Сага о Годрланде

Глава 11

Ночью я вдруг проснулся от тревожной мысли. Здесь, в Гульборге, время течет незаметно: что зима, что лето — всё едино. Снега-то нет. А вдруг уже пора отплывать? Вдруг в годрландский пролив вот-вот войдут живичские ладьи с раудборгским хёвдингом или хирдом, нанятым Жирными? Вдруг я размяк под жарким солнцем и спутал не только месяцы, но и целые зимы? Как в сказе о твари, что пожирала время!

Я сел и принялся считать. Из Раудборга мы ушли в самом конце весны, уже на исходе месяца Фольси(1). Три месяца петляли по живичским рекам. Месяц проторчали в Гульборге без дела, еще полтора месяца охотились в пустыне. Выходит, что Альрик умер в Нарлову(2) пору.

Потом нас стали зазывать на пиры и гуляния, и мы прокутили еще месяца полтора, пока не прибыл Набианор. Седмицу мы ждали до игр в его честь, а спустя три седмицы он позвал к себе Пистосов. Ушел он в начале Скирирова(3) месяца, а сейчас, получается, уже конец. Поди, лед на живичских реках уже вот-вот вскроется. Надо было раньше тяжбу затевать! Ну ничего. Еще пару месяцев я смогу выждать, а дальше либо забывать о золоте, либо хватать Хотевита за горло и вытряхивать всё, что только можно, вплоть до исподнего Дагны.

Наутро, как только заявился Милий, я схватил его за грудки и начал выспрашивать по срокам. В Гульборге счет дням вели четко, хоть и иначе, чем у нас; хвала Скириру, я всё посчитал верно. Первые ладьи здесь ждали со дня на день, но, понятное дело, не из северного Раудборга, а из южного Холмграда.

— Только я ведь не для этого пришел, — сказал Милий, отряхнувшись. — К господину Пистосу приходил гонец, чтобы зазвать юного господина на пир в честь ушедшей богини плодородия. Несколько раз приходил, очень настойчиво звал.

— Какой, в Бездну, богини? У вас же нынче нету богов, кроме Солнца.

— Так я ж и говорю: в честь ушедшей богини. Старых богов нет, но люди все еще проводят ритуалы. Если не принести дары, каков будет урожай? Будет ли щедра земля? Один бог не может уследить за всем порядком!

Я невольно усмехнулся:

— Эх, Милий, зря Пистос не взял тебя к пророку…

Вольноотпущенник перепугался:

— Не говори так. Мой господин ведь тоже… ну, свинью выбрал, которую зарежет. Как же без этого?

— А жрец?

— Мой господин кругу поклоны отбивает, мяса не ест, пророка почитает. Если зарежет одну свинью, хуже не будет, а людям спокойнее.

Вот оно как! Значит, даже всемогущему пророку не под силу зараз изничтожить старые обычаи. Они всё равно проклевываются и сквозь ворожбу, и сквозь солнечную паутину.

— Кто же нынче такой храбрый, что намеревается аж пир устроить и гостей созвать? И зачем ему наш Пистос?

Милий покачал головой:

— Сказать по правде, то новый род, пробился в знать лишь при сарапах. В прошлый приезд Набианор пожаловал Брутусу часть отобранных земель, а вот за какие заслуги — неизвестно, но слухи ходили всякие. Поговаривали даже, что Брутус, в то время обычный воин, стоял на воротах и открыл их сарапам, только как один человек смог бы убить всех стражников? Словом, в одночасье Брутус из черни стал аристократом с правом покровительства. Господин Пистос тот род всегда презирал и сыну ходить к ним запрещал, только господин Феликс всё равно завел дружбу с сыновьями Брутуса на пирах у других родов, менее щепетильных.

— Каких? — недопонял я.

— Не таких разборчивых, как мой господин.

— И что они хотят, эти Брутовы дети?

— Чтобы господин Феликс пришел к ним на пир. И гонец особо попросил, чтобы господин взял с собой северных друзей. Можно хоть всех.

Трудюр, что проходил мимо, аж забыл куда шел.

— Пир? Кай… — у шурина только что слюна изо рта не закапала.

Изголодался, бедолага, по женской ласке. Давненько я не отпускал ульверов в песчаный дом, а уж Трудюра и вовсе держал в кулаке, памятуя о словах Тулле. Я и Рыси запретил руны прятать, и сам старался лишний раз к дару не прикасаться.

Мы ведь с приезда Набианора толком не веселились, да и ели не так чтобы досыта. Цены на снедь пока только поднимались, несмотря на отъезд сарапов. А тут добрый пир да с жареной свининой! У меня самого слюна потекла.

— И когда будет пир? В чьем доме? Феликс! Где ты там?

Милий даже ухом не повел, а ведь поначалу кривился, слыша, как я покрикиваю на его господина.

— Звал, Кай?

Фагр появился из двери, ведущей во двор. Никак опять со Свартом дрался? Вон ухо красное какое, видать, снова отхватил плюху.

— Зовут тебя на пир эти… Брутовы дети. Зовут вместе с нами. Каковы у них гуляния?

— Эти-то… — Феликс дернул щекой. — Меры не знают, цены монетам — тоже. Сам я у них не был, но не раз слышал: гуляют они так, что потом не помнят, где небо, а где земля.

Пистос говорил бойко, щедро перемешивая нордские и фагрские слова, но я уже привык и понимал его без труда. Да и ульверы тоже поднатаскались в здешней речи, особенно после появления клетусовских хирдманов. Не всё же Хальфсена дергать!

— А что? Годится! — ухмыльнулся я.

Пусть это будет наш последний пир в Гульборге! Повеселимся во славу Скирира, раз уж нынче его время. Как-никак мой покровитель и даритель.

А раз Брутссоны хотят увидеть побольше северян, так я решил взять почти всех ульверов, оставил лишь Отчаянного да Видарссона, пусть приглядят за нашими фаграми. Одного клетусовского парня я решил прихватить с собой — ловкача, чтобы вознаградить за усердие в изучении нашей речи. Понятное дело, в личине да в наших одежках со строгим наказом не показывать себя и не выказывать знание фагрских слов. Сам бы я так не рискнул, но Простодушный посоветовал, мол, пора проверить новых хирдманов на верность и честность.

Нам на руку было еще то, что Брутссоны устраивали гуляние не в самом Гульборге, а в поместье, что в дне пути от него; даже если и случится чего, удрать наш фагр сумеет. Милий сказал, что у них был дом в городе, но его быстро продали. Уж больно невзлюбил простой люд Брутусов род, всякие пакости устраивал: то голову собаки к двери прибьют, то нечистотами порог обольют, а то и горящее полено забросят. Вот и уехал Брутус куда подальше, а уж там всех весельчаков сумел пристрожить. Запорол, поди, насмерть. У законников хоть руки длинные, но в каждый дом и им не залезть.

С трудом мы дождались указанного срока, Трудюр так и вовсе едва пол не проломил, стуча копытом от нетерпения. Ну или не копытом. Оружие мы с собой взяли, потому как добираться до места целый день, мало ли кто повстречается по пути. А вот броню оставили дома: всё же не воевать идем, а пировать.

То ли из-за желания хорошенько надраться, то ли еще почему, только добрались мы до нужного поместья гораздо быстрее. Даже спрашивать дорогу не пришлось: на первой же развилке стоял раб в нарядных одеждах и с цветочным венком на голове. Он уточнил, к Брутссонам ли мы едем, одарил нас цветком мака и указал нужный путь. И так было на всякой развилке, к которой мы подходили.

Само поместье привольно раскинулось на вершине холма. Внутри его высоких стен легко бы поместился Сторбаш, при том не один. Ворота были широко распахнуты, и со двора уже слышалась музыка, веселые голоса, женский смех, доносились сладкие запахи.

Наше появление заметили издалека, и едва мы подошли ко входу, как нам навстречу выбежали простоволосые девицы. Их наготу едва прикрывали небольшие лоскуты овечьих шкур, грубо стянутые толстыми нитями. Девицы поднесли нам большие чаши с вином. Я понюхал: вроде обычное вино, без макового сока или другого дурмана, так что взял первую попавшуюся чашу и разом опустошил. У Трудюра хватило выдержки сперва оглянуться на меня, дождаться кивка и лишь потом подхватить двух девок, дабы уволочь в кусты.

А кустов там хватало. Сразу за воротами лежала площадь в обрамлении пышно цветущего сада. Все рабы, что девки, что парни, были почему-то одеты в шкуры, кое у кого из всклокоченных волос торчали не то рога, не то ветви. Некоторые прыгали, бегали и потрясали деревянными топорами и щитами без умбона. Странно, что выкрашены были те щиты на наш манер.

Послышался грозный рык, и из-за деревьев на нас выскочил настоящий живой медведь. Я не испугался, но топор всё же выхватил, и лишь потом заметил на звере ошейник с цепью.

— Феликс, у вас всегда так ту богиню славили? — негромко спросил я.

— Отец — никогда. Но это же Брутус. У него всегда всё не как у людей.

— А как обычно ее славят?

— Свиней режут. Дикие кабаны портят урожаи, а богиня та, она же за урожай отвечала. Потому в ее день надо свинину есть. Еще знаю, что мак — ее цветок.

В глубине сада чего только не творилось. То собака, выкрашенная под волка, выскочит, то люди в шкурах и чудных шлемах с рогами завопят из кустов. На небольшом пруду плавала лодчонка с квадратным парусом и с черепом коровы на носу.

— Это ведь драккар, — ахнул Вепрь. — Вон и щиты на бортах висят.

Я сдуру рассмеялся. Какой же это драккар? Наши корабли длинные, острые, вытесанные из крепких дубовых или ясеневых досок, а эта лодка широкая и неповоротливая, и мачта у нее такая, словно оглоблю торчком воткнули. А потом пригляделся внимательнее: полуголые рабы разрисованы узорами, похожими на руны, топоры эти деревянные, рога…

— Добро пожаловать, гости дорогие!

К нам вышел молодой господин, хвала богам, в одежде, но и на его плечах лежала волчья шкура, на руках блестели широкие браслеты, на поясе висел настоящий бродекс, да и на шее болтался маленький топорик, будто господин Фомрира чествует.

— Феликс, дружище, что-то не похожи твои северяне на варваров. Я думал, они будут… — и сказал какое-то слово, которое я не понял. Но явно не хвалебное.

Это вот так нас видят фагры? Дикарями в шкурах?

— Я решил устроить пир на северный лад! — продолжал говорить господин. — Но как же обойтись без истинных нордов? Надеюсь, они порадуются! Истосковались же по родным землям. Кстати, я Формир! Бог войны! Похож?

— Фомрир, — прорычал я.

— Ого, он узнал! Значит, я и впрямь похож! Ну же, познакомь нас.

Феликс, не глядя мне в глаза, махнул рукой и сказал по-нордски:

— Это Лукий, младший сын Брутуса.

— Каков слог! Каков язык! Каркают точно вороны! Под стать их натуре! — веселился Лукий. — Ну же, идемте! Мы приготовили столько развлечений!

Хорошо, что на нас были личины. Вряд ли кто-то из ульверов порадовался такому гулянию. А впрочем, в Бездну! Он хочет видеть дикарей, так пусть получит.

Я громко рассмеялся и хлопнул Лукия по плечу так, что того перекосило. Всего лишь четвертая руна! Даже до хускарла не дорос.

— Фомрир силен! — взревел я. — Давно хотел сразиться с ним. Бой!

Ульверы тут же подхватили:

— Бой! Бой! Бой!

С каким же удовольствием я увидел страх в глазах Лукия! Глупый фагр вывернулся из-под моей руки, натужно улыбнулся и отступил на несколько шагов.

— Скажи ему, что норды на пирах не бегают по кустам, а вволю едят и пьют! — прорычал я Хальфсену. — Голодные норды злы и опасны.

Толмач, едва сдерживая смех, пересказал мои слова Лукию, и тот согласно закивал. Кликнул раба, но тот повел нас не к столу, а к небольшому загону, где бегали мохнатые черные свиньи размером с жеребенка.

Раб сбивчиво поведал, что перед угощением нужно сначала добыть мясо, потому нам предлагают побегать за свиньями да повеселить народ. Наверное, мы могли бы устроить представление, как на Арене, послать в загон ловкача-фагра, но я уже разозлился. Потому перемахнул прыжком через ограду и выпустил всю рунную силу. Свиньи тут же повалились наземь, сдохли со страху, да и рабу досталось изрядно. Я повыкидывал свиные туши, встряхнул раба и сказал, чтоб тот немедля повел нас к столу.

Пиршественный зал Брутссоны устроили под крышей, только стены забыли возвести. Здесь такое называли террасой. Гостей пока было немного, я узнал некоторых по прежним пирам, но каждый нацепил какую-нибудь нелепую вещицу, вроде как намекающую на нордов. Это раззадорило меня еще больше. Потому я уселся на лучшее место, спихнув оттуда фагреныша, стал хватать мясо и хлеб руками, пить вино прямо из прозрачных сосудов, не переливая в чашу, жрать так, будто не ел три дня. Ульверы подхватили мой настрой и тоже расселись, как пожелали.

— Хотят варваров — пусть получат! — громко крикнул я. — Эгиль, давай песню!

И Кот заорал во все горло хорошо знакомые слова, пристукивая ножом по столу. Парни подхватили, затопотали по мраморному полу, застучали первой попавшейся в руки утварью. Квигульв сдуру схватил хрупкий кувшин и жахнул им. Вдребезги.

— Тулле, — наклонился я к жрецу, — они завороженные или нет?

— Не похоже. Нити у них, конечно, есть, но обычные, не от Набианора. Или от него, но не такие, как у Сатурна. Самое большее — они слышали его слова на Арене.

— Значит, просто дураки?

Одноглазый пожал плечами.

— По одному не ходить! — выкрикивал я меж словами песни. — Дурман не пить! Но гулять так, чтоб тут долго помнили нордов!

Ага, осталось еще Трудюра отыскать и лучше бы пораньше, чтоб он всех девок не измотал. Остальным тоже надо повеселиться.

У этого Брутуса оказалось крепкое семя, сыновей он народил с полдюжины. И все они вроде натянули личины нордских богов. Один воткнул в волосы колосья, видать, Фольси. У другого на поясе висел кузнечный молот, значит, Корлех. Третий завернулся в рыбацкую сеть, наверное, Миринн. Четвертый ходил с копьем — Хунор. Пятый всё бренчал на арфе, поди, Свальди. Хвала богам, никто не попытался примерить на себя Скирира, иначе бы я не сдержался. Каждому я предложил сразиться, но они почему-то отказались.

Вообще пир был довольно скучен. Прежде я, может быть, и повеселился, глядя на плясуний, но после череды зимних гуляний, где каждый знатный фагр старался превзойти остальных, Брутусово празднество смотрелось уныло. Не хватало чего-то диковинного, чудного, за что можно зацепиться, чтоб потом вспоминать.

Да, я наелся вволю, напился, повалял девок, но думы мои всё время возвращались к Жирным. И когда я уже хотел уходить, Лукий вдруг хлопнул в ладоши.

Хальфсен вполголоса пересказал:

— Говорит, что он с братьями приготовил особое зрелище, которого никто не видел прежде, да и вряд ли кто увидит после.

Я лениво зевнул. В брюхе приятно тяжелело и булькало, к тому же Брутссоны где-то умудрились раздобыть хельтова пива, настоящего, с Северных островов. Нам досталось всего по кружке, зато хмель сумел пробиться даже через мои руны и чуток задурманил голову. Я уже и позабыл, как это бывает.

— Для этого он приглашает всех пройти на арену, которую построили для этого празднества.

Брутусова арена была устроена на манер гульборгской: глубокая вытянутая яма с железной решеткой по верху, а вокруг расставлены скамьи, здесь — всего лишь в один ряд. Вряд ли тут озаботились подземными ходами, скорее всего, тварей и бойцов держали в закрытой пристройке у северной части арены.

И что эти Брутссоны собирались показать эдакого? Особенно после игры в честь Набианора? Кровь? Тварей? Скачки? Да не, тут две колесницы бок о бок не проедут. Может, голых девок заставят друг друга мутузить?

— Они выкупили десять лучших бойцов Арены с правом на смерть, — сказал Хальфсен.

Я пожал плечами. И что? На играх было много смертей.

Для начала Брутссоны выпустили троих бойцов. Беловолосый, похожий на норда, держал щит и боевой молот. Чернокожий, разрисованный белыми узорами, перекидывал из руки в руку секиру. Кудрявый, явно фагр, уверенно крутанул тяжелое копье. И все они были на девятой руне.

Что ж, зрелище будет не столь скучным, как я думал. Скорее всего, сейчас у этих бойцов будет возможность стать хельтами, а значит, свободными. И раз бои проходят не на большой Арене, а на личной, значит, Брутссоны хотят позвать этих воинов к себе.

Со скрипом поднялась решетка, и на арену выскочили три твари, все — на двенадцатой руне. Причем знакомые ведь твари, пустынные прыгуны, чья кровь чуть не убила нашего Отчаянного. Я невольно глянул на сыновей Брутуса с удивлением. За такой бой они должны были отдать много золота, не меньше двух сотен илиосов. А ведь там десять бойцов! Скорее всего, и тварей выкуплено столько же.

Трое хускарлов тут же перестроились: щитовика выставили вперед, копейщик встал сзади слева, а сакравор — справа, чтобы оборонять неприкрытую сторону норда. Хоть они и из разных народов, но, видать, знали друг друга хорошо. Да и бились отменно. Пока щитовик и сакравор сдерживали натиск тварей, копейщик подрезал лапы, лишая прыгунов их прыткости. Лишь когда все Бездновы порождения были изранены и больше не могли бегать, бойцы убили их. Каждый взял по одной твари. Двое поднялись на десятую руну, а чернокожий остался на своей, видать, не хватило ему благодати. Ну, или у него было какое-то условие.

Они встали посередине арены и посмотрели на Брутссонов, ждали, что же предложат. Но те сидели молча. Кто-то из гостей выкрикнул:

— Эй, с копьем! Пойдешь ко мне? Мне как раз нужен хельт для охоты на этих тварей!

Тут снова раздался скрип. Из проема вышли еще четыре твари. Точно такие же. Лукий довольно хлопнул в ладоши и рассмеялся, глядя на наши ошарашенные лица. Бойцы на арене удивились не меньше нашего.

— Они же шагнули на второй порог! — воскликнул Феликс.

От четырех отбиваться было сложнее, и только что полученные руны больше мешали бойцам, чем помогали. Они еще не привыкли к новой силе, делали слишком большие замахи, копье мелькало слишком быстро, опережая движение тварей, да и четвертый прыгун сильно отвлекал. В какой-то момент копейщик чересчур высоко задрал наконечник и пронзил одну тварь насквозь. Копье застряло в туше. Перед лицом норда клацнули зубы, сакравор отрубил обе челюсти напрочь и тоже полыхнул десятой руной. Осталось две твари! И все бойцы уже стояли на пороге!

Бой продолжался, когда я заметил движение на другой стороне арены. Там выпустили еще трех прыгунов.

Я сам не заметил, как вскочил с места и приник лицом к решетке.

Небольшая арена стала теснее из-за мертвых тварей, да и песок пропитался черной кровью. Бойцы уже не смотрели наверх, им было не до того. Свежие прыгуны недовольно мотали головами, чуя смерть сородичей, но они видели добычу! В пустыне эти твари ходили стаей, значит, чем их больше, тем они храбрее.

Чего добиваются Брутссоны? Неужто они хотят увидеть, как твариная кровь выжигает людей? Не просто людей, а отличных воинов! Разве такое разрешено правилами Арены? Или… Сколько же они заплатили?

Бойцы понемногу приноравливались к новой силе, их удары становились точнее, но теперь они противостояли сразу пяти прыгунам. Я видел, как они старались не убивать тварей, а лишь ранить. Вот одной подрезали ногу, второй отсекли передние лапы… А потом щитовик оступился, и копейщику пришлось закрыть его собой. Он подсек тварь тупым концом, крутанул древко и вспорол ей брюхо. На плече фагра осталась ярко-красная полоса.

Еще два прыгуна!

Это уже не красивый аренный бой, а просто медленная казнь. Сколько они смогут продержаться? И сколько же тварей сидит у Брутссонов в той пристройке? Десяток? Два? Три? А ведь это первая тройка бойцов из десяти!

Но замысел сыновей Брутуса был хуже, чем я мог представить.

Я потерял счет тварям, когда вдруг один из бойцов полыхнул новой руной. Одиннадцатая… Это был копейщик. Фагр. Он что-то крикнул своим соратникам, рванул вперед и начал колоть тварей, уже не заботясь ни о своей жизни, ни о смертях прыгунов. Лишь когда все Бездновы порождения полегли, он остановился, тяжело дыша.

Решетка стояла на месте. После последней руны тварей больше не выпускали.

— Силан! — позвал его чернокожий. — Силан!

— Поздно, — пробормотал Живодер.

Я ошалело посмотрел на бритта, потом, расталкивая ульверов, пробежал на другую сторону арены, чтобы увидеть лицо копейщика. Оно медленно плавилось на солнце, кожа словно стекала с его щек, глаза были закрыты.

— Силан!

Фагр медленно повернулся к своим соратникам и сказал:

— Убейте.

— Стой! — взревел я. — Хватит!

Копье выпало из рук Силана, он опустился на колени, уткнулся головой в черный песок и задергался. Кожа на его спине бугрилась и кипела.

— Почему? — не веря собственным глазам, спросил я. — Почему так быстро?

Оба оставшихся бойца стояли на месте, стиснув оружие. Они уже не смотрели на господ, что купили их жизни и обрекли на смерть.

Я вдруг понял, что будет дальше. Измененный нападет на них. Если кто-то из двух бойцов убьет его, то, скорее всего, сам перешагнет за грань или приблизится к ней вплотную. Тогда выпустят еще тварей… И так пока на арене не останется ни одного человека.

— Хватит, — прошептал я. — Я обещал. Обещал убить…

И перескочил через решетку на арену.

1 Месяц Фольси — с 21.04 по 20.05

2 Месяц Нарла — с 24.10 по 22.11

3 Месяц Скирира — с 21.03 по 20.04