Савелий Крамаров. Сын врага народа

Любовь по имени Наташа. Юбилей с грустинкой

Калифорнийская осень похожа на ленинградское лето, даже бывает теплее. Утро разносит по заливу бодрящую прохладу, а днем воздух прогревается за двадцать градусов. Заливом американцы считают Сан-Франциско и прилегающие к океану территории. Савелий в общеамериканской форме — майке, шортах и кроссовках — садится за руль «мерседеса». Он уезжает на съемки фильма «Любовная афера». Лицо его на редкость спокойно, и вдруг радостная улыбка расплывается по нему. На крыльцо вышла Наташа, чтобы попрощаться с ним. Он посылает ей воздушный поцелуй и нехотя трогает машину с места. Еще никогда он не снимался с таким вдохновением и уверенностью, как в этом фильме. Его герой — телеграфист, скромный и добрый человек, желающий счастья людям.

— Старайтесь сыграть человека обаятельного, наделенного чувством доброты, — напутствует Савелия режиссер, но его совет излишен. Савелий находится в таком счастливом состоянии, что готов обнять весь мир, но прежде всего — свою новую жену Наташу. Он думает, что, терпеливо выдержав муки и боль, искренне веря в Бога и верно служа Ему, он заслужил от Него великую награду — божественную и вместе обольстительно земную жену.

Находясь рядом с нею, он всегда ощущает спокойствие и радость. Среднего роста, стройная, красивая брюнетка с веселыми глазами, она ворвалась в его жизнь, как озаряющая ее загадочная комета из неизвестной, но доброжелательной к людям галактики. Иногда Наташа грустит и кажется сошедшей к Савелию Мадонной с фрески храма. Первый брак ее был неудачен, она, как и Савелий, немало пережила в жизни и поэтому понимает его, даже его суетливость и ошибки, и старается в трудные минуты утешить его. Он чувствует, что с приходом в его жизнь Наташи и просчетов он совершает меньше, чем прежде, и все реже и реже нервничает, а то, от чего он раньше страдал, старается превратить в шутку.

— Знаешь, Наташа, однажды меня шесть часов продержали в ОВИРе. Специально не принимали, надеялись, что я не выдержу унижения и уйду. А я терпеливо стоял у входа в приемную начальника. Отошел лишь на несколько минут. Спросил у дежурного, где расположен туалет.

— Не могу сказать, не положено, — грозно произнес дежурный.

— Что не положено? — удивился я.

— Не положено, — повторил дежурный.

— Это тайна? Расположение туалета? — улыбнулся я, но, признаюсь, через силу, кончалось терпение, даже заболел пах.

— Для вас — тайна. Туалет предназначен только для работников ОВИРа, — объяснил он.

— А для людей, для посетителей ОВИРа? — стоял я на своем. — Для них что-нибудь подобное в этом здании предусмотрено?

— Ничего. И вообще это меня не касается, — отвернулся в сторону дежурный.

Тогда я быстро добежал до приемной, где меня поджидал брат, быстро переговорил с ним, и Виктор, выйдя в коридор, зычным голосом выкрикнул: «Дежурного срочно вызывает начальник ОВИРа!» Дежурный замешкался, почесал затылок, но все-таки направился к приемной, а я проскочил на второй этаж, нашел туалет и потом спокойно спустился вниз. Дежурный, увидев меня, напряг от злости скулы, сжал кулаки и смотрел на меня как на преступника, к сожалению не схваченного на месте преступления. Ты посмотрела бы на него в тот момент! Не надо никакого кино! Но как ни странно, он помог мне. Я вспоминал его физиономию, когда готовил роль в «Красной жаре».

— Наверное, поэтому ты купил дом, где на каждом этаже по два туалета? — улыбнулась Наташа.

— Точно! — рассмеялся Савелий.

Они сыграли скромную свадьбу. Пригласили только самых близких друзей. Савелий считал, что чем пышнее свадьба, тем менее удачная потом будет жизнь. Мать Наташи была грузинской еврейкой, отец происходил из известной грузинской семьи — Сирадзе. Поэтому Наташа взяла фамилию Крамарова-Сирадзе. Савелий не возражал. Ему нравилось, что Наташа любит цветы, и он дарил их ей при каждом удобном случае. В свободные от съемок дни они решили прокатиться в город Рино, славящийся своими казино.

— Ты что, любишь азартные игры? — удивилась Наташа.

— Я люблю тебя, — улыбнулся Савелий, — и хочу проверить, что мне действительно повезло в любви. Должен проиграться в пух и прах. Душа чувствует.

— Тогда не поедем, — сказала Наташа, — ты и без проигрыша знаешь, что я люблю тебя.

— Нет, — настоял Савелий, — жить от Рино в трех часах езды и не побывать там ни разу — даже стыдно перед Америкой. В городе есть аэропорт. Туристы специально прилетают туда. Красивый городок, а по дороге к нему… — загадочно вымолвил Савелий. — Сама увидишь…

Они выехали в Рино после завтрака.

— Смотри направо, — сказал Савелий, — проезжаем Скво-Вэлли. Здесь проходили зимние Олимпийские игры, а сейчас находится горнолыжный курорт.

Наташа увидела лыжников, метеорами летящих по трассе скоростного спуска.

— Моя мечта — освоить горные лыжи, — сказал Савелий, — думал, что уже поздновато, по возрасту, но с тобою настолько помолодел, что, наверное, решусь. Если ты будешь рядом со мною, то уверен, что ни за что не упаду, даже при первом спуске. Не могу же я подкачать у тебя на глазах!

Неожиданно Савелий остановил машину, когда они проехали уже более половины пути, и припарковал ее на стоянке.

— Озеро Тахо, — многозначительно сказал он и открыл дверцы машины. Они спустились к бескрайнему озеру, похожему на море. Мягкое солнце подкрашивало его легкие волны в светлые тона. Две юные американки зашли по колено в холодную воду и визжали от необыкновенного ощущения обжигающих ноги волн и своей смелости.

Савелий устремил взгляд к горизонту, где казалось, что озеро смыкается с небом.

— Очень красиво, — прикрывая глаза от солнца, сказала Наташа, чтобы увидеть то место, куда смотрел Савелий.

— Большое озеро, но меньше, чем Байкал, — вдруг грустно произнес Савелий. — Я выступал в Иркутске, и меня возили в Листвянку, ближайший к городу поселок на Байкале. Было начало августа, и вода прогрелась до максимальной температуры, которая бывает в озере, до пятнадцати градусов. Я окунулся в воду и проплыл десяток метров. Чтобы отметиться в священном озере. На берегу быстро согрелся. И тело приятно закололо, как от насыщения кислородом. Может, действительно озеро было священным. Сейчас говорят, что его чистейшую экологию загубили грязными отходами заводов.

Девчонки вылезли из озера и уставились на Савелия, а потом засмеялись.

— Тебя узнают, — улыбнулась Наташа.

— Иногда, — заметил Савелий. — Жванецкий был не прав, когда говорил в Москве, что Крамаров тоскует в Америке оттого, что его не узнают на улицах. Ну и что? Ведь я не родился в Америке, всего десять лет здесь. Но когда я говорю, в каких фильмах снимался, то люди вспоминают мои роли. Скоро выйдет «Телеграфист». Первый фильм, где моей музой была ты. Не знаю, как получится кинокартина, но поверь, что я отснялся удачно. Я сам нравился себе. Я впервые был таким счастливым, и роль была созвучной моему настроению.

Савелий не хотел уходить от озера, щурился от солнца, подставив ему лицо, и Наташа подумала, что он стремился не столько в Рино, сколько к этому озеру, напоминающему ему Байкал.

— Ну, поедем, — наконец решился он, в последний раз окинув взглядом необъятную водную гладь. По дороге к озеру он собирал огромные сосновые шишки, необычайно красивые, с острыми концами иголок, впивающихся в руки. Он терпел боль, но донес несколько шишек до машины и сказал, что положит их на специальную полку, что шишки будут напоминать им о чудесном озере Тахо, об этой поездке.

— А почему город с казино построили в горах, да еще в таких дальних, как Сьерра-Невада? — удивилась Наташа.

— Когда-то тут были многочисленные рудники. Там добывали серебро. Но ценности, если их интенсивно брать, быстро кончаются. Люди стали покидать рудники, но, чтобы им дать рабочие места и оставить здесь, конгресс, в виде исключения, разрешил открыть в Рино игорный бизнес.

Савелий играл азартно и по-крупному, словно старался испытать судьбу, поверить, что ему повезло в любви, но автоматы не знали об этом и звенели, выбрасывая из своих заделов горсти монет. Однажды на окошке, где показывался выигрыш, зажглась цифра «80». Восемьдесят монет вместе с предыдущими, отданными другими автоматами, еле уместились в специальной чаше. Савелий упорно старался проиграть и подошел к автомату, где путь к выигрышу, довольно большому, был особенно сложен. На экранчиках в случае успеха должны были появиться пять попугаев, три из которых могли полететь, и взлет одного из них давал крупный выигрыш. Уже четвертый доллар, брошенный Савелием в чрево автомата, заставил выпрыгнуть на окошки всю пятерку попугаев. Савелий тут же нажал кнопку, и крайний попугай мгновенно улетел. На экране зажегся выигрыш: одна тысяча двести долларов. И тут же зал взорвался аплодисментами.

Американцы — очень доброжелательные люди и радуются чужому выигрышу, как своему К Савелию подошли русские американцы, оказавшиеся в зале. Лица их сияли от радости, причиной которой была, в первую очередь, неожиданная встреча с любимым артистом. Савелий обрадовался им не меньше, чем они ему, и пригласил в ресторан. Русские оказались программистами из Пало-Альто, были среди них и пенсионеры — тоже бывшие ученые из Ленинграда. Пили водку «Абсолют». Савелий поднимал бокал с минеральной водой, и никто не сделал ему замечания, что он не поддерживает компанию, не пьет вместе с ними водку. «Обамериканились», — довольно подумал он о них. А потом все вместе пели песни и любимую песню Савелия: «А нам опять чего-то не хватает, зимою — лета, зимою — лета, зимою — лета, осенью — весны!» Но пели по-русски громко и размашисто, с особенной удалью и при этом раскованно, ничего и никого не боясь. Долго прощались, обменивались с Савелием телефонами, с самым серьезным видом, хотя знали, что никогда не позвонят ему, не позволят себе отрывать его от работы или отдыха. Просто хотели продлить встречу с ним, проявить к нему уважение. Кто-то из них преподнес Наташе букет цветов, и все захлопали, а когда Наташа и Савелий стали рядом, защелкали фотоаппаратами. «Не зря мы поехали в Рино», — подумал Савелий, и Наташа прочитала его мысли.

— Какая была хорошая встреча! — сказала Наташа.

Они допоздна бродили по ночному Рино, залитому огнем иллюминаций и реклам, и им казалось, что они находятся в сказке, и они шли молча, страшась спугнуть ее очарование. Наташа выглядела настоящей феей, доброй и красивой, которую, придя в номер, Савелий осторожно взял на руки, и она прижалась головой к его плечу.

Утром из Рино двинулся поток машин, Савелий и Наташа пристегнули ремни, сказка стала постепенно переходить в обыденную жизнь.

— Ты знаешь, почему я выиграл? — сказал Савелий.

— Не знаю. Я люблю тебя, — ответила Наташа.

— В моей жизни началась счастливая полоса. Бог посчитал, что пора и мне выделить толику счастья. Он внял моим молитвам. Я буду молиться еще больше, чтобы Он продлил наше счастье. Одно меня заботит — юбилей. Шестьдесят лет — круглая дата, не отвертишься, нельзя обижать друзей, я знаю, что они готовят специальное представление для меня, а была бы моя воля… — Савелий задумался и потом изрек: — Я не чувствую особой радости от этого праздника. Придут прекрасные люди, Я, наверное, услышу немало приятных слов. Я никому в жизни не делал зло. Но чувствую, что мне будет грустновато.

— Почему? — удивилась Наташа.

— Я многим обязан Америке. Тем, что увидел мир. Тем, что остался в творческой жизни. Даже тем, что после отъезда в Штаты меня отсняли в трех российских фильмах, в том числе в кинокартине «Настя» отличного режиссера Данелии. Я обязан здесь Марине, которая родила мне чудесного ребенка, я навечно обязан тебе, подарившей мне счастье. Но с юбилеями мне не очень везет. Десять лет тому назад я был в отказе и не мог пригласить на юбилей в ресторане «Националь» многих друзей, чтобы их не подвести. Я не удивлюсь, если тот мой юбилей снимался скрытой камерой и пленка где-то хранится в спецархиве КГБ. На этом юбилее, — тут Савелий сделал паузу, обходя внезапно остановившуюся машину, — может случиться так, что не будет моих родных. Не уверен, что сможет вырваться Витя. Не доберусь до израильских братьев, до сыновей дяди со стороны отца, до Коганов. Они стали известными скрипачами и кочуют по миру с гастролями. А для меня очень важно, чтобы они были, чтобы были все мои друзья и ты познакомилась с ними. Шестьдесят лет — это и много, и мало. Когда ты со мною, я молодею. Но моментами усталость охватывает меня, среди бела дня вдруг тянет ко сну, в темноту, в бездну. Я просыпаюсь и медленно выбираюсь из бездны. Меня спасают еще съемки. Загорается на площадке свет, и что-то вспыхивает во мне, вероятно душа… Придет на юбилей Олег Видов — мой лучший друг. Вряд ли полетит из Нью-Йорка Сичкин. Посерьезнел Боря. Предпочел эстраде кино. Не будет Евгения Александровича Евстигнеева. Я купил книгу о нем. Как освобожусь от съемок, сяду изучать. Его надо не только читать, но и изучать. Не будет Георгия Михайловича Вицина, Евгения Леонова — моих учителей… Жени Моргунова. На редкость убедительный артист. Нажил себе массу врагов, потому что любил резать правду-матку о тех, кого не любил. Меня он признавал. Как артиста и человека. Его тоже перестали снимать, когда он стал очень популярным. После «Самогонщиков», «Операции «Ы» и «Кавказской пленницы». Он думал, что после этого на него хлынет поток ролей, а попал в длительную полосу забвения и безмолвия. Спасибо Мише Козакову. Он снял его в «Покровских воротах», в роли самовлюбленного автора эстрады. У Гайдая он снимался в маске Бывалого, а у Козакова без всяких юмористических ухищрений. Не комиковал, а смешно получилось. Я о таких ролях мечтаю. Сыграл эту роль Женя, и снова о нем ничего не слышно. Народного, как и мне, не дали. В поисках хлеба насущного стал колесить с концертами по стране. Хотя больной человек. Очень. Диабет его мучает. Но он не унывает. О нем киношники рассказывают легенды. А я могу рассказать о том, что знаю точно. Дело было летом. В Одессе. Концерты идут в городском Зеленом театре. Живем в гостинице «Интурист», где и обедают артисты, все, кроме меня, я держу свою диету. Пошли ребята в воскресенье в ресторан, а там обслуживают только иностранцев. Евгений Александрович подходит к метрдотелю и спокойно, уверенно говорит:

— Вы не могли бы обслужить меня?

Метрдотель узнает популярного артиста и расплывается в улыбке:

— Конечно, вас я обслужу!

— Но я не один, — таинственно шепчет ей Моргунов, — со мною группа американских безработных, — и тут он доказывает на артистов, стоящих у входа в зал, — безработные. К тому же американские. Двое суток не ели. Пособие у них кончилось. Неудобно нам их не покормить. Я решил за свой счет, чтобы поддержать престиж страны!

— Обслужим! Непременно! — рапортует Моргунову метрдотель.

Артисты сдвигают пару столиков, вскоре метрдотель устанавливает на столах два флажка: наш и американский. Ее только удивляет, что американцы дружно заказывают украинские борщи с пампушками.

В другой раз мы с Женей выступаем на стадионе в Смоленске. Иду я к эстраде, установленной перед главной трибуной стадиона. Иду по специально проложенной для артистов резиновой дорожке. Оборачиваюсь и вижу, что за мною шествует Евгений Александрович и аккуратно сворачивает дорожку.

— Евгений Александрович! Для чего она вам? — удивляюсь я.

— Для дачи, — уверенно отвечает он, — не обеднеют. Они нам все равно недоплачивают. На трибуне аншлаг. Шесть тысяч человек, а нам платят лишь по две ставки. Используют нас за гроши!

Таким образом он выражал недовольство своей киножизнью и моей тоже. Придуривался, хотя был умнейший человек, прекрасно играл на рояле. Терпеть не мог ремесленников в искусстве. Впрочем, они его тоже недолюбливали, утверждали, что у него плохой характер. А он о своих товарищах говорил только доброе. Жаль, что его не будет на моем юбилее. А то бы отчудил что-нибудь этакое. Он мне сказал как-то перед отъездом:

— Поскорее загибайся, Крамаров. Тогда о тебе все заговорят! Вот тогда оценят! А когда я подохну, то, чего доброго, могут даже дать мне посмертно звание народного. Лучше бы при жизни дали… деньгами. Тогда я готов спокойно умереть заслуженным.

— Рано еще вам, Евгений Александрович, — говорил я, — еще не все концертные точки отработали!

— Ты прав, Крамаров, — говорит он мне, — и, как верующий, попроси своего Бога продлить мою жизнь. Ради этого я готов стать евреем! Ты только договорись. Чтобы без обмана. Попроси у Бога для меня еще пять годков жизни, и я тут же сделаю обрезание. Могу принародно, в эксклюзивной телепередаче, чтобы все видели, что я честный человек!

Жаль, Наташа, что Женя не приедет. Он рассмешил бы всю нашу компанию! Еще как! Не будет Михаила Ивановича Пуговкина. Тоже мой учитель. Мы с ним были близки, поскольку он тоже был верующим человеком, тоже прошел трудное детство. Говорят, что сейчас носит четки, перебирает их, и они его успокаивают, настраивают на раздумья о жизни. Он — своеобразный артист-рекордсмен. Снялся подряд в шести комедиях у Леонида Гайдая! Родился в Чухломе, в деревне Рамешки. Марк Бернес называл его крестьянином, не колхозником, а крестьянином, в лучшем трудовом смысле этого слова. Бабушка была церковной старостой, хотя это только мужская должность. Но она собрала деньги, открыла церковь и пригласила батюшку, а свечи во время богослужений зажигал ее внук — Миша. Он мне об этом рассказывал по секрету. Чтобы остаться в Москве у родственников, спал на полу, на подстилке, около батареи. После работы шел в клуб Каляева. Однокашники играли в очко и расшибалку, а он шел в клуб. Тут у нас много общего. И мне и ему помог случай. В театре заболел артист, и семнадцатилетнего Пуговкина выпустили на сцену. И он заболел театром. Три года занимался дикцией. По три часа в день. Как я здесь английским.

В театре вывесили фотографии артистов, и на Пуговкина обратил внимание кинорежиссер Григорий Осипович Рошаль. Взял его на роль купчика, который по сюжету фильма перетанцовывает соперника. И оказалось, что Михаил Иванович здорово танцует. Его взяли на роль. Он и меня учил: умей делать все — даже петь и танцевать. И я пробовал, и не раз, репетировал дома. Однажды пригодилось. На телебенефисе… Без элементов эксцентрики; которыми я владел, меня не пригласили бы. У каждого человека свой Бог. У Пуговкина — судьба. Он говорил, что всегда следует ей, судьба им руководит, и он ей не сопротивляется. И приводил мне высказывание Софокла: «Чем скорее человек уходит от судьбы, тем быстрее к ней идет».

Савелий задумчиво посмотрел вперед перед выездом на фривей, на скоростную трассу. Через час они были дома. Наташа вышла на кухню, а когда вернулась в гостиную, то увидела Савелия, спящего на диване, в дорожной одежде. Лицо его было бледнее обычного, щеки впали, и ей показалось, что кто-то неведомый сейчас втягивает его в бездну, о которой он говорил. Наташа испугалась и даже хотела разбудить его, но не решилась. Вечером, за ужином, она заметила ему, спокойно и без нажима, что, когда будет время, можно было бы показаться врачу. Ведь 60 лет — это и много, и мало, но все-таки…

— Цитируешь меня, как классика! — улыбнулся Савелий. — Сходим к врачу. Но после юбилея. Никуда от него не денешься!

Наташа целую неделю занималась составлением списка приглашенных. Меньше ста человек не получалось. Программу готовил специальный оргкомитет.

Юбиляр не волновался. Он даже не думал, о чем будет говорить. Был уверен, что в нужный момент Бог подскажет ему необходимые слова и они выльются из его души.

В день юбилея он почувствовал недомогание, подошел к окну и с трудом узнал себя — четче обозначились на лбу морщины, поблекли глаза и самое удивительное — припухли щеки.

— Я сегодня не нравлюсь себе, — сказал он Наташе.

— Это — от волнения, — заметила она, — выйдешь на сцену, и все пройдет.

Наташа оказалась права. Он появился в зале, встреченный овацией. Люди встали со своих мест и пять минут аплодировали ему. На ресницах Савелия блеснули слезы. Люди думали, что они от радости, от счастья, а он в это время думал о родителях, о том, видят ли они сейчас, как любят его люди, и мысленно попросил Бога, чтобы Он ниспослал ему эту благодать.

Фрагмент из юбилея Савелия Крамарова показали по Центральному российскому телевидению, в новостях. Я очень обрадовался за друга, хотя выглядел он хуже, чем во время нашей последней встречи. Я вспомнил, что тогда рассказал Савелию о том, что он может ознакомиться с делом своего отца.

— Как? — удивился он.

— Весьма просто, — сказал я, — идешь на Кузнецкий Мост, в приемную КГБ, и оставляешь там соответствующее заявление. Через месяц-полтора дело разыщут и позволят там, в специальной комнате при приемной, прочитать его, даже сделать выписки и заказать фото отца. Оно, конечно, будет своеобразным — в профиль и анфас… Но тоже память… Я в деле своего отца нашел много интересного для повести о нем и его времени.

— Я обязательно зайду туда, серьезно произнес Савелий, — весь вопрос во времени — сколько пробуду в России…

Я знал, что во время второго приезда на родину он снова был на «Кинотавре», занят на съёмках телеинтервью и вряд ли успел зайти на Кузнецкий Мост.

Теледиктор заканчивал сюжет о юбилее Савелия Крамарова, говорил, что друзья приготовили для него поздравительное шоу, юбилей прошел с большим успехом. На экране крупным планом показали Савелия. Он улыбался, и, как мне показалось, с усилием. Вспомнился рассказ его давней подруги Нели — жены Оскара Волина. В один из дней последнего приезда Савелия в Москву, на Пасху, она с мужем, с Ахмедом Маликовым и Савелием подъехали на машине к церкви Иоанна Предтечи на Красной Пресне. Савелий остался в машине. Через двадцать минут, не дождавшись окончания службы, Неля вышла из церкви, увидела Савелия, внезапно постаревшего, одинокого, усталого, и у нее сжалось от боли сердце.

Играл ли он в тот приезд бодрого, спортивного вида мужчину? Не думаю. Вероятнее всего, встреча с родиной была для него и радостной, и грустной и наводила на серьезные раздумья о своей судьбе.

Его первая американская жена Марина вспоминает, что перед премьерой фильма «Красная жара» в зале появился Шварценеггер и взоры зрителей мгновенно скрестились на нем. Савелий грустно заметил: «То же самое было со мною в Москве, когда я входил в зал».

После юбилея он скажет Наташе, что счастливая полоса в его жизни продолжается. Ему звонил импресарио и поздравил с приглашением на значительную роль в новом фильме, и при этом без кинопробы, по одному ролику.

— Ты понимаешь, что это значит, Наташа?! В Голливуде без кинопробы берут на роль только самых профессиональных артистов! Импресарио выслал мне киносценарий! Значит, я не зря, как школьник, зубрил английский. Иногда до одурения. Может, поэтому от необычных нагрузок меня тянуло ко сну? Спасибо Михаилу Ивановичу Пуговкину! Это он внушал мне: «Будь, как и я, вечным студентом. Будь учеником всю жизнь! Творчество не имеет границ!»

Наташа обняла Савелия, и по-мальчишески радостные искорки сверкнули в его еще недавно потухших глазах.