Сальери

СМЕНА ВЛАСТИ В ВЕНЕ

Весной 1780 года Сальери вновь пригласили в Рим, где он должен был написать оперу «Дама-пастушка» (La Dama pastorella) на либретто Джузеппе Петроселлини. Выполнив работу, он вернулся в Вену, куда его звала должность придворного композитора камерной музыки и капельмейстера.

Однако 29 ноября 1780 года в возрасте шестидесяти трех лет умерла императрица Мария Терезия — одна из самых популярных представительниц династии Габсбургов. Она ушла в мир иной, оставив о себе память добродетельной женщины и доброй правительницы, «но она не была представительницей нового духа и всю жизнь оставалась верна старым принципам монархического абсолютизма и религиозной нетерпимости католицизма»^{53}.

Согласно протоколу европейские дворы должны были погрузиться в траур, а это значило отмену всех намеченных театральных премьер вкупе с прочими увеселениями. Для придворных композиторов это было равносильно катастрофе, и всё зависело от того, сколько времени мог продлиться траур. К счастью, было решено, что театры вновь распахнут свои двери через шесть недель.

Место Марии Терезии занял ее старший сын 39-летний Иосиф. Чтобы было понятно — после смерти Франца I, повинуясь Марии Терезии, курфюрсты выбрали новым главой Священной Римской империи ее сына Иосифа, и он стал соправителем матери на всех принадлежавших Габсбургам землях. «Иосиф не мог влиять на положение дел при жизни матери, после же ее смерти в 1780 году он превратился в единоличного правителя»^{54}.

Наследник Марии Терезии «в известной степени был либерал, новатор, к тому же от природы человек талантливый; но не такой император, как он, нужен был тогда для возрождавшейся Германии. Неоконченное воспитание не искоренило в нем ни деспотических привычек, ни религиозной нетерпимости. Продолжительное правление Иосифа II как императора ознаменовалось преимущественно административными распоряжениями»^{55}.

А еще он был любителем музыки и сам довольно хорошо играл на различных инструментах, однако после восшествия на престол ввел режим строжайшей экономии: «Это была вынужденная мера, ибо императорская казна находилась в катастрофическом состоянии, что легко можно объяснить в связи с политикой, проводившейся его матерью. Щедрая по натуре, даже расточительная, она была неспособна отказать ни одному просителю»^{56}.

Иосиф II начал с того, что отменил все пенсии и дотации.

Больше всего пострадал от этого 84-летний либреттист Пьетро Метастазио, приехавший в Вену в 1729 году и работавший с тех пор со многими известными композиторами. Мария Терезия выдавала ему огромные ссуды, а теперь он «так трагически воспринял замаячившую перед ним угрозу нищеты, что с горя умер»^{57}.

Как уже говорилось, Метастазио не стало 12 апреля 1782 года. Но еще до этого политика Иосифа II привела к самым пагубным последствиям в области искусств. Без пышности и изящества опера существовать не могла. Не могла она существовать и без государственных дотаций.

Сальери быстро понял это и начал работать за границей, а вот Моцарт, известность которого пока оставалась весьма скромной, продолжал некоторое время добиваться престижного места в Вене. Своему отцу он писал: «Уверяю вас, что этот город превосходен, он лучший в мире для моего ремесла. Это вам каждый скажет. Мне здесь хорошо. И я пользуюсь этим изо всех сил»^{58}.

Как мы уже говорили, Иосиф II, увлеченный идеей развития немецкой национальной оперы, закрыл итальянскую оперу в Вене. В этом смысле он целиком и полностью одобрял инициативу управляющего немецким театром Готтлиба Штефани — «обойтись без итальянцев и французов»^{59}.

Казалось бы, Моцарту и карты в руки. В 1782 году он создал оперу «Похищение из сераля» (Die Entfuhrung aus dem Serail) по либретто Готтлиба Штефани, и в ней пели по-немецки. Премьера оперы состоялась в Вене 16 июля 1782 года. Стихи Штефани не были образцом самого высокого поэтического стиля, но идеально совпали с музыкальными мыслями самого Моцарта. Однако Иосифу II опера не понравилась. Да, ее либретто было на немецком языке, но вот музыка показалась императору странной.

А.И. Кронберг пишет: «Иосиф II получил основательное музыкальное образование, был превосходным певцом итальянской школы, играл на виолончели, альте, фортепиано, очень хорошо читал ноты, даже партитуры. Вследствие этого воспитания он был исключительно предан итальянской музыке. <…> Но как император он считал необходимым покровительствовать всему народному, немецкому и потому старался подавить в себе или, по крайней мере, не обнаруживать пристрастие к чужеземному. Так основал он немецкий образцовый театр, учредил над ним, так же как и над оперой, императорскую дирекцию. Правительственные виды его согласны были в этом случае и с врожденной скупостью, потому что немецкая опера стоила несравненно меньше итальянской. Таким образом, составилась в Вене публика, которой суд приобретал всё более и более значение; артисты не зависели уже от капризов и прихотей вельмож и находили опору в большой массе людей среднего круга. Что касается до самого Иосифа, то он ежедневно составлял у себя во дворце послеобеденные концерты, в которых главные роли принадлежали Сальери и Штраку»^{60}.

Иоганн Килиан Штрак был камердинером Иосифа, играл на виолончели и заведовал музыкальной библиотекой императора. На послеобеденных концертах при дворе Сальери всегда уходил на второй план, уступая Штраку главное место, и дружеских отношений между ними не было. Моцарт же старался сойтись со Штраком, зная, какое влияние тот может оказать на государя, но у него ничего не получалось.

Так вот, музыка оперы «Похищение из сераля» Иосифу II не очень понравилась, и композитор вместо похвалы удостоился замечания, сразу ставшего крылатой фразой:

— Это слишком хорошо для наших ушей… И ужасно много нот, любезный Моцарт.

— Тут как раз столько нот, сколько нужно, ваше величество, — пытался возразить Моцарт.

После премьеры венцы находились в замешательстве: «Похищение» «не было ни итальянской оперой, ни немецким зингшпилем; никто не знал, к какой категории его следовало отнести, по каким критериям оценивать»^{61}. К сожалению, для Моцарта, рьяного поборника и пропагандиста «немецкого национального театра», это был провал. Вскоре ему пришлось снова обратиться к помощи итальянских либреттистов. «Будь в театре еще хоть один немец, — сетовал он в 1785 году, — театр стал бы совсем иным! Это прекрасное начинание расцветет пышным цветом лишь после того, как мы, немцы, всерьез начнем по-немецки думать, по-немецки действовать и по-немецки петь!»^{62}

Сочинение оперы «Похищение из сераля» также связано с именем девятнадцатилетней сестры певицы Алоизии Вебер, носящей то же имя, что и героиня новой оперы, — Констанца. Моцарт был искренне влюблен в нее, но свадьбе препятствовали родители невесты, не считавшие обладающего неопределенным будущим, не имеющего средств композитора выгодной партией. Леопольд Моцарт тоже посчитал, что будничные заботы семейной жизни погубят карьеру сына. К тому же Веберов он презирал.

Несмотря на эти препятствия, 4 августа 1782 года Вольфганг Амадей Моцарт и Констанца Вебер обвенчались.

Выбор Моцарта был не слишком удачен. Его доход был невелик, к тому же он совершенно не умел сводить концы с концами. Констанца же не обладала острым умом, и ее музыкальные способности не могли сравниться с талантами ее сестры. При этом она была так же беспечна и нераспорядительна, как и ее муж. К тому же ее слабое здоровье требовало лишних издержек, которых Моцарт, конечно, не жалел, но всё это еще больше подрывало его благосостояние, ведь денежного места у него не имелось, да и учеников было немного. Несмотря на свои первые венские музыкальные эксперименты, он оставался непризнанным и почти неизвестным.

А.И. Кронберг в связи с этим пишет: «Сальери, “идол Иосифа”, был добрый, уживчивый итальянец. <…> Моцарту не могло не быть досадно, что посредственному таланту Сальери оказывали предпочтение. Несмотря на это, они никогда не были в явной вражде между собой»^{63}.

Иными словами, Моцарт завидовал Сальери, ибо публика восхищалась его виртуозностью исполнителя, но не более того…

Его биограф Марсель Брион констатирует: «Расположение, которое Иосиф II выказывал Моцарту, не доходило до того, чтобы назначить его на официальную должность, позволяющую рассеять тягостную заботу о деньгах»^{64}.

Когда же встал вопрос о выборе учителя фортепиано для принцессы Елизаветы Вильгельмины Вюртембергской, на которой, по мнению Иосифа II, должен был жениться его племянник эрцгерцог Франц (будущий первый император Австрии), «кандидатуру композитора отклонили, хотя он мобилизовал в связи с этим всех своих покровителей. Желанное место досталось Сальери»^{65}.

Почему? Да потому, что речь шла о пятнадцатилетней девочке, а Моцарт «имел репутацию легкомысленного и даже разнузданного молодого человека»^{66}.

Что же касается Антонио Сальери, то он в 1781 году тоже сделал попытку сочинить оперу по немецкому либретто, но его вскоре увлекло совсем другое. Его друг и покровитель Глюк в это время завершил переговоры с комитетом Парижской оперы о сочинении новой оперы «Данаиды». Либретто ее, написанное поэтом Раньери де Кальцабиджи[27] и переведенное на французский язык Франсуа Лебланом дю Рулле (атташе французского посольства в Вене) и Теодором де Чуди, было своевременно направлено Глюку.

Сюжет оперы, как можно догадаться по названию, весьма мрачен. Пятьдесят дочерей Даная, царя Аргоса, и 50 сыновей его заклятого врага Эгипта должны сочетаться браком, дабы положить конец многолетней вражде. Но коварный Данай толкнул своих многочисленных дочерей на страшное дело — каждая из них в первую брачную ночь пронзила сердце супруга кинжалом. Таким образом Данай отомстил Эгипту за давние обиды. Лишь старшая из Данаид, Гипермнестра, влюбленная в своего Лиснея, позволила ему бежать и тем самым навлекла на себя гнев отца и сестер. И заканчивалось либретто отнюдь не любовным дуэтом спасшихся молодоженов, а стонами преступных Данаид и их грешного отца, терзаемых в преисподней, где их клевали коршуны и поедали змеи (в классической версии этого мифа Данаиды были обречены наполнять бездонную бочку).

Проблема заключалась в том, что Глюк никак не мог справиться в срок с этим заказом. Ему уже было под семьдесят, и он считал заказ парижан слишком утомительным для себя. К тому же состояние его здоровья радикально ухудшилось: после двух инсультов правая рука композитора была практически парализована.

По мнению Адольфа Жюльена, Глюк все же принял заказ, но «без всякого желания беспокоить себя в Вене»^{67}. Короче говоря, работать, как раньше, он не имел никакой возможности, а посему обратился к Сальери с предложением: не согласится ли тот сочинить оперу вместо него, а потом поставить «Данаид» в Париже так, будто опера написана ими в соавторстве? Подобная практика передачи ученикам или специально нанятым со стороны композиторам части работы над тем или иным сочинением была довольно распространенной в то время, да и позже.

Сальери охотно принял это предложение. А Глюк договорился с организаторами: вместо него в Париже будет находиться его доверенное лицо, молодой талантливый композитор Антонио Сальери, соавтор третьего действия, и именно он будет репетировать с артистами и дирижировать оркестром.