Сбежавшее лето

5 НАПЕРЕКОР ЗАКОНУ...

Поэтому, когда полицейские, держа дол­гий путь по пляжу, подошли к кабине, перед ними на ступеньках, что вели к открытой двери, сидели двое детей и перебирали ракушки.

Вид у этих детей был самый безобидный. Единственно странным могло показаться то обстоятельство, что они не подняли глаз, даже когда полицейские остановились прямо перед ними.

— Ты уж, пожалуй, вырос для ракушек, а, Саймон?—заметил один из них.

Голос его звучал по-дружески, но взгляд был цепким. Затем он по­смотрел поверх их голов прямо, в кабину.

Мэри заметила, как сжалась в кулак лежавшая на коленях рука Сай­мона, и поняла, что он сейчас зальется краской. Она попыталась помешать ему, изо всех сил повторяя про себя: «Не красней! Не красней!», но ничего у нее не получилось. Сначала покраснела шея, потом лицо до самых корней волос.

— О, мистер Питере! — постарался удивиться он.— А я вас и не заме­тил! Это мой друг Мэри. Я помогаю ей разбирать ракушки.

Слова его звучали так неправдоподобно, что Мэри пришла в отчаяние.

— У нас в школе будет выставка,— решила она выручить его,— под названием «Жизнь побережья». Мне дали задание собрать морские водо­росли, ракушки и все такое прочее. Ужасно это скучное занятие, поэтому я долго ничего не делала, и вот теперь Саймон вынужден мне помогать.

Она говорила живо, не задумываясь, но надежды большой не испыты­вала. Лгать она умела гораздо лучше Саймона, у которого, судя по всему, большого опыта не было, но весьма сомневалась в том, что ей удастся убедить полицейских. Они должны быть либо слабоумными, либо слепы­ми, чтобы не заметить замешательства Саймона. Вот-вот один из них вой­дет в кабину и вытащит прячущегося там мальчика!

Она сидела, вся напружинившись, не смея поднять глаз выше средней пуговицы на жилете полицейского, и ждала, когда на ее плечо ляжет тя­желая рука, а сердитый голос прикажет подняться.

Но вместо этого она услышала лишь сдавленный смех. Она подняла голову и увидела, что оба полицейских широко улыбаются.

У Питерса было красное, потное лицо, в котором, как изюминки в бу­лочке, тонули маленькие карие глаза.

— Это ваша кабина? — спросил он.

— Моего дедушки.

— Когда уйдете, запри ее. А то могут явиться незваные гости. Вы никого здесь не видели, а? Никаких подозрительных субъектов не болта­лось поблизости?

— Кроме вас, никого,— ответила Мэри, и они снова расхохота­лись.

И пошли дальше, смеясь и перебрасываясь словами. Когда они уже не могли их услышать, Саймон сказал:

— Ничего не могу с собой поделать. Это из-за того, что у меня тонкая кожа и близко к ней проходят кровеносные сосуды. Чем больше боишься покраснеть, тем больше краснеешь.

Мэри, которая сидела, по-прежнему затаив дыхание, судорожно глот­нула воздух и почувствовала, что у нее кружится голова.

— Я была уверена, что они догадаются, как только ты покраснел. Не могли же они не заметить.

— Они заметили. Только решили, что я покраснел совсем не из-за это­го, вот и все.

— А из-за чего?

Он смутился, взял маленькую розовую с коричневым ракушку и с преувеличенным вниманием стал ее рассматривать.

Мэри так толкнула его по руке локтем, что он выронил ракушку и она упала в кучу других.

— Из-за чего, по-ихнему?

— Они решили, что я покраснел из-за того, что меня застали с девоч­кой. Некоторые люди находят себе довольно глупые причины для смеха, — выдохнул он.

При сложившемся положении дел Мэри тоже нашла это обстоятельст­во сравнительно забавным.

— Знай они всю правду, сразу бы позабыли про свой смех.

Этой фразой она надеялась развеселить его, но ничего не получи­лось.

У него был мрачный вид.

— Ты, наверное, предпочел бы, чтобы они обо всем догадались, прав­да?— с упреком спросила она.

Он окинул ее презрительным взглядом.

— Я, кажется, вернулся, да?

— Да, вернулся.— Но ей хотелось докопаться до истины. И она спро­сила, глядя на его угрюмый профиль:—А почему? Ты же говорил, что этих людей нужно отправлять туда, откуда они приехали. Таков закон, сказал ты.

Он вскочил, словно стараясь уйти от ее вопросов, и вошел в кабину.

— Смотри-ка! — воскликнул он.— Его высочество-то заснул!

Мальчик спал, устроившись между стенкой и дверью. Голова его, как цветок, болталась на тонкой шее. Он даже чуть посапывал.

— Знаешь, когда видишь человека своими глазами, отношение к нему меняется,— смущенно признался Саймон. С минуту он смотрел на нее и вдруг заулыбался.— И кроме того, я, кажется, придумал, что с ним де­лать.

Они снова сели на пороге. Мальчик не может здесь ночевать, объяснил Саймон, потому что полиция следит за кабинами. Бродяги часто, взломав дверь, проводят ночь в кабине.

— Поэтому я вспомнил о лавке дяди Хорейса,— продолжал Сай­мон.— Дядя сейчас в отъезде, лавка заперта, но я знаю, как туда проник­нуть. После ужина, когда станет совсем темно, мы можем перевести его туда.

— После ужина я ложусь спать,— призналась Мэри.

— Постарайся уж, пожалуйста, выбраться из дома,— со снисходи­тельным видом сказал Саймон.— Тебе обязательно надо прийти, вы ведь уже подружились.

— Между прочим, он говорит по-английски,— вспомнила Мэри. Она совсем забыла сказать ему.— Как раз перед твоим возвращением он заговорил со мной. И совсем он не из Пакистана. Он из Кении. Это в Аф­рике. Его зовут Кришна Патель.

Из кабины за их спиной донесся какой-то скрипучий стон, словно Кришна во сне отозвался на свое имя. Они вошли в кабину, он шевелил­ся и тер глаза.

— Закрой дверь,— велел Саймон, и Мэри затворила дверь. Теперь свет проникал только сквозь щели.

Мальчик вскочил на ноги, но тут же застонал и чуть не упал.

— Это судороги,— объяснил Саймон. Он потер ему ноги.— Ну-ка пото­пай, разгони кровь.

Но мальчик никак не мог проснуться. Он стоял, покачиваясь, и зевал.

— Пусть полежит,— предложила Мэри.

На стене висели купальные полотенца. От них пахло плесенью, но все-таки это было лучше, чем ничего. Она расстелила полотенца на полу и уложила на них Кришну. Он свернулся в клубочек и заснул как мла­денец,— большой палец в рот.

— Считай, что из игры он выбыл,— заключил Саймон. Он опустился на колени и сказал мальчику на ухо: — Мы тебя запрем. Но не бойся, мы вернемся. Если проснешься раньше, жди. И чтоб никакого шума!

— Чего ты на него кричишь? — возмутилась Мэри. Она дотронулась до щеки мальчика, он открыл глаза и посмотрел на нее.— Почему ты сразу не сказал нам, что знаешь английский?

Он вынул палец изо рта.

— Я боялся,— ответил он.

Мэри тоже немного боялась. Хорошо Саймону говорить, ему-то нетруд­но выбраться из дому после наступления темноты, у него нет тети Элис, которая перед сном запирала все двери и окна на случай появления граби­телей и в конце всегда заглядывала в комнату к Мэри — посмотреть, спит ли она. Легче уйти из рук вооруженного часового, чем от бдительного ока тети Элис. «Она боится, что я убегу и расскажу кому-нибудь, как она со мной обращается»,— говорила про себя Мэри, сидя одна за ужином напротив телевизора, потому что к тому времени, когда она добралась до дому, дедушка с тетей Элис уже поели и тетя Элис стояла в пальто, гото­вая отправиться на поиски Мэри.

Мэри объяснила, что заигралась со своими новыми приятелями и по­забыла про время. Тогда тетя Элис спросила: «Разве твои друзья не дол­жны были идти домой?» Она рассердилась, потому что беспокоилась, и, припомнив все эти подробности, Мэри, хмуро глядя в телевизор, добавила про себя: «Она не хочет, чтобы у меня были друзья, боится, что я им рас­скажу про нее. Она вообще предпочла бы держать меня взаперти, но не ре­шается, потому что это может показаться странным женщине, которая приходит к нам убирать...»

В эту секунду в комнату вошла тетя Элис.

— Поела, милочка?—боязливо спросила она, встретив хмурый взгляд Мэри.— Еще чего-нибудь хочешь?

Мэри ничего не ответила. Хорошо бы, если бы на двери ее спальни был замок. Тогда тетя Элис не могла бы войти...

— Ни ответа ни привета,— с улыбкой прокомментировала тетя Элис.— Может, съешь яблочко, милочка? Кто ест яблоки, тот никогда не бо­леет.

Мэри еще больше нахмурилась. «Когда я засыпаю, она, как вор, про­бирается ко мне в комнату, вынюхивает и высматривает...»

— Тетя Элис, пожалуйста, не заходите ко мне в комнату, когда я уже в постели,— попросила она.

Тетя Элис так обиделась, что Мэри даже стало ее жаль.

— Я хотела сказать... Мне немного боязно, когда я лежу и сплю, а вы потихоньку входите и смотрите на меня.

В наступившей затем тишине стало слышно, как заурчал желудок тети Элис.

— Я вовсе не хотела тебя пугать. Только убедиться, что все в поряд­ке...— И вдруг окинула Мэри внимательным взглядом.— А я и не подо­зревала, что ты такая пугливая.

— А я и не пугливая.— Мэри пыталась догадаться, что она должна была бы чувствовать, если бы была пугливой.— Просто в темноте все вы­глядит по-другому. И одежда, брошенная на стул, и вешалка на двери. А когда спишь и дверь отворяется, то понятия не имеешь, кто вой­дет...

— Ладно, больше не буду входить,— улыбнулась тетя Элис.— Я в детстве тоже, между прочим, боялась темноты. У меня была няня, которая, когда я капризничала, запирала меня в чулан под лестницей. Там было темно, как под землей.

— А почему вы ей позволяли? Я бы начала кричать изо всех сил,— сказала Мэри.

— Она говорила, что там сидит крокодил, который, если я хоть раз пискну, съест меня в один присест,— вздохнула тетя Элис.

«Что еще ждать от тети Элис,— подумала Мэри,— если она такая глупая?» Мысль эта, должно быть, отразилась на ее лице, потому что тетя Элис поспешно добавила:

— Я, конечно, знала, что никакого крокодила там нет. Так же, как тебе известно, что это — одежда, а то — вешалка, и ничего больше. Вот почему я всегда оставляю для тебя свет на площадке лестницы.

Переход к свету на площадке от крокодила в чулане показался Мэри несколько странным, но он дал ей пищу для размышления. Когда она чуть позже подошла пожелать дедушке и тете Элис спокойной ночи, она поце­ловала не только дедушку, но и тетю. До сих пор она старательно этого из­бегала, ибо ей ненавистно было прикосновение к очкам тети Элис и жест­ким волоскам у нее на подбородке. Но теперь она ткнулась носом прямо в холодную оправу очков и укололась о волоски, не испытывая никакого чувства отвращения. Тетя Элис прямо вся засветилась от радости.

— Какая честь! — звонко рассмеялась она.

— По-моему, пугать ребенка крокодилом жестоко,— заметила Мэри и торопливо попятилась назад, чтобы тетя Элис не могла поцеловать ее еще раз.

— Крокодилом? Каким крокодилом?—встрепенулся дедушка, но тетя Элис только снова рассмеялась и сказала, что это их с Мэри тайна и что «смотри, как уже поздно!». Разве дедушка не собирается смотреть по теле­визору старый военный фильм «Гибель Бисмарка»? Еще утром дедушка упомянул, что хочет посмотреть эту картину.

Она говорила более возбужденно, чем обычно. Конечно, раздумывала Мэри, поднимаясь к себе в спальню, тетя Элис никогда не рассказывала дедушке про няню и крокодила, и ей неприятно, если он сейчас об этом узнает. Она боится, что он начнет укорять себя за то, что нанял ухажи­вать за своей дочерью такую отвратительную женщину. Этим, во всяком случае, можно было частично объяснить волнение тети Элис. А кроме того, она, по-видимому, стыдилась того, что давным-давно забытый случай до сих пор имеет для нее значение.

Мэри даже удивилась тому, как быстро сумела во всем разобраться. Она не просто догадывалась — она не сомневалась в том, какие чувства испытывает тетя Элис. Словно читала их волшебным глазом.

Точно так же она не просто предполагала, а была уверена, что тетя Элис больше никогда не заглянет в ее спальню. И не потому, что обеща­ла этого не делать, а потому, что девочкой сама боялась, когда к ней загля­дывали.

Тут Мэри испытала угрызения совести, но всего лишь на минуту. Некогда было размышлять про тетю Элис. Мэри обещала Саймону встре­титься с ним в девять часов, а сейчас уже было около девяти.

Она остановилась и прислушалась. Снизу доносились звуки бравурной музыки, за ними последовали залпы орудийного огня. Тетя Элис не смотрит кино, знала Мэри, она не любит шумные военные фильмы, но все равно сидит рядом с дедушкой, чтобы разбудить его, если он заснет, пото­му что дедушка очень сердится, когда что-нибудь пропускает. А фильм идет часа полтора...

Мэри на цыпочках сошла вниз по лестнице, открыла дверь и очутилась во тьме. Дул ветер.

Саймон ждал ее возле купальной кабины.

— Я уж думал, ты не придешь,— сказал он.

— Мне пришлось подождать до начала фильма. Он здесь? Из прохода между кабинами появилась тень.

— Его в темноте еще труднее разглядеть, чем тебя, — засмеялась Мэри.

— Зато белки его глаз ярче сверкают,— возразил Саймон. Кришна дрожал от холода. Мэри взяла его за руку. Рука была холод­ной и влажной.

— Побежим, тогда он согреется,— предложила она. Но Саймон покачал головой:

— Нет, пойдем, как обычно, не спеша. Так лучше.

Все равно им было страшно. Как только они поднялись на набережную, они почувствовали себя черепахами без панциря: укрыться было негде. В стоявших на берегу домах кое-где горел свет, а из темного окна вся на­бережная — как на ладони. Кроме того, за углом мог оказаться полицей­ский. Мэри хотелось повернуться на сто восемьдесят градусов и бежать, а по тому, как оглядывался вокруг Саймон, можно было догадаться, что и он боится. Только Кришна держался спокойно.

Когда они дошли до пирса, он спросил громким отчетливым голо­сом:

— А от вашего города далеко до Лондона?

— Не знаю, сколько миль,— прошептала Мэри,— но на поезде два ча­са езды.

— Я хотел бы поехать в Лондон,— сказал Кришна.— В Лондоне живет мой дядя. Он должен был встретить меня в аэропорту.

— Замолчи,— прошипел Саймон.— Смотрите...

Сразу за пирсом у обочины дороги стояла длинная черная машина.

— Это полиция,— объяснил Саймон.— Нет, не останавливайтесь. Иди­те как ни в чем не бывало.

Мэри почувствовала, что колени у нее подгибаются. Она схватила Кришну за руку.

— Вы слышали когда-нибудь анекдот про мальчика и зонтик? — вдруг громко спросил Саймон.

— Нет,— ответила Мэри. По ее мнению, сейчас им было вовсе не до анекдотов.

— Так вот. На пляже старик спрашивает у мальчика: «Сколько тебе лет?» — «Шесть»,—отвечает мальчик. «А почему же ты тогда такой ма­ленький, меньше моего зонтика?» — говорит старик. «Не знаю,— отвечает мальчик, вставая на носки, чтобы казаться повыше.— А сколько лет ва­шему зонтику?»

Это был старый анекдот, но, и впервые его услышав, она тоже не очень смеялась. Тем не менее сейчас Мэри из вежливости улыбнулась, а Саймон громко захохотал. В этот момент они как раз проходили мимо машины, и Мэри был виден бледный овал лица полицейского, повернувшего голову в их сторону.

— Сюда,— сказал Саймон, и они свернули в узкую боковую улочку. — А теперь бегом! —скомандовал Саймон, и Мэри с Кришной, схватившись за руки, бросились бежать. Они бежали до тех пор, пока Саймон, расцепив их руки, не потащил за собой в какой-то тупик.

В тупике было полно мусорных баков. Мэри ударилась коленкой об один из них.

— Нашел время рассказывать анекдоты! — сердито сказала она.

— На нас смотрел полицейский, который сидел в машине. О чем-то нужно было говорить, вот я и рассказал анекдот. Полицейский видит: идут трое детей, шутят и смеются. Я просто схитрил.

— А они ищут нас? —Мэри потерла ушибленное колено.

— Не нас, но кого-то ищут. Папа приходил к ужину домой и расска­зал, что задержали лодочника, который признался, что перевез через про­лив трех человек. Он не сказал, что один из них мальчик, поэтому они ищут взрослого человека.

— А зачем тогда мы побежали?—спросил Кришна.— У меня болит нога...

Подогнув одну ногу под себя, он стоял, как аист, прислонившись к стене возле мусорных баков.

— Я ведь говорила тебе, что он, когда упал, ушиб ногу,— с упреком сказала Мэри Саймону.

Сама она совершенно об этом забыла.

Она присела и пощупала ногу Кришны. Щиколотка у него опухла, бы­ла твердой и гладкой, как яблоко.

— Ему, наверное, даже ходить больно,— сказала она.— Почему ты нам не напомнил?

Но он лишь всхлипнул в ответ.

— Осталось недалеко,— попытался подбодрить его Саймон.— Пере­махнем через стену, а там совсем пустяк.

Чтобы забраться на стену, нужно было влезть на мусорный бак. Сай­мон проделал все это с ловкостью, а потом, сидя на стене верхом, помог Кришне. Но когда Мэри взобралась на бак, крышка провалилась, и она очутилась по щиколотку в грязной, вонючей жиже.

— Ну и запах! — ухмыльнулся Саймон, когда ей со второй попытки удалось усесться на стене между ними.— Жаль, что нашатырный спирт остался дома,— продолжал он, махая на себя руками и притворяясь, будто падает в обморок.

— Очень остроумно! — огрызнулась Мэри, но Кришна рассмеялся. Он издавал такие высокие и пронзительные звуки, что, только увидев, как он трясется, раскачиваясь взад и вперед, и тихо попискивает, как пте­нец, они поняли, что он смеется.

Где-то стукнуло окно.

— Тсс... Слезаем,— скомандовал Саймон.

Он спрыгнул во двор по ту сторону стены, протянул руки, чтобы по­мочь Кришне, и Мэри услышала, как он ухнул под весом Кришны. По­том она спрыгнула сама, почувствовав, как сотряслась у нее каждая кос­точка.

Там тоже стояли мусорные баки.

— У твоего дяди, наверное, много мусора,— заметила Мэри.

— Он на этом зарабатывает,— усмехнулся Саймон.— Осторожней, здесь ступеньки.

Они очутились на темной площадке, куда выходили дверь и забитое досками окно. Саймон схватился за доски и тихонько их потряс.

— Кем ты себя считаешь?—спросила Мэри.— Тарзаном, что ли?

— Ты угадала,— ответил Саймон.

Он чуть слышно крякнул, и в руках у него оказались две доски. С ус­мешкой посмотрев на Мэри, он полез в проем, чтобы открыть окно. За ним влез Кришна, потом Мэри. Внутри было темно и пахло мы­шами.

— Где вы?—спросила Мэри и, вытянув руки, двинулась вперед. Она коснулась сначала пиджака Кришны, который уже высох, но от соленой воды покоробился, потом руки Саймона.

— Тебя-то уж мы не потеряем,— засмеялся Саймон.— Стоит потя­нуть носом...

— Хватит! — крикнула Мэри.— Что тут смешного? Сто раз повто­ряешь одно и то же.

Наступило короткое молчание.

— Извини. Дурная привычка,— вздохнул Саймон.

И она поняла, что он обиделся. «Он, наверное, застенчивый,— вдруг пришло ей в голову.— Люди, которые много шутят, часто бывают от при­роды застенчивыми».

— А свет нельзя зажечь?—спросила она.

— Электричество отключено. Но я принес с собой фонарик.

Появился тонкий, как карандаш, луч света. Стали видны глаза Сай­мона. Потом он обвел лучом комнату, и Мэри ахнула: кроме того места, где они стояли, вся комната была битком набита статуями: обнаженные женщины, каменные львы, а в одном углу гигантская деревянная фигура женщины в ярко раскрашенных покрывалах. Женщина наклонилась впе­ред, сложив на груди руки и подняв голову, а глаза ее смотрели куда-то вдаль.

— Это со старого парусника,— объяснил Саймон.

Может, так играл луч карманного фонарика, а может, сама фигура бы­ла искусно вырезана, но только Мэри показалось, будто ветер играет зо­лотыми волосами женщины.

— Мне здесь не нравится,— заявил Кришна. Его холодная рука косну­лась руки Мэри.— Не хочу я здесь оставаться.

— Никто тебя и не заставляет,— ответил Саймон.— По крайней мере, в этой комнате.

И темным коридором — там еще сильнее пахло мышами — он провел их в другое подвальное помещение, где в полном беспорядке стояли столы, стулья, комоды, старые плиты и, наконец, жестяные ванны, набитые укра­шениями из фарфора.

Мэри посмотрела туда, куда указывал луч фонарика, и увидела пятнис­тых собачек, кружки и чайники. Все вещи были старые, большинство побито.

— Это старинные вещи? —с трепетом в голосе спросила она.

— Нет, это все хлам,— покачал головой Саймон.— Вот наверху дейст­вительно есть кое-что. Дядя Хорейс считает, что, приезжая отдыхать, лю­ди готовы купить все что угодно, особенно в дождливые дни.

— У моего отца тоже есть лавка,— сказал Кришна.— Но не такая. Он торгует только новыми вещами.

Много позже Мэри поняла, как, должно быть, странно и страшно ему было, прилетев из Африки в Англию, очутиться в темной, запертой лавке, полной старых статуй и битого фарфора. Но в ту минуту она думала толь­ко о том, как неприлично намекать на то, что он считает лавку дяди Сай­мона заведением, которое торгует старьем.

— А мне здесь нравится. Гораздо интересней, чем в обычной лавке,— сказала она, подумав в то же время о том, кому придет в голову купить чайник без ручки или дырявую кастрюлю.

— В Англии, наверное, все очень бедные, если покупают такие старые вещи,— решил Кришна. Он опять всхлипнул.— Но мой дядя не бедный. Я хочу в Лондон, к дяде.

— Только не сегодня,— сказал Саймон.— Сегодня тебе придется спать здесь.— Он взял Кришну за руку.— Вон там...

За огромным гардеробом, занимавшим добрую половину комнаты, приткнулась обитая выгоревшей красной тканью старинная кушетка.

— На ней тебе будет удобно,— подпрыгивая на кушетке, сказал Сай­мон.

Пружины под ним запели, и поднялось облако пыли.

— Хочу спать на кровати,— возразил неблагодарный, по мнению Мэри, Кришна.

— На всякое хотение есть терпение!—ответила ему Мэри послови­цей, которую ей то и дело твердили.— Будешь спать там, где сказано. Тебе еще повезло, что есть где спать. Не будь нас, сидеть бы тебе в тюрь­ме на хлебе и воде.

— Не надо его ругать,— сказал Саймон.— Он просто не понима­ет.— Он обнял Кришну за плечи.— Ложись. Я сейчас найду, чем тебя укрыть.

Кришна покорно улегся на кушетку. Саймон, осветив фонариком кучу старого тряпья в углу, вытащил оттуда желтую шелковую шаль, расшитую красными и лиловыми цветами.

— Это китайская шаль,— объяснил Саймон.— Правда, немного рва­ная, но зато приятная на ощупь.

Он накрыл Кришну шалью. Поверх кистей на них растерянно смотрели грустные темные глаза.

— Нам пора,— сказал Саймон.— Но утром мы вернемся. Уборная в конце коридора. Я оставлю тебе фонарик. Ты не будешь бояться, правда?

Кришна ничего не ответил. Пальцы его мяли шаль, собирая ее в складки.

— Пошли,— тихо сказал Саймон, взяв Мэри за локоть.— Ничего с ним не случится.

Итак, в свою первую ночь под небом Англии Кришна Патель остался спать на старинной кушетке, укрывшись вместо одеяла старинной китай­ской шалью.

Саймон и Мэри не произнесли ни слова, пока, перебравшись через сте­ну, не очутились снова в тупике.

— Страшно даже подумать о том, что мы натворили,— заметил Сай­мон.— Только никому ни слова, слышишь?

Его настойчивость встревожила Мэри.

— А что мы такого сделали? —спросила Мэри.— Помогли ему да на­шли место, где ночевать.

— Мы действовали наперекор закону,— мрачно возразил Саймон,— помогали преступнику уйти от ареста. Может, он и не преступник, но того, что мы сделали, хватит...

— Хватит для чего?

В свете уличного фонаря Саймон увидел ее лицо.

— Просто хватит, вот и все,— только и сказал он, но от выражения его лица, серьезного и задумчивого, у нее побежали по спине мурашки.