собственной основе, росту конкурентоспособных слоев гуманитарной, научной и технической интеллигенции. Экстенсивность экономики стимулировала нарастание дефицита рабочей силы и спрос на тяжелый неквалифицированный ручной труд, который становился фактором люмпенизации трудящихся. Солидным источником пополнения рядов рабочего класса были места заключения. Так, секретарь Кемеровского горкома КПСС В. В. Ба-катин на пленуме горкома в мае 1973 г. сетовал: руководители строительных организаций не желают учитывать рост общеобразовательного и культурного уровня трудящихся и создавать им достойные условия труда и быта, пойдя вместо этого на решение "кадрового вопроса" путем выколачивания дополнительного числа условно осужденных (так называемых химиков) для работы на объектах. Но таким образом не решались и производственные, и воспитательные проблемы. Из 2,5 тыс. осужденных, направленных для работы в трест "Кемеровохимстрой" за период 1968 по 1972 гг. назад в исправительно-трудовые лагеря было возвращено 805 человек. Потери из-за прогулов среди спецконтингента только за 1972 г. составили 608 человеко-дней, что в пересчете на 100 работающих было в 13 раз выше, чем среди рабочих вольного найма. За пять лет из 1114, отбывших наказание на стройках химии, осталось работать в тресте лишь 125 человек. Такая картина была типична и в других регионах страны. Подневольный труд не мог хоть в какой-то мере заменить свободный.
Тяжелым ручным физическим трудом в стране -- первооткрывателе космоса было занято 50 млн. человек: в промышленности -- около 40 % занятых, строительстве -- 60 %, в сельском хозяйстве -- около 70 %. Причем темпы вытеснения такого труда неуклонно падали, составив в 1975--82 гг., всего около 0,7 %. Следовательно, для полной ликвидации тяжелого ручного труда в народном хозяйстве страны "зрелого социализма" по самым оптимистическим подсчетам требовалось 50 лет! Для немеханизированных производств были характерны низкий уровень организации труда, дисциплины, культуры, этики отношений и трудовой мотивации при высоком уровне алкопотребления и текучести рабочей силы. Уравниловка, многолетняя практика жесткой экономии фонда заработной платы на самой инициативной части рабочих и специалистов вела к исчезновению мастеров наивысшей квалификации. Попытки подменить материальные стиму
лы внедрением "социалистического соревнования" во все сферы жизни мало что давали. Так, даже изрядно препарированные социологические исследования творческой активности инженерно-технических работников показывали, что хотя личные творческие планы под нажимом администрации и парторганизаций принимало 60--80 % специалистов, но лишь 14-- 20 % инженеров их полностью выполняло. Апатия и равнодушие к делам производства и общественной жизни нарастали во всех слоях трудящихся. Дефицит рабочей силы в экономике "развитого социализма" самым парадоксальным образом уживался с тем, что почти четверть рабочих мест в народном хозяйстве стала относиться к "избыточным", около 32 млн. человек составили "излишки рабочей силы". Все это служило питательной средой и экономической основой расцвета уравниловки, выводиловки, т. е. поощрения рвачески-иждивенческих установок. В затратную экономику была органически включена и система советского образования. Развернулся процесс поголовного охвата молодежи так называемым всеобщим средним образованием, который без соответствующей материальной и интеллектуальной базы привел к удручающему снижению его стандартов. Параллельно раздувались малоэффективные и несоответствующие требованиям НТР формы вечернего и заочного высшего образования, как грибы после дождя, росли вузы с убогой материальной базой и низким научным потенциалом преподавателей. Таким образом, всемерно тиражировалась псевдообразованность, когда учились все, но, как пушкинский герой, "понемногу, чему-нибудь и как-нибудь".
Продолжала воспроизводиться и номенклатурная элита. Питательной средой стремительного размножения бюрократии было господство внеэкономического принуждения, которое проистекало из монопольного положения государственной собственности. Это неизбежно превращало бюрократическую иерархию в единственно реального ее хозяина. В то же время собственно экономических интересов у номенклатуры не было, ее подлинные устремления сводились к удержанию своих позиций. Не компетентность и профессионализм, моральные и нравственные устои, а "управляемость" и личная преданность как главные критерии отбора, протекция и семейственность как основной метод, включение в касту избранных (прежде всего через "освобожденную" комсомольскую работу),
фактические несменяемость и неподсудность этого слоя, который все активнее стал воспроизводиться на собственной основе, внутрикорпоративное деление не по профессиональной квалификации, а по "уровням руководства" (советской "табели о рангах") -- все это не могло не превращать номенклатурную элиту и в антиэлиту.
В результате всего этого сложился довольно устойчивый конгломерат разнородных социальных сил, включавший в себя малокомпетентных управленцев аппаратного типа, ориентированных на "престижное потребление", полуобразованных служащих и инженерно-технических работников, квазиученых, низкоквалифицированных и недисциплинированных рабочих, равнодушных к конечным результатам своего труда крестьян. Социальную апатию и лень "подогревала" растущая алкоголизация населения. Этот конгломерат не проявлял заинтересованности в научно-техническом прогрессе и интенсификации производства, не желал серьезных структурных реформ в экономике и политике. Слабо приобщенные к современной духовной культуре, затронутые происходившими в мире переменами, но не включенные в них органически (и потому в социальном и психологическом отношении оказавшиеся в положении маргиналов), склонные к предрассудкам более, чем к голосу разума, они образовали своего рода "резервную армию", социальную базу застоя. Малейшие проявления недовольства существовавшим положением, то и дело возникавшие в различных слоях советского общества, подавлялись мощным репрессивным аппаратом. Нормой политического поведения был полный конформизм.
С приходом к власти брежневского руководства стало ощущаться ужесточение политического климата, нетерпимости властей к проявлениям свободомыслия. Возникла угроза реанимации сталинизма. Надежды прогрессивной части советского общества на продолжение процесса либерализации таяли. В среде научной и творческой интеллигенции стали возникать целые группы несогласных с режимом и открыто выступавших против попрания гражданских свобод. Власти использовали самые разнообразные приемы для подавления инакомыслия, но уничтожить его не могли.
Основным проявлением диссидентства тогда были протесты и обращения в адрес руководителей страны, судебные и карательные инстанции. По различным данным "подписантов" насчитывалось более 700 человек. Наибо
лес представительными акциями были: Обращение к депу-татам Верховного Совета СССР по поводу внесения и Уголовный кодекс статьи, предусматривавшей наказание зa распространение слухов и информации, порочащих государственный и общественный строй (1901). Открытое письмо Л. И. Брежневу о недопустимости возрождения сталинизма. Возникла бесцензурная печать (самиздат). По рукам ходили машинописные копии текстов неугодных властям ученых и литераторов. Часть этой продукции различными путями стала уходить на Запад и публиковаться там (тамиздат). В обществе, пораженном ксенофобией, властям нетрудно было убедить население в антипатриотичности подобных поступков, в справедливости обвинений диссидентов в связях с западными спецслужбами.
В середине 60-х годов в молодежной среде зародилось первое неофициальное литературное объединение -- СМОГ. Расшифровывалось это весьма претенциозно: "Смелость, Мысль, Образ, Глубина" или чаще -- "Самое Молодое Общество Гениев". Наибольшее влечение смо-гисты испытывали к русскому авангарду начала XX века. В апреле 1965 г. они организовали первую в послевоенной Москве неофициальную демонстрацию.
Изначальная приверженность диссидентских кругов к принципу самоценность человеческой личности (индивидуализм) порождала у них известную настороженность к идее самоотождествления с какой бы то ни было общностью и как следствие "непартийность", "неполитичность", "неидеологичность" движения. Отсюда шел повышенный интерес к проблемам права, причем не только как к средству защиты от карательных органов, но, в первую очередь, как средству построения гражданского общества. Вероятно, днем рождения правозащитного движения стало 5 декабря 1965 г., когда на Пушкинской площади столицы состоялась первая демонстрация под правозащитными лозунгами. Среди правозащитников определились свои лидеры -- А. Д. Сахаров, Ю. Галансков, А. Гинзбург, В. Буковский, А. Амальрик, Л. Богораз, Н. Горбаневская, А. Вольпин.
Диссидентство не было ограничено Москвой. Очагами его были крупные научные и культурные центры. Общеполитические и правозащитые мотивы достаточно четко просматривались у участников украинского, армянского, грузинского, литовского и эстонского национально-демократических движений.
Новый этап развития диссидентского и правозащитного движения --1968--1976 гг. -- пришелся на время подавления "Пражской весны", регресса в политической, культурной и социальной среде. В этот период были заложены организационные основы диссидентского движения, вырос его интеллектуальный потенциал. Именно на рубеже 60--70-х годов под влиянием продолжавшихся политических процессов (в частности дела А. Гинзбурга -- Ю. Галанскова в январе 1968 г.) гражданская активность части инакомыслящих стала обретать признаки общественного движения. Возникли элементы координации. Самиздат, до того по большей части художественный, стал насыщаться публицистикой, социально-политической эссеистикой, например, работой А. Д. Сахарова "Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе".
Наступил пик творческой активности крупных творческих личностей. В 1968 г. на Западе вышел роман А. И. Солженицына "В круге первом". Официальная реакция была жесткой -- на следующий год российским писателям пришлось исключить автора из республиканского союза. Но все эти акции вершились под мощным давлением партийно-государственной машины. Присуждение А. И. Солженицыну Нобелевской премии вызвало бурю негодования советских средств массовой информации. Лейтмотивом кампании было: "Нобелевская премия есть каинова печать за предательство своего народа". В 1973 г. увидел свет первый том романа А. И. Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ".
В сентябре 1973 г. Солженицын направил в Кремль "Письмо вождям Советского Союза", которое содержало в себе мотивы неославянофильства, что позволяло относить его к идеологам почвеннического течения в советском диссидентстве. Однако многие другие его труды позволяют считать А. И. Солженицына гуманистом мирового масштаба.
Власти сделали ставку на дискредитацию А. И. Солженицына и диссидентского движения в целом. Убедившись, однако, в малой эффективности всех мероприятий, высшее руководство поручило КГБ организовать выдворение писателя из СССР. В середине февраля 1974 г. А. И. Солженицын был насильственно отправлен за рубеж (сначала в ФРГ, а затем переехал сам в США).
В эти же годы активизировал свою правозащитную и миротворческую деятельность академик А. Д. Сахаров.
В начале 1970 г. совместно с В. Турчиным и Р. А. Медведе-вым им было опубликовано открытое письмо руководите-лям государства о взаимосвязи уровня демократичности общества с достижениями технико-экономического прогресса. В марте 1971 г. академик Сахаров направил Л. И. Брежневу памятную записку с предложениями по широкому кругу социальных и экономических проблем, а и сентябре -- членам Президиума Верховного Совета СССР, где изложил свои взгляды на свободу эмиграции и беспрепятственное возвращение назад. В сентябре 1973 г. по этому же вопросу он направил письмо Конгрессу США. Кроме того, важным направлением общественной деятельности А. Д. Сахарова были выступления против исполь-зования для подавления инакомыслящих специальных психиатрических заведений органами КГБ.
Между двумя выдающимися мыслителями -- А. И. Солженицыным и А. Д. Сахаровым развернулась своеобразная полемика по самым животрепещущим проблемам современности. В апреле 1974 г., отвечая на солжени-цыновское обращение к руководителям страны, А. Д. Сахаров подчеркивал, что решение кардинальных научно-технических вопросов возможно только в глобальном масштабе. СССР, по мнению академика, не мог развиваться в экономической и научно-технической изоляции, в отрыве от мирового технологического прогресса, который представляет собой не только основную опасность для всего живого на Земле, но одновременно является единственным реальным шансом спасения человеческой цивилизации. Имя академика А. Д. Сахарова становилось все более известным мировой общественности, и в 1975 г. ему, как борцу за права человечества, была присуждена Нобелевская премия мира. Период становления диссидентского движения в СССР заканчивался.
В политической сфере крепчала "зима". Теплились надежды лишь на успех косыгинской экономической реформы, которая, дескать, могла бы решить проблемы, стоящие перед обществом. Текущая и перспективная экономическая политика, социальные программы формировались под воздействием сил застоя. Крайне не просто в этих условиях протекал процесс разработки проекта Директив по восьмому пятилетнему плану развития народного хозяйства СССР (1966--1970 гг.). Обстановка, которая сложилась в центральных политических и экономических органах в конце 1963 г. и в первой половине 1964 г., т. е. в самый разгар работы над планом
пятилетки, была весьма напряженной. Прошло совсем немного времени после XXII съезда КПСС, принявшего Программу строительства коммунизма с указанием конкретных экономических параметров, в том числе и на 1970 г. Пропагандистская работа в стране в значительной мере основывалась на этих показателях, они многократно повсюду повторялись, как заклинания, что делало их как бы привычными и, так сказать, незыблемыми. Лозунг "Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме" -- красовался повсеместно. В то же время сколько экономисты, плановые работники ни бились в своих расчетах, а выйти на провозглашенные программные задания не могли.
Между тем было ясно, что записанные в третьей Программе КПСС цифры роста общественного производства были явно завышены, их не случайно называли волюнтаристскими. Но дело заключалось не только в этом. В конце 50-х и начале 60-х гг. было принято много решений по развитию отдельных отраслей экономики (заметим в скобках, что такая практика не прекратилась и в дальнейшем) без увязки с реальными народнохозяйственными ресурсами. Когда же приступили к разработке проекта плана восьмой пятилетки, то стало очевидным, что выполнение всех этих решений ведет к деформации экономических пропорций и вместе с тем отдаляет выход на многие намеченные XXII съездом КПСС на 1970 г. показатели, особенно по уровню жизни народа.
О том, что в программные решения не были заложены тенденции новой волны технологической революции, тогда еще и не помышлялось. Тем не менее был сделан вывод: при заметном насилии над народнохозяйственными пропорциями можно было бы выйти на эти показатели двумя годами позднее. Возникла соблазнительная идея -- разработать семилетний план. Таким образом при формировании плана на период 1966--1972 гг. можно было бы замаскировать невыход на определенные XXII съездом КПСС хозяйственные рубежи 1970 г.
В первой половине 1964 г. началась подготовка народнохозяйственного плана на новую семилетку, в которую предполагалось хотя бы на немного превзойти в 1972 г. задания на 1970 г. Сейчас трудно сказать, что бы из всего этого вышло. События конца 1964 г. серьезно изменили отношение к хрущевскому "субъективизму". Тем не менее задания восьмого пятилетнего плана отражали стремление руководства к резкому ускорению эко
комического развития. Так, в соответствии с директивами XXIII съезда КПСС в области промышленности намечалось сделать важные шаги по пути интенсификации, повышения эффективности производства, технического уровня, чтобы обеспечить все отрасли народного хозяйства современной техникой и технологией, а население -- товарами и услугами.
При опережающем росте производства средств произ-водства ставилась задача достижения экономической сбалансированности. Производительность труда в промышленности предполагалось увеличить на 33--35 %, прибыль -- более чем удвоить. При этом намечалось, что 80 % прироста продукции будет обеспечено за счет увеличения производительности труда (против 62 % в 1961 --1965 гг., 72 % -- в 1956--1960 гг. по официальной статистике). Декларировался новый подход к формированию территориально-промышленных комплексов (ТПК). XXIII съездом КПСС было подчеркнуто: "Положить в основу планирования и размещения производства научно обоснованные схемы развития и размещения отраслей народного хозяйства и схемы развития экономических районов". Звучали призывы уделить первостепенное внимание практическому использованию природных ресурсов Сибири, южного Таджикистана, Курской магнитной аномалии. Как при этом должны были решаться экологические и социальные проблемы, речи не шло.
Наибольшее увеличение темпов роста в восьмой пятилетке предусматривалось по сельскому хозяйству, реальным доходам населения и группе "Б" промышленности. В целом главные общие пропорции, определявшие принципиальные черты этой пятилетки, содержали ориентацию на приоритетное решение проблемы потребления населением материальных благ за счет повышения эффективности и роста конечных результатов при уменьшении доли промежуточного продукта. Кроме того, в рамках структурной политики восьмой пятилетки был предусмотрен еще один принципиальный сдвиг в производственных пропорциях. Речь шла о приоритетности при распределении ресурсов, и в частности капитальных вложений, в отрасли, продукция которых представляет собой элементы текущего производственного и непроизводственного потребления: сельского хозяйства, промышленности группы "Б", нефтяной и газовой отраслей и некоторых других.
Определив стратегические установки пятилетки, партийно-государственное руководство сосредоточило виима
ние на конкретизации принятых решений, выработке форм и методов достижения поставленных целей, механизмов их реализации. В этот период в практику партийного руководства народным хозяйством входят ежегодные обсуждения на Пленумах ЦК КПСС проектов Государственных планов и бюджетов на очередной хозяйственный год. После одобрения, чаще всего автоматического, эти проекты выносились затем на сессии Верховного Совета СССР.
Первые годы восьмой пятилетки дали обнадеживающие результаты, динамика экономического развития несколько возросла, была достигнута известная сбалансированность народного хозяйства.
В 1967 г. на новый порядок планирования и экономического стимулирования стали переводиться целые отрасли промышленности и к концу этого года в новых условиях работало уже 15 % предприятий, на их долю приходилось 37 % промышленной продукции. Перевод на новые условия сопровождался пересмотром оптовых цен 1955 г., которые уже не отражали общественно-необходимые затраты, особенно в горнодобывающих отраслях. Пересмотр цен улучшил экономическую ситуацию, с 1968 г. все отрасли промышленности стали рентабельными.
В 1967 г. было реализовано такое экономическое мероприятие, как введение государственной аттестации продукции с присвоением Знака качества. Тогда же, в ходе развертывания социалистического соревнования в честь 50-летия Октября, сфера действия экономической реформы была резко расширена. Однако надежды, возлагавшиеся на быстрое улучшение положения дел в экономике, не сбывались. Хозяйственная реформа не получила своего дальнейшего логического развития, не реализовы-вались ее основные замыслы.
Прежде всего не удалось установить отношений взаимной ответственности между органами, принимающими и выполняющими решения. Директивность планирования не была подкреплена четкими формами экономической ответственности плановых органов за качество планов, за ресур-сообеспеченность. Дело заключалось в том, что экономические методы управления пытались распространить в условиях организационно-структурной системы управления, воссоздававшей, по сути, те формы хозяйствования, которые сложились в период 30--50-х гг.
В отличие от экономических, адресно-директивные методы разверстки плановых заданий были хорошо отработа
ны, ими не надо было овладевать, их просто можно было воспроизвести по привычной схеме. Министерства быстро набирали силу, поднимая экономические рычаги и стимулы, а рост массы прибыли обеспечивался монопольным положением многих производителей и использованием механизма повышения цен.
В рамках действовавшей хозяйственной системы были предприняты меры, направленные на повышение производительности труда и усиление заинтересованности коллективов предприятий в результатах своей работы. Возник знаменитый щекинский эксперимент. Он был апробирован в августе 1967 г. Сущность эксперимента заключалась в том, что предприятию был определен стабильный фонд заработной платы на 1967--1970 гг., а вся экономия этого фонда, полученная в результате повышения производительности труда за счет высвобождения значительной части работавших, поступала в распоряжение коллектива комбината. За двухлетний период работы в новых условиях численность работающих на Щекинском химкомбинате сократилась на 870 человек. Причем были высвобождены не только второстепенные работники, а нередко и ведущих специальностей -- машинисты, аппаратчики, лаборанты-контролеры, дежурные слесари, электромонтеры.
В октябре 1969 г. ЦК КПСС одобрил опыт Щекин-ского комбината. Тем не менее, несмотря на очевидное преимущество работы в новых условиях, обеспечивающих соединение общественного и личного интересов трудящихся, масштабы распространения этого опыта были явно недостаточными. С 1967 г. по сентябрь 1969 г. число предприятий, перешедших на работу по методу щекинцев, увеличилось всего с 30 до 200. Спустя несколько лет движение это и вовсе заглохло. Все прекрасно понимали, что суть проблемы не столько в ведомственном консерватизме и непонимании выгодности новшества. Дело было в системе, залимитированной по всем направлениям. Жесткий принцип административно-командного планирования "от достигнутого" охлаждал головы даже самых горячих энтузиастов нововведений.
И все же в первые годы восьмой пятилетки были налицо некоторые успехи. Темпы роста производительности труда и средней заработной платы работающих в промышленности сблизились, однако полной сбалансированности их достичь не удалось. Не были выполнены задания по производительности труда. В 1968 г. средняя
заработная плата по всей индустрии выросла заметно больше, чем производительность труда.
Становилось ясно: для того, чтобы двинуться вперед, необходимо демонтировать отжившую свой век малоэффективную хозяйственно-политическую систему и заменить ее современной: предпринимавшиеся косметические меры уже не помогали.
На практике же произошло другое. В высшем эшелоне власти взяли верх силы, которые рассматривали формы политической и хозяйственной организации 30-х гг. как едва ли не системообразующие признаки социализма. Для оправдания все увеличивающегося разрыва между "общественными идеалами" и практикой была сконструирована концепция развитого социализма, которая была призвана хоть как-то -- в теоретическом отношении -- свести концы с концами.
Руководство партии и страны во главе с Брежневым оказалось просто неспособным принять вызов времени, перестроить экономику и политику применительно к новому этапу НТР.
Все эти годы за ширмой коллективного руководства, едва только Хрущев оказался на пенсии, в высшем эшелоне велась тяжелая борьба за власть. На первом этапе из партийно-государственного аппарата убирались только сторонники смещенного Никиты Сергеевича. Руководство в стране держалось на трех фигурах -- Брежнева, Косыгина, Подгорного. В Политбюро ЦК КПСС у Брежнева не было стабильного большинства: из 11 членов, избранных в ходе XXIII съезда партии, только четверо -- А. П. Кириленко, А. Я. Пельше, М. А. Суслов, Д. С. Полянский -- более или менее поддерживали генсека. При этом один из них -- Суслов -- был маневрирующим союзником. Он бдительно следил за равновесием сил в Политбюро: когда преимущество склонялось к Брежневу, переходил на сторону Косыгина, когда верх брал Косыгин, Суслов "откочевывал" в стан его противников. Один из членов Политбюро, А. Н. Шелепин, был временным попутчиком, им Брежнев воспользовался в противоборстве с Подгорным. Однако при столкновении с Косыгиным Шелепин уходил в сторону, предоставляя генсеку и премьеру место для турнира.
Отсутствовало единство и в лагере Косыгина и Подгорного -- между ними шло непрерывное соперничество за второе место в политической иерархии. Г. И. Воронов и П. Е. Шелест были довольно близки к Подгорному,
а К. Т. Мазуров обычно поддерживал А. Н. Косыгина. Но стоило Косыгину и Подгорному достигнуть согласия по какому-нибудь вопросу, как Брежнев, учитывая коварный нрав и амбиции Шелепина, оказывался в Политбюро в меньшинстве. Поэтому первостепенной заботой Л. И. Брежнева было не дать им возможности объединиться. Была ли возможность у руководства в условиях перманентной борьбы за власть всерьез заниматься социально-экономическими проблемами, решать их рационально, а не с позиций "концентрированной экономики"?
В те годы на партийном небосклоне стала медленно восходить политическая звезда К. У. Черненко -- давнего приятеля Л. И. Брежнева еще по Молдавии, а с 1965 г. -- заведующего общим отделом ЦК КПСС. Черненко в известной степени стал задавать не только тон, но и темп партийной работы. Между двумя съездами КПСС, в течение пяти лет, между 1966, и 1971 г., было организовано 16 пленумов ЦК. Конечно, Черненко не разрабатывал их проблематику и содержательную часть. Но проведение столь большого их числа стало возможным благодаря оперативности и огромной пропускной способности Возглавляемого им отдела, успевавшего перелопатить и подготовить многие тонны входящих и исходящих бумаг.
Искусство К. У. Черненко состояло в умении предугадывать принимаемые Политбюро Постановления, и он заблаговременно заготовлял довольно компактные их проекты (в отличие от многословных и велеречивых проектов решений, составляемых Секретариатом ЦК КПСС). Здесь сказывалось знание правил партийной игры и близость к Брежневу, а не столько ясновидение заведующего общим отделом. Тем не менее, в условиях постоянного напряжения, царившего на Политбюро, манипулируя противоречивыми точками зрения -- Шелепина, Подгорного, Шелеста (с одной стороны) и Брежнева и его сторонников (с другой), Черненко умудрялся так отрабатывать материалы Политбюро, что у членов ЦК (им рассылались эти документы) не возникало и тени сомнения в прочности и надежности позиций генсека.
Под контролем К. У. Черненко оказался также шедший в ЦК КПСС поток писем -- важнейший канал информации. Многие из этих документов представляли зов отчаяния или крик о помощи, нередко в них раскрывались преступления, в которые были втянуты как отдельные коммунисты, так и целые партийные организации -- от районных до республиканских. И только заведующий
отделом решал, какую часть этих сведений придержать для последующего плетения интриг, а что (и когда) довести до сведения Политбюро и других инстанций. И довольно скоро даже секретари ЦК, не говоря уже о министрах, стали искать близости и благорасположения Черненко. Тем не менее в начале 70-х годов К. У. Черненко все еще оставался в тени и не был знаком широкой партийной общественности. Лишь в высоких кругах догадывались о его влиянии.
Несмотря на довольно успешное развитие экономической реформы, положение дел в стране оставалось сложным, эффективность народного хозяйства то повышалась, то понижалась. Вопросы экономики все больше перемещались в центр борьбы за власть в советском руководстве. Брежнев, который вообще слабо верил в успех экономических экспериментов, решил радикально ослабить позиции вдохновителя реформы А. Н. Косыгина.
По установившейся традиции в конце каждого года собирался Пленум ЦК КПСС, который перед сессией Верховного Совета СССР обсуждал основные итоги уходящего и основные задачи предстоящего года. Докладчиком обычно выступал председатель Совета Министров СССР, затем шли краткие, чаще всего формальные, прения.
Но на декабрьском (1969 г.) Пленуме после доклада А. Н. Косыгина случилось непредвиденное -- с большой речью по проблемам интенсификации народнохозяйственного развития выступил Брежнев. Его речь содержала крайне резкую критику в адрес органов хозяйственного управления и ряда местных партийных комитетов, оратор дал необычно жесткую оценку состоянию дел в экономике. Брежнев подчеркнул, что повышение эффективности народного хозяйства стало поистине ключевой проблемой прежде всего по той причине, что изменились главные факторы экономического роста. Раньше страна еще могла развивать народное хозяйство за счет количественных факторов, то есть увеличения численности рабочей силы и высоких темпов наращивания капитальных вложений. Но теперь период экстенсивного развития, по существу, подходит к концу. Надо рассчитывать прежде всего на качественные показатели экономического роста, на повышение эффективности, интенсивности народного хозяйства. Наращивать производство и улучшать качество продукции необходимо не только за счет роста численности работников, капитальных вложений, но и все в большей мере за счет полного и рационального использования
имеющихся производственных мощностей, внедрения достижений науки и техники, а также рачительного отношения к технике и ресурсам.
"Требуется, -- подчеркнул Брежнев, -- постоянно со-измерять затраты с полученными результатами, доби-ваться, чтобы каждый рубль давал максимальную отдачу. -- Это, -- говорил он, -- становится не только главным, но и единственным возможным путем развития нашей экономики и решения таких коренных социально-политических задач, как строительство нового общества, повышение благосостояния трудящихся, победа в экономическом соревновании двух мировых систем". Острой критике подверглись те руководители, которые поощряли сооружение так называемых престижных объектов непроизводственного назначения: роскошных административных зданий, помпезных домов культуры, проектирование, как это было в Баку, огромного надводно-подводного ресторана и т. д.
Эта речь была подготовлена в личном секретариате Брежнева. Разумеется, он в данном случае не является докладчиком, он выступал в прениях, и мог поэтому, казалось бы, свободно высказать свое личное мнение. Однако он был не рядовым оратором, а лидером партии, и его речь, распространенная по соответствующим каналам, воспринималась как директивная.
К началу 70-х гг. в экономике еще ощущалось дыхание реформы 1965 г., но уже было ясно, что она постепенно сворачивается. Процесс этот протекал весьма своеобразно. Курс на использование экономических методов управления никто не отменял. Более того, в партийных решениях постоянно подчеркивалась необходимость добиваться рентабельной работы, роста эффективности, снижения издержек производства и фондоемкости. Как бы подтверждая поворот к интенсификации, ЦК КПСС и Правительство за годы восьмой пятилетки разработали и приняли 35 постановлений, специально или главным образом посвященных дальнейшему подъему промышленности, из них 16 являлись постановлениями ЦК КПСС и 19 совместными.
Значительная часть постановлений касалась непосредственно проведения экономической реформы, повышения эффективности промышленного производства.
К концу 1970 г. на новую систему хозяйствования перешло более 41 тыс. промышленных предприятий (из 49 тыс. имевшихся). На их долю приходилось свыше 95 % прибыли и 93 % общего производства промышлен
ной продукции. В 1970 г. на самоокупаемость была переведена даже работа аппарата одного ведомства -- Министерства приборостроения, средств автоматизации и систем управления. Однако под предлогом соблюдения общегосударственных интересов все активнее стали внедряться всякие ограничения и регламентации.
Повсеместно были введены лимиты на образование фондов экономического стимулирования. Даже высокорентабельные предприятия не имели права увеличивать свои фонды сверх этих лимитов. Всю дополнительную прибыль приходилось перечислять в госбюджет в виде так называемого свободного остатка. Инициатива, таким образом, вроде бы не наказывалась, но и не поощрялась. Впрочем, и наказание следовало, но несколько позже в виде увеличения плановых заданий для передовиков в следующем плановом периоде. Искусственное ограничение средств, оставленных в распоряжении трудовых коллективов, по существу работало против экономических методов управления. Более того, установление разного рода "потолков" и "лимитов" в формировании фондов предприятий играло роль своего рода троянского коня в системе хозрасчета, изначально дискредитировало эту позитивную меру.
Отсутствие права самостоятельного выбора альтернативных хозяйственных решений особенно ярко проявилось в жестком ограничении возможностей использования предприятиями части заработанной ими прибыли на нужды развития собственного производства. Фонд развития предприятий очень быстро попал под контроль вышестоящих органов, которые стали его включать в централизованный план распределения капиталовложений. Наступил кризис экономической реформы. В 1970 г., например, были опубликованы данные опроса 211 руководителей предприятий Сибири и Дальнего Востока. На вопрос о том, существенно ли расширяет права директоров предприятий реформа, положительный ответ дали 44 % руководителей, отрицательный -- 56 %.
Реформа основного производственного звена -- предприятия не была подкреплена реформой центрального аппарата. Деятельность отраслевых министерств, планово-финансовых и других органов хозяйственного управления не была увязана с механизмом экономической реформы. Они по-прежнему использовали административные методы. Причем, эти административные начала в деятельности центральных экономических ведомств и отраслевых
министерств усиливались. Их аппарат увеличивался, возникали новые главки и другие подразделения.
Не была подкреплена реформа и снизу: система оплаты трудящихся осталась прежней, слабо связанной с ре-1ультатами труда -- те же нормы, те же тарифы, то же преобладание индивидуальной сдельщины и повременщи-ны. Трудящиеся были надежно отчуждены от результатов своего труда. Безнадежность попыток "запустить" рыночные механизмы, не ослабляя административно-бюрократические тормоза, усугублялась зыбкостью их политического и идеологического обеспечения. Даже когда пытались осуществлять глубокие экономические перемены, не было приложено сколько-нибудь серьезных усилий подкрепить их демократизацией политических порядков, не был проведен пересмотр идеологических догм относительно рынка, товарно-денежных отношений, планомерности и регулируемости, плюрализма. Наоборот, со времени ввода войск в Чехословакию, гонениям стали подвергаться те ученые и научные направления, которые искали решения экономических проблем на путях расширения действия закона стоимости и рыночных отношений. Между тем в советском обществе, где экономика была тесно сращена с политикой и идеологией, где народное хозяйство представляло собой хозяйственно-политическую и в значительной мере хозяйственно-идеологическую систему, коренные экономические преобразования без демонтажа командно-административной системы были просто невозможны.
Безусловно, определенные изменения в системе хозяйствования происходили. Расширение масштабов производства сделало невозможным столь же высокую концентрацию экономической власти, как прежде. Директивно-приказной характер экономических отношений сохранился, а в 70-е годы даже стал усиливаться, но фактическое принятие решений все в большей мере распределялось по разным эшелонам хозяйственно-политической иерархии. Основа хозяйственной жизни по-прежнему определялась директивой, но директивы теперь уже приходилось в большей мере согласовывать, "увязывать" в различных инстанциях. Нарастала отраслевая раздробленность общественного производства, ибо блокирование рыночных, товарно-денежных отношений неизбежно усиливало автаркию. Зацентрализованная по всем параметрам экономическая система сменялась столь же малоэффективной экономикой согласования.
Тем не менее ряд позитивных сдвигов в народном хозяйстве, особенно в начале восьмой пятилетки, произошел. Они зафиксированы даже в альтернативных подсчетах, произведенных экономистом Г. И. Ханиным. Так, по сравнению с 1961 --1965 гг. удельный вес интенсивных факторов в обеспечении прироста национального дохода возрос с 34 % в 1966 г. до 40 % в 1970 г. В строй действующих было введено около 2 тыс. новых крупных промышленных предприятий. Среди них такие уникальные, как Красноярская ГЭС, металлургические гиганты -- Западно-Сибирский и Карагандинские комбинаты, было положено начало созданию Тюменского нефтегазодобывающего комплекса. Конечно, тогда мало кто задумывался об экологических последствиях такого типа промышленного развития, большинство приходило в восторг от таких масштабов и темпов "покорения Сибири". В 1970 г. первую партию легковых автомобилей выпустил завод в Тольятти, хотя сооружение его началось только в 1967 г. Именно с пуска этого завода началась подлинная автомобилизация страны.
Чем же объяснить такие подвижки в те годы? Трудно дать однозначный ответ. В первую очередь напрашивается мысль о позитивном воздействии проводимой тогда экономической реформы. Этот фактор, конечно, сказывался. Но вряд ли он был решающим. Ведь очевидные улучшения в сфере экономики в наибольшей мере проявились в первой половине пятилетки, тогда как массовый переход на новую систему планирования и экономического стимулирования был осуществлен начиная с середины пятилетки.
Как нам представляется, прямой зависимости результатов в народном хозяйстве от воздействия экономической реформы не просматривается. Ведь позитивные перемены происходили в основном в первой половине пятилетки, когда реформа еще только разворачивалась. Скорее всего сказалось то обстоятельство, что монопольный диктат совнархозовской разновидности административно-командной системы ослаб, а министерско-ведомственный еще не набрал силы. В этих условиях степень регламентации деятельности производственных коллективов временно понизились, предприятия получили большие возможности для маневра, что и способствовало некоторому росту эффективности народного хозяйства в целом.
Существовал и еще один положительный фактор, резко различавшийся по возможностям действия от прош
лых пятилеток. Это -- степень профессиональной свободы плановых работников, необязательность учитывать в плане заидеологизированные установки, ранее принятые решения, определенная свобода руководителей от сложившихся стереотипов во взглядах на приоритеты, структурные сдвиги и т. д. В период завершения работы над восьмым пятилетним планом в этом отношении как раз возникла уникальная благоприятная обстановка. Планирующие органы имели довольно редкую возможность при разработке плана опираться на знания об объективных закономерностях расширенного воспроизводства, потребности и возможности народного хозяйства, обоснованно решать важнейшую и труднейшую задачу планирования -- согласование целей и их ресурсного обеспечения. Ранее принятые решения, данные обещания высшего руководства и другие привходящие обстоятельства над разработчиками плана не столь уж довлели. Поэтому задания восьмого пятилетнего плана и в известной степени весь плановый механизм первое время не насиловали экономику, а наоборот, помогали полнее проявиться закономерным тенденциям.
Итоги восьмой пятилетки были обнадеживающими. Удалось в известной мере реализовать курс на первоочередное решение проблем потребления. Это достаточно определенно проявлялось в выполнении заданий по производству предметов народного потребления. Именно по потребительским товарам наблюдалось более успешное выполнение плановых заданий -- по выпуску обуви, радиоприемников, мебели, производству цельномолочной продукции, мяса, сахара, улову рыбы. В 2,5 раза увеличилось производство бытовых холодильников.
В отраслях тяжелой промышленности по всем видам продукции, включенным в Директивы, кроме добычи нефти, данные о фактическом выполнении планов за 1970 г. были меньше заданий. Диапазон невыполнения заданий по видам продукции также был достаточно велик. Но характерно было то, что показатели качественного развития каждой из отраслей в целом соответствовали тем задачам, которые ставились перед индустрией Директивами ХХIII съезда КПСС.
Некоторое улучшение социально-экономического положения, которое было достигнуто за счет мобилизации ресурсов административно-командной системы, а также частично за счет реформ, как это не парадоксально, укрепило позиции консервативных и антиреформаторских
сил в политическом руководстве страны. Радикальные политические и экономические идеи оказались под запретом, само слово "реформа" стало исчезать из руководящего лексикона, появились другие термины -- "улучшение" и "совершенствование". В соответствии с типом и уровнем мышления высшего партийного и административного эшелона, ставка на упрощенно технократические подходы стала преобладающей.
На XXIV съезде КПСС декларировалось, что решающее значение для экономического роста приобрел вопрос об интенсификации и источниках роста. Подчеркивалось, что с точки зрения очередных задач и долговременных перспектив на первое место выдвигается ускорение научно-технического прогресса. В докладе Брежнева на XXIV съезде в качестве задачи исторической важности было выдвинуто требование: "органически соединить достижения научно-технической революции с преимуществами социалистической системы хозяйства, шире развивать свои, присущие социализму, формы соединения науки с производством".
Поскольку в планах не находили должного отражения вопросы использования достижений науки и техники из-за отторжения научно-технического прогресса ведомственным монополизмом, то выдвигался новый подход: сформировать комплексную программу развития техники и технологии, на основе которой вести разработку всех разделов плана и его основных показателей. В течение 1971--1975 гг., например, предполагалось получить от использования в народном хозяйстве достижений науки и техники экономический эффект 40--42 млрд. рублей, или приблизительно 40 % планируемого на пятилетие прироста национального дохода, 3 млрд. руб. должны были дать мероприятия по НОТ. На практике же большую силу набирали инертность, рутинерство, бюрократизм.
Универсальным средством решения всех экономических и социальных проблем провозглашалось повышение руководящей роли партии. Оно трактовалось как распространение партийного контроля на все сферы жизни общества. В соответствии с такой установкой на XXIV съезде КПСС в Устав партии было внесено положение о том, чтобы наряду с производственными парторганизациями правом контроля деятельности администрации были наделены и партийные организации научно-исследовательских институтов, учебных заведений, культурно-просветительных и других учреждений и организаций. Парторга
низации центральных и местных управленческих органов должны были осуществлять контроль за работой аппарата по выполнению директив партии и правительства, соблюдением партийной и государственной дисциплины. Все это не создало сколь-нибудь серьезных препятствий для бюрократизма и коррупции, не говоря уже о повышении эффективности и технического уровня производства.
Свои главные усилия номенклатура сосредоточила на "хозяйственном фронте". В соответствии с принципами функционирования бюрократической системы на возникновение новой общественной или производственной потребности советское руководство отвечало созданием нового подразделения в партийно-государственном аппарате. Аппараты ЦК КПСС, компартий союзных республик, крайкомов, обкомов партии непрерывно пополнялись все новыми отраслевыми подразделениями и все больше напоминали структуру органов управления народным хозяйством.
Поскольку в ходе реформы стимулировался процесс экстенсивного наращивания прямых хозяйственных связей, как правило, слабо подкрепленных экономически (в 1966 г. прямыми хозяйственными связями было охвачено 1263 предприятия, в 1969 г. уже 8 тыс.), то партийные работники, чтобы не допустить срывов плановых заданий, подменяя диспетчеров и снабженцев, месяцами занимались вопросами материально-технического снабжения.
Есть мнение, будто в области (крае) всеми делами вершили обком (крайком) партии, его первый секретарь. На деле это была лишь иллюзия всесилия партийных комитетов, обладания им экономической властью. Воздействие партийного комитета на экономику региона было весьма незначительным, так как большая часть предприятий находилась в подчинении центральных ведомств. Конечно, обком, его секретарей директора заводов "уважали", соглашались с целым рядом секретарских "просьб", чаще всего кадровых, стремились не раздражать местное руководство, жить с ним в ладу и т. д. Но в жизнь неукоснительно проводились конкретные министерские установки: из области, края, из кармана их населения изымалось все возможное при самых минимальных затратах на соцкультбыт, экологию, развитие производственной и социальной инфраструктуры и т. п. То есть даже объективно предназначение министерской системы заключалось в том, чтобы заниматься деятельностью, противоречащей инте
ресам общества, того региона, в пределах которого действовало предприятие. И чем крупнее было предприятие, чем важнее была его продукция с точки зрения общегосударственной, тем больший конкретный ущерб приносила его деятельность региону.
Логика данного парадокса проста. У каждого подчиненного ведомству предприятия имелся свой план -- пятилетний, годовой, план капиталовложений, заказ, лимиты материально-технического снабжения, заданные параметры роста и т. д. И все это было утверждено, за-тверждено в центре. Вот и встает вопрос: мог ли обком или горком сколько-нибудь существенно влиять на политику центра?
При таком обороте дел в руках местной власти, прежде всего партийной, имелся лишь один-единственный рычаг, с помощью которого они решали местные социально-экономические проблемы. Рычаг этот приобрел буквально универсальное значение -- это привлечение новых капиталовложений. Ведь новое строительство так или иначе давало надежду на рост занятости, развитие инфраструктуры и пр. Поэтому, не имея возможности воздействовать на экономику области, края, автономии, каждый вновь избранный секретарь обкома, крайкома незамедлительно отправлялся в столицу -- бить челом могущественным центральным экономическим ведомствам и союзным министерствам, заручаться поддержкой ответработников ЦК КПСС, снова пробиваться в министерские приемные, уговаривать влиятельных лиц в ведомстве. И такими-то путями, с огромным трудом, далеко не в полном объеме как-то решались региональные проблемы.
Одновременно происходил параллельный процесс. Партийный аппарат сращивался с органами хозяйственного управления. Из аппаратов партийных комитетов "уходили" сотрудников с устремлениями на работу с людьми, кропотливый анализ социально-экономических проблем, а их место, зачастую, занимали аккуратные исполнители "руководящих указаний", мастера "текучки" или творцы надуманных починов.
В подборе кадров в полной мере проявлялась технократическая направленность, которая выдавалась за повышение компетентности партийных руководителей. Если в 1971 г. специалистами промышленного и сельскохозяйственного производства являлись около 60 % секретарей райкомов и горкомов КПСС, почти 70 % секретарей обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик,
но через 10 лет их было соответственно более 65 и 75 %. Среди инструкторского состава партийных органов от райкома и выше к началу 1983 г. было 37,8 % инженеров, 9,9 % агрономов, зоотехников, ветврачей, 28,7 % педаго-гов, 8,3 % экономистов, 3,3 % юристов. Все это сочеталось с понижением до критического уровня ротации верхнего эшелона кадров и ее ускорением в низовых звеньях административно-командной системы.
После XXIII съезда КПСС (1966 г.) по сравнению с предыдущим пятилетием периодом сменяемость первых секретарей обкомов, крайкомов, ЦК компартий союзных республик уменьшилась в 3 раза, секретарей горкомов, райкомов, председателей советов министров союзных и автономных республик, облкрайисполкомов -- 1,5 раза. Ежегодно ротировалось не более 10--15 % работников этой категории, причем, как правило, путем передвижения "на верх" или на равнозначные должности.
Энергия и воля значительной части руководящих кадров была устремлена не на напряженную, планомерную работу, результаты которой могли сказаться далеко не сразу, а на получение любой ценой "небывалого рекордного достижения" типа "6 миллионов тонн узбекского хлопка", "1 миллион кубанского риса", "казахстанского миллиарда" зерна, "большой сибирской нефти" и т. д.
Иногда, как бы вспомнив славное революционное прошлое партии или желая отвлечь людей от раздумий у полупустых прилавков, "первые" с неукротимым энтузиазмом принимались организовывать различные "походы". Краснодарскому партийному руководителю С. Ф. Медуно-ву на битву со всевозможными "огуречниками", "арбуз-никами", "капустниками", "цветоводами" удалось поднять широкие массы партийного и советского актива. За 1974-- 1976 гг. по решениям местных советов края у "рьяных любителей наживы" был произведен снос свыше 2 тыс. возведенных на приусадебных участках крупноразмерных теплиц общей площадью 560 тыс. квадратных метров, сокращены и изъяты земельные участки. За допущенные "факты грубого нарушения землепользования" были строго наказаны председатели Анапского, Ейского, Крымского, Темрюкского исполкомов советов. Привлечено к строгой ответственности 175 и исключено из рядов КПСС 78 коммунистов. Снабжение населения и курортников фруктами от этого, однако, не улучшилось. Ленинградский руководитель Г. В. Романов недолюбливал собак и в интересах улучшения ассортимента мясных прилавков организовал
борьбу за сокращение их поголовья. Все это не могло не подрывать и без того не очень высокий авторитет партии и государства. "Деятельность" многих такого рода руководителей после себя оставляла зону экологического и социального бедствия.
В соответствии с постулатами административно-командной системы о примате политики над экономикой и политики как концентрированной экономике осуществлялось регулирование партийных рядов. Во всех случаях полагалось обеспечить преимущественный прием в партию лиц, занятых в сфере материального производства, особенно из отраслей промышленности, определяющих технический прогресс. Поэтому, если в 1971--1975 гг. общее число коммунистов в коллективах промышленности выросло на 6,4 % то в электронной отрасли рост составил 30 %, в автомобильной -- 26,5, на предприятиях приборостроения, средств автоматизации и систем управления --25,4, нефтяной--15,6, угольной--11,6, в энергетике и электрификации -- 10,5 %. Логика такого "регулирования" явно находилась в противоречии с требованиями повышения качества партийного пополнения, ибо быстрый рост прогрессивных отраслей индустрии обеспечивался преимущественно за счет молодежи, которая не прошла длительной фабрично-заводской выучки, едва успела окончить ПТУ или школу.
Другим принципом, который неуклонно соблюдался, несмотря на решение ЦК КПСС "О серьезных недостатках в работе Харьковской областной партийной организации по приему в партию и воспитанию молодых коммунистов" (июль 1965 г.), была разнарядка на повсеместный подбор и вовлечение в партию рабочих. Принять в ряды КПСС служащего, интеллигента (а любую мало-мальски значительную должность могли занимать лишь члены КПСС) можно было только после выполнения этой разнарядки. К тому же к категории рабочих относили лиц, занятых преимущественно физическим трудом, изменения в составе рабочего класса под воздействием НТР учитывались слабо. В результате такой политики доля рабочего класса в партии искусственно повышалась. Если в 1966--1970 гг. в числе принятых в партию она составляла 52 %, в 1971 -- 1975 гг. -- 57,6 %, то в 1982 г. она возросла почти до 60 %.
Для демонстрации демократического фасада системы на все лады пропагандировалось полновластие Советов. В реальности все обстояло по-другому. Верховный Совет
СССР, например, ежегодно принимал законы о государственном бюджете и утверждал отчеты об его исполнении. И каждый раз в этих законах, проекты которых предлагал министр финансов, говорилось о превышении доходов над расходами. Лишь в разгар перестройки страна узнала о существовании длительное время крупного дефицита государственного бюджета. Следовательно, высший орган государственной власти сознательно держался в неведении, но никто не понес за это ответственности. А ведь бюджетные комиссии палат Верховного Совета, призванные по Конституции проверять правильность исполнения бюджета, должны были вскрыть такие факты.
Манипулируемый высшей партийной номенклатурой Верховный Совет принимал законы о бюджете, в которых содержались лишь агрегатированные показатели: общие доходы и расходы на главные отрасли, т. е. оборону, государственное управление, народное хозяйство, социальные нужды и т. д. В силу этого Верховный Совет не мог контролировать расходы собственно министерств и ведомств (как это делалось парламентами всех цивилизованных стран). Именно такая бесконтрольность и позволила, например, Минводхозу "закопать" в землю сотни миллиардов рублей без сколько-нибудь видимого эффекта для народного хозяйства. Вопросы о целесообразности "строек века" (типа БАМа) даже никому в голову не приходило поставить на обсуждение Верховного Совета, и их финансирование велось без его специальной санкции. Точно так же помимо Верховного Совета СССР принимались и другие, нередко судьбоносные для страны решения.
Верховный Совет был практически устранен от контроля деятельности правительства. Имелась конституционная норма о периодической отчетности Совета Министров перед Верховным Советом, но какова ее регулярность --умалчивалось. Отсутствовало юридически и практически положение об ответственности правительства или его отдельных членов, иных высших должностных лиц за ошибки в управлении, повлекшие тяжелые последствия. Не определялось право Верховного Совета по отчету правительства выразить ему в целом или отдельным министрам недоверие, что должно было вести к их отставке. Отсутствие таких норм порождало безответственность высших должностных лиц, скрывавших свои провалы и злоупотребления под завесой секретности. Более того по таким важнейшим направлениям, как оборона, государст
венная безопасность, соблюдение законности и правопорядка, отсутствовала даже демократическая ширма в виде постоянных комиссий при палатах Верховного Совета. Поэтому депутатам фактически нельзя было и претендовать на контроль Министерства обороны, КГБ, МВД.
Верховный Совет СССР, так же как и Верховные Советы союзных и автономных республик, покорно и "единодушно" голосовал за предложения и законопроекты, подготовленные партийно-государственным аппаратом. Даже назначения и перемещения высших должностных лиц утверждались этим органом без всяких попыток выяснить причины перемещений. Лишь иногда депутатские комиссии брались за вспомогательную работу по "доводке" отдельных законопроектов. Таким образом, Верховный Совет СССР, как впрочем и советы других ступеней, представлял собой скорее декоративное, чем властвующее учреждение.
Местные органы власти копировали работы верховных, и хотя по Конституции они были призваны осуществлять всю полноту государственной власти на подведомственной территории, фактически они были бесправны. Их бесправие в значительной мере определялось слабостью материально-финансовой базы. Ведь подавляющее большинство предприятий и организаций находились в центральном подчинении и в местный бюджет практически ничего не отчисляли. Поэтому нищенский бюджет заставлял местные советские органы постоянно что-то выпрашивать у предприятий ведомств, а следовательно, постоянно воспроизводить зависимость от их благорасположения.
В реальности основная роль в деятельности местных органов Советской власти принадлежала исполкомам, которыми руководили в свою очередь секретари соответствующих партийных комитетов. Исполком и его председатель возглавляли работу аппарата Совета, подготавливали перечень вопросов, которые выносились на обсуждение сессий Советов, и проекты решений. На сессиях депутаты лишь "единогласно" принимали подготовленные аппаратом исполкома решения. Исполком даже руководил деятельностью депутатов.
Вполне понятно, что в таких условиях Совет не мог контролировать деятельность своего исполнительного и распорядительного органа -- исполкома. Ведь кроме того, значительную часть депутатов Совета составляли руководители исполкома, его подразделений и других исполнительных органов, подчиненных все тому же исполкому. Та
ким образом, руководители и работники исполкома и других исполнительных органов будучи депутатами ("по должности"), должны были "контролировать" сами себя. Сложилась практика фактического подчинения Советов аппарату.
Эту систему подстраховывала и практика формирования Советов, которая была нацелена на подбор достаточно "послушного" состава "народных избранников", чтобы обеспечивать "единогласие" депутатов при штамповке аппаратных решений. Конституционные принципы избирательного права -- выборы всеобщие, равные, при тайном голосовании -- были весьма демократичны. Закон не запрещал и организацию выборов на альтернативной основе. Но политическая практика режима диктовала организацию выборов всех ступеней по принципу: один кандидат -- один депутат. Поскольку выдвижение кандидатов было монополизировано в руках партийных органов, то фактически это были не выборы депутатов, а их назначение. Правда, для демонстрации демократизма системы электорат тщательно подбирался. Так, среди 2,3 млн. народных депутатов Советов 1983 г. 44,3 % составляли рабочие, 24,9 % -- колхозники, и только 30,8 % -- учителя, врачи, инженеры, агрономы, работники культуры и представители других категорий интеллигенции вместе взятые. Аналогичным образом обставлялись дела и в многочисленных общественных организациях, которые были призваны расцвечивать "демократический" фасад административно-командной системы.
Большие усилия прилагались для имитации общественно-политической и трудовой активности трудящихся. Количественные показатели роста активности поднимались вверх лишь за счет определенной части членов производственных коллективов при одновременном и устойчивом проявлении пассивности большей их части. Во многих случаях сложившиеся еще с 30-х гг. формы привлечения трудящихся к участию в управлении производством имели внешний по отношению к ним характер в виде "нагрузок". При этом создавалась видимость широкого участия людей в управлении производством на своих предприятиях.
Обилие организаций, советов, комиссий на общественных началах мало что давало для повышения эффективности общественного производства. При отсутствии необходимой оперативно-хозяйственной самостоятельности трудовых коллективов, демократических механизмов волеизъявления и низкой политической культуре масс общест
венные функции управления на предприятиях осуществлялись формально, и их количественный рост не приводил к качественным сдвигам. Это подтверждали и результаты социологических исследований, в частности, проведенных на предприятиях Москвы. Здесь из числа опрошенных 11 % ответили, что совсем не участвовали в управлении производством, 29,8 % затруднялись дать оценку своего участия, заявили, что не считают себя хозяевами производства, 31,2 %. Лишь 25 % рабочих ответили, что регулярно присутствуют на собраниях, где обсуждаются производственные вопросы, вносят предложения по улучшению организации производства и принимают участие в их реализации.
На рубеже 60--70-х годов в высшем эшелоне советского руководства окончательно сформировалось два направления -- реформаторское и консервативное. Реформаторы были сторонниками системоукрепляющих реформ, прежде всего в экономике, весьма индифферентно относясь к проблемам становления гражданского общества и правового государства. Более того, многие из них, например, А. Н. Косыгин, Ю. В. Андропов были весьма скептически настроены по отношению к политической и идеологической модернизации, полагая административно-командную систему самодостаточной. Поэтому Андропов, став в 1967 г. главой КГБ, не чурался практики репрессий против инакомыслящих, не без основания полагая, что сколько-нибудь серьезный капитальный ремонт системы не может не вызвать ее обвала. Но особую бдительность охранители проявляли на "идеологическом фронте", стараясь сурово пресекать любые проявления "крамолы". В чистом виде, однако, за редким исключением, в руководстве не встречались ни прогрессисты, ни ретрограды. Как правило, окраска менялась в зависимости от политической конъюнктуры. Сам Леонид Ильич Брежнев старался не связывать себя с каким-либо одним течением, он поддерживал тех или других в зависимости от того, насколько это укрепляло его позиции.
Л. И. Брежнев проводил большую часть своих решений через Секретариат ЦК КПСС и стремился опираться на аппаратные структуры. Первоначально, располагая не слишком уж большой кадровой базой, Леонид Ильич стал возвращать на "высокую орбиту" политических жертв Хрущева, типа Ф. Д. Кулакова, М. С. Соломенцева, И. В. Капитонова, Г. С. Павлова. Но тогда же стала формироваться собственная кадровая "обойма" Брежнева.
С подачи К. У. Черненко, с поста директора ВПШ Молда-вии на должность заведующего отделом науки и учебных заведений ЦК КПСС был определен С. П. Трапезников. Министром внутренних дел СССР, несмотря на противодействие ряда членов Политбюро, был поставлен -- также доверенное лицо Л. И. Брежнева --Н. А. Щелоков. Первым зампредом КГБ стал работавший ранее в Молдавии С. К. Цвигун.
Так возникла традиция кланового руководства партией и государством. Клана будет два -- наряду с молдавской ветвью будет крепнуть днепропетровская, которая станет расти за счет партийных функционеров, директоров предприятий или просто знакомых, кто в разные годы или учился с Брежневым, или работал, или помогал ему в продвижении. Позднее эти ветви разрастутся, раскинутся далеко за пределы Молдавии и Днепропетровской области и вберут в себя всех тех, кто встретился Леониду Ильичу Брежневу на длинной и извилистой дороге его политической карьеры, кто обратил на себя его внимание или угодил ему.
В начале 1971 г. пал В. П. Мжаванадзе, партийный руководитель Грузии; он был обвинен в коррупции. И Политбюро закачалось -- это был первый удар генсека по высшей партийной коллегии. За предыдущие годы правления Брежнева по его инициативе не было произведено ни одного снятия среди членов Политбюро -- его побуждали считаться с необходимостью коллективности руководства. За прошедшие семь лет Политбюро покинули только трое: Ф. Р. Козлов -- по болезни, А. И. Микоян и Н. М. Шверник -- по старости. Но затем, на Пленуме ЦК в апреле 1973 года, из Политбюро сразу были выведены П. Е. Шелест, Г. И. Воронов. Их место заняли трое, и все -- сподвижники Брежнева: Ю. В. Андропов, председатель КГБ, А. А. Громыко, министр иностранных дел, и А. А. Гречко, министр обороны.
Обстоятельства смещения Шелеста и Воронова находились в тесной связи с противоборством генсека и премьера. Брежнев долго и сложно маневрировал, прежде чем решился нанести удар по Политбюро. Вначале, не будучи в состоянии его подорвать извне, он решил его расшатать изнутри -- он сумел увеличить число его членов с 11 до 15. И сразу получил в нем большинство. Следующий шаг был вопросом партийной техники. Проявив благосклонность к Шелепину, он столкнул его с Шелестом, а потворствуя соперничеству между Косыгиным и Подгорным,
изолировал Воронова. Шелест был обвинен в национализме и переведен с Украины, где был первым секретарем ЦК Компартии, в Москву. Став одним из многих заместителей Председателя Совета Министров и лишенный опоры в Киеве, он вскоре был выставлен из Политбюро.
Г. И. Воронов же проиграл тогда, когда вместе с Косыгиным стал сомневаться в сельскохозяйственной программе Брежнева. Поначалу он был высечен публично: его не удостоили правительственной награды по случаю шестидесятилетия, хотя, как члену Политбюро, ему полагалась Звезда Героя, а затем в Протоколе Политбюро (по месту стояния на приемах и в расположении портретов на торжествах) упал с пятого-шестого места на четырнадцатое.
Возможно, Брежнев мог бы избавиться от Воронова и раньше, уже в 70-м году. К тому времени распались связи, первоначально возникшие в Политбюро. Косыгин, теряя влияние, терял и союзников (сперва от него отошел Суслов, а затем оставил и Мазуров). Подгорный же, смирившись с уходом из партаппарата, прижился в Президиуме Верховного Совета и больше не искал столкновений с генсеком. Но тогда он не изгнал Воронова из Политбюро, не желая пошатнуть зыбкое равновесие сил при обсуждении политики разрядки, против которой регулярно выступал Шелест.
Падение Воронова и Шелеста произошло на фоне возвышения Г. В. Романова -- еще один ловкий ход Брежнева: впервые за десять лет -- после ухода Козлова -- первый секретарь Ленинградского обкома партии стал полным членом Политбюро.
И чем больше усиливал свои позиции Брежнев, тем больше падали престиж и влияние Косыгина. С конца 70-го и до середины 71-го года он едва ли не полностью отстранился от дел в Совете Министров (там всеми делами управлял Мазуров), проводя часть времени в больнице, а часть -- на даче. Косыгин был главным препоном для установления единовластия Брежнева, но не единственным. Оставался еще Полянский, затаивший обиду на Леонида Ильича за то, что тот, пообещав, не сделал его премьером. На него Брежнев быстро нашел укорот --обвинил в развале сельского хозяйства и на XXV партийном съезде (1976 г.) выдворил из Политбюро.
Падение другого соперника Брежнева -- Шелепина -- проходило в несколько этапов и было постепенным.
Спад его карьеры начался в 1965 году и завершился спустя ровно десять лет, в 1975 году, в течение которых разваливалась база его власти: сперва комсомольская, затем в системе службы безопасности, далее -- в партийном аппарате и, наконец, в профсоюзах.
Ни одна из политических звезд Кремля не поднялась па партийном небосклоне столь блистательно и не закатилась столь безрадостно, как звезда Шелепина. 1964-- 1965 гг. -- пик карьеры Шелепина и начало ее конца: в этот период он становится членом Политбюро и ... утрачивает свое политическое влияние, когда сперва теряет пост заместителя Председателя Совета Министров, а затем выводится из Секретариата ЦК. Шелепин, однако, обладал еще некоторым влиянием в руководящих кругах партии, помнили его роль в низложении Хрущева, чтобы его можно было запросто прогнать. Поэтому Брежнев после того как выпроводил его из Секретариата ЦК в профсоюзы, счел нужным позолотить пилюлю -- в честь 50-летия Шелепину была вручена Звезда Героя Социалистического Труда. Шелепин, однако, еще долго оставался членом Политбюро, в котором он в поисках опоры метался из стороны в сторону. Поддерживая противников Брежнева, он неожиданно стал проявлять себя либералом, лихорадочно ища сочувствия и поддержки Косыгина, и решился на критику Брежнева за отсутствие у него целенаправленности и определенности во внутренней политике. Спустя какое-то время Шелепин сделался горячим поборником генсека и попытался, угождая Брежневу, организовать в Политбюро поддержку разрядке. Но было уже поздно: Брежнев не простил отступничества. В 1975 году он послал его во главе профсоюзной делегации в Англию. И вояж Шелепина стал его поездкой в политическое небытие. Воспользовавшись волной протеста, поднявшейся против него в Европе, он в апреле 1975 года на Пленуме ЦК провел решение о снятии Шелепина с формулировкой, означающей полный и окончательный его крах: "По личной просьбе". Большего и худшего унижения для честолюбивого и гордого партийного функционера нельзя было придумать.
Наконец, Брежнев смог без лишней суеты приступить к созданию собственного величия. Угодников, готовых преклоняться и прислуживать ему, было более чем достаточно, но для создания культа ему необходим был жрец --он оказался под рукой: Черненко.
Между тем положение дел ухудшалось, рост жизнен
ного уровня народа прекратился. Так, в девятой пятилетке (1971 --1975 гг.) объем промышленного производства вырос на 43 % (по альтернативным оценкам лишь на 25 %) по сравнению с 50,5 % (39 %) в восьмой пятилетке. Вместо 41 % прироста используемого национального дохода в 1966--1970 гг. в девятой пятилетке этот показатель вырос только на 28 %. Причем эти приросты достигались за счет вовлечения в хозяйственный оборот огромных масс новых ресурсов. Прирост интегрального показателя эффективности общественного производства упал с 18 % в восьмой пятилетке до 6 % в девятой. В полтора раза за это же время сократился прирост общественной производительности труда. Перестала снижаться материалоемкость, упала фондоотдача и эффективность капиталовложений. Страна погружалась в застой.
Зато процветала "теневая экономика". Ее питательной средой была бюрократическая система, функционирование которой требовало постоянного жесткого внеэкономического принуждения и регулятора в виде дефицита. Последний абсурдно демонстрировал себя повсеместно на фоне совершенно невероятных излишков различного сырья и материалов. Самостоятельно продать ненужные запасы или обменять их на нужные товары и изделия предприятия не могли. Сделать это могли подпольные дельцы. Подпольный рынок поддерживал разваливающуюся экономику. Очень дорого, но он удовлетворял потребности.
Брежневское руководство дутыми цифрами и гигантскими прожектами стремилось отвлечь внимание общественности от того плачевного положения, в котором оказалась держава. Конспиративная суета в принятии решений выдавалась за принцип государственной деятельности. Келейность, семейственность, наличие массы "легкоуправ-ляемых" на ключевых постах --необходимые компоненты административно-командной системы. Нарастало сращивание дельцов "теневого бизнеса" с ответработниками партийно-государственного аппарата в центре и на местах. Обороты "теневой экономики" становились миллиардными. А ведь еще сравнительно недавно Н. С. Хрущев был изумлен, когда ему доложили о первом миллионном хищении. Только после ряда дел он перестал удивляться.
Неудивительным, однако, было то, что рост социальной несправедливости, негативных явлений, прикрывавшихся лозунгами о благе народном, вызывал острое подспудное негодование основной массы трудящихся. Но эта же масса была охвачена ностальгией по "сильной руке", кото
рая якобы могла прекратить безобразия. "Сталин на ветровом стекле" стал неизменным спутником многих автомобилистов. В различных аудиториях типичным вопросом к лекторам партийных комитетов был такой: "Когда Волгограду вернут прежнее имя?" Ответ: "Думаю, скоро", -- вызывал аплодисменты.
В мире развертывался новый виток научно-технической революции. Его сердцевину составляли такие достижения науки, которые привели к формированию микроэлектроники, биотехнологии в качестве базисных направлений технологического переворота в производственной и непроизводственной сферах. Это требовало новых кадров, знаний и навыков. У нас же проржавевшая бюрократическая машина не могла адаптироваться к переменам, реагируя на них лишь увеличением штатов. С 1960 по 1987 гг. аппарат органов управления в стране вырос более чем в два раза -- с 1245 тыс. до 2663 тыс. человек, а общая численность управленцев превысила 18 млн. человек. Эти кадры отличались в основном низким профессиональным уровнем (из 9,3 млн. руководящих работников всего 4,2 млн. (45 %) имели высшее образование и только доли процента -- специальное управленческое образование. Эффективно реагировать на реалии технологической революции такой аппарат не был в состоянии. Воплощение в жизнь любых нововведений превращалось в "хождение по мукам".
Но беда заключалась не только в негодных аппаратчиках. Административно-командной системой было воспитано несколько поколений технократически мыслящих людей, лишенных твердых нравственных устоев, способных поставить свои корыстные личные или групповые, ведомственные интересы выше общенародных, безразличных к будущему природы и общества.
Дела в стране постепенно приходили в упадок. И это как бы "гармонировало" с состоянием здоровья ее руководителя. В результате тяжелого заболевания, с конца 1974 г. Л. И. Брежнев неуклонно деградировал умственно и физически. С ним то и дело случались казусы. Большой конфуз, например, приключился в декабре 1975 г. на VII съезде Польской объединенной рабочей партии, в присутствии 1811 делегатов и представителей 65 коммунистических рабочих и социалистических партий. Во время исполнения "Интернационала" Леонид Ильич встал, повернулся лицом к залу и начал дирижировать. Он надувал щеки, пыжился, хлопал в ладоши. Форум оживился, меж
ду рядами прокатился смешок. Все думали, что Брежнев хватил лишку. На самом деле его накачали лекарствами. История получила широкую огласку. Однако высшая партийная иерархия и брежневская команда мертвой хваткой удерживали Л. И. Брежнева на капитанском мостике.
В руководящих кругах ощущался, по-видимому, надвигавшийся кризис, но утилитарно-прагматические интересы верхушки превалировали над стратегическими, блокируя политическую волю, и не позволяли осуществить назревшие преобразования. Спорадически делались попытки различных реформ, затевались очередные технократические новации, но все уходило в песок. Была ускорена работа над проектом новой Конституции СССР, которая была призвана отразить "основные черты развитого социалистического общества, его политической организации". На XXV съезде КПСС (февраль--март 1976 г.) декларировалась необходимость последовательного осуществления перехода от создания и внедрения отдельных машин и технологических процессов к разработке, производству и массовому применению высокоэффективных систем машин, оборудования, приборов и технологических процессов, обеспечивающих механизацию и автоматизацию всех процессов производства. В этой связи активизировалась работа над Комплексной программой научно-технического прогресса и его социально-экономических последствий. Но программно-целевые подходы не могли дать эффект в среде с деформированными товарно-денежными, рыночными отношениями. В силу своей инерционности административно-командная система не могла быть настроена на постоянное самообновление, модернизацию экономических структур, решение перспективных задач. Попытки концентрации сил на приоритетных направлениях приносили мало пользы и лишь усугубляли диспропорции в народном хозяйстве. Огромные ресурсы проваливались как сквозь землю.
Во всех сферах жизни нарастали негативные процессы, предотвращение стагнации давалось все с большим трудом. После того, как с Л. И. Брежневым случился инсульт, он утратил контроль за положением дел и плыл по течению. Все меньше и меньше времени он уделял исполнению партийных и государственных обязанностей, заканчивая рабочую неделю в четверг. Примеру Брежнева следовали и другие секретари ЦК КПСС. Нити управления сходились в руках работников более низких рангов,
которые не обладали правом принимать ответственные решения и стремились уклоняться от ответов по существу вопросов. Для имитации успехов разрослась практика произвольного манипулирования информацией. Она перестала рассматриваться как предосудительное дело. Развернулись систематические подтасовки данных в расчетах, проектах, отчетах. Стоимость сооружения камского автозавода была, например, первоначально названа в 1,8 млрд. руб. Министр автомобильной промышленности А. М. Тарасов, прекрасно понимая, что фактические затраты составят много больше, решил "не огорчать" этим предсовмина А. Н. Косыгина. Впоследствии, уличенный в искажении истинных данных, министр оправдывался так: "Пришел бы я и честно сказал: три миллиарда, а то и все четыре. Он бы меня тут же бы завернул. Что я, себе враг? Я к нему с подходцем: разрешите доложить, мы хорошо подсчитали...". Видимо, ложь во спасение нужна была и самому премьеру. Действительные затраты далеко превысили и эти суммы, составив (по различным источникам) от 5 до 20 млрд. руб. Дополнительные средства на сооружение автогиганта были изъяты из легкой промышленности.
Ложь во всех уровнях стала важнейшим способом выживания. Сложившаяся хозяйственно-политическая система вошла в конфронтацию сама с собою и состоянием производительных сил. Она не соответствовала интересам развития общества в целом, его основных социальных групп, подавляющего большинства коллективов и конкретных людей.
Одной из сторон этого конфликта стала не только утрата инициативности, самостоятельности, предприимчивости многими этажами управления, но и разрушение деформированного централизма. Чем сложнее становилась экономическая действительность, тем труднее было организовывать общесоюзное производство на базе одноуровнего государственного присвоения средств и распоряжения ими. Центральная власть была вынуждена вводить дополнительные хозяйственно-управленческие подуровни, выступавшие от ее имени (в 1939 г. было немногим более 20 центральных хозяйственных ведомств, в 1965 г. --менее 30, в начале 80-х гг. -- около 40).
Это умножало и консервировало межведомственные барьеры, подрывало реальный централизм. Распространение подобных явлений пытались блокировать средствами партийно-политического воздействия, а это вело, в свою очередь, к росту числа структурных подразделений пар
тайного аппарата (в ЦК КПСС, например, до реорганизации его аппарата в 1988 г. действовало 20 отделов, многие из которых практически дублировали органы хозяйственного управления), подменявших ведомства, и сама ведомственность в силу этого все активнее вторгалась в партаппарат. Многие звенья партийного аппарата играли роль лобби ряда министерств или производственных объединений.
К этому времени полностью сложился слой хозяйственной бюрократии, паразитировавшей на деформациях отношений собственности. Именно этот слой был наиболее заинтересован в сохранении затратно-экстенсивной системы хозяйствования. Его "неустанной заботой о благе народа" была создана масса "критических узлов" -- от экологических катастроф до энергетического кризиса в Сибири.
Несмотря на то, что 70-е гг. были благоприятными с точки зрения естественных приростов трудоспособного населения, именно в этот период обострился дефицит рабочей силы, поскольку огромные капиталовложения как нарочно бросались не на замещение устаревшей техники и оборудования, а на возведение стен для давно устаревших технологических установок и машин. С упорством, достойным лучшего применения, создавались в крупнейших городах рабочие места под работников с низкой квалификацией. По стране пошло гулять расхожее московское слово -- "лимитчик". Дефицитность трудовых ресурсов в условиях административно-командной системы заставляла предприятия накапливать этот "ресурс" впрок. В 1971 -- 1978 гг. в промышленности было создано более 3 млн. новых рабочих мест, которые оставались вакантными. Зато значительная часть рабочих обслуживала физически и морально устаревшую технику. Поэтому хотя и происходило некоторое сокращение удельного веса работников, занятых ручным трудом, их абсолютная численность продолжала расти.
Десятая пятилетка, скорее для самоуспокоения, была провозглашена "пятилеткой эффективности и качества". Однако все шло наоборот. Вместо всемерной экономии изо всех сил поддерживались пропорции 30--50-х гг. Ставка делалась на закупки по импорту промышленного оборудования и товаров ширпотреба в обмен на экспорт энергоносителей из невозобновляемых источников. При этом недальновидно рассчитывали на благоприятную внешнеэкономическую конъюнктуру.
Безоглядно форсировалась нефтегазодобыча в Западной Сибири. Для надзора за выполнением плановых заданий была создана специальная правительственная комиссия, Западно-Сибирским нефтегазовым комплексом постоянно занимался ЦК КПСС. На сооружение объектов комплекса бросались силы строителей буквально из всех регионов страны. С затратами считаться было не принято, с нуждами нефтяников и газовиков -- тоже. Нефть любой ценой -- таков был девиз "экономной экономики". Западная Сибирь в 1980 г. дала более 10 % мировой добычи нефти и газа.
После восьмикратного (а в торговле с развитыми капиталистическими странами пятнадцатикратного) повышения цен на нефть в 70-х гг. в нашу страну буквально хлынул поток нефтедолларов. Доходы от реализации нефти и нефтепродуктов за период с 1974 по 1984 гг. по самым скромным подсчетам составили 176 млрд. инвалютных рублей. Но эти сказочные деньги оказали невероятно скромное влияние на удовлетворение нужд и запросов людей и экономические структуры. Затратный механизм перемалывал получаемые средства с неукротимой силой, канализируя их в осуществлении очередных бесперспективных и экологически гибельных долгостроев.
В произносимых речах руководство проявляло "неустанную заботу" о развитии прогрессивных направлений техники и технологии. Так, после затяжных споров и сомнений по поводу ядерной энергетики, возобладало мнение о необходимости ее форсированного развития. Высокотитулованные ученые обрушили весь свой авторитет на головы общественности, убеждая ее в совершенной стерильности и абсолютной безопасности "мирного атома". В соответствии с логикой административно-командной системы руководство и проектирование объектов ядерной энергетики попадало в руки малокомпетентных, но зато угодливо-послушных людей.
В Гидропроекте (подразделение печально знаменитого Минводхоза) --генпроектанте Чернобыльской АЭС -- за безопасность работы будущих атомных станций отвечал В. С. Конвиз. Это был опытный проектировщик гидротехнических сооружений, кандидат технических наук. Долгие годы (с 1972 по 1982 гг.) он руководил сектором проектирования АЭС, а с 1983 г. ему было поручено наблюдать за безопасностью АЭС. Взявшись в 70-е гг. за проектирование атомных станций Конвиз, не обладал сколько-нибудь глубокими знаниями атомного реактора, привлекал
к работе в основном специалистов по проектированию гидросооружений. Такой "специалист", конечно, не мог предвидеть возможности катастрофы, заложенной в программе, да и непосредственно в самом реакторе.
В "Союзатомэнерго" -- объединении Министерства энергетики и электрификации СССР, эксплуатирующем АЭС, и в ведении которого находился весь их эксплуатационный персонал, руководителем являлся Г. А. Веретенников, человек, никогда не имевший дело с работой АЭС. С 1970 по 1982 гг. он трудился в Госплане СССР, занимался поставками оборудования для атомных станций. Один из старых работников "Союзатомэнерго" Ю. А. Измайлов так высказывался на этот счет: "При Веретенникове отыскать атомщика в главке, знающего толк в реакторах и ядерной физике, стало почти невозможно. Зато раздулись бухгалтерия, отдел снабжения и плановый отдел..." И это в стране, где, пожалуй, больше всего в мире специалистов самых различных отраслей ядерной физики!?
Производство оборудования для АЭС было поставлено на поток. На изготовление мощных энергоблоков был перенацелен Ижорский машиностроительный завод Ленинграда. На зыбучих грунтах сооружался гигантский Атоммаш в Волгодонске. К производству оборудования для АЭС были подключены многие предприятия неспециализированных отраслей с весьма скромным технологическим и квалификационным потенциалом. Сооружение и эксплуатация АЭС были поручены Министерству энергетики СССР, для которого атомные электростанции вскоре стали заурядными объектами. Все недостатки в оснащении и работе АЭС тщательно укрывались за завесой секретности. Нарастала эйфория относительно надежности и безопасности этих станций. Именно тогда закладывались предпосылки к чернобыльской трагедии. Робкие предостережения специалистов и ученых отметались с порога.
Декларировалась необходимость опережающего роста отраслей промышленности, определяющих научно-технический прогресс в народном хозяйстве. Действительно, удельный вес машиностроения, металлообработки, химии и нефтехимии, электроэнергетики в валовой продукции промышленности вырос с 25 % в 1970 г. до 38 % в 1985 г. Но страна по этому показателю была по-прежнему далека от индустриально развитых держав, где такая доля достигла 55--65%. Тем не менее из пятилетки в пятилетку сокращались инвестиции в машиностроении. Поэтому его
ключевые отрасли -- станкостроение, приборостроение, производство вычислительной техники, электроника, не получали должного развития.
От требований времени все больше отставал научно-технический потенциал, который был запрограммирован па эволюционное развитие и не соответствовал требованиям современного этапа технологического переворота. Качественный уровень отечественного научно-технического задела неуклонно снижался. Среднегодовое число созданных образцов новой техники сократилось с 4,6 тыс. в 1961 -- 1965 гг. до 3,5 тыс. в 1981 -- 1985 гг. Причем только 10 % образцов этой техники превышало уровень лучших мировых, затормозилось освоение и принципиально новых технологий. Но самым плохим было то, что определялось серьезное отставание в развитии фундаментальных научных исследований, где еще совсем недавно наша страна имела хорошие позиции.
Робкой попыткой улучшить дела в экономике была реформа 1979 г. Декларировалось стремление покончить с "валом" введением такого показателя, как нормативно-чистая продукция. Этот показатель не учитывал бы якобы стоимость сырья, материалов, комплектующих изделий, а лишь фиксировал вновь созданную стоимость. По идее это могло бы стимулировать рост технического уровня продукции, ее качества, ликвидировало бы ее деление на выгодную и невыгодную. Предусматривалось усиление хозрасчетных отношений и одновременно -- их антипода -- адресного директивного планирования. Все это шло в русле модернизации административно-командной системы и как от всякого паллиатива здесь нельзя было ожидать серьезных позитивных результатов.
К концу 70-х годов команде Л. И. Брежнева удалось взять под контроль все ключевые позиции в партийно-государственной машине. Теперь уже в кругу людей, близких к нему, Леонид Ильич открыто третировал и реформы, и лично их инициатора А. Н. Косыгина. Руководитель правительства к тому времени потерял влияние и шаг за шагом уступал напору брежневских "бойцов". Косыгин теперь сразу снимал с обсуждения в правительстве совершенно ясные вопросы, если по ним возникала хотя бы тень сомнения в отношении позиции "лично Леонида Ильича".
Хозяйственно-политические решения конца 70-х гг. как никогда страдали внутренней несогласованностью: мероприятия по активизации экономических стимулов со
четались с ограничением прав предприятий, возрастало число директивных показателей, а дезорганизация в народном хозяйстве все нарастала. Возникла целая система блокирования экономических инструментов власти, окончательно оформился механизм социально-экономического торможения.
Механизм этот был настолько мощным, что в 1979-- 1982 гг. по сравнению с показателями 1978 г. объем произведенной продукции в стране оказался уже абсолютно ниже примерно по 40 % всех ее видов {по данным о выпуске продукции в натуральном выражении). Становилось очевидным: экономика пришла к критическому положению, нарастала разбалансированность, а возникавшие повсеместно "черные дыры", куда бесследно проваливались ресурсы, не удавалось уже "затыкать" дополнительными поставками на экспорт энергоносителей и ценного сырья.
Удручающее положение, в котором оказалась страна, вполне ассоциировалось с обликом дряхлевшего руководителя Коммунистической партии и Советского государства. Л. И. Брежнев был утомлен, раздражен болезнями и напуган неожиданно надвинувшейся старостью и немощью. Все это находилось в кричащем противоречии с неимоверным славословием в адрес генсека. Вышло шесть томов сборников его выступлений и статей, ему присудили Ленинскую премию за укрепление мира, издали пластинки с его речами, напечатали марки, запечатлевшие его визит на Кубу, тысячи его фотографий заполнили кабинеты, улицы и прилавки книжных магазинов. Вновь было введено в оборот дискредитированное Сталиным определение -- вождь. "Ты наш вождь" --оттарабанил А. П. Кириленко при вручении ему Леонидом Ильичом звезды Героя. Затем "вождь" прозвучало в устах Д. А. Кунаева, Г. А. Алиева, Э. А. Шеварднадзе, В. В. Щербицкого. Началось стремительное возвышение К. У. Черненко. В марте 1976 г. вне всякой связи с юбилеем ему, заведующему общим отделом ЦК, с помпой вручили звезду Героя Соц-труда. Изумленные обыватели на лекциях спрашивали: "За какие заслуги наградили товарища Черненко?" Свыше рекомендовалось отвечать: "За организацию XXV съезда КПСС". Через несколько дней после награждения К. У. Черненко стал, наконец, секретарем ЦК КПСС.
К тому времени позиции соперников Л. И. Брежнева в высшем эшелоне значительно ослабли. В ходе подготовки к принятию Конституции в мае 1977 г. из состава
Политбюро был устранен Н. В. Подгорный, и Брежнев заимел новый пышный титул -- Председатель Президиума Верховного Совета СССР. Он перестал нуждаться в поддержке Суслова, ибо стал хозяином положения настолько, что мог без особого труда, опираясь на свою команду, устранить любого конкурента. В декабре 1978 г. из Политбюро был выставлен К. Т. Мазуров (о нем заблаговременно была пущена молва: болен смертельной болезнью, но он продюжил еще дюжину лет) -- последний союзник А. Н. Косыгина. Черненко из кандидатов был переведен в члены Политбюро, а кандидатом стал Н. А. Тихонов. В Секретариате ЦК вместо Ф. Д. Кулакова (в 1960-- 1964 гг. был первым секретарем на Ставрополье) обосновался совершенно неизвестный в столице ставрополец М. С. Горбачев. Весьма символично то, что в эти годы наступил не только пик власти немощного Брежнева, но и пик эволюции системы.
В это же время в высшем эшелоне советского руководства начинает складываться новое соотношение сил. Поскольку лидер часто бывал болен, то реальная власть в центральном партийном аппарате все больше переходила к К. У. Черненко, хотя Суслов и продолжал здесь с ним конкурировать. Резко выросло влияние члена Политбюро, руководителя КГБ Ю. В. Андропова. К этой тройке примыкали Д. Ф. Устинов -- министр обороны и А. А. Громыко -- министр иностранных дел. Именно в их руках сосредоточилась вся полнота власти.
Страна тем временем вплотную подходила к кризису всей социально-экономической системы. Нищенский уровень жизни десятков миллионов людей, невозможность удовлетворения первоочередных потребностей и отсутствие стимулов к труду вызывали процессы физической и социальной деградации. Развернулась широчайшая пропаганда милитаризма, страна подталкивалась к военным авантюрам, и Афганистан был лишь логическим завершением этого. В воздухе витала идея политического реформирования. Начался новый этап диссидентского и правозащитного движения, который можно назвать "хельсинкским", ибо его участники своей задачей ставили следить за соблюдением гуманитарных статей договора, подписанного СССР на общеевропейском совещании по безопасности и сотрудничеству летом 1975 г. Исходным рубежом была пресс-конференция профессора Ю. Орлова для зарубежных корреспондентов в мае 1976 г., где было заявлено о создании группы содействия выполнению
Хельсинкских соглашений в СССР. В Московскую группу вошли Л. Алексеева, Е. Боннэр, П. Григоренко, А. Марченко. Вскоре образовались Украинская, Литовская, Грузинская, Армянская группы. В движение пошла политизированная, радикально настроенная молодежь из самых разных социально-профессиональных групп населения. Становление структур правозащитного движения сопровождалось нарастанием в его деятельности политических приоритетов. Власти ответили усилением репрессий. Для борьбы с инакомыслием в составе КГБ было заблаговременно сформировано пятое Главное управление. К 1984 г. усилиями "компетентных органов" движение диссидентов было практически сведено на нет. Около тысячи человек (до 90 % активистов) оказалось в тюрьмах, лагерях, спецпсихбольницах. Наиболее авторитетного "оппонента" системы -- А. Д. Сахарова без суда и следствия лишили всех трех звезд Героя Соцтруда, других государственных наград и выслали в закрытый город Горький, где он пробыл семь лет. Последней каплей, переполнившей номенклатурное терпение, стал протест академика Сахарова против ввода советских войск в Афганистан.
Но доставалось не только диссидентам. Все попытки глубинного анализа негативных явлений, социальных противоречий и их воспроизводства в советском обществе, даже если они проводились вполне лояльными режиму людьми, пресекались как враждебные социалистическому строю инсинуации. За такие исследования можно было вполне угодить в антисоветчики, диссиденты, в число тех, кто отрицает "исторические преимущества социализма".
Ноты беспокойства складывавшейся ситуацией прозвучали, правда, в Отчетном докладе ЦК XXVI съезду КПСС в феврале 1981 г., который, непрерывно запинаясь, с частыми перерывами, зачитал перед делегатами Л. И. Брежнев (открытой трансляции доклада с этого съезда уже не было). Он все больше упирал на объективные причины экономических трудностей, которые будут иметь место в 80-е годы. Лидер сетовал на сокращение прироста трудовых ресурсов, увеличение затрат на освоение природных богатств восточных и северных районов, рост расходов на защиту окружающей среды, увеличение числа устаревших предприятий, требующих реконструкции, отставание транспорта и связи.
Тем не менее с казенным оптимизмом главной задачей одиннадцатой пятилетки провозглашались устойчивое, поступательное развитие народного хозяйства на базе
ускорения научно-технического прогресса и перевода экономики на интенсивный путь, рациональное использование производственного потенциала страны, всемерная экономия всех видов ресурсов и улучшения качества работы.
В ход пошли неопределенные обещания реформ. "Нельзя, -- поучал Л. И. Брежнев, -- приспосабливать живой, развивающийся организм управления хозяйством к устоявшимся привычным формам. Наоборот, формы должны приводиться в соответствие с изменяющимися хозяйственными задачами". Универсальным "лекарством" для всех проблем провозглашалось повышение уровня партийного руководства.
Провалы в экономике и социальной сфере, низкое качество продукции, штурмовщина, инфляция и многое другое упорно замалчивалось. Статистика изо всех сил "работала" на успехи "развитого социализма", зачастую в полном отрыве от реальной действительности. На всех уровнях хозяйственно-политического руководства вместо принятия конкретных мер по оздоровлению экономической жизни, наведению элементарного порядка на транспорте, в снабжении населения товарами первой необходимости выдумывались все новые и новые почины, нежизнеспособные формы "социалистического соревнования", оглушающими призывами к социальной активности стремились остановить сползание к краху. Игнорируя нарастающие противоречия, теоретики и идеологи старались изо всех сил прикрыть кричащую наготу реальных проблем возгласами об объективном возрастании роли КПСС в советском обществе, укреплении социалистической собственности, коллективизма, социалистической морали, нравственности.
В наукообразных "трудах" и в пропаганде политические методы руководства на бумаге воплощали собой единство научной объективности в анализе социальной действительности и принципиальной их оценки с позиций рабочего класса, всех трудящихся. Пресса изо дня в день твердила о новаторах и передовиках производства, о чествовании простых тружеников, публиковала карты великих строек, завершение которых должно осчастливить народ и преобразить страну. Постоянно воспроизводился в массовом сознании один и тот же, шедший еще с 20--30-х гг., стереотип: вот построим это и заживем хорошо.
Социальные ожидания, густо замешанные на техно
кратических утопиях, как кошмар, владели людьми. Интенсивная, упорная пропаганда гигантских проектов, типа БАМа или переброски части стока сибирских рек в Казахстан и Среднюю Азию, закрепляла в подсознании людей надежды на чисто техническое решение сложнейших социально-экономических проблем, то есть на чудо. Мелиорация пустынных и заброшенных земель должна была вызывать ассоциацию с образом цветущего сада, освоение целины -- с пышным хлебным караваем. При этом напрочь забывалось о заброшенных землях Нечерноземья и Черноземья -- традиционных центрах российского земледелия. Точно так же строительство БАМа, ударные комсомольские стройки представлялись серией боевых переходов, решительным штурмом, после которого "сияющие вершины" будут, наконец, покорены. Таким образом, "военная линия" органично вошла в менталитет советского общества. "До грядущего подать рукой!" Эти слова из широко известной песни выражали не просто наивную восторженность поэта, но и массовое умонастроение и мироощущение. Социальное и экономическое положение страны между тем становилось все хуже.
Больную экономику "заботливые" руководители старались поднять на ноги морализаторством, сводившимся к администрированию. Конструкторы в соответствии с призывами должны были как один включиться в соревнование за снижение расходов металла на единицу мощности машин, достижение высших мировых параметров техники. Руководителям предприятий, объединений и цехов предписывалось скрупулезно сопоставлять затраты на развитие производства с ожидаемыми результатами; партийным организациям поручалось держать в поле неослабного внимания ход работы на полях, фермах, участках и в цехах. Тем не менее, несмотря на призывы к борьбе за качество и честь заводской марки, в основе оценки деятельности коллективов, как в моральном, так и в материальном отношениях, оставались пресловутые валовые показатели. Социально-экономическая ситуация усугублялась.
Хотя от проблем рядовых советских людей высшее политическое руководство страны отделяли мощные барьеры, а социально-экономическая информация тщательно препарировалась, тем не менее удручающее положение практически всех сфер жизнедеятельности общества было известно и ему. Особое беспокойство внушало продовольственное снабжение. К сельскому хозяйству поэтому был
приставлен самый молодой тогда член Политбюро ЦК КПСС М. С. Горбачев. Развернулась разработка Продовольственной программы, выполнение которой объявлялось делом всенародным. Но многочисленные пленумы, активы, собрания и конференции весьма мало помогали исправлению положения дел в деревне. Все яснее становились бесперспективность паллиативных мер, назревало понимание необходимости радикальных перемен. Именно в это время произошло окончательное сближение Ю. В. Андропова с избегавшим острых углов и конфликтов М. С. Горбачевым.
Летом 1982 г. на политическом Олимпе стали просматриваться некоторые подвижки. Председатель КГБ Ю. В. Андропов был избран на пост секретаря ЦК КПСС вместо ушедшего из жизни М. А. Суслова. Усиленно муссировались слухи о неблагополучии в брежневском окружении. Поговаривали, что, не вытерпев надругательства над честью и законом со стороны брежневских родственников, покончил жизнь самоубийством С. М. Цвигун (обстоятельства гибели его до сих пор не выяснены, и, вполне возможно, он стал жертвой борьбы за власть между различными группировками)*.
В высшем эшелоне политического руководства страны складывалось новое соотношение сил. Пробным камнем стала борьба за отстранение от власти брежневского любимца, всесильного краснодарского "деятеля" С. Ф. Ме-дунова -- первого секретаря крайкома КПСС. После трудного разговора с Леонидом Ильичом, как свидетельствуют устные предания, Андропову и Горбачеву удалось переместить Медунова в кресло зам. министра второстепенного ведомства --Минплодоовощхоз СССР (по тем временам весьма суровое наказание). В Краснодарский край с подачи Андропова был направлен В. И. Воротников, который был спешно отозван с поста посла в Республике Куба. Новый первый секретарь крайкома попал в самую гущу событий: на Кубани развертывались сочинское, ге-ленджикское и другие дела. В едином мафиозном клубке были здесь повязаны партийные, советские и хозяйственные руководители. Причем коррупцией был "охвачен" не только верхний, но и средний эшелон администрации.
* В беседе с Семичастным В. С. им была в категорической форме отвергнута мысль о борьбе Цвигуна с родственниками генсека. Семи-частный утверждал, что более раболепного исполнителя, чем Цвигун, Брежневу трудно было найти. Его самоубийство он объяснял утратой доверия к Цвигуну со стороны Леонида Ильича. -- (авт.).
Новый первый секретарь крайкома КПСС, опираясь на поддержку своих патронов из ЦК, повел наступление на коррумпантов. Только за 1984--1986 гг. в крае были исключены из КПСС более пяти тысяч человек, причем полторы тысячи из них были преданы суду.
Нараставшие в социальной и экономической сферах" трудности усиливали формирование крайних позиций и радикальных оттенков в общественном мнении. Все большей поддержкой пользовались сторонники чрезвычайных мер, предполагавшие искать выход из трудностей радикальным путем. Снизу шло возрождение идеи "чистки партии", "молниеносной войны" против бюрократизма, предложений о введении на производстве дисциплины на манер военного времени. Настроения в пользу наведения порядка "революционным" путем затронули и проблемы социальной сферы, концентрируясь в стремлении к уравнительному "большому переделу" в отношении доходов, размеров личной собственности и жилья. Сформировался весьма сложный симбиоз самых противоречивых настроений и мнений.
Но ведущим было стремление к предотвращению сползания к кризису, к стабильности, достижение которой виделось, однако, не на путях постепенного обновления основ политической и экономической жизни, а через решительное вмешательство "сверху" в ход общественных процессов. Определяющим стало настроение в пользу "сильной руки", способной, как казалось многим, оградить народ от всевластия бюрократии и нарастания социальной несправедливости. В таких смутных ожиданиях перемен наступила осень 1982 года.
В дни подготовки к октябрьским праздникам стали происходить странные вещи. Из райкомов партии в первичные партийные организации поступили распоряжения о том, чтобы на демонстрации выходить только с рисованными, а не фотографическими, портретами членов Политбюро, изъять повсеместно портреты А. П. Кириленко. Старинный друг Брежнева, Кириленко, который был "незаменимым куратором" промышленности все застойные годы, был вдруг "по состоянию здоровья и в связи с личной просьбой" выведен из состава Политбюро ЦК КПСС. Смущало, однако, то обстоятельство, что "просителя" выпроводили без всякого решения Пленума ЦК КПСС. Такое случалось только при Сталине. Ходили самые невероятные слухи об устранении "соратника вождя".
Закончились октябрьские торжества, начались будни.
И тут -- сначала до партработников, а затем и до актива была доведена информация -- умер Леонид Ильич. Началось томительное ожидание официального сообщения. Был объявлен общегосударственный траур. Хоронили, казалось бы, бессмертного Брежнева.
На пост Генерального секретаря ЦК КПСС на состоявшемся 12 ноября 1982 г. Пленуме Центрального Комитета был избран Ю. В. Андропов.
Сразу же начались подвижки в эшелонах власти. Был снят со своего поста министр внутренних дел Щелоков, понижен в должности Чурбанов. В состав Политбюро, не совсем ясно почему, был введен Г. А. Алиев. Отдел организационно-партийной работы ЦК КПСС возглавил Е. К. Лигачев. На ноябрьской сессии Верховного Совета СССР из состава его Президиума убрали бывшего профсоюзного лидера Шибаева. На этой же сессии скончался 70-летний секретарь Президиума Верховного Совета СССР М. П. Георгадзе.
Крутой нрав нового генсека вскоре почувствовали многие высокорангированные деятели, ранее покидавшие "капитанский мостик" только в последний путь. За пятнадцать месяцев (с середины ноября 1982 по середину февраля 1984 г.) было сменено 18 союзных министров и приравненных к ним лиц, 37 первых секретарей обкомов, крайкомов КПСС, ЦК компартий союзных республик. Такие темпы кадровой ротации не наблюдались уже давно и напоминали достопамятные времена 30-х годов.
Новое руководство явно делало основную ставку на укрепление дисциплины. Население с радостью восприняло вести об охоте на "московских бюрократов", которые, по слухам, только и делали, что нежились в саунах и отоваривались в рабочее время на базах. Всем казалось, что, разоблачив "дармоедов", "накрутив хвосты" аппаратчикам, можно решить большинство экономических проблем. "Чтобы хорошо жить, надо больше и лучше работать!" -- таков был лейтмотив официальных речей. Общество в большинстве своем ратовало за косметические средства в улучшении социализма. Лозунгом дня стало наведение порядка.
В то же время с одобрения большинства нарушались конституционные нормы, права человека. Людей, находившихся в рабочее время не на производстве и не в учреждениях, вылавливали на улицах и в магазинах, на середине прерванных киносеансов и т. д. Еще более уродливые формы кампания по наведению порядка приобрела кое
где на периферии. Местные руководители в административном рвении стремились показать себя с наилучшей стороны и перегибали палку, перевыполняли "планы", отчитываясь солидными цифрами разоблаченных прогульщиков, лодырей и бездельников.
Однако Ю. В. Андропов прекрасно понимал, что на одной палке далеко не уедешь. В ход пошел девиз "Хлеба и зрелищ!" Хлеб был, со зрелищами дела обстояли неважно, и поэтому в ход пошла водка, на которую несколько снизились цены. Народ тут же прозвал ее подешевевший сорт "андроповкой". Популярность нового лидера КПСС резко подскочила.
Правительство стремилось добиться улучшения положения дел на всех участках, используя командные методы. Поток постановлений и решений, правильных по сути, но не имевших под собой экономической почвы, увеличился. Выполнялись постановления весьма слабо. В песок ушло даже достопамятное постановление от ноября 1982 г. об укреплении трудовой дисциплины, ибо одновременно увеличилось отвлечение горожан на сезонные сельхозработы и плодоовощные базы, не говоря уже о неритмичности поставок сырья и материалов на предприятия, прочих экономических неурядицах.
И все же мероприятия по наведению порядка и дисциплины дали определенный эффект, привели в действие ряд резервов, позволили временно заблокировать развитие негативных тенденций. В 1983 г. статистикой были зафиксированы самые высокие темпы развития экономики с начала 80-х гг. Если в 1981 --1982 гг. они составили 3,1 %, то в 1983 г. -- 4,2 %. Нам трудно судить, какая доля пришлась на приписки, а какая образовалась за счет "накачивания" цен. Ясно одно -- улучшение носило временный характер и не могло обеспечить устойчивую стабилизацию экономического положения. Кризисные явления нарастали. Стратегические проблемы народного хозяйства, технического прогресса не решались. Так, в 1981 --1984 гг. в промышленности было внедрено 3144 тыс. предложений по новой технике. Это было в 33 раза больше, чем было использовано за этот же период подлинных результатов НТР -- изобретений. "Экономический эффект" при затратах 14 тыс. руб. на одно внедренное мероприятие в год составлял 6,3 тыс. руб., при этом условно высвобождалось 0,62 работника на одно нововведение.
Негативные процессы придвинулись к критическому
порогу. Страна явно жила не по средствам. Бюджетные дыры затыкались средствами Сберкасс (фактически за счет населения), различными кредитами. Все это однако тщательно скрывалось даже от многих членов Политбюро и Секретариата ЦК КПСС. Ю. В. Андропов сразу отшил "молодых" коллег -- М. С. Горбачева, Н. И. Рыжкова, В. И. Долгих, когда они решили узнать реальную картину с бюджетом страны и военными расходами.
Однако предкризисное состояние страны не помешало тогдашнему Председателю Совета Министров СССР Н. А. Тихонову заверить в интервью западногерманской газете "Артбайтен цайтунг", что "в народном хозяйстве страны происходит немало крупных перемен. Перемен к лучшему.., настойчиво решаются задачи ускорения научно-технического прогресса.., лучше стало положение дел на транспорте, в капитальном строительстве, сельском хозяйстве." Это было явным блефом: промышленность работала неустойчиво, в прерывистом, лихорадочном ритме, транспорт действовал с перебоями. В 1984 г. темп роста национального дохода значительно упал.
И тем не менее именно на этом этапе стала полностью ясна необходимость радикальных общественных перемен. Ю. В. Андропов за те пятнадцать месяцев, которые он был во главе партии и государства, заслужил немалый авторитет. Несмотря на тяжелую болезнь, которая и раньше на месяцы отрывала его от дел, Ю. В. Андропов, став Генеральным секретарем, многое сделал, чтобы нащупать пути вывода страны из общественного тупика на путях системоукрепляющих реформ, "аппаратного" варианта перестройки. Будучи по своим политическим, деловым и нравственным качествам неизмеримо выше Брежнева, он при всех своих достоинствах и целеустремленности все же был, как нам представляется, предпоследним руководителем сталинской формации. Вышедший из этой эпохи, он привнес прошлое мышление в стратегию и тактику своей деятельности. Теоретический этюд Андропова "Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР" содержал как бы симбиоз старого мышления и новых подходов. Признавая значительные трудности в развитии экономики, торможение научно-технического прогресса, необходимость коренного совершенствования хозяйственного механизма, он тем не менее утверждал, что это ни в коей мере не связано с отношениями собственности, которые утвердились в 20-- 30-е гг. Одновременно он признавал, что объективный
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги