Савелий Крамаров. Сын врага народа

Памятная встреча

В школьной, да и последующей жизни Савелия было мало праздников. Даже под Новый год, у дяди, он чувствовал себя в какой-то степени гостем. Тетя Мария пыталась заменить ему маму, гладила его по голове, чего он не любил, смотрела на него грустными глазами, как на сироту, говорила так, чтобы все видели ее заботу о мальчике, оставшемся без родителей: «Савелий, возьми обязательно еще кусочек холодца!» Она говорила искренне, но Савелий думал в это время, что никто не заменит ему маму, и попытки тети Марии сделать невозможное не приносили ему особой радости, боль от ранней и, как он считал, преждевременной гибели родителей, в чем были повинны злые, равнодушные люди, навеки поселилась в его сердце, о чем он тогда еще не подозревал.

Наступил день прощального школьного вечера, и Савелий с горечью обнаружил, что у него нет выходного костюма, а прийти на вечер в висящем на нем старом дядином пиджаке он не решился, чтобы не служить посмешищем. Поэтому надел брюки, к сожалению тоже старые и полинявшие от множества стирок, и более-менее подходящую рубашку с чрезмерно длинными для него рукавами, которые он закатал. К счастью, июньский день выдался теплым, и на вечере Савелий не выглядел белой вороной, несмотря на то, что слишком большой для него ворот рубашки показывал, что она приобретена не для него, а является вещью с чужого плеча. Он был рад, что никто не обратил на это внимания, кроме Наташи Сиротиной. Когда он пригласил ее на танец, она брезгливо осмотрела его одеяние, поношенные туфли и сказала, что не танцует.

— Как? — удивился Савелий и сделал ей комплимент: — Ты танцуешь лучше всех в классе, ты, наверное, станешь балериной!

— Нет, я полновата для балета, — покачала головой Наташа, — и уже поздно, в балетную школу надо поступать в семь-восемь лет. Я пойду в Плехановский институт.

— Ты? — удивился Савелий. — Ты хочешь работать в торговле?

— Не очень, — призналась Наташа, — но отец говорит, что в торговле я всегда буду сыта и одета, не буду нуждаться.

— А Стасик? Он поможет тебе! — напомнил ей Савелий об ухажере из семьи большого начальства.

— Стасик? — неожиданно наморщила лобик Наташа. — Он слабовольный. Родители запрещают ему жениться на мне, считают меня неровней их сыну. И он боится им перечить. Я не надеюсь на Стасика.

— Ты красивей его! — заметил Савелий.

— Ну и что? Я из бедной, рядовой семьи, — с обидой в голосе произнесла Наташа.

— Чудеса! — сказал Савелий. — Если у вас настоящая любовь, то разве имеет значение, кто из какой семьи?

— Имеет. И очень большое! — нервно ответила Наташа. — Ты ничего не понимаешь!

— Может быть, — согласился Савелий, — но ты не унывай. Пойдем, потанцуем!

— Не могу, не хочу, сейчас не хочу, — сказала Наташа, разыскивая взглядом Стасика. Наверное, она любила его и все-таки надеялась выйти за него замуж. Савелий позже узнал от бывших одноклассников, что Стасик вскоре перестал встречаться с Наташей, начал ухаживать за ничем не примечательной толстушкой, дочкой генерала, и женился на ней. А Наташа, потерявшая уверенность в себе, ушла в загул, встречалась с кем попало — наверное, чтобы заглушить тоску. Однажды позвонила Савелию и предложила увидеться. Он согласился. Она по-прежнему осталась в его воображении очаровательной и воздушной.

— А что будем делать? — спросила Наташа. — Куда пойдем?

— Погуляем, — ответил он.

— Где? В кафе? Хотя бы в кафе-мороженом! Можешь?

Савелий покраснел, хотя Наташи не было рядом.

— Ты знаешь, я сегодня занят, — сказал он, — пойдем в четверг.

— Ладно. Я позвоню, — сказала Наташа.

В четверг Савелий получил стипендию. Они пошли в кафе-мороженое. Он заказал две порции.

— А взять шампанское? Ты забыл? — удивилась Наташа скромности заказа.

— Принесите двести граммов, — бледнея, вымолвил Савелий.

— Мы подаем шампанское только в бокалах! — с укором сказала официантка.

— Ладно, — растерянно произнес Савелий, нащупывая в карманах деньги.

— Ты что, никогда не был в кафе-мороженом?! — удивилась Наташа, расширив глаза с подкрашенными тушью ресницами. Разговор не клеился. Савелий со страхом думал, что ему может не хватить денег для расчета. Наташа чувствовала неуверенность в поведении Савелия, и это ей не нравилось. Она привыкла к встрече с более солидными ухажерами и цинично заметила Савелию, что она ему позвонила только потому, что у нее случайно выдался свободный вечер.

— А я не могу сидеть дома, особенно вечером, — призналась она. — Вспомнила о тебе.

— Почему? — поинтересовался Савелий.

— Ты был очень смешной, — сказала она, — и говорил смешно.

— Я этого не замечал, — сказал Савелий.

— А мы видели, весь класс ожидал, что ты выкинешь что-нибудь смешное, что-нибудь скажешь, настолько наивно и глупо, что все рассмеются.

— Ребята улыбались, встречаясь со мною, — вспомнил Савелий, — но я думал, что они хорошие друзья и поэтому приветливо улыбаются мне.

— Твоему виду и тому, как ты говоришь, словно клоун, — с укором заметила Наташа. — Спасибо за вечер, — вежливо, но холодно попрощалась она с ним еще в вестибюле кафе и скрылась за дверью.

А Савелий, обрадованный тем, что у него хватило денег рассчитаться с официанткой, направился домой. Поход в кафе нанес ощутимый урон его бюджету. Целый месяц, до следующей стипендии, он питался пончиками с повидлом в институтском буфете. Запаздывал перевод от дяди из Львова, а приходя в воскресенье на обед к дяде Лео, он не набрасывался на еду, ел столько, сколько давали, не просил добавки и всячески изображал из себя довольного, самодостаточного человека. Он взрослел и считал унизительным просить что-либо даже у таких близких ему людей, как дядя Лео и тетя Мария. Не отказывался только от одежды, от тех обносков, что дарили они ему. На одежду у него просто не было денег, и тех, что он позже получал за разгрузку вагонов на Курском вокзале, хватало только на вареную колбасу и другую не более притязательную пищу. Савелий уже занимался в Лесотехническом институте. Выбор места, где будет он учиться, решался на семейном совете.

— В приличный институт не примут по анкете, — категорически заявил дядя Лео, — остаются Плехановский, экономический, экономико-статистический, туда идет мало юношей, могут даже не обратить внимания на анкету, лишь бы абитуриент был мужского пола.

Савелий молчал. Его не устраивал ни один из названных институтов, но он понимал, что с его анкетными данными, к примеру, в юридический институт, куда он хотел попасть, путь ему закрыт. А он мечтал стать юристом, раскопать дело отца и доказать, что он был честным человеком и если в чем-то ошибся, то неумышленно, считая, что поступает правильно.

Собирался найти людей, несправедливо осудивших его, что в конце концов привело к гибели его и мамы. В любом случае Савелию не хотелось стать экономистом или физиком. В аттестате, на треть троечном, по физике ему поставили тройку с большой натяжкой. Он мог выучить задание по этому предмету, но через силу, а по литературе у него была единственная пятерка в аттестате, если не считать отметки по поведению, отнюдь не отличному, но ему поставили ее, так как даже с четверкой аттестат не выдавался.

— Может, пойти в историко-архивный? — предложил Савелий.

Дядя задумался:

— Архивы… туда тебя тоже не допустят. Хотя Сталин сказал, что сын за отца не отвечает, но тем не менее детей врагов народа он отсылает в детские дома. Бася рассказывала, что твой отец не подписал ни одного протокола, следователь вменял ему статью об измене родине, но отец отказывался от этого. Ему пришлось нелегко… Я поражаюсь выдержке Виктора. Ведь штатский человек, а держался как воин. Испытал такое… — Тут дядя Лео опустил голову, а тетя Мария отвернулась от Савелия, чтобы скрыть слезы.

— Что делали с папой? — встревожился Савелий.

— Тебе не нужно знать, — вздохнул дядя Лео.

— Я уже взрослый, скажите! — умоляюще попросил Савелий.

— Виктора мучили, выбивали из него показания, только об этом никому ни слова, — тихо произнес дядя Лео, — отец рассказал это твоей маме. Под большим секретом. Он подписал бумагу о неразглашении того, что с ним было на следствии и в лагере. Понимаешь?

— Ага, — еле вымолвил Савелий. Сначала страх и боль за отца, перешедшие в ненависть к неведомому следователю, заполнили душу Савелия. — Разве так можно?! — воскликнул Савелий, исказив лицо от нагрянувшего на него известия.

— По закону нельзя, — сказал дядя Лео, а тетя продолжала плакать, уже не скрывая слез.

— Тебе надо учиться. Ты теперь единственный Крамаров… — серьезно заметил дядя Лео, — может, пойдешь учиться в лесотехнический институт, есть такой, туда реально проскочишь. Для работы в лесах, наверное, не требуется идеально чистая анкета.

— Я люблю бывать в лесу, вы же знаете, дядя Лео!

— Ну что же, поступай в лесной. Правда, ездить туда далековато… до Мытищ… две пересадки. С автобуса на автобус.

— Это не страшно, — сказал Савелий, — могу ходить пешком.

Тетя Мария вскинула брови:

— Больше часа ходьбы! Ты понимаешь, Савелий, больше часа!

— А чего? — уверенно сказал Савелий. — Мне не привыкать!

Он действительно привык ходить пешком и преодолевать большие расстояния. Со Второй Мещанской добирался до Курского вокзала, даже домой после разгрузки капусты или картофеля возвращался пешком. Потом стал ездить на автобусе, без билета, прямо и твердо глядя в глаза кондукторов, смущая их уверенностью в себе, и они не решались проверить, есть ли у него билет, А когда они все-таки спрашивали, он делал паузу, переводил взгляд в сторону и, наверное, выглядел настолько забавно, что стоящие рядом пассажиры улыбались. На следующей остановке Савелий выходил, гордо, с достоинством, словно ему и была нужна именно эта остановка, а потом садился на следующий автобус. Однажды, возвращаясь из института пешком, он увидел, что часть улицы, по которой он шел, оцеплена заграждением. Он остановился из любопытства.

— Чего тут происходит? Хоронят кого-нибудь? — обратился он к стоящим у оцепления прохожим.

— Типун тебе на язык! — бросила ему одна из них, старушка в шерстяном вязаном платке на голове. — Никто не помер, а сымают кино!

— Какое? — спросил Савелий.

— Художественное! — со знанием дела сообщила ему старушка.

— Как называется? — поинтересовался Савелий.

— Бог его знает, — ответила старушка, — кино есть кино! Откуда я знаю, как называется? Сымают! Сам видишь!

Савелий подошел поближе к оцеплению и увидел съемочную площадку, где сгрудились актеры, кинооператор с аппаратурой и человек с громкоговорителем в виде трубы, наверное кинорежиссер.

— Дубль четвертый! — командует режиссер.

— Есть дубль четвертый! — говорит девушка и хлопает двумя дощечками, в ударе соединяя их.

И тут начинает переходить улицу женщина средних лет, в очках, с портфелем в руке. Идет спокойно, и вдруг к ней приближается машина, все ближе и ближе. Женщина оборачивается в страхе, и машина наезжает на нее. Не по-настоящему, но очень похоже.

Женщина падает с криком. Из машины вылезает импозантный мужчина, опасливо оглядывается вокруг, хватает портфель, отлетевший от упавшей женщины метров на пять, и как ни в чем не бывало идет к своей машине. Дорогу ему перерезает симпатичный милиционер.

— Ваши документы! — говорит он строгим голосом мужчине, который начинает возмущаться, размахивать руками, положив портфель на асфальт.

— Опять не так! — кричит кинорежиссер, обращаясь к мужчине. — Чего вы размахались руками? Вы не на своей чертовой эстраде! Руку с портфелем спрячьте за спину! А вы, Еремин, не пугайте его раньше времени. Вы пока только милиционер ГАИ, исполняющий свой долг! Понятно? Даю три минуты на отдых!

Актеры разошлись по сторонам, а режиссер направился к ограждению.

— Отойдите подальше! — говорит он людям. — И не шумите!

Неожиданно старушка берет Савелия за рукав.

— Слышь, — говорит она ему, — милиционер-то из Малого театра, а который с портфелем — шпиён. Конферансье… всего-навсего! Путается, не может сыграть, как от него требуют! Болван!

— Правда? — не верит своим глазам Савелий.

— Истинный крест, — говорит старушка, — я с утра стою. Все поняла!

Кинорежиссер идет вдоль оцепления и вдруг останавливает свой взгляд на Савелии:

— Молодой человек, идите ко мне.

— Я?! — поражается Савелий. — Зачем?!

— Вы, вы, перешагните веревку и ступайте за мной, — почему-то улыбается режиссер, обнимает Савелия за плечи. — Вы можете сыграть удивление, испуг?

— Не знаю, — откровенно признается Савелий, — но вообще-то испугаться могу. Когда страшно.

— Сейчас будет страшно, — опять улыбается режиссер. — Когда машина наедет на женщину, то вы изобразите на лице испуг. Сможете?

— Постараюсь, — обещает Савелий, озирается вокруг и думает: «Вот подфартило! С живыми артистами стою! И сам вроде как артист!»

— Отойдите сюда! — показывает режиссер Савелию место невдалеке от женщины в очках. — Дубль пятый!

Женщина потирает ушибленное место и говорит в воздух:

— Надоело! Чего доброго, сломают ногу!

Савелию уже становится страшно, а когда машина наезжает на женщину, он открывает рот и выпучивает глаза.

— Коля! — кричит режиссер кинооператору. — Возьми глаза этого парня! И быстрее!

Кинооператор разворачивает свой аппарат в сторону Савелия, отчего у него еще шире раскрывается рот. Работает секунд десять, которые показались Савелию прекрасной вечностью. После эпизода режиссер снова обнимает Савелия за плечи и ведет к ограждению.

— Не всякому артисту сразу удается сыграть в эпизоде. У вас отличная фактура! Вы об этом знаете? — улыбнулся режиссер.

— Нет, — чистосердечно вымолвил Савелий.

— А зря. Теперь знайте! — заключает режиссер и показывает Савелию, что съемка для него закончилась, — Перелезайте за ограждение. Всего вам хорошего, юноша!

— Спасибо, — благодарит Савелий режиссера, но не успевает перелезть за веревку, как его останавливает лысый маленький человечек и говорит писклявым голосом:

— Получите, юноша, — и протягивает Савелию трояк.

— Мне? За что? — удивляется Савелий.

— За работу! — пищит человечек. — Распишитесь в ведомости и вот здесь поставьте вашу фамилию.

Савелий чинно расписывается, где ему показали.

— Не разберу фамилии, — опять пищит человечек.

— Савелий Крамаров, — объясняет Савелий.

— Первый раз слышу! — вскидывает брови человечек и семенит к группе актеров.

Савелий хотел ему сказать, что у каждого человека в жизни что-то бывает в первый раз и в этом нет ничего предосудительного.

Савелий возвращается на свое прежнее место. Старушка глядит на него с подозрением и искоса.

— Ты, оказывается, артист. А мне почему не признался? Почему разыгрывал меня, старую, мол, что здесь происходит? Все вы, артисты, такие! Дураков из нас делаете!

Савелий ничего не ответил ей. Ему было приятно, что его приняли за настоящего артиста. Но он решил пока не рассказывать о случившемся никому, даже родственникам. До тех пор, пока фильм не выйдет на экраны. Савелий дождался конца съемок и подошел к артисту, игравшему шпиона. Артист оказался на редкость доброжелательным человеком, рассказал Савелию о фильме, о строгом режиссере и о том, что счастлив сниматься в кино, которое может прибавить ему популярности на эстраде.

— А как называется фильм? — спросил Савелий.

— Какое это имеет значение? — удивился артист.

— Чтобы посмотреть, когда выйдет, — сказал Савелий.

— А! — понял его артист. — У фильма пока условно название: «Враг не пройдет!»

Они расстались у остановки автобуса.

Возбужденный, радостный Савелий не замечал времени, которое он простоял на остановке в ожидании своего автобуса. Ночью, во сне, он летал, парил над лесным институтом, над лесами, которые он полюбил, и настолько, что, находясь на практике, вызывал удивление сокурсников.

— Смотрите, шишки! — говорил он им, словно увидел чудо, и лицо его озарялось светом радости.

— Ну и что? — пренебрежительно замечали сокурсники. — Обыкновенные шишки!

Один месяц сменял другой, прошел год, но фильм с участием Савелия не появлялся на экранах. Фильмы о шпионах выходили, но другие, без участия Савелия. Савелий думал, что, возможно, изменили название кинокартины или она не получилась. Он слышал, что такое бывает. Неожиданно ему позвонила Наташа Сиротина.

— Привет, Савелий. Как делишки? — заворковала она. — Ты знаешь, я видела тебя на просмотре нового фильма! Здорово! И очень смешно! Жаль только, что мало показали!

— А как называется фильм?! — обрадовался Савелий.

— Не помню. Я была пьяная! В дупель! — вульгарно и панибратски произнесла Наташа. — Когда встретимся, Савчик?

— Я занят! — серьезно ответил он, вспомнив унижения, которые ему пришлось пережить из-за этой девушки, и теперь не испытывая к ней никаких чувств.

— Ты разлюбил меня, Савчик? — изобразила она обиду.

— Я очень занят! — повторил Савелий, душу которого буквально распирала радость от того, что фильм с его участием наконец-то выйдет на экраны, что он, пусть в самой малой мере, но все-таки стал артистом, о чем мечтала, во что верила мама.