Сахара и Судан (Результаты шестилетнего путешествия по Африке)

ПРЕДИСЛОВИЕ

История складывания в европейских странах наших нынешних представлений о географии Африканского континента, о населяющих его народах не может считаться «обделенной» вниманием отечественной литературы. Советскому читателю хорошо известны имена М. Парка, Д. Ливингстона, Г. Стенли: их книги о проделанных путешествиях не раз выходили на русском языке. Писали у нас и о таких исследователях, как X. Клаппертон, Д. Денэм или братья Р. и Дж. Лэндеры, А. Лэнг или В. Камерон. И все же далеко не все из тех, кто на протяжении XVIII–XIX вв. составлял и уточнял географическую карту Африки, представлены в наших публикациях. А ведь многие из них заслуживали бы большего внимания — кто просто результатами своих работ, а кто еще и своими личными чертами.

Конечно, такие предприятия, как обнаружение истоков Нила, Нигера и Конго или пересечение Африканского континента на разных широтах от одного океана до другого, более выигрышны с точки зрения привлечения читательского интереса. Не приходится и отрицать, что географические исследования не раз оказывались прелюдией колониальных захватов. Но тем не менее и не столь «броские» экспедиции требовали от их участников незаурядного мужества, выносливости и целеустремленности, а среди европейских путешественников не так уж мало было людей, искренне убежденных в чисто научном и даже «цивилизаторском» характере своих экспедиций. К тому же надо иметь в виду и то, что время менялось очень быстро: обстановка 50-х годов прошлого века была совсем не похожа на обcтановку 70-х, когда европейский капитализм уже вступил в империалистическую стадию своего развития и подготавливал колониальный раздел Африки. А вместе со временем менялись и люди, причем нередко изменялось отношение к своей деятельности одного и того же человека: начав как объективный исследователь, он завершал карьеру активным колониальным администратором. Так было, например, с британским путешественником Камероном, так произошло и с автором того труда, выдержки из которого предлагаются вниманию читателей, — немцем Густавом Нахтигалем.

Шестилетнее путешествие Нахтигаля по Центральному и Восточному Судану в определенном смысле завершало изучение обширного района, прилегающего к оз. Чад. Эта часть Африки привлекала внимание европейцев еще на рубеже XVIII и XIX вв., и ко времени появления Нахтигаля здесь успели уже побывать такие крупные экспедиции, как британская экспедиция У. Аудни, X. Клаппертона и Д. Деизма, а за полтора десятилетия до начала путешествия немецкого исследователя в бассейне Чада несколько лет работал его соотечественник, один из крупнейших исследователей истории, культуры и языков Африки, Г. Барт. Но и после них оставались необследованными обширные области к северо-востоку от озера и к востоку от него. Это-то «белое пятно» на карте Африки и ликвидировал Нахтигаль, который первым из европейцев сумел, начав свой маршрут в Триполи (обычном в тот период исходном пункте экспедиций в Судан), завершить его в Эль-Обейде на берегу Нила.

Густав Нахтигаль родился в 1834 г., и до начала 60-х годов его карьера военного врача в прусской армии протекала так же, как и у многих его сверстников, не давая оснований пророчить ему будущее крупного путешественника и незаурядного исследователя — географа, этнографа, языковеда. Но в 1861 г. болезнь легких заставила его сменить климат Кельна, где протекала его служба, на более здоровый климат Средиземноморья. Выйдя в отставку, Нахтигаль отправился в Алжир, но после недолгого пребывания там перебрался в Тунис и здесь поступил на службу к местному бею — сначала как военный, а затем и как придворный врач. На этой службе Нахтигалю пришлось приобрести некоторый опыт путешествий по глубинным областям Африки, участвуя в карательных походах армии бея против мятежных арабских, племен.

Но в 1868 г произошла встреча, которая круто изменила судьбу придворного медика. В Тунис прибыл по пути в Александрию уже известный к тому времени немецкий путешественник Г. Рольфc, который в 1865–1867 гг. пересек Северную Африку и Западный Судан от Триполи до Лагоса, а в 1867–1868 гг. побывал в Эфиопии. К этому времени прусское правительство начало, довольно, впрочем, робко, проявлять интерес к торговле с Африкой и, значит, к ее изучению (двумя десятилетиями раньше оно не оказало ни малейшей помощи Барту, обосновывая это полной нецелесообразностью для Пруссии заниматься африканскими делами). Рольфс вез с собой дары прусского короля правителю центральносуданского государства Борну. Эти-то дары он и предложил доставить по назначению своему соотечественнику Нахтигалю; тот охотно принял предложение.

В январе 1869 г. Нахтигаль выступил из Триполи, направляясь на юг, в Феццан. Эта часть путешествия прошла без всяких происшествий, и скоро путешественник оказался в Мурзуке, столице этой области. Здесь ему пришлось задержаться: двигаться через Сахару можно было только в составе крупного каравана, а его формирования надо было ожидать не раньше, как через полгода.

Нахтигаль решил использовать время ожидания в Мурзуке для начала серьезных исследований. В качестве их объекта он избрал нагорье Тибести, лежащее к юго-западу от Феццана. Дело в том, что хотя Мурзук к этому времени и стал достаточно обычным пунктом остановки европейских экспедиций, направлявшихся в Судан, однако дальнейший маршрут всех этих экспедиций шел от Мурзука прямо на юг, и Тибести оставалось восточнее его. Именно так двигались Барт за два десятилетия до путешествия Нахтигаля и Рольфс — за два года до него. Таким образом, Нахтигаль стал первым европейцем, достигшим Тибести. И уже во время этой экспедиции он обнаружил те качества внимательного и даже педантичного наблюдателя, которые в дальнейшем отличали все его отчеты о пройденных маршрутах. Путешественник достиг высоты 3000 м и подготовил самую первую, еще схематичную, карту нагорья. Пожалуй, особенный интерес, с научной точки зрения, представляли наблюдения Нахтигаля за огромными температурными перепадами в исключительно суровых природных условиях Тибести. Здесь же Нахтигаль впервые во время экспедиции познакомился с теда — частью сахарского народа тубу, населяющей нагорье.

Впрочем, это знакомство не оставило у него приятных воспоминаний, и впоследствии, во время путешествия в Канем, он напишет об ужасах «рокового путешествия» в Тибести Уже на обратном пути в Мурзук его небольшой отряд подвергся нападению, и Нахтигаль был ограблен. В довершение несчастья как раз в этот момент он перенес тяжелейшую лихорадку И все же первый научный маршрут можно было считать несомненной удачей, что подтвердила высокая оценка его результатов, которые были опубликованы в Париже в 1870 г.

В этом же году Нахтигаль беспрепятственно достиг столицы Борну — города Кукава (Кука), вручил королевские подарки правителю страны — шейху Омару, и на том его официальная миссия завершилась. Однако он решил задержаться здесь на какое-то время, дабы обследовать главным образом районы к востоку и северо-востоку от оз. Чад, в которые еще не проникали европейцы. Более всего интересовало его государство Вадаи, лежавшее между этими районами и Дарфуром. Эти планы вылились в несколько отдельных экспедиций, базой которых служила Кукава. В 187] г. состоялась экспедиция в Канем — провинцию Борну к северо-востоку от озера; во время этой экспедиции Нахтигаль, двигаясь с арабскими караванами, достиг впадины Боделе к югу от Тибести. На следующий год он побывал в областях к югу и юго-востоку от Чада, в нижнем течении р. Шари, т. е. в государстве Багирми. Наконец, в 1873 г. он получил возможность двинуться к столице государства Вадаи — Абеше. В Вадаи он провел целый год и только в августе следующего года достиг города Эль-Обейд на территории Восточного Судана, откуда спустился по Нилу до Средиземного моря.

Время, в которое Нахтигаль оказался в Центральном Судане, меньше всего можно было назвать спокойным Непрерывные военные столкновения между Борну и Вадаи, Вадаи и Багирми, напряженные отношения между Борну и фульбским султанатом Сокото на западной границе — все это создавало обстановку неуверенности и разрухи К 70-м годам XIX в. и Борну, и Вадаи, и Багирми уже прошли высшую точку своего развития, вступив в полосу упадка. Ослабление центральной власти сопровождалось постоянными династическими усобицами, в которые охотно вмешивались соседи, поддерживая тех или иных претендентов на верховную власть. К этому добавлялось резко усилившееся давление со стороны арабских племен, численность которых в регионе заметно возросла: шейх Мухаммед ал-Канеми, основатель новой династии в Борну, в 20-х годах XIX столетия пригласил сюда из Феццана довольно многочисленные арабские племена, на которые в значительной мере опирался в своей политике. От пришельцев плохо приходилось и оседлому населению, и кочевникам-неарабам. Помимо обычных форм эксплуатации кочевниками земледельцев оазисов широчайшее распространение получили и набеги, которые часто (но совсем не обязательно) рассматривались в качестве войны с неверующими или «плохими» мусульманами. Взаимное ослабление центральносуданских государств косвенно подготавливало успехи французских военных колонн впоследствии, когда начался колониальный раздел континента.

Нахтигаль в своих записках весьма полно и достаточно объективно засвидетельствовал такое положение дел Больше того, он, так же как и его предшественники Барт и Рольфе, проявил живой интерес к истории тех стран, в которых ему удалось побывать. Он подробно излагает историю прихода к фактической власти в Борну шейха ал-Канеми, пытается разыскать борнуанские хроники, слухи о которых до него доходят, изучает знаменитый «Диван» (царский список) государей Борну, который и по сие время служит одним из главных источников для историков, занимающихся прошлым народов Центрального Судана Крупную научную и практическую ценность имели географические и метеорологические результаты исследований путешественника. Здесь следует подчеркнуть особую заслугу Нахтигаля: он не имел специальной естественнонаучной подготовки, за исключением медицинской. Однако целеустремленность, наблюдательность и упорство сделали из него первоклассного натуралиста, и собранные им материалы этого рода не уступали по качеству тем, которые собирали до и после него ученые-естественники, побывавшие в тех же краях.

Существенный интерес представляет то, как Нахтигаль оценивал культуру и политический строй тех народов, с которыми ему пришлось иметь дело. Как уже сказано, он был достаточно объективен. Конечно, как и практически все европейские путешественники, он испытывал раздражение, сталкиваясь с такими особенностями местной жизни, как весьма отличное от европейского представление африканцев о времени или негостеприимное отношение, с каким ему иной раз приходилось встречаться. Впрочем, в последнем случае он склонен был проявлять понимание того, что такое отношение в конечном счете определяется горьким историческим опытом людей, живших в обстановке почти непрерывной войны А в целом его отношение, скажем, к тем же борнуанцам отличали и уважение, и умение видеть трудолюбие и предприимчивость этих людей, и умение высоко ценить дружественные отношения с ними. Больше того, Нахтигаль мог подняться до того, чтобы резко разграничить развращенную и алчную борнуанскую военную и придворную знать и простых крестьян и ремесленников. В его записках очень редко можно встретиться с тем высокомерно снисходительным взглядом на африканцев, который в то время был характерен для британских современников Нахтигаля (за исключением Ливингстона). И примечательно, что такие редкие примеры почти все относятся к сахарским кочевникам.

Но одновременно с этим путешественник не переставал быть сыном своего времени и своего класса Он, например, не счел зазорным обратиться к шейху Омару с просьбой подарить ему невольников, которые были ему нужны для путешествия в Багирми. И вообще Нахтигаль старался как бы держаться нейтралитета в суждениях о работорговле — и это тоже отличало его от британцев. Правда, можно, конечно, задаться вопросом, не симпатичнее ли чисто прагматический подход Нахтигаля к этому больному для стран Центрального Судана вопросу, чем зачастую лицемерное возмущение британских путешественников ужасами работорговли, за которым неизменно следовал вывод о необходимости «цивилизования» Африки путем установления британского влияния. Нахтигаль же, хотя и говорил о приобщении к цивилизации, но склонялся скорее к мысли о том, что такое приобщение не должно нарушать, как он выражался, естественный ход вещей (во всяком случае, такое мнение зафиксировано в записках об экспедиции 1869–1875 гг).

Не чурался Нахтигаль и участия в военных набегах, прекрасно зная при этом, что одним из главных результатов их всегда бывает захват невольников. Впрочем, здесь он тоже не был первым: еще в 1823 г. Денэм по собственной инициативе принимал участие в экспедиции за рабами в страну народа мандара на территории современной Нигерии. Правда, Нахтигалю повезло куда больше, чем предшественнику — тому после неудачи набега пришлось испытать ощутимые неудобства пребывания в плену.

Если попробовать дать общую оценку результатам путешествий немецкого исследователя, то такая оценка может быть только высокой. Нахтигаль впервые познакомил Европу с громадным районом Африканского континента, в котором сосредоточивались важнейшие торговые пути, ведшие на север — к Средиземному морю, и на юг — к дельте Нигера. Его наблюдения отличала большая точность и тщательность фиксации. Наконец, он нарисовал яркую и правдивую картину состояния обществ Центрального Судана в период, непосредственно предшествовавший началу колониального раздела Африки. Это и позволяет предложить отрывки из его записок вниманию нашего читателя. Эти записки были изданы в трех томах в 1879–1887 гг., т. е. публикация их завершилась уже после смерти путешественника в 1885 г.

Как уже говорилось, Нахтигаль сделал успешную карьеру в качестве колониального администратора. По возвращении из африканской экспедиции он был избран председателем Берлинского африканского общества, главной задачей которого была, если так можно выразиться, научная подготовка будущей германской колониальной экспансии. В 1882 г. возвратившийся на государственную службу путешественник получил назначение на пост германского консула в Тунисе. А в 1884 г. Нахтигаль стал «имперским комиссаром в Верхней Гвинее». В этом качестве он и провозгласил протекторат Германской империи над Того и Камеруном, став, таким образом, первым губернатором этих новых колониальных владений.

Предлагаемый читателю перевод выполнен по упомянутому выше изданию 1879–1887 гг. Для публикации были отобраны разделы, относящиеся к тем областям Центрального Судана и Сахары, которые в наименьшей степени освещены в отечественной литературе Ввиду насыщенности текста этнонимами и разнообразными титулами и званиями было признано целесообразным вынести такие титулы и звания, а также важнейшие этнонимы из общего корпуса примечаний и объяснить их в самостоятельных перечнях.

Л. Е. Куббель