Санаторий смерти

9

В самом начале пятого Никки позвонила в дверь квартиры Квинов на Западной 87-й улице. Седовласая бдительная Анни — повариха, горничная и экономка в одном лице — открыла ей и подвергла ее внимательному осмотру.

— Мистер Квин сказал, чтобы я подождала его здесь, — известила Никки. Анни кашлянула.

— Полагаю, вы имеете в виду мистера Эллери Квина?

И поглядела на девушку проницательнее.

— Да.

Никки покраснела и протянула ей визитку Эллери.

— Входите, — сказала Анни, смиряясь. — Мистер Эл-лери пишет тут — «подождать в моем кабинете».

Анни выпятила губу и принялась запирать за Никки дверь.

Никки огляделась. Сразу напротив входной двери была большая гостиная. Обставлена достаточно уютно, однако в ней царила такая чистота, что это просто угнетало и действовало на нервы. Было видно, что каждой из вещей отведено строго определенное место. Пепельницы стояли как новенькие. Было бы просто непростительной дерзостью осквернить их своим окурком. На полированном письменном столе, где сверкала начищенная старомодная лампа, не было ни единой пылинки. Ковер коричнево-розовых тонов можно было хоть сейчас фотографировать для рекламы лучших в мире пылесосов. Прямо против кушетки, подушки на которой были заботливо выхлопаны и взбиты Анни, находилась дверь в спальню инспектора Квина. Рядом с кушеткой — раздвижная дверь в столовую. За ней располагались кладовая и кухня, как Никки определила по урчанию холодильника. Проходя мимо, она успела мельком заметить ряды начищенных до блеска алюминиевых кастрюль и сковородок.

Кабинет Эллери Квина находился в самом конце коридора. Никки открыла дверь — и обомлела.

В кабинете стоял просто немыслимый беспорядок. Все было прокурено насквозь. Стол у окна завален рукописями, журналами, газетами, карандашами, старательными резинками и курительными трубками. Картину дополняли несколько пепельниц, полных окурков, галстук, домашняя туфля, три колокольчика и одно большое ботало из тех, что в Индии вешают на слонов, три пробки от бутылок, водруженных друг на друга наподобие Пизанской башни, а также пишущая машинка, составляющая центр композиции. При виде этого кавардака Анни оскорбилась до глубины души.

— Мистер Эллери не велит ни до чего дотрагиваться в своем кабинете, — пояснила она, наморщив нос и открывая окно. — Попробуем, конечно, немного проветрить, но едва ли это поможет. Тут надо убирать капитально.

Она сердито посмотрела на переполненные пепельницы.

— Даже окурки не разрешает выбрасывать. Когда пепельницы у него наполняются, он опорожняет их вон в ту вазу на полу.

Она указала на голубую фарфоровую вазу, из которой торчали две трости, карниз для шторы и кусок свинцовой трубы (все эти вещи напоминали хозяину о давно раскрытом убийстве). Пока Никки озиралась, Анни поспешила закрыть дверь в спальню, всем своим видом показывая, что пришельцам женского пола непозволительно проникать взором в эту святая святых. Затем сняла с полки книгу и протянула ее Никки.

— Вот, если хотите пока почитать. Это последнее произведение мистера Эллери, — гордо и значительно произнесла она. — А если понадобится еще что-то, зовите меня.

— Спасибо, — сказала Никки.

Вдруг Анни наклонилась к ней, глаза ее заблестели, в них не осталось ни следа от былого недовольства.

— Все-таки нет ничего лучше хорошего убийства, правда, мисс?

Внутри у Никки все оборвалось.

— Вы разве не находите? — не отставала Анни.

— О да, конечно. Само собой.

— Я просто никогда не могу догадаться, кто убийца. Спорим, вы тоже не догадаетесь, кто там убил, — она указала на книгу у Никки в руке. — Ну, ладно, мне пора за работу.

И она вышла из кабинета.

Никки принялась оглядывать комнату. Эллери Квин, как видно, был не мастак попадать скомканными листами в урну. Весь пол вокруг нее был усеян бумажными шариками. За письменным столом стояло удобное кресло с откидной спинкой, опущенной до предела. Никки заключила из этого, что Эллери любит, размышляя, класть ноги на письменный стол. На поручне кресла она обнаружила множество каких-то маленьких белых штучек. Судя по всему, Эллери имел привычку разрезать ершики для чистки трубок и делать из них маленькие фигурки зверушек. Та, которую Никки взяла в руки, изображала оленя. Приглядевшись к остальным, она узнала обезьяну, слона и свинью. Из-под пишущей машинки торчали ножницы. Она покачала головой и присоединила оленя к остальному зверинцу.

Так вот, значит, как проводит тут время мистер Эллери Квин! У нее было такое ощущение, что он просто сгреб все на столе в сторону, чтобы расчистить место для пишущей машинки. Странные создания — мужчины! Как он может терпеть такой беспорядок?

Никки собрала все пепельницы и отнесла их к подоконнику. Выглянув из окна и убедившись, что ее никто не видит, она быстро вытряхнула их содержимое во двор.

Затем убрала с кушетки поношенную фетровую шляпу, села и открыла книгу. Прочитав заголовок, вздохнула — ну что за необычайный человек?..

Убийство Джона Брауна отодвинулось куда-то далеко-далеко…

Эллери вернулся домой в четверть восьмого.

— Анни! — крикнул он. — Где вы укрылись, о прекрасная Аннабель Ли?

Анни, шаркая ногами, поспешила ему навстречу.

— Наконец-то, мистер Эллери! Очень вовремя.

— А что случилось, Анни?

Ноздри Анни подрагивали — верный признак того, что она сердится.

— Пришла ли мисс Портер?

— Я проводила эту юную даму в вашу берлогу, как вы и написали. Но почему нельзя было позвонить мне заранее, чтобы я поставила в печь жаркое к вашему приходу? Теперь уже поздно это делать. Есть только яйца и ветчина, и я даже слушать не стану претензии инспектора.

Эллери Квин улыбнулся.

— Отец не приедет к ужину, а я уже поел.

— Ах, вы уже поели? А я уже разбила яйца! Славные у вас манеры, ничего не скажешь!

— Анни, отец, я вижу, был прав.

— Что вы имеете в виду, мистер Эллери?

— Он сказал, что вы чересчур много поработали в последнее время, очень устали, и вам надо чуточку отдохнуть. Он просто настаивает, чтобы вы ушли в отпуск.

— Но ведь я всего полгода как была в отпуске! — запротестовала Анни.

— Не имеет значения. Отец велел, чтобы уже завтра утром вас здесь не было. И послезавтра и через три дня. Отдых пойдет вам на пользу.

Эллери извлек из бумажника несколько купюр и чуть ли не насильно всучил их Анни.

— Ну вот еще! Зачем? — в великом смущении проговорила Анни.

— Здесь плата за неделю. И всю эту неделю мы не желаем вас видеть, Анни. Словом, отдохните на славу.

— Невиданное дело! — сказала Анни, но уже улыбаясь.

— Все, и чтоб духу вашего здесь не было! Марш прямо сейчас.

— Но ведь яйца, мистер Эллери…

— Это уже моя забота.

Всего через несколько минут, отведенных Анни на переодевание, Эллери выставил ее за дверь и запер за ней. После чего вздохнул с облегчением и пошел к себе в кабинет.

И замер на пороге. Положив под голову его голубой домашний халат и уронив на пол его последнюю книгу, Никки Портер спала на кушетке сном праведницы. Бежевая соломенная шляпка была надвинута на один глаз. Другой глаз сразу широко раскрылся, стоило Эллери войти в комнату.

— Приветствую вас, о мой герой! — Она села. — Без вас время тянулось столь медленно.

— Вы устали? — спросил он сочувственно.

— Нет, — отмахнулась она. — Просто стала читать вашу последнюю книгу, и она подействовала на меня что твое снотворное. Мухи на лету засыпают — какая скука! Впрочем, какие новости?

— Никаких, если не считать, что объявили общий розыск одной страшно остроумной девицы с каштановыми волосами и курносым носом, — любезным тоном сказал он.

Он ожидал, что при этом известии она как-то выдаст свой страх. Но она лишь спокойно поглядела на часы.

— Ничего удивительного, потому что уже почти полвосьмого.

— Не понимаю! — Эллери сел в кресло за письменным столом, положил на него ноги и принялся качать носком правого ботинка. — Что значит — ничего удивительного?

— Ничего удивительного, что я нервничаю и расстроилась. Ведь у меня после завтрака маковой росинки во рту не было.

— У меня тоже.

— И что вы намерены делать?

— Если вы не против, можно поджарить тосты и сварить кофе. А к нему яичницу.

— Готовить придется мне? — спросила она с ужасом. Эллери Квин глянул на нее с любопытством.

— Вот как? Вы что же, не умеете готовить?

— Разумеется, нет. Я же писательница, а не повариха.

— Ну что же, может, это даже к лучшему.

— Что вы хотите этим сказать?

— Хочу сказать — хорошо, что вы не умеете готовить. Если бы оказалось, что вы умеете готовить так же, как писать детективы…

Он засмеялся.

— Вы, собственно, всегда сидите в такой неудобной позе — ноги выше головы? — осведомилась она ледяным тоном.

— Лучше всего класть ноги на каминную решетку, — задумчиво сказал Эллери. — Но в этой комнате, к несчастью, камин отсутствует. Не будете ли вы так любезны и не передадите ли мне мою трубку? Такую, с покусанным мундштуком. Она лежит где-то там, на столе.

— Вы скажете, наконец, Анни, чтобы она принесла что-нибудь поесть, или мне придется идти самой? — спросила она, вставая.

— Вы и в самом деле так проголодались? — спросил он удивленно.

— Я умираю от голода!

— Милая вы моя, ума не приложу, что же нам делать? Ведь Анни у нас больше не работает!

— Как так? Я думала, она у вас постоянно!

— Я только что дал ей отпуск на неделю.

— Почему? — спросила Никки и проницательно посмотрела на него.

— Чтобы от нее отделаться. Иначе она рассказала бы все отцу.

— Уж не хотите ли вы сказать, что ваш отец тоже живет в этой квартире?

Никки побледнела как мел.

— Естественно. Эта квартира принадлежит ему.

— Но ведь… Но ведь он…

— Не стоит так волноваться. Он вас не найдет.

Эллери прицелился указательным пальцем в дверь, ведущую в спальню, согнул и отвел назад большой палец, как будто это боек пистолета, и произвел спуск.

— Я спрячу вас вон там.

— Не спрячете, — сказала она твердо и поправила шляпку, — Потому что я немедленно ухожу отсюда.

— В самом деле? Тогда я советую вам сразу взять такси и ехать до угла Шестой и Гринвичской улиц. Там женская тюрьма и, говорят, в ней славно готовят. Для яичницы они берут самое наилучшее обезжиренное молоко, так что сохраните фигуру.

— Для яичницы! — простонала Никки. — Боже мой, какая я голодная!

Эллери Квин встал и крепко взял Никки за локоть.

— Сейчас вы пойдете со мной и будете вести себя как послушная маленькая девочка. И пока я не выпутаюсь из той дурацкой ситуации, в которой оказался благодаря вам, даже носа из дома не высунете. Ясно?

В кухне Никки села на низенькую табуреточку и стала наблюдать голодными глазами, как Эллери берет большой кусок масла, бросает его на сковородку и держит над газом. Когда масло приобрело золотисто-коричневый оттенок, он вылил на сковородку яйца, которые Анни уже размешала мутовкой и в которые он предварительно добавил полстакана сливок.

— Желаете яичницу просто с салом или еще и с колбасой? — спросил он, открывая печь и зажигая гриль.

— Лучше с колбасой.

Он достал из холодильника шесть свиных колбасок, шесть кусочков свиного сала и положил все это на гриль.

— Вот, — сказал он и вставил два ломтика белого хлеба в тостер. — Смотрите и запоминайте.

— И что я должна делать?

— Когда они выскочат из. тостера, выньте их, намажьте маслом и заложите туда следующие два кусочка хлеба. Или вы не знаете, как намазывать масло на тосты?

Она даже не удостоила его взглядом.

Эллери извлек из холодильника несколько стеклянных баночек и поставил их на кухонный стол. Никки повернула их этикетками к себе, чтобы прочесть, что на них написано.

— Джем, земляничный мармелад и мед. Мистер Квин, у вас, кажется, есть и некоторые положительные стороны.

— Что вы желаете на десерт? Сливы или финики со сливками?

Потом они сидели до половины одиннадцатого в кабинете Эллери и говорили об убийстве Брауна, о детективных историях вообще, о том, как Никки лучше спрятаться от полиции, о международной политике и о прочих приключениях Эллери. Тут Эллери услышал, как открывается входная дверь. Он быстро затолкал Никки вместе с ее чемоданом в спальню и застучал что было сил по клавишам пишущей машинки. В коридоре раздались шаги, и к нему в кабинет вошел инспектор, сопровождаемый сержантом Велье.

— Все еще трудишься? — спросил он сына.

— Как же так? Выходит, вы все еще не нашли эту Портер? — иронически осведомился Велье. — Ты погляди! А я-то думал, вы каждый вечер хватаете убийц пачками.

— Мы найдем эту девицу, не беспокойтесь, — проворчал инспектор. — Что, Анни покормила тебя приличным ужином, сын?

— Нет. Я сам пожарил себе пару яиц. Анни поехала в Огайо — в Вапакопету.

— Куда-куда? — пораженно спросил инспектор.

— В Вапакопету, пап. Ну ты же знаешь — это на юго-западе. Штат Огайо.

— Ты что, опять водишь меня за нос?

— Да нет же! Там у Анни родня. Они прислали телеграмму, чтобы Анни срочно ехала домой. Ее двоюродная бабушка Аманда больна.

— Выходит, нам придется есть где-нибудь в городе. Черт бы подрал эту многочисленную родню и пылкие родственные чувства!

Инспектор был по-настоящему расстроен.

— Ничего, уже все улажено. Анни нашла себе замену на время. Вроде бы хорошая повариха. Завтра явится.

Эллери Квин специально сказал это погромче, чтобы слышала Никки.

— Во всяком случае, Анни говорит, что она — большая мастерица стряпать йоркширский пудинг.

— В самом деле? — Инспектор даже облизнулся. — Ну что же, если Анни кого рекомендует, значит есть за что. Настоящий йоркширский пудинг?

— Э, — сказал сержант Велье и запустил свою шляпу так, что она спланировала на кушетку. — Вы, кажись, что-то говорили насчет бутылочки пива, шеф?

— Пиво стоит в холодильнике, — явно успокоенный услышанным, ответил инспектор Квин. — Возьмите там бутылочку, да принесите еще одну Эллери. Он составит вам компанию. Он — сова. А я пойду лягу. Завтра опять рано вставать. Мы закинули сети — как ты красиво выражаешься в своих романах — на эту Портер. К утру ждем улова. Кроме того, Сэм Праути сделает вскрытие рано утром.

Эллери Квин даже присвистнул.

— Как тебе удалось такое чудо?

— Я сказал ему, что у Браунов околел осел, видимо, отравлен каким-то ядом. Нужно исследовать. А рапорт по Брауну с меня требуют к восьми утра. Я специально оторвал его от покера, чтобы он метал громы и молнии. Но потом посулил, что если он до восьми предоставит мне результаты вскрытия Брауна, я устрою, чтобы ослом занимался не он, а ветеринар.

— Ваш отец сегодня и вправду в ударе, Эллери, — сказал сержант Велье. — Ну, ладно, пойду принесу вам пивка.

Его массивная фигура исчезла за дверью на кухне.

— В таком случае, желаю спокойной ночи, — сказал инспектор и поднялся.

— Спокойной ночи, папа.

Эллери уставился на клавиши своей печатной машинки. Неожиданное появление Велье путало все карты. Обычно сержант не был склонен к долгим беседам, но по вечерам, с кружкой пива в руке… как знать… И почему он так долго не возвращается? Неужели заблудился в квартире, которую знает как свои пять пальцев?

Эллери Квин закончил печатать предложение, столь спешно начатое перед приходом отца и сержанта.

Тут Велье снова возник в дверях, держа в руках черный лакированный поднос, на котором стояли две кружки, миска с солеными крендельками и огромный кувшин с крышкой.

— Что это у вас там? — удивленно спросил Эллери.

— Я слил туда пиво из шести бутылок, — радостно заулыбался великан. — Ведь что такое бутылка? Так, только горло смочить. Давайте-ка, убирайте все это дело в сторону.

Эллери Квин расчистил место для подноса на столе.

— Но мне еще надо работать, — запротестовал он слабо.

— А, ерунда. Запишете все, что надо, завтра. Почему бы вам для разнообразия не встать разок утром, а?

Велье поставил поднос на стол и налил из кувшина две кружки. Поднялась густая пена, и Велье положил на край своей кружки указательный палец.

— Во, так не выльется, — пояснил он со счастливой улыбкой. — Знаете, Эллери, у меня все в полном порядке!

— Да уж вижу, — хмуро отозвался Эллери.

— Дело об убийстве Брауна уже практически раскрыто.

— Вот как?

Велье уселся на кушетку, потянулся за кружкой, наполовину осушил ее и повертел в руках».

— Его убила эта девица.

— Какая? Та пикантная блондинка-физкультурница?

— Да нет. Эта Портер.

— В самом деле? А как вам удалось выяснить?

— Следующим образом. Вы же знаете, что Никки Портер — подружка Барбары Браун. Вот она заявилась к ней и поняла, что полиция ищет Барбару. Девицы — они мигом соображают. Барбара терпеть не может своих стариков — весь этот идиотский культ здоровья сидит у нее в печенках. Старик тоже ненавидит свою дочь. Значит, они решили, что полиция села им на хвост, чтобы вернуть Барбару домой. И решили использовать свой шанс.

Сержант снова отхлебнул пива.

— Козлом отпущения они решили сделать вас, — и, конечно, ни в коем разе нельзя винить вас за это, Эллери, — великодушно заметил он. — Эта Портер, значит, поехала с вами, спряталась за статуей в нише и выждала удобный момент.

— Откуда вы знаете? — спросил Эллери Квин.

— Потому что на статуе сзади мы нашли целую дюжину отпечатков пальцев этой девицы.

— Дальше.

— То, что она спряталась за статуей, доказывает преднамеренность ее действий. Она выждала, пока все уйдут из брауновскои спальни, выбралась из своей засады, схватила с письменного стола нож для разрезания бумаг и перерезала Брауну горло.

— У вас буйная фантазия, сержант.

— А чего здесь фантастического? На столике в спальне мы тоже нашли отпечатки ее пальцев. Чем же это еще объяснить, мистер Квин?

Мистер Квин даже не попытался найти другого объяснения. Он тупо уставился на пепельницу, наполовину полную окурков. Значит, они нашли отпечатки ее пальцев на статуе и на столе в спальне. Большой-то письменный стол он вытер. А что Никки дотрагивалась до стола в спальне, она не сказала. Она сказала только, что бралась за дверную ручку, обернув ее платком, и вот тебе, пожалуйста, новость… Да. Она, конечно, подслушивает сейчас под дверью и слышит каждое слово.

— Похоже, вы и в самом деле нашли там кое-что, Велье, — согласился Эллери..

Только во втором часу ночи сержант Велье, наконец, отправился восвояси. Эллери Квин был совершенно измотан. Но у него было такое чувство, что Никки сейчас требуется моральная поддержка. Она, должно быть, умирает со страху. Он подошел к спальне и тихонько постучал. Никакого ответа. Он постучал чуть громче. Подождал, нажал на ручку, открыл дверь и в лунном свете увидел Никки, которая мирно спала, укрывшись покрывалом. На подушке разметались ее темные волосы. Он тихо-тихо затворил дверь. Ну и нервы у этой девочки!

Он задумчиво потер подбородок. А почему бы ей, собственно, не спать? Он и сам устал, как собака. Он снял куртку, галстук и повесил на спинку кресла у письменного стола. Сел на кушетку, снял туфли и расстегнул рубаху. Взял домашний халат, сделал из него некоторое подобие подушки и сунул под голову.

Бедняжка. Она оказалась черт знает в каком положении. Хуже не бывает. Он сам, впрочем, тоже. Ему придется совершить невозможное! Никки и мухи обидеть не могла! Чтобы понять это; достаточно хоть раз заглянуть ей в глаза — такие испуганные… Длинные пушистые ресницы. Глаза невинного человека.