Сбежавшее лето

6 «МЕНЯ УКРАЛИ!»

— Дедушка, детей сажают в тюрьму? —спросила Мэри за завтраком.

Накануне вечером, лежа в теплой постели, пока дедушка с тетей Элис еще досматривали «Гибель Бисмарка», она пришла к выводу, что именно на это намекал Саймон. Того, что они сделали, хватит, чтобы попасть в тюрьму.

По правде говоря, мысль эта не очень встревожила Мэри — побы­вать в тюрьме было бы интересно и любопытно,— но она понимала, что Саймона такая возможность не радует. Раз его отец полицейский, значит, ему никак не следует нарушать закон.

— Нет, в тюрьму не сажают. Если они плохо себя ведут, их отправля­ют в специальные колонии. А что? Что ты натворила?

— Ничего. Я просто так спрашиваю.— Мэри смотрела на дедушку таким простодушным взглядом, чуть, пожалуй, даже переборщив, что де­душка положил газету на стол и поверх очков уставился на нее.

— Я сочиняю историю про детей, которые помогли преступнику уйти от ареста,— объяснила она.— Этот преступник... Он вор, ограбил банк, а дети прячут его от полиции.

— То есть помогают преступнику? Понятно. Да, это, разумеется, серьезное злодеяние.

Но, поправляя очки и снова углубляясь в свою газету, дедушка улы­бался.

— А что бывает, если об этом становится известно?— настаивала Мэри.

— Зависит от многих обстоятельств. От того, сколько этим детям лет, в какой семье они воспитываются, сознавали ли, что делают.

— Да, сознавали. Это была девочка примерно моих лет и мальчик чуть постарше. Девочка сирота, но из богатой семьи. Она живет со своим злым дядей, который держит ее у себя, потому что хочет завладеть ее деньгами. Она знает, что он ее ненавидит, но не решается кому-нибудь об этом сказать, потому что боится его.

Мэри хотела было сказать «с тетей», но вовремя спохватилась.

— Ее в тюрьму не посадят,— сказал дедушка и посмотрел через стол на тетю Элис.

Тетя Элис вытерла губы салфеткой.

— Какая печальная история, милочка! Почему бы тебе лучше не сочи­нить что-нибудь про хороших людей?

— Потому что про хороших скучно.— Мэри нахмурилась, делая вид, что мыслит, а потом продолжала небрежным тоном:—Предположим, они помогают не грабителю, а нелегальному иммигранту, например индийцу из Кении...

— Как ты можешь их сравнивать? —Тетя Элис была так возмущена, что у нее покраснела даже шея.

— Твоя тетя хочет сказать, что нелегальный иммигрант — не пре­ступник,— с удовольствием объяснил дедушка.— А индийцы из Кении — тем более. Кения когда-то была английской колонией...

— Я знаю,— сказала Мэри.

Она ужасно не любила, когда ей рассказывали то, что она уже слы­шала.

— Когда Кения получила независимость, индийцы, которые там жи­вут, начали опасаться, что африканское правительство будет их притес­нять, и на всякий случай сохранили свои британские паспорта. А сейчас обстановка сложилась так, что британских подданных предпочитают не брать на работу, ограничивают прием их детей в школу и так далее, по­этому многие из них решили переехать на постоянное жительство в Ан­глию. Однако наше правительство только что приняло закон, ограничи­вающий их въезд. Во всяком случае, они не имеют права въехать, когда захотят, а должны встать, так сказать, в одну очередь вместе с желающими поселиться здесь людьми из других стран.

— Какой срам!—сказала тетя Элис.— Не держать своего обеща­ния!

— Да, пожалуй,— согласился дедушка.— Но есть и оборотная сторона этого дела.

— Боюсь, я ее не вижу,— заметила тетя Элис.

— Я тоже,— сказала Мэри.— Позор принимать закон, мешающий лю­дям жить в стране, гражданами которой они являются.

— Это, конечно, резонно.— Дедушка смотрел на нее так задумчиво, что хотя Мэри была уверена, что ничего лишнего не сказала, ей вдруг ста­ло тревожно. Он был из тех, кто умеет слышать не только слова, но и мысли...

Дедушка опять начал крутить себя за ухо, оттягивая мочку и поглажи­вая раковину большим пальцем.

— Тетя Элис,— заторопилась Мэри,— можно мне взять с собой на пляж несколько сэндвичей? Я вчера ужасно проголодалась.

Тетя Элис обрадовалась, хотя ее и смутила такая крутая перемена раз­говора.

— Разумеется, милочка. Только не испорть себе аппетита к обеду.

— Как можно, когда дышишь таким целительным морским воздухом? Наоборот, мне все время хочется есть. Хожу голодная, как лошадь.

— Как собака, милочка,— ласково поправила ее тетя Элис.— Какие сэндвичи ты хочешь? С помидорами?

— Он, наверное, не любит помидоров,— заметил Саймон.— Чересчур разборчив. Я сделал ему сэндвич с яичницей, а он посмотрел на него так будто ему предложили дохлую мышь.

— Холодную яичницу и правда противно есть,— заметила Мэри. Облезшими золочеными буквами над дверью лавки было написано: «Хорейс Трампет. Антиквариат и старинные безделушки». Через покрытую пылью витрину на Мэри печально взирали две большие фарфоровые собаки.

— Хоть бы сказал спасибо,— пожаловался Саймон.— А то только по смотрел на сэндвич и спросил: «И это все?», словно он какой-нибудь принц или магараджа. А потом сказал: «А когда меня отвезут к моему дяде?» Будто к слуге обратился.

Тон у него был очень мрачный. «Может, он боится?» — думал Мэри.

— Знаешь, тюрьма нам не грозит,— решила она обрадовать его.

— Знаю. Детей в тюрьму не сажают. Просто я не могу придумать, что делать. Вчера, когда мы ему помогли, мы совершили благородный по­ступок, я знаю, но с тех пор голова моя непрерывно занята разными мыс­лями. Сегодня ночью я не сомкнул глаз.— Он со злостью посмотрел на Мэри, словно она была в этом виновата, потом, глубоко вздохнув, пнул но­гой выпирающую из земли плиту — такими плитами была замощена вся набережная.— Несколько дней, пока не вернется дядя Хорейс, он мо­жет провести в лавке, но вечно жить там нельзя.

— Да он и не захочет! У него же дядя в Лондоне, верно? Нужно ему позвонить и сказать, что здесь его племянник. Потом отведем Кришну на станцию, посадим в поезд, и пусть дядя сам его встречает. Если у Кришны нет денег на билет, у меня в копилке хватит.

Жаль, что все их проблемы, в общем-то, так легко разрешаются. При­ключение еще и не началось, а уже ему пришел конец.

— Еще чего? — возразил Саймон.— Почему тогда, раз у тебя такое настроение, сразу же не позвонить в полицию? Ты что, не понимаешь, что за поездами следят? Наверное, и на станции кто-нибудь наблюдает за всеми подозрительными субъектами. Его поймают, и вот тогда-то нас дей­ствительно ждет беда...

— Тебя именно это заботит больше всего?

— Если хочешь знать, нет!—Саймон покраснел как рак, а Мэри вспомнила, что вчера вечером он вернулся с полдороги предупредить их о приближении полицейских, хотя вовсе не был обязан это делать.

— В нем-то уж нет ничего подозрительного. Как ты мог такое ска­зать!

— Обожди говорить, пока не увидишь его,— сказал Саймон.— Нога у него распухла, на голове здоровенная шишка. Вчера в темноте ее не было видно, а сегодня она величиной с яйцо. У него такой вид, будто он побывал в хорошей драке.

— Тогда его дяде придется самому за ним приехать,— рассудила Мэри.— Объясним ему, что Кришна ушибся и что за ним нужно при­ехать на машине.

— Сначала надо разыскать его дядю.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Если у него в Англии дядя, который должен был встретить его в аэропорту, тогда почему он приплыл на лодке?

— Чего ты ко мне пристал? — огрызнулась Мэри.— Я-то откуда знаю?

— Меня украли! — объяснил Кришна.

Он сидел на кушетке, положив больную ногу на здоровую и накинув на плечи китайскую шаль. Шаль, темный цвет кожи и огромная шишка на лбу, наполовину закрывавшая один глаз, превращали его в какого-то таин­ственного чужеземца. Да, если привести его на станцию, он, безусловно, сразу обратит на себя внимание — Мэри вынуждена была признать право­ту Саймона, хотя насчет сэндвичей с помидорами он и ошибся: Кришна, пока рассказывал, ел их с большим аппетитом.

— Наш самолет должен был лететь из Найроби прямо в Лондон, но из-за неисправностей в одном из моторов мы приземлились во Франции. Сначала мы немного подождали, а потом нас посадили в поезд. Вагон был набит битком — какие-то бедняки, крестьяне и женщины в черном. Я за­снул, а когда проснулся, уже совсем стемнело и мне хотелось есть. Один человек из нашего вагона угостил меня конфетами и спросил, где мои ро­дители. Я ответил, что им пришлось остаться в Найроби, потому что мама заболела, но что они приедут вслед за мной, купят в Лондоне дом и я буду ходить в школу. Неужели я думаю, спросил он, что меня одного пустят в Англию? «Меня встретит дядя»,— ответил я, но он только рассмеялся и поинтересовался, есть ли у меня деньги. «Если есть,— сказал он,— то можно легко и просто попасть в Англию». Человек этот не очень хорошо говорил по-английски. Он был тоже индиец, но не из Кении и очень плохо одет. Я решил, что он вор, и сделал вид, что сплю. Через некоторое время он встал и ушел. По приезде в Париж нас посадили на автобус и повезли в аэропорт. А там нам сказали, что рейс на Англию есть, но мест на всех не хватит. Люди начали кричать и толкаться, а некоторые даже заплака­ли. Ко мне подошла стюардесса, которая летела с нами из Африки, и сказала, что в Англию я уже опоздал и что мне лучше возвратиться домой в Кению. Она пообещала посадить меня на ближайший обратный рейс, по­этому, когда она отошла, я спрятался в уборной.

— Что значит «опоздал в Англию»? —спросил Саймон.

— Из-за нового закона. Ты разве об этом не слышал? Он вступил в действие после полуночи, и так как наш самолет должен был при­землиться в Лондоне после полуночи, нас все равно бы уже не впу­стили.

— Интересно,— заметил Саймон.— Словно в сказке про Золушку,— засмеялся он.

— Помолчи, пожалуйста,— остановила его Мэри.— Мне понятно, о чем он говорит, я тебе потом объясню, а сейчас, пожалуйста, помолчи...— Она повернулась к Кришне, который только что расправился с первым сэндвичем и смахивал крошки с шали.— И сколько же ты просидел в убор­ной?

— Довольно долго...— Он содрогнулся, вспомнив, как страшно ему было прятаться ночью в уборной в чужой стране. Потом выпрямился и продолжал свой рассказ:—Я, конечно, не боялся. Я просто не знал, что делать. Прошло немного времени, и я снова вышел в зал. Там было полно людей, все чего-то ждали, и я увидел того человека, который заговорил со мной в поезде. Он сидел на скамейке, и я подумал, что, может, он вовсе и не вор. Увидев меня, он улыбнулся, поэтому я подошел к нему и спросил, как попасть на самолет в Англию. Он ответил, что самолеты переполне­ны, но что, если у меня есть деньги, можно дать взятку. «У меня есть пятьдесят английских фунтов, которые мне дал отец для передачи дяде»,— объяснил я. Он сказал, что этого достаточно, и велел мне подождать, пока он пойдет и разузнает. Он посадил меня на свое место, и я заснул, а когда проснулся, пришел этот человек с еще одним индийцем и каким-то французом. У француза был вид простого крестьянина. Я начал вынимать деньги из кармана, но француз меня остановил. Тогда я решил, что он, наверное, служащий аэропорта и боится, что увидят, как он берет взят­ку, поэтому я вышел вместе с этими людьми на улицу. Мы сели в машину, я вынул деньги, француз взял их и засмеялся. Машина тронулась, и я, решив, что мы едем на другой аэродром, обрадовался и стал разглядывать город. По сравнению с Найроби Париж показался мне очень грязным. Я удивился, потому что считал Францию богатой страной. Мы ехали по каким-то бедным улицам, и я сказал: «Как же далеко до аэродрома!», на что мой индиец ответил, что мы не полетим в Англию, а поплывем. Я, ко­нечно, очень рассердился, но, когда сказал им об этом, они только посмеялись надо мной. Тогда я велел им остановиться и выпустить меня из ма­шины, но человек, который сидел вместе со мной на заднем сиденье, скрутил мне руки назад, да так, что чуть их не сломал. У меня до сих пор болит...

Он дотронулся до плеча, и на мгновение при воспоминании о прошлом по его лицу снова скользнуло выражение страха. Мэри, которая до сих пор исходила завистью от того, что ему посчастливилось принять участие в таком увлекательном приключении, тоже стало немного страшно.

— Вот тогда-то я и понял,— продолжал Кришна,— что это плохие лю­ди, преступники, и что, если я не замолчу, они могут натворить бог знает что, например перерезать мне горло и бросить истекающего кровью на дороге. Поэтому больше я не произнес ни слова и сидел неподвижно не­сколько часов. Я старался придумать, как бы перехитрить их, но их было трое против меня одного. И хотя оба индийца через некоторое время за­снули, француз то и дело поглядывал в зеркало и следил за мной.

— Они вовсе не были настоящими преступниками,— перебил его Сай­мон.— Ведь они в конце концов доставили тебя в Англию, а могли, забрав деньги, бросить во Франции.

— Они бы не решились на это! — гневно засверкал здоровым глазом Кришна.— Потому что боялись, что я пойду в полицию — и тогда их пой­мают. Они не успели бы и добраться до лодки.

— Успели бы, если бы сначала убили тебя! Мертвые молчат как ры­бы!— торжествовал Саймон.— Тебе это и в голову не приходило, а? Ты просто врешь сейчас?

— Да что ты к нему пристал? — вспыхнула Мэри. Она рассердилась на Саймона за то, что он перебивает Кришну и не дает ему дорассказать такую интересную историю.

Саймон порозовел, но упрямо стоял на своем:

— Не понимаю, для чего все преувеличивать. Назвать их преступни­ками!

У него был несчастный вид. Сначала Мэри разозлилась: упрямый, а сам обижается! Но уже через минуту ей стало его жаль. И кроме того, Саймон прав: те двое ни в коем случае не выглядели преступниками, на­оборот, они были жалкими и напуганными.

— По-моему, они не собирались убить его,— сказала она.— Просто, чтобы добраться до Англии, им нужны были его деньги. Но он-то, навер­ное, боялся, что его убьют. На его месте я бы тоже так думала.

— В лодке они меня жалели,— продолжал Кришна.— Я ни разу в жизни не был в море и не знал, как страшно, когда на многие мили во­круг холодная серая вода и огромные волны! Когда меня стало тошнить, француз дал мне отхлебнуть коньяку, а индийцы пообещали, что, как толь­ко мы сойдем на английский берег, они отвезут меня в Лондон, где я смогу разыскать дядю. Но стоило нам очутиться на берегу, как они убе­жали.

— Наверное, испугались,— заметила Мэри.

— Наверное,— кивнул Кришна.— Все получилось совсем не так, как я себе представлял. Я-то мечтал, что первым делом увижу высокие дома и солдат в красных мундирах и меховых шапках. Мой дядя прислал мне та­кую открытку.

— В такую форму одеты только солдаты, охраняющие Бэкингемский дворец в Лондоне,— объяснила Мэри,— где живет королева.

А что бы она думала увидеть в Африке, если бы ей суждено было там очутиться? Львов, наверное, жирафов, куда ни глянь, пустыню и голых негров, потрясающих копьями.

— Должно быть, и Африка выглядит совсем не такой, какой я ее себе представляю,— заметила она.

— У нас очень красиво,— сказал Кришна.— Особенно там, где я живу.

Он с печальной улыбкой посмотрел на Мэри, а потом перевел взгляд на Саймона, который сидел на краю кушетки, опустив глаза. «Обиделся,— подумала Мэри,— или просто не верит Кришне?» Она и сама не понимала, верить ему или нет,— слишком уж много приключений. Но Саймон-то... Сделал бы вид, что верит.

— И зачем только я уехал из дома? — дрожащим голосом сказал Кришна.— Зачем приехал сюда?

Саймон поднял глаза.

— Теперь уже поздно об этом жалеть! Приехал, и все. Нужно только придумать, что делать дальше.

— Можешь не думать!—Кришна спрыгнул с кушетки и гордо вы­прямился, хотя губы у него дрожали.— Мой дядя богатый. Он приедет за мной в «кадиллаке.» Можешь не помогать мне, если не хочешь!

Он топнул ногой, застонал и чуть не упал, но Саймон, вскочив, под­держал его и усадил обратно на кушетку.

— Нога болит...— всхлипнул Кришна, и, хотя в этом уж не приходи­лось сомневаться, Мэри догадалась, что он пожаловался на боль, только чтобы скрыть обиду на Саймона.

К ее удивлению, Саймон тоже, по-видимому, понял это.

— Разумеется, я хочу помочь тебе! Поэтому я и думаю все время, как поступить. Чтобы не наделать глупостей, причинив тем самым неприятно­сти не только тебе, что самое важное, но и самим себе. Если тебя задержат как нелегального иммигранта, тогда нам попадет за то, что мы тебя укры­вали, а мне особенно достанется, потому что, во-первых, эта лавка при­надлежит дяде Хорейсу, который приходится моему отцу родным братом, а во-вторых, мой отец служит в полиции. Ему тоже несдобровать. Кто по­верит, что он ни о чем не знал?

И правда, подумала Мэри, Саймону приходится беспокоиться куда больше, чем ей. Этим и объясняется его подавленное настроение и раздра­жительность.

Но сейчас он как будто немного оживился. Может, то, что он сидел и думал, пошло ему на пользу, потому что голос его теперь звучал уверенно и бодро:

— Ты не сумеешь добраться до Лондона самостоятельно, полиция бы­стро тебя поймает. Но мы можем позвонить твоему дяде и сказать ему, что ты здесь. Пусть он решает, что делать.

Он сказал это так, будто сам придумал. Словно Мэри с самого начала не подала ему эту мысль! Она хотела было рассердиться, но потом решила быть великодушной и лишь улыбнулась про себя.

Кришна тоже улыбнулся.

— У меня нет номера его телефона, но я помню его адрес. Он живет недалеко от Бэкингемского дворца. Улица называется Бэкингем-пэлес-террас, а дом номер четыре.

«У Саймона какой-то странный взгляд»,— подумала Мэри.

— Ты не ошибаешься?

— Вроде нет,— запнулся Кришна.— Его адрес был у меня в запис­ной книжке. Но она вместе с чемоданом осталась во Франции.

— А! — протянул Саймон.

— Мы можем написать ему письмо,— предложила Мэри.

— Писать письмо опасно,— покачал головой Саймон.— Оно может по­пасть в чужие руки. Особенно если...— Он замолчал и покраснел.

— Если у нас есть имя или адрес, мы можем найти номер его телефона в телефонном справочнике,— подсказала Мэри.

— Пожалуй,— согласился Саймон. Он выглядел озабоченным и, вздохнув, добавил:—В лавке должны быть телефонные справочники. Поднимись туда и найди тот, который нам нужен, а я пока займусь его ногой. Я принес из дома эластичный бинт. Если крепко забин­товать щиколотку, то нога будет меньше болеть и он сможет на ней стоять.

— Я бы просил тебя не говорить обо мне так, будто меня здесь нет,—рассердился Кришна. Он лег на кушетку и вытянул ногу.— Можешь за­бинтовать, если хочешь,— добавил он таким снисходительным и любезным тоном, будто он король, а Саймон — один из его придворных.

«Жаль, что он не король,— подумала Мэри,— потому что, будь он ко­ролем, вся эта история стала бы совсем сказочной! Нет, он больше похож на единственного в семье, а потому избалованного ребенка».

— У тебя есть братья или сестры? — спросила она, и мальчики с таким удивлением взглянули на нее, что она не могла не усмехнуться в глубине души.

— Братьев у меня нет. А сестер пять, и мой отец очень опечален тем, что у него только один сын,— ответил Кришна. — А почему ты спро­сила?

— Просто так,— ответила Мэри.

«Пять сестер! — думала она, поднимаясь по лестнице.— Вот почему он так важничает. В Индии женщины прислуживают мужчинам. Сестры Кришны, наверное, крутились вокруг него день и ночь!»

— Письменный стол в углу у окна,— крикнул ей вслед Саймон.

Письменный стол она увидела сразу. В лавке было темно и пыльно — пыль не только лежала на мебели, но и клубилась в лучах света, еле про­никавших сквозь грязное окно. И кроме того, в помещении было еще много такого, что стоило посмотреть в первую очередь. За всю ее жизнь, решила Мэри, ей ни разу не довелось видеть столько собранных вместе интерес­ных вещей. Старая музыкальная шкатулка с крошечными барабанами внутри, которые застучали, как только она подняла крышку; часы, встав­ленные в фасад необыкновенной росписи фарфорового замка с башнями и бойницами; миниатюрная лошадь-качалка с крошечным алым седлом и с кудрявой гривой, сделанной, по-видимому, из настоящих волос; боль­шая старая арфа, которая, когда она провела пальцами по ее струнам, из­дала какие-то пузырчатые звуки, словно на ней играли под водой.

Письменный стол спрятался позади арфы. Это был обычный письмен­ный стол, заваленный бумагами, поверх них лежал стеклянный куб, в се­редине которого плавал странный лиловый цветок. Она подняла куб, он показался ей тяжелым и прохладным. Она посмотрела в него, потом пе­ревернула, и лиловый цветок сначала растекся, а потом снова уменьшил­ся. Она подняла куб к свету и принялась разглядывать через него свою руку: рука казалась огромной, стали отчетливо видны все линии на паль­цах.

Она совсем забыла, что ее могут увидеть с улицы, и, когда в окно посту­чали, с испугу чуть не уронила куб. На секунду она забыла обо всем: чуть не разбила такую прекрасную вещь, которую никто ни за что не сумел бы починить! Но как только она поставила куб на место, ей стало страшно со­всем по другой причине.

На улице возле лавки стоял кто-то и смотрел на нее. По какому пра­ву она проникла сюда...