Сага о Йёсте Берлинге

Глава двадцать пятая СТРАННИК БОЖИЙ

Однажды в августе, под вечер, на кухню постоялого двора в Брубю зашел капитан Леннарт. Он направлялся к себе домой, в усадьбу Хельёсэтер, расположенную у самой опушки леса, в четверти мили северо-западнее Брубю.

В то время капитан Леннарт еще не знал, что будет странником божьим. Он пережил много тяжелого и теперь радовался при мысли, что скоро будет дома и что все несчастья уже позади. Он не знал, что станет одним из тех, кому не суждено отдыхать под родным кровом и греться у домашнего очага.

У странника божьего капитана Леннарта был веселый характер. Войдя в кухню и не застав там никого, он начал резвиться, словно шаловливый мальчишка. Он быстро спутал нитки на ткацком станке и размотал шнурок на колесе прялки. Потом он поймал кота и швырнул его на голову собаке, а когда приятели ощетинились и, забыв на минуту о старой дружбе, сцепились друг с другом, пустив в ход когти и сверкая глазами, он принялся хохотать так, что шум пошел по всему дому.

На шум в кухню вошла хозяйка постоялого двора. Она остановилась у порога и стала смотреть на человека, который хохотал, глядя на дерущихся животных. Она хорошо знала его: в последний раз она видела его в арестантской повозке, закованного в кандалы. Она хорошо помнила эту историю. Пять с половиной лет тому назад, во время зимней ярмарки в Карльстаде, кто-то украл у жены губернатора драгоценности. Пропало много колец, браслетов и пряжек, которыми знатная фру очень дорожила, так как они либо достались ей в наследство, либо были получены в подарок. Их так и не нашли. Но вскоре прошел слух, что драгоценности украл капитан Леннарт из Хельёсэтера.

Хозяйка постоялого двора никак не могла понять, откуда мог возникнуть подобный слух. Разве капитан Леннарт не был честным, порядочным человеком? Он счастливо жил со своей женой, на которой женился всего лишь года за два перед тем, ибо жениться раньше ему не позволяли средства. Разве не было у него хорошего заработка и своей усадьбы? Что могло бы заставить такого человека украсть старые браслеты и кольца? И еще более невероятным казалось ей то, что подобному слуху могли поверить, что капитана Леннарта судили, разжаловали, лишили ордена Меча и приговорили к пяти годам каторжных работ.

Сам он не отрицал, что был на ярмарке, но уехал домой еще до того, как распространился слух о пропаже. На дороге он нашел какую-то старую безобразную пряжку, которую подобрал и отдал дома детям. Пряжка эта, как оказалось, была золотая, одна из тех, что были украдены у жены губернатора. Эта пряжка и погубила его. Однако немалую роль в этом деле сыграл Синтрам. Злой заводчик донес на него и представил неопровержимые доказательства. Как оказалось, Синтраму нужно было избавиться от капитана Леннарта, ибо ему самому грозило судебное преследование за то, что во время войны 1814 года он продавал норвежцам порох. Говорили, что он боялся свидетельских показаний капитана Леннарта и что теперь дело это прекратили за отсутствием улик.

Хозяйка постоялого двора не могла оторвать взора от капитана Леннарта. Он поседел и сгорбился, ему наверняка пришлось пережить немало тяжелого. Но он сохранил приветливое выражение лица и веселый нрав. Это был все тот же капитан Леннарт, который вел ее к алтарю, когда она выходила замуж, и танцевал на ее свадьбе. Он, наверное, и теперь не мог пройти по дороге, чтобы не остановиться и не поболтать с первым встречным, и готов был бросить монету любому ребенку. Наверное, он и теперь способен был уверять любую морщинистую старуху, что она с каждым днем все молодеет и хорошеет, и мог влезть на бочку и играть на скрипке для тех, кто танцует в Иванов день вокруг майского шеста.

— Вы, матушка Карин, — начал он, — как будто не хотите даже смотреть на меня?

Собственно говоря, он зашел на постоялый двор, чтобы узнать от нее, как дела у него дома и ждут ли его там. Ведь было известно, что он уже отбыл свой срок.

У хозяйки постоялого двора были для него только хорошие новости. Жена его работала, как настоящий мужчина. Она арендовала участок земли у нового владельца, и дела у нее шли как по маслу. Дети здоровы, и смотреть на них одно удовольствие. И они, конечно, ждут его не дождутся. Капитанша — женщина гордая и ни с кем не делится своими мыслями, но хозяйка постоялого двора знает одно: никто не ел ложкой капитана Леннарта и никто не сидел на его стуле в его отсутствие. В эту весну не проходило дня, чтобы капитанша не поднималась на вершину горы Брубю, высматривая, не идет ли по дороге ее муж. Она своими руками соткала и сшила ему новую одежду. По этому всему можно было судить, что дома его ждут, хотя капитанша ничего об этом и не говорила.

— Значит, они этому не верят? — спросил капитан Леннарт.

— Нет, — отвечала хозяйка. — Никто этому не верит. Когда капитан Леннарт собрался уходить, ему вдруг захотелось как можно скорее попасть домой.

Но случилось так, что, выйдя с постоялого двора, он повстречался со старыми приятелями. Кавалеры из Экебю шли сюда, чтобы отпраздновать день рождения Синтрама; они без малейшего колебания пожимали руку бывшему каторжнику и поздравляли его с возвращением домой. Не отставал от других и Синтрам.

— Дорогой Леннарт, — сказал он, — будь уверен, что на все была воля божья!

— Замолчи, мошенник! — закричал капитан Леннарт. — Ты думаешь, я не знаю, что тебя от плахи спас совсем не господь?

Все рассмеялись. Но Синтрам ничуть не обиделся. Его нисколько не трогало, когда намекали на его связь с нечистым.

И вот они затащили капитана Леннарта обратно в трактир, чтобы выпить с ним стаканчик-другой по случаю его возвращения. А потом он поедет домой. Но тут с ним случилась беда. Таких предательских напитков он не пивал уже пять лет. К тому же он, вероятно, ничего не ел целый день и сильно устал, — поэтому после пары стаканчиков в голове у него зашумело.

Когда он настолько опьянел, что потерял всякую власть над собой, кавалеры стали заставлять его пить стакан за стаканом; при этом они не желали ему зла, а просто хотели доставить удовольствие человеку, который за эти пять лет не видел ничего хорошего.

Вообще капитан Леннарт не пил. Ему и в голову не приходило, что он напьется до такого состояния, — он ведь шел домой, к жене и детям, а вместо этого остался лежать на скамье в трактире, где и заснул.

Увидев это Йёста решил подшутить над капитаном: он взял уголь, немного брусничного сока и разрисовал ему лицо. Он придал ему черты настоящего преступника, которые, как он полагал, вполне соответствовали тому, кто только что возвратился с каторги. Он подвел ему углем глаза, провел поперек носа красный рубец, взъерошил волосы и опустил их на лоб беспорядочными космами, а потом вымазал сажей все лицо.

Все посмеялись над этой проделкой, а потом Йёста захотел смыть свою мазню.

— Оставь так, как есть, — сказал Синтрам, — пусть полюбуется, когда проснется. Это развеселит его.

И вот капитан остался размалеванным, и кавалеры больше не обращали на него внимания. Попойка продолжалась всю ночь. Лишь на рассвете они стали собираться в обратный путь. Их головы были сильно затуманены винными парами, и они никак не могли решить, что делать с капитаном Леннартом.

— Давайте свезем его домой, — предложил Синтрам. — Подумайте, как обрадуется капитанша. Что за удовольствие будет увидеть ее радость. При одной мысли об об этом у меня становится светло на душе. - Давайте свезем его домой!

Всех их растрогала эта мысль. Господи боже мой, до чего же обрадуется эта строгая женщина из Хельёсэтера!

Они растормошили капитана Леннарта и перетащили его в один из экипажей, давно уже поданных к крыльцу заспанными конюхами. И вот вся орава поехала в Хельёсэтер. Одни так хотели спать, что несколько раз чуть не вывалились из экипажа, другие горланили песни, чтобы разогнать сон. Глядя на их осовевшие, опухшие лица, можно было подумать, что это какие-то проходимцы.

Они доехали до усадьбы, оставили лошадей на заднем дворе и не без некоторой торжественности поднялись на крыльцо. Полковник Бейренкройц и патрон Юлиус поддерживали с обеих сторон капитана Леннарта.

— Выше голову, Леннарт! — говорили они. — Вот ты и дома. Разве ты не видишь, что ты уже дома?

Капитан Леннарт широко раскрыл глаза и сразу отрезвел. Он был глубоко тронут тем, что кавалеры проводили его домой.

— Друзья, — сказал он, обращаясь к ним с речью, — я спрашивал бога, друзья, почему на мою долю выпало так много несчастий...

— Замолчи, Леннарт, брось свои проповеди! — зарычал Бейренкройц.

— Пусть продолжает! — сказал Синтрам. — Он так хорошо говорит.

— Я спрашивал господа и не понимал, а теперь понимаю. Он хотел мне показать, какие у меня хорошие друзья. Друзья, которые провожают меня домой, чтобы увидеть, как обрадуется моя жена. Жена моя ведь меня ожидает. Что значит пять лет лишений по сравнению с этим!

Твердые кулаки забарабанили в дверь. Кавалерам некогда было слушать его разглагольствования.

За дверью послышались шум и возня. Проснулись служанки и выглянули в окно. Они накинули на себя платья, но не решались отпереть дверь перед этой пьяной оравой. Наконец изнутри отодвинули засов, и на пороге появилась сама капитанша.

— Что вам нужно? — спросила она. Бейренкройц ответил:

— Мы привезли твоего мужа.

Они подтолкнули вперед капитана Леннарта, и он предстал перед ней пьяный, с размалеванной физиономией. А позади него она увидела всю ораву пьяных, нетвердо стоящих на ногах людей.

Она отступила на шаг, а капитан, раскрыв объятия, двинулся к жене.

— Ты ушел, как вор, — воскликнула она, — а вернулся, как проходимец! — И повернулась, чтобы уйти.

Он ничего не понимал. Он хотел идти вслед за ней, но она толкнула его в грудь.

— Уж не воображаешь ли ты, что мне нужен такой муж, а моим детям такой отец?

Дверь захлопнулась, и щелкнул засов. Капитан Леннарт бросился к двери и стал ломиться в нее.

Тут кавалеры не смогли удержаться от смеха. Он был так уверен в своей жене, а она его и знать не хотела. Это казалось им до того уморительным.

Услышав их смех, капитан Леннарт бросился на них с кулаками, но они убежали от него и быстро сели в свои экипажи. Он было погнался за ними, но впопыхах споткнулся о камень и упал, потом поднялся, но больше не стал их преследовать. Он вдруг понял, что в этом мире все происходит по воле божьей, абсолютно все.

— Куда ты меня поведешь? — спросил он бога. — Ведь я пушинка, гонимая твоим дуновением. Я игрушка в твоих руках. Куда ты забросишь меня? Почему ты запираешь предо мной двери моего дома?

И он ушел, полагая, что такова воля божья.

Когда солнце взошло, он стоял на вершине Брубю и смотрел на долину. Ах, бедные ее обитатели тогда еще не знали, что их спаситель уже близко! Ни один бедняк или горемыка не украшал входа в свое убогое жилище гирляндами увядших брусничных листьев. На порогах домов, которые вскоре он должен был переступить, не было листьев душистой лаванды и полевых цветов. Матери не поднимали на руках детей, чтобы показать им его, проходящего мимо. Хижины не были убраны, и душистые ветки можжевельника не прикрывали черные от копоти очаги. Не было видно вокруг ни старательно возделанных полей, ни хорошо выкопанных канав, которые могли бы радовать его взор.

Он стоял на вершине горы и удрученно смотрел на ужасные последствия засухи, на сожженные и запущенные поля, которые никто и не думал подготовить для будущего посева. Он смотрел на озаренные утренним солнцем синие горы; там отчетливо вырисовывались темные, выжженные пространства, по которым прошлись лесные пожары. Он видел березы по краям дорог, которые почти засохли. По некоторым маленьким признакам — по запаху браги, который доносился до него с хуторов, по обвалившимся заборам, по скудным запасам завезенных из лесу и нарубленных дров — он видел, что народ обленился и опустился, что здесь царит нищета и что люди отупели и ищут забвения в водке.

Но, может быть, ему было полезно увидеть все это. Ибо он был одним из тех, кому не суждено любоваться зеленеющими всходами на своих собственных полях, не суждено любоваться угасающими угольями собственного очага; ему не суждено сжимать мягкие детские ручонки в своих руках и иметь опору в кроткой жене. Возможно, для него, чье сердце угнетала глубокая скорбь, было полезно узнать, что бедняки нуждаются в утешении. Возможно, ему было полезно узнать, что настали трудные времена, когда засуха и неурожай порождают нищету, а бедняки еще более усугубляют свое положение, лишая себя последней надежды.

Капитан Леннарт стоял на вершине Брубю и думал о том, что он еще может послужить господу.

Надо заметить, что кавалеры так никогда и не поняли, что только из-за их легкомыслия капитанша так жестоко оттолкнула от себя своего мужа. Синтрам понимал это, но молчал. Многие в тех краях осуждали гордячку жену, которая так обошлась с добрым капитаном. Рассказывали, что она обрывала всякого, кто пытался заговорить с ней на эту тему. Она выходила из себя, когда при ней только произносили его имя. А капитан Леннарт ничего не предпринимал для того, чтобы как-нибудь изменить ее отношение к себе.

Вот что произошло на следующий день.

Один старый крестьянин из Хёгбергшбюна лежит на смертном одре. Он уже причастился, силы его иссякают, он умирает.

Он уже испытывает тревогу и беспокойство, как все те, кто готовится к долгому путешествию в вечность: он то велит перенести свою постель из кухни в горницу, то из горницы в кухню. Это беспокойство еще красноречивее, чем тяжелое дыхание и помутневший взор, говорит о том, что наступил его смертный час.

Вокруг него стоят жена, дети и слуги. Он был счастлив, богат и всем уважаем. В свой последний час он не одинок. Вокруг него не стоят чужие люди, нетерпеливо ожидая, когда он умрет. Старик говорит о себе так, словно он уже стоит перед престолом господним, а сочувственные вздохи окружающих свидетельствуют о том, что слова его — истинная правда.

— Я всю жизнь свою усердно работал и был хорошим хозяином, — говорит он. — Я любил жену, и она была моей правой рукой. Я растил детей в повиновении и строгости. Я не пил и не переносил межевых столбов. Я не загонял лошадей и зимой не морил коров голодом. Летом мои овцы не мучились от зноя, потому что я их вовремя стриг.

А домочадцы повторяют за ним, как эхо:

— Он был хорошим хозяином. О господи боже! Он не загонял лошадей, и овцы его летом не мучились от зноя.

Но вот неслышно отворяется дверь, и в комнату входит какой-то бедняк, чтобы попросить немного еды. Услышав слова умирающего, он молча останавливается у двери. А больной продолжает:

— Я корчевал лес, я осушал болотистые луга, плуг мой проводил ровные борозды. Я получал урожаи втрое большие, чем мой отец, и выстроил для них втрое большие закрома. Из блестящих далеров я заказал три серебряных кубка, а отец мой сделал всего один.

До человека, стоящего у дверей, доносятся слова умирающего. Он слышит, что старик говорит о себе, как если бы он уже стоял перед престолом господа. Он слышит, как слуги и дети вторят ему:

— Его плуг проводил ровные борозды, это истинная правда.

— Господь бог уготовал мне хорошее место на небесах, — продолжает старик.

— Господь наш хорошо примет хозяина, — повторяют за ним домочадцы.

Эти слова приводят в смятение того, кто стоит у дверей, того, кто долгие пять лет был игрушкой в руках божьих, пушинкой, гонимой его дуновением.

Он подходит к больному и берет его за руку.

— Друг, о друг мой! — говорит он дрожащим от волнения голосом. — Подумал ли ты о том, кто есть господь, пред очи которого ты вскоре предстанешь? Бог велик и всемогущ. Земля — это нива его, бури — кони его. Беспредельные небеса содрогаются под тяжестью его поступи. А ты предстаешь перед ним и говоришь: «Я пахал ровные борозды, я сеял рожь, я рубил лес». Уж не хочешь ли ты похваляться перед ним, уж не хочешь ли сравниться с ним? Разве не знаешь ты, как всемогущ тот, в чье царство ты отправляешься?

Глаза старика расширяются, рот искажен ужасом, он тяжело хрипит.

— Не произноси этих слов перед престолом господа! — продолжает странник. — Сильные мира сего — не более чем обмолоченная солома для его сеновала. Создавать миры — вот его денной труд. Он выкопал моря и воздвиг горы. Он одел землю растительностью. Он работник, равного которому нет. И не тебе мериться с ним силой. Склонись перед ним ты, отходящая душа человеческая! Лежи распростертая во прахе перед господом твоим. Божья буря пронесется над твоей головой. Гнев божий разразится над тобой, подобно испепеляющей молнии. Склони же голову! Ухватись, как дитя, за край его мантии и моли о пощаде! Лежи распростертая во прахе и проси о милосердии. Смирись, душа человеческая, пред твоим творцом.

Глаза больного широко открыты, руки сложены, лицо его светлеет, и хрип проходит.

— Душа человеческая, отходящая душа человеческая! — восклицает странник. — Смирись в свой смертный час перед господом, и он примет тебя в свое лоно и вознесет в чертоги небесные.

Старик испускает последний вздох. Все кончено. Капитан Леннарт склоняет голову в молитве. Все присутствующие тоже молятся и тяжело вздыхают.

И когда они поднимают взоры, то видят благостный покой на лице старика. Глаза его словно отражают отблеск чудесных видений, на устах его улыбка, его лицо кажется прекрасным. Он увидел бога.

«О ты, великая, прекрасная душа человеческая, — думают присутствующие. — Ты освободилась от оков бренного тела! В свой последний час склонилась ты перед своим творцом. Ты смирилась перед ним, и он вознес тебя в своих объятиях, словно дитя».

— Он узрел бога, — говорит его сын и закрывает усопшему глаза.

— Он видел, как перед ним открылись небеса, — рыдают дети и слуги.

Старуха хозяйка пожимает своей дрожащей рукой руку капитана Леннарта:

— Вы помогли ему в страшный час, капитан.

Капитан стоит неподвижно. Им обретен дар сильных слов и великих деяний. Он и сам не знает, как это получилось. Он трепещет, как бабочка, которая, едва вылупившись из куколки, расправляет свои крылышки, сияющие в солнечных лучах.

Этот момент решил судьбу капитана Леннарта: он сделался странником божьим, защитником бедных и обездоленных. Если бы он не считал, что нужен богу, он, вероятнее всего, отправился бы домой и показал жене свой истинный облик. Но он стал странником божьим, на которого легла забота о бедных. Времена тогда были трудные, вокруг царила нужда, и бороться с ней было легче разумом и добром, нежели золотом и властью.

Однажды капитан Леннарт пришел к бедным крестьянам, которые жили неподалеку от Гурлиты. Там царили голод и нищета. Запасы картофеля кончились, и не было семян, чтобы посеять рожь.

Капитан Леннарт отправился в Форш. Он переплыл в небольшом челне озеро и попросил Синтрама, дать людям ржи и картофеля. Синтрам принял его очень любезно, повел его в большие закрома, полные муки, и в погреба, где хранился прошлогодний картофель, и разрешил наполнить все взятые с собой мешки.

Но когда Синтрам увидел челн, он сказал, что этот челн слишком мал для такого большого груза. Злой Синтрам велел снести мешки в одну из самых больших лодок и приказал своему работнику, силачу Монсу, перевезти их на другую сторону озера. Капитану Леннарту оставалось лишь грести вслед за ним в пустом челне.

И все-таки он отстал от силача Монса, ибо тот был непревзойденным гребцом.

Пересекая в своем челне живописное озеро, капитан Леннарт предавался мечтам: он думал о тех удивительных превращениях, которые ожидают крохотные семена ржи. Вскоре их разбросают по черной выжженной земле, среди камней и пней, они прорастут и пустят корни. Он думал о нежных светло-зеленых всходах, которые покроют землю, и мысленно склонялся над ними, лаская маленькие стебельки. Он думал о том, как трудно придется этим слабым росткам осенью и зимой и как они все-таки станут здоровыми и сильными и начнут расти по-настоящему. Его старое сердце солдата радовалось, когда он думал об этих прямых жестких соломинках, в несколько локтей высотой, с колючими колосьями наверху. Маленькие мохнатые метелки будут колыхаться, и вот у всех на глазах колос станет наливаться мягким, сладким зерном. А потом по полю пройдется коса, и стебли упадут, цеп обмолотит их, мельница перемелет зерна в муку, а из муки выпекут хлеб. Ах, сколько голодных насытятся тогда зерном, которое везут сейчас в лодке!

Силач Монс причалил к берегу у подножья Гурлиты, где много голодных людей ожидало лодку. И работник сказал, как ему приказал хозяин:

— Хозяин посылает вам солод и жито, люди добрые. Он слыхал, что у вас нет водки.

При этих словах люди словно обезумели. Все бросились к лодке, попрыгали в воду и жадно набросились на мешки. Капитан Леннарт к этому времени тоже подъехал и очень рассердился, когда увидел, что происходит. Совсем иное имел он в виду: он хотел, чтобы люди употребили картофель в пищу, а рожь для посева. А солода он и не думал просить.

Он крикнул, чтобы никто не трогал мешков, но его не слушали.

— Да превратится рожь в песок, а картофель в камни! — вскричал тогда капитан Леннарт, глубоко огорченный тем, что народ продолжал растаскивать зерно, предназначенное для посева.

И в тот же момент случилось нечто поразительное: капитан Леннарт, казалось, совершил чудо. Один мешок, за который ухватились две женщины, разорвался, и все увидели, что в нем был только песок. А те, кто поднимал мешки с картофелем, почувствовали, что они так тяжелы, как будто набиты камнями.

Весь груз состоял из песка и камней, из одного песка и камней!

Люди стояли в оцепенении перед чудотворцем божьим, явившимся к ним. Капитан Леннарт сам несколько мгновений стоял пораженный. Один только силач Монс хохотал.

— Уезжай-ка ты отсюда поскорее, парень, — сказал капитан Леннарт, — пока люди не поняли, что в этих мешках ничего, кроме песка, и не было! Иначе как бы они не потопили твою лодку.

— Не больно-то я боюсь, — сказал силач Монс.

— Все-таки уезжай! — сказал капитан Леннарт таким властным голосом, что тот послушался и уехал.

После этого капитан Леннарт объяснил людям, что Синтрам их одурачил; но сколько он их ни уверял, все были убеждены, что совершилось чудо. Слух об этом вскоре распространился повсюду, и так как склонность к предрассудкам в народе очень сильна, то все поверили, что капитан Леннарт умеет творить чудеса. Поэтому он стал пользоваться большим уважением среди крестьян, и они назвали его странником божьим.