Сан-Антонио в Шотландии

Глава 5

На следующий день мы с Толстяком едем в город за покупками. Я покупаю бинокль, а Берю шикарный спиннинг.

У меня начинается стадия наблюдения, и Мастодонт мне пока не нужен. Поскольку он слишком увивается возле мамаши Мак-Хантин и ее муж уже начинает на него недобро коситься, я посоветовал ему порыбачить на озере Стингинес, которое считается рыбным. В округе даже ходит легенда, что в нем живет чудовище, появляющееся примерно раз в пятьдесят лет.

— Вот бы его поймать! — мечтает Берю. — Они бы точно напечатали мой портрет в своих брехаловках.

Сорок восемь часов мы наслаждаемся настоящим отпуском. Лежа на свежей траве, я отмечаю все поездки в замок и из замка и знакомлюсь с персонажами. Я замечаю старушку Дафну, которую дворецкий, торжественный как сама Англия, вывозит по утрам и после обеда в парк; замечаю молодого сэра Конси, у которого, на мой взгляд, унылый вид, и мистера Мак-Орниша, ночующего в замке после дня на заводе; и любуюсь прекрасной Синтией. Каждый день после обеда девушка ездит в Майбексайд-Ишикен на своем маленьком «триумфе» и возвращается в сумерках с развевающимися по ветру волосами…

Вечером, проглотив отвратительную стряпню папаши Мак-Хантина, я иду в постельку на встречу с мисс Кэтти.

Первый день рыбалки Берю оказывается удачным: шесть форелей, самая маленькая из которых весит не меньше восьмисот граммов. Жирдяй на седьмом небе от счастья Это его праздник! Он хочет сфотографироваться со своими трофеями. Он вмиг забывает о костлявой хозяйке и ходит за Мак-Хантином до тех пор, пока тот не разрешает ему приготовить улов самому, правда, с условием, что Берю купит на свои деньги масло, необходимое для готовки.

— Завтра, — ликует Мамонт, — я надеюсь на еще лучший результат!

— Завтра, — говорю я ему, — у тебя будут лучшие занятия, нежели, рыбалка.

— Какие?

— Ты совершишь вооруженное нападение.

Он осушает кружку «гиннеса», облизывает своим коровьим языком толстые губы и заявляет:

— С тобой надо быть готовым ко всему, но я бы все-таки хотел, чтобы ты мне объяснил, что к чему.

— Нам надо проникнуть в Стингинес Кастл, приятель.

— Ну и что?

— Я придумал способ быть встреченным с фанфарами.

— Давай, я тебя слушаю.

— Ты переоденешься…

— В кого?

— В кого хочешь. Главное, чтобы ты стал неузнаваемым.

— Клёво! Мне это нравится. А потом?

— Наденешь маску.

— Это мне тоже нравится. Продолжай.

— И засядешь на дороге, ведущей к замку. Сразу за боковой дорогой, уходящей к озеру, представляешь себе?

— Как будто нахожусь там. Дальше!

— В сотне метров впереди рассыплешь гвозди.

— На кой хрен?

— Чтобы проколоть шины малышки Синтии, племянницы хозяйки замка.

— Не врубился…

— Имея проколотые колеса, девочка будет вынуждена остановиться.

— Понял. А потом?

— Выскочишь из кустов с револьвером в руке.

— Я?

— Ты! Крикнешь ей: «Мани!» Только не вздумай орать на французском!

— Значит, я буду грабить дилижанс.

— Да, нападешь на девушку, а тут появляюсь я.

— Как благородный рыцарь на белом коне! — усмехается Жирдяй.

— Именно. Моя тачка будет спрятана на боковой дороге. Как только я увижу, что ты занялся девочкой, сразу выскочу, наброшусь на тебя и сделаю вид, что молочу.

— Вот спасибочки! И это вся роль, что ты можешь мне предложить?

— Нет, я еще подумываю дать тебе роль лопуха в документальном фильме о жизни растений.

— А удары правда будут туфтовыми?

— Ты думаешь, я хочу тебя убить?

— Это все?

Презрительное пожимание плечами.

— Да. Ты удерешь.

Он подзывает Кэтти и просит принести еще одну кружку пива. Малышка кивает на часы, показывая ему, что время приема алкоголя закончилось пять минут назад. Тогда Толстяк приходит в страшную ярость, и мне приходится употребить все мое влияние на красотку, чтобы добиться для него нового «гиннеса».

Успокоившись, мой напарник спрашивает:

— А ты?

— Что я?

— Ты чего будешь делать? Ухлестывать за девицей?

— Именно. И довезу детку до замка, потому что шины ее тачки будут проколоты.

— Ты забыл одну вещь, комиссар хренов.

— Инспектор Берюрье, попрошу вас!

— Ты забыл, что если я разбросаю на дороге гвозди, то они проколют шины и твоему катафалку.

Я же говорил, что Берю наделен большим здравым смыслом. Из этой горы сала иногда выходят стоящие замечания.

Он радуется моему смущению.

— Ну что, хитрец?

— Заткнись, Берюрье, дай подумать.

— Валяй думай, — усмехается Толстяк и осушает одиннадцатую кружку «гиннеса».

— Можно было бы положить поперек дороги ствол дерева, чтобы заставить ее остановиться, — предлагаю я, — вот только это не проколет шины, а мне обязательно нужны спущенные колеса. Это даст мне великолепный предлог довезти ее до Стингинес Кастл.

Берю элегантно прикрывает рукой рот из-за рвущихся на волю газов от пива, но они находят другой выход, и ему не остается ничего иного, кроме как скрипнуть спинкой стула, чтобы подобрать пару к этому звуку.

— У меня есть лучший вариант, — сдержанно говорит он, вдохнув смесь кислорода, углекислого газа, крошек табака и пивной пены. — Намного лучший.

— Неужели это возможно?

— Я лягу поперек дороги, и твоей шлюхе придется затормозить, если она не захочет меня раздавить…

— Надеюсь, что не захочет.

— У меня будет в руке нож, и, как только она выйдет из своей тачки, я проколю передние колеса.

— Браво, Толстяк!

— А потом я сыграю задуманную сценку.

Я пожимаю мощную десницу славного Берю.

— Ты не умен, Толстяк, но гениален.

— Не надо комплиментов, — отвечает мой доблестный товарищ.

Лежа на крыше моей «бентли», я вглядываюсь в горизонт через бинокль и различаю на далеком повороте маленький «триумф» мисс Синтии. Девушка в машине одна. Настал момент действовать. Сую два пальца в рот и издаю долгий свист. Мне отвечает другой свист: Берю услышал мой сигнал. Теперь его черед играть.

Звук мотора быстро нарастает. Эта девочка умеет управлять машиной — гонит на ста двадцати в час! Только бы она успела затормозить. Если она раздавит моего Берюрье, я никогда не утешусь!

Встревоженный, я разворачиваюсь на крыше моего катафалка, настраиваю бинокль и между листьями замечаю Толстяка, лежащего поперек дороги, раскинув руки крестом.

Мой достойный корешок оделся шотландцем. Представляете: Берю в килте!

«Триумф» выезжает на прямой участок дороги. Он черной стрелой проносится мимо дороги, на которой спрятался я, и тут раздается дикий вой тормозов. Над дорогой поднимается облако белой пыли. Машина останавливается в пятидесяти сантиметрах от мужа ББ, которая едва не овдовела. Берю не только толстый, но и крутой! Чтобы играть в такой аттракцион, подпустить спортивную машину на пятьдесят сантиметров и не шелохнуться, нужно иметь стальные нервы.

Белокурая Синтия выпрыгивает из своей тачки и подходит к лежащему. Он уже не лежит. Я слышу «пффф» проколотых шин, потом удивленное восклицание девушки, которая видит вскочившего амбала в маске, размахивающего пушкой и орущего: «Мани! Мани!»

Нельзя терять ни секунды. Твой выход, Сан-А. Вторая серия, в главной роли знаменитый комиссар Сан-Антонио, человек, который не боится никого и ничего.

Я спрыгиваю на землю, седлаю «бентли», срываюсь с места, несусь, поворачиваю, торможу, выскакиваю, вмешиваюсь…

Мне требуется огромная сила воли, чтобы не заржать. Слово полицейского, Берю стоит того, чтобы взглянуть на него.

Он надел килт, но сохранил под ним штаны и потому больше похож на грека, чем на шотландца. Пиджак застегнут наперекосяк, на голову натянут женский чулок, что делает его физиономию устрашающей. Поверх чулка он нахлобучил широкий берет в зеленую и красную клетку.

Я бросаюсь к нему. Берю, войдя в роль, направляет свой шпалер на меня. Я великолепным ударом вышибаю пушку из его руки, и она улетает на дорогу. Затем я бью его в челюсть без особой силы. Толстяк изображает нокаут и падает на колени. И тут, как всегда бывает, случается непредвиденное.

Мисс Синтия, которой я еще не успел заняться, приближается вооруженная английским ключом (хотя сама шотландка) и изо всех сил швыряет его в чайник Толстяка.

Берю ловит ключ физией, и я понимаю, что его вставная челюсть приказала долго жить. Звук такой, будто уронили коробку домино.

— Ой… твою мать, поганая! — вопит он по-французски. Я хватаю его за горло, чтобы помочь подняться и защитить от новых действий предприимчивой амазонки.

— Сваливай, лопух! — шепчу я ему на ухо. Он понимает, что настал момент делать ноги, и бросается в кусты

Вместо того, чтобы преследовать его, я теряю время на поиски револьвера, поднимаю его и кричу на оксфордском английском:

— Руки вверх!

Берю не останавливается по двум веским причинам: во-первых, мы договорились, что он должен смыться, а во-вторых, он не понимает языка Черчилля.

Для красоты сцены я дважды стреляю в его сторону. Но Жирдяй уже исчез в зарослях на берегу озера.

Я издаю разъяренный вопль и поворачиваюсь к малышке. Ой-ой-ой! Вблизи она в один миллион девятьсот шестнадцать тысяч раз прекраснее, чем издали. Она натуральная блондинка, и ее волосы похожи на золотые нити. Знаю, что это сравнение очень заезжено, но оно прекрасно отвечает действительности. Глаза не синие, а сиреневые, с маленькими золотистыми точками. Рот… нет, не могу описать, это надо видеть…

Она загорелая, ее тело безупречно. Все великолепно: прекрасная грудь, восхитительные руки, изящные лодыжки, подтянутый живот, легкая шея… В общем, все.

— Этот бандит не причинил вам вреда? — беспокоюсь я, когда она заметила мое молчаливое восхищение.

Я говорю по-английски, но с таким сильным французским акцентом, что она бормочет:

— Вы француз?

Бормочет она по-французски. Чтобы бормотать на иностранном языке, как и для того, чтобы ругаться, надо им хорошо владеть.

Разумеется, она тоже говорит с акцентом, но с таким милым, что так и хочется поискать его у нее между зубами.

— Это заметно?

— Да. Не знаю, как вас благодарить. Вы подоспели вовремя.

— Благодарите случай, — отвечаю я. — Подумать только, я сомневался, ехать сюда или нет… Надо заявить в полицию.

Она пожимает плечами.

— Этот человек явно сумасшедший. Вы заметили, как он одет?

— Вооруженный сумасшедший опасен.

— Я позвоню Мак-Хесдрессу.

— Кто это?

— Шериф.

Вспомнив правила хорошего тона, я кланяюсь.

— Моя фамилия Сан-Антонио, — говорю.

Она протягивает мне руку.

— Счастлива познакомиться. Синтия Мак-Геррел.

Наше рукопожатие продолжается ровно столько, чтобы стать чем-то большим, чем просто рукопожатием.

— Этот негодяй проколол покрышки моей машины, — вздыхает нежная красавица.

— Ничего страшного. Мы откатим ваш «триумф» на обочину, и я с радостью отвезу вас…

— Вы очень любезны.

Сказано — сделано. И вот мы едем в Стингинес Кастл.

Первая часть моего плана полностью удалась. Правда, Берю потерял в драке свои домино, но дело стоило такой жертвы.

— Вы проводите здесь отпуск? — спрашивает Синтия.

— Да, — отвечаю. — Я писатель и хочу написать роман с шотландской героиней[2].

— Очень интересно. А что вы уже написали?

Я быстро и небрежно перечисляю, как мэтр, не желающий проявлять нескромность:

— «Даму с гортензиями», «Граф Монте-Белло», «Клубок ужей», «Любите ли вы Брахму»…

— Я уверена, что читала эти вещи, — говорит Синтия.

— Они переведены на сорок два языка, в том числе на немой хинди и монегаскский[3].

Она смеется.

— Сразу видно, что вы француз.

— Почему?

— Вы любите смеяться.

— Очень. А вы?

— Я не решаюсь.

— Почему?

— Вы прекрасно знаете, что у англичанок длинные зубы.

— Покажите ваши.

Она показывает.

— У вас чудесные зубы, — заявляю я, думая о зубах Берюрье. И добавляю: — Я бы хотел сделать из них ожерелье.

Мило болтая, мы доехали до Стингинес Кастл. Замок ужасно большой и важный. В нем три островерхие башни и гигантское крыльцо.

Мажордом, которого я уже видел в бинокль, выходит на крыльцо. Можно подумать, что он играет роль английского дворецкого в третьесортной постановке и немного переигрывает.

— С мисс не произошло аварии? — осведомляется он, даже не глядя на меня.

— Проколола две шины, Джеймс, — беззаботно отвечает Синтия. — Предупредите тетю, что я вернулась с французским другом…

Сочтя эту фразу представлением, главшестерка удостаивает меня кивком, от которого его позвонки жалобно скрипят.

— Это Джеймс Мейбюрн, наш дворецкий, — сообщает Синтия, увлекая меня в гостиную.

Не знаю, представляете ли вы себе зал Ваграм, но в любом случае позвольте вас заверить, что в сравнении с большой гостиной Мак-Геррелов он похож на писсуар.

Комнату освещают четырнадцать окон, а в камине можно было бы построить восьмикомнатный домик с гаражом…

Девушка указывает мне на диван.

— Садитесь, месье Сан-Антонио. В вас есть испанская кровь?

— Да, по линии друга моего отца, — совершенно серьезно отвечаю я.

Она фыркает.

— Вы очень веселый. С вами не соскучишься.

— Не знаю, что вам ответить, мисс. Особы, проводящие время в моем обществе, постоянно подавляют зевки.

Я закрываю рот, потому что восемнадцатая дверь большой гостиной открывается и, толкаемая похожим на надгробный памятник Джеймсом Мейбюрном, в комнату въезжает в своем кресле на колесиках миссис Дафна Мак-Геррел.