Сага о Годрланде

Глава 9

Они пришли ночью, едва опередив ульверов, что возвращались с Арены. Видать, смешались с толпой и так добрались до нашего дома.

Все шестеро: два хельта и четыре хускарла. Самый приметный — тот, что с даром в силу, но пока он еще не стал настолько крупным, чтоб выделяться среди толпы. У нас схожими размерами мог похвастать только Видарссон. С собой они принесли броню и оружие, уложенные в мешки, а также богатства, что накопили, пока были в хирде Клетуса, и всё это добро они передали мне.

— Зачем? — удивился я.

У нас хирдманы хоть и слушают хёвдинга, но своё держат при себе.

Хальфсен коротко переговорил с Дометием и ответил:

— Таков был порядок у Клетуса. Он покупал оружие и броню и вроде как давал своим людям на время. Если вдруг хирдман погибал или уходил, весь скарб оставался в хирде. А монеты… Их Клетус раздал перед уходом. Они боятся, что ты передумаешь и прогонишь их, потому на всякий случай решили заплатить. Думают, норды жадные до золота.

Я немного подумал и забрал монеты, мешки же сказал оставить.

— Отныне это их собственное оружие и собственные доспехи. Сами пусть следят, захотят уйти, заберут с собой. Скажи Дометию, что он старший среди фагров. Я буду спрашивать с него, а он пусть спрашивает с них. И чтобы все выучили нордский, особенно Дометий.

Фагры выслушали пересказ молча. Я видел, что они удивились моим словам и порадовались тому, что главный по-прежнему Дометий.

— Рысь, тебе придется взять их под свое крыло, раз уж понимаешь их речь. Заодно и фагрский лучше узнаешь.

Тут подоспели и ульверы с Арены, на сей раз Лундвар был с ними, потрепанный, зато живой и с семью рунами. Увидев незнакомых фагров, мои сохирдманы немного опешили, потому я попросил Сварта, чтоб тот рассказал им что к чему. Сам же прикидывал, в какой комнате разместить новых хирдманов и как решить дело с рабами. После первого появления фагров они никуда из дома не выходили, я за этим проследил. Как быть дальше? Может, и впрямь убить? Теперь я могу купить рабов взамен этих, хоть это и выйдет дорого. Но Лавра убивать нельзя, он ходит к Жирным за платой, чтоб нас кормить. Если придет кто другой, Жирные явно обеспокоятся.

Потом я попытался посчитать, сколько у меня монет и какие. Прежде было проще, десяток эйриров или полмарки серебра несложно упомнить, а нынче я держал казну всего хирда, и илиосы то появлялись, то исчезали. Когда подошел Хальфсен и сказал, что фагров поселили в комнату с Живодером, Бриттом и Офейгом, я поделился с ним своими размышлениями.

— Надо сделать, как принято у благородных родов, — посоветовал толмач. — Там редко глава рода ведет все дела, обычно перекладывает на управляющих. К примеру, если есть отдаленная земля с рабами и посевами, господин сам туда почти и не ездит, за ней приглядывает особый человек. Иногда сын или другой родич, но чаще вольноотпущенник. Так и ты можешь передать ведение казны кому-то другому. Будешь давать ему полученные монеты и забирать, когда понадобится. Хорошо, если он будет обучен грамоте, тогда он сможет вести записи и говорить, когда и сколько точно получил и когда сколько отдал. Это важно. Купцы в Альфарики всегда так делают.

Я хмыкнул.

— А кому? У нас из грамотных только ты, но у тебя и так дел невпроворот. Рысь? Так он тоже по уши увяз, особенно теперь. Не фаграм же отдавать.

— Они не знают грамоты, кроме Дометия, — удивил меня Хальфсен. — Я уже спросил.

Я почему-то полагал, что все фагры обучены письменам. Впрочем, эти ребята были бойцами Арены, где ж им получить такие умения?

— Может, Херлиф? — продолжил толмач. — Он немного умеет писать, только на свой манер.

— Это как?

— Фагрский он учить не захотел, но все знаки запомнил и начал складывать их так, чтоб выходили нордские слова. Счет тоже знает.

— Позови его… нет, позови всех, кто не был днем, и нужно, чтоб кто-то присматривал за рабами.

Хальфсен быстро созвал ульверов. Я вдруг впервые после смерти Альрика подумал, что быть хёвдингом не так уж и плохо, раз можно перекладывать кое-какие дела на других. Но лишь до того момента, как увидел злость у некоторых хирдманов, например, у того же Простодушного.

— Что за чушь ты сотворил, Кай? Зачем позвал хирдманов Клетуса? За ними же охота идет! — прошипел Херлиф.

— Так прям уж и охота! — хохотнул я, но получилось не очень уверено. — Тихо вроде. Или слышали что?

— Нет, ты же Хальфсена с собой забрал. Но ведь Набианор не дурак. И людей у него хватит, чтобы заглянуть в каждый дом Гульборга.

— Это хорошие воины, — твердо сказал я, глядя прямо в глаза Простодушного. — С толковыми дарами. Со своим оружием и броней. С выучкой. И они не знали о задумке Клетуса.

— Воины, значит. С дарами. Так, может, тогда стоит взять побольше таких и убрать всяких бестолковых, у кого ни дара, ни выучки нет? — вскипел Херлиф.

Не успел я опомниться после вспышки всегда спокойного Простодушного, как и Вепрь подал голос:

— А как же прежний обычай? Брать через согласие всех хирдманов?

— Верно, — кивнул Эгиль, а с ним и Трудюр, и Дударь с Видарссоном.

Хорошо, хоть Лундвар помалкивал, да и остальные, которых Альрик тогда понабрал в Мессенбю, тоже не бузили. Их ведь Беззащитный тоже взял без спроса.

— Для начала скажу, что ответ нужен был сразу, а вас не было. Без стаи я бы и не подумал их взять, но их дары и впрямь хороши, они укрепят хирд. С ними все ульверы станут сильнее, пусть даже и без даров.

Херлиф гневно сплюнул на пол.

— Дальше. Мне плевать, есть ли у вас дары или нет. Вы в стае. Всё! Простодушный, мне нужна твоя хитрость и смекалка. Ты верно сказал, их могут искать. Если они будут сидеть тихо и никуда не выходить, вряд ли их сыщут. Но есть одна загвоздка…

— Рабы, — сказал Херлиф.

— Рабы, — согласился я.

— И не только они. Еще Жирные: они платят за наш прокорм. Шесть мужей немало прибавят к затратам. И как потом их выводить из города? На каждых воротах охрана.

— Ну, мы же не сейчас уходим. Может, потом уляжется?

— Да и вряд ли они просидят несколько месяцев, не выходя из дому. Соскучатся, к бабам потянет, к знакомым вздумают наведаться… Да мало ли что? Вспомни, как сам на стены лез, когда взаперти сидел. Но да, рабы в первую очередь.

Как всегда неожиданно, заговорил Свистун:

— Личины. Надо ходить по городу в личинах волчьих, как на тех пирах. Попервости пугаться будут, а потом привыкнут. Личин много, хватит на всех. Волосы им отбелить, справить одежку нашу, посмотреть, что за оружие, нет ли приметного.

Простодушный грыз ноготь, размышляя о чем-то. Потому дальше высказался Вепрь:

— Сварт сказал, они золото принесли. Можно его и пустить на прокорм, вряд ли они нажрут больше, чем на илиос в месяц.

Мне понравились эти придумки. Носить личины всюду чудно, конечно, зато все будут видеть, что идет не кто-то, а снежный волк. Ульвер! Да и от потери двух-трех илиосов мы не обеднеем.

— Надо пообещать Лавру свободу, — наконец промолвил Херлиф. — И не просто свободу, а взять его с собой.

— В хирд? — поморщился я.

Лавр, конечно, толковый мужик, в прошлом воин, да только он уже столько лет рабом проходил, к тому же рун у него маловато. И хромота до конца не ушла.

— Нет. Он и сам не пойдет. А вот если пообещать ему волю да с землей? Чтоб мог жениться, детей родить… Он же об этом мечтал прежде! Можно взять его с собой. Поди, у твоего отца найдется местечко для него?

— После здешней жары да щедрой земли на наши острова? Померзнет же. Бритты и те чуть не померли. Но если он того захочет, я не прочь.

— Тогда я поговорю с Лавром.

Довольный, что разговор разрешился, я ушел. И лишь когда ссыпал полученное от фагров золото в короб, сообразил, что так и не передал казну Простодушному.

На третий день Арены никто из ульверов не пошел. Мы рассудили, что Набианор должен будет там показаться, снова начнет говорить и давить своей силой, а никому не хотелось быть привязанным к сарапскому конунгу. Хотя многим, даже мне, было бы любопытно поглядеть на большую битву. Как они стоят в строю? Знают ли стену щитов? Есть ли у них какие хитрости? А ведь еще кроме той битвы обещали поединки и меж сильнейшими бойцами Арены, и схватки с необычными тварями… Но что уж тут поделаешь?

К счастью, Лавр согласился уйти с нами, а двоих других было решено не отпускать из дома, хотя они и так не часто выходили. Фагров я попросил помалкивать и не говорить, из какого они хирда, мол, просто захотели сражаться под моей рукой, ведь рабы не ходят на Арену и не знают в лицо знаменитых на весь город бойцов. Но они могли по глупости разболтать, что в доме появились шесть новых воинов, к тому же фагров, и некоторых это может навести на ненужные мысли.

Был еще Пистос. Феликс Пистос. И, клянусь бородой Скирира, я вспомнил о нем далеко не сразу, настолько привык к нему. Он уже неплохо понимал наши разговоры, хоть сам говорил еле-еле. Но когда я позвал Хальфсена для беседы с Пистосом, толмач сразу сказал, что беспокоиться не о чем.

— Он наш с потрохами. Скажешь ему отца родного ограбить — пойдет и ограбит. Если сумеет, конечно.

— С чего бы?

— Стая, — пожал плечами Хальфсен. — Ты бы слышал, что он мне наговорил потом! Феликс же не плох, просто слаб. Ему прежде не хватало опоры. Отец его долго не замечал, вот он и искал всюду… как он это сказал? Твердой почвы, вроде. Помогало вино, помогал дурман, помогали шумные гулянки, но ненадолго. Стоило проспаться, как страхи и сомнения начинали грызть его снова. Еще и это… думы всякие. Мол, зачем он живет? Для чего рожден? Только ли для того, чтоб жрать и спать? Взять дело отца? А зачем? Ради илиосов? Золота в роду и так вдоволь, и счастье оно не приносит.

— Погодь! Это Феликс так говорил?

— Да. Он часто это бормотал, я уж привык.

Я потер лоб, как это делал мой отец, когда его одолевали заботы. Вот же чудной фагр! Зачем изводить себя пустыми мыслями? Для чего рожден… потому что боги так захотели.

— И что? Ответил он на свои вопросы?

— Стая! Феликс сказал, что в тот миг, когда ты его принял в стаю, все вопросы исчезли, страхи и тревоги тоже. Говорит, это лучше любого дурмана. А еще он впервые почувствовал, что не один.

— А что, у него глаз нет, чтоб понять, что вокруг люди?

Хальфсен вздохнул:

— Есть тут у них мудрецы, что целыми днями сидят и думы думают, а потом рассказывают их людям. Один мудрец сказал, что нельзя верить ни своим глазам, ни ушам, ни нюху, ни рукам, словом, вообще ничему, потому как они часто лгут. И будто ничего вокруг нас нет: ни людей, ни неба, ни домов, всё это выдумано. Ну, вроде как снится. А по правде будто есть только он один и его мысли. Феликсу нравились слова того мудреца, потому что он всегда был один. Ни хороших друзей, ни постоянной женщины… Он видел, как приятели обманывают и предают, как вроде бы верные жены изменяют своим мужьям, как выросшие дети выкидывают из дома престарелых родителей. Вот он и решил, что один единственный человек, а остальные — так, обманки. А в стае впервые почувствовал, что вокруг него живые люди, настоящие! Теперь он ждет не дождется, когда же ты снова призовешь стаю, чтобы снова окунуться в ульверов.

— Да-а-а, — протянул я. — С таких дум и руки на себя наложить можно. Пусть Сварт за ним приглядывает получше. И как же Пистос теперь к отцу вернется?

— Так он решил, что ты его в хирд взял. Хотя, сказать по правде, не он один так думает.

— А что его отец скажет? Не подумает ли, что мы сына похитили? Мы же тут не навечно, по весне уйдем.

— Феликс и не прочь. Ему хочется поглядеть на других людей, побывать в иных землях. К тому же ему столько понарассказывали про Северные острова, что он сам туда рвется.

Мда, после каменных домов, золотых крыш да Арены, где все жители Хандельсби займут лишь малую часть скамей, после кораблей с двумя рядами весел, после шелков, после ароматных вин да мягких душистых блюд взять и поехать на суровые Северные острова, где много лишь снега зимой, где кормят жесткой козлятиной, а поят ячменным пивом, где люди живут в одном доме со скотиной, где с трудом можно отыскать кусок ровной земли под пахоту. Зато там нет пустословов-мудрецов, сарапов и ворожбы Набианора. Пока нет!

Да если бы не сарапы, я бы задумался о том, а не перевезти ли мне сюда семью. А что? Урожай тут снимают по два-три раза за год. Никаких морозов, что губят и людей, и скот. Взять землю в аренду, а то и вовсе купить, и живи себе сыто. И никаких тварей, что угрожают сожрать все острова. Ладно, там на юге их полно, но это же за морем. Когда они еще сюда доберутся?

Если бы не сарапы…

Мы сидели тише воды ниже травы. До нас доносились отголоски того, что творилось в Гульборге: Набианор перетряхивал знать, выискивал предателей и заговорщиков, отбирал земли и передавал сарапам. Феликс говорил, что это ненадолго, нет у сарапов интереса к пахоте, им подавай охоту, сражения и торговлю. Спустя несколько лет сарапы отдадут полученные земли в управление фаграм или вовсе продадут.

Может, в Бриттланде или в Свортланде раальнаби, то есть тех, кто видел Набианора своими глазами и говорил с ним, не так много, но в Гульборге таких теперь было полным-полно. Судя по всему, солнечный пророк вознамерился заворожить весь мир! Аристократов тащили к нему целыми семьями. Надолго ли этого хватит? Еще зим на десять-пятнадцать? А потом появятся новые Клетусы, злые, с подходящим даром и с выдержкой.

А ведь Набианор не вечен! Я не знал, как долго он проживет, но всё же он не бессмертен. Он не бог! Да, хускарлы живут дольше, чем карлы, если не погибают в битвах. Сторхельты в пятьдесят зим крепки, будто видели всего три десятка. Но ни в одном сказании не говорилось о воинах, что сумели прожить больше ста зим, сколько бы рун у них ни было.

Мы говорили меж собой, что станет с обширными землями Набианора после его смерти. С землями и завороженными. Спадет ли его власть или останется в костях заколдованного до самой смерти?

Эгиль думал, что смерть Набианора снимет ворожбу. Он упирал на то, что стая вряд ли останется после моей смерти. Но ведь тут иное дело. Стая появляется по моему желанию и пропадает, слова Набианора остаются даже тогда, когда он закрывает рот.

Простодушный полагал, что сарапы удержат Годрланд за собой, ведь они тут уже давно, и их тут много, зато земли подальше уйдут из их рук. Стоит лишь солнечным воинам уйти из Бриттланда, как конунга либо убьют, либо расколдуют, и власть снова перейдет к нордам.

Тулле же высказался насчет Бога-Солнце:

— Не знаю, пропадут ли нити Набианора, но вера в Бога-Солнце никуда не уйдет. Останутся сольхусы, останутся жрецы. Для них ведь ничего не поменяется: они прежде не слышали своего бога, не будут слышать и потом. К тому же для бога, которого нет, Солнце слишком ревниво. Оно запрещает молиться другим богам, оно помечает своих почитателей кругами, оно дарует надежду на долгую и счастливую жизнь после смерти, не требуя почти ничего. Всего лишь бояться только его одного, кланяться ему одному и водить руками. Просто!

— Разве наши боги требуют больше?

— Наши боги ничего не требуют и ничего не обещают. Помогают только тем, кто сам идет по выбранному пути.

— Как это «ничего не требуют»? — воскликнул Стейн. — А жертвы во время Вардрунн?

— Они нужны нам, — пояснил Тулле. — Так мы зовем богов обратно, чтобы те защитили наш мир от пожирания тварями. Если бы Скириру нужны были жертвы, костры бы полыхали по всем островам, не затухая. И дары другим богам, например, Нарлу во время весеннего спуска корабля на воду, нужны тоже нам. Мы просим защиты, мы напоминаем богам о себе, мы обещаем идти тем же путем, что и прежде.

К моему удивлению, принятые в хирд фагры слушали о наших богах с интересом. Хальфсен хоть сам знал о них не так много, зато не ленился пересказывать речи Тулле. Дометию, как бывшему рабу, пришлось по нраву, что в наших краях трэль, получивший руну, получает свободу. Только вот свобода бывает разной. Убьет, к примеру, раб собаку ради руны, и хозяин тут же его освободит. Заберет все свое, в том числе одежду, и выгонит восвояси, мол, ты теперь человек вольный, и кормить тебя больше никто не обязан. А куда он пойдет? Кругом вода да горы, а у такого раба ни ножа, ни умений, ни родни… Редко кто выживал из таких.

Это здесь, в Годрланде, кругом деревни да поместья, и лишние руки всегда пригодятся. А у нас земли мало, а людей много. Зачем кормить кого-то еще?

А спустя пару седмиц Набианор добрался и до рода Пистоса.

Мы узнали о том от Милия, что прибежал к нам рано поутру.

— Сегодня господин пойдет к Набианору. Ему было велено взять всех сыновей.

Феликс перепуганно замотал головой, он не хотел стать завороженным. Но дело было не только в нем. Он знал о хирдманах Клетуса! Вдруг его спросят там, не слыхал ли он о них, и под ворожбой Феликс расскажет о нас.

— Господин думал отречься от господина Феликса, — продолжал говорить Милий, — только уже поздно. Один сделал так, но великому пророку это не понравилось, ведь Клетус был как раз из отрекшихся. И по велению Набианора всех сыновей, кроме отреченного, убили. Вроде как пророк сказал: «Раз ты так легко отказываешься от своего сына, значит, сыны тебе не нужны». Так что, господин Феликс, я прошу тебя подготовиться. Вскоре приедет господин и возьмет тебя с собой.

— А если меня не будет?

— Тогда убьют господина.

Я уже хотел сказать, что мы уходим из города. Плевать на золото Жирных и на всё еще замерзшие реки Альфарики, пересидим как-нибудь. Главное, суметь вырваться из города и вывести фагров! Хотя я понимал, что не я один такой умный. Сейчас многие хотели убраться отсюда, и сарапы явно держат все выходы под охраной.

— Иди! — вдруг сказал Тулле. — Не бойся. Ты же в стае! Поможем.

— А отец… — взмолился Феликс.

— Нет. Он не смог отказаться от тебя, значит, придется тебе это сделать. Решай, с кем пойдешь дальше.

Я надеялся, что Феликс понимал слова Тулле правильно. Жрец просил отречься не от нынешнего Сатурна, а от того, кто вернется от Набианора. Завороженного. Если же Феликс не сможет этого сделать, тогда что делать нам? Я все равно должен его защитить от солнечного пророка.

Зато проверим слова Хальфсена. Верно ли толмач понимает думы Феликса?

— Я… я пойду со стаей, — решился наконец фагр.

Милий принес подходящую к случаю одежду, так что Феликс переоделся, дождался отца и ушел с ним.

После его ухода ульверы собрались все вместе, даже фагры пришли, хоть и сами не понимали, зачем. У меня аж руки тряслись! Это будет мой первый бой с Набианором, пусть тот и не догадывается.

— Тулле, а он не увидит стаю? Не узнает обо мне и моем даре?

— Если бы он мог видеть такое, то никак не подпустил бы Клетуса к себе, — спокойно ответил жрец.

Выждав некоторое время, я пробудил дар и услышал Феликса. Как же он боялся! Но едва стая коснулась его, юный Пистос успокоился, будто страшил его не сам Набианор, а мысль, что мы его бросили.

Жаль, я не мог видеть его глазами и слышать его ушами. Всё, что мне было доступно, — это чувства Феликса. Всполохи удивления, страх, восторг, тревога… а потом пошло умиротворение, тепло, словно его убаюкивали руки матери.

Сейчас!

Я надавил на трепыхающийся огонек Феликса, щедро делясь с ним настроем ульверов. Только вот одно дело — всем вместе бороться с ворожбой Набианора, особенно когда тот говорит на многолюдную Арену, и совсем другое — сидеть здесь, в своем доме, когда пророк-колдун смотрит прямо в глаза твоему хирдману.

— Сильнее, — прошипел сквозь зубы Тулле. — Его затягивает.

Но чем? Да, ульверы чуток тревожились за Феликса, только этого мало. Мы же не в бою! Сидим за столом, рядом вино, хлеб, масло. Снизу тянет сладким тестом. Вон, какая-то птица верещит во дворе.

Я старался пробудить в себе злость, но дремота и нега от Феликса усыпляли меня.

Бух!

Острая боль в челюсти быстро освежила мне голову. Живодер, сучий сын! Убью же собственными руками! Этот… Безднов выродок заскочил на стол и влепил мне с ноги! Пнул! Меня! Но прежде чем я вытащил нож, до меня дошло, зачем он это вытворил.

Всю злость я швырнул в Феликса! И услышал, что тот тоже встрепенулся.

Хирдманы Клетуса повскакивали с лавок, но делать ничего не стали, смотрели на меня, ожидая приказа. Ульверы даже не дернулись.

Живодер на том не остановился, пробежал по всем, отвешивая тумаки. Только ульверы, в отличие от меня, не дремали и сумели отбиться. Их это больше веселило, чем злило. Я же чуял, что Феликсу снова похорошело. Тулле! Ну давай, придумай что-нибудь.

И Тулле придумал. Он вскочил на стол, спихнув Живодера и заорал во все горло:

— Ты напрасно, парень,

выбрал это место.

Редко волчьей стае

ты давал добычу.

Не видал, как ворон

каркает над кровью,

как мечи с мечами

в сечах ищут встречи.

Ульверы разом подхватили:

— Я с мечом кровавым

и копьем звенящим

странствовал немало,

ворон мчался следом.

Грозен натиск хирда.

Пламя жгло жилища.

В городских воротах

яростно я дрался(1).

1 Подлинные скандинавские висы. Оригинал — norroen.info/src/sk/egill/lausavisur.html