотом кошельке, о веселом застолье – все это напоминает о превратностях жизни и о быстротечности таких мгновений. Надеюсь, я достаточно ясно изложил причины моей меланхолии?

– Исключительно ясно, – кивнул Эйлас. – А меня радует то, что мы тут греемся, а не мокнем под дождем. Но никогда меня не покидает гнев, пронизывающий все мое существо, тлеющий в моих костях. Боюсь, что никакая месть уже не погасит это пламя.

– Ты еще молод, – возразил Каргус. – В свое время ты найдешь покой.

– Не знаю, не знаю. Возможно, жажда мщения – не самое благородное из стремлений, но я не успокоюсь, пока не воздам по заслугам за все, что мне пришлось пережить.

– Предпочитаю оставаться твоим союзником, а не врагом, – заметил Каргус.

Они замолчали. Субъект в темно-синем костюме с коричневыми отворотами, тихо сидевший в стороне, поднялся на ноги и подошел к Эйласу:

– Уважаемый незнакомец, я заметил, что вы и ваши компаньоны ведете себя прилично, с достоинством и не слишком шумно. Если у вас нет возражений, позвольте мне предупредить об одной опасности, хотя, возможно, в этом нет необходимости.

– Разумеется, говорите!

– Две служанки терпеливо ждут по углам таверны. Они не так скромны, как может показаться с первого взгляда. Когда вы встанете из-за стола, чтобы подняться к себе комнату, старшая предложит вам интимные услуги. Пока она будет развлекать вас не слишком разнообразными средствами, находящимися в ее распоряжении, другая обчистит ваш кошелек. Они делятся выручкой с хозяином таверны.

– Невероятно! Они выглядят робкими и несмышлеными.

Благожелатель печально улыбнулся:

– Таково было и мое впечатление, когда в прошлый раз я выпил лишнего в этой таверне. Спокойной ночи!

Господин в синем костюме удалился к себе в номер. Эйлас передал его предупреждение спутникам; две служанки спрятались в тенях, а хозяин перестал подкладывать дрова в камин. Все семеро неохотно поднялись из-за стола и разбрелись по комнатам, где для них приготовили соломенные матрасы. Сытые и уставшие, они мигом заснули, несмотря на шум дождя, яростно хлеставшего по крыше.

Наутро гроза прошла, солнечный свет заливал ослепительным сиянием посвежевший пейзаж. Эйласу и его компаньонам подали завтрак: творог и ржаной хлеб с луком. Пока Эйлас рассчитывался с хозяином гостиницы, остальные седлали лошадей в дорогу.

Сумма, указанная в счете, вызвала у Эйласа потрясение:

– Как? Не может быть! Столько денег – за обслуживание семи человек с умеренными запросами?

– Вы выпили целую бочку вина. Вот учетный лист: девятнадцать кувшинов моего лучшего красного «Каронжа».

– Одну минуту. – Эйлас позвал Ейна: – У нас возникло расхождение по поводу количества вина, которое мы выпили вчера вечером. Не мог бы ты оказать нам содействие?

– Конечно могу. Нам подали двенадцать кувшинов вина. Я записал это число на листке бумаги и передал его служанке. Мы пили вовсе не «Каронж»; вино в наши кувшины наливали из бочки, на которой написано «Корриенте», оно продается по два гроша за кувшин.

– А! – воскликнул владелец заведения. – Я вижу, в чем ошибся. Это счет за позавчерашний вечер – мы обслуживали группу из десяти высокопоставленных гостей.

Эйлас внимательно просмотрел новый счет:

– А эта сумма – за что она выставлена?

– За различные прочие услуги.

– Понятно. Господин, завтракающий за столом в углу, – кто он?

– Сэр Дескандоль, младший сын лорда Моделета из замка Серый Фосфор, что за мостом, ближе к Ульфляндии.

– Сэр Дескандоль был настолько добр, что предупредил нас вчера о повадках ваших служанок и применяемой ими хищнической воровской практике. Таким образом, «различные прочие услуги» нам не предоставлялись.

– Неужели? В таком случае придется вычеркнуть эту статью.

– И здесь – «Лошади: содержание в конюшне, корм и вода». Могут ли семь лошадей, занимая самые роскошные стойла, поглотив все сено в округе и всосав целое озеро дорогостоящей воды, оправдать расход в размере тринадцати флоринов?

– Да-да. Эта цифра похожа на «13», в связи с чем я неправильно подвел итог. На самом деле здесь «2» – два флорина.

– Ясно. – Эйлас вернулся к изучению счета: – Ваши угри очень дороги.

– Сейчас не сезон.

Наконец Эйлас заплатил по исправленному счету и спросил:

– Что будет дальше по дороге?

– Мрачные, дикие места – темный лес.

– И где находится следующая гостиница?

– Довольно далеко.

– А вы сами ездили по этой дороге?

– Через Тантревальский лес? Никогда!

– Там встречаются бандиты, разбойники и тому подобное?

– Спросите у сэра Дескандоля. Насколько я понимаю, он хорошо разбирается в таких вещах.

– Возможно, но он уже ушел. Ладно, не сомневаюсь, что мы как-нибудь справимся.

Отряд из семерых человек отправился в путь. Река осталась в стороне, и дорогу обступил лес. Ейн, ехавший впереди, заметил в листве какое-то движение.

– Засада! Всем спешиться! – закричал он, соскочил с коня, тут же натянул тетиву и выпустил стрелу в чащу, откуда послышался вопль. Тем временем из леса посыпался град стрел. Всадники, успевшие соскочить на землю и спрятаться за седлами благодаря предупреждению Ейна, остались невредимыми – за исключением грузного Форфиска, который замешкался и упал замертво, пронзенный в грудь. Прячась за стволами, пригибаясь и передвигаясь перебежками, его товарищи бросились в контратаку с обнаженными шпагами. Ейн полагался на свой лук. Он выпустил еще три стрелы, поразив одного противника в шею, другого в грудь и третьего в ногу. Из лесной чащи доносились стоны, глухой шум падающих тел, внезапные испуганные восклицания. Один из разбойников пытался бежать – Бод бросился ему на спину, повалил на землю и разоружил.

Наступила тишина, нарушаемая лишь стонами и пыхтением. Меткая стрельба Ейна уложила двух бандитов и вывела из строя еще двоих. Два мертвеца и двое раненых лежали на лесной подстилке, истекая кровью. Среди них были три субъекта в широкополых черных шляпах, распивавших вино прошлым вечером у камина.

Эйлас повернулся к пленнику Бода и приветствовал его легким поклоном, как подобало рыцарю при встрече с рыцарем:

– Сэр Дескандоль, хозяин таверны заметил, что вы хорошо разбираетесь в повадках местных грабителей, и теперь я понимаю, на чем основано его мнение. Каргус, будь добр, забрось веревку на сук покрепче. Сэр Дескандоль, вчера вечером я испытывал к вам благодарность за полезнейший совет – но сегодня начинаю подозревать, что вы руководствовались не более чем алчностью, рассчитывая отнять у нас то золото, которое иначе осталось бы в руках гостиничных шлюх.

Сэр Дескандоль скромно возразил:

– Это не совсем так! Прежде всего я руководствовался намерением избавить вас от унижения, вызванного глупым положением, в которое вас непременно поставили бы эти воровки.

– В таком случае ваш поступок был поистине благороден. Жаль, что у меня нет времени, чтобы провести с вами пару часов в приятной, непринужденной беседе.

– Не имею ничего против.

– Увы, время не ждет. Бод, свяжи сэра Дескандоля по рукам и ногам, чтобы ему не пришлось ими размахивать. Мы уважаем его достоинство не меньше, чем он уважает наше.

– Очень любезно с вашей стороны.

– Замечательно! Бод, Каргус, Гарстанг – возьмитесь за веревку и хорошенько потяните! Вздернем сэра Дескандоля повыше!

Форфиска похоронили в лесу, в переплетении дрожащих теней и солнечных пятен. Бродя среди трупов, Ейн собрал свои стрелы. Тело сэра Дескандоля спустили на землю, чтобы взять веревку – ее смотали и подвесили к седлу черного коня Форфиска. Не оглядываясь, шестеро всадников двинулись дальше в лес.

Тишина, скорее подчеркнутая, нежели нарушаемая переливчатым далеким щебетом птиц, подавляла Эйласа и его спутников. По мере приближения вечера солнечный свет, пробивавшийся сквозь листву, становился все более насыщенным, золотисто-рыжеватым, отбрасывая глубокие черные тени с красновато-коричневым, розовато-лиловым или темно-синим оттенком. Все молчали – только приглушенно перестукивали копыта лошадей.

Перед заходом солнца отряд остановился у небольшого пруда. В полночь, когда Эйлас и Шарис снова несли вахту, в глубине леса проплыла стайка мерцающих бледно-голубых огоньков. Через час далекий голос отчетливо произнес три слова. Слова эти были совершенно непонятны Эйласу, но Шарис вскочил на ноги, повернувшись туда, откуда послышался голос, – губы его шевелились, будто он пытался что-то ответить.

– Ты понял, что было сказано? – спросил удивленный Эйлас.

– Нет.

– Тогда почему ты начал отвечать?

– Мне показалось, что голос обращался ко мне.

– Почему бы он говорил именно с тобой?

– Не знаю… мне от таких вещей не по себе.

Эйлас больше не стал ничего спрашивать.

Взошло солнце; шестеро странников подкрепились хлебом с сыром и продолжили путь. Лес отступал – все чаще попадались поляны и даже обширные луга; дорога взбиралась на обнажения крошащегося серого камня, стволы деревьев становились искривленными и узловатыми.

К вечеру небо затянулось дымкой; солнечный свет приобрел бледно-золотистый осенний оттенок. С запада наползали тучи, все более плотные и угрожающие.

Недалеко от того места, где дорога пересекала начало просторного луга, взорам путников открылся окруженный ухоженным парком дворец, построенный в изящном, хотя и несколько причудливом стиле. Ворота со столбами из резного мрамора перегораживали въезд, покрытый ровным мелким гравием. В будке у ворот стоял привратник в темно-красной ливрее с узором из синих ромбов.

Всадники остановились, чтобы получше рассмотреть дворец – если его хозяин соблюдал обычные правила гостеприимства, они могли бы здесь переночевать.

Эйлас спешился и подошел к будке у ворот. Привратник вежливо поклонился. На нем была широкополая шляпа из черного фетра, низко надвинутая на лоб, причем верхнюю часть лица закрывала небольшая черная полумаска. Он стоял, прислонив к стене будки церемониальную алебарду – другого оружия у него не было.

– Кто владелец этого дворца? – спросил Эйлас.

– Перед вами вилла Мероэ – скромная загородная дача, где лорд Дальдас предпочитает проводить время в компании друзей.

– Для своей дачи лорд выбрал удаленный и пустынный район.

– Вы совершенно правы.

– Мы не хотели бы беспокоить лорда Дальдаса – но может быть, он позволит нам переночевать под его кровом?

– Вы можете сразу пройти ко входу – лорд отличается щедростью и гостеприимством.

Глядя на виллу, Эйлас колебался:

– Честно говоря, меня снедают опасения. Мы в Тантревальском лесу. На этом дворце и на парке вокруг него чувствуется радужный налет волшебства. Мы не хотели бы стать участниками событий, превосходящих наше понимание.

Привратник рассмеялся:

– Сэр, ваша осторожность в какой-то мере обоснована. Тем не менее вы можете безопасно переночевать в нашей вилле, и никто не причинит вам вреда. Чары, действующие на участников кутежей лорда Дальдаса, вас не коснутся. Ешьте только свою провизию; пейте только то вино, которое привезли с собой. Короче говоря, не пробуйте ничего, что вам будут предлагать, и волшебство вас только развлечет.

– А что будет, если мы попробуем предлагаемые лакомства или напитки?

– В таком случае вы можете задержаться и не приехать вовремя туда, куда направляетесь.

Эйлас повернулся к компаньонам, собравшимся у него за спиной:

– Вы слышали, что говорит привратник? Судя по всему, он нас не обманывает – иначе зачем он стал бы нас предупреждать? Рискнем переночевать на заколдованной вилле или поедем дальше под дождем?

– Если мы не будем ни есть, ни пить ничего, кроме наших собственных припасов, нам ничего не грозит, – ответил Гарстанг. – Не так ли, любезный привратник?

– Именно так, сударь.

– Тогда я предпочел бы хлеб с сыром под крышей загородной виллы тому же хлебу с сыром под ветром и дождем в ночном лесу.

– Разумный вывод, – сказал Эйлас. – А что думают остальные? Бод?

– Хотел бы спросить любезного привратника, по какой причине он носит маску.

– Таков здешний обычай, сэр, он соблюдается всеми желающими провести время на вилле Мероэ. Если вы решили у нас ночевать, я обязан выдать каждому из вас по маске.

– Странно! – пробормотал Шарис. – Но любопытно.

– Каргус? Ейн?

– От этого места за версту несет черной магией, – буркнул Ейн.

– Я колдовства не боюсь, – заявил Каргус. – Мне известны заговоры против чар; буду жевать хлеб с сыром, отвернувшись от призрачных яств.

– Что ж, так тому и быть. – Эйлас повернулся к привратнику: – Будьте добры, известите лорда Дальдаса о нашем прибытии. Со мной сэр Гарстанг, лионесский рыцарь, а этих господ зовут Ейн, Шарис, Бод и Каргус – они уроженцы различных стран. Меня зовут Эйлас, я происхожу из знатного тройского рода.

– Лорд Дальдас пользуется магическими средствами оповещения и уже готов вас принять, – ответил привратник. – Не забудьте, пожалуйста, надеть маски. Вы можете оставить лошадей здесь; утром они будут вас ожидать. Естественно, рекомендую захватить с собой собственную провизию.

Шесть компаньонов прошли по усыпанной гравием дорожке через парк и поднялись на террасу виллы Мероэ. Заходящее солнце, на мгновение выглянув из-под туч, озарило мягким золотым светом главный вход – у входа стоял высокий человек в роскошном костюме из темно-красного бархата. Голову его покрывали коротко подстриженные мелкие черные кудри, а подбородок и щеки – так же коротко подстриженная борода; глаза его сверкали из-за черной полумаски:

– Господа, я – лорд Дальдас. Приветствую вас в моей вилле Мероэ, где, надеюсь, вы сможете удобно провести столько времени, сколько пожелаете.

– Мы благодарим вашу светлость. Мы потревожим вас только на одну ночь – важные дела заставляют нас спешить.

– В таком случае, господа, имейте в виду, что я и мои друзья отличаемся несколько сибаритскими вкусами и привычками, и наша манера развлекаться может быть заразительна. Не ешьте и не пейте ничего, кроме того, что привезли с собой, и у вас не будет никаких трудностей. Надеюсь, это предупреждение не повлияет на ваше мнение о моем гостеприимстве.

– Ни в коей мере. Мы приехали сюда не развлекаться, нас интересует только возможность укрыться от грозы.

Лорд Дальдас сделал широкий приглашающий жест:

– Когда вы немного отдохнете, мы сможем снова побеседовать.

Лакей провел гостей в помещение с шестью диванами. В находящейся рядом ванной комнате приезжие могли воспользоваться ниспадающей с потолка обильной струей теплой воды, мылом из экстракта алоэ с пальмовым маслом и полотенцами из льняного волокна. Вымывшись, путники подкрепились принесенной с собой провизией, вынутой из седельных сумок.

– Ешьте досыта, – посоветовал Эйлас. – Не следует выходить из этой комнаты голодными.

– Лучше всего вообще не выходить отсюда до утра, – заметил Ейн.

– Как же так? – возмутился Шарис. – Неужели тебе не интересно?

– Такого рода забавы меня мало интересуют. Я собираюсь сейчас же разлечься на диване.

– Я люблю повеселиться, когда у меня подходящее настроение, – вмешался Каргус, – но смотреть на то, как веселятся другие, мне не нравится. Я тоже прилягу, и пусть меня забавляют мои собственные сны.

Бод сказал:

– Я останусь здесь, меня уговаривать не придется.

Эйлас повернулся к Гарстангу:

– А вы как думаете?

– Если вы никуда не пойдете, я тоже не пойду. Если же вы решите взглянуть на друзей лорда Дальдаса, я буду рядом, чтобы оградить вас от искушения и неумеренности.

– Шарис?

– Не могу сидеть за запертой дверью. По меньшей мере, я хотел бы пройтись и понаблюдать за происходящим через эти дурацкие дырки в маске.

– Тогда я пойду с тобой – с той же целью, с какой Гарстанг вызвался сопровождать меня. Втроем мы будем достаточно защищены от соблазна.

Шарис пожал плечами:

– Пусть будет по-вашему.

– Кто знает, что может случиться? Пойдем, поглазеем на местные чудеса.

Надев полумаски, Шарис, Эйлас и Гарстанг вышли из комнаты.

Высокие арочные проходы вели на террасу, где воздух был напоен ароматами цветущих апельсиновых деревьев, жасмина, элетеи и клеанотиса. Три гостя присели на софу, выложенную темно-зелеными бархатными подушками. Тучи, обещавшие сильную грозу, прошли стороной; выдалась теплая, почти безветренная ночь.

Высокий человек с мелкими черными кудрями и небольшой черной бородой, щеголявший в темно-красном костюме, остановился, проходя мимо:

– Как вам нравится моя вилла?

Гарстанг покачал головой:

– Не нахожу слов.

Эйлас ответил:

– Мне еще многое непонятно.

Глаза горели на бледном лице Шариса, но, подобно Гарстангу, ему нечего было сказать.

– Присядьте, побеседуйте с нами, лорд Дальдас, – пригласил Эйлас.

– С удовольствием.

– Вы разожгли наше любопытство, – сказал Эйлас. – Вас окружает пьянящая красота, здесь все кажется нереальным, как во сне.

Лорд Дальдас посмотрел кругом так, будто видел свою виллу впервые:

– Что такое сон? Повседневное восприятие – тоже сон. Глаза, уши, нос создают образы в мозгу, и мы называем эти образы «реальностью». Ночью, когда мы спим, вторгаются другие образы, происходящие из неведомого источника. Временами сновидения ярче и ощутимее так называемой «реальности». Что материально, а что – иллюзия? Зачем даже пытаться разграничивать эти понятия? Пробуя превосходное вино, только педант анализирует каждый компонент его аромата. Восхищаясь прекрасной девушкой, измеряем ли мы циркулем величину и взаимное расположение костей ее черепа? Разумеется, нет. Красоту следует признавать такой, какова она есть, – в этом основной принцип виллы Мероэ.

– Не наступает ли пресыщение?

Лорд Дальдас улыбнулся:

– Вам когда-нибудь приходилось испытывать пресыщение во сне?

– Не приходилось, – признался Гарстанг. – Сновидения всегда создают ощущение важности и неотложности происходящего.

Шарис заметил:

– И жизни, и снам свойственна утонченная недолговечность. Один укол шпагой, одно движение лезвия – и их больше нет, они улетучиваются, как сладостный аромат, унесенный порывом ветра.

– Может быть, вы объясните, однако, почему у вас все носят маски? – поинтересовался Гарстанг.

– Каприз, причуда, фантазия, прихоть! Могу ответить на ваш вопрос другим вопросом. Что такое ваше лицо, как не кожаная маска? Вас троих природа одарила приятной внешностью – ваши кожаные маски располагают к вам окружающих. Но вашему товарищу Боду не повезло – он только приветствовал бы возможность носить всю жизнь другую маску.

– Никто из ваших гостей не производит впечатление человека, обиженного природой, – возразил Гарстанг. – И господа, и дамы отличаются превосходным телосложением и грациозными манерами. Это очевидно, невзирая на маски.

– Возможно, так оно и есть. Но посреди ночи, когда любовники остаются вдвоем и снимают друг с друга одежду, в последнюю очередь они обнажают лица.

– А кто исполняет музыку? – неожиданно спросил Шарис.

Эйлас и Гарстанг прислушались.

– Ничего не слышу, – пожал плечами Эйлас.

– Я тоже, – подтвердил Гарстанг.

– Наша музыка настолько ненавязчива, что, по сути дела, ее можно не замечать. – Лорд Дальдас поднялся на ноги: – Надеюсь, в какой-то степени я удовлетворил ваше любопытство?

– Только неотесанный чурбан мог бы требовать большего, – ответил Эйлас. – Вы проявляете к нам больше внимания, чем мы заслуживаем.

– Мне очень приятно принимать таких гостей, как вы, и жаль, что вы решили покинуть нас уже завтра. Но меня ожидает очаровательное создание. Она впервые посетила виллу Мероэ, и мне не терпится познакомиться с ней поближе.

– Последний вопрос, – задержал лорда Эйлас. – Когда к вам прибывают новые гости, прежние должны уезжать – в противном случае в залах и спальнях виллы Мероэ не хватило бы места. Когда они вас покидают, куда они возвращаются?

Лорд Дальдас тихо рассмеялся:

– Когда исчезают люди, которых вы видите во сне, куда они возвращаются? – Он поклонился и ушел.

Перед компаньонами остановились три молодые прелестницы. Одна спросила с шаловливой дерзостью:

– Почему вы молчите? Разве вы не хотите с нами поболтать?

Эйлас, Гарстанг и Шарис вежливо встали. Эйлас оказался лицом к лицу со стройной девушкой с бледными светлыми волосами и чертами деликатными, как нежные лепестки цветка. Из-за черной полумаски на него смотрели фиолетово-голубые глаза. Эйлас почувствовал внезапный укол в сердце, одновременно болезненный и радостный. Он начал было говорить, но осекся.

– Прошу меня извинить, – пробормотал он. – Я не очень хорошо себя чувствую. – Отвернувшись, он увидел, что Гарстанг сделал то же самое.

– Невозможно! – сказал ему Гарстанг. – Она напоминает… мне слишком тяжело об этом вспоминать.

– Это сновидения! – отозвался Эйлас. – Им трудно сопротивляться. Лорд Дальдас весьма изобретателен, не правда ли?

– Вернемся в нашу комнату. Мне не нравятся воспоминания во плоти… где Шарис?

Девушек и Шариса след простыл.

– Нужно его найти! – встревожился Эйлас. – Он увлечется и попадет в беду.

Они прошлись по залам и коридорам виллы Мероэ, не обращая внимания на причудливые разноцветные светильники, завораживающие взор интерьеры и столы, уставленные изысканными яствами. Наконец они увидели Шариса в небольшом внутреннем дворике, соединенном с террасой сводчатым проходом. Сидя в компании четырех гостей, он извлекал тихие звуки из свирели. Его новые знакомые играли на других инструментах, находя гармонические сочетания, заставлявшие задерживать дыхание и вызывавшие легкое головокружение. Вплотную к Шарису присела хрупкая брюнетка – ее волосы опустились ему на плечо. В одной руке она держала бокал темно-лилового вина; когда в музыке наступил перерыв, она попробовала вино и предложила бокал Шарису.

Захваченный участием в чудесном оркестре, Шарис рассеянно взял бокал и уже поднес его к губам, когда стоявший сзади Эйлас перегнулся над балюстрадой и выхватил вино у него из руки:

– Шарис, что ты делаешь? Пойдем, пора спать! Завтра уедем из этого замка сновидений – они опаснее оборотней Тантревальского леса!

Шарис медленно поднялся на ноги, взглянув на продолжавшую томно сидеть девушку:

– Мне нужно идти.

Втроем они молча вернулись в спальню, где Эйлас взял Шариса за плечо:

– Ты почти пригубил вино.

– Я знаю.

– Ты еще что-нибудь пил?

– Нет, – неуверенно ответил Шарис. – Я поцеловал эту девушку – она выглядит и говорит как… как первая любовь. Она пила вино, у нее на губах оставалась капля. Я почувствовал вкус этой капли.

Эйлас застонал:

– Придется найти противоядие!

В сопровождении Гарстанга он снова обошел всю виллу, но лорда Дальдаса нигде не было.

Огни начинали гаснуть – Эйлас и Гарстанг вернулись в свою комнату. Шарис уже спал – или притворялся, что спит.

Наутро высокие окна озарились ярким солнечным светом. Шестеро путников встали, хмуро поглядывая друг на друга. Эйлас напряженно сказал:

– Оставаться больше нельзя. Поехали! Закусим по дороге.

У ворот их ждали оседланные лошади, хотя привратника не было. Не желая узнать, чтó он увидит, если обернется, Эйлас вскочил в седло и пришпорил коня, решительно глядя вперед. Он заметил, что его спутники сделали то же самое.

– Дорога уходит вдаль – забудем дворец сновидений!

Все шестеро в развевающихся плащах унеслись галопом. Проехав примерно милю, они остановились, чтобы перекусить. Шарис сидел в стороне. Он вел себя рассеянно и не пожелал завтракать.

Эйласу показалось странным, что Шарис, по-видимому, осунулся и похудел за ночь: одежда держалась на нем слишком свободно, куртка висела, словно подвешенная на крючке.

Эйлас вскочил на ноги, но Шарис уже соскользнул на землю, как в обмороке; на траве лежала только одежда. Эйлас опустился на колени, схватил пустой рукав. Шляпа Шариса откатилась в сторону, его застывшее лицо – маска из бледного пергамента – исчезало, не растворяясь, но словно отворачиваясь в сторону, которой не было.

Эйлас медленно поднялся на ноги и обернулся – он хотел вернуться и вырвать Шариса из костлявых рук смерти. Бод подошел и хрипло сказал:

– Поехали. Что упало, то пропало – позади уже ничего нет.

Дорога мало-помалу уводила путников направо и через некоторое время стала заметно подниматься и опускаться по холмам. Почва становилась тощей, появились скальные обнажения; лес сперва поредел, превращаясь в отдельные поросли чахлого дуба и тиса, после чего отступил на восток.

Ветер крепчал, по небу неслись облака, и пятеро всадников то выезжали на солнце, то погружались в тень.

Закат застал их посреди бесплодного плоскогорья, усеянного большими, а иногда и громадными гранитными валунами, пористыми от ветра и дождя. Гарстанг и Каргус называли эти беспорядочно разбросанные глыбы «бараньими лбами».

Отряд остановился у ручья. Приготовив постели из охапок папоротника-орляка, путники провели не слишком приятную ночь, но их ничто не потревожило, кроме жалобного свиста ветра среди камней.

На рассвете пятеро уже были в седлах и ехали на юг по Тромпаде – в этих местах не более чем тропе, блуждающей среди «бараньих лбов».

К полудню дорога круто спустилась с плоскогорья к Сиссу и продолжалась на юг по берегу реки.

Через несколько часов они оказались на развилке. С трудом разбирая надпись на почти уничтоженном временем придорожном знаке, Эйлас и его товарищи поняли, что к юго-востоку отходила Горночинная дорога, тогда как Тромпада продолжалась по мосту через Сисс и дальше на юг по берегу реки.

Всадники переехали через мост и в полумиле за ним встретили пожилого крестьянина, ведущего под уздцы осла, навьюченного хворостом.

Эйлас поднял руку – старик в испуге отшатнулся:

– Что вам нужно? Если вы хотите меня ограбить, с меня нечего взять. Впрочем, с меня нечего взять даже в том случае, если вы не грабители.

– Не болтай глупости! – прервал его Каргус. – Где здесь ближайшая приличная гостиница?

Владелец осла сморгнул в явном замешательстве:

– Ближайшая, да еще и приличная? Вам нужны две гостиницы, что ли?

– Одной достаточно, – пояснил Эйлас.

– В наших краях гостиниц мало. Если вы не слишком привередливы, вам подойдет «Старая башня» – это постоялый двор, он просто так называется.

– Мы привередливы, но не слишком, – заверил крестьянина Ейн. – Где этот постоялый двор?

– Езжайте вперед – в двух милях отсюда дорога поворачивает в горы; в этом месте боковая тропа поднимается к «Старой башне».

Эйлас бросил старику грош:

– Будь здоров – и спасибо!

На протяжении двух миль путники ехали вдоль реки. Солнце уже опускалось за горы – тени растущих над берегом сосен и кедров удлинялись, покрывая дорогу частыми полосами.

Над Сиссом возвышался утес; здесь Тромпада резко поворачивала вверх. По лесистому основанию утеса зигзагами поднималась тропа – туда, где на фоне неба темнела высокая круглая башня.

Поднявшись под осевшую, покрытую лишайником каменную стену, всадники обогнули башню и выехали на ровную площадку над рекой, блестевшей далеко внизу. От древней крепости оставались только угловая башня и пристройка. Ожидавший у входа подросток отвел лошадей под частично обвалившиеся своды большого зала, ныне служившего конюшней.

Пять странников взошли в башню по ступеням и оказались в помещении, величественную мрачность которого не нарушало наличие признаков суетной жизнедеятельности. Языки пламени, бушевавшего в камине, озаряли дрожащим светом огромное цилиндрическое пространство. Пол был выложен плоскими каменными плитами; на голых каменных стенах не было никаких гобеленов или занавесей. Высоко над головой внутренность башни опоясывал кольцевой балкон; выше, в тени, виднелся еще один, а над ним, уже почти незаметный во мраке, угадывался третий.

У камина стояли грубо сколоченные столы и скамьи. Напротив камина горел другой огонь, поменьше, – там, за прилавком, энергично суетился над горшками и сковородами старик с вытянутой костлявой физиономией и каймой редкого белого пуха вокруг лысины. Казалось, у него было шесть рук, и все они что-то доставали, трясли и перемешивали. Поливая жиром барашка на вертеле, он встряхнул огромную сковороду с голубями и перепелами и тут же, пользуясь чугунными захватами, переставил несколько горшков, чтобы они надлежащим образом нагревались или, наоборот, охлаждались.

Некоторое время Эйлас с благоговением наблюдал за кулинарной акробатикой, поражаясь ловкости старца. Наконец, дождавшись паузы в представлении, он спросил повара:

– Скажите, пожалуйста, вы здесь хозяин?

– Именно так, сударь, я претендую на эту роль – если владельцу никчемных развалин приличествует столь почетное звание.

– Возможно, эти развалины не так уж никчемны, если вы можете устроить нас на ночь. Насколько я могу судить, с ужином не должно быть проблем.

– Могу предложить только самый непритязательный ночлег – на сеновале в конюшне. Здесь нет ничего лучше, а я слишком стар, чтобы заниматься ремонтом или перестройкой.

– Как насчет эля? – спросил Бод. – Если нам подадут прохладный, прозрачный, крепкий эль, мы ни на что не пожалуемся.

– Хорошо! Значит, претензий не будет – у меня добрый, свежий эль. Садитесь, садитесь!

Пять компаньонов присели у огня и поздравили себя с тем, что им не придется проводить еще одну ветреную ночь на охапках папоротника. Дородная женщина подала им эль в берестяных кружках. Береста каким-то образом подчеркивала положительные качества напитка, в связи с чем Бод заявил:

– Хозяин не обманул! Я жаловаться не стану.

Эйлас наблюдал за другими постояльцами. За столами сидели семеро: пожилой фермер с женой, пара бродячих торговцев и три молодых человека – по-видимому, лесорубы или охотники. Через некоторое время в башню зашла закутанная в серую шаль сгорбленная старуха в платке, закрывавшем голову так, что лицо ее постоянно оставалось в тени.

Старуха остановилась, чтобы обозреть помещение. Эйлас почувствовал, что ее взгляд на мгновение остановился на нем. Прихрамывая и опираясь на клюку, старуха отошла в сторону и села на скамью поодаль от огня.

Тучная хозяйка принесла жареных куропаток, голубей и перепелов на ломтях хлеба, пропитанного топленым жиром, нарезанную жареную баранину по-галисийски, испускавшую аромат чеснока и розмарина, а также салат из свежей зелени – трапеза оказалась гораздо обильнее, чем ожидали Эйлас и его друзья.

Ужиная, Эйлас продолжал украдкой наблюдать за закутанной старухой – та тоже что-то ела за дальним столом. У нее были отталкивающие манеры: низко наклонившись над большой миской, она поглощала ее содержимое, шумно прихлебывая. Эйласа особенно интересовал тот факт, что старуха то и дело поглядывала на него из-под покрывавшего голову платка. Когда она приподнялась со скамьи, чтобы достать кусок хлеба, шаль ее слегка распахнулась, обнажив нижнюю часть ноги.

Эйлас обратился к спутникам:

– Взгляните на старую каргу в дальнем углу – что вы можете о ней сказать?

Пораженный Гарстанг пробормотал:

– У нее куриная лапа!

– Это ведьма с лисьей мордой и огромными курьими ногами. Она уже нападала на меня дважды – и дважды я рубил ее пополам. Каждый раз, однако, ей удавалось соединить свои половины.

Увидев, что на нее смотрят, ведьма поспешно запахнула шаль и снова взглянула в сторону Эйласа, чтобы проверить, остался ли незамеченным ее промах. Эйлас и его компаньоны притворились, что интересуются исключительно ужином. Ведьма вернулась к алчному поглощению похлебки.

– Она злопамятна, – сказал Эйлас, – и, несомненно, попытается меня убить – если не здесь, то устроив засаду по дороге.

– В таком случае, – отозвался Бод, – ее следует прикончить сейчас же.

Эйлас поморщился:

– Ты прав – хотя нас, конечно, обвинят в убийстве беспомощной старой женщины.

– Не обвинят, когда увидят ее ноги, – заметил Каргус.

– Отправим ее на тот свет, и дело с концом, – буркнул Бод. – Я готов.

– Один момент! – остановил его Эйлас. – Этим займусь я. Но держите шпаги наготове – одна царапина ее когтя смертельна. Не позволяйте ей прыгать.

Ведьма каким-то образом угадала, о чем говорили принц и его спутники. Прежде чем они успели встать, она проковыляла к темному сводчатому проходу и скрылась.

Обнажив шпагу, Эйлас направился к хозяину таверны:

– Вы кормили опасную ведьму; ее необходимо уничтожить.

Ошеломленный владелец «Старой башни» не смог ничего ответить. Эйлас подбежал к сводчатому проходу и заглянул в него – там было темно, и он не посмел туда заходить. Повернувшись к хозяину, он спросил:

– Куда ведет этот проход?

– В старую пристройку и к лестнице, ведущей наверх; от пристройки остались одни развалины.

– Дайте свечу!

Услышав шорох, Бод взглянул наверх: старуха с лисьей мордой стояла на первом балконе. С воплем она бросилась вниз на Эйласа. Бод, схватив скамью, огрел ее по голове. Ведьма зашипела, снова завопила и прыгнула на Бода, выпятив вперед куриные лапы с длинными когтями. Коготь раскроил Боду лицо, прежде чем Эйлас успел отсечь лисью голову от женского тела. Безголовое тело снова принялось бестолково прыгать туда-сюда, наталкиваясь на стены башни. Каргус повалил тело на землю ударом скамьи, а Ейн отсек куриные лапы.

Бод лежал на спине, хватаясь за каменные плиты скрюченными пальцами. Язык его высунулся, лицо почернело, и он умер.

Эйлас гортанно закричал:

– В огонь ее, в огонь! Рубите эту сволочь на куски! Хозяин, несите дрова и хворост! Пусть горит долго, пусть горит вечно!

Голова с лисьей мордой взвыла:

– Только не огонь! Не бросайте меня в огонь!

Отвратительная казнь свершилась. В ревущем пламени ведьма сгорела дотла – даже кости ее рассыпались в прах. Испуганные и бледные постояльцы удалились на сеновал; хозяин и его супруга принесли швабры и ведра с водой, чтобы вымыть залитый кровью пол.

До рассвета оставалось всего несколько часов. Эйлас, Гарстанг, Каргус и Ейн устало сидели за столом и смотрели на догорающий камин.

Хозяин принес эль:

– Кошмарный случай! Уверяю вас, я никогда ее раньше не видел.

– Не вините себя. Хорошо, что нам удалось расправиться с этой тварью. Вы и ваша супруга оказали нам посильную помощь, и вам больше не о чем беспокоиться.

С первыми проблесками зари четыре друга похоронили Бода в тихом тенистом углу древней крепости, заросшем кустами одичавшей розы – здесь когда-то был сад. Хозяину они отдали лошадь Бода и пять золотых из его поясной сумки, после чего печально спустились к Тромпаде и направились в горы.

Эйлас и три его спутника с трудом поднимались по каменистому ущелью – тропа бесконечно петляла, огибая скальные выступы и осыпи. Наконец впереди показался пролом Летучего Всадника, откуда с воем вырывался ледяной ветер. С другой стороны пролома дорога раздваивалась: одна колея вела по альпийским лугам к Оэльдесу, а Тромпада поворачивала на юг и постепенно спускалась по длинной ложбине мимо нескольких древних оловянных рудников, к поселку Оползневый Рынок. В гостинице «Оловянный рудокоп» четыре странника, изможденные долгим подъемом и приключениями предыдущей ночи, с облегчением подкрепились бараниной с перловой кашей и заснули, развернув соломенные подстилки на мансарде.

Утром они продолжили путь по Тромпаде, теперь следовавший примерно на юг по широкой долине Северного Эвандера к далекой серовато-сиреневой громаде Так-Тора.

В полдень до Тинцин-Фюраля оставалось всего пять миль; долина стала сужаться, постепенно превращаясь в ущелье, где, перекатываясь по камням, шумел и пенился Северный Эвандер. Еще через три мили, когда опасная близость Тинцин-Фюраля уже начинала действовать путникам на нервы, Эйлас обнаружил едва заметную тропу, поднимавшуюся по ложбине крутого склона – он считал, что это могла быть та самая тропа, по которой он некогда – уже давно! – надеялся спуститься с вершины Так-Тора.

Они взобрались на продолговатое плечо, выступавшее из основного массива Так-Тора, как корень из ствола дерева, после чего подъем по закругленному хребту стал значительно легче. Эйлас привел спутников в ложбину под плоской вершиной Так-Тора – туда, где он ночевал перед тем, как его поймали ска.

Эйлас нашел «непогрешимый компас» там, где он его спрятал. Как прежде, зуб магического прибора указывал на восток-северо-восток.

– В этом направлении, – заявил Эйлас, – находится мой сын, и в этом направлении я должен идти.

– Вы можете выбрать один из двух маршрутов, – отозвался Гарстанг. – Вернуться той дорогой, по которой мы прибыли, после чего повернуть на восток – или пересечь Лионесс по Старой дороге, после чего отправиться на север, в Даот. Первый путь короче, но второй позволяет обойти Тантревальский лес и в конечном счете, судя по всему, быстрее достигнуть цели.

– Я поеду вторым путем, – сказал Эйлас. – В этом не может быть сомнений.

Четыре путника успешно миновали Кауль-Боках и въехали в Лионесс. В Нолсби-Севане они повернули на восток по Старой дороге и через четыре дня быстрой верховой езды остановились в городке Оделарт. Здесь Гарстанг попрощался со своими товарищами:

– Звонкая Тетива всего лишь в двадцати милях к югу. Я приеду домой к ужину, и вся моя родня подивится моим приключениям. – Он обнял троих друзей: – Разумеется, вы будете самыми дорогими гостями, если когда-нибудь навестите меня в Звонкой Тетиве! Мы проделали вместе долгий путь и преодолели много препон. Никогда вас не забуду!

– Не забудем и мы!

Эйлас, Каргус и Ейн смотрели вслед фигуре Гарстанга, удалявшейся на коне, пока она не скрылась.

– Нас осталось трое, – вздохнул Эйлас.

– Поехали! – сказал Ейн. – Нечего тут делать. Ненавижу нюни распускать.

Они выехали из Оделарта по Старой дороге и через три дня прибыли в место под наименованием Пышная Ива, где Старую дорогу пересекал Икнильдский путь. Непогрешимый компас указывал на север, в направлении Аваллона, – друзья сочли это хорошим предзнаменованием, так как дорога в столицу Даота позволяла не приближаться к Тантревальскому лесу.

Они отправились по Икнильдскому пути в Аваллон.