– Прошу прощения?


Она прекрасно поняла, о чем я.


– По закону, – сказал я, – если к вам попадает пациент со следами насильственных травм, вы обязаны сообщить в полицию.


– Мы сообщили. Они сказали, что кто-нибудь подъедет.


Она достала из кармана бумажку и прочитала имя, но я уже знал, кого она назовет.


– Кравиц. Они сказали, что прибудет офицер по фамилии Кравиц.


– Когда вы им сообщили?


– Сразу, как только вы к нам поступили.


Что-то случилось, подумал я, иначе он давно бы уже был здесь. Эта мысль не давала мне покоя.


– Ладно, поеду-ка я домой.


– Нет, – решительно возразила она. – Вы должны лежать. В мою смену никто не уходит домой в таком состоянии, как ваше.


Мой приступ независимости закончился, не успев начаться. Я упал обратно на подушку и натянул на себя одеяло. Эла почему-то выглядела разочарованной.


– Послушайте, – пробормотал я, не поднимая головы. – То, что вы меня нашли, еще не значит, что теперь вы за меня отвечаете. Идите домой. Завтра я вам позвоню.


Она обдумала мои слова и, сев на стул, взяла в руки свой сборник судоку. Вдруг меня осенило. Она полагает, что к случившемуся со мной имеет отношение ее мать. Мне стало смешно, но я не успел поделиться с ней своим весельем, потому что уснул.


Когда я проснулся в следующий раз, то точно знал, что Кравиц вот-вот появится. Его еще не было, но его приходу всегда предшествовало возникновение в атмосфере небольшого сгустка чистой энергии. Я постарался принять сидячее положение. Эла смотрела, как я со стоном приподнимаюсь с подушки, но помощи не предложила. Наверное, начиталась книжек о крутых детективах.


Вошел Кравиц.


– Джош, – сказал он таким спокойным тоном, что я сразу понял: я не ошибся в своих предположениях. Что-то случилось. Спустя мгновение он обнаружил Элу.


– А вы кто? – обратился он к ней.


– Его приятельница.


Я ждал, что он выгонит ее из палаты, но этого не произошло. Он приблизился ко мне и осторожно тронул мою руку, лежащую поверх одеяла.


– Софи убита, – сказал он.


Мы молча переглянулись, и я спросил:


– Как?


Он повернулся к Эле и наконец попросил ее выйти – так вежливо, что она чуть ли не бегом выскочила из палаты. После этого он посвятил меня в подробности:


– Кто бы это ни был, у него большой запас ручных гранат. На этот раз он поджидал ее снаружи, спрятался за мусорными баками. Она вышла во двор, он встал, бросил через забор гранату и скрылся. По-видимому, она успела повернуться, надеясь отбежать. Взрывом ее разбросало в радиусе пятнадцати метров.


– Его кто-нибудь видел?


– Три свидетеля. Все дали совершенно разные описания. Единственное, что нам удалось установить, это что ему лет тридцать и он среднего роста.


Список подозреваемых сузился до двух миллионов человек. Убийца, как пить дать, сидит сейчас дома и дрожит от страха.


– Что с моими людьми?


– Их вчера уволили. Адвокат по фамилии Гендель.


– Ее оставили там одну?


– Нет. Кляйнман прислал своих охранников.


– Двоих русских? Один – здоровенный, а второй еще здоровее?


– Ты их знаешь?


– Это из-за них на мне повязка.


– Хочешь подать заявление?


– Очень смешно.


– Ничуть не смешно, – внезапно разозлился он. – Если ты не заявишь на них, мне через два часа придется их отпустить. А так я смогу продолжить следствие.


Но я его не слушал.


– Они сказали мне одну странную вещь, – вспомнил я. – Якобы Кляйнман велел передать мне, что никогда не причинил бы ей вреда.


– Ты ему веришь?


– Если он собирался ее взорвать, зачем ему было говорить такое?


– Кто знает, о чем думает преступник?


– Я.


Он замолчал. Это была истинная правда. Гордиться особо нечем, но это единственное, в чем я превосхожу Кравица. Я понимаю их образ мыслей. Кляйнман сказал своим людям, что с ней ничего не случится. Он не стал бы сразу после этого взрывать ее на пороге собственного дома. Или стал бы? Голова у меня раскалывалась, в ушах раздавалось непрерывное жужжание, и я решил отложить эти размышления до лучших времен. Судя по всему, Кравиц пришел к тому же выводу, потому что спросил:


– Кто эта девушка?


– Клиентка.


– Симпатичная.


– Да.


– Муж?


– Нет. Она ищет свою сестру-близнеца.


– А что с ней случилось?


– Мы не знаем.


– Хочешь, я посмотрю в базе?


– И сколько мне это будет стоить?


Он попытался сделать вид, что обиделся, но ему это плохо удалось. Через пять минут мы ударили по рукам. Я согласился написать заявление на двух русских.


– У тебя есть три часа, – сказал я. – Потом я забираю заявление.


– А ты что будешь делать эти три часа?


– Спать.


Он понял мой не слишком тонкий намек и удалился. Вернулась Эла, но мне хватило решимости попросить ее оставить меня одного. Я закрыл глаза и постарался дышать ровно и размеренно, но сон не шел. Я думал о Софи. О ее ногах, обхватывающих мой торс, об упругой груди, о том, как перед оргазмом учащалось ее дыхание. Может быть, это были не самые подходящие мысли о женщине, которую только что разорвало на тысячу частей, но таким образом я по-своему с ней прощался.


Чем мой способ хуже других?

10


В два часа дня я вышел из больницы. У меня болели такие части тела, о существовании которых я даже не подозревал, поэтому шагал я очень медленно и первым делом поймал такси. Водитель оглядел меня и заявил, что главная проблема нашей страны – это шайки вооруженных ножами юнцов, которые околачиваются в ночных клубах. Завершив свой пятнадцатиминутный доклад о молодежной преступности, он сообразил, что так и не узнал, что со мной случилось.


– Я работаю в зоопарке, – сказал я. – Разнимал двух жирафов. Обычно они ведут себя очень спокойно, но во время гона слетают с катушек.


После этого объяснения в салоне настала тишина, длившаяся, пока мы не добрались до улицы Мапу. Я пошел домой и кое-как принял душ. Потом сел в «Вольво» и поехал в полицию – забирать свое заявление.


Кравиц ждал меня у входа. На этот раз мы обошлись без нежных дружеских прикосновений. От гнева подбородок у него подрагивал. Мы молча прошествовали по коридору следственного отдела. Я попал сюда только во второй раз, поэтому с любопытством озирался. В те дни, когда я еще носил синий полицейский мундир, следственный отдел сидел в старом здании на улице Дизенгоф. Окна допросных выходили на соседнее здание, и мы вечно боялись, что какой-нибудь ловкий адвокат снимет там комнату и будет нас подслушивать. Теперь же некто, выложив 40 миллионов шекелей, построил на улице Саламе чудище из бетона и стекла, и блюющие наркоманы могут наблюдать в нем свое отражение.


В кабинете Кравица уже сидели: Барракуда из прокуратуры, на сей раз в темно-синей юбке, старый следователь-марокканец Асулин, которого я знал давным-давно, и еще один, помоложе, похожий на чокнутого айтишника в пестрой футболке. Кравиц никому не дал и рта раскрыть.


– Где кассеты? – с порога рявкнул он на меня.


– Какие кассеты? – спросил я.


Ровно через секунду я понял, о чем он. Кравиц направился было к своему креслу, и Барракуда уже сделала шаг в сторону, пропуская его, но он передумал и остался стоять лицом к лицу со мной.


– Я рассказываю тебе о кассетах, – пролаял он, – а сутки спустя они исчезают из хранилища!


Я оторопел и, в свою очередь, разозлился.


– Ты доставал кассеты из сейфа?


Доступ к хранилищу есть у половины отдела. Я легко представил себе, как они устраивают премьерный показ со мной в главной мужской роли. И, хуже того, с Софи – в главной женской.


Барракуда решила, что пора вмешаться:


– По закону улики нельзя хранить в чьем-то сейфе. Суд должен иметь к ним свободный доступ. – И, поскольку я молчал, ядовито добавила: – Я, конечно, понимаю, почему для вас было так важно, чтобы кассеты исчезли.


В ответ я пробормотал нечто нечленораздельное, из чего при желании можно было выловить такие выражения, как «идиотка несчастная» и «отсосала у Кравица». Курс моих акций среди присутствующих явно скакнул вниз.


– Джош, ты что? – сказал Асулин.


Из чего я заключил, что он не до конца присоединился к силам противника. Айтишник засмеялся, а Кравиц чуть не подпрыгнул от злости.


– Ты вернешь их сюда в течение часа, – взвизгнул он, – или я тебя арестую.


– За что конкретно? – поинтересовался я. – Я их не крал.


– Конечно, крал! Ты единственный, кто о них знал.


– Не считая твоей следственной бригады.


– Значит, ты утверждаешь, что не крал кассеты?


– Именно так.


– Я тебе не верю.


Что-то между нами сломалось. Что-то личное, что касалось только нас двоих. Барракуда продолжала трындеть что-то угрожающее, но я ее не слушал.


– Ты мне не веришь? – спросил я Кравица.


– Нет.


– Я тебе когда-нибудь врал?


– Все когда-нибудь случается в первый раз.


На минуту наступила тишина. Даже молодой айтишник понял, что разговор вышел далеко за рамки проблемы с пропавшими кассетами. Мне хотелось ответить ему какой-нибудь убийственно едкой фразой, но весь мой словарный запас сконцентрировался в одной черной точке, нацеленной Кравицу прямо в грудь.


– Иди на хрен, – сказал я, – вместе со своей полицией.


Я развернулся и вышел из кабинета. Прохромав через коридор, я на пять минут задержался в сверкающем холле, чтобы забрать заявление на нападение русских. Дежурная за стойкой убеждала меня не делать этого, но я молча расписался на бланке, подвинул его к ней и покинул здание. Никто не пытался меня остановить.


Направился я не к машине, а к ресторану «Маргарет Таяр» и занял столик на нависающей над морем веранде. В 1988 году я был одним из 784 «умников», голосовавших на выборах в кнессет за мужа его владелицы – Виктора Таяра. Остальные пять миллионов избирателей, по-видимому, не усмотрели прямой связи между будущим демократии и умением готовить кебаб из тунца с тхиной.


Маргарет, как всегда, сидела у входа в ресторан с пластиковой миской соленой бамии на коленях. Она скользнула по мне взглядом, и вскоре у меня на столике появился холодный лимонад с мятой и каплей арака. Я провел на веранде почти два часа, уставившись на море. За мной охотились громилы Кляйнмана, против меня ополчилась полиция, я искал пропавшую сестру-близнеца, мою любовницу только что взорвали, и я потерял лучшего друга. Идеальное время, чтобы гонять балду.


Когда закатное солнце коснулось поверхности моря, я достал мобильник. Два голосовых сообщения. Первое – от адвоката Генделя. Он приглашал меня к себе в офис, чтобы я получил расчет: «Я сегодня допоздна. Приезжайте, когда вам будет удобно». Второе – от Элы. Она интересовалась, как у меня дела.


Я заплатил за лимонад и поехал к Азриэли-центру. Секретарша Генделя, на лице которой застыло выражение, говорившее «мне не так много платят, чтобы торчать здесь в такой час», без возражений пропустила меня к нему. На вешалке болтался пиджак от Армани, похожий на уснувшего часового, но сам Гендель был бодр и благоухал хорошим парфюмом. Я выглядел бы не хуже, если бы зарабатывал 300 долларов в час.


– Это ужасно! – На протяжении первой минуты нашей встречи он повторил это три раза, имея в виду случившееся с Софи. Я с ним не спорил. Затем он наконец поинтересовался, что у меня с лицом.


– Кляйнман, – выдал я укороченную версию. – Напустил на меня своих псов.


– Вам следовало довольствоваться ролью ее охранника, – невозмутимо прокомментировал Гендель.


Я снова вспомнил Джо из Новой Зеландии. Кажется, только он не знает обо мне и Софи. Надо бы черкнуть ему открытку.


– Мне нужно поговорить с Кляйнманом, – сказал я. – Передайте ему, что я хочу с ним увидеться.


К моему удивлению, он рассмеялся. Не дежурным смешком, а весело и раскатисто, во все тридцать два зуба, прошедших дорогое отбеливание. Отсмеявшись, он взял со стола и протянул мне чек. На мое имя. На всю сумму, причитающуюся мне до конца месяца. Плюс двадцатипроцентный бонус. Я перевел взгляд с чека на Генделя.


– Это должно было вас убедить, – объяснил он.


– В чем?


– Встретиться с Кляйнманом. Я был у него сегодня. Он хочет, чтобы вы пришли. Я говорил ему, что ничего не выйдет. Нельзя сначала подсылать к человеку своих головорезов, а потом приглашать его на дружескую беседу.


– Так вы знали, что он подсылал ко мне своих людей?


– Он мне рассказал.


– Как мило.


– Что именно?


– Конфиденциальные сведения, полученные адвокатом от клиента. Иначе вам грозило бы обвинение в утаивании от полиции важной информации.


Он больше не смеялся:


– Что-то я не заметил, чтобы вы вернули чек.


Я как можно медленнее убрал чек в бумажник. Даже не думай вздрогнуть, мысленно приказал я своей руке. Один намек на дрожь, и я заменю тебя пластиковым протезом.


– Как мне попасть в тюрьму? – спросил я.


– Он сказал, это ваша проблема.


– Я не состою в вашей группе юридической поддержки?


– Нет.


– Почему?


– А вдруг встреча обернется неудачей?


Логично. Если назавтра меня найдут поделенным на неравные части и выяснится, что пропуск мне выписал Гендель, ему придется ответить на массу неприятных вопросов.


– А если это он ее убил? – задал я вопрос.


– Он говорит, что нет.


– Это только слова. Но мы оба знаем, что это наиболее вероятно. Что вы станете делать, если он признается, что прикончил хорошую девушку, которая никому не причинила зла?


– Брошу адвокатуру.


– Ага. Хрена лысого. Вы слишком любите деньги.


Эту фразу я произнес на ходу, направляясь к двери.


– Что ему передать? – спросил Гендель сочувственным тоном, из чего я вывел, что он все еще испытывает ко мне некоторую симпатию.


Я и не подумал утруждать себя ответом.


Спускаясь на лифте с 32 этажа на подземную стоянку, я размышлял над решением вновь возникшей проблемы. Выход напрашивался сам собой, и я позвонил Чику.


– Прости, что не рассказал тебе о сыне, – выдавил он. – Он работает под прикрытием с того дня, как демобилизовался из армии.


Я ответил, что не в обиде, но мне нужна услуга от его старых друзей из службы исполнения наказаний. Он слушал меня терпеливо, не перебивая.


– Чик, – добавил я. – Если ты расскажешь о нашем разговоре сыну, ему придется поставить в известность Кравица.


– Я думал, ты сам ему расскажешь.


– Не в этот раз.


– Он все равно узнает, что ты был у Кляйнмана, – заметил Чик.


– Постфактум.


Он заколебался. Чик не любит ни во что вмешиваться, но сейчас ему было трудно удержаться.


– Что между вами произошло?


– Кассеты, которые снял Гай, исчезли из хранилища.


– И он думает, что это ты их украл?


– Да.


В трубке воцарилось молчание.


– Тогда он идиот, – наконец прервал его Чик. – Ты ни за что не подставил бы друга.


Я даже не пытался объяснить себе, почему от этих слов у меня сжалось горло. Похоже, Чик понял, что со мной, потому что быстро проговорил, что перезвонит, и положил трубку. На стоянке я, как обычно, потратил десять минут на поиски своей машины. По-моему, тот, кто проектировал этот лабиринт, сидел на экстази. Свой «Вольво» я нашел на третьем уровне 12-й голубой зоны и почувствовал себя так, словно выиграл в рулетку. Прежде чем я тронулся с места, меня посетило философское озарение: когда тебя несправедливо обвиняют, тебе хреново.

11


Расследование – любое расследование – состоит из кратких приступов активности, в перерыве между которыми ты должен сидеть, сунув ладони под мышки, и ждать. По этой причине частные детективы всегда ведут больше одного дела за раз, чтобы не сойти с ума от ожидания. Сидя в машине, я решил заняться делом Элы и спустя пятнадцать минут уже давил на дверной звонок Кейдара Неэмана. Он открыл мне, одетый в свой обычный наряд: обрезанные по колено армейские брюки, вьетнамки и застиранная футболка.


– Что-то волос у тебя совсем не осталось, – сказал я вместо приветствия – не для того, чтобы его поддразнить, а ради создания позитивного настроя. Кейдар начал лысеть лет в двадцать, но, к его чести, отчаянно сражался с этой напастью. Нет такого средства, которое он бы не испробовал на себе, включая кремы на основе пассифлоры и авокадо. Не то что бы это ему помогло, но пахло от него интригующе.


– Ваше величество! – с воодушевлением воскликнул он. – Чем обязан?


Три года назад я поймал его на мошенничестве в одной из компьютерных фирм Герцлии, настоял на его увольнении и тут же нанял сам. Мои познания в компьютерах весьма ограниченны: я знаю, что в интернете есть фотографии обнаженных девушек по имени Вероника, до которых надо уметь добраться. Кейдар живет в совсем другом мире, где температура не поднимается выше 17 градусов по Цельсию, а на 19-дюймовых мониторах бегут строки из зеленых букв, смысл которых понятен только ему. Однажды я попросил его объяснить мне, что они означают. «И пытаться не буду, – с театральной серьезностью сказал он. – Это доступно только гениям».


Следом за ним я зашел в квартиру.


– Хочешь диетической колы? – спросил он.


Я взглянул на него с подозрением: шутит, что ли? Кейдар примерно моего роста, но такой тощий, что его можно по факсу пересылать. Он положил себе на живот белую ладонь:


– У меня пузо появилось.


Я поймал себя на том, что мне очень хочется ему двинуть. В моей табели о рангах худые люди, жалующиеся на лишний вес, находятся где-то посередине между канализационными крысами и любителями караоке.


– Ладно. – Он поспешил усесться в свое кресло. – Что надо?


– Что ты знаешь об усыновлении?


– Немного, – ответил он. – Хотя в детстве думал, что я приемный.


– Почему?


– Ты видел моего отца? – печально спросил он. – Второго такого дурака свет не видывал.


– А чем он занимается?


– Профессор Тель-Авивского университета, – без тени иронии ответил Кейдар. – Преподает математику.


– Я разыскиваю сестер-близнецов, которые родились в мае 1971 года. Одна из них исчезла.


– А номер удостоверения личности первой есть?


– Есть.


– Он мне понадобится. Ты есть хочешь?


Только после этого вопроса я понял, что действительно проголодался.


– Иди на кухню. Найди там что-нибудь. Мне нужно несколько минут.


Не дожидаясь ответа, он прилип к монитору. Я пошел на кухню и открыл холодильник. Он был забит диетическими продуктами, по большей части изготовленными из чего-то вроде пенопласта. Они навели меня на мысли о Софи. О том, что мне было ради кого худеть. Я достал трехпроцентную брынзу, разложил на трех кусочках диетического хлеба, а сверху украсил ломтиками помидора. На вкус получилось так же отвратительно, как на вид. Дожевав, я пошел в туалет и обнаружил на полу электронные весы. Встал на них и увидел цифры – 95,5 кг. Минус те полкило, которые я только что съел. Господи, надеюсь, у меня не анорексия.


Я вернулся в гостиную, или в серверную, или как там Кейдар ее называл, и начал смотреть, как он занимается своей черной магией. Спустя десять минут он процедил: «О’кей», нажал на клавишу, и я услышал, как заурчал стоящий рядом принтер. Кейдар с важным видом повернулся ко мне.


– А правда, когда ты сидишь, сразу видно, что ты поправился, – с порога заявил я.


Он стоически пропустил это замечание мимо ушей, взял два распечатанных листа и уставился в них.


– Во-первых, – сказал он, – они существуют.


– Кто?


– Твои близняшки.


– Как ты узнал?


– Они родились в Тель-Авиве, – немного обиженным тоном начал читать он, – в больнице «Ассута», у Бетти и Стефана Норман и были зарегистрированы в отделе министерства внутренних дел в присутствии представителя министерства социального обеспечения.


– Почему?


– Что почему?


– Почему при регистрации присутствовал представитель министерства социального обеспечения?


– По-видимому, – после паузы предположил он, – решение о передаче на усыновление было принято еще до родов, иначе это ничем не объяснить.


– Как их назвали?


– Эла и Наоми.


– А что с ней стало потом?


– С которой из двух?


– С Наоми.


– Она исчезла.


– Это я и так знаю. Что с номером ее свидетельства о рождении?


– Его заменяют сразу после усыновления. Как раз для того, чтобы никто не занимался тем, чем мы занимаемся сейчас.


В его голосе слышалось осуждение, которое я предпочел проигнорировать.


– Где хранится дело об усыновлении?


– В министерстве социального обеспечения.


– Ты можешь влезть к ним в компьютер?


– Да. Но толку от этого чуть. Они начали оцифровывать дела по усыновлению всего двенадцать лет назад.


– А что было до того?


– Картонные папки и охранник у входа.


– Туда никак нельзя пробраться?


– Можно попробовать ночной взлом. Я с тобой.


Только этого мне не хватало! Быть схваченным при попытке проникновения в правительственное учреждение, да еще в компании с парнем, который выглядит как свихнувшийся гитарист из группы The Beach Boys. Впрочем, у меня забрезжила одна идейка.


– Сколько человек родилось в Израиле в мае семьдесят первого года? – спросил я.


Он снова повернулся к компьютеру. На этот раз поиск занял всего несколько секунд:


– Шесть тысяч пятьсот семьдесят девять.


– Сколько из них родились двенадцатого числа?


– Двести восемь.


– Среди них есть Наоми?


– Уже проверил. Нет. Они наверняка сменили ей имя.


– Почему ты так думаешь?


– Но это же логично. Она попала к приемным родителям на второй день после рождения. Вот они и назвали ее по-своему.


– Убери из списка мальчиков. Сколько остается?


Его руки запорхали по клавишам:


– Сто восемь.


– Теперь убери всех мусульман, всех христиан и всех умерших. И тех, чьим родителям было меньше тридцати лет.


– А этих-то почему?


– До тридцати они постарались бы родить своего ребенка.


Двадцать минут спустя я уже был на улице. В моем заднем кармане лежал список из одиннадцати имен. Если родители Наоми – или как там ее теперь зовут – заодно с именем не поменяли ей и дату рождения, она в этом списке.

12


Когда я садился в машину, меня окружала вечерняя синева, предшествующая настоящей темноте. Не успел я завести двигатель, как позвонил Чик. Его голос едва пробивался сквозь гомон толпы и звуки музыки. Я поинтересовался, откуда он звонит.


– Из «Лузы», – ответил он. – Я тут подрабатываю охранником.


«Луза» – это бильярдный клуб в конце улицы Иехуда Галеви. Кстати сказать, очень приличный. Тридцать столиков, большой экран, официантки в красных футболках. Охранник сидит снаружи, на табуретке. Идите работать в полицию, молодые люди! Не упускайте свой шанс! Арабы будут устраивать на вас покушения; по субботам на вас будут нападать ультраортодоксы; домохозяйки с безумными глазами будут кидаться на вас, потому что вы мешаете им задушить мужа; вашим семьям будут угрожать бандиты, зато к 65 годам вы выслужите такую смехотворную пенсию, что придется по ночам подрабатывать охранником за 24 шекеля в час и молиться, чтобы вас не порезал какой-нибудь сопляк, которого вы не пустили внутрь.


– Завтра утром, – сказал он.


– Кто меня проведет?


– Ты записан как родственник, которому разрешено свидание.


Я же трахал его жену, подумал я. В каком-то смысле это и правда делает нас родственниками…


– Еще вопрос.


– Что?


– Где сейчас можно найти Нохи Авихаиля?


Он ответил мгновенно:


– Знаешь кафе «Джо» на улице Хашмонаим?


– Да.


– Он почти каждый вечер там. Выпивает пару чашечек эспрессо, а потом едет к себе на Сончино.


– А что у него на Сончино?


– Два этажа над автомастерской. На верхнем – казино. На нижнем – стриптиз.


– Чик?


– Что?


– Спасибо.


– Не за что.


Мы отключились одновременно, чтобы не разрыдаться друг другу в трубку. От дома Кейдара с его двориком, засаженным анютиными глазками, до клуба Авихаиля на улице Сончино и дальше, до «Лузы», охраняемой грузной фигурой Чика, – меньше пяти километров. Этот город похож на любой другой в мире. Все то же самое, только плотнее.


Я оставил Эле короткое сообщение: «Перезвоните мне» – и поехал на улицу Хашмонаим. Загнал машину на открытую стоянку на углу Ха-Арбаа и дальше пошел пешком. Авихаиля я узнал сразу – его окружали телохранители. Я насчитал четверых непосредственно рядом с ним; пятый стоял возле шестисотого «Мерседеса», припаркованного прямо на тротуаре, перед витриной магазина велосипедов. Выглядел Авихаиль хрупким – другого слова и не подобрать. Невысокий, темноглазый, темноволосый, кожа светлая, с голубыми прожилками вен. Одет в простую белую футболку. Он сидел и пил свой кофе.


Я направился к нему, но путь мне преградил один из телохранителей:


– Вы куда?


– Мне надо с ним поговорить.


– Он пьет кофе. Может человек спокойно выпить кофе?


– Скажите ему, что я охранял жену Кляйнмана.


Он посмотрел на меня с интересом, отошел к Авихаилю, поговорил с ним и вернулся.


– Он говорит, чтобы ты валил отсюда, пока тебе не наподдали.


У меня вдруг снова заныли ребра. Как и все остальные части тела. Я осмотрелся и увидел на подъездной дорожке кирпич. Взял его, сделал три шага вперед и швырнул кирпич в окно «Мерседеса», после чего сел на тротуар рядом с машиной. Они не станут бить меня здесь – слишком много свидетелей. Окно разлетелось вдребезги, и наступила полная тишина. Все взгляды были обращены на меня. Телохранитель, с которым я разговаривал, двинулся ко мне, но Авихаиль жестом остановил его и прошептал что-то сидящему рядом с ним пожилому мужчине. Из-за соседнего столика встали и быстро – от греха подальше – удалились две женщины. Пожилой подошел ко мне.


– Вам жить надоело? – с вежливым любопытством поинтересовался он.


– Он передал Авихаилю, что я был телохранителем Софи Кляйнман?


– Который ее трахал?


Кажется, стоит прокрутить эту кассету на фасаде Азриэли-центра в День независимости.


– Кляйнман думает, что ее убил Авихаиль.


– А вы что думаете?


Признаюсь, он произвел на меня впечатление. Он разговаривал со мной так, будто мы находились на заседании совета директоров компании, в которой он был генеральным директором. Я еще раз оглядел его. Лет пятидесяти, крепкий, в дорогой голубой рубашке. Тоже темноволосый и светлокожий. Может, они родственники?


– Я пока не знаю, что думать, – ответил я. – Кляйнман убил отца Авихаиля. Вдруг он решил, что пора рассчитаться?


– Но зачем убивать ее? Почему не его?


– Кляйнман уже пять месяцев сидит в одиночке. Его не достать.


– Когда-нибудь он оттуда выйдет.


– Не в ближайшее время.


– Вам лучше знать. Говорят, вы дружите с офицером, который ведет следствие.


То есть он с самого начала знал, кто я такой. Почему-то это меня не удивило. Он постоял возле меня еще немного. Заняться мне все равно было нечем, поэтому я ему не мешал. Наконец он сдвинулся с места и поманил меня за собой. Мы подошли к столику Авихаиля ровно в тот момент, когда с другого конца зала к нему подбежала старшая официантка, а может, хозяйка заведения – невысокая крашеная блондинка, вся увешанная золотыми украшениями.


– Господин Авихаиль, – взволнованно произнесла она. – Мне очень жаль, но я вынуждена просить вас уйти. Такие скандалы вредят моему бизнесу.


Он медленно оторвал взгляд от чашки. Молчание между ними сгущалось, и блондинка начала переминаться на месте, как будто дожидалась своей очереди в туалет в самолете.


– Нет, – наконец сказал он.


– Как это – нет?


– Мне здесь нравится, – объяснил он. – Я не уйду. И завтра приду снова. Вы видите в этом проблему?


Как выяснилось, никакой проблемы она в этом не видела.


– Принесите моему другу двойной эспрессо, – добавил он. – И еще один мне.


Он снова умолк. Я понял, что у него такая манера речи – пара рубленых фраз и пауза.


– Я пью слишком много эспрессо, – сообщил он мне. – Это ведет к гипертонии.


– Тихий убийца, – сказал я, чтобы сказать что-нибудь.


– Что?


– Так врачи называют высокое давление: тихий убийца.


– Я не знал.


– Если верить газетам, это последнее, что угрожает вашей жизни.


Это его позабавило.


– Мой дядя, – он кивнул на пожилого мужчину в голубой рубашке, – еще вчера говорил, что надо бы с вами связаться. Но вы были в больнице.


– Подцепил ангину.


Улыбка на его лице растаяла. Наверное, в детстве ему читали «Алису в Стране чудес». А потом он охотился с рогаткой за Чеширским Котом.


– Мы ее не убивали.


– Почему?


– В каком смысле?


– Он убил вашего отца. Она – хорошая мишень. Или его сыновья.


– Я такими вещами не занимаюсь. Но если бы занимался, разобрался бы с ним.


– Он в тюрьме.


– Куда мне торопиться?


– Нохи, – раздался у меня за спиной голос его дяди. – Мы проверили. Он ничего не записывает.


– Да пусть записывает сколько хочет, – отозвался Авихаиль. – Мы просто беседуем.


– Завтра я с ним встречаюсь, – сказал я.


– С кем?


– С Кляйнманом.


Что-то в нем неуловимо изменилось. Он сидел все в той же небрежной позе, с тем же бесстрастным выражением лица, но от него повеяло чем-то таким темным и зловещим, от чего я предпочел бы держаться подальше. Дядя немного придвинулся к нам, но тут принесли кофе. Авихаиль поблагодарил официантку, которая, судя по ее виду, мысленно уже собирала чемодан, чтобы сбежать в Индию, и переключил внимание на содержимое своей чашки.


– Передайте этому говнюку, – сказал он, – что я не трогаю членов семей. Не то что он. Если он выйдет из тюрьмы, он – покойник, но его жену мне жаль. Она казалась приятной женщиной.


– Где вы ее видели?


Почему-то мой вопрос его рассмешил:


– Не твое дело. И не забудь оставить чек за разбитое стекло.


Я оставил чек, на который можно было заменить три таких стекла.

13


Слегка удивляясь тому, что все еще жив, я сел в свою машину и проверил голосовую почту. Три сообщения, и все от Элы. Она позвонила раз, потом еще раз, потом снова, каждый раз спрашивая, почему я ей не перезваниваю. Этой женщине не повредило бы принять с полведра успокоительного. Я набрал ее номер.


– Что вы сейчас делаете?


– Жду вашего звонка.


– Вы хоть иногда работаете?


– Да.


– Кем?


– Вы звоните, чтобы это узнать?


– Нет.


– Тогда зачем?


Мне вдруг захотелось на море. Не купаться, не сидеть на пляже, не обращая внимания на то, что в задницу набился песок, а просто смотреть на море.


– Вы знаете ресторан «Ситара»? – спросил я.


– Это в комплексе «Си-энд-Сан»?


– Да.


– Знаю.


– Как скоро вы сможете туда добраться?


– Через час.


– Я буду вас там ждать.


– А вы сможете подождать меня у входа?


– Почему?


– Не люблю заходить в ресторан одна.


– Почему?


– Потому что у меня будет такой вид, словно мне не с кем пойти в ресторан.


Я подумал, не написать ли в штаб движения феминисток. Я заявлю им о своей полной поддержке при условии, что они признают: все женщины мира невменяемы.


– Хорошо, договорились, – сказал я и повесил трубку.


Оставалось еще немного времени, и мне очень захотелось посмотреть на море. Я взял курс на север. Проезжая мимо мэрии, я снова заметил за собой хвост. Похоже, это превращается в популярный вид спорта. Как спортивная гимнастика, только без смешных лосин и маечек. На сей раз меня преследовал синий «Рено-Меган». Скорее всего, я не обратил бы на него внимания, если бы то и дело не поглядывал в зеркало заднего вида, предполагая обнаружить за собой ребят Кляйнмана, или Авихаиля, или Кравица, или мать Элы с вязальными спицами, атомной бомбой и помадой наперевес. В машине находился только водитель, значит, прямо сейчас стрелять по мне не начнут. Я пересек мост Ха-Яркон и зарулил на просторную автобусную стоянку, примыкающую к кладбищу. В этот час она почти пустовала и показалась мне идеальным местом для выяснения личности моего нового приятеля.


Я располагал несколькими секундами форы, поэтому выбрался из машины, отступил на три шага и спрятался за одним из автобусов. Тут же появился и «Рено». «Вольво» стоял посреди парковки с включенным двигателем. «Рено» сбросил скорость до минимума, объехал его и затормозил чуть дальше. Какое-то время ничего не происходило, но затем любопытство водителя взяло верх. Он вышел и осторожно двинулся к «Вольво», давая мне возможность его рассмотреть. Лет тридцати с небольшим, рост – метр семьдесят с небольшим, вес – семьдесят килограммов с небольшим. Почти идеальный пример среднестатистического гражданина. Я подождал, пока он не сделает то, что на его месте сделал бы каждый: не подойдет к машине и не наклонится посмотреть, что там в салоне, – после чего выскочил из своего укрытия и влепил ему хук справа по печени.


Странная штука эти удары по печени. В первый момент боли не чувствуешь, но чуть погодя из тебя выходит весь воздух и ты задыхаешься. Он удивленно повернулся, открыл рот, собираясь что-то сказать, но тут же свалился на землю. Я подхватил его, пока он не ударился головой об асфальт, и усадил на островке безопасности.


Вблизи он производил не такое стандартное впечатление. Круглой формы лицо выглядело изможденным: ввалившиеся глаза, выпирающие скулы. Относительно его веса я сделал поправку. Когда-то он весил явно больше восьмидесяти килограммов, но теперь одежда болталась на нем, как на палке. Короткая стрижка наводила на мысль о том, что он уснул в кресле у парикмахера, отчего на голове образовался некоторый хаос. Очень светлая кожа обгорела на солнце. Я быстро провел рукой у него по спине и убедился, что оружия нет. В его легкие снова проник воздух, и он посмотрел на меня глазами, полными боли.


– Зачем ты меня ударил? – обиженно, как ребенок, спросил он.


– А зачем ты за мной следил?


– Я Рон Альтер. – Он представился так, будто был знаменитостью.


– Это настоящее имя или псевдоним?


Моя шутка упала на асфальт и разлетелась на мелкие кусочки.


– Семья Альтер. Ты что, не помнишь? Шира и Анат?


О чем-то это мне говорило, но экран памяти оставался пустым, и картинка не загружалась.


– Они погибли, – сказал он, – во время покушения на Кляйнмана.


Теперь я наконец вспомнил. До того как Кляйнмана посадили, его трижды или четырежды пытались убить. В предпоследний раз это случилось, когда он сидел в кафе на улице Кинг Джордж и кто-то выстрелил в витрину из гранатомета. Шире Альтер было двадцать девять лет, ее дочери Анат – два года. Телохранитель прыгнул на Кляйнмана, прикрывая его своим телом, и сломал ему руку. По слухам, парень получил в подарок новенькую машину. Надо бы проверить, не серебристый ли «Тусон».


– Ты муж?


– Да.


Я сел рядом с ним на край тротуара. Мне хотелось сказать ему хоть что-то, но слов не находилось. В конце концов я просто спросил:


– Зачем ты за мной следил?


– Я следил не за тобой, а за Авихаилем. Я видел, что ты с ним разговаривал, и решил выяснить, кто ты такой.


– Давно ты за ним следишь?


– Шесть недель.


– Ты собираешься его убить?


– Нет, – удивленно произнес он. – Сначала я должен выяснить, кто убил моих жену и дочь.


– Ты спрашивал у него?


– Они никого к нему не подпускают.


– Ты говорил им, кто ты?


– Говорил. У них есть один такой, пожилой, они вроде немного похожи; так он сказал мне, что они мне сочувствуют, но не имеют к этому делу никакого отношения.


– У Кляйнмана хватает врагов, – сказал я, только чтобы не молчать.


– Авихаиль – самый опасный.


– Откуда ты знаешь?


– Я провел небольшое расследование. Начал через две недели после их гибели. Со многими разговаривал. С полицией, с журналистами. Даже в тюрьме у него был.


– У Кляйнмана?


– Он сам хотел со мной встретиться. Сказал, что сожалеет. Я и с женой его встречался.


– С Софи?


– Да. Она вчера погибла. Жалко ее. Она показалась мне приятной женщиной.


Я чуть было не сообщил ему, что он уже второй, от кого я за последний час слышу это, но прикусил язык. Тем временем он пришел в себя и поднял на меня глаза.


– Ты полицейский?


– Бывший. Я частный детектив.


– На кого ты работаешь?


– В данный момент на себя. Я был телохранителем Софи.


– Не очень-то успешным.


Он явно не имел в виду ничего обидного, и я пропустил его слова мимо ушей.


– Можно мне ознакомиться с материалами твоего расследования?


– Конечно! – воскликнул он. – Все у меня дома, на компьютере.


– Адрес?


Он продиктовал мне адрес. Мы договорились встретиться завтра утром. Он встал и протянул руку, помогая подняться мне. На одно странное мгновение мы оказались очень близко друг к другу.


– Я найду его, – сказал он, глядя мне в лицо. – Кто бы это ни был, я найду его.


– И что тогда сделаешь?


– Не знаю.


Но он знал. И я знал.

14


Несмотря на непредвиденную задержку, на встречу с Элой я приехал на пять минут раньше и, как обещал, ждал ее в вестибюле. «Си-энд-Сан» – это комплекс из неона и мрамора, построенный в Тель-Авиве прямо на пляже «Северный Утес» и дающий защитникам окружающей среды повод бегать вокруг с криками и рвать на себе остатки одежды из переработанного утиля. Внутри круглые сутки нес вахту охранник в форме, был устроен бассейн с изнывающими от скуки рыбками, располагались две художественные галереи и два ресторана, и стадами бродили накачанные силиконом красотки, которым их шикарный номер оплачивал добрый пожилой дядюшка, восхищенный их взглядами на мировую политику. Некоторые из них, ясное дело, подрабатывали и на стороне, чем объяснялось мое детальное знакомство со здешней географией. В свое время я снял тут больше фильмов, чем Клинт Иствуд в Голливуде.


Она явилась минута в минуту. Пока она шла ко мне, я успел хорошенько ее рассмотреть. На этот раз она надела облегающие джинсы с широким кожаным поясом и черную майку, открывающую плечи и подчеркивающую крепкую грудь. Она производила впечатление женщины, тщательно продумывающей свой наряд, но не желающей, чтобы другие догадались, как старательно она подбирала каждую деталь одежды. Ничего особенного, но в этой майке она была уверена. Только когда Эла подошла совсем близко, я заметил, как она напряжена. Она старалась держаться свободно, но ее выдавали глаза.


– Ну, и как вам? – беззаботно спросила она, останавливаясь рядом со мной возле бассейна с рыбками.


Мы облокотились о каменный бордюр и уставились на водоросли. В воде мелькнуло что-то серебристое и, ударив хвостом, исчезло.


– Что именно? – не понял я.


– Вы же меня рассматривали.


Я ничего не ответил, выпрямился и пошел в ресторан. Охранник за стойкой повернулся к нам и увидел ее. Я с интересом наблюдал за его реакцией, как в замедленной съемке. Сначала он явно собрался ей улыбнуться, но тут же напустил на лицо выражение равнодушия. Я перевел взгляд на нее: может, она подала ему знак? Но момент был упущен, и я ничего не заметил.


– Вы уже бывали здесь?


– Я здесь жила.


– Долго?


– Шесть месяцев. Два года назад.


– Одна?


– Да.


– Вы здесь жили или работали?


Через три шага я сообразил, что больше не слышу стука ее каблуков по мраморному полу. Я остановился и обернулся. Она стояла, сжав челюсти. Наконец она с трудом пробормотала:


– Работала.


Не придумав ничего умного в ответ на эту реплику, я снова повернулся и продолжил путь. Следующие несколько минут мы провели, полностью погруженные каждый в свои мысли. Метрдотель предложил нам столик на веранде, и я получил свое море, набегающее на берег белоснежными пенными волнами. Она села напротив и заказала у шустрой официантки бокал белого вина.


– Я должна вам все объяснить.


– Вы ничего не должны мне объяснять.


– Вы когда-нибудь платили за это? – спросила она.


Я уже начал догадываться, каким образом она сейчас будет оправдываться. Она заранее подготовила свой монолог и ждала удобного момента, чтобы вывалить его на меня.


– Не ваше дело, – ответил я.


Мы оба поняли, что я только что сказал да. Конечно, бывало, что я за это платил. И больше одного раза. Ты стараешься не поддаваться. Беспокойно бродишь по дому, твердишь себе, что не так уж тебе это нужно. А потом уступаешь одиночеству, или либидо, или сознанию того, насколько это просто. И набираешь номер телефона. Дружелюбный голос сообщает, что она будет у тебя через двадцать минут, хотя она всегда появляется через сорок. Наконец раздается стук в дверь. Очень тихий – они точно знают, что ты услышишь, даже если тебя шепотом окликнут со стоянки возле дома. Ты открываешь дверь. Она всегда выглядит не такой, как в твоем воображении, но это неважно, и ты разговариваешь с ней ужасно вежливо, чтобы она почувствовала: ты не такой, как все остальные засранцы.


Но я точно такой же. И сейчас я смотрел на нее по-новому. Представлял себе, как она тогда выглядела. Как раздевалась, аккуратно складывая одежду на стул рядом с кроватью, как в одних трусах садилась на кровать, как белела ее обнаженная грудь, как она доставала из сумочки мобильный и докладывала кому-то: «Да. Все в порядке. Нет, точно, все нормально». Как улыбалась бы мне, показывая, что я прошел аттестацию и не отношусь к числу психопатов-садистов, хотя вполне мог им оказаться. Я гнал от себя эти картины, но последняя застряла в моем сознании: я лежу на спине, не очень понимая, что должен дальше делать, а она откладывает телефон, кладет руку мне на бедро и с интересом смотрит, как я пробуждаюсь навстречу ей.


– Закончил? – Ее голос звучал сухо и резко.


– Что?


– Фантазировать обо мне.


– А чего ты хотела? – честно признался я. – Чтобы я вообще никак не реагировал?


– Поэтому я и спросила, приходилось ли тебе за это платить.


– Какое это имеет значение?


Ее страх исчез – или она от него отмахнулась. Она подалась вперед, грубо вторгаясь на мою территорию.


– Спрашивай, – предложила она. – Спрашивай, что хочешь, и покончим с этим.


Мне следовало бы сказать: «Забудь», но я, пренебрегая мелькнувшим на ее лице разочарованием, задал вопрос, который на моем месте задал бы каждый из трех миллиардов мужчин:


– Как это началось?


– Мне нужны были деньги.


– Всем нужны деньги.


– Ты хочешь услышать всю историю? С психологической подоплекой? Мой отец умер, моя мать – чудовище. Я была зла на весь мир. Потом устала злиться. И положила мозги на полку.


Мне следовало бы взять ее за руку. Сказать, что я все понимаю. Но я этого не сделал.


– Первый раз, – требовательно сказал я. – Когда ты в первый раз зашла в комнату с мужчиной, которого никогда раньше не видела, и разделась. Почему ты от него не сбежала?


– Я не обязана тебе отвечать.


– Ты сама завела этот разговор.


– Я хотела, чтобы ты знал, вот и все. Теперь ты знаешь, а я больше не хочу об этом говорить.


Между нами повисла настоящая вражда – такая осязаемая, что даже воздух вокруг вдруг сделался вязким. Она причислила меня к стану врагов – мужчин, или матерей, или еще кого-нибудь.


– Ты продолжаешь этим заниматься?


– Нет.


– Почему?


– Когда-то было проведено исследование, – ответила она. – Более девяноста процентов женщин, занимающихся проституцией, подвергались в детстве сексуальному насилию. Что ты думаешь о мужчинах, которые это делают?


– Что им надо яйца оторвать.


– Но тебя не волнует, что ты пользуешься результатами этого насилия?


– Зачем ты это делаешь?


– Что?


– Пытаешься внушить мне, что я должен отвечать за всех.


– Знаешь, сколько раз меня спрашивали, что такая девушка, как я, делает в этой профессии? В конце концов я задала себе тот же вопрос.


– И прекратила этим заниматься?


– Это как наркотик. Ты отключаешься, ни о чем не думаешь, а потом получаешь деньги. Знаешь, почему девочки-эскортницы в конце концов остаются без гроша? Потому что для них это все понарошку. Это не взаправду, а раз так, почему бы не профукать все деньги на глупости?


– А когда у тебя закончатся деньги, ты опять разозлишься?


– Нет.


– Сейчас ты злишься.


В ее взгляде снова что-то изменилось. Он стал циничным и равнодушным.


– Джош, спасибо, что решил мою проблему. Ты мне больше не нравишься.


– По крайней мере, теперь я точно знаю, зачем тебе так срочно понадобилось разыскать сестру.


– При чем тут моя сестра?


– Ты успела разругаться со всеми, с кем только можно, и тебе не с кем и словом перемолвиться.


– Я же сказала, ты мне больше не нравишься.


Только тут ее осенило:


– Ты ее нашел?


– Нет.


– Тогда зачем ты это сказал?


– Я не нашел ее, но знаю, что она существует.


Она уставилась на меня. У нее по щекам потекли слезы. Она их не утирала.


– Прости, – сказала она, встала и направилась в дамскую комнату.


Я перевел взгляд на море, но его вид перестал действовать на меня успокаивающе. Над нами с шумом пролетели два военных вертолета, держа курс на юг, в сторону Газы. Она вернулась. Лицо чистое, умытое, черные волосы забраны в хвостик. Она села и даже попыталась улыбнуться, но попытка вышла жалкой.


– Она родилась на десять минут позже тебя, – сказал я. – Родители назвали ее Наоми, но приемная семья, скорее всего, сменила ей имя.


– Ты уверен?


– Да. У меня есть запись из соответствующего отдела министерства внутренних дел.


– Где она сейчас?


– Я сократил список до одиннадцати женщин, родившихся в один день с тобой. Полагаю, она – одна из них.


– Что ты собираешься делать?


– Обзвоню всех.


– Что ты им скажешь?


– «Добрый день, мадам! С вами говорят из больничной кассы “Клалит”. Мы просим вас ответить на несколько вопросов. Это не займет много времени. Назовите, пожалуйста, ваш рост и вес. Спасибо. Когда вы в последний раз проходили маммографию? В какой стране родились ваши родители?»


– Это сработает?


– Это сократит список, по крайней мере наполовину.


– А потом?


– Ножками, ножками. Я навещу их одну за другой, пока не найду ее.


– А как ты ее узнаешь?


– Она похожа на тебя как две капли воды.


Она на мгновение повернулась к морю, а потом снова посмотрела на меня:


– Кто такая Софи?


– Что?


– Полицейский, который приходил к тебе в больницу, сказал, что Софи убита.


– Это жена одного человека. Я ее охранял, но ее убили.


– Кто?


– Не знаю.


– Но ты его найдешь?


– Теперь моя очередь?


– Для чего?


– Заявить, что я не хочу об этом говорить.


Это немного разрядило атмосферу между нами. До того, чтобы стать лучшими друзьями, оставалось еще далеко, но враждебности стало поменьше.


– Ты ее любил?


– Нет.


– Но между вами что-то было?


– Да.


– Значит, ты найдешь того, кто это сделал.


Это был не вопрос, а утверждение, поэтому я не счел нужным утруждать себя ответом. У меня зазвонил телефон. Незнакомый голос поинтересовался, я ли на проводе. Неделю назад я был уверен в этом значительно больше, чем сейчас, но все же ответил: «Да».


– Говорит заместитель начальника тюрьмы «Римоним» Шабтай. – Он говорил официальным тоном и очень медленно, словно предполагал, что его будут записывать. – Мне сообщили, что вы хотите посетить завтра вашего родственника?


– Да, конечно, – ответил я. Еще бы, меня душили воспоминания, ведь мы росли в одном дворе.


– Хорошо, – сухо добавил он, – в восемь тридцать утра. У вас будет пятнадцать минут.


Иными словами, мне ясно дали понять, что увлекаться не стоит.


Я поблагодарил его и положил трубку. Она смотрела на меня, по-прежнему ожидая ответа.


– Мне надо идти.


– Когда ты начнешь ее искать?


– Когда появится свободное время.


– Ты меня наказываешь?


– За что?


– Не знаю.


Я подозвал официанта и попросил счет. Он странно посмотрел на меня:


– Вы же ничего не заказывали.


Я опустил глаза к столу: на нем стояли только два стакана воды.


– Иди, – устало произнесла она. – А я еще немного посижу.


Я хотел проститься с ней какой-нибудь эффектной фразой, но на ум ничего не шло.


– Она все еще в опасности? – спросил я перед тем, как попрощаться.


– Кто?


– Твоя сестра.


– Больше, чем обычно, – ответила она. – Ты даже себе не представляешь.


Я ушел и оставил ее всматривающейся во что-то, чего мне не разглядеть.

15


Домой я добрался к одиннадцати вечера с твердым намерением немедленно лечь спать, потому что завтра утром рано вставать. Эта установка подействовала на меня как смесь амфетамина и зеленого схуга[5]. Я включил компьютер и минут двадцать играл в «Конец света».


Правила несложные. На тебя несутся чудища-мутанты, ты в них стреляешь из помпового ружья, и они взрываются. Я читал статью какого-то психолога, который утверждал, что подобные игры удовлетворяют нашу тягу к реальному физическому насилию. Добраться бы до этого психолога, я бы ему башку оторвал.


Без четверти двенадцать зазвонил телефон. Кравиц. Я догадался, что это он, еще до того, как снял трубку.


– Я тебя разбудил? – спросил он.


– Да, – ответил я. – В последнее время у меня такой режим: в половине девятого выпиваю стакан горячего молока с печеньем, а в девять ложусь баиньки.


Ни один из нас не засмеялся.


– Сына Кляйнмана пытались убить.


– Когда?


– Два часа назад. Он вышел от друзей, и его чуть не сбили машиной.


– Он видел кто?


– Он его не запомнил. Был слишком занят – торопился отскочить в сторону.


– Какая машина?


– Маленький белый пикап. Это все, что у нас есть.


– Подозреваемые?


– Ищем Авихаиля.


– Вряд ли это он. Ближе к вечеру он сидел в кафе «Джо» на улице Хашмонаим, а потом поехал на Сончино.


– Откуда ты знаешь?


– Я был с ним.


– Зачем?


– Хотел узнать его мнение, почему мне не везет с женщинами.


Он молчал. В понимании Кравица то, что он мне позвонил, было извинением. В моем понимании – нет.


– Который из сыновей? – спросил я.


– В смысле?


– У Кляйнмана два сына. Это был старший или младший?


– Младший, кажется. Ты все еще хочешь встретиться с Кляйнманом?


Значит, Чик не выдал им моего плана посетить тюрьму. Почему-то от этой мысли на душе стало тепло и немного грустно.


– У меня встреча рано утром, – сказал я. – Я иду спать.


– Ну иди, – ответил он, но не отключился, явно ожидая, что под конец я отпущу шуточку или хотя бы просто попрощаюсь. Я молча положил трубку.


В семь утра, после двух чашек черного кофе, свежевыбритый и благоухающий, как родной брат Ральфа Лорена, я уже вырулил на старую трассу Хайфа – Тель-Авив и покатил на юг. Машин на дороге было на удивление мало. Я напевал себе под нос и слушал по радио новости. В Сдероте два человека погибли от кустарной палестинской ракеты.


Минут через двадцать показались охранные вышки. Вскоре я уже загонял машину на стоянку. Тюрьма «Римоним» соседствует с двумя другими – «Ха-Шарон» и «Адарим», но заметно от них отличается. Она совсем новая, отделанная тесаным иерусалимским камнем. Стеклянные двери с медной окантовкой придают зданию солидный вид, делая его похожим на городскую библиотеку. За день до того, как вступила в силу сделка по обмену пленными с «Хезболлой», Управление тюрем перевело сюда Мустафу Дирани и имама Убейда, чтобы репортеры мировых СМИ засняли их выходящими из этих сверкающих дверей. Правда, потом они жаловались, что основную часть заключения провели в ужасающих условиях, но каждому известно, что одна картинка стоит тысячи самых красноречивых рассказов.


Уже с порога мне на плечи, как новая шелковая рубашка, легла прохлада кондиционера. Я направился к широкой деревянной стойке, но меня перехватил высоченный мужчина, до того стоявший в стороне.


– Я заместитель начальника Шабтай, – тихо сказал он.


Мы обменялись рукопожатием. Глядя ему в глаза, я был вынужден слегка запрокинуть голову, и у меня заныла шея. Я не привык смотреть на людей под таким углом. Мой рост – метр восемьдесят один, то есть статистически никак не ниже среднего, но он возвышался надо мной как минимум сантиметров на двадцать пять. Движением, характерным для очень высоких людей, он чуть наклонил голову вперед, что вызвало в памяти образ страуса, тем более что, несмотря на едва наметившийся животик, он был худощавым.


– Вы Ширман? – тихо спросил он.


Про себя я отметил, что он ждал меня, хотя я приехал на четверть часа раньше.


– Пойдемте, – сказал он. – У нас мало времени.


Пока мы шагали по пропахшим хлоркой длинным коридорам, он поинтересовался, что у меня с глазом. Дотронувшись до лица, я обнаружил, что опухоль все еще не спала.


– С лестницы упал, – сообщил я тоном человека, пострадавшего от домашнего насилия, и он в ответ печально кивнул.


Мы подошли к тяжелым металлическим дверям, на которых висела табличка «Крыло 11». Я знал, что это место изоляции Особо Важных Персон, где содержатся проворовавшиеся политики, знаменитые убийцы и главы крупных криминальных группировок. Сами догадайтесь, кто из них котируется ниже всех. За маленьким окошком сидел охранник, окинувший нас строгим взглядом. Шабтай наклонился к окошку, и дверь распахнулась.


– Где мы с ним увидимся? – спросил я.


– В прогулочном дворике.


Мы ступили в короткий коридор. Здесь располагалось всего шесть камер, номера от 11 до 16. Я попытался представить себе, как это происходит. Тебя запихивают внутрь, и дверь за тобой захлопывается. Ты оглядываешься. Камера 3,1 на 2,6 метра, унитаз и душ из нержавеющей стали, двухярусная кровать из литого бетона, напротив – телевизор. Телефона нет. Верхняя койка пустует. На стенах ни одной фотографии. Ты один. Ты проводишь здесь 23 с половиной часа в сутки. Здесь даже мышей нет, а единственная птица, которую ты видишь, это кусок вареной курицы по пятницам.


В конце коридора располагался выход в прогулочный дворик. Двориком это место назвал некто с очень богатым воображением. Такая же бетонная камера, только побольше, с крышей из бронированного стекла, укрепленного металлическими прутьями. Шабтай выпустил меня наружу, а сам остался в коридоре. Я быстро окинул площадку здоровым глазом и обнаружил четыре камеры наблюдения. Кляйнман неподвижно стоял в слепой зоне. Я двинулся к нему.


Ростом он был ниже, чем я думал, крепкого сложения, с короткими руками и массивными плечами. На большинстве газетных фотографий я видел его с аккуратной прической, но сейчас волосы у него были пострижены так коротко, что просвечивала кожа. Лицо, бледное от недостатка солнечных лучей, осунулось, но в карих глазах читался вызов. Я встал напротив него, и некоторое время мы изучали друг друга взглядами.


– Ты немного похож на меня, – неожиданно хмыкнув, сказал он. И, видя мое недоумение, добавил: – Если бы она нашла себе молодого накачанного блондина, было бы гораздо обиднее.


Он оттолкнулся от стены и зашагал по дворику. Я молча следовал за ним.


– В тюрьме начинаешь думать о разных вещах, – заговорил он. – Хотя я пытаюсь этого не делать. Много читаю, иногда смотрю кино. Но вдруг ловлю себя на том, что уже два часа сижу и составляю фоторобот гада, который спал с моей женой. Ты слыхал, что есть специальные программы для составления фоторобота? Теперь в полиции нет художников. Все делают при помощи компьютерной графики.


Разумеется, я не мог заранее знать, какой оборот примет наша беседа, но что именно такой – даже не предполагал.


– Извини, что пришлось тебя побить, – на ходу бросил он. – У меня не было выхода.


– У тебя не было выхода, – как идиот, повторил я за ним.


– Мой бизнес разваливается, – объяснил он. – Когда я на воле, мне почти ничего и делать-то не надо. В девяноста процентах случаев одно мое имя действует устрашающе. Сейчас мне намного труднее сохранять свою репутацию.


– Тебе это не мешает?


– Что?


– Что я с ней спал.


– Вначале, – чуть подумав, ответил он, – это сводило меня с ума. Потом я прикинул, как поступил бы сам, если бы моя жена пять месяцев сидела в тюрьме. Недели через две точно пошел бы налево.


– Ты прямо феминист, – сухо заметил я.


– Но-но, поосторожней, – вскинулся он.


– Можешь называть это психическим отклонением, но я не люблю, когда меня бьют.


– Я ведь мог тебя убить. Мои люди настаивали на этом.


– Меня не так легко убить.


– Кого угодно легко убить, – не согласился он. – «Рожденным суждено умереть»[6]. – И в ответ на мой изумленный взгляд пояснил: – Это из Талмуда. Я теперь часто его читаю.


Я не стал рассказывать ему, что кто-то пытался убить и его сына. Он сам все узнает. Мы сделали полный круг по двору, когда он снова заговорил:


– Почему ты ушел из полиции?


Удивительно, но складывалось впечатление, что это ему действительно интересно.


– Я не ушел. Меня ушли.


– Почему?


– Ударил на допросе подозреваемого.


– Кто это был?


– Торговец наркотиками.


– Ты живешь один?


– Это собеседование перед наймом на работу?


– За эту неделю ты первый, с кем я могу поговорить. Просто ответь мне.


– Да.


– Что – да?


– Я живу один.


– Почему?


– Понятия не имею. Несколько раз мне казалось, что все серьезно, но потом я сбегал. Или они пугались.


– Она была моей второй женой, – сказал он. – Ты это знал?


– Да.


– В первый раз я женился потому, что так было надо. На девчонке из своего района. Мне было двадцать четыре, ей – двадцать три. Ты убеждаешь себя, что это любовь, но это всего лишь сделка. Мы были женаты девятнадцать лет.


– Немалый срок.


– Одно мгновение. Просто оно тянулось девятнадцать лет. А потом я встретил Софи. – Он умолк на полуслове. Мужчины редко говорят о любви. Нам просто нечего сказать на эту тему. Наконец он спросил: – Ты любил ее?


– Нет.


– Тогда почему?..


Мне бы послать его на три известные буквы, но я не смог. Он заслуживал другого.


– Ей было одиноко. Мне было одиноко. Нас тянуло друг к другу.


Он обдумал мои слова и решил, что я говорю правду.


– Я хочу, чтобы ты его нашел.


– Кого?


Он повернулся ко мне. Его взгляд медленно сфокусировался на мне, и я в первый раз ощутил исходящую от этого невысокого, человека силу – ту силу, которая заставляла его приспешников убивать ради него.


– Я не убивал Софи, – сказал он. – Просто не смог бы.


– Я шесть лет проработал в отделе убийств, – возразил я. – В девяноста процентах дел убийцей оказывается близкий человек.


Но он уже думал о чем-то другом.


– Сейчас все уверены, что ее убил я, – произнес он. – Единственный, кто знает, что это не так, это настоящий убийца.


– У тебя есть идеи?


– Все говорят, что это Авихаиль, – сказал он. – Но мне это кажется странным. Не его стиль.


– Я встречался с ним. Он говорит, что не делал этого.


– Ты ему веришь?


– Еще не решил.


– Может, кто-то из его людей? Такое иногда случается. Кому-то захотелось выслужиться перед боссом. Так сказать, в превентивном порядке.


– А если я его найду?


Он снова уставился на меня:


– Это тебя уже не касается.


– Я назову тебе имя, а утром увижу его на первых полосах газет.


– Я заплачу, – сказал он. – Плата за охрану будет по-прежнему поступать на твой счет.


Настала моя очередь задуматься.


– Допустим, я его найду, – наконец сказал я. – Но, возможно, не захочу называть его имя.


– Ты будешь делать, что тебе сказано.


Фантастический человек. Стоит во дворе самой строго охраняемой в стране тюрьмы, одетый в коричневую арестантскую робу, и пытается мне угрожать.


– Хорошего дня, – сказал я, направляясь к выходу.


Он двинулся за мной.


– Есть такой анекдот, – чуть ли не мечтательно произнес он. – «Что желают человеку на его стодвадцатилетие[7]? – Хорошего тебе дня».


Я дважды постучал в дверь, и он схватил меня за рукав.


Дверь распахнулась. За ней с мрачным видом стоял высокий тюремщик. Я повернулся к Кляйнману, который смотрел на меня выжидающе. Это напомнило мне сцену из какого-то фильма. Эпизод без слов, только музыка фоном. Я кивнул. Сделка заключена.

16


По дороге в Тель-Авив я начал обзванивать женщин из своего «списка одиннадцати». В преступном мире всегда так: начинаешь со сделки с крупнейшим в Европе торговцем наркотиками, и не успеешь оглянуться, как докатился до разговоров по мобильному за рулем. Двух первых кандидаток я вычеркнул сразу. Первая оказалась йеменкой, вторая – бывшей баскетболисткой из клуба «Элицур» ростом 1 метр 94 сантиметра. Она охотно поделилась со «служащим больничной кассы» своими проблемами с коленями, неизбежными для девушки ее роста, не говоря уже о проблеме найти себе парня.


– Какого вы роста? – спросила она к концу разговора.


– Метр шестьдесят два, – ответил я. – Моя мать работала карлицей в цирке в Румынии.


Номера три, четыре и пять не снимали трубку. Номер шесть жила в Метуле и более или менее подходила под нужный мне профиль, как и номер семь из Кфар-Савы. Номера девять и десять отсеялись по причинам этнического характера, а номер одиннадцать заплакала, едва я спросил ее насчет маммографии. Шесть недель назад у нее диагностировали рак. На мгновение мне поверилось, что это и есть та беда, которую на расстоянии почувствовала Эла, но женщина оказалась марокканкой из мошава Бней-Аиш.


Я вернулся к началу списка и дозвонился по оставшимся номерам. В результате он сократился до трех имен: жительниц Метулы, Кфар-Савы и поселения Омер. Что ж, придется поработать ногами.


Когда я подъехал к дому Альтера, часы показывали десять утра, но у меня было чувство, что, с тех пор как я встал, прошло не меньше двух дней. Альтер жил в Новой Герцлии, в относительно новом доме, из которого открывался вид на лужайку с качелями и детской песочницей. В ней под надзором мамаш возились два пацана. Почему после того, как его жена и дочь погибли, он не переехал отсюда, с недоумением подумал я и минутой позже получил ответ. На его двери висела керамическая табличка: «Здесь живет любящая семья: Рон, Шира и Анат Альтер». Он еще не был готов с ними проститься.


Дома он выглядел совсем иначе. Люди на своей территории всегда выглядят иначе. Он был босиком, в джинсах и белой футболке. Он казался радостным и полным энтузиазма, как тренер школьной баскетбольной команды.


– Хорошо, что пришел! – Он произнес это трижды в первые шестьдесят секунд нашей встречи, из чего я вывел, что гости бывают у него нечасто. Большинство людей стараются не приближаться к смерти, чтобы одежда не пропиталась ее запахом.


Пока он варил нам кофе, я спросил, за счет чего он живет.


– Сам не знаю, – не поворачиваясь, ответил он. – Ты просто встаешь утром и пытаешься пережить этот день. Во время траурной шивы кто-то сказал мне, что во всем этом есть и хорошая сторона: ты перестаешь воспринимать жизнь как нечто само собой разумеющееся.


Слегка смутившись, я пояснил, что имел в виду его работу.


– А, – отозвался он. – Пойдем, покажу.


Он провел меня в маленький кабинет, переделанный из веранды. Там стояла чертежная доска с приколотым к ней карандашным наброском.


– Я изучал промышленный дизайн в Академии искусств «Бецалель», – сказал он. – Сейчас занимаюсь разработкой товарных упаковок. Сотрудничаю с разными компаниями, даже такими крупными, как «Штраус» и «Осема». Сделал две упаковки для лекарств «Тевы».


Он вытащил из ящика две коробки и спросил, что я о них думаю. Я ответил, что они похожи на коробки с лекарствами. Почему-то это его рассмешило. Я почувствовал, что наша беседа сворачивает куда-то не туда, и сказал:


– Сегодня я виделся с Кляйнманом.


Он аккуратно вернул коробки в ящик и повернулся ко мне. Вся веселость моментально сползла с него.


– Его освободили? – спросил он.


Я ответил, что посетил его в тюрьме, где он пробудет до конца тысячелетия, так что беспокоиться не о чем. Он сжал в воздухе пальцы, словно душил невидимого врага. Это производило жутковатое впечатление. Опомнившись, он взял свой кофе и пошел в гостиную.


Через минуту я последовал за ним. Я на миг представил себе существование человека, самые близкие люди которого погибли таким ужасным образом, и чуть не задохнулся.


Он сидел на диване в гостиной с ноутбуком на коленях. Вспышка, которую я только что наблюдал, угасла или, по крайней мере, перешла в режим тления.


– Никто не понимает, – лекторским тоном сказал он, – что с нами делает война, внутри которой мы живем.


Я устроился напротив него на голубом диване из «Икеи» и приготовился слушать.


– Логика подсказывает, – продолжил он, – что в странах, находящихся в состоянии войны, должно фиксироваться гораздо меньше насильственных преступлений.


– Потому, что в условиях внешнего насилия незачем тащить его еще и домой?


– Но в действительности все обстоит с точностью до наоборот. В воюющей стране всегда наблюдается резкий всплеск внутреннего насилия. Ты знал это?


Я этого не знал.


– Больше убийств, больше изнасилований, больше ограблений. Рост иногда достигает сотен процентов. Все дерьмо, спрятанное в людях, выходит наружу. Тем более, что шансов уйти от наказания гораздо больше.


Он развернул ко мне ноутбук. На экран была выведена статья из газеты «Едиот Ахронот» от 5 июля прошлого года, когда теракт в кафе в Нетании унес жизни шести человек. Под текстом располагалась фотография: женщина со слипшимися от крови волосами и распахнутым в немом крике ртом; рядом патрульная машина и осколки стекла.


– Помнишь этот случай? – спросил он.


Я сказал, что помню, но только потому, что понимал, как это важно для него. В том-то и беда с терактами: в конце концов они сливаются один с другим. Он нажал еще две клавиши, и появилась новая газетная страница, датированная 6 июля. Лица в траурной рамке. День похорон. Очевидно, жертвы теракта.


– Взгляни на них, – сказал он. – Тебе ничего не кажется странным?


Я внимательно осмотрел фотографии, но не заметил ничего особенного:


– У двоих одинаковые фамилии, но такое уже бывало при терактах. Родственники вместе пошли в кафе и погибли.


– Это братья, – пояснил он. – Петр и Марко Ульяновы. Оба работали у Авихаиля, занимались рэкетом. А это… – Его палец скользнул к следующей фотографии. – Это Яаков Ависрор, троюродный брат Авихаиля. Один из старейшин семейного бизнеса, начинал еще у них в автомастерской, до того как они закрутили другие дела. Следующий – Орен Паз, управляющий казино на улице Сончино. Женщина – Рая Придан – никак с ними не связана, она отвела дочку в садик и зашла выпить кофе. А этот толстяк – Мики Бухбут. Работал в казино на Сончино подставным.


В каждом казино в Израиле есть свой подставной. Его единственная функция заключается в том, чтобы быть арестованным. Когда прибывает полиция, он объявляет себя хозяином заведения, проводит немного времени за решеткой, а потом получает выходное пособие.


– Ясно, – сказал я. – Все они погибли в теракте. Что это доказывает?


– Сейчас, – ответил он. – Подожди минутку.


Он встал, подошел к окну и выглянул наружу. Судя по доносившимся с улицы голосам, дети все еще резвились на качелях. На стене напротив меня висела фотография: смеющаяся красивая женщина, девочка, полностью сосредоточенная на изучении своего большого пальца, и сам Альтер, ставящий супруге «рожки». На фото он весил как минимум килограммов на десять больше, чем сейчас, и никакой загнанности в его взгляде и близко не было.


– Ответственность за теракт взял на себя «Палестинский исламский джихад», – сказал он. – Как всегда, они разослали сообщение всем военным репортерам. В палестинских газетах об этом писали целую неделю. Но вот беда: «Исламский джихад» понятия не имел о происшедшем. Они испугались, что на их территории появилась новая террористическая организация, которую они не контролируют.


С большим опозданием я начал понимать, к чему он клонит:


– У тебя нет доказательств.


Он развернулся так резко, что едва не потерял равновесие. Вернулся к ноутбуку и, даже не присаживаясь, пробежался по клавишам. На следующей картинке я увидел ту же женщину, что улыбалась мне со стены. На самом деле там было сразу две фотографии. Маленький снимок в верхнем углу страницы, похоже, был взят из выпускного альбома – аккуратная прическа, официальная улыбка. На нем она на несколько лет моложе. На большой фотографии – тело, прикрытое полиэтиленом. Рядом – два человека из ЗАКА[8].


– Ты помнишь, что говорили по телевизору в первые два часа?


– Нет.


– Все были уверены, что это теракт. Он выглядел, как классическая операция «Бригад мучеников аль-Аксы». Ракета, пущенная человеком арабской наружности с заднего седла мотоцикла, который тут же умчался. Так сказали мне полицейские. Что это был теракт. Только позже кто-то вспомнил, что видел там Кляйнмана.


– И?


– А если бы его не заметили? На кого бы ты подумал? Это было в апреле. В том же месяце произошло еще два теракта.


Мы помолчали. Когда он снова заговорил, его голос звучал мягко и убедительно, как у торгового агента, который обещает, что, если ты купишь полное собрание книг по Каббале, твоя жизнь полностью изменится.


– Подумай, ведь это логично, – сказал он. – Ты устраиваешь бандитские разборки в стране, которая и так каждый день живет в состоянии террористической угрозы, и знаешь, что случайных жертв не избежать. Если тебя поймают, полиция сорвется с цепи, а газеты поднимут вой. Для тебя лучше всего – вести войну так, чтобы о ней никто не догадался. И вдруг ты понимаешь, что решение – у тебя под носом. Ты берешь свою маленькую войну и прячешь ее в войну побольше.


– Были еще подобные случаи?


– По крайней мере, два. В августе сработало взрывное устройство, убив двух человек Кляйнмана, собиравших дань в районе старого автовокзала в Тель-Авиве, а в октябре в перестрелке у пограничного ограждения погибли четыре боевика Авихаиля.


– Что они там делали?


– Приехали забрать наркоту, которую с той стороны подогнали бедуины.


– А откуда ты знаешь, что это люди Авихаиля?


– Я был на похоронах.


– Что ты там забыл?


– Я уже подозревал, что происходит что-то в этом роде, вот и пошел. Я стоял прямо за Авихаилем. Он плакал.


– А почему полиция об этом не узнала?


– Кто сказал, что не узнала?


Пока он говорил, у меня в голове кое-что начало проясняться. Постоянное присутствие в кабинете Кравица Барракуды из прокуратуры, усиление следственной группы, постоянная истерика полицейских по поводу возможной утечки информации. Если об этой истории станет известно, все они могут искать себе другую работу.


– Ты говорил об этом с полицией?


– Два месяца назад. Я пришел в полицию со всеми материалами. Они так старались изображать безразличие, что стало понятно: они и без меня обо всем догадались. Их начальник провел со мной беседу. Дескать, он прекрасно понимает мое состояние, но не советует мне носиться с такими безумными теориями.


– Как он выглядел?


– Кто, начальник? Небольшого роста, приблизительно твоих лет, очень вежливый и педантичный.


Даже я не смог бы лучше описать Кравица.


– Кто еще видел твои материалы?


– Никто.


– А пресса?


– А какие у меня доказательства?


– Ты что, смеешься? Представь себе заголовок: «Человек, потерявший жену и дочь, утверждает, что теракты были инсценированы».


– Еще не время.


– Почему?


– Потому что не время. Я хочу собрать больше доказательств.


– Каким образом? Будешь и дальше следить за ними на своем «Рено»?


– Я не делаю ничего противозаконного.


– Ты можешь записать все, что сейчас мне рассказал?


Он на мгновение растерялся:


– В каком смысле?


– Две страницы текста, фотографии и твоя подпись. Если Авихаилю однажды надоест, что ты сидишь у него на хвосте, я опубликую их после твоей смерти.


– И сможешь выдвинуть претензии к полиции, – добавил он.


– Какие претензии?


– Ты был телохранителем Софи Кляйнман, и она погибла. Если бы они не скрывали тех сведений, которыми я сейчас с тобой поделился, ты вел бы себя гораздо осторожнее.


Никогда не следует недооценивать умственные способности дизайнера, разрабатывающего упаковку лекарства от менструальных болей.


– Ладно, – заключил я. – Будем считать, что ты – моя страховка, а я твоя. Что плохого?


– Ничего, – улыбнулся он. – Совсем ничего.

17


По дороге домой я заглянул в спортзал и встал на беговую дорожку. Знаю, есть люди, которые используют время тренировок для размышлений о смысле жизни, но лично я в состоянии только тяжело отдуваться. Пять километров я пробежал за 34 минуты; в определенных кругах такой показатель называют «стоим на месте и почесываемся». Потом я перешел к упражнениям с гантелями. По два подхода: грудь, плечи, бицепс. Это дало мне ощущение, что я к чему-то готовлюсь, хотя я понятия не имел, к чему именно. Весь в поту, я сел в машину, кинул полотенце на сиденье и поехал домой, принять душ. Уже поворачивая на улицу Мапу, я обнаружил там серебристый «Тусон».


Я ехал очень медленно и сразу увидел эту парочку. Они стояли возле моего дома, опираясь на ограду. Нога на педали газа умоляла меня дать ей команду: «Жми!» – но тут я заметил на стоянке свободное парковочное место как раз напротив дома. В Тель-Авиве, если в три часа дня ты видишь на парковке в центре города свободное место, то к угрозе быть избитым до полусмерти относишься как к несущественной. Я припарковался, открыл багажник и достал оттуда стальной ломик. Он прекрасно лег мне в руку. Гладкий, округлый, примерно в метр длиной. Почему бы мне его не выгулять? С ломиком в руке я направился к своим старым знакомым – Громадине и Великану. При виде меня они быстро спрыгнули с ограды и заулыбались. Зубов у них больше, чем в фильме «Челюсти».


– Не надо железо, – обратился ко мне Громадина. – В этот раз мы не хотеть проблем.


– Не хотим, – поправил его я. – На иврите говорят: «мы не хотим».


– Я – оле хадаш[9].


– Вот и шел бы на курсы учить иврит. Вместо того чтобы людей дубасить. Они называются ульпан.


– Я знаю ульпан, я там был. Но они мало учат. Надо читать книги. Если не читать, урок забывать.


– Забывается. Урок забывается. Возвратный глагол.


– Это хорошо. Хорошо, что ты меня поправлять. Я так учусь.


На какое-то мгновение мне показалось, что они просто отвлекают внимание, чтобы на меня наброситься, но Громадина одарил меня приветливой улыбкой. Он был искренне рад, что наши отношения приняли новое направление.


– Зачем вы пришли?


– Господин Кляйнман сказал навестить тебя. Спросить, что тебе надо, и дать любую помощь. Ты говоришь, что делать, а мы помогать.


– А если я скажу, чтобы вы убирались?


– Это немного нехорошо.


– А кто сказал, что я хороший?


Великан вдруг вспомнил, что у него есть собственные мозги:


– Это неправда. Ты не похож на плохого человека. Мне очень жаль, что мы тебя побили. Я не люблю бить людей просто так.


Я стоял, вылупившись на них и мучительно соображая, кто из нас сумасшедший.


– Ладно, – наконец сказал я. – Заедете за мной через два часа, и мы отправимся навестить вашего приятеля.


– Какой приятеля?


– Какого. Какого приятеля.


– Хорошо. Очень хорошо. Какого приятеля?


– Сами увидите.


Я отошел на два шага, но тут же вернулся:


– Имена у вас есть?


Оба захохотали. Они смеялись здоровым заливистым смехом людей, чья совесть чиста.


– Я – Сергей.


– И я – Сергей.


Как я сам не догадался?


Моя квартира выглядела как после обыска. Все вверх дном: тарелки на полу, стул перевернут, повсюду разбросаны книги и газеты. Я почти рванулся обратно, чтобы потребовать объяснений, но тут вспомнил, что, уходя утром, оставил свое жилье именно в таком состоянии.


Я принял душ, съел два болгарских перца с творожным сыром и тремя ломтиками диетического хлеба, а затем совершил нечто совершенно для себя неожиданное, а именно лег и на полтора часа провалился в глубокий сон без сновидений. В четверть шестого, когда я вышел из дому, Сергей Первый и Сергей Второй уже ждали меня в «Тусоне» с включенным двигателем. Я влез на заднее сиденье и, чувствуя себя главой правительства, велел им ехать на улицу Хашмонаим. Сергей Первый забил адрес в навигатор, и все время поездки нас сопровождал женский голос, дававший ему указания по-русски. Я не понимал ни слова, но звучало это так, словно она обещала ему подарить незабываемую ночь, если только он не пропустит поворот на улицу Бен-Йехуда.


На месте я приказал им оставить машину на парковке на улице Ха-Арбаа, и мы втроем направились к кафе «Джо». Сообразив, куда мы идем, они обменялись несколькими быстрыми фразами на русском, но спорить со мной не стали. Компания Авихаиля расположилась на своих обычных местах: Нохи за столиком над чашкой эспрессо, вокруг три телохранителя, тут же, опершись на колонну, дядя, на тротуаре – «Мерседес» с новым стеклом вместо разбитого мной. Завидев нас, они напряглись. Один из телохранителей достал пистолет. Он ни в кого не целился и держал его стволом вниз.


– Покажите им руки, – тихо сказал я.


Они повиновались.


– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – шепнул мне Сергей Первый.


– Неплохо, – похвалил я его. – Ни одной ошибки.


Мы подошли к столику Нохи. Он не поднял головы, только начал наклонять из стороны в сторону фарфоровую чашечку, глядя, как плещется в ней черная жидкость. Я снова обратил внимание на то, что его кожа светлее, чем у всех вокруг. Голубые вены у него на запястьях напоминали карту лондонского метро. Телохранители рассыпались веером: двое встали по сторонам, один – за спиной у босса. Они проделали это бесшумно и молча. Кто-то неплохо их выдрессировал. Почему-то это меня приободрило. Хорошо обученные люди делают гораздо меньше глупостей. Оба Сергея тоже слегка переместились – едва заметно, чтобы увеличить себе обзор. Если бы кто-нибудь снимал нас сверху, принял бы за команду по синхронному плаванию. Я взглянул наверх. Нет, никаких операторов в поле зрения. Но что-то мне говорило, что люди Кравица где-то здесь, неподалеку.


– Ты вернулся, – сказал Нохи Авихаиль, все еще изучая остатки кофе у себя в чашке. – Соскучился? – Он наконец поднял голову и улыбнулся.


– Нет.


– Я вижу, на этот раз ты привел друзей.


– Они просто ходят за мной. Я их толком не знаю.


– Забавно, – сказал Авихаиль. – Потому что я как раз знаю.


Никто не засмеялся.


– Ты не будешь возражать, если я на минутку присяду? – спросил я. – Что-то мне жарко.


– Ты – да. Они – нет.


Я посмотрел на Сергеев.


– Погуляйте немного. На одной из соседних улочек должен стоять голубой «Рено-Меган» с мужчиной за рулем. Один из вас пусть останется с ним, а второй вернется за мной.


– Он твой друг?


– Не трогайте его. Просто будьте рядом.


Сергей Первый вроде собрался что-то сказать, но передумал. Может, он хотел спросить, все ли со мной будет в порядке? Или во мне говорит романтик? Подошла официантка, выглядевшая так, будто вытянула проигрышный лотерейный билет. Я заказал эспрессо. Большинство диетологов утверждают, что кофе способствует похудению, но в данный момент меня больше волновала вероятность потери веса в результате появления двух-трех дырок в животе. Минуты ползли цепочкой муравьев. Наконец мне принесли эспрессо. Никто не произносил ни звука. Телохранители по-прежнему держались настороже, но, по крайней мере, пистолет вернулся в кобуру. Нохи сидел с такой физиономией, словно смотрел кино на экране, невидимом остальным. Когда мне принесли кофе, он протянул руку и пальцем коснулся моей чашки.


– Недостаточно горячая, – пробормотал он. – Тысячу раз просил их подогревать чашки.


– Я знаю про войну, – сказал я.


Он поднял на меня глаза, но даже бровью не повел.


– В последние два года вы с Кляйнманом устраивали фальшивые теракты и убирали бойцов друг друга. С его арестом это прекратилось, но теперь кто-то убил его жену, и он думает, что это ты.


– И что?


– А то, что война может возобновиться в любую минуту. В моих силах этого не допустить.


Он подал дяде знак, и тот с почти извиняющимся выражением лица приблизился ко мне. Я развел руки в стороны. Он со знанием дела охлопал меня ладонями в поисках записывающего устройства. Нащупав «глок», он скривился, но оставил его на месте. Еще немного, и он начнет мне нравиться.


– Я же говорил тебе, я ее не трогал, – сказал Авихаиль. – Кляйнман сам ее казнил.


– Зачем ему это?


– Ходят слухи, что она ему изменяла.


Мы в первый раз взглянули друг другу в глаза. Теперь я точно знал то, в чем еще минуту назад сомневался.


– Кляйнман ее не убивал.


– Откуда ты знаешь?


– Он сам мне сказал. Я был у него сегодня утром.


– И ты ему веришь?


В его голосе звучала неприкрытая издевка. Будь я обидчив, наверняка обиделся бы.


– Я и тебе поверил.


– Если это не он и не я, то кто?


– Если вы уничтожите друг друга, кто выиграет?


Он посмотрел на дядю, а тот – на меня.


– Немало народу, – произнес дядя.


– Как я и говорил, в моих силах этого не допустить.


– Каким образом?


– Я найду ее убийцу.


– Почему ты думаешь, что тебе это удастся?


– Потому что это моя профессия. Кроме того, со мной полиция будет сотрудничать, а с вами – нет.


– А если ты его найдешь?


– Я должен буду сообщить в полицию.


– А что я буду с этого иметь?


– До полиции дорога не близкая. По пути я могу остановиться и выпить чашечку эспрессо.


Между Нохи и дядей завязался диалог. Он шел без слов, но продолжался довольно долго. Я тем временем разглядывал кафе. Длинная стойка из светлого дерева; над ней – полки, уставленные бутылками спиртного среднего качества. На краю – кофемашина из блестящего хрома, в которой отражалась – малюсенькая голова и расплывшееся тело, как в кривом зеркале комнаты смеха, – хозяйка заведения, с тревогой наблюдавшая за нашей компанией.


– Ладно, – сказал дядя. – Чего ты хочешь?


– Кто сказал, что я чего-то хочу?


– Каждый чего-то хочет.


– Это из песни?


– Строишь из себя умника? – спросил Авихаиль. – Я не люблю умников.


– Понял, – ответил я. – Проехали.


– В последний раз спрашиваю: чего ты хочешь?


– Мне нужны кассеты.


Он уставился на меня так сосредоточенно, что один из телохранителей шагнул в нашу сторону, но дядя знаком приказал ему вернуться на место. По лицу Авихаиля паутиной медленно расползалась улыбка. Чудесная улыбка. Как у двенадцатилетнего пацана, получившего в подарок ярко-красный велосипед, о котором он мечтал целый год. Его зубы – готовая реклама стоматологической клиники. Белые и ровные, как у студентки американского колледжа, которая чистит их по пять раз в день.


– Как ты узнал?


– На свете не так много людей, способных организовать кражу из полицейского управления. В нашем случае это или ты, или Кляйнман.


– А почему не он?


– Я думал об этом. Последнее, чего хочет Кляйнман, это чтобы кассеты попали в руки к его подручным. Это задевает его честь, а он сейчас и так ослаблен. Если бы это зависело от него, записи просто исчезли бы. Пленки лежали бы на своем месте, но порванные или затертые. А кроме него, ты единственный, кому интересно, что на этих записях.


– А почему это должно меня интересовать?


– Если бы Кляйнман должен был освободиться, его жена узнала бы об этом первой.


– Он должен освободиться? – спросил он таким тоном, словно только того и ждал.


– Нет.


Он задумался. Я тоже.


– А с чего мне их тебе отдавать? – наконец прервал он молчание.


– Тебе они ни к чему. Только для забавы. Ты думал придержать их на случай, если Кляйнман не узнает, что я спал с его женой. Но он уже знает.


– Мне нужно двадцать четыре часа форы, – с неожиданной решительностью сказал он.


– Для чего?


– С момента, когда ты назовешь мне имя убийцы, до того, как ты пойдешь в полицию.


– Двенадцать часов, – возразил я, но исключительно в попытке сохранить лицо.


– Или сутки, или ничего.


– И торг неуместен?


– Нет.


Он откинулся назад и кивнул дяде. Дядя кивнул в ответ и направился к «Мерседесу». Именно в эту секунду появился и Сергей Первый. Он остановился на тротуаре и тоже кивнул, но уже мне. Может быть, сегодня Международный день кивка? Может быть, прямо в эту минуту представители всех стран в ООН встают и под звуки израильской песни «Мы принесли вам мир» кивают друг другу?


Минуту спустя дядя вернулся и положил на стол пластиковый пакет, на котором все еще красовалась круглая полицейская пломба. Я не смог удержаться и заглянул внутрь. Там лежали два десятка компактных видеокассет и видеокамера Sony.


– Камера в подарок, – сказал дядя.


Я поблагодарил его и потянулся за пакетом, но тут Авихаиль подался вперед и опустил мне на руку свою ладонь. Это было совсем легкое касание, но все мои красные кровяные тельца мгновенно вытянулись по стойке смирно.


– Если попытаешься меня обмануть, – ласково произнес он, – я тебе не завидую.


– Здесь все записи? – спросил я, вставая.


– Да.


– Откуда мне знать, что это так?


– Ниоткуда, – сказал дядя. – Но это все записи. Мы даже копий не сделали.


– Почему?


– А зачем?


Пожалуй, он был прав. Я решил присоединиться к празднику кивков, но, боюсь, в моем случае кивок больше напоминал почтительный поклон.

18


Шагая по улице, мы с Сергеем Первым молчали. Мимо нас шли люди, занятые своими делами, но мы их не замечали. От осознания того, что мы были на волосок от смерти, судорогой сводило затылок и сжимало диафрагму. Кожа у меня была холодная и липкая, как у старухи, злоупотребившей тональным кремом. Хорошо бы принять душ, а лучше два. Пакет болтался у меня в руке, иногда задевая за ногу. Сергей косился на него, но вопросов не задавал. Учитывая, что зарплату ему платил Кляйнман, я допускал, что и правда ему нравлюсь.


Синий «Рено-Меган» стоял на улице Ха-Арбаа напротив бразильского мясного ресторана «Папагайо». В машине, упрямо сжав губы, сидел Альтер, не удостаивая прислонившегося к дверце Сергея Второго даже взглядом. Я вопросительно приподнял брови. Сергей Второй протянул мне полуавтоматический FN калибра девять миллиметров.


– У него был пистолет, – отрапортовал он. – Я был вынуждать его забрать.


– Вынужден, – поправил я. – Вынужден, а не вынуждать забрать.


Не дождавшись ответа на свою реплику, я обошел машину и сел на пассажирское сиденье. Альтер продолжал упорно смотреть вперед, никак не реагируя на мое появление.


– Ты хотел его убить? – минуты через две спросил я.


Он повернулся ко мне. Он выглядел полупомешанным: зрачки расширены, глаза блестят от сдерживаемых слез.


– Это все из-за тебя! – сказал он. – После того как ты ушел из моего дома, я стал думать: а что сделал бы ты, если бы у тебя убили жену и дочь.


Я ничего не ответил. Он снова уставился в лобовое стекло. Я понял, что он опять спустился в свой личный ад, оборудованный такими орудиями пыток, какие и не снились авторам самых страшных ужастиков.


– Тебе до него не добраться, – сказал я, не без любопытства слушая звук собственного голоса.


– Какая разница? – пожал он плечами. – Я все равно не могу это сделать.


– Рано или поздно сможешь, – ответил я. – Ты будешь снова и снова прокручивать это у себя в голове, пока в один прекрасный день это не покажется таким же простым, как поход в магазин за продуктами.


– И что тогда?


– Тогда его телохранители прикончат тебя за пять минут до того, как ты успеешь к нему подойти.


Он промолчал. Пожалуй, и мне на сегодня хватит многомудрых поучений, подумал я. Достав из пистолета обойму, я сунул ее себе в карман и вернул оружие Альтеру. Он окинул его удивленным взглядом, открыл бардачок и бросил туда. Потом, словно вспомнив о чем-то, достал из бардачка большой конверт.


– Ты просил обо всем написать, – сказал он.


Я, не откладывая, принялся за чтение. Он проделал прекрасную работу. Документальные свидетельства, перекрестная проверка информации, показания пострадавших. В тексте упоминались Кравиц и Барракуда. Он рассказывал о том, как полиция упорно отказывалась прислушиваться к его доводам. Это был готовый материал – хоть сейчас отсылай в субботнее приложение, – способный за пять минут, как только первый выпуск газеты появится в киосках, уничтожить карьеры двух десятков человек.


Я убрал конверт в пакет со своими сокровищами, не прощаясь, вылез из «Рено» и сообщил обоим Сергеям, что в ближайшие пару дней они мне не понадобятся. Мы обменялись номерами телефонов.


– Если не позвонишь, – сказал Сергей Второй, – я буду скучать.


Я обещал позвонить и прочел на их лицах недоверие. Наверняка они подумали: «Он всем своим девушкам так говорит».


Пока я ехал домой, погода начала портиться. С моря с жалобными стонами налетел юго-западный ветер – точь-в-точь старик, заснувший с отвисшей челюстью на веранде, – заставлявший водоворотами кружиться палую листву. В садике возле дома я увидел Элу. Она стояла у ограды и смотрела на Гирша – пожилого соседа, который жил этажом выше меня. Он расхаживал посреди анютиных глазок с садовыми ножницами в руках: седые волосы зачесаны назад, на животе – подтяжки с желтыми смайликами. Всего шесть месяцев назад их было двое. На протяжении тридцати лет они каждый день ровно в пять вечера садились у себя в маленькой гостиной пить чай с печеньем. Примерно раз в неделю я присоединялся к ним и как последний идиот допытывался, кто из них кому «прочищает трубы». В ответ они вежливо улыбались и рассказывали о новой выставке, которую недавно посетили, или фильме, который только что посмотрели в «Синематеке».


– Шалом, Джош.


– Привет!


– Тебя ждет юная леди.


– Я заметил.


Мне показалось, или он глядел на меня с осуждением?


– Не хотите зайти выпить чаю?


Только тут я сообразил, что, с тех пор как скончался его друг, я ни разу его не навестил.


– Конечно, – сказал я. – С удовольствием!


Эла удивилась, но послушно последовала за нами на второй этаж. Квартира выглядела в точности как прежде, если не считать пыльной пустоты, оставленной вещами, которые отсюда недавно убрали вопреки их воле, не обращая внимания на их мольбы и крики. Гирш повел Элу на кухню.


– Нет, барышня, – донесся до меня его радостно возбужденный голос, – салфетки надо складывать двумя одинаковыми треугольниками. Теперь достаньте, пожалуйста, из ящика шесть ложечек и шесть вилок. Вот эти, маленькие, с серебряными лавровыми листочками. Так… Теперь попробуем вас проверить: если салфетки лиловые, какого цвета должна быть скатерть?


Я не слышал, что она ответила, но скатерть они принесли бирюзовую, а тарелки – украшенные по краям голубыми рисунками из английской сельской жизни. Эла с подчеркнутой торжественностью постелила скатерть. На губах у нее замерли отзвуки смеха, прекрасно заменившие помаду.


Через пять минут мы сели пить чай. Передо мной поставили тарелку с куском шоколадного торта; пока никто не увидел, он подмигнул мне и показал язык. Гирш успел задать Эле тысячу вопросов и быстро выяснил, что знаком с ее матерью. Когда-то они вместе ходили в клуб бриджа на площади Рабина, который давным-давно закрылся.


– Милая барышня! – вдруг возгласил он. – Вы, наверное, захотите влепить мне пощечину, но должен сказать, что ваша мать – совершенно несносная женщина.


Эла засмеялась и уверила его, что не имеет ни малейшего намерения заниматься рукоприкладством.


– Она никогда никого не бьет, – произнес я из глубин засосавшей меня черной дыры. – Она предпочитает другие способы коммуникации.


Они оба уставились на меня, но я чувствовал, что все ниже проваливаюсь в пучину мрака.


– Можешь ему рассказать, – зло добавил я, – он еще и не такое слышал.


Гирш, проворно перехватил инициативу и тут же спросил, как мы познакомились.


– Я наняла его, чтобы он помог мне разыскать сестру. – Она говорила очень быстро, плотно утрамбовывая слова, чтобы не дать мне вставить ни звука. – Я не верила, что она существует, думала, что схожу с ума, но Джош ее найдет, он уже доказал, что она – не моя выдумка.


– Он ее хоть из-под земли достанет, дорогуша, – сказал Гирш, беря ее за руку. – Джош любого достанет. В этом ему нет равных.


Ну все, решил я, с меня довольно. Встал, поблагодарил за чай и, не дожидаясь Элы, пошел к двери. Она догнала меня на лестнице.


– Какая муха тебя укусила? – Она сдерживалась, чтобы не закричать.


– Не люблю, когда клиенты караулят меня у дверей. Это я выслеживаю людей, а не они меня.


– Я нигде не могла тебя найти! – все же выкрикнула она. – Весь день искала. Зачем тебе телефон, если ты никогда не берешь трубку?


– Я же говорил: будет что рассказать – позвоню.


– Ты чуть не выложил ему все!


– Что – все?


– Чем я занималась.


– Ему все равно.


Мы стояли и молчали. Она нащупала рукой трещинку в деревянных лестничных перилах и неосознанно водила по ней туда-сюда пальцем, пока у нее из-под ногтя не показалась капелька крови, за ней еще одна, и еще. Она этого не замечала, хотя кровь уже растекалась по ладони.


– Где ты был? – спросила она.


– Работал.


– По делу моей сестры?


– Нет.


– Ты больше над ним не работаешь?


– Работаю в свободное время.


– Это из-за того, что я тебе рассказала?


– При чем здесь это?


– Ты на меня злишься.


– Я на всех злюсь. Просто в данный момент подвернулась именно ты.


На мой взгляд, шутка получилась удачной, но публика в лице Элы осталась к ней равнодушна.


– Ты сказал, у тебя есть одиннадцать имен.


– Я сократил список до трех.


– Всего за один день?


– В восемь я еду в Метулу, проверю одно из них.


Она закрыла глаза. Лицо бледное, с правильными чертами и очень красивое.


– Я еду с тобой, – наконец сказала она.


– Нет, не едешь.


– Почему?


– Потому что это работа, а не игрушки. Я не беру с собой на работу клиентов.


– У тебя слишком много правил.


– Это не твое дело.


Она сделала шаг вперед, и я поспешно уступил ей дорогу. Гордо выпрямив спину, она прошествовала мимо меня и, не оглядываясь, прошла к выходу.

19


Следующие пятьдесят минут я занимался трудотерапией. В одних трусах сидел на кухне, жевал диетические хлебцы и лепил на кассеты новые наклейки: «Отпуск в Греции 91», «Дело о разводе 98» и так далее. Покончив с этим, я освободил одну полку над телевизором и поставил кассеты на самое видное место. Затем напихал в желтый пакет других кассет, которые валялись у меня по всему дому, залез на стул, разобрал натяжной потолок над кондиционером и сунул пакет туда. Время близилось к вечеру, и я быстренько принял душ, надел чистую рубашку и ровно в восемь вышел из дома. И нисколько не удивился, обнаружив ее возле подъезда.


– Тебе со мной нельзя, – сказал я, но без прежней убедительности в голосе.


– Именно поэтому ты сказал, что поедешь в восемь?


Вместо ответа я направился к своей машине.


Она зашла с другой стороны и бросила холщовую сумку на заднее сиденье, где уже лежали: цифровая фотокамера, старая телескопическая тренога, две папки с документами, две пустые бутылки из-под минеральной воды, пара оберток от энергетических батончиков и упаковка заплесневевших хлебцев – стандартный набор частного детектива, которому надо избавиться от семи килограммов веса. Я молча ждал, пока она сядет в машину. Она изящно скрестила ноги, откинулась назад, покосилась на меня и только потом позволила себе улыбнуться. Семья Ширман выезжает на прогулку. Мама с папой на переднем сиденье. Смотрите, дети: вон коровка.


В полном молчании мы выехали из Тель-Авива, прокладывая себе путь в негустом потоке машин. «Вольво» выдал свой обычный набор ахов и охов, но, кажется, на этот раз решил вести себя хорошо. Я без проблем выбрался на трассу номер 6 и поддал газу. Чем дальше от города, тем быстрее менялся вечер: темнота, изредка оживляемая неоновыми огнями, окутывала нас, и в ней рядом со мной чуть белело женское лицо.


– Мы поздно приедем, – негромко сказала она.


Я объяснил, что вся суть как раз в том, чтобы нагрянуть неожиданно.


Снова она заговорила, когда мы выбрались на ведущее в Афулу шоссе, известное как «линейка».


– Я уже второй день об этом думаю, – тихо, будто разговаривая сама с собой, сказала она.


Я не стал спрашивать, о чем. Держа обе руки на руле, я следил за дорогой.


– Не знаю, что со мной, – продолжила она. – В памяти все смешалось: отели, клиенты… То мгновение, когда стоишь перед чужой дверью и собираешься нажать кнопку звонка. Делаешь глубокий вдох, приглаживаешь волосы – как будто смотришься в зеркало. Того, что происходит потом, просто не существует. Люди, которые пережили клиническую смерть и вернулись, описывают, как они взмыли над собственным телом. Они видели себя на больничной койке, видели мечущихся врачей, но не слышали ни единого звука. Вот и со мной то же самое. В моей жизни – целых шесть месяцев немого кино. Я уверена, что другие говорили со мной, а я им отвечала, но не могу вспомнить ни слова.


– Как это началось? – спросил я, чтобы напомнить о своем присутствии.


На этот раз она не рассердилась:


– У меня была подруга, мы вместе учились в университете. Она так оплачивала учебу. Как-то раз мы выкурили по косячку, и она мне все рассказала. Сказала, что занимается этим три-четыре раза в неделю, через какое-то агентство, а один клиент даже свозил ее в Прагу на уик-энд. Она вообще была смешная. Рассказывала, как она лежит и думает о чем-нибудь своем, пока эти на ней скачут. Передразнивала звуки, которые они издают. А я все расспрашивала ее, и в конце концов мне стало казаться, что это абсолютно нормально. Понимаешь?


Я молчал. Да она и не ждала ответа:


– В первый раз мы сделали это вместе. Было два часа ночи, мы обе были малость под кайфом, и тут ей позвонили. И вдруг она говорит: «Хочешь поехать со мной?» Она не то чтобы пыталась втянуть меня во все это, нет, скорее со мной заигрывала. Я не лесбиянка, но с девочками такое иногда случается. У тебя есть подруга, вы давно знакомы, и тебе интересно рассмотреть ее тело или узнать, как она стонет: так же, как ты, или по-другому. Я поехала с ней. Там был мужчина. Это меня удивило. Он выглядел, как обычный мужчина. Не знаю, чего я ожидала. Может, увидеть семнадцатилетнего пацана или похотливого старца? А он оказался обычным мужчиной лет сорока пяти, который немного смущался и очень старался быть с нами милым. Она посмотрела на меня – типа это такая шутка, понятная только нам… Когда она разделась, я сделала то же самое.


У меня защипало в глазах. Странное ощущение – как будто веки жгло изнутри, хотя там не могло быть никакого источника жара. Мы подъехали к Рош-Пине, свернули на окружную, миновали полицейский участок и два ресторанчика, куда во времена резервистской службы в Ливане мы, помнится, заскакивали с ребятами поесть шакшуки. Она откинулась на подголовник и закрыла глаза. По ее лицу скользил свет дорожных фонарей.


Еще пятнадцать минут – и мы уже в Метуле. Мы пробирались между домиками под красными крышами, в окружении фиолетовых бугенвиллей, нависавших по обе стороны дороги. Я дважды сбился с пути, но в конце концов мы нашли нужный дом. На калитке была прибита табличка из желтого металла с рисунком, явно сделанным детской рукой: семья стоит, держась за руки, и только один ребенок сам по себе, как будто не желает иметь с остальными ничего общего.


Я вылез из машины и подошел к калитке. У меня за спиной хлопнула дверца, но звука шагов я не услышал. Я повернулся. Она стояла, прислонившись к корпусу «Вольво», бессильно свесив руки, и вглядывалась в темноту, в которой чуть светилась выложенная белой галькой дорожка к дому.


– Это она? – даже не прошептала, а едва выдохнула она.


– Хочешь, я один пойду?


– Дай мне минуту.


Я дал ей минуту. Минута затянулась, но в конце концов она оторвалась от «Вольво» и двинулась ко мне. Мы зашли во двор, и я позвонил в дверь. Нам открыла высокая женщина с волосами, крашенными в цвет каштанового меда, золотисто-карими глазами и смуглой кожей, на которую моментально ложится и с которой долго не сходит загар. На ней было белое платье из тонкой индийской ткани и спортивные туфли на босу ногу. В руке она держала высокий бокал с белым вином. Единственным украшением ей служил черный шнурок с маленькой ракушкой, спускавшейся к груди. Ни папаши, ни трех детей с картинки поблизости не просматривалось.


– Прошу прощения за поздний час, – сказал я. – Я ищу Нааму Кристаль.


– Это я.


– Вы родились двенадцатого мая семьдесят первого года?


Она беззаботно улыбнулась. Похоже, жители Метулы привыкли к тому, что им на ночь глядя стучат в дверь и задают странные вопросы.


– Да. Откуда вы знаете?


Я достал портмоне и показал ей ламинированное удостоверение, которое обходится мне в 57 шекелей в год и доказывает, что я частный детектив, номер лицензии GK77765A.


Я понятия не имею, что означает этот номер. Может, меня однажды усыпили и вытатуировали его мне на заднице, как штрих-код. Тем временем в золотистых глазах промелькнуло нечто похожее на усталость.


– А вы кто? – спросила она, глядя мне за спину.


– Это мой клиент, – ответил я.


Мои слова не произвели на нее никакого впечатления.


– Милая, – с горечью проговорила она. – Я знаю, что вы меня не послушаете, но, клянусь вам, он не стоит вашего внимания. А теперь возвращайтесь к нему и скажите, что были у меня в половине одиннадцатого и никого постороннего не застали. Спокойной ночи.


Прежде чем она успела закрыть дверь, я сунул в проем ногу.


– Госпожа Кристаль, – сказал я. – Мне не известно, что за проблемы у вас с мужем, и я с ним не знаком. Мы приехали сюда из Тель-Авива задать вам один вопрос.


– Да? – Она распахнула дверь. – Какой вопрос?


– У вас есть фотографии, сделанные в день вашего рождения?


Сорок минут спустя мы сидели на веранде ресторана маленького и дорогого отеля «Дома у Нили», расположенного в самой высокой точке Рош-Пины. Меня привела сюда Эла, без всяких комментариев продиктовав адрес.


Я не интересовался, откуда ей известно об этом месте и с кем она сюда приезжала. Долина раскинулась под нами покрывалом черного шелка, чуть южнее поблескивало сквозь туман озеро Кинерет. Она пила красное вино, а мне тихий официант в кожаных брюках принес двойной эспрессо. Кухня уже закрывается, сообщил он, и я попросил его принести нам пару ломтиков хлеба.


– Ты в порядке?


– Да. Она была милым младенцем.


Златоглазка действительно была милым младенцем. Камера запечатлела ее на руках у родителей в коридоре больницы «Ха-Эмек»; на снимке ее четырехлетняя сестра смотрит на нее взглядом, полным нехороших замыслов.


– Я поняла, что это не она, в ту секунду, когда открылась дверь, – сказала Эла. – Она выглядит слишком довольной.


Я не ответил, потому что прибыла моя хлебная корзинка. Садист в кожаных штанах притащил мне полбуханки теплого домашнего хлеба. Согласно двум из трех книг о диетах, которые я выучил наизусть, хлеб есть можно. В каждом ломтике 70 килокалорий, в диетическом – 38. Я свернул два кусочка в мягкую теплую трубочку и сунул в рот. Это немного приглушило чувство голода, но именно что немного.


– Мы можем остаться здесь на ночь? – спросила она.


– Вместе?


– Я не собираюсь тебя насиловать.


– Когда тебе надо вернуться в Тель-Авив?


– В полдень я встречаюсь с матерью в кафе «Штерн».


– Оно еще существует?


– Да.


– Ты ее боишься?


– Да.


У меня зазвонил мобильный. Поскольку уже перевалило за полночь, я решил ответить, краем глаза следя за Элой, которая встала, подошла к официанту, и они вместе направились к стойке регистрации.


– Ширман?


– Слушаю.


– Это Авнер.


– Кто?


– Авнер Авихаиль, дядя Нохи. Твой телефон на прослушке?


– Нет.


– Откуда ты знаешь?


– А кому я нужен?


Он не подхватил мой шутливый тон:


– Нохи пытались убить.


– Кто?


– Старший сын Кляйнмана. Мы нашли его. Он прятался за мусорными баками.


– С оружием?


– Пистолет и две гранаты.


Я насторожился. Тот, кто убил Софи, прятался с гранатой за мусорными баками. Убийцы любят возвращаться к удачным схемам.


– Где он сейчас?


– У меня дома.


– Что?


– Мы заперли его в подвале. Нохи хочет, чтобы ты приехал и забрал его.


– Зачем?


– Он думает, что Кляйнман ничего не знал. Пацан действовал по собственной инициативе.


– Вы уверены?


– Так думает Нохи.


Значит, сам он считает иначе.


– А почему ты хочешь, чтобы я его забрал?


– Ты же сказал, что можешь остановить эту войну. Вот и посмотрим.


– И что мне с ним делать?


– Это твои проблемы.


В этом была своя кривая логика. Они не хотели сдавать его полиции, но и убивать не хотели. Проще было сбагрить его кому-нибудь третьему.


– Когда мне приехать?


– А ты где?


– На севере. Буду в Тель-Авиве утром.


– Значит, поспит на полу. Надеюсь, не простудится.


Он продиктовал мне адрес и повесил трубку. Вернулась Эла. В руке она держала нечто, напоминающее веточку оливкового дерева, на конце которой болтался ключ. Я пошел за ней. Середину номера со стенами из светлого бруса занимала двуспальная кровать, напротив – большой телевизор, над ним – видеоплеер и репродукция Модильяни, принадлежащая кисти мастера, и рядом не стоявшего с Модильяни. В конце комнаты – душ, туалет и еще одна дверь. Я открыл ее. За ней располагался маленький дворик с джакузи под пластиковым навесом. Пока я раздумывал, как им пользоваться, она проскользнула мимо меня, и вскоре до меня донесся шум льющейся воды.


Я взял в душе два больших полотенца и последовал за ней. Она успела раздеться, оставшись в трусах и лифчике темно-бордового цвета. Увидев меня, она расстегнула лифчик, запустила большие пальцы под резинку трусов и стянула их, а потом ступила в бурлящую воду, устроилась в уголке и откинула голову назад. Я тоже быстро разделся, залез в джакузи и сел в противоположном углу. Она никак не отреагировала на мое присутствие и даже не открыла глаза. Я воспользовался этим, чтобы получше ее разглядеть. Мужчины вообще любят подглядывать.


Обнаженной она выглядела сногсшибательно. Груди – два белоснежных холма идеальной формы, живот гладкий, без шрамов и татуировок, никакого пирсинга. Коленка, выступающая над водой поблизости от моего бедра, образовывала блестящий круглый островок. Я рыскал взглядом, пытаясь сквозь пузырьки воздуха пробиться к темному пятну у нее между ног. Меня охватило возбуждение, и, чтобы отвлечься, я поднял глаза. Над пластиковым навесом раскинулось практическое пособие к уроку астрономии, мерцая всеми огнями Млечного Пути. Я замер, стараясь ни о чем не думать. Вряд ли у меня возникнет желание рассказывать эту историю в компании приятелей: «Она сидела передо мной голая, с раздвинутыми ногами, но я предпочел смотреть на звезды».


Когда я опустил голову, то выяснилось, что она разглядывает меня в упор.


– Ты крупный парень.


– Это называется толстый.


– Ничего подобного. У тебя широкие плечи. Так что ты не толстый, а именно крупный.


– Тебя учили так говорить?


– Как – так?


– Так, чтобы мужчина рядом с тобой чувствовал себя лучше.


Она резко встала, яростно обдав брызгами все вокруг, схватила полотенце и исчезла в комнате. Я остался сидеть, где сидел, наедине со своим внутренним черным котом. Он терся об меня, и мне хотелось схватить его за шкирку и утопить.


Через десять минут я вернулся в комнату и нашарил в темноте свою сумку, в которой лежало все, без чего нельзя выходить на работу: свежая футболка, пара чистых трусов, бутылка минеральной воды и пистолет с запасной обоймой. Я надел трусы и по пути к кровати споткнулся о ее влажное полотенце. Забравшись под одеяло, я почувствовал рядом с собой ее обнаженное тело.


– Ты знаешь, что ты ненормальный, – сказала она из темноты.


Я не ответил. Она чуть подалась ко мне и положила руку мне на бедро. У меня в мозгу бесконечной чередой проплывали образы пожилых мужчин с пигментными пятнами на коже, с дряхлыми обвислыми животами. Таких постоянно видишь в душевой бассейна – члены у них болтаются, как белые сосиски, под редкими лобковыми волосами. Я отодвинулся и повернулся к ней спиной. Через двадцать минут ее дыхание стало ровным. А я еще долго не мог уснуть.

20


Когда я проснулся, в номере ее не было. На стойке регистрации она оставила мне записку: «Уехала. Держи меня в курсе». Похоже на приглашение к перемирию. Я вышел на веранду. Пейзаж, раскинувшийся передо мной, представлял собой различные вариации на тему зелени. Выпив две чашки двойного эспрессо, я перестал чувствовать себя результатом неудачного генетического эксперимента по выведению новой породы навозного жука. Я направился заплатить по счету, и тут выяснилось, что она его уже оплатила. Уже не в первый раз я задался вопросом, откуда у нее столько денег. Это был не просто интерес. Это будило во мне подозрения.


Через два с половиной часа я стоял возле дома дяди Авнера, изо всех сил стараясь не горбиться.


Он жил на вилле в фешенебельном квартале Неот-Афека, в трех минутах ходьбы от дома Кляйнмана. В сущности, все хотят одного и того же: иметь дом под черепичной крышей, две машины во дворе и жену в голубом платье, которая развешивает выстиранное белье и сама себе улыбается. Женщине, которая как раз этим и занималась, на вид было лет пятьдесят пять; ее тяжелые бедра – свидетельство не одних родов – контрастировали с тонкой талией, словно позаимствованной у кого-то помоложе. Свои густые темные волосы она повязала яркой шелковой косынкой; запястье левой руки украшали два золотых индийских браслета в виде змей, кусающих друг друга за хвост. Я толкнул калитку, и она обернулась ко мне с вопросительным взглядом.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги