Сага о Годрланде

Глава 10

— Уходи, сейчас плюнет!

— Да бей уже!

— В зад! В зад ей воткни!

Огненный червь вертелся на каменной раскаленной сковороде, а мы прыгали вокруг него и безуспешно стучали в его непробиваемую шкуру. Рунами он был поменьше сторбашевского, зато броню себе отрастил знатную! Даже девятирунные хускарлы не могли ее пробить. Если бы такой пришел в Сторбаш, так там бы все и полегли.

— Кай, может, ну его? — крикнул Вепрь, едва увернувшийся от очередного плевка.

Добро, эта тварюга была не столь расторопна. Плеваться огнем — плевалась, но поворачивалась медленно, со скрипом и скрежетом.

— Ну уж нет! — взревел я. — Чтоб ульверы да перед червяком отступили?

Мой топор всем хорош, только против таких громадин маловат. Тут бы колун или секиру…

— Квигульв! Давай за мной! Я пробиваю шкуру, ты вгоняешь копье! Понял?

Здоровяк с синими зубами подбежал ко мне, перехватил копье двумя руками. Подготовился.

— Только сразу выдергивай. Иначе оплавится или древко вспыхнет!

Я решил попробовать бить его так же, как били червя в Сторбаше. Пусть у нас нет Тинура Жабы, но Квигульв ничуть не уступал тому хельту даже при своих восьми рунах.

Взмах! Крошечный по сравнению с толстенной тварью топорик врубился в полупрозрачную мутную шкуру, за которой бились и переливались огненные потоки. Хрусть! От места удара поползли тонкие трещины.

— Давай!

И точно в то же самое место вонзилось копье, утонув в туше на локоть.

Квигульв дернул покрасневшее острие, оттуда выплеснулась белесая жижа, почти сразу покраснела, а потом и вовсе потемнела, превратившись в бурый камень.

Червь дернулся.

— Назад!

Мы вовремя отскочили. Тварь, почувствовав боль, крутанулась так, чтобы прикрыть раненое место. Надо же! Неразумная, а соображает!

— А нам что делать?

— Вепрь, Лундвар! Отвлекайте его! Остальным отойти подальше. Смотрите, чтоб больше никакая тварь не подобралась. До десятой руны убивайте сами!

А мы с Квигульвом продолжили бить червя. Мне сильно не хватало дара Энока. Я не знал, где под толстой шкурой скрывались сердца и как глубоко. Потому я бил в разные места. Впрочем, случайно угадав и пронзив три сердца, я понял, что те лежали примерно в двух шагах друг от друга. Оставалось лишь угадать, к какому концу червя ближе.

Огненный червь, как по мне, умер с радостью и облегчением, потому что мы ковыряли его весь день без продыху. Под конец его шкура уже не зарастала и вся покрылась трещинами, жижа из ран выплескивалась слабее, да и жаром от него пыхало едва-едва.

Синезуб упал там, где стоял. Он совсем выдохся. Его руки покрылись ожогами от капель твариной крови, а копье пришло в полную негодность. Наконечник от жара и бесконечных ударов совсем искривился, перекрутился и походил больше на выжатую тряпку.

— Ничего! Справим тебе копье получше, — прохрипел я. — С твариными костями. Сразу под хельта.

И тут от Квигульва полыхнуло ничуть не хуже, чем от того же червя. Раз! Другой!

Я замер, выжидая третий… Пронесло.

Дрожащей рукой я стер пот со лба. Вот же дурень! Забыл, что червь столь силен. А если б Синезуб перешел на одиннадцатую руну?

— Я силен! — закричал Квигульв. — Я хельт!

— Нет, пока не хельт. Но сегодня им станешь, — устало кивнул я. — Надо только выпотрошить червя.

И до самой темноты я бил в звонкую хрусткую шкуру твари, а Квигульв своим изуродованным копьем выковыривал оттуда покромсанные сердца. Мы успели вытащить лишь пять, а остальные остались внутри затвердевшей плоти. Пистосу нужны были именно сердца червей, поэтому он оговорил не количество тварей, а сколько их сердец ему привезти. Плоть у них, увы, не пригодна ни для кузнечного дела, ни для чего-то еще.

К ночи вернулись и ульверы, и пустынники, которых нанял Милий, вместе со своими верблюдами и поклажей.

Пустынники привычно поахали над нашей добычей, собрали добытые сердца, очистили от застывшей крови твари, от ошметков плоти, выскребли прям всё до мельчайшего кусочка и обмотали тряпицами, пропитанными в какой-то вонючей смеси. В такой обертке драгоценные сердца не испортятся еще седмицу. Впрочем, одно я попросил оставить. Сегодня я проведу Квигульва в хельты!

Но перед тем надо передохнуть и поспать. Я строго-настрого запретил Синезубу нынче вечером есть. «Иначе так и останешься хускарлом!» — сказал я. И простодушный здоровяк послушался, хоть и с неохотой.

Я знаю, что есть хёвдинги, которым не по душе, когда их хирдманы дорастают до той же руны, что и они. Может, я бы тоже этого боялся, если б не мой дар. Но сейчас я был счастлив. С той поры, как хворь Альрика усилилась, я остался единственным хельтом в хирде, и это тяготило меня. Мы забрались так далеко от родных островов… если я вдруг погибну, каково придется ульверам? Как им пройти через Раудборг, где обезумевшие живичи жаждут нашей крови?

К тому же я не мог забыть нелепой гибели Энока почти сразу, как он стал хельтом. Вдруг наш хирд кто-то проклял, чтобы в нем не было больше одного хельта за раз? Первым был Альрик. Энок Косой почти сразу погиб. Едва хельтом стал я, как случилась та бойня, и Альрик перестал разговаривать и сражаться. Так что я собирался приглядывать за Квигульвом до конца охоты. Даже подумал, а не отправить ли мне его в город? Пусть пока отдохнет, новое копье присмотрит.

Хотя нет, это нечестно и перед Квигульвом, и перед всем хирдом.

Ульверы обступили Синезуба, хлопали его по плечам и спине, смеялись и радовались за него. А он добродушно скалил страшные зубы и не знал, что сделать такого, чтоб не разорваться от счастья. Схватил в охапку Хальфсена, подкинул в небо, потом крепко обнял Трудюра, который не успел увернуться, схватил ручищу Сварта и крепко стиснул. Полутролль прищурился и поднапрягся сильнее. Квигульв сжал еще крепче, и они так ломали друг другу руки, пока я их не развел в стороны. Впервые Синезуб не проиграл Сварту в этой борьбе! И это он еще не стал настоящим хельтом!

Если бы выбирал я, то сначала хельтом бы стал Вепрь или Простодушный, их помощь мне бы пригодилась. От бесхитростного и наивного Квигульва многого не дождешься. Но он так искренне радовался! Обнимал всех подряд, даже тщедушного Феликса, поднимал камни, что прежде не смог бы, предложил Простодушному побороться в глиме и проиграл. Для глимы нужна не только сила, но и ловкость, и смекалка, а в этом Херлиф уж никак не уступал Синезубу.

Пустынники сложили из привезенного с собой хвороста костер и принялись готовить похлебку под присмотром Вепря. Они-то привыкли седмицами жевать сушеное мясо да грызть лепешки, не уступавшие твердостью камню, да и сами были будто сделаны из прочной выдубленной кожи: худые, звонкие и гибкие, как кнут. Рунами они были невелики, двое взрослых — хускарлы на седьмой руне и четверо младших — карлы, но даже карлы пустынников выглядели сильнее и крепче, чем пятирунный Феликс.

Старший пустынник с чудным именем Кхалед сразу сказал, что их дело маленькое. Они берут на себя перевозку припасов, устройство лагеря, для чего на верблюдов были навьючены одеяла из овечьих шкур, также они готовы разделывать тварей и сохранять все ценные части. Но биться с тварями или с лихими людьми — не их забота. Если вдруг нас всех поубивают, пустынники попросту сбегут, зато доставят весть о нашей гибели в тот гостевой дом, где мы жили.

Я попросил Кхаледа лишь об одном: присматривать за Феликсом во время наших сражений. Мне не хотелось оставить кого-то из ульверов без руны из-за фагрского дурня.

Забавно, что запала у благородного сынка хватило ненадолго. Да, он по-прежнему хотел порадовать отца, но был слишком слаб. Быстро выдыхался в дороге, истекая потом, не мог есть грубую пищу. После первой же трапезы Феликс всю ночь проторчал за камнем, радуя всю округу рычанием, фырчанием и пыхтением, только не с того конца, откуда положено. Его тошнило и после питья. Когда мы выбрались на каменное плато, растрескавшееся от жары, он спотыкался о каждую кочку, разбил пальцы на ногах в кровь, а один раз оступился и подвернул ногу.

Я бы никогда не поверил, что пятирунный воин может быть таким беспомощным. Даже однорунный Милий держался лучше, не говоря уж про пустынников, которые за дневной переход и не взмокли.

А ведь я думал по вечерам учить Феликса бою на мечах. Но он падал, едва пустынники останавливались на привал, доползал до своей миски и засыпал мертвым сном. Бесполезный человек! Потому я решил, что верну Феликса отцу живым и почти здоровым, а всё остальное пусть Сатурн сделает сам. Невозможно из говна слепить человека.

Эту ночь я не спал, смотрел в небо, на яркую россыпь звезд. Казалось, что здесь до них можно дотянуться рукой, довольно лишь подняться на ближайший пригорок. И длинная белая дорога, «путь мертвых», по которой души умерших идут к богам, тут тоже была ярче.

Смогу ли я провести Квигульва к становлению хельтом? Справлюсь ли? Я ведь прежде никогда такого не делал. Вдруг я ошибусь? Я не хочу потерять еще одного хирдмана.

А наутро я взял сердце твари, поднял заспавшегося Синезуба, который вовсе не беспокоился ни о чем, и повел его к ближайшей каменной стене, настрого запретив ульверам подходить к нам.

Дом тут никак не сложишь: деревьев нет, камней не так много, да и бестолковые они, крошатся. Потому придется так, с подобием укрытия.

Я отобрал у Квигульва всё оружие вплоть до поясного ножа, усадил на камень и хотел было уже сказать всё то же, что мне говорил когда-то Альрик, но взглянул в ясные очи Синезуба и понял, что ему те слова вовсе не нужны. Он другой, и слова нужны другие.

— Квигульв! Чтобы стать хельтом, тебе придется съесть это сердце. Оно невкусное, мерзкое, но так надо. Ешь его медленно. Сначала прожуй один кусок, потом кусай снова. Если станет дурно, потерпи. Если почуешь, что больше не лезет, обожди. Понял? Давай.

Синезуб взял сердце и сразу куснул, будто яблоко. Медленно перемолотил его, потянулся еще и замер.

Буф! Буф! Буф!

Я, сидя в двух шагах, услышал, как стучит его собственное сердце. Гулко, громко, вязко.

— Рррра-а-а! — взревел хирдман и подскочил на ноги.

Его глаза покраснели, жилы на руках вздулись, из груди вырвалось клокотание. Я тоже встал, готовый наброситься на него и скрутить.

— Ульв?

— Да. Да, — выдохнул Синезуб. — Я могу.

— Конечно, можешь. Сядь. Если прошло, кусай еще.

Он послушно опустился обратно и съел следующий кусок уже с опаской. Потом следующий. И с каждым разом его забытье длилось всё дольше и дольше. Один раз мне пришлось навалиться сверху и держать, чтоб он не убежал.

И где-то на середине сердца от Квигульва полыхнуло силой хельта. Он заревел, словно раненый бык, ударил кулаком по стене, от чего та вздрогнула и уронила на него несколько камней. Уж не знаю, от боли или от перехода Синезуб обезумел вовсе и набросился на меня. Я изо всех сил пытался его угомонить, но при этом не поранить. Хорошо, что безумие отшибло и без того некрепкий ум. Квигульв забыл все навыки и умения, потому удары его были просты и прямы, хоть силищи он вкладывал немеряно.

— Квигульв! Синезуб! Стой! — кричал я, пытаясь привести его в разум.

Но он бросался снова и снова. Мои плечи уже покрылись синяками, да и я почти перестал сдерживаться.

Вдруг он отскочил в сторону, подхватил что-то с земли. Неужто камень? Может, пора взяться за топор? Но Квигульв запихнул поднятое себе в рот и с хрустом прожевал.

Бездна! Это же сердце твари! Почти половина! А ведь ему больше нельзя. Он уже стал хельтом! Неужто Квигульв помрет вот так, по глупости?

Я запрыгнул к нему на спину, одной рукой схватил за нижние зубы, а второй начал вытаскивать из его рта полупережеванные куски. Он рычал, мотал головой и пытался меня сбросить, но не тут-то было. Когда его рот опустел, я слез с Синезуба, посмотрел в его пустые глаза и врезал в подбородок, а потом сразу же в висок. Он рухнул наземь. И сразу же захрапел.

Мои руки тряслись от пережитого страха за Квигульва, пальцы правой руки кровоточили от его укусов, да и левая была изрядно потрепана. Вот, значит, каково вести хельта! Не дай Скирир еще раз такое испытать. Со мной, кажись, было легче. Я собрал разбросанные останки от твариного сердца, топором вырубил ямку, побросал туда мясо и завалил камнями. Вдруг этот полоумный очнется и снова начнет буянить?

Но он спал. И проспал половину дня. А когда проснулся, ничего толком не помнил.

— Вроде я откусил это… ну, твариное сердце. И всё. Уж полдень? А я нынче хельт или как?

— Хельт-хельт! Ты теперь сильный, как я и Альрик!

Квигульв улыбнулся во весь рот, и я чуть не навернулся с камня. То ли из-за рунной силы, то ли из-за проглоченных излишков, но его зубы изменились. Побелели, выросли и заострились, точно волчьи клыки. Полная пасть клыков.

— А ну-ка, открой рот пошире.

Он послушался, и я увидел, что за первым рядом зубов стоял второй, только пониже и чуть пожиже.

— Ты сам как? Ничего не болит? Во рту ничего не мешает?

— Нет, — помотал Квигульв головой. — Можно пойти в хирд?

Мы вернулись, и парни, слышавшие рев и крики с нашей стороны, обрадовались, что мы целы и здоровы. Я пожалел, что рядом нет Тулле, который бы сумел увидеть нутро Квигульва. Уж не поменялось ли оно ненароком? Не почернело ли?

Впрочем… Я коснулся дара и с облегчением ощутил светлый огонек Синезуба. С ним всё в порядке. Подумаешь, зубов стало больше! Он же хотел пугать людей своей улыбкой? Вот пусть и пугает. А в моем хирде появился еще один хельт!

И мы продолжили охоту.

Огненные черви не так часто встречались в пустыне, как хотелось бы, иначе все ульверы быстро получили бы по десятой руне. Зато камненогов было предостаточно, особенно если знать места, где те любили прятаться. А Ерсус знал и привел нас по невидимым меткам точно к нужной долине.

Старый охотник рассказал, что эти твари хоть не столь сильны, обычно до десятой руны, но тоже не самая легкая добыча.

— Они слепы, но всегда знают, где ты находишься. Вроде бы медленные, но удары их быстры и резки. Здоровенные, но легко спрячутся даже на равнине. Обычно мы их находили лишь после первой атаки с их стороны, и не всегда ту атаку успевали отбить.

Потому в долину мы входили с опаской. Хотя что там за долина? Это у нас горы остриями царапают облака, а тут всего лишь мягкие округлые холмы, меж которыми лежит россыпь камней. Самый крупный — примерно с меня, мелкий — едва ли больше песчинки. И где тут твари? За валунами попрятались? С виду было пусто, как везде в пустыне. Потому эти места так и назывались.

— Коршун?

— Да их тут полно! — отозвался полусарап. — Слышу больше десятка. И ближайший в двух шагах.

Я огляделся. Ничего.

Нет, я помнил о каменных жабах на Северных островах, что выглядели точь-в-точь как камни, но, по словам Ерсуса, эти твари размером с верблюда и больше. Тут и валунов таких нет.

— Стоять здесь! Ждать! — приказал я, а сам двинулся вперед.

Один шаг. Второй. Где-то тут.

Я тоже слышал руны тварей, но за камнем никого не оказалось. Под землей? Не похоже. Да и земля тут — зубами не прогрызть, высушена солнцем до звона. Я вытащил топор и слегка ударил обухом ближайший валун. Просто так, чтобы сделать хоть что-то.

Тр-р-р-р! Камень треснул и вмиг превратился в здоровенную тонкую тварь со множеством лап и узкой вытянутой назад головой. Вжих! Я отбил один удар и отскочил, чтоб не попасть под остальные. Быстрая!

Она неспешно повела гладкой мордой по сторонам, выворачивая ее так, как не сможет ни один человек, и я заметил, что в твердом панцире и впрямь нет отверстий для глаз. Нигде. Только пасть, больше похожая на трещину в земле. Вся тварь выглядела так, словно была сложена из каменных обломков, некоторые поблескивали на солнце, другие не отличались цветом от самой пустыни. Немудрено, что мы ее не увидели! Хотя как она, будучи в два раза выше меня, умудрилась сложиться вчетверо, прикинувшись обычным валуном? Я не представлял.

Жаль, что камненоги не принесут мне рун, зато изрядно усилят хирд! С ними я смогу спокойно поднимать своих девятирунных, не беспокоясь, что те перейдут черту. А сердца у меня теперь есть. Целых четыре! Лучше я не привезу Пистосу всё, что было обговорено, и не получу илиосы, чем позволю кому-то пробыть на десятой руне без сердца хотя бы один лишний день.

Я шагнул к твари, и та тут же набросилась на меня. Тонкие ломкие лапы, похожие на закаменевшие ветки, заканчивались острыми шипами, и я получил несколько царапин.

— Вместе!

Стоило первому ульверу приблизиться ко мне, как еще несколько валунов растрескались и превратились в тварей, таких же тонких и ломких, как первая. Но при этом каждая выглядела иначе: чуть другой окрас, другие изломы, другие лапы.

Хирдманы рассыпались на группы. И я потянулся к дару, чтоб помочь и дать приспособиться к новой для нас твари. Бить камненогов было неудобно. Топоры и мечи соскальзывали с их жесткой скорлупы, к тому же покрытой каменной крошкой. Сюда бы молот! Тот самый, из Бриттланда, что остался в водах реки Ум. Вскрикнул Видарссон с пробитым шипом плечом, но рана тут же затянулась под даром Дударя. Лундвар зарычал и подставился под удар, желая получить больше силы. Стейн убрал бесполезный лук и вытащил меч. Офейг отбивался щитом, не успевая ударить.

Первым справился Сварт. Он попросту выломал несколько лап, а потом поднатужился и открутил твари голову. Та, правда, не особо-то и заметила потери, но замедлилась. Тогда Полутролль переломил ее пополам.

Крепкие, но хрусткие. И, хвала Скириру, не ядовитые!

После победы Сварта дело пошло шибче. Ульверы разделились на двойки, где один прикрывал напарника и отбивал удары, а второй ломал тварь, усиленный моим и Свартовым даром. Сам я в бой больше не лез, присматривал со стороны, но не как трусливый Харальд из Бриттланда, а, скорее, как наставник.

И понемногу мои хирдманы вспыхивали новыми рунами, согревая мою душу. Сварт стал девятирунным, Эгиль, Живодер, Бродир Слепой тоже. А потом камненоги закончились.

Пришедшие на зов пустынники споро принялись разделывать тварей, сдирать с них крепкие панцири, соскабливать налипшие камни. Вот, значит, почему камненоги так походили на валуны! У одного нашли даже обрывок кольчужной сетки, прикрепленный к скорлупе, словно тварь убила воина, сожрала его, а блестящее железо приделала к себе для красоты или крепости.

— Нужны еще такие твари! — сказал я Ерсусу.

Причем чем больше, тем лучше. И мы пошли к следующей долине.