Сакральный эрос Третьего Завета

Мария де Нагловская и женский сатанизм[113]

Учения оккультизма представляют широкий спектр изображений любви, и тем более — образов женщины, недооценивать которые было бы большой ошибкой. Они восхваляют в отношениях пары понятие святого. Требования быта стремятся сделать так, чтобы мы забыли это понятие, чтобы мы не пользовались им лишь частично. Недвусмысленно выразился на этот счет один из мэтров эзотеризма, Сент-Ив д’Альвейдр, утверждающий в своей брошюре Ключи Востока, что «два пола остаются загадочными в своем принципе, недостаточно определенными в своих конечных целях, навеки противопоставленными друг другу, обреченными в религии, как и в социологии, либо на взаимные упреки, либо на борьбу за свободу, худшую, чем порабощение», вверяя, соответственно, всю силу изобретения себя заново посвятительному учению. Итак, если у женщин есть врожденный дар магической работы — «Природа делает их колдуньями», говорили в Средние Века, по данным Мишле, — то немного же нам сообщают тексты о тайнах невидимой реальности. Те, кто сыграл такую большую роль в гностических сектах — Филумена, Марселина или Агапе, — не оставили ни одного трактата; позже Гилельма, которую почитали Гилельмиты в Милане, и чьей религии свято придерживалась сестра Мофреда (после смерти Гилельмы в 1281 г.), оставила лишь устное учение. Вот почему мы с интересом рассмотрим жизнь Марии де Нагловской, единственной Провозвестницы, которая позднее подкрепила точными текстами свою концепцию о влиянии гетер в мире.

С безмятежной смелостью атаковала Мария де Нагловская правила приличия, парализующие оккультное предназначение женщины. И не только социальные правила приличия, но и чувственные предубеждения. Поскольку Мария сама была великой посвященной, она строила свою пророческую миссию на реальном основании, а также стремилась примирить эзотерические и экзотерические аспекты сексуальности современной сатанинской религии. Она организовала секту, Братство Золотой стрелы, и вела пропаганду на общих мероприятиях и в своем журнале Стрела. Анри Мелен в своей книге Теория и Практика сексуальной Магии пишет: «Мария де Нагловская начала свое служение на Монпарнасе в 1931 г. С редким талантом проповедовала она наступление Новой Эры, возрождение Сатаны, озарение через сексуальную Магию, религию Матери-Богини и культ Жриц любви. Две жрицы были публично посвящены в часовне в районе Монпарнас. Это была роскошная, глубоко символичная церемония, на которую даже пригласили журналистов. Были опубликованы два ритуала секты, основанной Марией де Нагловской. Они называются Свет секса и Тайна повешения. Мелен также добавляет: «По мнению Марии де Нагловской, Небесные Врата открываются через священный половой акт. Но женщина должна дарить себя мужчине без сексуального эгоизма. Вот тут и кроется великая тайна магической Любви и право на существование морали завтрашнего дня, согласно которой женщина может быть лишь матерью или жрицей. Если она мать, она физически рождает потомство, если она жрица, она дает рождение Свету секса. Если она торгует своим телом, тем самым она совершает самое низкое преступление против Природы и высших законов Вселенной».

Мария де Нагловская, родившаяся в 1885 году в России, провела юность в семейном замке в Карпатах. Возможно, ее мистический темперамент был разбужен и усилен рассказами о русских сектах, процветавших в эту эпоху, таких как хлысты, прыгуны, шалапуты, немоляки (Цакни, Сектантская Россия, Э. Плон, Нурри и Си, 1888). Впрочем, она была знакома с Распутиным, но своим посвящением обязана женщине — «высокой посвященной». После того, как ее посвятили, Мария вышла замуж за богатого поляка, увезшего ее на Кавказ, от которого у нее родился сын. Позднее она путешествовала и отдавалась литературной работе; известность пришла к ней в 1912 году, когда она опубликовала в Женеве стихотворный сборник, Песнь гарема, а также Новую Грамматику французского языка (в издательстве Эггиманн); в том же году она перевела на русский Революцию в философии Франка Гранжана, профессора Женевского университета. В 1913 году она издает в Москве педагогический труд, Разговор с матерью. По всей видимости, Мария де Нагловская жила в Швейцарии с 1916 по 1921 гг., периодически сотрудничая с различными газетами. В этот период она опубликовала еще две брошюры стихов и даже политическую брошюру, Мир и его Основное Препятствие (1918). Должно быть, она провела некоторое время в Италии, так как можно найти следы ее регулярного сотрудничества с римской газетой Италия, с 1921 по 1926 гг. Прожив в Египте с мая 1928 г. по июль 1929 г., она основала в Александрии журнал-однодневку Новая Александрия. Затем она вернулась в Рим, но смогла там оставаться всего лишь 2 месяца, вследствие отсутствия средств. В этот момент проходили выборы папы Пия XI. Мария встретила монаха, пришедшего на церемонию, который раскрыл ей принцип тройственного развития человечества: «Мой Руководитель предстал передо мной в Риме…. Он был одет в монашескую рясу, подпоясанную обычной веревкой. Босой, с непокрытой головой. Он подал мне коробку, на которой был начертан треугольник, и объяснил мне то, что я рассказываю тебе ныне»[114]. Она прибыла в Париж 3 сентября 1929 года и последующие 4 месяца, по ее собственным словам, «вела истинную борьбу за выживание».

Она нашла некоторые источники заработка и работала переводчицей; так, она перевела Распутина Симоновича для изданий Нового Французского Журнала (1930 г.). Самое интересное начинается в конце 1930 года, когда она намеревается создать религию, содержащую инициатические степени: Жрица, Подметальщики Двора, Чудесные Незримые Рыцари, Досточтимые Воины и т. д. Она проповедовала доктрину «Третьей Эпохи Троицы»; согласно этой доктрине, божество троично: Отец, Сын, Мать. Религия Отца — это еврейская религия, символом которой является Жезл, сокрытый в Ковчеге; ее мораль покровительствует воспроизведению вида. Религия Сына — христианская, ее символом является Крест; она видит основание духовной жизни в воздержании от сексуального акта. Наконец, религия Матери, или Третьей Эпохи, которая должна последовать за первыми двумя, чьим символом является стрела, запущенная в небо; она выходит из плоти, дабы подняться до высшей истины космоса. Благодаря Матери происходит превращение Зла в Добро; лишь ей подвластно примирить могущество тьмы и дух света: «Мать останавливает битву между Христом и Сатаной, возвращая эти две противоположные воли на прежний единый путь вознесения»[115].

Мария де Нагловская опубликовала свои идеи, создав сначала журнал Стрела, 18 номеров которого увидели свет в период с 15 октября 1930 по 15 декабря 1933 года. Целью журнала, указанной в эпиграфе, была «подготовка человечества при помощи новых мыслеформ к возведению храма Третьей Эпохи Троицы, в котором будут проводиться Золотые мессы». Ее первые сотрудники, в сущности, не были адептами, скорее, сочувствующими: Юлиус Эвола (который позднее прославится своими оккультными произведениями Герметическая Традиция, Мистерия Грааля, Имперская идея гибеллинов), Абель Т. Дрекслер, Пьер де Летолль; но вскоре Мария стала центром группы единомышленников. Основными членами Братства Золотой стрелы были Огюст Апотр (Апостол), о котором известно лишь то, что это был старец с широким лбом; Фратер Лотус, автор книги Возвращение Изиды; Пьер Сент-Обен (псевдоним инженера Филиппа Кайё), погруженный в астрологию, делавший предсказания на заказ; красавица Ханум, любимая ученица, написавшая немало инициатических текстов: Жрицы будущего, Горьез и Феликс (символический рассказ, 6‑й аркан), а главным образом — Искушение жалостью, показывающий, как женщина может посвятить мужчину.

Мария де Нагловская принимала своих последователей каждый день с 5 по 7 часов вечера в отеле «Америкэн» на рю Бреа, 15; но жила она в скромном номере в отеле на рю де ля Пэ, 225, бульвар Распай. Она регулярно проводила конференции в Студии Распай на рю Вавен, 46, в зале, где были вывешены схематичные таблицы человеческого развития и магического союза полов.

Попытка Марии де Нагловской сразу же вызвала внимание и враждебность в заинтересованных кругах. Если Анри де Гильбер в статье в Международном журнале тайных обществ (январь 1931 г.) ее поддержал, то Рене Генон разгневался в 1932 году в своем журнале Покрывало Изиды на «более чем подозрительные тенденции», которые он в ней предполагал (Рене Генон, в том же номере Покрывала Изиды (январь 1932 года) призывает своих читателей не воспринимать всерьез Марию де Нагловскую и определяет сюрреалистов как «маленькую группу молодых людей, развлекающихся дурными проделками». Написать такое в 1932 году, после публикации Второго Манифеста! Этот уважаемый автор, одержимый собственным духовным приключением, никогда не был ясновидцем.); Гностическая Церковь Лиона, Астрософия Карфагена нападали на нее. Она искусно отвечала на критику (ее вызов Рене Генону отличался едкостью), и, перейдя даже в нападение, отчитывала тех, кто ни о чем ее не спрашивал, например, Кришнамурти: «Нужно созидать, Кришнамурти, недостаточно петь и танцевать сейчас, когда все рушится»[116] Небольшие эзотерические секты Парижа, желая осведомиться о ее миссии, попросили Марию де Нагловскую объяснить смысл сей миссии их членам; тогда она созвала конференцию, посвященную Поляризации полов и Аду современных нравов, специально для представителей еженедельника «Высшие» (8 февраля 1932 года в кафе Бель-Эр, площадь Мэн). Затем она провела еще одну конференцию, посвященную Белой, черной и золотой мессам, для аддеистов (11 июня 1932 года в Высшей Школе); она рассказывала об оккультной России, специально для издания Мировая Эволюция (4 ноября 1921 года, Студия Распай). Наконец, коллекция «Зеленого Дракона», рекламу которого обеспечивала Стрела, подкрепила ее деятельность такими произведениями, как Ритуалы обществ сексуальной магии Коут-Лалника, содержащие 40 гравюр, Система Символов и оккультные клейноды, а также книгами о Мандрагоре и Големе.

Первым значимым произведением Марии де Нагловской стал ее перевод на французский язык Сексуальной Магии Рэндольфа. Вероятно, она полностью переосмыслила доктрину П. Б. Рэндольфа, не исказив смысл, а также придала собственные характерные особенности. Паскаль Беверли Рэндольф, американский писатель 19 века, родившийся в Нью-Йорке, сначала вступил в Герметическое Братство Луксора в Бостоне, имевшее много активных членов во Франции, среди которых был Папюс. Во время пребывания в Париже между 1857 и 1862 гг. он был введен в оккультную среду и подружился с большим количеством масонских и розенкрейцерских деятелей. Однако, разочаровавшись в шарлатанстве, царящем в некоторых кругах, он начал проверять их сверхъестественные способности при помощи научных экспериментов, будучи врачом. Это стало причиной нападок на него и неприязни со стороны многих выдающихся сектантов, например, Елены Блаватской, основательницы теософии. Полагают, что в 1864 году Рэндольф был отправлен президентом Линкольном в Россию с тайной миссией. В 1868 году он основал в Америке собственную ложу, Братство Эвлиса (Eulis Brotherhood), где адептов учили управлять внешними силами при помощи сексуальной магии. Он написал романы, о которых неизвестно ничего, кроме их названий: Мастер Страсти, Асротис, Дула-Белл, Маг-Трезор, Она. Мария де Нагловская, которая внесла в Сексуальную Магию различные переведенные отрывки из трех посвятительных трактатов Рэндольфа: Сокровенные Тайны мистерий Эвлиса, Ансеиритическая Мистерия, Магнетические зеркала, писала: «Рэндольф был первым, кто без страха приоткрыл завесу, покрывающую наготу Изиды, и эта огромная смелость позволила ему гордо заявлять, что ключ ко всем тайнам вселенной лежит в сексе». В самом деле, Сексуальная Магия детально раскрывает эротические действия, проявляющие, как это называется в магии, «сокровище души». Уроки Рэндольфа полны моральной красоты; для него сексуальный акт — это космическая молитва, которую мужчина и женщина должны совершить в наилучших условиях невинности и рвения. Эта молитва, при условии правильного выполнения, восстанавливает и усиливает жизненную энергию, высвобождает магнетическое влияние на многочисленные силы: она заряжает «вольты», вызывает духовные видения, позволяет определить пол ребенка в момент зачатия или реализовать проект. Упражнения воланции, декретизма и позизма помогают в подготовке плотского союза, включающей в себя пять основных позиций: самая важная, названная «внешним кругом», обеспечивает проекцию активного влияния на далеких людей или реальность. Мария де Нагловская, переводя эту доктрину, формировала свою собственную, затрагивающую также понятие падения в женщину, из которого мужчина выходит победителем вселенной.

Однако качество ее перевода Сексуальной Магии вызвало недоразумение, от которого Мария де Нагловская так окончательно и не освободилась: сложилось мнение (или делался вид, что сложилось мнение), что она была простой ученицей Рэндольфа, без отчетливой оригинальности[117]. Она энергично протестовала: «Свет, который меня просвещает, не есть свет, просвещавший Рэндольфа». В своем произведении «Мужской сатанизм, женский сатанизм» она изложила отличия соответствующих доктрин; она упрекала Рэндольфа в том, что он барахтается в «индусском идолопоклонстве», полагает вселенную коллекцией независимых анимических частиц, в то время как сама заявляла: «Мы не движемся к Единству, мы с самого начала суть Единство, которого никогда не было»[118]. Кроме того, ее перевод, несомненно, превосходит оригинал, который она оживляет и упорядочивает, если верить уточнениям Аллана Ф. Оделла: «Произведения Рэндольфа, отчасти опубликованные при его жизни, предстают в хаотичной форме, без четкого плана и точной конструкции. Прежде, чем писать, он несколько дней оставался неподвижным и сконцентрированным, затем, вдруг, хватал перо и бумагу и поспешно писал, никогда не перечитывая написанное»[119].

После своего перевода Сексуальной магии Мария де Нагловская опубликовала рассказ Священный Устав магической любви (1932), который она озаглавила «признание»; таким образом, это своего рода символическое признание. Автор призывает нас узнать ее в героине, Ксенофонте, молодой русской девушке, живущей в замке на Кавказе. Во время грозы она видит в своем саду печального призрака, жалующегося на потерянные владения: это «Мастер Прошлого», иначе говоря, Сатана, чей вид потрясает ее, и она отдает ему свое сердце. С этого момента она ведет диалоги с голосом невидимого Мастера; она чувствует его везде рядом с собой; или на ее губы ложится поцелуй, или бесплотные ласки окутывают ее. Он объявляет ей, что подвергнет ее испытанию, и назначает встречу в час ночи, под гигантским дубом. В ожидании этого момента она возвращается в замок отдохнуть. Пока она спит, молодой казак-сосед, Миша Васильковский, входит в ее комнату и берет ее силой. В ужасе она ему кричит: «Я не твоя, я принадлежу другому, безграничному существу, по сравнению с которым ты ничто». Он уходит в ярости, решив узнать, кто же его противник; в отчаянии, она надевает траурные одежды, полагая, что лишилась благодати своего Мастера. В этот момент она слышит Голос, приказывающий ей взять бумагу и цветные карандаши; под его руководством она рисует магическую фигуру, часы Аум. Цифры, обозначающие час, имеют эзотерическое значение, указывая, каким образом должна свершаться «мистерия освобождения». Голос шепчет: «Мне нужен мужчина и женщина, дабы в них возродиться». Ксенофонта понимает, что акт насилия был необходимой жертвой. Она выходит в поисках Миши, находит его на балу в замке и уводит с собой в лес, где Мастер назначил ей встречу. В тот момент, когда они уходят, в парке, Миша в трансе чертит саблей священные знаки, произнося странные фразы. Гордый, но простоватый молодец, которым он был, превращается в посвященного, рассуждающего на тему символизма чисел: «77 — это число освобождения… Это второе посвящение, посвящение в мужчину… Это также второе пять… пять…Звезда Другого Берега…». В таком же сомнамбулическом состоянии он обращается к своей спутнице: «Предлагаю тебе подняться чрез меня от Шести к Одному, или от 41 к 77…». Когда кризис проходит, Миша смотрит на Ксенофонту другими глазами. Подняв ладони к небу, гордый казак дважды падает пред ней ниц: «Я воздаю тебе почести, О, Ксенофонта, о, благословенная плоть Его желания! — без тебя я бы не знал, как совершается Переход». Желая углубиться в это дикое место, он уносит на руках вялую Ксенофонту. Она не может более открыть глаза; она стала настолько чистой, что даже ее любопытство уснуло: «Плоть чиста, пока разум спит». Она догадывается, что они пришли на порог леса, где хоры поют гимны в их честь; ее кладут на алтарь, покрытый мехом. Свершается церемония и в тот момент, когда Миша произносит формулу, символизирующую «Святую Троицу», Ксенофонта чувствует, как ее веки открываются. Она видит Мишу в состоянии высшего великолепия. На рассвете сцена рассеивается, Миша принимает свой нормальный вид. Сидя вместе на траве, поедая лесную землянику, они делают вывод из этого приключения: «Что я буду делать? — говорит он наконец. Я буду тебя наставлять, Ксения. Я буду говорить тебе человеческим языком небесные Истины, которые мне были открыты сегодня ночью, благодаря тебе».

Этот необычный рассказ оставляет нас неудовлетворенными; мы осознаем лишь общую идею того, как самый грубый самец становится королем и мудрецом, при соприкосновении с женщиной, выразившей желание служить темной Силе, несчастной и угнетенной, каковую женщина чувствует в природе. Она также приобретает оккультную силу и передает ее тому мужчине, которому вверяет право безраздельно властвовать. В Свете секса (1933) и Тайне повешения (1934) Мария де Нагловская дает теоретическое развитие идеи, которую она называет «женский сатанизм». Цель ее религии состояла в том, чтобы образумить Злого Духа, но не за счет борьбы с ним, а за счет его освобождения, очищения его при помощи ритуалов, дабы заставить его служить во Благо человечества: она называла это «искупление Сатаны». Она говорит: «Во всем мире царит озлобленность. Она мешает мужчинам быть мужчинами, а женщинам — женщинами. Даже дети не могут быть детьми, наивными, свежими, радостными, из-за этой озлобленности, которая кричит в живых существах как безутешное отчаянье. Самые разные имена давались этой злой силе, потому во все времена ее стремились парализовать. Ее называли Сатаной, Дьяволом, злым духом, духом разрушения, что еще я знаю!…. Все эти имена не имели ничего общего с реальностью и вот почему Враг никогда не был укрощен»[120]. Искупление Зла свершится через женщину, при помощи магии Слова и Плоти: «Было бы достаточно открыть истинное имя (основное сходство) озлобленности, чтобы ее локализовать и таким образом, стереть с лица земли. Это тайна, потому что человеческим языком сложно объяснить жизнь и сущность слов, так как, действительно, если бы мы умели произносить, то есть, исполнять, обряды, символизирующие Высшую Преграду, вся ее зловредная сила была бы парализована. Более того: ее бы больше не существовало»[121]. Мария де Нагловская черпала из веры своего детства, и часто ходила предаться размышлениям в часовню Нотр-Дам-де-Шам. Она придавала раскаянию священное значение и поэтому видела в предательстве и повешении Иуды великую тайну, которую нужно изучить: «Невозможно стать адептом религии Третьей Эпохи Троицы, не приняв догму, которая ставит поступок Иуды на одну ступень с поступками Иисуса, полностью признав, что точно так же правая нога неотделима от левой, когда мы делаем шаг вперед»[122]. Поступок Иуды породил сожаление, «второй укус символической Змеи», который избавляет от разрушительных черт волю к противодействию и прогрессу, рожденную при первом укусе.

«Первое произведение новой эры», начатое в 1933 году, — это Свет секса, сатанинский ритуал посвящения согласно учению Третьей Эпохи Троицы. Изданное тиражом в 500 экземпляров, иллюстрированное восемью символическими рисунками Люсьена Эльбе (на такие темы, как «Танец Воды», «Белые скакуны», и т. д.), это произведение распространялось конфиденциально. В нем Мария де Нагловская показывает, как организовано Братство, каковы его цели и как в него войти. Адепта принимает Освобожденный. После опроса кандидата Освобожденный зачитывает ему отрывок из текста «Сатанинской морали», согласно которому кандидату и следует действовать:

«Вы будете бороться с Дикостью и Жестокостью (= бессвязная гармония Продолжительности) в самом себе, укрощая любые ваши эмоции: плотские, чувственные, а также эмоции от Видения новых вещей. В любой момент вы будете холодны внутри, но снаружи вы будете превосходно играть вашу роль в человеческой Комедии, точно следуя «Кодексу Паяца», которому вас научат при Дворе.

Всегда любезные, вы будете безразличны по отношению ко всем. Вы не будете никому отдавать предпочтение, вы не будете никого любить, ведь любить — это привлекать к себе жидкий образ другого. А привлекая к себе образ мужчины или женщины-профана, вы разрушаете работу по черному очищению, которую вы провели здесь. Написано: «Кто хочет придти ко Мне, должен оставить отца своего, мать свою, братьев и сестер своих, детей и друзей из внешнего мира». Освобожденный из послушания Двора Рыцарей золотой стрелы имеет братьев лишь в лоне послушания»[123].

Адепт отвечал: «У меня нет других братьев, лишь те, чья свеча зажжена здесь», и тогда его допускали к зажжению его собственной свечи.

Тайна повешения[124] иллюстрирована восемью рисунками, придуманными автором и выполненными Р. Лефлером («Белый конус», «Космические часы», «Третье рождение», и т. д.)) имеет целью объяснить устав, который превратит Освобожденного, после его «визита» в профанский мир (что может длиться 3, 7 или 12 лет), в Чудесного Незримого Рыцаря. Различные теоретические наблюдения освещают этот устав. Первое — это сравнение человечества с деревом, где люди — листва: «Люди, которые встречаются нам на оживленных улицах наших городов считают себя индивидуальными сущностями, чей эгоизм был бы оправдан». Каждый индивид, любой национальности, является частью «человеческого древа». История всех может быть приведена к развитию этого уникального продукта: «Тот, кто развивается в многочисленных расах и последовательных (непрерывных) треугольниках человеческой истории, есть Единственный».

Ритуалы, которые изобрела Мария де Нагловская, исходят из общего принципа, что некоторые позы тела и жесты определяют магнетические течения в мире. Она упоминает «церемонию мужской свечи» или «магический наугольник», состоящий из «базового угла», когда нагая жрица лежит у ног адепта. Наивысшая торжественность этого ритуала — «Золотая Месса», которую служат 7 мужчин и 3 женщины пред помощниками, поющими гимны. Во время Золотой Мессы на посвященных женщинах надеты три покрова, один поверх другого: первый — белый, второй — черный, третий — красный; в последнюю очередь снимается белый покров, между часом и двумя часами утра:

«В Храме Третьей Эпохи жрецы и жрицы Вознесения исполнят акт освобождения.

[]

Мы выберем 7 мужчин и 3 женщин, здоровых умом, сердцем и телом, и скажем им исполнить акт любви для возрождения рода человеческого.

Это будет торжественный обряд, ему будут предшествовать песни, музыка, рассуждения о новой истине, а потом мы будем пить праздничное вино, дабы научить каждого, что обряд — это радость, венчающая долгую грусть.

Великая жрица, предвестница новой Эпохи, даст знак собравшимся о начале и окончании обряда. Через нее распространится на собравшихся божественная религия, высвободившаяся в результате плотского контакта в святилище.

Мужчины и женщины, понявшие это, испытают великое и духовное благо, а их собственная жизненная энергия будет, тем самым, укреплена и освящена»[125].

В книге Пьера Жейро Маленькие Церкви Парижа (1937 год) есть интервью Марии де Нагловской, в котором можно найти ее живой портрет. Автор представляет ее как «женщину лет пятидесяти, с умным лбом, блондинку с невероятно глубокими и живыми глазами необычного синего цвета». Она принимает его в своей комнате в отеле и он поражен контрастом между ее речью и внешним видом: «Я смотрю на эту женщину, сидящую на своей кровати. Удивительное целомудрие, исходящее от нее, озаряет все вокруг. Его чувствуешь над странными плотскими ритуалами, которые она восхваляет на публике, над ее рассуждениями, точными и прямыми, как у Отцов Церкви, которыми она спокойно делится во время своих конференций. И она также стоит над алчностью. Об этом говорит обстановка вокруг: она тратит то немногое, что зарабатывает, на поддержание своего ежемесячного магического бюллетеня: Стрела. Своему телу, небольшому и худому, она дает немного материальной пищи: как правило, несколько круассанов и чашка кофе вечером, в Ротонде, где она пишет статьи в ожидании своих друзей». В этом интервью наше внимание привлечет то, как Мария де Нагловская излагает свою концепцию женского жречества: «Нужно, чтобы Жрица любви имела призвание, то есть, чтобы она умела отдаваться с одинаковым физическим пылом всем мужчинам, которых она возбуждает. Но не должно быть необходимым, чтобы она их любила, ценила или восхищалась каждым из них индивидуально, так как в каждом мужчине она должна уметь любить, почитать и даже обожать Совершенство будущего. Она приносит свое тело в жертву. Она должна привносить в это созидание такую же преданность, как и в религиозное созидание… И не взаимная физическая симпатия между двумя телами дает необходимое магическое качество союзу, но искренность религиозного чувства, которое руководит Жрицей. …Идеальная Жрица должна уметь настроить свою вибрацию точно в резонансе со всеми мужскими вибрациями, которые она вызывает, какими бы разными они ни были. Помимо этой венерианской способности практически всеобщей физической гармонии, Жрица, которая не есть ни проститутка, ни развратница, предлагающая себя первому встречному, передает всем тонкие вибрации своего идеала. И тонкие вибрации этого идеала, являясь созидательной силой, определяют в человеке пробуждение знания, которое мы называем возрожденным Сатаной или Люцифером».

Эта концепция сексуального жречества является уникальной основой откровения Марии де Нагловской; а звание Жрицы любви, восходящее к древнейшим мистериям, принимает у нее революционное значение и становится высшим достоинством женщины. Но достоинством, которое может раскрыться только ценой аскезы со стороны Жрицы; она не должна видеть в этом состоянии средство удовлетворения примитивных чувственных аппетитов, но духовную работу женственности. Жрица должна предохраняться от беременности, дабы оставаться целой для всех. Это не спорное мнение, а факт, подтвержденный эзотерическими законами. Принцип совпадает, например, с вавилонским культом Жрицы надиту, или «бесплодная», и раба зер-маишту, «тот, кто забывает семя». Согласно Марии де Нагловской, Жрицы будущего будут обладать вечной девственностью, несмотря на многочисленные сексуальные связи, так как они откажутся от локализованного удовольствия: «Вибрации женщины в момент акта любви должны ей приносить счастье, а не локализованное удовольствие, так как удовольствие принадлежит мужчине, а не женщине»[126]. В подтверждение она приводит космический довод: «Радость принадлежит солнцу и присуща ему, в то время как таинственный холм женщины — главным образом, лунный, и, как и луна, должен оставаться холодным и молчаливым»[127]. Отбор и обучение жриц любви будет суровым: «Их будут выбирать среди молодых девушек, которых солнце еще не испортило, среди женщин, чьи мечты по-лунному чисты… Их омоют, как ценные растения, в мягкой ароматной воде, в их кожу вотрут ароматические эссенции, искусно изготовленные по рецептам магов…. Они не будут работать, дабы, гармония их тела не была нарушена, их будут рьяно защищать от сплетен или неверного к ним отношения»[128]. Добавим, что они также пройдут тренировки и смогут выполнять сложные фигуры во время литургических танцев. Они также станут чудесными созданиями, которые принесут человечеству лирический расцвет: «Тогда, в розовых часовнях, украшенных цветами и горящими свечами, женщины, посвященные в Божественную Тайну Секса, будут открыто проводить обряды. Триумфа, распространяя на всех присутствующих благоприятное влияние своего сияния»[129].

Мария де Нагловская хочет использовать мужскую и женскую сексуальную энергию в инициатических целях; в обычной жизни она не рекомендует им оголтело предаваться всем их желаниями, но наоборот, стимулировать эти желания, не удовлетворяя их, дабы их динамизм принес пользу жизни разума. То, что она называет «оседлать божественного скакуна», обозначает обуздывать в себе животное начало, восхваляя его, точно зная свою силу:

«Оседлать божественного скакуна (природное желание плоти) обозначает добровольно обуздать возбужденные потребности, дабы получить, во время специальных медитаций, поддерживаемых благотворной диетой, духовное озарение.

Человек внутри себя имеет возвышенное животное, не забывшее закон Троицы, требующее падения (Первая Эпоха) и размножения. Но бесстрашный рыцарь, сотворенный во время второго посвящения, знает, что его верховный скакун приведет его туда, где поцелуй дарует слово Бога (Третья Эпоха).

Тогда он получает высшее озарение, освещающее четыре кардинальных тайны: тайну рождения, то есть входа человека в закрытый круг человеческого рода; тайну первого брака, то есть знакомство с божественным всадником; тайну развода, то есть триумфальное обуздывание животного; и, наконец, тайну второго брака, вход в Храм Господа. Вот где начинается приобретение сил, ведущих к бессмертию, то есть, к разрушению круга, держащего нас во власти природы человеческого рода»[130].

Говоря об этике пары, Мария де Нагловская выделяет чудесную идею, что она первая и до сих пор единственная, кто все это пережил: не брак есть величайшее таинство союза мужчины и женщины, но развод. Нужно рассматривать развод не как выражение чувственного поражения, но как двойную победу, одержанную сообща. Пара будущего будет разводиться по любви, а не из ненависти. В принципе, человеческому существу приуготовано вступать в брак дважды: в первом браке он лишь готовится, при помощи более-менее осознанного обучения, к своему второму инициатическому браку, в котором он полностью реализует то, что изучил ранее. Это интересное понятие, которое могло бы развиться в философии или психоанализе (каждый найдет примеры пар, связанных во втором браке крепким, непоколебимым взаимопониманием). Мария де Нагловская выделяет в нем, в особенности, героическую ценность:

«Сегодня развод — это бессмысленный разрыв, который готовит еще один, не менее бессмысленный. Сегодня развод не имеет никакой цели оккультного усовершенствования, поэтому никто не слышит формулу: развод — это третья тайна, исследование которой будет предложено людям третьей эпохи, когда брак их обновит. В иерархии нужны не девственницы, но герои, добровольно отказывающиеся от удовольствия, которое они познали. Герой оставляет свою жену не потому, что он ее ненавидит, но напротив, потому что он ее любит. В славный день, который приближается, таинственный воин покинет свой очаг, жену и ребенка, когда брак исправит в нем все неверные направленности его силы. Сильнее, чем ранее (он стал более правильным и лучше сконцентрированным на себе самом), он подвергнет себя великому испытанию: осознанному и умышленному отказу от своего основного инстинкта.

Не все достигнут этой вершины, многие должны будут остаться на уровне брака. Но все будут склонять голову пред тем, кто смог, и будут восхвалять его»[131].

От Марии де Нагловской потребовали объяснений относительно ее политической позиции. В связи с этим она стала получать письма и анкеты, которые высокомерно отвергала. Она соглашалась беседовать только на тему коммунизма и феминизма и уточняла, что если коммунизм представляется лишь «методом практической организации разделения земных благ», то: «Нам совершенно неважно, будут ли средства производства и сама продукция признаваться индивидуальной или коллективной собственностью. Порядок в делах человечества — вот что важно». Она упрекала коммунистов в том, что они сделали обладание хлебом более важным, чем поиски Истины (она отрицала не только словами, но и делом, часто соблюдая пост), а также в том, что они недооценивают революционную силу сексуальности: «Что нас беспокоит в большевиках, это их полное непонимание сексуальной проблемы. Они ее позиционируют абсурдно, а именно, называют «правом на удовольствие». Мы говорили и повторяли во всех номерах нашей первой серии Стрелы, что высшая сексуальная любовь-это жречество, а низшая сексуальная любовь — это долг рождения потомства. Любовь ради удовольствия — это скандал и позор!»[132]. Коммунисты, по ее мнению, «никогда не поймут, что разум — во плоти, священный половой акт пробуждает разум и возносит его к вершине головы, и, таким образом, отражается на том, что принято называть сознанием». Что же касается феминизма, Мария де Нагловская оспаривает средства, но не цели: «Женщина должна, и очень скоро, заменить мужчину в высоком направлении публичных вещей, но не парламентским путем». Она противопоставляет суфражисткам свое собственное учение: «Это движение заменяет общественные амбиции женщин, борющихся за лучшую судьбу человечества, за счет более природных и духовных идей: идей жречества.»[133].

Когда мы читаем у некоторых активных феминисток требования, ограничивающиеся нивелированием по половому признаку, призывающие женщин бороться с господством мужчин, а не за то, чтобы заменить его новыми глубинными структурами, мы утешаемся, что в нашем веке была поэтесса, по крайней мере, одна, мечтавшая о более грандиозной участи для человечества. Утопия это или нет, Мария де Нагловская — теоретик, подчеркивавший, что женщина отличается от мужчины, а значит, она обладает различными средствами изменения мира и жизни:

«Не будем полагать, что та женщина, которую мы знаем сейчас, готова выполнить великую миссию, ее ожидающую, но требующую, чтобы она снова стала, главным образом, женщиной, то есть, смирилась и признала, что ее ум происходит от пола, а не от мозга. До наших дней женщина, желающая стать равной мужчине, чрезмерно культивировала свой разум. В этом кроется большая ошибка нашего века и причина несчастий, от которых мы страдаем. У мужчины Разум заменяет Ум. Разум присущ мужчине, он им пользуется с удобством. Но женщина становится на ступеньку ниже, когда она следует такому примеру, ненормальному для нее.

Прежде чем управлять, женщина должна снова научиться черпать духовный свет в своем поле, совершая обряды, которые мы проповедуем. Именно так она снова станет тем, чем была в каждую восходящую эпоху истории, то есть, каждый раз, когда снова устанавливался (или восстанавливался) матриархат. Вновь становясь жрицей, женщина снова станет матерью-наставницей мужчины, который более не позволить себе погрязнуть в разврате. Она его духовно наполнит, вместо того, чтобы ослаблять всё его существо, как это происходит теперь. И снова придавая мужчине моральное и физическое здоровье, она непременно направит его на разумные и справедливые действия. Лишь таким образом человечество сможет избавиться от всех нынешних страданий.

Вкратце, программа должна быть следующей: 1) возведение первой временной часовни Третьей Эпохи Троицы; 2) новое обучение нескольких женщин, которые затем станут великими жрицами нового Храма; 3) одновременно новое обучение группы мужчин с целью восстановления предыдущих циклов в их чистоте; 4) подготовка публики к новым обычаям при помощи литературной и философской пропаганды.

Если всё это принять, через 3-5 лет можно получить первые ощутимые результаты»[134].

Ведущей идеей ее любовной философии является двойная обратная поляризация полов: мозг мужчины излучает отрицательное электричество, мозг женщины — положительное, в то время как мужской пол — положительный, а женский — отрицательный. Речь идет о том, чтобы согласовать эти течения между собой. Отсюда проистекает религиозное следствие: «Догма: мужской пол принадлежит Богу (утверждение Жизни), женский пол — Сатане (отрицание Жизни). Голова мужчины (Разум) принадлежит Сатане, голова женщины (Ум) — Богу. Вот почему мужчина имеет право на сексуальное удовольствие, а у женщины такового права нет, а если она покушается на сие право, она вызывает разврат. Женщина должна дарить себя мужчине без сексуального эгоизма, как искупительное жертвоприношение»[135].

В своей «инициатической организации» (я использую здесь терминологию Рене Генона, который разделял понятия «инициатическая организация» и «секта», т. к. секты имели более ограниченный спектр действий), Мария де Нагловская предусматривала несколько разделенных на градусы испытаний; так, например, испытание повешением позволяет Освобожденному получить звание «Непобедимого Рыцаря». В пещере, расположенной под сатанинским Храмом Любви. Освобожденный спускается по 33‑м ступеням лестницы: «Профаны полагают, что иерархические градусы символизируют вознесение. Ничего подобного! Чтобы получить знание, нужно идти вниз»[136]. Его вводят в комнату, где возвышается виселица и 19 посвященных, свидетелей испытания, занимают свои места. Маг-Целитель надевает веревку на шею Освобожденного, поднимает его на несколько секунд для «инициатического удушения» и роняет на специально подготовленное ложе. Автор цитирует несколько заявлений прошедших испытание; один из них говорит: «В этот возвышенный момент я был категорическим НЕТ во всей его власти». После произнесения различных заклинаний, входит жрица и ложится в противоположную сторону от испытуемого. Она выполняет акробатический обряд для «нейтрализации черного огня». Их накрывают шелковым покрывалом и оставляют вместе до рассвета. Правило гласит: «Лишь Освобожденный, прошедший испытание через обряд повешения, может с пользой вступить в брак с женщиной, обученной должным образом. Познав невыразимое блаженство сатанинского наслаждения, он не может более погрузиться во плоть женщины, а если он исполняет земной обряд со своей супругой, он делает это, чтобы обогатиться, а не чтобы ослабеть… После испытания ему жалуют титул Непобедимого Рыцаря, потому что отныне это его право»[137].

Идеальный обряд Золотой Мессы, во время которого семеро служителей культа должны были заниматься любовью на публике, планировался на будущее; ожидая своего утверждения, Мария де Нагловская руководила более скромными уставами. В «Магическом сеансе»[138] мы найдем отчет об интимной церемонии Братства. В 23-40 пять человек собираются в зале, окрашенном в желтый цвет, садятся на низкие стулья вокруг священного ковра, освещенные пятью масляными лампами, стоящими на подставках позади участников. Огюст Апотр занимает почетное место, спиной к северу; слева от него — брюнетка Ханум, а блондинка Мария — справа; то есть, на западе; напротив старца, с южного края ковра — «двое младших близнецов; Ксенофонта и Мария» стоят друг рядом с другом. Сеанс начинается с различной подготовки: «Пятеро участников обмениваются ритуальными приветствиями, склоняя голову почти до колен. Затем они поднимают голову и глубоко дышат: младшие близнецы — три раза, старшие сестры — шесть, Огюст Апотр — девять раз». В течение 11 минут они составляют цепь и проводят «ментальную работу» (одну минуту руки подняты к небу, затем трогают друг друга): «Цепь составлена. Тогда 4 женщины фиксируют взгляды на огромном лбу Огюста Апотра, который медленно опускает веки. Он принимает в свой лобный треугольник немую молитву женщин и мысленно вызывает внутри себя мистическую науку Конуса». В 0-02 Мария задает первый вопрос; присутствующие разъясняют постулаты учения и совершают магический посыл в мир следующего сообщения: «Да успокоятся мирские страсти и да получат женщины, каждая в свое лоно, новую силу понимания». Огюст Апотр делает знак к ритуальному танцу, который отправит этот наказ далеко-далеко, по всей земле:

Танец четырех женщин медленный, они часто запрокидывают голову назад, в то время как кончики их пальцев трогают священный ковер позади их каблуков. Затем они подаются вперед и снова идут в такт под звуки внутренней музыки.

Сестры грациозны, тела их легкие и ловкие.

Легкая туника, единственная их одежда, приподнимается при быстрых движениях ног и исходящий аромат распространяется по залу».

Эти флюиды, проистекающие от возбужденных ктеис четырех танцовщиц, направляются на четыре кардинальные точки старым Магом. Можно было бы подумать, что мы прочли страницу из Жозефа Пеладана (который, кстати, вдохновлялся практиками Католического ордена Розы-Креста), но это не литература; данное пережитое свидетельство проявляет менталитет группы. Огюст Апотр, чья роль здесь уточняется, выражался следующим образом: «Существует черная и белая чистота, но серый — всегда нечистый»[139].

«Магический наугольник»[140], новелла Ханум, напротив, представляет другой сеанс, более смутный, в форме романа. В ее сеансе присутствует медиумический сюжет, и, возможно, вызванная коллективная галлюцинация. Мария стала Верой Светлан: «Она распространяла вокруг себя неопровержимое притяжение и возбуждала в тех, кто к ней приближался, часто необузданные страсти». Ханум описывает себя в образе Венеры: «какая-то американка восточного происхождения, всегда очень элегантная и превосходно любезная». Окружение состоит из высокого и худого пророка, всегда предсказывающего катаклизмы (Пьер Сент-Обен); Мастера с длинными черными волосами, хромающего из-за военной травмы (Фратер Лотус), который говорит в одном кафе: «Изида, царица Мира, скоро воплотится. Она выберет тело бедной проститутки, отверженной, униженной, больной. Она проникнет в этот зал»; друга Веры Светлан, которого называют Весна за его живость; испанского художника; актрисы Дорвиль и вдохновенной пары, Марка и Марты. Они собираются на спиритический вечер, где призывают «великого Проводника». На ладонях Марты появляется светящаяся голова и отвечает на вопросы присутствующих. Вера раздевается для проведения ритуала «магического наугольника» в розовой комбинации, розовых трусиках и длинных светлых чулках: «Вера медленно наклонилась почти до земли. Она плашмя растянулась на ковре и провела головой между абсолютно бесчувственными ногами Марты. Ее затылок находился теперь под половым органом Марты, а основание ее ануса — под светящейся головой, чье страдание продолжалось». Этот акт возбуждает участников: «В группе случилось немедленное сексуальное исступление, которое бросило мужчин на женщин: трое на двоих!..».

Легкий сапфический аромат, который мы предугадываем в Братстве, не должен вводить нас в заблуждение. Если в Стреле и похвалили Эдит Кадивек, рассказавшую в Признаниях и Опытах (1932 г.) о своих лесбийских приключениях и усилиях, которые она предприняла, дабы зачать ребенка без помощи мужчины, то сделали это критикуя неполноту такого поведения, ведь Мария де Нагловская рекомендовала «проникновение через противоположный пол в область божественной славы». Таким же образом, если биолог Камиль Спиесс (который понимал под понятием «психосинтеза» подготовку к созданию будущего Андро-гина) выказывал свой интерес к теориям Марии де Нагловской, это не обозначает, что она ссылалась на миф об Андрогине; это понятие в ее учении устарело.

5 февраля 1935 года Мария де Нагловская созвала публику в Студию Распай на «предварительную Золотую Мессу», торжественно отмечающую принятие двух адептов; Пьер Жейро дает описание этой мессы в вышеупомянутой книге. Ей помогал сын, «молодой человек, который, казалось, не очень понимал учение своей матери, чьим усердным слушателем он являлся». Алтарь, состоящий из небольшого стола, покрытого скатертью, был возведен на двух ступеньках; рядом, в кресле, сидела Мария, одетая в золотое платье и увенчанная диадемой. Два кандидата стояли к ней лицом (одним из них был поэт Клод д’Иже), а она подала им каждому серебряный кубок с вином: «Это символ вашей оплодотворяющей крови»; она благословила кубки, дабы в них вошел Женский Принцип. Молодые женщины и мужчины Братства пели гимны. «Она ложится на жертвенный Стол, головой на запад, ногами на Восток. Тишина. Она остается недвижимой и скоро застывает в магической дремоте». Клод д’Иже ставит свой кубок с вином на лобок Марии и произносит символ веры, оканчивающийся девизом: «К Знанию через Любовь». Он выпивает и бросает свой кубок в зал. Его товарищ поступает так же. Мария просыпается и приступает к «омовению ног Новорожденных», дабы уберечь их стопы от мирской грязи, которую она магнетизирует и вытирает кусочком белого шелка. Она вручает каждому мужчине диплом Подметальщика Двора, зачитывая его для аудитории, а в заключение заявляет, что предварительная Золотая Месса будет праздноваться в первый и третий вторник каждого месяца в Студии Распай.

Следы Марии де Нагловской теряются в начале Второй Мировой Войны; согласно тому, что мы знаем на настоящий момент, она явилась лишь метеором, траекторию которого можно измерить только на коротком отрезке. Она бедствовала, и очевидно, что ее журнал, в итоге, не пережил ее финансовых трудностей; книги, которые она готовила и о которых говорила (Золотая Месса или Победа жизни, Добро и Зло в новой гармонии), помимо тех, что я уже упоминал, так никогда и не вышли в свет. Смогла ли она остаться в Париже во время Оккупации или жила в другом городе Франции? Нашла ли она убежище в какой-нибудь соседней стране и, учитывая ее склонность к языкам, продолжила ли свою литературную деятельность под псевдонимом? Юлиус Эвола в своей Метафизике пола[141] дает о ней лишь общие данные; однако, поскольку он опубликовал в первом номере Стрелы статью о «западоведении», можно было бы ожидать с его стороны более точных данных. Ничего еще не ясно, и дабы узнать больше, придется подождать, что ученик, свидетель или потомок, приободренный исследованием, которое я ей посвящаю, проиллюстрирует какими-то документами конец ее необычной жизни.

Легко иронизировать над деятельностью Марии де Нагловской, но те, кто так поступят, покажут поверхностное сознание и полное незнание того, что принесла религиозная ересь в историю идей. Многие понятия, укоренившиеся в сознании, берут начало от предложений, поддерживаемых во времена Гнозиса и Реформ. Простота ее предсказаний, некоторые экстравагантные анекдоты, которыми она разбавляла свои показы, выводили из себя рационалистов. «Когда вы увидите огненный шар, огненную голову в моих руках, когда вы увидите Светящуюся Колонну, вы, наконец, убедитесь?», — говорила она Пьеру Жейро. Впрочем, можно посмеяться над ее словами: «Я раздавливаю голову Змеи, мужского сатанизма, и объявляю триумф солнечного Жезла во рту женского сатанизма». Если и не всем в Марии де Нагловской можно восхищаться, она, по крайней мере, заслуживает уважения, потому что она говорила мужчине: «Ты не можешь вернуться во чрево матери, чтобы, выйти оттуда с другим именем, но ты можешь снова погрузиться в женщину, которая принимает тебя с любовью, дабы черпать в ней свет, которого тебе не хватает»[142].

Непонятно, почему Георгия Гурджиева и Алистера Кроули, этих хитрых авантюристов, которые прикрывали свои навязчивые оргиастические идеи эзотерикой, считают духовными мастерами, а Марии де Нагловской отказывают в этом звании, а ведь она имеет перед ними преимущество: она — женщина, служила делу женщин, окрасив яростным мистицизмом, напитываясь из источников средневековой Руси, свою мечту об освобождении. Не такая исступленная, как Мадам Гийон[143], которая ненамеренно развязала споры о квиетизме, более вдохновленная, чем Кейт Миллет[144] и ее соперницы, которые бунтовали против мужчин, не заходя за материальный план, Мария де Нагловская показала, что женщина нужна мужчине идеологически. У нее два важных стремления: она пытается решить проблему Зла сиянием религиозных сексуальных действий; она отдала женщине роль наставницы человечества, что, прежде всего, требовало, чтобы женщина была с особой тщательностью обучена. Эту идею, не лишенную здравого смысла, мы видим у Фе-нелона в его трактате О воспитании девушек, в котором он пишет: «Само собой разумеется, что плохое воспитание женщин хуже, чем таковое у мужчин, так как распутство мужчин часто является следствием и плохого воспитания, полученного ими от матерей, а также страстей, возбужденных в них другими женщинами в более позднем возрасте». Так что мы имеем дело не с эксцентричной женщиной, за чьими разглагольствованиями мы следим с полуулыбкой, но с просвещенной, которую не принимали всерьез из-за того, что она — женщина. Возможно, она подготовила будущее. Если в следующие века будет изобретена новая религия, женщины неизбежно станут жрицами. То, чего они до сих пор не смогли сделать. Марию де Нагловскую будут считать предтечей.

Мария де Нагловская, Принцесса Сумерек Любви, обладательница ключа к изменениям, благодаря которой Логос становится Сексом, Цветок Страсти поет на кончиках ее пальцев.

Саран Александрян