– Да. Я знаю его голос.


Честно говоря, до большей части ее рассказа я додумался самостоятельно, но не находил в нем никакой логики. Для чего она понадобилась там Талю? Мне просто необходимо было выспаться. Я встал, прихватил узо и помог ей подняться. Ее ладонь была теплой, сухой и мягкой.


Когда мы тронулись в путь, от тени стен старого города отделился «Фиат» и двинулся за нами следом. Обнаружить нас они могли одним-единственным способом. Я остановил машину и начал искать. Рядом с выхлопной трубой магнитом была прикреплена маленькая черная коробочка более новой и миниатюрной модели, чем известные мне. Проехав еще немного, я тормознул на узкой улочке, вышел и встал, прислонившись к забору, увитому пышным вьющимся растением. Через несколько минут на дороге показался армейский джип с двумя небритыми резервистами. Я поднял руку, и они остановились. Я спросил, как проехать к Тель-Авиву. Несмотря на явную усталость, они любезно объяснили, что едут домой, в Тверию. Я прикрепил жучок к их ящику с инструментами и с улыбкой с ними простился.


К сестре мы вернулись в половине седьмого утра. В небе занимался лиловый рассвет. Я чувствовал в основании позвоночника какой-то холодок. Рели спала. Я осторожно разбудил ее, и мы вошли в подъезд. Она тут же уснула на диване в гостиной. Кравиц был уже на ногах и пил на кухне кофе.


– Даже подруг собственной сестры не можешь оставить в покое?


– Ты что, мозги отоспал, идиот?


Ему понадобилась ровно одна секунда:


– Это молодая Штампфер?


– Да.


– С чего это ты решил себя выдать?


– А какая мне разница? Через час ты будешь на работе. Ее описание будет лежать у тебя на столе, и ты все поймешь. А так я сам тебе сказал и заработал себе бесплатное очко.


Оставалось еще одно место, куда мне надо было заскочить перед сном. Я подъехал к дому Таля и нажал на кнопку домофона. Таль ответил. Когда он понял, кто говорит, в его голосе послышалось удивление, но не агрессия. Дверь открылась. Я поднялся наверх. Он стоял на пороге в майке и джинсах. И я снова подивился его стати.


– Кажется, я тебе уже говорил, чтобы ты от меня отвалил.


– Я помню. Именно поэтому и приехал.


Он задумчиво посмотрел на меня, потом распахнул дверь и сказал:


– Проходи. Я варю кофе. Будешь?


Пока варился кофе, мы болтали о том о сем. Он вспомнил, что я преподавал крав-мага[8] в его батальоне, и спросил, продолжаю ли я им заниматься. Я признался, что с тех пор набрал семь-восемь кило, и мы оба вздохнули. Когда он поставил чашки на стол, атмосфера между нами была почти дружеской.


– Ладно. О чем ты хотел поговорить?


– Тебе уже известно, что я частный детектив и что я за тобой следил.


– Да.


– В ту ночь, когда была ограблена твоя мастерская, я сидел у тебя на хвосте. И видел, что ты ограбил сам себя.


Он не набросился на меня. Даже не наорал. Он просто сидел и молчал. Это была не та реакция, которой я ожидал. Но все же я продолжил:


– Я понятия не имел о том, что увижу. Но накануне ограбления ты слишком часто отсутствовал по ночам. Твоя жена заподозрила, что ты ей изменяешь, и наняла меня. Я проследил за тобой до мастерской и видел, как ты туда заходишь. Потом я оттуда свалил. Я обязан соблюдать конфиденциальность по отношению к своим клиентам, поэтому без позволения твоей жены я не мог написать заявление в полицию. Но теперь я вынужден это сделать, потому что они подозревают в ограблении меня. Я только хотел поставить тебя об этом в известность.


Я не совсем понимал, чего хотел добиться этой исповедью. Но, так или иначе, не добился я ничего. Он улыбнулся и откинулся назад:


– Делай, что должен. Я был здесь. С женой. Мы смотрели кино.


– Не будь дураком. Нет ничего проще, чем доказать, что я говорю правду. Кто-то наверняка видел твою жену, когда она приходила ко мне. Всегда найдется какой-нибудь сосед, которому как раз приспичило выглянуть в окно.


Он обратился куда-то поверх моей головы:


– Дорогая, что мы смотрели в тот день, когда ограбили мою мастерскую?


Она появилась в дверях спальни в пушистом махровом халате:


– Мы смотрели «Гильду» с Ритой Хейворт.


– Это та, с длинными ногами?


– Она самая.


Пять минут спустя я уже был на улице. Стоял на тротуаре и смотрел в небо. Вдалеке взвыл автомобильный двигатель. Я опустил голову и увидел мчащийся прямо на меня «Фиат». Я попятился. «Фиат» выехал на тротуар. В последнюю секунду я ухитрился запрыгнуть во дворик у себя за спиной, перемахнув через живую изгородь.


Сперва кусты оцарапали мне руки, а потом я почувствовал удар. Боль от ступней поднялась к позвоночнику и достигла зубов. «Фиат» промчался дальше по улице и скрылся. Ко мне подбежал молоденький солдат, стоявший на автобусной остановке, и помог встать, повторяя без умолку: «Идиоты. Просто идиоты!» Я поблагодарил его и вернулся к своей машине. Я даже не потрудился проверить, установили они мне новый жучок или нет. Просто сидел в машине и пытался осмыслить увиденное несколько минут назад. Тот факт, что меня пытались сбить, меня не особенно смущал. Такое со мной уже случалось, и не раз. Беспокоило меня совсем другое: женой Шая Таля оказалась совсем не та женщина, которая посетила меня пару дней назад и представилась Риной Таль.

6


Домой я вернулся в половине десятого утра. Совершенно измотанный. Пожилые соседи, как всегда, копались в садике. Их потрясенные лица лучше всяких слов сказали, что видок у меня тот еще. Я улыбнулся им. Но, судя по всему, моя расцарапанная физиономия, сильно пострадавшая в акробатическом прыжке, спасшем меня от «Фиата», спокойствия не внушала. Я отказался от попытки произвести приятное впечатление и попрощался. На то, чтобы расстелить постель, у меня ушло целых пятнадцать минут. Наконец я лег прямо в одежде, прихватив с собой сдобную булочку, которую купил по дороге, и банку сметаны. Я макал булочку в сметану и ощущал, как калории движутся от горла к желудку. Последней моей мыслью, перед тем как провалиться в сон, было: наконец-то у меня появилась ниточка, за которую можно потянуть, чтобы размотать весь клубок. Мне нужно найти женщину, которая выдавала себя за Рину Таль, и выяснить, кто ее послал.


Когда я проснулся, вокруг стояла непроглядная темень. Я набрал на телефоне «15», и металлический женский голос сообщил, что сейчас двадцать один час сорок пять минут. Я охнул и скатился с кровати. Мне дали четыре дня на спасение от наркомана, которого я однажды арестовал и который зарежет меня в тюрьме, а я трачу двенадцать часов на сон. Я позвонил сестре, чтобы узнать, как дела у Рели. Рони ответила мне потоком отборной брани, и у меня сложилось ощущение, что я недостаточно занимался ее воспитанием.


– Сукин сын, я пытаюсь целый день с тобой связаться. Кравиц говорит, что ты в беде, я была уверена, что с тобой что-то случилось.


– Кравиц слишком много болтает.


– А ты слишком мало! Вечно ты лезешь на рожон. Если ты в беде, позволь ему помочь тебе. Он твой друг, и он классный полицейский. Или ты хочешь очутиться в тюрьме?


– Ошибочка. Кравиц не просто слишком много болтает, у него словесный понос. Он придет к тебе сегодня?


– Да. После двенадцати.


– Скажи ему, пусть постарается не уснуть. Я заскочу. Где Рели?


– Здесь. Кушает. Я достала ей кошерной еды из одного ресторана.


Черт возьми. Рели провела у меня два дня, и за все это время у нее маковой росинки во рту не было. Я как-то не подумал о том, что она не может есть еду из моего холодильника, в котором, кроме бекона, ничего не было.


– Дай мне поговорить с ней, – попросил я сестру.


Минуту спустя Рели взяла трубку. В телефоне ее голос звучал ниже и впервые был не таким напряженным.


– Шалом, Джош.


– Как твои дела?


– Хорошо. У тебя такая милая сестра. Жаль, что она все время ругается. Совсем как ты.


– Да.


– Когда мне можно вернуться домой?


– Я не знаю. Завтра я съезжу к твоему папе, поговорю с ним, и тогда посмотрим.


– Ты приедешь к нам сегодня?


– Может быть, позже, ночью.


– Разбуди меня, если я буду спать.


– Договорились.


Перед тем как выйти из дому, я побрился, осторожно обходя порезы. Брызгая на себя одеколоном, я чуть не заорал от боли, но, садясь в машину, почувствовал себя значительно бодрее. Я исходил из того, что фальшивая Рина Таль – или проститутка, или начинающая актриса, уверенная, что участвует в каком-то розыгрыше. Я поставил на первый вариант. Актриса – это было бы слишком просто. Серый костюм, американский акцент. Слегка пошерстив актерские агентства в городе, я бы ее нашел, но тому, кто пытался меня подставить, явно не хотелось, чтобы в одном из агентств его вспомнили.


Я поехал в направлении пляжа Тель-Барух, где обычно собираются шлюхи. В одиннадцать вечера там царило оживление. Длиннющая цепочка легковых машин в образцовом порядке двигалась по изгибам грунтовой дороги, ведущей к морю. По обочинам стояли замерзшие проститутки в плотных плащах и шортиках. Время от времени рядом тормозила машина, и водитель открывал окно. После непродолжительных переговоров женщина садилась внутрь, и машина удалялась в один из темных тупиков у дороги. Под единственным на всю округу фонарем стоял маленький передвижной буфет, принадлежащий бывшей шлюхе. Я знал ее. Женщина в возрасте, крутого нрава, одна из немногих, кто смог хоть что-то накопить с этого горького заработка. Изредка она еще принимала старых клиентов на заднем сиденье минивэна, скорее из ностальгии, чем ради денег. Я ее пару раз задерживал, когда мы оба были моложе и, как это иногда случается, испытывали взаимную симпатию.


– Привет, Джош.


– Здравствуй, Мишель.


– Я думала, ты больше не работаешь в полиции.


– Не работаю.


– Тогда что ты здесь делаешь?


– Ищу одну даму.


Она усмехнулась:


– Здесь их все ищут.


– Я в курсе. Но мне нужна одна, конкретная. Она мне кое-что задолжала.


– Ты ее не посадишь?


– Я не собираюсь никого сажать. Мне просто надо задать ей пару вопросов.


– Рассказывай.


Я коротко описал рыжую, которая представилась Риной Таль. Она на минуту задумалась:


– Ты уверен, что ничего ей не сделаешь?


– Уверен.


– Ладно, Джош. Но я тебе ничего не говорила.


– А ты, вообще, кто?


Она ухмыльнулась:


– Я сама себя часто об этом спрашиваю. Ее зовут Мири, но она называет себя Патрисия, и все ее знают под этим именем. В городе появилась года два назад. До этого работала в Хайфском порту. Она еще бывает там наездами, когда на рейд становятся суда Шестого флота. Девушка неглупая, но все деньги тратит на порошок. Знаешь, как это бывает? Идут на панель, чтобы заработать денег, а потом все деньги тратят на героин, чтобы забыть, что они шлюхи. Она работает в районе улицы Ха-Яркон, в пляжных отелях. Сюда приходит, только если там ловить совсем нечего.


– У нее есть сутенер?


– С ума сошел? Сейчас почти все девочки работают без сутенеров. Разве что арабки. Поищи лучше ее дилера. Мне кажется, он живет в Яффе.


– Сегодня она была здесь?


– По-моему, я ее видела, но она наверняка уже ушла.


– Я перед тобой в долгу, Мишель.


– Знаю. Когда-нибудь потребую долг назад.


– Догадываюсь.


На всякий случай я решил сделать кружок и поискать Патрисию. Я оставил машину у киоска Мишель, попросив ее за ней приглядеть. Я шагал вдоль дороги, глубоко вдыхая морской воздух, насыщенный солью и витавшими в нем смутными запахами разврата. Некоторые девушки улыбались мне, а те, что узнавали, – пугались. Поплотнее запахнув кожаную куртку, я обошел темные закоулки, выглядывая, не мелькнет ли в одной из мерно покачивающихся машин копна медовых волос. Полчаса спустя я уже точно знал, что ее там нет. Я спустился к морю и зашел в «Местечко на пляже», маленький рыбацкий ресторанчик с уютным баром и стульями, поставленными у самой воды. Заказал рюмку греческого узо, сжевал под нее целую миску черных маслин и двинулся на выход. Снаружи меня поджидали трое ребят. Один из них, выше меня на голову, поигрывал выкидным ножом.


– Красивый ножик.


– Закрой пасть, козлина. Нам не нравится, когда кто-то подглядывает и крутится у наших девочек между ног.


– Я не подглядываю. Просто ищу кое-кого.


– Дома у себя искать будешь. Знаешь, что я сделаю? Морду тебе немного распишу, чтобы не обознаться, если еще раз сюда заявишься.


Он оглянулся на двух других дегенератов в поисках одобрения. Они поощрительно улыбались. Нож свистнул в воздухе близко, слишком близко к моему лицу. Вдруг мне все это надоело. Слишком многие в последние дни меня били, унижали, запугивали и даже пытались задавить. Я сунул руку за пазуху и вытащил пистолет. Я использую бельгийский девятимиллиметровый FN 14 – это улучшенная версия табельного полицейского оружия предыдущего поколения. Большинство «частников» предпочитают чешский «Хеклер-Кох» двойного действия калибра 0,45, удивительно послушный и с предохранителями по обе стороны рукоятки, что делает его особенно безопасным. Я опробовал его несколько раз, и он мне даже понравился, но, наверное, я немного старомоден и не люблю крупных калибров. Крупный калибр хорош, когда у тебя нет времени целиться, но иногда требуется просто обездвижить человека на время, а не сделать так, чтобы он остался недвижим навсегда. Кроме того, у FN есть важное преимущество. Если ты достаешь его зимней дождливой ночью при слабом освещении, нет пистолета, который бы выглядел столь же грозно. Трое сутенеров отпрянули. Я протянул свободную руку ладонью вверх, и самый маленький из них, не пикнув, вложил в нее выкидной нож. Я притянул урода к себе и сунул ему ствол прямо в ноздрю. Мне хотелось сказать ему что-нибудь особенно ласковое, чтобы душа ушла в пятки, но я лишь устало вздохнул и отпустил его со словами: «Вали отсюда, придурок». Постоял там еще пару минут, глядя, как они улепетывают, и вернулся к машине.


– С каких это пор ты стал хвататься за пушку, Джош? – окликнула меня Мишель.


Я даже не поинтересовался, откуда она узнала о произошедшем на пляже. Слухи по Тель-Баруху разлетаются быстро. Вместо ответа пожал плечами и поехал на улицу Ха-Яркон. Я принялся одну за другой обследовать гостиницы. «Шератон», «Рамада», «Хилтон»… Нашел я ее в «Плазе». Толкнул вращающуюся дверь и как раз успел увидеть, как она шествует к лифту под ручку с пожилым иностранцем. Я рванул через вестибюль под удивленными взглядами группы изысканно одетых женщин, собравшихся на показ модных шуб. Одна из манекенщиц одарила меня улыбкой, явно наслаждаясь суматохой. Я опоздал всего на секунду. Патрисия – мне все еще стоило труда называть ее этим именем – подмигнула мне, и дверь лифта закрылась. Оставаться там не имело смысла. В «Плазе» слишком много входов и выходов, и наверняка ей они известны лучше, чем мне.


Я вернулся к машине. Сел за руль и задумался, кто поможет мне ее разыскать. Кое-какие идеи у меня были. В конце концов, весь криминальный мир Тель-Авива сосредоточен в двух-трех районах города. Я отправился в путь. В зеркале заднего вида появился коричневый «Шевроле», который я, кажется, видел на Тель-Барухе. Я свернул направо, на улицу Ха-Ярден, он – за мной. После нескольких петель и поворотов стало ясно, что у меня появился новый преследователь. Этот был еще более неуклюжим, чем предыдущие. Я прибавил газу. Пересек улицу Бен-Йехуда, проскочил по встречке за кинотеатр «Муграби», развернулся, встал, перегородив дорогу, и вышел из машины. Он на слишком большой скорости, едва вписался в поворот и только чудом сумел затормозить на расстоянии в несколько сантиметров от дверцы моей машины. Подойдя к водительскому окну, я тщетно пытался за тонированным стеклом рассмотреть, кто сидит внутри. И в конце концов, окинув печальным взглядом свои перчатки, заехал в стекло кулаком. Дернул за кнопку блокировки замка, рванул дверь на себя и вытащил водителя наружу. Пожилая пара, вышедшая из дома напротив, в панике развернулась и скрылась в подъезде. Я уложил водителя на капот. Не могу сказать, что я сильно удивился, узнав жениха Рели. Он боролся за возможность дышать и хрипел:


– Отпусти! Отпусти!


– Ты повторяешь это при каждой нашей встрече.


Я отпустил его.


– Где Рели?


В его голосе слышалась неуместная требовательность.


– Тебе какое дело?


– Мне есть дело. Она моя невеста. Мы должны пожениться.


– Я думал, у вас женитьба – это про «плодитесь и размножайтесь», а не про любовь.


– Где она?


– Я уже сказал. Это не твое дело. Если я еще раз замечу тебя у себя на хвосте, я сделаю из твоих яиц болтунью.


Угроза немного рассмешила меня самого, и, чтобы он этого не заметил, я влез в его машину, припарковал ее на обочине и выпустил воздух из всех четырех колес. Он принялся было скандалить, но вдруг умолк и только уставился на меня печальным взглядом. Уезжая, я видел, как он бежит за моей машиной, потом хватается за бок и садится на тротуар. Губы его шевелились, и мне казалось, что слова, которые он произносил, не прибавили бы ему уважения в глазах рабби.


Приехав в Яффу, я глянул на башенные часы на площади Полиции. Было уже за полночь. Я углубился в город и довольно долго блуждал по переулкам, пока не нашел одну из маленьких шашлычных. Заказал черный кофе и стал ждать. Ко мне за столик присел хозяин заведения – бывший уголовник, которого я в прошлом задерживал. Чтобы не схлопотать срок, он предпочел стать моим информатором и честно отработал три месяца, а потом попросил его отпустить, потому что собирался жениться. Я отпустил. Сейчас он не без опаски проговорил:


– Здравствуй, Джош.


– Здравствуй, Карандаш.


– Ты просто так заглянул или по работе?


– По работе.


Я объяснил, что мне от него надо. Он поставил передо мной несколько тарелок с салатами и исчез за задней дверью. Если салаты требовались для маскировки, то, надо признать, она удалась на славу. Я только допил свой кофе, как ко мне подсели двое молодых ребят в черных дождевиках. Мы вполголоса перебросились парой фраз, и они повели меня в другой ресторан, где к нам присоединился третий паренек, чуть постарше, и мы продолжили восхождение по запутанной яффской иерархии. По ресторанам, кафе, квартирам, стриптиз-барам и точкам, где торгуют наркотой. Через два часа я наконец-то добрался до цели: меня привели в дом Абу-Салима по прозвищу Судья. Этому арабу было под пятьдесят, и в Яффе он вознесся благодаря паре на удивление проворных кулаков и еще более проворным мозгам. По понятиям мира, в котором он обретался, он был человеком честным. Даже полиция считалась с его мнением. Когда он просил отпустить кого-то из-под ареста, к нему почти всегда прислушивались, потому что все знали, что дня через два-три полиция получит наводку и сможет арестовать кое-кого посерьезнее.


– Я слышал, у тебя проблемы, Джош?


– Так и есть.


– И тебе нужна помощь?


– Если ты знаешь, что у меня проблемы, значит, понимаешь, что да, нужна.


– Если я тебе помогу, что получу взамен?


– Ты же меня знаешь, Судья, за мной не пропадет. Не сейчас, так позже.


Он спросил, кого я ищу, и я описал ему Патрисию. Судья поиграл четками из резных белых бусин.


– Я подошлю к тебе человечка.


– Он должен хорошо ориентироваться в городе.


– Не волнуйся. Он с тобой свяжется. Ты его знаешь.


Я не задавал вопросов. Судью ни о чем не спрашивают. Захочет – сам расскажет, не захочет – нет. На обратном пути я проехал по пустынным улицам Яффы. Сколько раз я бывал тут по ночам! Патрульная машина тихо скользит по асфальту, синие огни проблескового маячка отражаются в витринах. Локоть в наглаженной форменной рубашке выставлен наружу, и три сержантские полоски белеют в темноте.


Я привык обращать внимание на вещи, незаметные обычным водителям. Вот полуоткрытая дверь со взломанным замком. Симметричные царапины на окне, над которым кто-то поработал алмазным стеклорезом. Обнявшаяся парочка, стоящая перед болезненно тощим подростком, обменивает пачку купюр на маленький пакетик с белым смертоносным порошком. На одно тоскливое мгновение мне снова захотелось стать молодым полицейским, притаившимся на темной лестничной площадке с наручниками в одной руке и тяжелым фонарем в другой. Я со злостью вдавил педаль газа. Машина в знак протеста аж подпрыгнула, но потом все-таки увезла меня оттуда.


Когда я вернулся в квартиру сестры, было уже начало четвертого утра. Никто не ложился, все ждали меня. Не успел я открыть дверь, как Рели бросилась ко мне и почти обняла. За секунду до того, как коснуться меня, она остановилась, сделала шаг назад и серьезно взглянула на меня.


– Я за тебя волновалась, – сказала она. – Видимо, зря.


– Бывает.


– У тебя лицо порезано.


– Знаю. Упал в куст с колючками.


Сестрица хихикнула и поцеловала меня. Кравиц, как человек более практичный, протянул мне банку пива. Я выпил ее в три огромных глотка. И только потом сел.


– Что теперь? – спросил Кравиц.


– Ждем звонка.


– От кого?


– Понятия не имею.


– Это как?


– Я был с визитом у Судьи.


– Судья потребует платы.


– У тебя есть идеи лучше?


Он умолк. Рели с моей сестрой варили на кухне кофе. Когда они вернулись, Рони подсела к Кравицу и тот по-хозяйски ее обнял. Я невозмутимо за этим наблюдал.


– Я ушел от жены.


– И что сказал на это наш дядя, заместитель генерального инспектора?


– Мне процитировать?


Желательно.


– Он сказал: «Слушай, Кравиц, я, конечно, ей дядя, но никогда не понимал, как ты можешь ее выносить. Я всегда считал тебя одним из лучших офицеров полиции и всегда поддерживал. В этом нет ничего личного». Мило, правда?


– Очень мило. И что ты ответил?


– Я спросил, почему он называет меня одним из лучших, хотя каждый знает, что я – самый лучший.


– Мой дорогой свежеиспеченный шурин, ты – идиот.


Он уютненько пристроился под мышкой у моей сестры и, счастливо осклабившись, ответил:


– Сам знаю.


Честно говоря, он совершал ошибку. Они с Рони были слишком похожи. Моя сестра не станет терпеть его выходки – она ему свои продемонстрирует. С другой стороны, это была их жизнь, а я и в своей-то не особенно преуспел, так что не мне было давать им советы.


– Я сегодня встретил твоего жениха, – обратился я к Рели.


– Правда? Где?


– Посреди улицы. Он пытался за мной следить. Утверждал, что должен тебя увидеть, что любит тебя и жить без тебя не может.


От удивления она широко раскрыла глаза:


– Он же видел меня всего один раз! Вернее, два. Ему дали посмотреть на меня в автобусе перед тем как свататься.


Зазвонил телефон. Я прыгнул к нему, сдернув со стола некстати прицепившуюся скатерть, а вместе с ней чашки и блюдца. Кравиц пропел: «Нервы, здесь сдали нервы» на мотив «О соле мио», но я его проигнорировал и снял трубку.


– Слушаю.


– Здравствуй, господин бывший полицейский. Слышал, я тебе понадобился.


– Кто это?


– Не узнаешь?


– Нет.


Марокканский акцент усилился:


– Это Жаки, господин полицейский. Ты что, не помнишь? Чокнутый Жаки.


Я расплылся в улыбке. Чокнутый Жаки был приблизительно одного роста с Кравицем, а выглядел, говорил и вел себя именно так, как, по мнению пожилых дам, должны выглядеть, говорить и вести себя ужасные преступники-марокканцы. Даже не видя его, я точно знал, что и сейчас, посреди зимы, его рубаха распахнута на груди, открывая взорам толстенную золотую цепь, а в уголке рта у него зажата сигарета «Мальборо». На заднем плане я слышал магнитофон, орущий песни на арабском. Однажды ночью я допрашивал его по поводу взлома на площади Государства; мы оба знали, что магазин взломал он и что я никогда не смогу это доказать. Поэтому мы просто сидели и болтали. Вообще-то он был толковым парнем и мог бы обзавестись собственной квартирой, женой и прочими атрибутами представителя среднего класса, но ему это было и даром не нужно. Он стал преступником главным образом потому, что считал, что так интереснее жить. Под утро я его отпустил, хотя мог бы помариновать в изоляторе недельку-другую, благо, закон это позволял. Когда я снял с него наручники, он улыбнулся и заявил, что отныне будет называть меня не иначе, как «господин полицейский». Потом мы с ним иногда сидели в Яффе, пили кофе, ели жареную рыбу. Он никогда не воровал в моем районе. С тех пор как я ушел из полиции, мы с ним больше не встречались.


– Как дела, Жаки?


– Шикарно, просто шикарно! У меня тут одна блондинка, которая до сих пор не знала, что бог одарил марокканцев всем, что забрал между ног у ашкенази. Но я слышал, что господину бывшему полицейскому, величайшему из великих, понадобился ничтожный Жаки. – В его голосе зазвучали деловитые нотки. – Я еще не нашел женщину, которую ты ищешь, но я знаю, кто ее дилер, и знаю, что она не получала дозу уже десять-пятнадцать часов. Думаю, в данный момент она переживает серьезный стресс. Так что тебе стоит поторопиться.


– Где ты?


Он продиктовал мне адрес. Я записал. Кравиц у меня за спиной сказал Рели:


– Ты понятия не имеешь, сколько времени мне понадобилось, чтобы обучить его грамоте. До сих пор, когда ему надо написать букву «гимель», он звонит мне и переспрашивает.


Я сложил записку и сунул себе во внутренний карман. Поймав взгляд Кравица, направленный на блокнот для заметок, я хмыкнул. Постепенно теряю профессионализм. Совсем забыл, что запись можно прочитать на следующей странице по следу, оставленному нажимом ручки. Я выдрал из блокнота несколько листков и порвал их в клочки.


– Недоверие, Джош. Нет ничего хуже недоверия.


Я был не в той ситуации, чтобы подыскивать остроумный ответ, и вместо этого серьезно сказал:


– Если со мной что-то случится, найди в Яффе Чокнутого Жаки. Но пока не увидишь мой труп, ничего не предпринимай, потому что это может быть ловушкой. На время, пока тебя здесь не будет, поставь у входа охранника и не забудь выдать ему оружие, потому что эти ребята по одному не ходят.


Женщины от моих слов оцепенели, а Кравиц, все еще улыбаясь, нехорошо прищурился:


– О’кей.


Рели догнала меня у лифта:


– Ты не должен делать все это ради меня.


– Ради тебя я не делаю и малой доли всего этого. Если бы дело было только в тебе, я бы просто вернул тебя в ешиву, к отцу, и забыл обо всем.


– Тогда что происходит?


– Оставайся здесь и носу из дома не показывай. Через день-два все устроится.


– Обещаешь?


– Нет.


Лифт приехал, и я, не прощаясь, шагнул в него. Мне показалось, что она пробормотала что-то вроде: «Будь осторожен», но я не уверен.


Жаки ждал меня возле своего дома. Он не слишком изменился за то время, что мы не виделись. Прибавились только аккуратные тонкие черные усики над верхней губой. Он курил самокрутку. Меня обдало тяжелым запахом гашиша.


– Не стоит, Жаки.


– Курить? Почему? Что ты мне сделаешь?


– Я? Да я не арестовывал людей из-за одного косяка, даже когда был полицейским. Но у меня на хвосте сидит половина полиции, и тем, кто находится рядом со мной, имеет смысл соблюдать осторожность.


– А что с Кравицем?


Эти два коротышки очень нравились друг другу.


– Он с нами. Но только он.


– Ладно, господин бывший полицейский. Поехали.


Следуя его указаниям, я пробирался переулками таких кварталов Яффы, куда полиция без крайней необходимости предпочитала не заглядывать. Наконец мы остановились у совершенно заброшенного на вид дома.


– Ты уверен, что это здесь?


– Не всякая вещь такова, какой кажется на первый взгляд.


– Да ты философ.


– Мамочка твоя философ.


– И она тоже.


– Кстати, как поживает твоя сестра?


Я промычал нечто неопределенное. Жаки явно нащупывал новую социальную границу между нами. Тот факт, что я на него не рассердился, его немного обескуражил, и, когда он снова заговорил, его тон сменился на гораздо более сдержанный.


– Ты плохо выглядишь.


– Я знаю.


– У тебя проблемы.


– Еще какие.


– О’кей. Мне жаль. Я не думал, что все так серьезно.


– Ладно.


– Снова друзья?


– Да.


– Тогда пойдем.


– Жаки.


– Что?


– Ты забыл про свой марокканский акцент.


Мы оба ухмыльнулись. Жаки постучал в дверь и отошел, уступая мне место. Спустя некоторое время изнутри спросили:


– Кто там?


– Я от Судьи. Нужна доза.


– Подожди здесь.


Загремели дверные цепочки. Дверь приоткрылась, и наружу просунулась голова парня. Я распахнул дверь и со всей силы шарахнул его плечом. Он вскрикнул, а я вошел в квартиру. Парень – на вид ему было лет двадцать шесть – двадцать семь – отлетел к противоположной стене. Он был одет в черное, на руках – по массивному серебряному браслету. Парень прижал пальцы к носу, и между ними засочилась кровь. Я остановился, но не для того, чтобы пожалеть его, а чтобы оттащить в соседнюю комнату. Там я двинул ему кулаком в живот, а потом добавил прямо в разбитый нос. Он взвыл. Мы с Жаки не проронили ни слова. Мы оба знали правила игры. Наше молчание действовало страшнее любых угроз. Я бил его, не задавая ни одного вопроса, и это лишало его остатков самообладания. Я дал ему сползти по стене и огляделся. Жаки был прав. Не каждая вещь такова, какой кажется снаружи. Внутри был небольшой Тадж-Махал. Новенькая аудиосистема, телевизор с плоским экраном, кожаные диваны, мраморный столик с несколькими пепельницами. Я готов был поклясться, что ни одна из этих вещей не куплена в магазине, но меня это мало интересовало. Через некоторое время он снова мог дышать.


– Чего вам надо?


Я засветил ему ногой в пах, а когда он согнулся, ударил локтем в голову. Он упал. Над виском у него алела ссадина.


– Не увлекайся, – тихонько прошептал Жаки.


Я поднял парня и большим пальцем надавил ему на глазное яблоко. Он снова закричал.


– Заткнись, – сказал я.


Он послушно умолк, почти счастливый, что я наконец-то открыл рот.


– Когда должна прийти Патрисия?


– Примерно через полчаса.


– Какой у нее пароль?


– Какой пароль?


Я переступил с ноги на ногу и саданул ему локтем в горло. Он посинел, снова рухнул на пол и стал кататься в бессильной попытке сделать вдох.


Я дал ему поваляться с минуту и снова поднял.


– Какой у нее пароль?


– Два стука с ее стороны, три с моей, и еще один с ее.


– Хороший мальчик.


Я отвел его в туалет и с помощью рукоятки FN отправил в глубокий сон, как минимум часа на два. Мы сели и стали ждать. Жаки нашел два стакана и сварил нам очень крепкий черный кофе. Я увидел на столе листок бумаги и нарисовал на нем девушку с огромными, почти во все лицо, глазами. Я рассмотрел рисунок. Он мне чем-то не понравился. Я пририсовал еще одну девушку, поменьше, но и у этой глаза норовили выскочить за пределы листа.


Два стука. Я подошел к двери и ответил тремя стуками. Она постучала еще раз, я немножко погремел дверной цепочкой, открыл дверь и затащил ее внутрь. Кажется, Жаки тихонько присвистнул, но я не уверен. Она выглядела гораздо хуже, чем при нашей первой встрече. Под глазами – черные круги, на подбородке – полоска слюны. Пустой взгляд. Похоже, она меня не узнала. Ломка делает с людьми странные штуки.


– Где Марк?


– Вышел.


– Что значит – вышел? Мы же договаривались.


Жаки вежливо кашлянул. Мы оба повернулись к нему. В руках он держал маленький пакетик. Бог знает, когда он успел его найти.


– Это то, что тебе нужно?


– Дай!


Жаки улыбнулся.


– Скажи ему! – обратилась она ко мне.


– Сама скажи.


– Что я ему скажу?


– Жаки, смой это в унитаз.


– Нет! – Она попыталась изобразить соблазнительную улыбку, больше напоминающую оскал. – Мы можем стать друзьями. Все втроем.


– Не можем. Кто тебя ко мне подослал?


– Один человек.


Жаки встал и направился к туалету.


– Подожди! – Она прерывисто дышала, не сводя неестественно широко распахнутых глаз с пакетика, который покачивался в руке Жаки. – Это был один мужчина. Религиозный.


– Как его звали?


– Я не помню. Нет, подожди. Шимон. Да, Шимон.


– Рыжий, худощавый, рост примерно метр семьдесят пять, редкая борода, карие глаза?


– Да. Вроде так.


– Откуда ты его знаешь?


Впервые в ней прорезалось что-то похожее на ту уверенность, которую излучала приходившая ко мне женщина.


– Да ладно тебе. Половина ешивы – мои клиенты. Ты же знаешь, как у них заведено. До свадьбы нельзя. Но Патрисия – блудница, с ней можно. Вот они и ходят. И хорошо платят.


– И что он сказал тебе делать?


– То, что я и сделала. Пойти к тебе. Представиться женой Таля и попросить, чтобы ты проследил за ним.


– Он объяснил тебе зачем?


– Он сказал, что скоро должен жениться на какой-то религиозной девушке и подозревает, что у нее роман с Талем. Объяснил, что если он сам пойдет к тебе, то в ешиве могут об этом узнать и рабби воспримет это как оскорбление.


– Почему ты не рассказала мне об этом, когда стало ясно, что произошло ограбление?


– Я не могла. В «Капульски» он сидел прямо за тобой. Кроме того, он обещал удвоить мне плату, если я ничего тебе не скажу.


Я тихо выругался. Мне и в голову не пришло, что кто-то мог подслушать нашу беседу в «Капульски». Она смотрела на меня взглядом, в котором смешались мольба и страх.


– Теперь я могу получить свою дозу?


– Да. Пойдем, Жаки.


Он бросил ей пакетик, попрощался: «Пока, милочка», но она уже вытаскивала из сумки шприц, жгут, ложку и свечу и не слышала ничего.


Когда мы вышли, Жаки спросил:


– Вроде все прошло хорошо?


В ответ я пробурчал нечто нечленораздельное. На мой взгляд, все прошло слишком хорошо. Я не верю в чудеса. Уже занималось утро. Жаки выглядел абсолютно бодрым.


– Судья говорил, что за помощь полагается плата, – сказал я.


– Всему свое время, господин бывший полицейский, всему свое время. Поехали, съедим что-нибудь.


Я включил радио. Там передавали ту же песню Отиса Реддинга, которую я слушал, когда нашел Рели. Может быть, в жизни все-таки есть место случайностям. У меня оставалось семьдесят два часа.

7


Яффа уже понемногу просыпалась, когда мы вернулись на площадь Полиции. Возле маленьких пекарен на перевернутых ящиках группками сидели арабские рабочие и пили свой утренний кофе. Некоторые шумно и с искренней сердечностью приветствовали Жаки. Мы зашли в маленький ресторанчик, один из тех, что теснятся друг к дружке вдоль всего спуска из Старого Города. Я попросил для аппетита рюмку узо. Жаки сказал что-то на арабском, и вместо узо мне принесли двойной эспрессо. Я проворчал: «Ты мне не мамочка», но спорить не стал. Два молодых официанта с покрасневшими глазами принялись расставлять на столе тарелки салатов. Я вдруг понял, насколько проголодался. Жаки к еде не притронулся. Он выкурил подряд пять сигарет, глядя, как я наворачиваю. К концу трапезы, когда я решил всерьез заняться пахлавой, он стукнул меня под столом ногой. Я поднял на него рассерженный взгляд, и он глазами показал мне, чтобы я повернулся.


На пороге стояли Марко А. и Марко Б. – два старшины-ветерана, которые начинали свою службу в Яффской полиции еще в те времена, когда полицейские-евреи были здесь редкостью. Несмотря на то, что в полиции они в силу возраста уже считались музейными экспонатами, оба предпочитали работать ногами, а не сидеть за конторкой. Я был одним из сотен новичков, которых они за многие годы обучили ремеслу. Они были хорошими полицейскими. Честными, крутого замеса, и, что самое важное, они умели думать головой, а не только ежеминутно сверяться с инструкциями. По правде говоря, Марко звали только одного из них, второго звали Яков, но, кроме его родной матери, об этом уже мало кто помнил. Они были неразлучны и, подобно женатым парам, прожившим вместе достаточно долго, с годами стали очень похожи. С одинаковыми черными усами, свисающими почти до подбородка, и такой прямой осанкой, словно спины у них были вытесаны из камня. Не многие решались отпускать шуточки на тему их сходства. В основном потому, что, если требовалось поработать кулаками, взаимопонимание между ними достигало пика. Все разговоры они вели в одной и той же манере: Марко А. говорил, а Марко Б. кивал.


Они не спеша направились к нам, держа руки на поясе и упираясь большими пальцами в пряжки ремней. Обычно мы поддерживали хорошие отношения, но сейчас их вид показался мне угрожающим. Удирать от них не имело смысла. Никто лучше их не знал прилегающие переулки, и, несмотря на то, что им уже перевалило за пятьдесят, бегали они по-прежнему очень быстро. Кроме того, на этой улице не было ни одного официанта, за которым не водилось бы какого-нибудь известного им грешка. Одно их слово, и в погоню за мной бросилась бы если не вся Яффа, то добрая ее половина. Поэтому я не двинулся с места.


– Здравствуй, Джош.


– Здравствуйте. Перекусить не хотите?


Они остались стоять.


– Ты знаешь, что есть приказ о твоем аресте?


– Нет.


– Говорят, ты ограбил алмазные мастерские. Мы не поверили. Но, когда увидели, с кем ты якшаешься, решили, что тебе все же стоит пройти с нами.


Жаки уже открыл было рот, собираясь протестовать, но я взглядом приказал ему молчать.


– Когда вышел приказ?


– Сегодня утром.


– И вы верите, что я мог это сделать?


Повисло долгое молчание. Очень долгое. Тишину неожиданно прервал Марко Б.:


– Нет.


Настала моя очередь помолчать. Я медленно отпил из чашки кофе. На мое счастье, они относились к Яффскому управлению и не подчинялись Красавчику. К тому же они не очень его любили. Впрочем, его никто не любил.


– Слушайте, вы же меня знаете с той поры, как я водителям штрафы выписывал. И вы знаете, что я никогда этого не сделал бы. Кто-то меня подставляет, а начальник управления Ха-Яркон принимает эти обвинения за чистую монету и радуется.


О наших с Красавчиком отношениях были осведомлены сотрудники всех районных управлений.


В моем голосе звучала мольба. Такие вещи, как стыд и попранное достоинство, перестали для меня существовать. У меня просто не было выбора.


– Мне нужно еще два дня, чтобы раскрыть это дело. Вы мне их дадите?


Марко А. беспокойно дернулся. Они переглянулись. Две пары черных глаз вели между собой безмолвную беседу, в которой я не участвовал. Когда она завершилась, Марко Б. кивнул, а Марко А. улыбнулся.


– Хорошо, Джош. Только не крутись в нашем районе, потому что, если мы снова тебя заметим, у нас не будет выхода. Ты понял?


– Понял.


– А он? – Идеально выбритый подбородок медленно повернулся в сторону Жаки. – Он как-то связан с этим делом?


– Он мне помогает.


– Тогда твои дела действительно плохи.


Тут Жаки не удержался.


– Не так плохи, как у тебя, фараон.


Марко Б. выбил из-под него стул и толкнул Жаки головой вперед прямо под дубинку Марко А., которая взлетела намного быстрее, чем я успел моргнуть, и въехала Жаки в ухо.


– Не выступай, малыш, – тепло посоветовал Марко А.


Они пошли к выходу. У самой двери Марко А. повернулся к нам:


– Кстати, около часа назад нашли одного дилера практически без носа и с ужасной головной болью. Ты случайно об этом не знаешь?


– Нет.


– Я так и думал.


Они ушли. Следом за ними быстренько собрались и мы с Жаки. Я подвез его до дома. Он вылез из машины и прислонился снаружи к одному из окон. Он все еще держался за ярко-пунцовое ухо.


– Спасибо за помощь.


– А как я мог помочь?


– Мог хотя бы попытаться.


– Не будь идиотом. Из тюрьмы я мало что смогу сделать.


Он беззлобно улыбнулся и пошел к лестнице. Но через два шага вернулся:


– Алмазные мастерские?


– Не пытайся быть слишком умным, Жаки.


– Слишком умным быть нельзя.


Я вздохнул:


– Я этого не делал. Меня хотят подставить, и, если не найду виновных, мне конец.


– Ты уже знаешь, кто это?


– Приблизительно.


– Из местных?


– Нет.


– С этого можно поднять бабки?


– Не думаю. Может быть. Жаки, иди домой.


Он улыбнулся:


– Я не ищу больших денег. Мне своих достаточно. Моя проблема в том, что мне нечем себя занять.


– Спасибо, но я справлюсь.


– Нет. Не справишься. Если выписан ордер на твой арест, тебе нужен кто-то, кто будет вместо тебя ходить и все улаживать.


– Это будешь не ты.


– Джош! – Он все еще улыбался. – У тебя нет других кандидатов.


Не дожидаясь ответа, он отлепил себя от машины и ушел в дом. Мы оба знали, что он прав. И оба знали, что я ему позвоню. Чего там еще говорить. Жаки предлагал мне дружбу. С тех пор как Патрисия явилась ко мне под именем Рины Таль, других аналогичных предложений мне не поступало. Из окна его квартиры на втором этаже на меня с любопытством смотрела светловолосая девушка, показавшаяся мне смутно знакомой. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить. Ее фотография красовалась на стеклянной двери клуба «Ноябрь» – из всей одежды на ней была только соломенная шляпка. Насколько я мог видеть снизу, на этот раз она даже соломенную шляпку не надела.


Я нашел телефон-автомат и позвонил в полицию. Кравица на месте не было. Я поехал к дому сестры, припарковался на параллельной улице и пару раз обошел вокруг дома. Убедился, что подъезд под наблюдением с двух точек: с лестничной клетки и от ворот, ведущих во двор. Я зашел с черного хода, из подвала вызвал лифт и поднялся на крышу.


Моя сестра живет на улице Университет, неподалеку от пересечения с улицей Эйнштейн. Я на секунду задержался наверху и, прислонившись к перилам, смотрел, как студенты длинным темным роем вливаются в университет через металлические ворота. Очень хотелось курить, но я решил, что это подождет. Посредине крыши имелся квадратный люк, спускавшийся до самого низа, – через него шли трубы водоснабжения, а по стенкам были прорезаны небольшие вентиляционные отверстия. Я ухватился за трубу, которая показалась мне наиболее прочной, и по ней спустился до окна сестрицыной ванной комнаты. Попытался проскользнуть в него бесшумно, но для подобной акробатики я слишком тяжел и потому плюхнулся в ванну, слегка оглушенный. В ванную влетела испуганная сестра, за ней – Кравиц с пистолетом в руке. Я поднял руки и сказал: «Сдаюсь». Кравиц ухмыльнулся, и я понял, что ему ничего не известно об ордере на мой арест.


Несколько минут спустя мы уже сидели на кухне. По пути на кухню, я заглянул в гостиную, где спасла Рели. Я не хотел ее будить, только минутку постоял над ней в раздумье. На кухне я обнаружил Кравица с сестрицей на полу. У меня сложилось впечатление, что мои проблемы их не особенно волнуют. С другой стороны, меня не особенно волновала их половая жизнь.


– Кравиц, ты готов на секундочку слезть с моей сестры?


– Нет.


– Почему?


– Я приставлен к ней для слежки, по прямому указанию начальника полиции округа.


Они оба засмеялись, и Кравиц соизволил перестать лапать мою сестру.


– Я знаю, Джош, что ты не понимаешь, чем мы занимаемся, но, когда ты немного подрастешь, я тебе объясню.


– Скажи, телефон на прослушке?


– Придут устанавливать через два часа.


– Прекрасно. Кто из страховой компании расследует ограбление мастерских?


Рони сзади обняла его за шею, и его голос прозвучал несколько придушенно:


– Дарноль. Яков Дарноль.


Я знал Дарноля. Он был старым следователем, ему оставалось совсем недолго до пенсии. Седые, зачесанные назад волосы. Манеру разговора он перенял из старых британских сериалов и всегда одевался чуть более нарядно, чем следует. Но самой яркой чертой Дарноля была его страсть к галстукам-бабочкам. Он их коллекционировал и каждый раз, когда благодарный клиент спрашивал, что ему хотелось бы получить в подарок, с очаровательной улыбкой отвечал: «Ну, разве что какой-нибудь симпатичный галстук?» Этой странной манией темы для шуток о нем и исчерпывались. Гением он не был, зато отличался поразительной цепкостью. Профессионал с огромным опытом работы, он наизусть знал все «штуки и трюки» и намертво впивался в объект расследования, пока тот не сдавался на его милость. Он был одним из самых высокооплачиваемых страховых следователей в стране и стоил своих денег. В последние годы он немного сдал, но все еще представлял собой силу, с которой нельзя было не считаться. Я пошел в спальню и набрал его номер.


– Здравствуйте, Дарноль.


– Здравствуйте.


– Вы меня узнали?


– Да.


– У нас есть общее дело.


– Чего вы хотите?


– Поговорить.


– Прошел слух, что, если вас сдать, можно сильно улучшить отношения с полицией.


– Да. Но тогда бриллиантов вам не видать.


– А от меня что вам нужно?


– Информация.


– Получить или поделиться?


– И то и другое.


– Где и когда?


– Вы помните, где мы встречались в последний раз?


– Да.


– На том же месте. Через час.


– Хорошо.


Я вернулся на кухню. Тем временем Кравиц и Рони немного угомонились. Они сидели, соприкасаясь головами, над двумя чашками кофе и о чем-то шептались. Мне начал немного надоедать этот подростковый фестиваль.


– Кравиц, ты готов уделить мне еще минуту своего драгоценного времени?


– Только если у меня нет выхода.


– Послушай, вышел приказ о моем аресте. Красавчик пообещал подождать с этим до воскресенья, но обманул. Я хочу, чтобы ты выяснил почему.


Он выпрямился и наконец-то посерьезнел:


– О’кей.


– И еще. Если этот жирдяй хочет меня арестовать, он наверняка слил в газеты информацию. Его придворный журналист – Кляйнер.


– Как всегда.


– Материал пришел к нему сегодня утром. Он наверняка захочет подождать до вечера, чтобы нарыть побольше деталей. Сможешь задержать его до воскресенья?


– Да.


– Как?


– Легко. У него дома всегда хранится немного травки. Я нагряну к нему без ордера и арестую его. На следующий день придет адвокат и вытащит его по причине незаконных действий полиции. А я от всей души перед ним извинюсь.


– Не нарвись там, задавака. Ты мне еще нужен.


– Я тебе всегда нужен.


Сестрица смотрела на него с немым обожанием, а он победно ей улыбался. «Они будут, – подумал я, – на диво невыносимой для окружающих парой».


Я залез в ванну и по водопроводным трубам снова взобрался на крышу, на этот раз ухитрившись обойтись без членовредительства. Минуту простоял, отдуваясь, как астматик после стометровки, а потом зашел в лифт. У подъезда подпирал стену полицейский с закрытыми глазами. Через пять минут я уже был очень далеко.


Несмотря на то что у него почти не было времени подготовиться к нашей встрече, Дарноль превзошел себя. Синяя тройка, итальянские туфли светлой кожи и в довершение всего галстук-бабочка цвета бордо в белый горошек. Он сидел с прямой как палка спиной на одном из пластиковых стульев, расставленных у пляжа на набережной. Я сел рядом. В течение нескольких минут мы смотрели, как ветер треплет черный флажок над будкой спасателя. Прямо под нами, на берегу, сидели два пацана в черных прорезиненных костюмах и натирали воском доски для серфинга.


– Прохладно, – вежливо заметил он.


Я вздохнул. Дарноль всегда начинал беседу с замечания о погоде, считая это признаком высокой культуры. После того как мы покончили с обязательной программой, он перешел к делу.


– Итак, мой молодой друг, насколько я помню, в последней беседе, которую мы вели с великодушной помощью телефонной компании, вы упомянули слово «информация».


– Что вы хотите знать?


– Откровенно говоря, мое любопытство пробудило отношение к вам полиции, достойное всяческого порицания.


– Вы имеете в виду, не я ли ограбил мастерские по огранке алмазов?


– Упаси Бог. Я бы не осмелился задать столь оскорбительный вопрос, входящий в прямое противоречие со всем, что я знаю и помню о вашей безупречной репутации.


Я начал от него уставать.


– Так чего же вы хотите, Дарноль?


Он достал из внутреннего кармана трубку, набил ее табаком «Капитан Блэк» и раскурил. Поскольку декорацией к этому служило море, ему удалось выглядеть менее нелепо, чем обычно.


– Если мне не изменяет память, на этой встрече настаивали вы.


– О’кей. Когда пострадавшим выплатят страховку?


– Мы через адвоката послали письмо, в котором извещаем, что выплаты будут осуществлены только по окончании предварительного полицейского расследования.


– Это законно?


– Более или менее.


– Что это значит?


Дарноль улыбнулся. Он явно получал удовольствие.


– В каждом страховом полисе на крупную сумму обязательно присутствует пункт, обязующий пострадавшего приложить к иску заключение полиции. Обычно имеется в виду стандартное заявление, каким сопровождается открытие уголовного дела. Ну, сами знаете: «Настоящим подтверждается, что мастерские были ограблены неустановленным лицом или группой лиц». В исключительных случаях мы опираемся на то, что предварительное расследование – понятие растяжимое, и задерживаем выплаты.


– Мило.


– Я тоже так думаю.


– Вам известно, что основным владельцем мастерских является Литская ешива?


– Конечно.


– А кто в ешиве руководит финансами?


Манеры английского лорда на мгновение исчезли. Дарноль откинулся назад.


– У рабби есть дочь, которая, по слухам, находится у вас. – Он запнулся, но, не дождавшись с моей стороны никакой реакции, продолжил: – У этой дочери, которую зовут Рахиль, есть, если не ошибаюсь, жених по имени Шимон. Донельзя неприятный тип, но крайне талантливый во всем, что касается денег. Рабби возглавляет объединение хасидов Литской общины, то есть он кто-то вроде генерального директора большого предприятия. Он получил назначение за границей, в Вене, где должен открыть центр по сбору пожертвований. По их понятиям, это серьезное понижение. Мы точно не знаем почему. По-видимому, какая-то внутренняя политика.


Я про себя удивился, что Рели ничего мне об этом не сказала.


– Рабби, который сменит его, – продолжил Дарноль, – должен в ближайшие дни прилететь сюда из-за границы вместе с адмором[9], который прибывает с визитом в Иерусалим. Вместе с новым рабби приедут его доверенные лица, которые, я полагаю, захотят взглянуть на бухгалтерские книги ешивы. Так что, если этот Шимон что-то наворотил, он должен все исправить в ближайшие дни.


– И еще один вопрос. Ездил ли кто-то из замешанных в этом деле в последние дни за границу?


Это был не совсем выстрел вслепую. В Израиле трудно сбыть краденое в таких объемах.


– Достопочтенная госпожа Таль, жена Шая Таля, потратила, согласно нашим источникам, несколько часов своей жизни на перелет по маршруту Тель-Авив – Париж, откуда, по данным наших французских коллег, первым же поездом отправилась в городок Шамони, известный чудесным видом на гору Монблан. Вам ведь доводилось там бывать?


Мне не доводилось.


– Может, она любительница горных лыж?


– По ночам?


Мы оба улыбнулись. Каждый следователь-новичок знает, что швейцарская граница в районе Монблана если и охраняется, то чисто символически. Каждый, кто хочет добраться до цюрихских или женевских банков и не получить соответствующей отметки в паспорте, направится именно туда. Нам был известен еще один факт: в Израиль деньги, по-видимому, пока не прибыли. Таможенная служба обычно проявляет большое любопытство к выезжающим за границу всего на сутки и тщательно проверяет их багаж. Логично было предположить, что бриллианты отбыли в Швейцарию вместе с госпожой Таль, где превратились в наличные и были положены на счет в одном из банков. В ближайшие дни они вернутся с курьером, который будет в полном неведении об их происхождении. Как бы там ни было, для Дарноля бриллианты утеряны навсегда. Почти наверняка они уже переправлены в Антверпен, где их заново огранили в одной из местных мастерских, которыми по большей части владеют ультраортодоксы. Ему оставалось искать деньги. Я вдруг вспомнил слова вечно ухмыляющегося меламеда[10] Злоркинда: «Следуй за деньгами».


– Ладно, Дарноль, больше у меня нет вопросов. Теперь ваша очередь.


– Как получилось, что ваши отпечатки пальцев обнаружены в обеих ограбленных мастерских?


– Не имею представления. Я никогда там не был. Кто-то пытается меня подставить.


– Этот кто-то сумел подбросить ваши отпечатки с удивительной быстротой.


– Мне тоже так кажется.


– Что вы делали вчера в ешиве?


– Я был там по личному делу.


– Какого рода?


– Сожалею, но этого я сказать не могу.


– А как вы узнали, что мастерскими владеют литские хасиды?


– И этого я сказать не могу.


– Ну конечно. Вы же с Талем вместе служили в армии, если не ошибаюсь.


– Да, но мы никогда не дружили. Мы с ним даже не приятели.


– Насколько я понимаю, вчера вы нанесли ему визит, чтобы выразить свою неприязнь.


Мне следовало догадаться, что Дарноль не оставит дом Таля без присмотра.


– Вы поняли не все. Я ходил к нему, чтобы предупредить, что собираюсь разрушить его алиби.


– Разрушили?


– Нет. Жена его прикрыла.


– Очень интересно.


Он не верил ни единому моему слову, но я уже начал к этому привыкать. Мы обменялись еще несколькими вежливыми замечаниями и расстались. Дарноль был разочарован. Он совершенно справедливо полагал, что получил меньше, чем дал. Я пообещал держать его в курсе событий.


Я вернулся к дому сестры и позвонил ей из телефона-автомата на углу. Трубку снял Кравиц. Мне показалось, что я услышал глуховатый щелчок.


– Пойди пройдись. Через два часа встретимся там, куда ты бегаешь по ночам, – басом произнес я и повесил трубку.


Спустя десять минут из дома вышла Рони с огромной коробкой в руках и забросила ее в машину. Я улыбнулся. Такие трюки в духе Голливуда характерны для мозгов Кравица. Полицейский во дворе заметался, не понимая, что ему делать, но в конце концов побежал к патрульной машине, завел двигатель и поехал за моей сестрой. Спустя несколько минут из дома вышел Кравиц и с демонстративным дружелюбием опустил руку на плечо второго полицейского. Даже не слыша, о чем они говорят, я мог догадаться, что он в деталях расписывает ему, как трахался сегодня ночью. Вдвоем они уселись в «Кортину» Кравица и укатили.


Рели не спала. Она сидела на ковре в гостиной и пыталась сообразить, как включают проигрыватель компакт-дисков. Когда я вошел, она взглянула на меня смущенно:


– Не работает.


Внезапно она показалась мне совсем маленькой. Двадцатилетняя девочка, за которой гонится весь мир, а она сидит на ковре и пытается включить слишком сложное для нее устройство. Я снял куртку, уселся рядом с ней и нажал нужные кнопки. Потом мягко загнал внутрь диск Билли Холидей.


– Ты понимаешь по-английски?


– Да.


Я выбрал Good Morning Heartache. Комната заполнилась звуками бархатного голоса с приятной хрипотцой. Я потушил свет, зажег сигарету и лег на спину, позволяя телу расслабиться. Ее пальцы, которыми она осторожно дотронулась до моего лица, были сухими и теплыми. Я не шевелился. Она гладила мои царапины, от глаз к подбородку, от подбородка к шее. Медленно, опершись на локоть, она легла рядом со мной, просунув вторую руку мне под затылок. С неожиданной силой пальцы вцепились мне в плечо. Не открывая глаз, я протянул руку и обнял ее. Мои губы приникли к ее шее, а потом опустились ниже. Я коснулся ее упругой груди под тонкой тканью футболки. Она на мгновение замерла, но почти сразу ее длинные ноги сплелись у меня за спиной. Я потушил сигарету и весь растворился в ней. В ее молодости. В ее робости. Я гнал от себя мысли о Шае Тале, ее первом мужчине, и ласкал нежную кожу под одеждой. Мы не торопясь раздевали друг друга. Время от времени она останавливалась, словно перед невидимым барьером, но потом преодолевала его, и мы двигались дальше. Когда мы избавились от одежды, я скользнул языком вниз по ее телу и нежно прикусил мякоть внутренней стороны бедра, осторожно пробуя на вкус кожу вокруг заветного черного треугольника. Ее дыхание сбилось, и она потянула меня к себе. Одной рукой она обняла меня за талию, а вторую опустила ниже, лаская меня. Я приподнялся на локтях и в темноте различил ее точеное белоснежное тело. Наконец почувствовав меня в себе, она издала первый глубокий стон.


Спустя час мы лежали на кровати моей сестры. Она зарылась головой мне в грудь.


– Не может быть, – сказала она.


– Чего не может быть?


– Чтобы такое чудо происходило от ситра ахра[11].


– От чего?


– От дурного начала.


– Оно происходит не оттуда.


– А откуда?


До встречи с Кравицем у меня оставалось четверть часа. Я осторожно отодвинулся и встал. В ее глазах вспыхнула обида:


– Ты уходишь?


– Да. Мне надо торопиться. Полиция вот-вот до меня доберется.


Я совсем забыл, что она проспала все последние события.


– Издан приказ о моем аресте. Полиция думает, что это я ограбил алмазные мастерские.


– Но ведь это неправда.


– Да. Но я должен это доказать.


– Я хочу быть с тобой.


Я нагнулся и поцеловал ее в обнаженное плечо.


– Прости, дорогая, но мне нужно идти.


Я осторожно вышел из дома. Все было спокойно. Я сел в машину, медленно доехал до светофора, а там газанул и проскочил на красный свет. Насколько я мог разглядеть в зеркало заднего вида, никто за мной не следил. Спустя несколько минут я уже был у себя. Кравиц приехал раньше меня и, слегка ошарашенный, бродил по квартире, пытаясь навести хоть какой-то порядок.


Когда я вошел, он резко обернулся и наставил на меня пистолет. Я закрыл дверь. Застекленная рамка со знаменитой фотографией Картье-Брессона – мужчина бежит через лужу над собственным отражением – с грохотом упала на пол и разбилась. Кравиц инстинктивно протянул руку поднять ее.


– Брось. Что слышно?


– Кляйнер задержан, его бумаги изъяты. Красавчик вместе с другими начальниками окружных управлений – на встрече с министром, значит, раньше шести-семи часов Кляйнера не выпустят. Следовательно, в пятничных газетах он ничего напечатать не успеет. Но насчет воскресного номера не уверен.


– Как он себя вел?


– Уши до сих пор болят.


– Ты выяснил, почему выписали ордер на мой арест?


– Да. Никто всерьез не купился на эту историю с отпечатками пальцев. Но вчера Гольдштейну и Чику поступил анонимный звонок. Звонивший посоветовал арестовать Реувена Нудкевича, хозяина одной из ограбленных мастерских. Они его допросили, и он согласился пойти на сделку со следствием и дать показания против соучастников. Чик говорит, что все это ему не понравилось и что он еще никогда не видел человека, который с такой радостью соглашался бы выступить в этой роли, но Гольдштейн был на седьмом небе от счастья, а поскольку следствием руководит он, Чик ничего не смог сделать.


– И какие он дал показания?


– Именно такие, как ты думаешь. Что ты спланировал ограбление и был главным исполнителем, а бриллианты сейчас у тебя. После этого Гольдштейн пошел к начальнику управления, и они решили, что нечего тебе гулять на воле, когда против тебя столько улик.


– Прелестно.


– Джош.


– Что?


– Почему они хотят подставить именно тебя?


– Ты помнишь, что ответил Эдмунд Хиллари в ответ на вопрос, почему он взобрался на Эверест?


– «Потому, что он есть».


– Именно.


Мы в спешке распрощались. Напоследок он сказал:


– Тебе надо отсюда убираться. Через час дом будет под плотным наблюдением.


Я быстренько собрал небольшую сумку – несколько свитеров, трусы, носки – и свалил оттуда. Я не совсем представлял себе, куда мне податься, и поехал на улицу Ха-Яркон. Оставил машину на стоянке и вошел в отель «Амбассадор», возле старого здания Оперы. В вестибюле мне с усталым дружелюбием улыбнулись несколько пожилых проституток. Я улыбнулся им в ответ. Если бы я этого не сделал, одна из них наверняка запомнила бы меня, а это мне было ни к чему. Я подошел к одной из них, самой молодой, и спросил на английском, найду ли ее здесь позже.


– Я всегда здесь, сладенький.


Я заплатил наличными за два дня вперед. Администратор с любопытством уставился на пачку купюр, исчезающую в моем кармане, и я одарил его самой зловещей своей улыбкой. Он молча протянул мне регистрационную книгу. Я вписал свое имя: «Уинстон Черчилль» – и стал подниматься по лестнице. Через один пролет до меня донесся его голос:


– Вы прекрасно потрудились, защищая Британию.


– Прошу прощения, – ответил я. – Я не говорю на иврите.


Комната была довольно замызганная, но простыни, по крайней мере, были чистыми, а замок не производил впечатления такого, взломать который можно секунд за двадцать. Я не стал распаковывать вещи, поставил сумку в шкаф, вышел на улицу, поймал такси и поехал в ешиву. Пользоваться своей машиной мне не хотелось, чтобы не привлекать внимания.


На этот раз попасть к рабби оказалось проще простого. Парень, подпиравший дверной проем, был из той четверки, что пыталась преградить мне путь в прошлый раз. Я буркнул в его сторону нечто неопределенно неодобрительное, и он предпочел прикипеть к своему месту и не задавать вопросов. Я поднялся наверх, из вежливости постучался и вошел. Рабби сидел перед огромной книгой и что-то объяснял на идиш трем парням, которые слушали его, благоговейно ловя каждое слово. Запахи Рели все еще были на мне и, казалось, ощущались даже сквозь куртку, и на миг я почувствовал себя очень виноватым. Рабби поднял голову, взглянул на меня, будто не узнавая, а потом кратко что-то произнес. Трое парней встали и вышли. Не дожидаясь приглашения, я сел. Рабби смотрел в окно. Я проследил за его взглядом. Снаружи начинали собираться вечерние облака. Серые бесформенные фигуры, закутанные в тяжелые плащи, медленно двигались, неся в руках пластиковые пакеты. Он повернулся ко мне. Кресло под ним слегка скрипнуло. В его глазах стояла глубокая печаль, и мое чувство вины усилилось.


– До меня доходят разные слухи о тебе, Егошуа.


– Хорошие, я надеюсь.


– Я бы так не сказал.


– Рабби, позвольте дать вам совет.


– Конечно.


Я в точности повторил фразу Жаки: «Не каждая вещь такова, какой кажется снаружи».


– Я знаю, Егошуа, знаю. С чем ты пришел?


– Ваша ешива владеет двумя мастерскими по огранке алмазов в Рамат-Гане?


Он отмахнулся:


– Я совершенно не разбираюсь в финансовых вопросах. Ими занимается Шимон.


– Значит, настало время разобраться. Ваш Шимон устроил всю эту историю с ограблением, чтобы получить деньги по страховому полису. Помогал ему тот самый парень, у которого был роман с Рели. Теперь они собираются свалить все на меня. Вы точно знаете, что я невиновен, потому что я нашел Рели как раз во время ограбления. Проблема в том, что я не могу это доказать, пока не расскажу, что ее изнасиловали. Понимаете?


Он встал:


– Ты не можешь так поступить.


Я его понимал, ведь она была его дочерью.


– Если вы не прикажете Шимону от меня отцепиться, у меня не будет другого выхода.


– Я своими руками отволоку его в полицию.


– На вашем месте я не стал бы этого делать.


– Почему?


– Потому что изнасилование и ограбление как-то связаны между собой. Я еще не знаю как. Но если Шимон окажется в руках полиции… – Я подумал о Кравице. Ему понадобилось бы минут пять, чтобы заставить Шимона собственноручно подписать признание в ограблении королевской казны в Лондоне. – Они арестуют всех, кто хоть как-то замешан в этом деле, – продолжил я, – и мы никогда не узнаем, кто изнасиловал Рели.


Он сдался:


– Ее зовут Рахиль.


– Как скажете.


Он помолчал минуту и, по-видимому, решил не развивать эту тему:


– Чем я могу помочь тебе, Егошуа?


– Займите Шимона.


Он не понял.


– Займите его каким-нибудь делом. Пусть подметает двор, штукатурит, дает уроки детям. Все что хотите. Главное, чтобы у него не оставалось ни минуты свободного времени.


– Для чего?


– Если он будет слишком загружен, его подельнику придется высунуться из норы, в которой он спрятался, и начать вместо него заниматься делами. Я хочу знать, кто он. Если он или они приедут сюда, чтобы поговорить с вами, задержите их и дайте мне знать. Я остановился в отеле «Амбассадор» в Тель-Авиве.


Мне показалось, что за дверью раздался какой-то шорох. Я подал знак рабби, чтобы он продолжал говорить, и он принялся удивительно талантливо жаловаться в пространство на мою алчность. Я подкрался к двери, резко ее распахнул, и жених упал внутрь. Я вдобавок пнул его пониже спины. Он растянулся на полу, а потом перевернулся, держась руками за лоб. Из обеих бровей сочилась кровь. Рабби удивленно на меня посмотрел.


– У нашего Шимона много плохих привычек, вам не кажется? – бросил я через плечо и вышел.


У меня было четкое ощущение, что в беседе с рабби я что-то упустил, но я никак не мог сообразить что. Таксист все еще дожидался меня на улице с включенным счетчиком. Я откинулся на мягкое сиденье и подумал, что все идет как всегда. Ты собираешь деталь к детали и пытаешься сложить пазл. Было только два отличия. Времени у меня было значительно меньше, чем обычно, и жертвой на этот раз был я сам. На въезде в Тель-Авив меня осенило. Рабби ничего не спросил у меня о парне, с которым у Рели был роман.

8


Я решил еще раз побеседовать с Шаем Талем. Из всех, кто был связан с этим делом, он казался самым слабым звеном. Прежде всего потому, что ему было что терять. Больше, чем остальным. Когда я вышел из такси возле «Амбассадора», в воздухе уже запахло вечером. Я зашел в номер, принял душ, вывел машину со стоянки и за пять минут до закрытия подъехал к мастерской. По узкой железной лестнице поднялся в большой цех, в котором за шлифовальными станками, вращавшимися с огромной скоростью и разбрызгивавшими вокруг себя каскады ярких искр, сидело несколько человек. Все вокруг покрывал толстый слой липкой несмываемой пыли. Работники в одинаковых серых робах и с респираторами на лицах выглядели немного угрожающе. Некоторые из них пытались переговариваться, если только можно назвать разговором крики, которыми они обменивались, с трудом перекрывая шум станков. Рядом со мной стоял рабочий и пил воду из металлического кулера. Он полоскал рот и сплевывал в большую мусорную корзину мутную, почти черную жидкость. Напившись, он утер губы рукавом и криво мне улыбнулся.


Я пересек производственный цех и зашел в маленький неуютный кабинет. Таль сидел в большом кресле, обитом искусственной кожей. Он бросил на меня удивленный взгляд, сказал в телефонную трубку: «Я тебе перезвоню» – и положил ее. Не дожидаясь приглашения, я сел и облокотился на уродливый коричневый стол.


– Чего тебе?


– Пять минут.


– У тебя их нет.


– Твоя жена часто бывает в Швейцарии?


Огромная рука перелетела через стол и схватила меня за грудки. Я не шелохнулся. Спустя минуту мне показалось, что хватка слегка ослабла.


– Если ты меня побьешь, что тебе это даст?


– Ты мне не нравишься, Ширман. Совсем не нравишься.


– Да и ты не пробуждаешь во мне отцовских чувств.


Меня снова удивила его улыбка, которая прорывалась в самые неожиданные моменты, освещая его угрюмое лицо.


– Говори.


Я набрал в грудь побольше воздуха:


– Когда ты собрался приобрести долю в мастерской, тебе сказали, что старшим партнером является Литская ешива. Думаю, ты обрадовался. Решил, что они не станут слишком уж мешаться у тебя под ногами. Но в последнее время все разладилось. Заказы не поступали, старые клиенты исчезали без всяких объяснений. Ты был в отчаянии. И тут к тебе пришел рыжий худой паренек с бородой и длинными пейсами и назвался представителем ешивы. Он сказал, что в ешиве недовольны тем, как ты управляешь мастерской. В конце долгой беседы он сделал тебе предложение, от которого ты не смог отказаться: ограбить мастерскую, продать бриллианты и получить деньги по страховому полису. Он обещал, что все связанное с куплей-продажей возьмет на себя, а твоя задача – организовать ограбление. Ты согласился. Даже сам предложил жену в качестве курьера. Только есть кое-что, о чем ты не знаешь, зато об этом знаю я: они намерены тебя кинуть.


Он отпрянул от меня. По его лицу я видел, что желание отправить меня отсюда пинком под зад борется в нем с любопытством. Все-таки мне удалось поколебать его уверенность. Моя история состояла из полудогадок, но я сумел изложить ее так, что она звучала логично. В итоге любопытство победило. Он не пошевелился, только промычал:


– Я понятия не имею, о чем ты говоришь.


– Правда? Они угодили в ловушку. Пока полиция не поймает того, кто признается в ограблении, они не получат от страховой ни гроша. Когда они это поняли, то попытались подставить меня и прокололись. Я не знаю, чьей была идея подбросить в мастерские мои отпечатки пальцев, но она оказалась крайне неудачной. Теперь полиции известно, что «работал» кто-то свой, и ты попадаешь под раздачу. Ты не учел, что слежка за тобой была согласована с полицией. Здесь не Америка. Это стандартные правила работы частного детектива.


Ради этой лжи я, собственно, и затеял весь разговор. Таль, конечно, мне не поверил, но я заронил в его душу сомнение. Он заерзал в кресле, а я продолжал давить, размышляя про себя, когда ему все это надоест.


– Они нашли простое решение. Отправили к тебе страхового следователя Якова Дарноля, чтобы он выслушал твою версию событий.


Это было еще одной относительно обоснованной догадкой. Дарноль никогда не прошел бы мимо такого свидетеля, как Таль.


– А теперь они начинают скидывать ему доказательства твоей лжи. Не забудь, твои друзья из ешивы всем запаслись. И записями телефонных разговоров, которые ты вел, не зная, что говоришь на пленку. И твоими отпечатками пальцев. И снимками твоей жены перед входом в швейцарский банк. И письменными показаниями скупщика, который приобрел у нее бриллианты.


– Откуда мне знать, что ты не врешь?


– Я здесь, не так ли? Не в тюрьме. А вот тебе скоро придется привыкать к пейзажу с решетками.


Тут его терпение лопнуло. Он резко встал и двинулся на меня. Но я опередил его и отскочил к двери.


– Только одного не понимаю, – сказал я. – Зачем тебе понадобилось вмешивать во все это Рели?


За это время он успел кое-как совладать с собой и вполне натурально удивился:


– Рели? Какую Рели?


К сестре я возвращался вполне довольный собой. Теперь мне оставалось только ждать, когда они сделают следующий ход. Ни машины сестры, ни «кортины» Кравица возле дома не было видно. Полицейские у подъезда тоже отсутствовали. Мне не понравилось, что наблюдение с дома сняли, но я полагался на Кравица, да и надоело мне, честно говоря, лазать по трубам. Когда я вошел, Рели испуганно дернулась и попыталась что-то спрятать. В два прыжка я оказался рядом с ней и заломил ей руку за спину. На пол с грохотом упал пистолет. Я его узнал. Это был «смит-вессон» 38-го калибра, большой и надежный, хоть и слегка устаревшей модели. В 1950-е такими пользовались нью-йоркские полицейские. Это было мое первое табельное оружие. Когда я купил FN, то «смит-вессон» отдал сестре.


– Зачем он тебе понадобился?


– Ты делаешь мне больно.


– Я еще даже не начал. Зачем тебе пистолет?


– Я его убью.


– Кого?


– Шимона.


– Зачем тебе его убивать?


– Это он, я уверена. Кравиц сказал, что все началось именно с ешивы.


– И что?


– А то, что он наверняка в этом замешан. Его вызвали из Америки, чтобы он помог с ограблением, а потом рассказали, что я опозорила его с Шаем Талем, и он решил мне отомстить. В ешиве есть много парней, которые были рады ему помочь. Они вечно на меня глазели.


Она вся дрожала. Но не в истерике, а в гневе. Меня же заинтересовало кое-что другое.


– С чего им вызывать его из Америки? Он же живет в Бней-Браке.


– Нет. Он родился здесь, но в последние годы жил в основном в Бруклине.


Я отпустил ее и сел в кресло. Почему рабби ничего мне об этом не сказал?


– Послушай. Если ты пойдешь туда и застрелишь его, мы никогда не найдем тех, кто действительно это сделал.


– Мне абсолютно все равно.


– Постарайся, чтобы тебе было не все равно. Если я их не найду, то ближайшие двадцать лет проведу в тюрьме.


– Я не хочу просто сидеть здесь и ждать. Я хочу пойти с тобой.


– Ты нужна мне здесь, у телефона.


Внезапно ее серые глаза блеснули.


– Тебе кто-то звонил, – вспомнила она. – Дарноль… Кажется, так.


– Дарноль.


Я чертыхнулся и подошел к телефону. Голос у страхового следователя звучал слегка напряженно.


– Джош, я признателен вам за то, что вы мне перезвонили.


– В чем дело?


– Похоже, в мои руки попала информация, которая может представлять для вас интерес.


– Где и когда?


– Через двадцать минут у здания мэрии.


– Буду там.


Я поцеловал Рели:


– Поклянись мне, что не высунешь отсюда носа, пока я не вернусь.


Она улыбнулась горькой улыбкой, которая так не шла к ее чистому нежному лицу.


– Чем поклясться? Именем Господа?


– Рели!


– Хорошо.


У меня не было времени разбираться, верю я ей или нет. Я вылетел из квартиры, прихватив с собой «смит-вессон», и остановился только для того, чтобы швырнуть его в мусорный бак. Было немножко жалко расставаться с верным товарищем, но я не хотел рисковать – вдруг она снова его найдет.


Через двадцать две минуты я подкатил к зданию мэрии. На улице уже совсем стемнело, и седую шевелюру поджидавшего меня возле перехода Дарноля освещали только огни проносившихся мимо автомобилей. Я снизил скорость и быстрым взглядом окинул улицу. Капельки воды из фонтана, которые разносил ветер, падали на лобовое стекло. Я остановился рядом с ним. Он был одет точно так же, как на нашей утренней встрече, только галстук сменил. На этот раз он нацепил черную бабочку в тоненькую серебряную полоску с изображениями Кролика Плейбоя.


– Добрый вечер, Джош.


– Да не особо и добрый.


– Мне жаль это слышать.


Он беспокойно переминался с ноги на ногу, глядя куда-то мне за спину. Внутренний голос прошептал мне, что пора отсюда убираться.


– В чем дело, Дарноль?


Он смотрел на меня с легкой грустью, но не более того.


– Мне очень жаль, Джош.


И тут они хлынули со всех сторон. Я насчитал шесть патрульных машин, перекрывших все возможные пути отхода. Две подъехали со стороны бульвара Бен-Гуриона, две вынырнули из-за угла улицы Ибн-Габироль, еще одна скрывалась за микроавтобусом «фольксваген», припаркованным на стоянке мэрии, а последняя выехала со стоянки торгового центра «Ган-ха-Ир». Из каждой машины выскочили по два полицейских и направили на меня пистолеты. По-видимому, кто-то распустил обо мне совсем некрасивые слухи.


Я врубил заднюю передачу, улыбнулся Дарнолю, крикнул ему: «Мне очень нравятся твои галстуки!» – и вдавил в пол педаль газа. Машина протестующе взвыла, когда я резко крутанул руль, но смогла протиснуться между столбами и по островку безопасности выскочить на стоянку мэрии. Полицейские бросились к своим автомобилям. Но где им было поспеть за нами с «Капри»! Словно сама заметив впереди просвет, она рванула к улице Блох. Я точно знал, что они будут делать. Две машины направо, две – налево, одна – за мной и одна – на месте. Мне не требовалось учить эти правила, потому что я их, черт возьми, писал. Машины, ехавшие навстречу, при звуках сирены подавали в сторону, к обочинам. Я позволил преследователям сократить дистанцию и на скорости сто километров в час дернул ручной тормоз, развернулся и полетел по встречке. Все эти пируэты сопровождались целой симфонией несущегося отовсюду скрипа тормозов. Боковым зрением я заметил стайку длинноволосых молодых парней, которые смеялись и салютовали мне вскинутыми в воздух кулаками. Одна из полицейских машин попыталась повторить мой трюк и крайне неэстетично врезалась в «ауди», двигавшуюся ей навстречу с аристократической неторопливостью. Я вернулся к зданию мэрии. Когда я проезжал светофор, то заметил Дарноля, который улепетывал со всех ног. Старый идиот решил, что я вернулся ему мстить. Патрульная машина, которую оставили меня сторожить, включила двигатель. Я притормозил и подождал ее. В кабине сидел только один полицейский. Я довел его до следующего светофора, остановился поперек движения и вывалился наружу из дверцы, находившейся вне его поля зрения. Этот умопомрачительный кульбит закончился в луже, выложенной по дну острыми камнями, на которых мне пришлось оставить небольшой лоскут своих брюк и значительную часть чувства собственного достоинства. Полицейский выпрыгнул из машины с пистолетом наперевес, подбежал к моему окну и застыл в изумлении, обнаружив машину пустой. Он открыл дверцу и взвыл от боли, когда я, подскочив сзади, с силой ее захлопнул. Пистолет выпал в салон, и я снова открыл дверцу, чтобы не сломать ему запястье. FN упирался ему прямо в почку.


– Залезай.


– Нет.


Честно говоря, я слегка удивился:


– Почему нет?


– Потому что у тебя не хватит смелости меня пристрелить.


– Да я и не собираюсь тебя убивать. Зачем? Я просто тебя так отделаю, что ты неделю не сможешь двигаться.


Он немного поразмыслил над этим. Из машины напротив вышли двое парней в армейских куртках и двинулись в нашу сторону. Я помахал им пистолетом, и они вернулись на место. Без всякой нежности я запихнул полицейского на пассажирское сиденье и дал по газам. Вырулил к парковке и загнал машину на самый верхний этаж. Кроме нас, там стояла всего одна машина. В ней никого не было. Я откинулся на спинку сиденья и стал ждать. Спустя несколько минут он начал беспокойно ворочаться. Не успел я досчитать до десяти, как он бросился на меня. Его кулак налетел на дуло FN, и, завопив от боли, он рухнул обратно на сиденье, обхватив окровавленную руку. Я протянул ему платок. Ему было лет двадцать пять, светлая кожа, открытое лицо, очень короткая стрижка, которая делала его еще моложе. Я не очень гордился тем, что мне пришлось его потрепать. Нас разделяли как минимум пятнадцать килограммов и пятнадцать лет опыта.


– А теперь, – сказал я ласково, – у меня к тебе вопрос.


Он закивал. Умный парень. Герои с разбитой головой никому не нужны. Не то чтобы я собирался его бить дальше. Но он-то этого не знал.


– Для чего понадобилась вся эта кавалерия?


– Гольдштейн был у тебя на квартире и нашел два украденных бриллианта. А рядом валялась записка от какого-то торговца оружием из Газы, в которой было сказано, что гранаты и автомат он передаст тебе в течение двадцати четырех часов. Судя по дате, записка была написана три дня назад.


Не знаю, кто тот человек, который вознамерился втянуть меня во все это, но воображение у него богатое.


– А Гольдштейн не в курсе, что торговцы оружием из Газы записками не общаются?


– То же самое сказал и Чик, но мы не хотели рисковать.


В сущности, они были правы. Я бы на их месте действовал точно так же. Я подобрал его пистолет с пола. Он со страхом следил за моими движениями. Я опустошил обойму и вернул пистолет владельцу.


– Беги домой, сынок. На сегодня с вестернами покончено.


Мы вместе вышли со стоянки, и я смотрел, как он садится в автобус номер четыре, следующий к Центральному автовокзалу. Потом я вернулся в «Амбассадор». Администратор улыбнулся мне. У него отсутствовало как минимум четыре передних зуба, а бренди от него несло так, что я чуть сознание не потерял от алкогольного отравления.


– Ну, Уинстон, ты уже нашел в Израиле друзей.


– Каких друзей?


– Тех, что ждут тебя в номере.


Я поднялся наверх, вставил ключ в скважину, повернул его, опустился на одно колено и толкнул дверь. Я не поклонник всех этих киношных трюков с выбиванием двери ногой и прыжками. Они прекрасно работают, если тот, кто поджидает тебя внутри, стоит с пистолетом в вытянутых руках точно напротив двери, но если он сдвинется на полметра в сторону и сразу начнет стрелять, то вбегающий получит в грудь всю обойму еще до того, как успеет крикнуть: «Полиция! Ты арестован!»


Пуля просвистела у меня над головой и почти бесшумно вошла в противоположную стену. Я перекатился внутрь и укрылся за кроватью. Еще один хлопок. Вторая пуля оцарапала мне запястье. Нас разделяло не больше полутора метров. Он стоял в проеме душевой и аккуратно клал каждый выстрел. Профессионал. Несомненно. Любитель попытался бы сунуться в комнату. Рядом просвистела еще одна пуля. Я поднял FN, трижды выстрелил, одновременно оторвавшись от пола и прыгнув к стене, за которой он укрылся.


Теперь никто из нас не стрелял. Мы стояли и вслушивались в дыхание друг друга. Каждый выжидал, когда другой начнет действовать. У меня в кармане все еще лежал выкидной нож, который я прошлой ночью отобрал у сутенера на Тель-Барухе. Я вынул его. Поднял пистолет и принялся колотить рукояткой в тонкую гипсовую перегородку. Меня окутало облако штукатурки, и через минуту в стене появилось маленькое отверстие. Я вставил в него ствол и расстрелял туда всю обойму. Другой рукой нажал на кнопку, и из рукоятки ножа с легким щелчком выпрыгнуло лезвие. Я еще пару раз нажал на спусковой крючок, чтобы он понял, что у меня кончились патроны. Я почти слышал его мысли: он думал, что у него есть секунд двадцать до того, как я успею сменить обойму. Он рванулся вперед и получил нож в горло по самую рукоятку.


Он умер не быстро. Мало кому удается быстро умереть. Перед тем как утихнуть навсегда, он несколько долгих минут бился и трепыхался. Смерть неряшлива. Весь пол был в крови. Я хорошенько рассмотрел его. Он был мне незнаком. Лицо нездешнее. Европейское. Я расстегнул на нем пиджак и достал из внутреннего кармана бельгийский паспорт. Мне это не понравилось. У нас не принято вызывать профессионалов из-за границы. Это слишком дорого, и, кроме того, здесь не Лас-Вегас. Тот, кто вызвал сюда этого молодчика, лежащего теперь у моих ног, вел себя так, как будто ему терять нечего. А нет ничего опаснее людей, которым нечего терять.


Я приоткрыл дверь номера и окинул взглядом коридор. Кто-то высунулся из-за своей двери, но, заметив меня, быстренько ее захлопнул. Из соседнего номера донесся женский крик: «Что это было?! Проверь, что это было?!» До приезда полиции у меня оставалось несколько минут. Я со стуком захлопнул дверь и услышал, как в ванной комнате что-то упало. Перезарядив пистолет, я осторожно туда вошел. На полу валялся «узи». В воде лежал жених Рели с красной кляксой посреди лба. Я поднял его. Его затылок представлял собой тошнотворное липкое месиво.


Я подтащил его ко второму трупу и вложил жениху в руку нож. Потом взял «узи», снял с предохранителя и изрешетил им все стены. Я не знал, смогу ли ввести в заблуждение криминалистов, но был почти уверен, что это их основательно запутает. Время. Дорога была каждая минута. Я собрал свои пожитки и ретировался через пожарный выход.


Через несколько минут я уже сидел перед маленьким киоском на набережной, у самого моря, куда пригласил себя на чашечку кофе. Я не пытался понять, почему меня хотели убить. Я точно это знал. Если бы киллер выполнил свою работу, то меня и жениха обнаружили бы мертвыми, а между нами валялись бы пара-тройка бриллиантов. Полицейские сделали бы «логичный» вывод, что мы с ним организовали ограбление, а потом, повздорив из-за добычи, пристрелили друг друга. Что касается остальных бриллиантов, они бы что-нибудь придумали. Мне доводилось закрывать дела и с меньшим количеством доказательств. Нерешенным оставался вопрос: кто все это спланировал. Группа клоунов из ешивы ни за что не стала бы убивать Шимона. Да и откуда им знать, где можно нанять заграничного киллера? С другой стороны, Таль попытался бы все провернуть самостоятельно. Всем этим делом управлял еще один мозговой центр. Как минимум, еще один.


Прямо передо мной, на улице, стояло три пинбол-машины, на которых играла группка подростков. Лучше всего получалось у высокого курчавого парня, гонявшего один и тот же шарик десять минут подряд, под победный перезвон автомата снова и снова загоняя его в хромированные лунки. Я понимал, что у меня есть все основания быть довольным собой. Я хотел, чтобы они выползли из норы и принялись метаться, и у меня получилось. Тот факт, что я еще жив, очень скоро вынудит их предпринять новые действия. Однако что-то меня беспокоило, но я не мог понять, что именно. Мимо нас в направлении «Амбассадора» пронеслись три патрульные машины с включенными сиренами. Высокий парнишка повернул к ним голову. Металлический шарик прокатился по диагонали игрового поля и исчез. Парень рассмеялся.


– Вот суки, – бросил он вслед машинам.


Я вдруг понял, что меня тревожило. Вскочив из-за стола, я бросился прочь, чуть не пролив на себя кофе. До меня дошло, где они станут меня искать на этот раз.


Через пять минут я был уже возле дома сестры. Я знал, что моя машина проходит по всем ориентировкам и полиция узнает, что я приезжал, но это было неважно. Я взбежал по ступеням. Дверь была наполовину распахнута. В бешенстве я вошел внутрь, не думая о том, что меня могут там ждать. На полу в гостиной неподвижно лежала Рели с залитым кровью лицом. Через оконный проем я успел заметить человека, спускавшегося по водосточной трубе, но не стал его преследовать – у него была слишком большая фора. От спальни к кухне тянулся кровавый след. Я пошел по нему. Моя сестра лежала навзничь на белом кухонном столе. Голая. Я не видел ее голой с тех пор, как мне было четырнадцать, а ей десять. Я перевернул ее. Она была еще теплой, и кровь продолжала капать из глубоких ран на животе и на груди. Лицо осталось нетронутым. На нем застыло выражение безумного ужаса: она знала, что с ней произойдет. Я не закричал и не заплакал. Просто стоял над ней и смотрел на эти раны. Заучивал наизусть каждую деталь. Изучал ее тело, как патологоанатом. Она умерла из-за меня. Тот, кто ее убил, искал меня, а ее прикончил, чтобы она не смогла опознать преступника. Я опустился рядом с ней на стул, взял ее мертвую руку в свою и поцеловал. Я знал, что это не вполне нормально. Но я и не чувствовал себя вполне нормальным.


Так я просидел несколько минут, набираясь сил, чтобы проститься с Рели. Наконец я встал и направился прочь из кухни, но в дверном проеме застыл. В легких совсем не осталось воздуха, как будто кто-то сдавил их огромными тисками. Рели стояла на четвереньках и поводила головой из стороны в сторону. Ее шелковистые черные волосы слиплись от крови и приклеились к вискам, но она была жива. В три прыжка я подскочил к ней, рухнул на колени и обнял. Ее голос был слабым и прерывистым.


– Джош?


– Да.


– Что произошло?


– Кто-то убил мою сестру и пытался убить тебя.


– Рони? Рони мертва?


– Да.


– Почему он не убил меня?


– Я ему помешал. Ты помнишь, кто это был?


– Я не знаю. Намного старше меня. Я его не знаю.


– Иностранец?


– Не знаю. Он молчал.


Этот диалог лишил ее остатков сил. Она потеряла сознание. Я пошел в ванную, принес влажное полотенце и обтер рану. На вид она была гораздо страшнее, чем на самом деле. Это ее и спасло. Убийца, холодно рассуждал я, пытался всадить ей нож прямо в глаз и добраться до мозга, но рука соскользнула, и он просто оцарапал ей висок. Из сосудов потоком хлынула кровь. Он решил, что она наверняка мертва, и занялся моей сестрой. По-видимому, он вытягивал из нее, где меня найти, поэтому убивал ее медленно. Потом вернулся в гостиную, убедиться, что Рели мертва, но тут появился я, и он сбежал.


Когда я закончил промывать раны Рели, она пришла в себя. Я помог ей сесть на диван. С телефона, стоявшего в спальне, позвонил в полицию, и попросил позвать Чика. Его голос, как всегда, звучал как из горловины глубокого кратера.


– Кто говорит?


– Чик, это Джош.


Он сразу насторожился.


– Здравствуй, Джош.


– Чик, я знаю, что меня ищет вся полиция. Я бы не звонил, но у меня нет выхода. Ты знаешь, что Кравиц собирался жениться на моей сестре?


– Да. Из-за этого расследование по твоему делу возглавляет не он. Почему бы тебе не прийти в участок и не сдаться? Если ты невиновен, все будет в порядке.


На какое-то мгновение мне захотелось ему поверить. За последние несколько часов я видел слишком много крови и очень устал. Это была та усталость, часть которой останется со мной до конца жизни. Но это быстро прошло.


– Послушай, Чик. Я нахожусь в квартире своей сестры. Она мертва. Кто-то исполосовал ее ножом. Дай мне пять минут, чтобы убраться отсюда, и приезжай. Только сделай так, чтобы Кравиц не видел ее такой, потому что он слетит с катушек.


Он потрясенно выдохнул:


– Мне правда очень жаль, Джош.


– Пожалей того, кто это сделал.


– Я могу чем-то помочь?


– Ответь мне на вопрос: ты меня не выдашь?


Он с минуту помолчал, а потом бросил: «Говори».


Я доверял ему. Он был честным человеком задолго до того, как стал честным полицейским.


– Разыщи Кравица и Чокнутого Жаки из Яффы и скажи им, чтобы ждали меня в полночь в гостинице «Белл».


– Это же только через два часа! Я не смогу так долго скрывать это от Кравица.


– Знаю.


– Ладно. Кстати, сегодня кто-то, подходящий под твое описание, навел большой шухер в «Амбассадоре».


– Да. Кто-то пытался меня шлепнуть.


– Джош.


– Что?


– Я рад, что ты жив.


– Я тоже.


Я вернулся в гостиную, растолкал Рели и отволок к машине. Двое подростков, привалившись к стеклу, рассматривали приборную доску. Я подкрался к ним и отвесил одному пенделя под зад. Они отбежали на несколько шагов и прокричали все, что обо мне думают. В ответ я выдал им такие конструкции, что у них челюсть отвисла, а глаза стали квадратными. Я знал, что это глупо, зато хоть немного выпустил пар. Когда машина тронулась, Рели схватила меня за руку и уставилась на покрытую запекшейся кровью царапину, оставленную пулей наемного убийцы в «Амбассадоре».


Она нагнулась и поцеловала мне руку долгим поцелуем. Когда она выпрямилась, я слегка истерично хихикнул. У нее появились коричнево-алые кровавые усы. Я стер их, а на первом же красном светофоре прижался к ней и поцеловал, забыв обо всем.


– Я люблю тебя, Джош.


– Не думаю. Это просто близость смерти. Она всегда творит с людьми странные штуки.


– Знаешь, в чем твоя проблема? С одной стороны, в тебе есть огромная потребность в любви, а с другой, ты не выносишь, когда тебя любят.


– Слишком много слов.


Она замолчала. Я достал из бардачка коробку от фотопленки, а из нее – телефонный жетон. Из ближайшего телефона-автомата я позвонил в гостиницу «Белл» и забронировал номер для господина и госпожи Кравиц. Я надеялся, что так Кравицу и Жаки будет легче нас найти. Портье на том конце провода ухмыльнулся:


– У нас тут не «Хилтон». Ничего бронировать не надо. Просто приезжайте со своей дамой и выбирайте номер.


– Мы уже едем. Спасибо.


Он еще раз хмыкнул и положил трубку. Мне было все равно. У гостиницы «Белл» было одно важное преимущество. Она расположена на соседней с «Амбассадором» улице, и я надеялся, что никому не придет в голову искать меня так близко. Голова у меня работала четко и холодно, как будто все это происходило не со мной, а с кем-то другим, но я понимал, что это признак шока. Боль нахлынет потом. Я водил давнее и не всегда приятное знакомство с насилием, но кристально чистое желание убивать появилось у меня впервые.

9


Я оставил машину неподалеку от моря. Подхватил свою сумку, и мы с Рели пошли к гостинице пешком. Она прижималась ко мне, с испуганным любопытством оглядывая подсвеченные красными фонарями маленькие бары, возле которых стояли пожилые проститутки и улыбались нам. Тель-авивский квартал греха выглядел жалкой и потасканной карикатурой на своих собратьев в Амстердаме и Копенгагене. Соль, растворенная в воздухе, отпечатала на домах серые уродливые пятна, а отблески неоновых огней с набережной, находившейся отсюда в двух шагах, только усиливали ощущение убожества. Портье походил на постаревшую плешивую и небритую копию Джона Леннона. Он сидел и читал потрепанный томик «Идиота» Достоевского.


– Я заказывал номер на двоих. На имя Кравица.


– Да.


– В номере есть телефон?


– Есть. Но разговор надо заказывать через меня.


– Хорошо.


Он снял ключ с крючка, но не протянул его мне, а принялся нервно вертеть его в руках:


– Нам не нужна здесь полиция и дырки от пуль в стенах.


Мне следовало догадаться, что слухи о стрельбе в «Амбассадоре» быстро разлетятся по гостиницам вместе с моим описанием. Мне это не понравилось. Я схватил его за грудки и через стойку подтащил к себе:


– Ты, похоже, чересчур сообразительный.


Соображал он действительно хорошо.


– Не только сообразительный, но и молчаливый.


– Таким и оставайся.


– Не беспокойся.


– Принеси нам кофе в номер.


– Немедленно.


Я забрал у него ключи, и мы отправились наверх. Рели не произнесла ни слова, но держалась за меня чуть менее уверенно. Номер оказался даже хуже, чем в «Амбассадоре», но в нем хотя бы было тепло. Мы как раз допивали кофе, когда появился Жаки. Рели сидела в углу, в своей излюбленной позе, поставив чашку себе на согнутые колени. Он посмотрел на нее и одобрительно присвистнул. Затем соизволил обратить внимание на меня.


– Здравствуй, господин бывший полицейский.


– Здравствуй.


– Говорят, вся полиция тебя ищет.


– Не вся. Двое остались заниматься регулировкой движения.


– Ну так что? Не смог обойтись без маленького Жаки?


– Мне это не доставляет никакого удовольствия.


– Я в этом уверен.


– Черт тебя побери! – Рели поднялась со своего места.


Я хотел объяснить ей, что Жаки еще не знает, что случилось с моей сестрой, но сообразил, что обращается она ко мне. Она стояла, опершись плечом о дверной косяк ванной комнаты. Ее небрежная поза не могла меня обмануть. От злости она вся кипела, хотя ее голос звучал до странности спокойно:


– Расскажи ему, что произошло.


Жаки, которого эта вспышка позабавила, взглянул на меня, и улыбка сползла с его лица. Он стремительно шагнул ко мне:


– Что случилось?


– Они убили мою сестру.


Он не жал мне руку, не произносил сочувственных слов. Он не сделал вообще ничего из того, что принято делать в подобных случаях. Только тихо сказал: «Подонки» – и сел на кровать. Я узнал этот взгляд. Я миллион раз видел его в армии. Это был взгляд бойца, ожидающего приказа. Я взял стул и сел напротив него. За десять минут я вкратце пересказал ему все события трех последних дней. Только я закончил, вошел Кравиц. Он уже выплакался. Его лицо распухло от слез, но ему было на это наплевать. Я обнял его. Он отстранился от меня и даже попытался улыбнуться:


– Привет, Рели.


Она улыбнулась ему в ответ. Потом он потрепал по плечу Жаки:


– Как дела, бандит?


– Кравиц, – пояснил я, – собирался жениться на моей сестре.


Все трое уставились на меня: мелкий уголовник, коротышка полицейский и девушка, у которой вышел конфликт с Господом Богом. Вдруг оказалось, что в сущности мне нечего им сказать. Повисло долгое молчание.


– Так что мы должны делать? – наконец спросил Жаки.


– От тебя мне пока нужны три вещи.


– Говори.


– Свою тачку я засветил. Надо, чтобы ее у меня угнали и чтобы угонщик, до того как исчезнуть, дал засечь себя полиции.


– Ты имеешь в виду кого-то конкретного?


– Марко Кац в городе?


– Марко Мост? Не знаю. Но проверю.


– Если найдешь его, напомни, что за ним должок. Еще мне нужна новая машина, не числящаяся в угоне, и место где укрыться. С соседями, умеющими держать язык за зубами.


Я понимал, что мое пребывание в «Белле» ненадолго останется тайной.


– Хорошо. Сейчас половина первого. В четыре утра я буду здесь с водителем.


– Лучше в шесть.


– Принято.


Он еще с минуту постоял и, догадавшись, что я не хочу продолжать разговор при нем, закурил сигарету и снова сел. Я вздохнул. Кравиц повернулся к нему. Его глаза налились кровью. Он был на грани срыва и искал только повод:


– Почему бы тебе не уйти?


– Что-то не хочется.


Кравиц шагнул к нему, и Жаки вскочил со стула. Мне вдруг стало ясно, что я его недооценивал. Он двигался легко, уверенно и опасно. Я встал между ними.


– Приберегите энергию для более важных дел.


Кравиц, как бойцовый петух, чьи инстинкты сильнее разума, еще какое-то время рвался в бой, но остыл так же быстро, как вскипел. Он подошел к Жаки и обнял его. В этом был весь Кравиц. Непредсказуемый, немного сумасшедший. Таким Рони его и полюбила. Я коротко объяснил, что мне от него нужно. Теперь – во второй раз за десять минут вскинулась Рели:


– Это безумие, Джош!


– Может быть.


– Если ты сделаешь это, полиция будет гоняться за тобой до конца жизни.


– Если я не сделаю этого, конец моей жизни станет вопросом ближайшего будущего.


Жаки, который успел снова усесться на кровать, начал что-то насвистывать. Странно, но выглядел он именинником, получившим долгожданный подарок. Кравиц окинул меня долгим взглядом и медленно кивнул:


– Ладно, Джош, мы все сейчас немного не в себе.


– У нас для этого есть причины.


– Ты уверен, что он в этом замешан?


– Да. Просто дело немного вышло из-под контроля.


– И что ты намереваешься делать?


– Что всегда. Сбивать их с толку, науськивать друг на друга и смотреть, что получится.


– Смешно.


– Что смешно?


– Я уже пять лет жду, когда ты снова станешь прежним. Не думал, что для этого понадобятся такие обстоятельства.


– На этом, Кравиц, с философскими отступлениями покончено.


– Ладно. Через час я тебя заберу.


– Жду.


Они вышли. Я поднял телефонную трубку и попросил администратора соединить меня с городом.


– Какой номер?


– Минуточку.


Я прикрыл трубку рукой:


– Какой у твоего отца прямой номер телефона?


Она испуганно на меня посмотрела, но номер назвала. Спустя несколько секунд я услышал в трубке тяжелое дыхание поднятого с постели человека.


– Кто говорит?


– Егошуа.


Сон немедленно слетел с него.


– Где моя дочь?


– Со мной.


– С ней все в порядке?


– Да.


– Егошуа, я все сделаю. Все что захочешь. Только не трогай ее.


– Что?


– Не трогай ее, Егошуа. Она же ни в чем не виновата. Я не сержусь на тебя. Я понимаю, ты был вынужден сделать то, что сделал с Шимоном. Но Рахиль ничего не знает. Она не такая, как он.


На мгновение мне показалось, что он сошел с ума, но потом я понял: он думает, что это я слетел с катушек.


– Рабби, я ничего ему не делал.


– Не мне судить. Бог дал, Бог взял. Я не знаю, во что впутался Шимон.


– Кто вам сказал, что это я его убил?


В его голосе слышалось тупое полусонное смирение:


– Полиция.


– С каких пор полиция, а не суд, решает, кто убийца?


– Я не знаю. Они ошибаются. Конечно, ошибаются. Я так им и скажу, Егошуа. Сразу, как только вернется Рахиль.


Это была пустая трата времени, и я повесил трубку. С момента происшествия в «Амбассадоре» не прошло и трех часов. Каким образом полиция успела прийти к окончательным выводам? Рели смотрела на меня в смятении. Напрасно я пытался придумать, чем ее успокоить. Я подобрал с пола старый конверт, достал ручку и быстро набросал крупную фигуру человека, внутри которой сидел маленький карлик и глумливо мне ухмылялся. Почему-то рисунок меня разозлил. Ни слова не говоря, я направился к замызганной ванне, помыл ее, как мог, холодной водой и наполнил горячей, почти кипятком. Тяжело отдуваясь от пара, я улегся туда и закрыл глаза.


Я не слышал, когда она вошла, только почувствовал, как ее пальцы массируют мне затылок и спускаются к лопаткам. Второй рукой она легонько, едва касаясь, гладила меня по лицу и груди.


– Бедный Джош, – приговаривала она.


Я вылез из ванны и, не вытираясь, прижал ее к себе. Она была мне очень нужна. Совершенно новое для меня ощущение. Я ни в ком не нуждался примерно с тех пор, как мне исполнилось шесть лет. На узкой жесткой кровати, которая повидала все возможные виды секса, но вряд ли видела много любви, я раздел ее. Капли влаги стекали с ее шеи на высокую грудь, и я собирал их поцелуями. Я резко вошел в нее. В этом не было никакого изыска. Мы просто цеплялись друг за дружку, пытаясь найти точку опоры в окружающем нас безумии. Мы двигались синхронно и так мощно, что кровать под нами чуть не рухнула. Наши финальные стоны слились в один вопль. Из соседней комнаты кто-то крикнул: «Мазл тов, ребята!» – и после секундного замешательства мы оба расхохотались.


Через несколько минут я встал, достал из сумки черную водолазку, черные штаны и тяжелые, кованные гвоздями, горные ботинки. Пистолет я засунул сзади за пояс, чтобы он плотно прилегал к позвоночнику. Рели не вставала с постели и, когда вернулся Кравиц, быстро натянула на себя тоненькое одеяло. Он покосился на нее и ухмыльнулся. На секунду в нем проглянул прежний Кравиц.


– Хорошо, когда в подразделении есть офицер, отвечающий за моральный облик.


– Что?


– Неважно.


Я посмотрел на него. Под старой армейской курткой его одежда была точно такой же, как моя, только вместо горных ботинок он обулся в черные высокие кроссовки. На плече висела большая черная нейлоновая сумка. Я заметил, как за пазухой у него что-то топорщится. Я подошел к нему и распахнул полы куртки. Вместо привычного кольта 45-го калибра к ремню был пристегнут «узи» в экспортном исполнении. Не обязательно быть патриотом, чтобы признать, что это лучший в мире пистолет-пулемет, с магазином на тридцать патронов, способный производить до шестисот выстрелов в минуту. Он не отличается высокой точностью, но, если заходишь в комнату, битком набитую людьми, которые не то чтобы жить без тебя не могут, просто незаменим.


Я сказал:


– Нет.


– Что нет?


– Ты со мной не идешь.


– Я тебя не спрашиваю.


– Еще как спрашиваешь. Ты мне нужен на улице. Будешь ждать в машине. Кроме того, тебе нельзя засветиться.


– Это не только твоя война, Джош.


– Может быть. Но она идет под моим командованием.


У меня не было сил препираться. Я подошел к Кравицу, вытащил «узи» из кобуры и бросил Рели, которая поймала его и тут же уронила на кровать.


– Если кто-то, кроме меня, войдет в эту дверь, стреляй в него.


– Я не смогу.


– Ну как хочешь. Тогда закончишь, как Рони.


После этих слов наступила полная тишина. Наконец она спросила:


– Как этим пользоваться?


Я показал ей. Потом мы с Кравицем вышли из гостиницы и сели в его «Кортину». Он вел машину быстро и уверенно. Спустя двадцать минут из Тель-Авива мы уже приехали в Рамат-Хен – одно из маленьких поселений, разбросанных вдоль шоссе Ха-Шалом. В них есть что-то по-европейски умиротворенное, и многие старшие офицеры армии и полиции предпочитают жить здесь, а не в городе. Кравиц припарковал машину у двухэтажного дома с двумя входами и ухоженным двориком. Часы показывали 2:20. Кравиц достал большой лист ватмана, скрученный в трубочку, и развернул его. На нем был начерчен план дома.


– Где ты это достал?


– Года два назад здесь была попытка взлома. Я консультировал хозяев по поводу установки сигнализации.


Я быстро просмотрел чертеж. Спальня располагалась на втором этаже.


– Ладно. Я пошел. Жди меня здесь.


Кравиц серьезно посмотрел на меня:


– Он очень опасен.


– Знаю.


Я вылез из машины, прихватив с собой принесенную Кравицем черную сумку, и вошел во дворик. На почтовом ящике крупными печатными буквами на иврите и на английском было написано: «Семья Бухштетер». Блестящий полицейский «Форд-Сиерра» Красавчика стоял на узкой мощеной дорожке, почти полностью укрытый навесом из виноградной лозы с тяжелыми гроздьями. Неслышно шагая, я обогнул дом и по решетке кухонного окна взобрался на второй этаж. Честно говоря, это было не очень трудно. Когда я подкрался к спальне, то понял, что не стоило так уж стараться, можно было просто вышибить входную дверь. Храп Красавчика заглушил бы любую сигнализацию. Отопление работало во всю мощь, и я почувствовал, как у меня по позвоночнику побежали струйки пота. Красавчик лежал на спине, голый; белое пузо ритмично вздымалось и опускалось. Его жена спала в другой кровати, и я был бы последним, кто упрекнул ее в этом. Его форма висела на ручке двери. Я достал из внутреннего кармана пистолет, зажег свет и в два шага очутился возле его кровати. Он мгновенно проснулся и уставился на меня спокойно и оценивающе. Сволочь или нет, но он прослужил в полиции тридцать лет, и даже я не мог заподозрить его в трусости. Его жена попыталась закричать, но вышло это так неубедительно, что я даже не глянул в ее сторону.


– Закрой рот, дура, – рявкнул он и повернулся ко мне. – Чего тебе надо?


– Ничего.


– Тогда что ты здесь делаешь?


– Я пришел тебя предостеречь.


Он чуть не расхохотался.


– Предостеречь? Меня? От чего? У меня есть свидетель, готовый на куче свитков Торы высотой в километр поклясться, что ты спланировал это ограбление. А теперь ты сам добавил к этому взлом и угрозы жизни.


Я вдруг сообразил:


– С которого часа ты дома?


– Со вчерашнего дня. Я был на совещании начальников окружных управлений с министром, а оттуда вернулся прямо домой, потому что неважно себя чувствовал. Эти почки меня добьют.


– С тех пор ты разговаривал с кем-нибудь из управления?


– Нет.


Я ему поверил. Гольдштейн, по-видимому, мечтал преподнести меня ему тепленьким, с табличкой «Виновен в предумышленном убийстве» на груди.


Тем временем Красавчик попытался встать с постели. При этом он так фальшиво кряхтел и стонал, что становилось противно. Я бросил взгляд на его жену, которая спустила с кровати ноги, явно намереваясь добраться до тревожной кнопки. Я помахал ей пистолетом, и она с удивительным проворством нырнула назад в постель и с головой накрылась одеялом. Жирдяй попытался ухватиться за ствол моего пистолета. Я стукнул его рукояткой по запястью, и он вскрикнул:


– Я тебя прикончу, Джош.


– Кто-то уже сделал это за тебя.


– Что?


– Кто-то разнес мне дом, Красавчик, кто-то следит за каждым моим шагом, кто-то приводит в полицию свидетелей, которых просто распирает от желания дать против меня показания. А еще кто-то подбросил мои отпечатки пальцев в мастерские, и этот же кто-то несколько часов назад зарезал мою сестру.


– Это… – Он умолк на полуслове.


– Договорить за тебя? «Это совсем не то, что мне обещали»? Правда, Красавчик? Ты думал, что все будет просто. На следующий день после ограбления мастерских тебе позвонили. Ты получаешь обвиняемого со всеми доказательствами – кстати, это тип, которого ты на дух не выносишь. Если тебе этого мало, еще подсыплют малость деньжат, – когда все благополучно завершится. Никаких эксцессов и лишних вопросов. Так или нет?


У меня было странное чувство, что мой голос продолжал звучать еще целую минуту после того, как я закончил говорить. Толстяк был весь мокрый от пота. Я наклонился к нему и очень тихо, почти шепотом, добавил: «Ты не любишь меня, полковник, а я не люблю тебя, но речь идет об убийстве. От него нельзя просто так отмахнуться». Терпеть не могу пафоса, но он всегда срабатывает.


Красавчик смотрел мне прямо в душу. В его взгляде было столько ненависти, что становилось страшно. Но в нем было и признание поражения.


– Чего ты хочешь?


– Ничего. Просто ставлю тебя в известность, полковник. Тебя продали, и по дешевке. Слишком много людей видело, как я вхожу в твой кабинет и выхожу из него. Твои бородатые подельники струхнули. Они пришли убить меня, а нашли мою сестру. Но теперь они думают, что мы с тобой работаем в паре. Они даже сомневаются, а действительно ли я ушел из полиции. Может, я работаю под прикрытием. На них висит убийство. А в тюрьму им очень не хочется. И они вешают все на тебя.


– Не выйдет.


– Да ну? Ты слишком часто с ними встречался, Красавчик. У них твои фотографии и записи ваших бесед. Разведка донесла тебе, что я в «Амбассадоре», и ты снял наблюдение с дома моей сестры. Когда все это всплывет, кто-нибудь обязательно вспомнит, что это ты отдал приказ арестовать меня. Они не могут себе позволить, чтобы ты сломался на следствии и рассказал, от кого получал деньги.


– Этого не будет.


– Да. Мы оба это знаем. А они – нет.


В Тель-Авив мы опять возвращались с превышением скорости. Дул холодный ветер. Я прикурил «Нельсон». Учитывая, что я ставил своей целью запугать и разозлить всех замешанных в этом деле, с заданием я справился на отлично.


– Кравиц!


– Да?


– Можешь оказать мне услугу?


– Какую?


– Надо сообщить нашим родителям, что Рони больше нет, и помочь им с похоронами. Сам я к ним пойти не могу. Там наверняка выставлено наблюдение.


– Я обо всем позабочусь.


– Они люди пожилые, Кравиц, и от меня они видели мало хорошего. Рони для них всегда была светом в окошке. Им будет очень тяжело.


– Могу себе представить.


– Сделай так, чтобы похороны состоялись в понедельник.


– Это еще через три дня.


– Да.


– Почему?


– Потому что до понедельника все будет кончено.


– Ты уверен?


– Нет.


– Мне срочно нужен кофе.


– И мне.


Было пять часов утра, вокруг стояла непроглядная темень. Кравиц зарулил на центральную автобусную станцию и подогнал «Кортину» к стоянке такси. Я уже почти забыл, какие преимущества дают номера красного цвета[12]. Мы сидели и пили крепкий кофе из грязных стаканов, поглядывая на водителей такси, все как один носивших серо-голубые шерстяные кепки, будто они принадлежали к какому-то тайному братству со своей униформой. Из кипы газет, перевязанных тонкой бечевкой, Кравиц выдернул одну и начал ее листать. Спустя несколько минут он развернул газету на второй странице, положил на стол и указал мне на заметку под заголовком «Глава литских хасидов прибывает сегодня в Израиль». В заметке сообщалось, что адмор поселится в доме промышленника и религиозного деятеля Менахема Вайрштейна и в ходе своего визита встретится с рядом членов правительства и с несколькими видными раввинами из Иерусалима и Бней-Брака. Я упер небритый подбородок в край стакана и немного поразмышлял над этим. Кравиц наблюдал за мной.


– У тебя ничего не получится.


– Что именно?


– Встретиться с ним.


– Почему?


– Его охраняют.


Я улыбнулся. Через несколько секунд заулыбался и он:


– Ладно. Я ничего не говорил.


Я взглянул на часы.


– Пойдем. Мне пора на свидание с Жаки.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги