Главным оппонентом выступил Бухарин. Споры на закрытых заседаниях Политбюро, на пленумах ЦК в апреле и в июле 1928 г. остались позади. В "Правде" появилась его статья, названная спокойно, даже нейтрально "Заметки экономиста. К началу нового хозяйственного года". Автор твердо отстаивал решения XV съезда партии, ленинские идеи использования нэпа в интересах строительства социализма. Он по-прежнему стоял за возможно более бескризисное общественное воспроизводство в интересах пролетариата и его многомиллионного союзника. "Наивно полагать,-- писал Бухарин,-- будто максимум годовой перекачки из крестьянского хозяйства в промышленность обеспечит максимальный темп индустриализации. Нет, длительно наивысший темп получится лишь при таком сочетании, когда промышленность подымается на активно растущем сельском хозяйстве, обеспечивающем быстрое реальное накопление. Социалистическая индустриализация -- это не паразитарный по отношению к деревне процесс... а средство ее величайшего преобразования и подъема".
Автор справедливо писал о нарастающем дисбалансе между планами массового сооружения новых предприятий и наличием стройматериалов, о том, что деньги сами по себе не могут толкать промышленность вперед. Нужны кадры, техника, время на овеществление замыслов, иначе произойдет перенапряжение капитальных затрат, что повлечет за собой снижение темпов, свертывание начальных работ, усиление диспропорций между различными производствами и отраслями. Так можно лишь обострить товарный голод, а не изжить его.
"Заметки экономиста" заканчивались глубокими рассуждениями об общих сложностях реконструктивного периода, о наличии бюрократических преград, излишней гиперцентрализации, то есть о препятствиях, сдерживающих творчество масс. "У нас,-- заключает автор,-- должен быть пущен в ход, сделан мобильным максимум хозяйственных факторов, работающих на социализм. Это предполагает сложнейшую комбинацию личной, групповой, массовой, общественной и государственной инициативы".
В статье Бухарина практически отвергается предложенный Сталиным путь последующего преобразования экономики.
Здесь не обойтись без оговорки. В статье имя Сталина не фигурировало. Автор весь свой запал направил против троцкистов, которых он по-прежнему клял за тягу к перенапряженному развитию. Мимикрия Бухарина мало помогла делу. Многие читатели просто не поняли запал, ведь Троцкий уже был изгнан. А вот главный адресат, конечно, догадался. Поначалу промолчал. Почувствовал неуверенность автора? Или увидел алогизм своего нажима?
Ситуация складывалась непростая. 1 октября 1928 г. официально началось выполнение плана, намеченного на 1928/29--1932/33 гг. Но задания не были еще опубликованы, они не были даже утверждены. Что касается раздела по промышленности, то работа над ним находилась в разгаре. 7 октября 1928 г. Куйбышев в доверительном письме к жене рассказывает: "Вот что волновало меня вчера и сегодня: баланса я свести не могу и, так как решительно не могу пойти на сокращение капитальных работ (сокращение темпа), придется брать на себя задачу почти непосильную в области снижения себестоимости". Еще удивительнее очередное письмо, написанное 12 октября 1928 г., где он рассказывает, как после нескольких дней неудачных поисков получил задание --за ночь "да еще с обязательством к утру свести баланс по контрольным цифрам
(легко сказать!)". Кто же мог давать такое императивное указание председателю ВСНХ СССР? Ответ напрашивается только однозначный.
В ноябре на заседании правительства снова обсуждается проблема темпов, возможность максимального увеличения вложений в тяжелую индустрию. Рыков, руководивший обсуждением, бросил реплику насчет сохранения при этом рыночного равновесия. Куйбышев не согласился: "Говорить о полном равновесии спроса и предложения -- значит коренным образом переворачивать соотношение между тяжелой и легкой промышленностью, делать кардинальную ошибку с точки зрения перспектив развития... Несоответствие между спросом и предложением толкает промышленность на быстрое развитие, оно свидетельствует о росте благосостояния, являясь стимулирующим моментом для индустриализации".
Несостоятельность такого утверждения сегодня более чем очевидна. А в двадцатые годы руководители партии и страны видели в нехватке товаров характерную черту, даже определенное преимущество социалистической экономики. Некоторый избыток денежного спроса, считали они, не сдерживает подъем экономики, а, наоборот, заставляет промышленность увеличить выпуск продукции ради удовлетворения спроса. Экономисты, работники Наркомфина, ряд ученых отвергали такой тезис. С ними не посчитались. В результате открывался дополнительный простор для волюнтаризма в практике планирования и ценообразования. Некоторые диспропорции тем самым как бы узаконивались.
Дискуссии вокруг заданий на пятилетку продолжались, когда в ноябре 1928 г. состоялся Пленум ЦК ВКП (б), рассмотревший контрольные цифры на 1928/29 годы. Доклады Рыкова, Кржижановского, Куйбышева свидетельствовали о единодушии в определении темпов роста промышленности. Упор делался на ускорение, но с учетом реальных возможностей самой промышленности и других отраслей народного хозяйства. "Мы должны,-- отмечал Кржижановский,-- идти еще по тому фарватеру, который намечен предшествующими годами нашей работы, поворот руля нашей экономической политики сейчас не нужен".
Куйбышев вновь подтверждал, что основные средства для нового строительства даст сама промышленность. Касаясь предложений с мест о дополнительном увеличении заданий по чугуну, он выразил сомнение в целесообразности поправок ("нужно в этом отношении быть осторож
ным, потому что ошибка в данном случае посеет лишние иллюзии у остальных отраслей промышленности и может запутать их программы на этот год"). К удивлению ряда делегатов, знавших Куйбышева как ревнителя интересов тяжелой индустрии, руководитель ВСНХ выразил сожаление в связи с урезкой ассигнований на текстильные фабрики.
Председатель Совнаркома Рыков, одобряя высокие темпы, высказался за увязку этого вопроса с проблемой качества выпускаемой продукции, снижения ее себестоимости, выразил тревогу в связи с нехваткой стройматериалов, с трудностями в решении зерновой проблемы. Он же выразил протест против утверждения, будто обострение классовой борьбы неизбежно. Имея в виду общие сложности 1928 года, Рыков подчеркнул: "Эти затруднения не могут иметь возрастающего характера и во всяком случае не вытекают из самой сущности советской экономики и переходного периода".
Теперь, по прошествии десятилетий, легко увидеть явную тенденциозность многих членов ЦК. Тема обострения классовой борьбы поистине затмевала у них все остальные проблемы. Самые большие трудности в проведении хозяйственной политики Косиор усматривал в "бешеном классовом сопротивлении кулака и нэпмана". Его дружно поддерживали Эйхе, Голощекин, Шеболдаев. Апеллируя к речи Сталина на XV съезде, Гамарник тоже критиковал Рыкова, который якобы не понял смысл лозунга "догнать и перегнать" капиталистические страны. Сам же Гамарник истолковал его так, что необходимо "подстегивание нас в деле индустриализации". Большинство вышедших на трибуну одобрило идею форсировать подъем промышленности. Проявились и более сдержанные настроения. Представитель Наркомфина Брюханов опасался чрезмерной эмиссии, то есть выпуска в оборот денежных знаков, не подкрепленных товарными запасами. Сулимов расценивал задания по транспорту как "волевое напряжение". Скрыпник требовал существенно изменить отношение к вопросам просвещения, его беспокоил разрыв между темпом хозяйственных работ и культурным строительством. А когда Шварц на примере Донбасса заговорил об острой нехватке жилья, об отсутствии денег на школы, на обучение рабочих, в зале заседания раздались голоса: "Правильно!".
Пленум принял взвешенные решения. Вопреки безоглядным призывам, раздававшимся прежде и звучавшим на самом Пленуме, приоритет был сохранен за принципом пропорционального развития промышленности и сельского
хозяйства, недопущения чрезмерной перекачки денег. Значит, возвращение к XV съезду? Нет, то был типичный компромисс, скорее, даже успокоение приверженцев нэпа, явных и потенциальных сторонников "правых". Политический почерк Сталина вполне заметен: разногласия вновь переносились на келейные заседания руководящих лиц. Здесь распри продолжались, хотя внешне все шло обычно. В те дни Бухарина избрали академиком: к нему обращались как к редактору "Правды" (где он, подобно Томскому, был уже блокирован), печатались его статьи. А вот слухи разрастались. Поговаривали, что бывшие члены дуумвирата друг с другом не здороваются.
Апогеем схватки стал объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП (б), проходивший в апреле 1929 г. Более 300 человек -- едва ли не вся партийная элита --впервые ознакомились со взглядами тех, кто по настоянию Сталина был на исходе заседаний зачислен в "правый уклон", суливший спасти кулака, сорвать индустриализацию, предать рабочий класс, революцию.
Уклонисты не просто защищались. Отвечая на многочисленные нападки, они ясно изложили свои расхождения со сталинской группой. Спор шел уже не столько о методах преодоления хлебозаготовительного кризиса, изживания товарного голода, темпах и масштабах промышленного преобразования, сколько о последствиях глобального характера, к которым вела политика Сталина, направленная на осуществление индустриализации за счет военно-феодальной эксплуатации крестьянства и разорения страны. Бухарин опасался сущностных для социализма потерь. Его страстная речь, ставшая достоянием гласности только в конце 80-х годов, напоминает последнее выступление Дзержинского в июле 1926 г. Оба были необычайно встревожены положением дел в Политбюро и в ЦК, видели, как это сказывается и на хозяйственной политике. Каждого из них пугала мысль о "похоронщике революции".
Однако весной 1929 г. широкие партийные массы, рабочий класс этого еще не знали. Повседневные же трудности им были хорошо знакомы. С осени 1928 г. в городах началось введение карточек на хлеб. Безработица не сокращалась, достигая 1,5 миллиона человек и более. Реальная зарплата практически не росла. Газеты усердно изобличали кулака, перешедшего в наступление, требующего теперь и побольше денег, и побольше власти. А рядом шли материалы о преимуществах коллективного
труда. Товарность колхозного производства составляла 34 %, следовательно, вдвое превышала товарность единоличных хозяйств (а в совхозах -- почти втрое). Весной 1929 г. хлебозаготовки снова вызвали большие осложнения. Волна чрезвычайных мер в деревне сразу же усилилась. Тяжелое впечатление на тружеников производили статьи о вредительстве в промышленности.
Получалось, Сталин прав: кулацкие стачки -- это первое серьезное в условиях нэпа выступление капиталистических элементов деревни против Советской власти; а действия "шахтинцев" в разных отраслях -- это уже прямая попытка зарубежной буржуазии сомкнуться с внутренней контрреволюцией. Чем не логично?
Где же выход? Предаваться панике, смириться? Подчиниться торгашеской психологии нэпмана? Вернуть прежних господ?
Правящая партия звала на иной путь: не сдаваться, мы первопроходцы, ударная бригада мирового пролетариата; свергли царя, прогнали помещиков, капиталистов, победили в гражданской войне, преодолели голод... Газеты, первые радиопередачи, тысячи агитаторов, выделенных ЦК ВКП (б) в центре и на местах, энергично и искренне призывали начать наступление социализма по всему фронту. Молодым особенно нравились слова Генерального секретаря о том, что нет таких крепостей, которыми большевики не могут овладеть. Собрания коммунистов и комсомольцев обычно завершались пением "Интернационала". Мажорная музыка гимна, предельно ясный текст подымали общий настрой, укрепляли веру в "последний решительный бой".
20 января 1929 г. газета "Правда" вышла с заголовком на всю первую страницу: "Ленин -- знамя миллионов". На фоне большой фотографии Владимира Ильича впервые публиковалась его статья "Как организовать соревнование?" Перепечатанная другими газетами, изданная отдельными брошюрами, она с помощью партийных, комсомольских, профсоюзных ячеек оказалась в центре внимания широких слоев рабочих. Ее читали, обдумывали, сопоставляли с цифрами пятилетнего плана развития промышленности, тоже опубликованными в печати. Иначе говоря, ЦК ВКП (б) сознательно концентрировал силы рабочего класса, всей советской общественности на главном направлении борьбы за завтрашний день.
Первый пятилетний план придал этим направлениям силу закона. Обсуждение контрольных цифр на 1928/29-
1932/33 гг. состоялось в апреле 1929 г. на XVI конференции ВКП (б). Через месяц их утвердил V съезд Советов СССР.
Важнейшие наметки плана хорошо известны, и повторять их нет смысла. Индустриализация рассматривалась как ведущее начало социалистического строительства в масштабах всей страны и во всех сферах народного хозяйства. При опережающем росте промышленности наивысшие темпы предусматривались для отраслей группы "А"; сюда направлялось 78 % всех капиталовложений.
Подробное изложение программы развития всего народного хозяйства заняло три обширных тома, дважды изданных Госпланом в четырех книгах. Впоследствии столь детальных, скрупулезно обоснованных пятилетних планов наша общественность не получала. Задания второй пятилетки (1933--1937 гг.) практически были изложены в одной книге (кстати сказать, их утвердили лишь осенью 1934 г.). А третий пятилетний план, рассчитанный на 1938--1942 гг. и принятый в 1939 г., в развернутом виде опубликован не был. Читателю предложили лишь "изложение проекта", изданное в небольшом объеме и тиражом всего в 3 тыс. экземпляров.
Первый пятилетний план в отличие от последующих базировался на принципах нэпа. Намечалось дальнейшее развертывание хозрасчета, доведение его до каждого предприятия (а не треста, как полагалось по закону 1927 г.). Составителям удалось добиться сбалансированности важнейших заданий между собой, должной согласованности в развитии индустрии и сельского хозяйства. При опоре на промышленность, призванную увеличить поставки тракторов, удобрений и другой продукции, предполагалось объединить в колхозах до пятой части всех крестьянских хозяйств, значительно расширить посевы, поднять урожайность. В свою очередь деревня, вставшая на путь стабильного подъема, рассматривалась как равноправный партнер пролетарского города в строительстве новой жизни. Коллективными усилиями двух основных классов общества предполагалось при общем росте их благосостояния решить проблему накоплений для крупномасштабного строительства современной (по понятиям тех лет) индустрии.
Обсуждение и принятие плана прошло достаточно спокойно. Легко сообразить, чьим интересам это отвечало. Перед партконференцией "правые" потерпели полное поражение. А на самой конференции лишь из информа
ционного доклада Молотова делегаты узнали о ходе пленума и его решениях. (В стенографическом отчете доклад не напечатан; он не издан и по сей день.) Обсуждения не было. Некоторые исследователи поныне строят догадки о причинах такого поведения генсека, пишут о шаткости его положения и т. п.
Нам же кажется, узнай он о таких гипотезах -- смеялся бы от души. Любопытнейшее подтверждение тому его письма Молотову, относящиеся к тому времени. Чудом сохранившиеся, отнюдь не предназначавшиеся для огласки, они показывают, как спокойно и деловито генсек расставлял кадры, давал указания руководству ОГПУ, Госбанка, печати, не скупился на ядовитые характеристики "оппозиционеров", плел интриги, руководил разворотом "революции сверху". Вспомните, как он цинично отказался от документов XV съезда. На XVI конференции ВКП (б) даже не попросил слова. Зачем? Налаженный им механизм политического руководства действовал надежно. Ему важнее и проще было принимать решения на заседаниях Политбюро, Секретариата ЦК ВКП (б). Теперь уже всерьез никто не возражал, в том числе и глава Совнаркома Рыков, и его "содельники" Бухарин и Томский, номинально еще остававшиеся членами Политбюро. Иллюзия мира в партии была для генсека тем важнее, что обстановка в стране накалялась.
Летом 1929 г. задания, касавшиеся тяжелой индустрии, прежде всего металлургии, машиностроения, химии, были резко увеличены. Председатель ВСНХ СССР Куйбышев, находясь на отдыхе, стороной узнал о том, что "берется значительно больший размах", чем в его варианте пятилетки. Вернувшись из отпуска, он сам активно включился в пересмотр. 14 августа 1929 г. в докладе на Президиуме ВСНХ СССР он признал возможным поднять во втором году пятилетки выпуск валовой продукции крупной промышленности уже на 28 %, а не на 21,5, как проектировалось планом. Призывы досрочно выполнить намеченную на пять лет программу заняли центральное место в газетах. Мотивы были просты. Рождается невиданное в истории общество, в его распоряжении такие рычаги, как власть рабочего класса на основные средства производства, государственный план, соревнование, энтузиазм первопроходцев, вера в собственные силы. Следовательно, потребности народного хозяйства не только нужно, но и можно удовлетворить в минимальные сроки.
Одновременно усилилось давление на деревню. Летом
того же года провозглашается лозунг "сплошной коллективизации" целых округов. Лидером такого соревнования стал Нижневолжский край. Ширилось число кулаков, лишенных избирательных прав ("лишенцев"). У крестьян, не сдавших хлеб, заколачивали колодцы, им не продавали товары в кооперации, их детей не пускали в школу. В это время на одно кулацкое хозяйство в среднем приходилось 1,7 коровы, 1,6 головы рабочего скота, а у середняка было столько же коров и 1,2 головы рабочего скота. Чаще всего они различались по стоимости средств производства. А на практике получалось то, о чем молодой Шолохов писал из Вешенской в Москву 18 июня 1929 г.: "...Вы бы поглядели, что творится у нас и в соседнем Нижневолжском крае. Жмут на кулака, а середняк уже раздавлен. Беднота голодает, имущество, вплоть до самоваров и полостей, продают в Хоперском округе у самого истового середняка, зачастую даже маломощного. Народ звереет, настроение подавленное, на будущий год посевной клин катастрофически уменьшается. И как следствие умело проведенного нажима на кулака является факт (чудовищный факт!) появления на территории соседнего округа оформившихся политических банд... После этого и давайте заверять о союзе с середняком. Ведь все это проделыва-лось в отношении середняка".
Сталин знал о письме писателя. Схожие сведения поступали из разных мест. Социально-политическая обстановка в деревне резко осложнялась. Но маховик "раскулачивания", вернее раскрестьянивания продолжал раскручиваться. Вот тут и вспомнили про Бухарина. Опять случайное совпадение?
Огонь открыла "Правда". 21 и 24 августа 1929 г. Центральный орган ВКП (б) ударил по "главному лидеру и вдохновителю уклонистов". В следующие четыре месяца едва ли не все газеты и журналы страны активно предавали анафеме человека, которого основатель большевизма называл "любимцем всей партии", ее крупнейшим теоретиком. Ему припомнили разногласия с Лениным, спорные формулировки в многочисленных выступлениях и т. п. Лейтмотив яростной атаки был очевиден: пора покончить с кулацким идеологом, с его антибольшевистскими идеями эволюционного развития, сотрудничества классов, гражданского мира.
Ретроспективно оценивая травлю Бухарина, нельзя не заметить ее подготовленность. Она началась не вдруг, и многие статьи против него были написаны совсем не в
одночасье. Борьба с ним вовсе не ограничивалась задачей дискредитировать врага, мешающего ускоренными темпами строить заводы, организовывать колхозы и совхозы. Вместе с Бухариным, его многочисленными учениками, последователями, сторонниками изгонялись взгляды и настроения, связанные с творческой разработкой ленинского наследия, особенно его последних работ, нацеливавших на пересмотр прежнего, догматического представления о социализме. Здесь находилось главное направление удара.
Думается, советские обществоведы только подходят к всестороннему освещению истории "правого уклона"; в литературе еще нет полнокровного рассказа о том, почему его ликвидация была прежде всего антибухаринской кампанией. Конечно, Рыкова и Томского знали хорошо, знали как опытных практиков и организаторов с подпольным стажем, как активных участников Октября и гражданской войны. Оба зарекомендовали себя последовательными сторонниками нэпа. Первый возглавлял правительство (с 1924 г.), второй был бессменным руководителем профсоюзов. Авторитет и популярность Бухарина имели иной ранг. То был политик и идеолог международного масштаба. Он был (после Зиновьева) председателем Коминтерна. Вместе с генсеком ряд лет стоял у руля партийного руководства. По его статьям, речам, книгам миллионы знакомились с Лениным, осмысливали нэп, перспективы внутренней и внешней политики. Не секрет, многие документы, в том числе важнейшие резолюции XIV--XV съездов, были подготовлены именно им.
Разгром Бухарина стал составной частью отказа от прежней политики. Таким он и был задуман. Одно подкрепляло другое. Отныне -- и это, повторяем, готовилось загодя -- главным и единственным толкователем Ленина становился Генеральный секретарь. И получится так, что в течение многих последующих лет, целых десятилетий население будет воспринимать ленинские мысли и положения в трактовке Сталина.
Но прежде чем это произошло и для того, чтобы это произошло, нужно было устранить Бухарина, низвести его до уровня раскольника, фракционера, выразителя чуждых революции взглядов. Сама практика быстрого преодоления остатков капиталистических элементов должна была похоронить идеи последнего конкурента генсека в борьбе за единоличную власть.
Реальный ход событий того времени хорошо известен.
Сегодня о драмах и трагедиях начавшегося наступления социализма по всему фронту знает едва ли не любой школьник. Но справедливости ради нужно сказать, что сами участники "наступления" многое воспринимали иначе. Решения ускорить развитие тяжелой индустрии уже в 1929 г. вызвали небывалый прежде размах строительных работ. Поездами, на подводах, а то и пешком десятки и сотни тысяч людей двинулись в районы, где намечалось возводить гиганты советского машиностроения, металлургии, химии. Газеты заполнятся сообщениями о Магнитогорске, Кузнецке, Хибинах, Бобриках, Березниках, Днепрострое...
Лозунг сплошной коллективизации обернется и призывом послать в деревню 25 тысяч лучших рабочих; им предстояло своим организаторским опытом ускорить объединение крестьян в производственные артели, помочь им освободиться от частнособственнической психологии.
Стремление максимально быстро преодолеть много-укладность, создать материально-техническую базу социализма рождалось не на пустом месте. Мы немало знаем теперь о тех, кто опасался забегания вперед, предостерегал от "бешеных темпов". Но были и другие подсчеты, которые настойчиво пропагандировали многие экономисты, в том числе работники Госплана СССР. Согласно гипотезе Н. А. Ковалевского (под его руководством составлялись долгосрочные перспективные планы), Советский Союз мог в течение трех пятилеток превзойти США по выпуску продукции. Ему активно вторил П. М. Сабсович. А когда Базаров подверг подобные суждения критике, его тут же одернули. В. Е. Мотылев, в частности, писал: "Напрасно иронизирует т. Базаров относительно того, что при таком темпе развития еще современное поколение могло бы дожить до безгосударственного вольного коммунизма..."
Во второй половине 1929 г. уже никто не сомневался в том, что на Западе начинается тяжелейший кризис, охватывающий весь капиталистический мир. Ныне даже трудно представить, какие беды свалились тогда на трудящихся Америки, Западной Европы, какими страшными сообщениями были переполнены зарубежные газеты всех направлений. Безработица, голод, нищета, бесперспективность... Разве не таким изображали буржуазное общество в советской печати? Теперь это признавали и на самом Западе.
В Кремле тоже делали выводы. Здесь еще более крепло представление о приближающемся крахе буржуазного
строя, его неспособности справиться с новыми потрясениями. Призыв к максимальному напряжению сил, к форсированному осуществлению скачка, обеспечивающего в минимальный срок построение социализма, становится не просто заманчивым. Такой призыв, такой скачок многим представлялся уже единственно верным решением.
Самое главное -- так считал Сталин, его голос был уже решающим. К 12-й годовщине Октября он опубликовал статью с характерным заголовком "Год великого перелома". В ней говорилось о "решительном переломе в области производительности труда", о том, что "мы в кабалу к капиталистам не пошли и с успехом разрешили своими собственными силами проблему накопления, заложив основы тяжелой индустрии". Третий признак великого перелома -- поворот крестьянских масс к сплошной коллективизации, автор органически связал "с двумя первыми достижениями".
Никаких весомых аргументов для доказательства своих выводов Сталин не приводил. Да и не мог. Опубликованные тогда же данные статистики свидетельствовали, что производительность труда в промышленности росла не быстрее, чем в прошлом году, и плановых показателей не достигла. Столь же странным было утверждение, будто в стране уже заложены основы тяжелой индустрии и решена проблема накоплений. Не отвечал реальности и тезис о "решающей победе" в социалистическом преобразовании сельского хозяйства. Прослойка коллективизированных хозяйств выросла с 3,9 % в июне до 7,6 % в октябре...
Со времени появления статьи "Год великого перелома" минуло более 60 лет. Даже теперь как-то неловко уличать во лжи человека, возглавлявшего правящую партию, политика которой вершила судьбами миллионов людей. Неловко вдвойне: и за того, кто шел на сознательный обман, и за тех, кто тогда принял желаемое за действительное, поверил, воодушевился.
Как бы то ни было, великий перелом, начавшийся в 1928 г., получил, наконец, законодательное утверждение.
Пленум ЦК ВКП (б) в ноябре 1929 г. прошел всецело уже под его знаком. Разговор шел почти исключительно о тяжелой промышленности, о новом строительстве, о необходимости любыми силами, любой ценой (именно так и говорилось) ускорить развитие машиностроения, выпуск тракторов, различных видов сельхозтехники. Когда же Куйбышев в своем докладе в очередной раз сказал о предстоявшем увеличении капиталовложений в развертывание
индустрии, Микоян не выдержал и крикнул: "Нарушаем пятилетку на каждом шагу. Что это такое?" В ответной реплике все услышали: "Да, пятилетка нарушается по всем швам".
Общий тон выступлений был оптимистичен. Результаты первого года ободряли, и ряд участников Пленума твердо выразил уверенность в досрочном выполнении пятилетки. Угольщики с учетом достигнутого полагали справиться с заданием в четыре года. Тракторостроители не сомневались в большем: они считали возможным обогнать Америку в три года. Шло как бы соревнование за провозглашение наивысших обещаний. В итоге постановили резко увеличить в 1929/30 году темп развития крупной промышленности по сравнению с наметками пятилетки. Причем даже не до 28 процентов, как не без колебаний предложил Куйбышев, а до 32 -- именно эту цифру еще до Пленума назвал в своей статье Сталин. Никаких аргументов при этом он снова не приводил.
Отступления от пятилетнего плана, по сути отказ от него, касались и программы переустройства сельского хозяйства. Трудно поверить, но уже был брошен клич: завершить сплошную коллективизацию в важнейших районах к лету 1930 г. в крайнем случае -- к осени. Почин был за Молотовым. А. Андреев заверял, что Северный Кавказ сделает это даже к весне 1930 г. В республиках Средней Азии появился лозунг "Догнать и перегнать передовые районы по темпам коллективизации!" Сильнейшее давление сверху немедленно сказалось и на масштабах раскулачивания, которое на практике затронуло широкие слои середняков, крестьянства в целом. Политика, провозглашенная в Москве, повсеместно проводилась под руководством разного рода комиссий и уполномоченных. На деле все было куда примитивнее и жестче. В деревню приезжал представитель центра, собирал работников сельсовета, бедняцкий актив, спешно составляли списки и приступали к раскулачиванию. Была даже спущена квота, по которой от 3 до 5 % крестьянских хозяйств предлагалось отнести к "кулацким". А если не хватало? Да и другие критерии вызывали горячие споры, порождали произвол.
Волна безнаказанного насилия захлестнула страну. Слово "перегиб" стало одним из самых часто употребляемых. Хотели к исходу пятилетки охватить колхозами примерно пятую часть хозяйств. В марте 1930 г. всех опередила Белоруссия -- здесь объединили 63 %, на Украине и в РСФСР -- 58%, в Закавказье -- 50 %, в Узбекистане -
46 %. Далее начался провал, и в июне 1930 г. Белоруссия из лидеров перешла на последнее место -- 12 %. В РСФСР произошло снижение до 20, а на Украине до 38 %. А ведь народу уже сообщили о "решающей победе".
Как известно, официальная пресса (а другой в стране не было) не могла поведать о муках и боли миллионов, о слезах и крови, о противоборстве и страхе, об утрате веры и озлоблении. Лишь через несколько десятилетий советский читатель познакомится с произведениями А. Платонова, дневниками М. Пришвина, написанными по горячим следам, с романами М. Алексеева, В. Белова, Б. Можаева и других "деревенщиков", взявшихся за художественное воспроизведение народной трагедии уже в 70--80-е годы. Историку сложнее. Он ищет обобщающие сведения, подлинные первоисточники, однако до сих пор многое остается недоступным. И все же мы уже знаем о том, как во имя быстрой коллективизации уполномоченные сажали под арест невиновных людей, на помощь вызывали работников ОГПУ, армейские части, даже авиацию.
Недовольство крестьян вело к массовому убою скота. Только за зиму 1929/30 гг. поголовье скота в деревне сократилось значительнее, чем за все годы гражданской войны. Не случайно в 1929 г. в Средней Азии вновь набрало силу басмачество, особенно в Каракумах. Против многотысячных отрядов мятежников пришлось двинуть большие воинские соединения под командованием П. Дыбенко. Столкновения продолжались еще осенью 1931 г. Впрочем, о таких вещах тогда тоже не писали. Но слухи роились. В ЦК, в Политбюро, в Совнарком, лично Сталину или Калинину шло множество писем самого откровенного содержания. Руководство регулярно получало секретные сводки не только о чрезвычайных случаях в городе или в деревне, но и о настроениях рабочих, крестьян, служащих, военных. Только за период с января до середины марта 1930 г. в стране произошло более 2 тыс. антиколхозных восстаний. Это всего за 70--75 дней. В Московской области движение крестьян охватило 5 районов. На Северном Кавказе только в январе было 11 массовых волнений. В Центрально-Черноземной области вооруженные выступления проходили с участием десятков тысяч. Так, в Козловском округе к началу марта восстание захватило 54 села, а в Карачаевской области восставшие окружили областной центр и держали его в осаде 8 дней.
Выполняя начальственные приказы, части Красной
Армии вынуждены были двигаться на войну против своего народа.
Никакая стена секретности не могла оградить партию, рабочий класс, горожан от последствий сталинской чрезвычайщины. И хотя у нас пока нет работ, объективно отражающих обстановку, царившую тогда в стране, известно немало случаев, когда с гневным протестом против такой политики в высшие органы власти обращались и городские коммунисты, и рабочие промышленных предприятий. Положение усугублялось неподготовленностью массового строительства, нехваткой на стройках транспорта, оборудования, опытных организаторов.
Миграция охватила огромные массы людей, перемещавшихся главным образом из деревни в город, из одного промышленного центра в другой. Текучесть рабочей силы в короткий срок приняла небывалые размеры. Нехватка техники, преобладание ручного труда, а больше всего преувеличенные задания, чаще всего не подкрепленные расчетом, толкали руководителей предприятий и строек на внеплановое расширение штатов. Это вело к обострению жилищной проблемы, к срывам в снабжении рабочих и служащих продовольствием. Намеченные планы срывались.
25 января 1930 г. ЦК ВКП (б) принял обращение к партии, ко всем трудящимся с призывом максимально напрячь силы для выполнения контрольных цифр, утвержденных в ноябре 1929 г. Члены ЦК были распределены по важнейшим индустриальным районам с целью повседневного контроля за работой промышленности. Принимались явно чрезвычайные меры, но рубежей, декларированных руководством, достичь все-таки не удавалось.
Кризис проводившейся политики мог выйти из-под контроля. Надо было спасать реноме. Чтобы объяснить народу причины срывов, Сталин опубликовал в марте 1930 г. статью "Головокружение от успехов". Заголовок звучал интригующе. А вот анализ обстановки был удивительно простым. Оказывается, вся беда в том, что на местах среди части коммунистов имеют место "головотяпские настроения": "Мы все можем!", "Нам все нипочем!".
Спрашивается, о каких же успехах вообще шла речь? Карточная система распространилась уже на все промышленные центры. Безработица еще не снижалась, зарплата не росла. Вождь не собирался вдаваться в частности. Успех он связывал с вытеснением капиталистических элементов, с наступлением социализма, разумеется, по
всему фронту. Итак, верхи были оправданы. Их линия верна. Значит, удар нужно нанести по нижестоящим, которые, видите ли, забегают вперед, дискредитируют замыслы руководящих органов ВКП (б).
Складывалось впечатление, будто Сталин только сейчас узнал о трудностях, переживаемых страной. Тоном удрученного этими неожиданностями человека он призывал подчиненных "образумиться", ибо они под воздействием успехов "лишились на минуту ясности ума и трезвости взгляда". Были в статье и такие наставления, к которым вождь рекомендовал прислушаться всем нетерпеливым "подхлестывателям" событий: "Искусство руководства есть серьезное дело. Нельзя отставать от движения... Но нельзя и забегать вперед, ибо забегать вперед -- значит потерять массы и изолировать себя".
Эти слова Сталину следовало бы адресовать прежде всего самому себе. Однако последующие события еще раз показали, сколь велико расхождение у него между словом и делом. В его докладе на XVI съезде партии, летом 1930 г., объективный анализ опять был подменен громкими фразами да перечнем данных, на этот раз о росте промышленности за два года пятилетки (хотя до итогов второго года оставалось еще три месяца), о сдвигах по сравнению с 1926/27 г. и даже дореволюционным уровнем. Как и прежде, речь шла о выпуске валовой продукции. Знал ли докладчик, что уже ликвидировано ЦСУ, что цены на продукцию определяют, как правило, ведомства, которые ее производят, и официальная стоимость оборудования, машин, всей выпускаемой техники растет намного быстрее, чем их производство в натуре? Конечно, знал.
Документы свидетельствуют, что Сталин точно знал и о невозможности достигнуть 32 % роста промышленности во втором году пятилетки. Однако и это ничуть не умерило призывов к дальнейшему пересмотру оптимального варианта пятилетнего плана. Высмеивая "скептиков из оппортунистического лагеря", Сталин утверждал, что пятилетка в области нефтяной промышленности выполнима "в каких-нибудь 21/2 года", в торфяной -- даже раньше, в общем машиностроении в два с половиной -- три года и т. д. Поистине знакомые по статье "Головокружение от успехов" настроения: "Мы все можем!", "Нам все нипочем!" А чтобы исключить малейшую возможность иных, более трезвых суждений и подходов, Сталин предупреждает: "Люди, болтающие о необходимости снижения темпа
развития нашей промышленности, являются врагами социализма, агентами наших классовых врагов".
После такой артиллерийской подготовки кто мог возразить против его установок-директив "во что бы то ни стало" выплавить в конце пятилетки 17 миллионов тонн чугуна (вместо 10 миллионов тонн по плану), собрать 170 тысяч тракторов (планировалось 55 тысяч), выпустить 200 тысяч автомашин -- вдвое больше, чем предусматривалось раньше. На 100 процентов увеличивалось задание работникам цветной металлургии, сельхозмашиностроения и т. д. По выпуску продукции в третьем году пятилетки предписывалось вдвое (и далее больше) превзойти плановое задание.
Некоторые авторы сегодня усматривают в этом стремление Сталина "перетроцкистить" Троцкого. Повод таким оценкам дал сам Сталин, решивший на XVI съезде показать свое превосходство над "крохоборческой мудростью троцкистов", которые "с точки зрения темпов, являются самыми крайними минималистами и самыми по-ганенькими капитулянтами". Они, мол, предлагали 18 % годового прироста, а он...
Объективности ради надо признать, что и в этом случае Сталин боролся не с троцкизмом как определенным политическим течением, а лично с Троцким. Отсюда и та нравственная неразборчивость, легкость, с какой он заимствовал у "левых" (да и не только у них) некоторые приемы, лозунги, идеи. Но попытки причислить Сталина к идущим в "фарватере Троцкого" лишены, на наш взгляд, сколько-нибудь серьезных оснований, они уводят в сторону от научного анализа проблемы. Стремясь оправдать свое стремление узурпировать власть, извращая истинное положение вещей, Сталин намеренно создавал образ врага и гипертрофировал в личных целях внутрипартийные разногласия. Он в полной мере сам несет ответственность за все содеянное им -- и не в роли ученика Ленина, за кого себя лицемерно выдавал, и не как последователь Троцкого, кем его представляют иные авторы. Недаром мы говорим о сталинизме, имея в виду те взгляды, политику, практику, которые наиболее полно воплощены в деятельности самого Сталина.
И именно поэтому конец 20-х годов, действительно, представляет собой рубеж, знаменующий начало после-нэповского периода в истории страны. Последнее порождено агрессивной природой сталинизма, который, став к тому времени атрибутом правящей партии, теперь превра
щается уже в сущностный признак дальнейшего развития советского общества. Крах демократических начал в жизни ВКП (б) означал победу тех сил, которые превратили чрезвычайные меры в главное средство политического и социально-экономического переустройства страны. В конечном счете стремление экстремистской части партийно-государственного аппарата к абсолютной власти обусловило, на наш взгляд, худшие формы и методы осуществления политики индустриализации и политики коллективизации, правильнее сказать, --сталинской политики большого скачка.
В короткий срок город и деревня оказались во власти жесткой централизации, администрирования, приказов. На рубеже 1929--30 гг. в промышленности были созданы крупные объединения, концентрировавшие в своих руках все вопросы, относящиеся к производству, сбыту и к снабжению. Государственный сектор становился все большим монополистом в промышленности, торговле. Частные предприятия и концессии, так и не получившие должного распространения, сходят на нет. Резко сокращается частный сектор и в торгово-посредническом обороте. Только не нужно объяснять эти перемены ростом продукции в обобществленной сфере хозяйства. Победа была одержана не в ходе экономического соревнования разных укладов, а силой административного нажима. Дефицит многих товаров лишь увеличился.
Вскоре были закрыты товарные биржи и ярмарки. Государство перешло к централизованному распределению принадлежавших ему средств производства (а еще раньше в связи с введением карточек -- и предметов потребления). Численность банковских учреждений резко сократилась. Готовилось закрытие Торгово-промышленного банка, Электробанка, Кооперативного, Сельскохозяйственного и ряда других аналогичных центров, возникших по мере развертывания нэпа.
Чем объяснялась такая линия? Орджоникидзе, мотивируя на XVI съезде позицию ЦК ВКП (б), трактовал ее как путь к единому государственному банку с его отделениями при каждой фабрике и волости. Дабы придать убедительность своим словам, он цитировал Ленина, который еще в 1917 г. писал, что такой единый Госбанк -- "это уже девять десятых социалистического аппарата. Это общегосударственное счетоводство, общегосударственный учет производства и распределения продуктов, это, так сказать, нечто вроде скелета социалистического общества".
Отсюда мы видим, как руководители страны понимали тогда характер новой полосы развития советского общества. Вот и представлялось уже странным сохранение акцизов, существование налогов, типичных для нэпа. Утверждалось мнение о необходимости оставить несколько видов и сократить налоговый аппарат, а заодно свести к минимуму и кредитную систему. К осени 1929 г. численность сельскохозяйственных кредитных товариществ уменьшили по сравнению с 1926 г. в три с лишним раза (осталось менее 3 тыс.). В одном из принятых тогда постановлений ЦК ВКП (б) прямо ставилась задача "организации планового продуктообмена между городом и деревней". Речь шла о заключении договоров, с помощью которых (без участия денег) деревня дает городу сельскохозяйственные продукты, а государство снабжает крестьян средствами производства и предметами потребления.
В ту пору печать изобиловала статьями об отмирании денег, о переходе от торговли к прямому безденежному распределению продуктов. Само существование карточек трактовалось при этом не как вынужденная, временная мера, а как ступень на пути к более высокой стадии развития экономики, к социализму. Аналогично оценивалось решение, позволившее отныне только государству (притом в централизованном порядке) продавать, точнее, распределять средства производства.
Несколько позднее партийно-государственное руководство спохватится, назовет это левым загибом, очередным забеганием вперед на местах. Но разве не сам Сталин объявил на XVI съезде о вступлении СССР в период социализма? Доказательством служили сведения о сокращении частного капитала. Главный довод гласил: уже летом 1930 г. валовая продукция обобществленного сектора превзошла объем продукции, полученной за его пределами. Так, вопреки прежним заверениям генсек (теперь уже весьма открыто) демонстрировал свою давнюю неприязнь к рыночным отношениям, товарно-денежным связям, к смешанной экономике.
Курс на максимальное обобществление в городе и деревне, огосударствление всех сторон экономической жизни набирал силу. Общее кредо большинства членов Политбюро коротко изложил Молотов: "Ведь в этом, собственно говоря, и заключается социализм -- управлять государственным хозяйством". Скачок к такому царству сталинская группа провозгласила альфой и омегой своей политики. А раз так, вопрос о темпах, о сроках превращения страны
из аграрной в индустриальную подчинял себе все остальное.
Форсированная индустриализация потребовала кардинальных перемен в финансовой системе. Теперь все накопления изымались в госбюджет. Отпала необходимость в тех вицах платежей предприятий государству, которые были нормой в двадцатые годы. Вместо 86 видов платежей нормой стали всего два вида отчислений: отчисления от прибыли и налог с оборота. В сочетании с другими мерами это позволило правительству иметь огромные средства для нового строительства, для бесплатного предоставления предприятиям фондов, для узаконенного существования и развития нерентабельных предприятий и даже планово-убыточных отраслей. Одновременно все звенья воспроизводства, все его факторы, все его участники, все задания, ресурсы для их выполнения, нормы оплаты труда -- буквально все становилось объектом прямого централизованного регламентирования. Особое значение в этих условиях приобретали такие показатели, как досрочность выполнения заданий, превышение уровня роста к предыдущему периоду.
Таким образом, в проведении индустриализации решающее значение приобрели иные, чем в двадцатые годы методы. Существует мнение (которое разделяют многие): в сложившихся тогда условиях, когда предстояло в одиночку и в кратчайший срок создать технико-экономический фундамент социализма, следовало на определенный срок отдать предпочтение административным методам.
Принимать эти суждения или отвергать? Сторонники утвердительного ответа приводят немало фактов, которые характеризуют сдвиги на главном направлении. Действительно, в 1930-32 гг. ВСНХ СССР сосредоточил внимание на тяжелой промышленности (пищевые предприятия уже в 1930 г. перешли в ведение Наркомснаба). Упор был сделан на ускоренное сооружение ударных объектов, к их числу было отнесено всего 50--60 строек. В конечном счете они получили почти половину средств, выделенных на сооружение примерно 1500 предприятий, вошедших в строй в годы первой пятилетки. Из группы ударных объектов Орджоникизде выделил 14 наиважнейших. Вместе взятые, они составляли менее одного процента сооружавшихся предприятий, но именно они обеспечивались лучше и полнее всех остальных, в том числе зарубежной техникой. Почти каждый из таких первенцев индустриализации получил известность не только в СССР, но и за его предела
ми. Военная угроза, а потом война подтвердила необходимость такой концентрации сил и средств народа. Примерно так размышляют сторонники административной системы.
Как ни странно, но никто из них не замечает другого. Только первые полтора -- два года пятилетки дали некоторое превышение намеченного плана. А ведь это как раз были годы, когда еще так или иначе действовали прежние рычаги, характерные для нэпа. И хотя помехи нарастали, резервы были значительны. На наш взгляд, они еще не изучены. Но вот началась полоса волюнтаризма, требований увеличить объем производства в 1930 г. на 32 %, в 1931 г. еще больше -- на 45--47 %. Соответственно ломалась вся система управления, планирования, снабжения. Тем больше надежд возлагалось на прямое насилие.
В феврале -- марте 1931 г. началась новая волна раскулачивания. Для руководства и контроля за ее осуществлением была создана специальная комиссия во главе с заместителем председателя СНК СССР А. А. Андреевым. Вначале спецпереселенцы (т. е. крестьянские семьи, высланные из своих районов) направлялись в распоряжение тех хозяйственных органов, которые давали на них заявки. Но вскоре комиссия Андреева упростила дело и передала все хозяйственные, административные и организационные "заботы" о спецпереселенцах в ведение ОГПУ. Отныне у выселенных крестьян появилась "надежная прописка" -- концлагери и поселки (уральские, сибирские, дальневосточные), мало чем отличавшиеся от концлагерей.
Комиссия Андреева работала на полную мощность. Приведем для примера протокол ее заседания от 30 июля 1931 г.
"Слушали: вопрос о дополнительных заявках на спецпереселенцев и распределении их.
Постановили: ...Обязать ВСНХ в 3-дневный срок представить ОГПУ свои окончательные заявки на спецпереселенцев;
удовлетворить заявку Востокстали на 14 тысяч кулацких семей, обязав в 2-дневный срок заключить с ОГПУ соответствующие договора;
-- заявки Цветметзолото -- на 4600 кулацких семей и Автостроя ВАТО --на 5 тысяч кулацких семей -- удовлетворить;
по углю удовлетворить заявки на спецпереселенцев: Востокугля -- на 7 тысяч кулацких семей, по Кизелов-скому и Челябинскому углю на 4500 кулацких семей принять условно;
по торфу принять условно заявку на 31 тысячу кулац-ких семей.
...В соответствии с этими заявками предложить ОГПУ произвести необходимое перераспределение по районам и выселение кулаков".
Трудно сказать, насколько хорошо страна представляла себе масштабы катаклизма. Но есть свидетельства, которые поражают своим проникновением в суть происходившего. Сохранились письма, дневники, художественные произведения, написанные современниками, очевидцами. Вдумайтесь еще раз в название книги А. Платонова "Котлован", прочитайте рассказы В. Шаламова, первый раз арестованного в 1929 г., или писателя О. Волкова. За рубежом увидели свет воспоминания Д. Скотта, американца, работавшего на строительстве Магнитки. По его подсчетам, свыше половины занятых составляли ссыльные, спецпереселенцы, спецконтингент. Лишь единицы из них показались ему "чужими", настроенными враждебно. К остальным он навсегда сохранил добрые чувства, ибо вместе со всеми они работали безотказно и вопреки всем своим бедам верили в смысл великой стройки нового общества.
Еще большим откровением волнуют записи академика В. И. Вернадского и особенно письма академика И. П. Павлова в правительство. Всемирно известный физиолог ставил в один ряд беды своего народа с фашизмом на Западе. Никакие Днепрогэсы, писал он Молотову, который в 1930 г. заменил Рыкова на посту председателя Совнаркома, не принесут пользу, если они возводятся усилиями подневольных людей и делают свободного человека рабом.
Молотов посоветовал академику заниматься не политикой, а физиологией, дескать, каждый должен быть профессионалом в своем деле.
Итоги первой пятилетки показали "компетентность" тех, кто стоял на капитанском мостике государства.
До недавних пор миллионы советских людей убежденно считали, что первый пятилетний план был выполнен досрочно, за 4 года и 3 месяца. Еще бы! Так говорилось в официальных документах, в учебниках, ибо в январе 1933 г. об этом заявил Сталин. Подводя итоги пятилетки, он с пафосом сообщил народу и партии, что по выпуску валовой продукции промышленность, по существу, выполнила план досрочно, причем тяжелая индустрия на 108 %. Данные о двукратном увеличении объема произведенных товаров, конечно, впечатляли. Что касается натуральных показателей (не в рублях, а в килограммах, тоннах,
метрах, штуках), то до них Сталин не снизошел. Стоило ли на фоне глобальных выводов говорить о том, что ни по добыче угля или нефти, выработке электроэнергии, выпуску тракторов, автомобилей, минеральных удобрений, выплавке чугуна, стали и т. д, рубежи, утвержденные пятилетним планом, не были достигнуты.
В катастрофическом положении находилась деревня. В ходе принудительной коллективизации общая площадь посевов в стране заметно увеличилась (почти на пятую часть), а валовой сбор зерна, урожайность, производство мяса и молока по сравнению с 1928 г. резко уменьшились. Разорение оказалось настолько сильным, что даже в 1936--1940 гг. валовая продукция сельского хозяйства по существу осталась на уровне 1924--1928 гг., т. е. доколхоз-ной деревни (средняя урожайность даже снизилась).
Принудительный труд никогда не давал высокую эффективность, а тем более удовлетворение. Нарком обороны Ворошилов на встрече с украинскими земледельцами вынужден был выслушать крик крестьянской души: "Эх, если бы мы работали, ну, скажем, половину того, что раньше делали, то завалили бы всех хлебом и не знали бы, куда его девать!". Значит, не могли не знать руководители реального положения дел.
Они не просто знали. В начале 1933 г. Сталин подписал секретную телеграмму, воспрещавшую любому ведомству публиковать иные цифры, касающиеся итогов пятилетки, кроме официальных. Члены Политбюро дружно проголосовали за такое предписание. Иначе пришлось бы сообщить, что в наихудшем положении оказались предприятия, работа которых предопределялась состоянием сельского хозяйства. Выпуск хлопчатобумажных тканей достиг лишь 59 % намеченного, шерстяных тканей -- 34 %, сахара-песка -- 32 %. Хуже того, в 1932 г. продукция этих отраслей по объему заметно уступала показателям кануна пятилетки. Произошел серьезнейший спад, тяжело отразившийся на материальном положении народа.
Но при подведении итогов Сталин уверял, будто в промышленности сделано больше, "чем могли ожидать самые горячие головы в нашей партии". Далее последовало ставшее знаменитым противопоставление: у нас не было -- у нас теперь есть... Прием логичный, убедительный, если, разумеется, сопоставление научно. Но разве к началу пятилетки СССР совсем не имел черной металлургии или станкостроения? А по производству электроэнергии, угля, нефтяных продуктов "мы стояли на самом последнем мес
те"? Однако именно так утверждалось с самой высокой трибуны; потом множество раз, десятки раз переходило из книги в книгу, из учебника в учебник, от одного поколения к другому...
Столь же прочно утвердилась и другая догма: вывод докладчика о том, "что страна наша из аграрной стала индустриальной, ибо удельный вес промышленной продукции в отношении сельскохозяйственной поднялся с 48 % в начале пятилетки (1928 г.) до 70 % к концу четвертого года пятилетки (1932 г.)". Только в обстановке удушения гласности и процветания авторитарной власти можно было беззастенчиво утверждать подобное, начисто уходя от малейших упоминаний о тяжелом голоде, возникшем тогда отнюдь не стихийно и поразившем уже значительную часть населения страны. Кроме того, цены на продукцию земледелия и животноводства были в те времена искусственно занижены, причем основательно. Индустриальная же продукция, прежде всего предприятий группы "А", оценивалась много выше ее подлинной стоимости. А общий объем сельскохозяйственной продукции, произведенной на исходе пятилетки, был ниже, чем в 1928 г. Так ложь стала нормой жизни.
Сказанное не принижает масштабности перемен в сфере тяжелой индустрии. История прежде не знала такого роста вложений в одну отрасль промышленности за столь короткий срок. По официальным данным, за период с 1 октября 1928 г. до 1 января 1933 г. затраты на ее развитие примерно на 45 % превысили предварительно намеченные расходы. Но откуда же появились дополнительные многомиллиардные средства? Вопрос тем более важный, что внутрипромышленные накопления оказались намного меньше запланированных (с 1931 г. промышленность стала нерентабельной и оставалась такой до конца десятилетия) . Да иначе и быть не могло в условиях резкого (внепланового) расширения фронта работ, массового вовлечения в производство миллионов вчерашних крестьян, впервые попавших в город, на стройки, на завод.
Пришлось пойти на размещение новых больших займов среди населения: с 1 млрд. руб. в 1927 г. до 17 млрд. в середине 30-х годов. Крупнейшим источником доходов стала продажа водки. Еще совсем недавно Сталин заверял, что алкоголь, с помощью которого царская Россия имела полумиллиардный доход, не будет в Советской России иметь распространения. Чуть позже он изменил свою точку зрения: наивно, мол, думать, будто социализм можно
построить в белых перчатках. А в сентябре 1930 г. уже требовал: "Нужно, по-моему, увеличить (елико возможно) производство водки. Нужно отбросить ложный стыд и прямо, открыто пойти на максимальное увеличение производства водки..." И это было сделано.
Важным источником явилась эмиссия. В 1930 г. денежная масса, находившаяся в обращении, увеличилась в два с липшим раза быстрее, чем продукция, произведенная отраслями промышленности группы "Б". Аналогичная тенденция действовала до конца первой пятилетки со всеми вытекающими отсюда инфляционными последствиями.
Экстраординарными мерами проводился экспорт зерна. До сих пор существует мнение, будто данная статья вывоза играла особо важную роль в обеспечении государства валютой для закупки техники. Статистика, однако, не дает подтверждений. Наибольшую выручку за вывоз хлеба удалось получить в 1930 г. -- 883 млн. руб. В тот же год продажа нефтепродуктов и лесоматериалов дала более 1 млрд. 430 млн. руб. Пушнина и лен добавили еще почти полмиллиарда и т. д. В последующие годы цены на зерно упали на мировом рынке. Экспорт большого количества хлеба в 1932--33 гг., когда голодный мор косил советских людей, суммарно дал всего 389 млн., а продажа лесоматериалов -- почти 700 млн., нефтепродуктов -- еще столько же. Вывоз пушнины в 1933 г. позволил выручить средств больше, чем за хлеб.
Подобные факты заставляют еще раз подумать над тем, как Сталин, Молотов, Каганович и другие политики изыскивали средства на нужды индустриализации. В 1926 г. генсек убеждал партию и народ, что нравы поме-щичье-буржуазной России ("Сами недоедим, а вывозить будем") ушли в прошлое. Он и позднее регулярно говорил о преимуществах социалистической индустриализации, связанных, в частности, с неуклонным ростом благосостояния рабочих, всех трудящихся. Какая же катастрофа вынудила его изменить мнение в годы пятилетки, особенно в 1932--33 гг.? Неуемное желание поддерживать провозглашенные темпы? Но выручка за хлеб уже не могла ничего изменить, а сохранение зерна внутри страны в тот трагический час спасло бы жизнь многим нашим людям.
Напрашивается и другая тяжелая мысль. Зерно изымалось у крестьянства по баснословно низкой цене, а увеличение экспорта нефтепродуктов и других видов прибыльной продукции требовало иных расходов и усилий. Вот и шли по линии наименьшего сопротивления. А ведь пони
мали, что это преступление, и скрывали его тщательно. Ни в одной из газет того времени о голоде не было сказано ни одной строчки. Даже теперь исследователи с трудом изыскивают в архивах сведения для выявления подлинных потерь.
Давно пора отказаться от мифа об опасности иностранной интервенции. Потенциально военная угроза сохранялась. Но кто и как мог реализовать ее на рубеже 20--30-х годов? Сталин пытался разыграть эту карту. В секретном письме Менжинскому, указывая, кого нужно арестовать и как допрашивать будущих участников процесса Промпартии, он требовал создать такой сценарий, чтобы в глазах советских людей инициаторы готовящейся агрессии были связаны с английским и французским правительством. Кроме того, генсек высказал мысль о возможности военного союза Польши с Латвией, Эстонией и Финляндией против СССР. А в итоге расходы на оборону оказались единственной графой в пятилетнем плане, по которой контрольные цифры были выше отчетных данных об исполнении.
Современный анализ первой пятилетки (а значит и той системы, которая тогда утвердилась) только начинается. Однако в любом случае приверженцы административно-командных методов не поставят под сомнение догмы, которые позволили "отбросить нэп к черту" и превратить СССР в монополистический концерн, руководство которого является одновременно и властью и собственником, а народное хозяйство развивается в рамках единого директивного плана. Они и сегодня отстаивают эти принципы. Вчитайтесь: "Приоритет идеологии над экономикой -- это не мелочь, не частность, не волюнтаризм, не глупость тех или иных руководителей -- это суть той модели, с которой мы жили, ее устои".
Это было сказано в 1990 г. после пяти лет перестройки, сказано тогдашним Председателем Совета Министров СССР. Спору нет, речь идет не о частностях. Оставим в стороне и вопрос о глупости отдельных руководителей. Но никак нельзя согласиться с главным, ибо приоритет идеологии над экономикой -- это и есть волюнтаризм. Вполне возможно, что, подобно процитированному премьеру, Сталин в глубине души думал то же самое, но вслух бы говорить не стал, хотя именно он и утвердил в жизни народов СССР модель, дожившую до 90-х годов.
Доказывать, что субъективное начало стоит выше объективных факторов? Отрицать марксистский тезис,
согласно которому общественное бытие определяет общественное сознание?
Жизнь заставила его считаться и с реальным опытом. Надо полагать, он навсегда запомнил поездку в Сибирь, войну с единоличным крестьянством, невиданное ранее разбазаривание средств, распыление ресурсов, штурмовщину, карточки и голодный мор в мирное время. Экономика оказалась в положении лошади, которую заставили везти непосильный груз. Трудовой порыв передовиков, соревнование, борьба за укрепление дисциплины позволили только локализовать некоторые трудности, но не предотвратить общий срыв. Темпы развития индустрии быстро упали с 23,7 % в 1928/29 гг. до 5 % в 1933 году.
Нет, он ни в коей мере не был сентиментальным человеком. Политику ускоренных темпов Сталин сам назвал "подхлестыванием страны" в интересах социализма. Так и сказал: "партия подхлестывала страну". Кризис стал реальностью. Уже в 1931 г. пришлось ослабить вожжи, пойти на обходный маневр. Призывы к свертыванию товарно-денежных отношений прекратились. Потом была разрешена свободная колхозная торговля; промышленные предприятия тоже получили право реализации сверхплановой продукции. Появилось даже выражение -- "неонэп". Административно-репрессивная система довольно быстро придушит подобные "вольности". Но она и потом не раз будет прибегать к мероприятиям, открывающим дорогу экономическим рычагам. А мы до сих пор спорим о том, возможны ли были альтернативы...
При составлении плана второй пятилетки Сталин, которого даже члены Политбюро теперь называли между собой "хозяином", обещал обойтись без подхлестывания. В 1933--1937 годах прирост продукции должен был составить в среднем 16,5 % в год, т. е. намного меньше, чем в первой пятилетке. Причем отрасли группы "Б", т. е. предприятия, выпускающие предметы потребления, должны были по темпам роста заметно превзойти отрасли группы "А", т. е. тяжелую промышленность. На словах это мотивировалось переходом к новому этапу социалистического строительства. На деле было обусловлено острой необходимостью усиления внимания к социальным вопросам, к подъему жизненного уровня трудящихся.
Планы и теперь неоднократно менялись, подвергались корректировке, но прежнего произвола, как правило, не было. В годы второй пятилетки Г. К. Орджоникидзе (в 1930 г. он возглавил ВСНХ СССР вместо В. В. Куйбыше
ва, ставшего председателем Госплана СССР) стал гораздо более реалистично оценивать хозяйственные ситуации, возможности экономики в целом. Работники ВСНХ больше не ратовали за увеличение выплавки чугуна "любой ценой". Нередко их руководитель шел даже на уменьшение ряда заданий. Технократический подход, затратный метод сохранялись, но уже не говорили: "Сначала завод, а потом город", сначала -- станки, уголь, нефть, а потом, дескать, будем заботиться о жилье и школах (экономия на этом еще совсем недавно считалась нормальной). Качественно новым стало отношение к соревнованию, к материальному стимулированию.
Прежний лозунг "Техника решает все!" не оправдал себя. Он отражал технократические представления о предприятиях-гигантах, конвейерных линиях, о всесилии машин и приближении эры роботов, автоматов, "кнопочной" цивилизации. Важность стационарного обучения, роста производственной квалификации и общей культуры явно недооценивались. Не случайно наркому просвещения А. Луначарскому и всей его коллегии, защищавшей эти принципы, пришлось уйти в отставку.
Массовые поломки оборудования, крайне медленное освоение новых механизмов, низкая культура труда основной массы рабочих -- вчерашних крестьян усугубляли общие трудности возведения заводов и фабрик, строительства поселков и городов. И хотя об ударниках первой пятилетки написано немало, вряд ли читатель быстро назовет двух-трех героев труда того периода. Зато легко перечислить новостройки конца 20-х начала 30-х годов: Днепрогэс, Уралмаш, Магнитка, Турксиб, Комсомольск-на-Амуре и т. д. А теперь попробуйте с такой же легкостью вспомнить бастионы индустрии, построенные во второй пятилетке или в третьей. Получилось?
Ситуация сразу изменится, как только заговорим о новаторах. Стаханов, Бусыгин, Гудов, Кривонос, Мария и Дуся Виноградовы, Демченко, Борин... Ничего удивительного нет. Теперь на всю страну гремел призыв "кадры решают все!" И уже со школьной скамьи дети запоминали имена первых Героев Советского Союза (звание ввели в 1934 г.), лучших стахановцев (движение началось в 1935 г.), покорителей Северного полюса, летчиков, проложивших маршрут СССР -- Америка, депутатов, избранных в Верховный Совет СССР в 1937 г., и т. д.
То был, конечно, не стихийный, а сознательно организованный поворот к человеку. Партия поднимала престиж
труженика, передовика производства, ударника колхозных полей. Приоритет остался за городом. В деревне все еще продолжалось крушение старого хозяйственного уклада, шла беспощадная ломка вековых традиций. Здесь наиболее болезненно сказались выселения и голод 1932-- 1933 гг. В промышленных же центрах миллионы людей повседневно приобщались к труду и быту производственных коллективов, к практике партийных, профсоюзных, комсомольских организаций. Горожанин, в отличие от крестьянина, имел паспорт, получал зарплату и продовольственные карточки, пользовался правом на нормированный рабочий день, на выходные, на ежегодный отпуск и т. д. Главное же -- он, как правило, был не просто свидетелем, но и участником созидательного процесса, что особенно важно было для молодежи, численно преобладавшей на большинстве заводов и фабрик.
Все это дало свои плоды. В строй вступило еще 4500 крупных предприятий. Подъем производительности труда (она выросла вдвое) стал решающим фактором роста производства, произошло усиление его интенсификации. Валовая продукция увеличилась в 2,2 раза при сравнительно небольшом увеличении численности рабочих и служащих.
Важным результатом продолжения политики индустриализации стал сдвиг в преодолении технико-экономической отсталости СССР. За годы второй пятилетки наша страна, по существу, прекратила ввоз сельскохозяйственных машин и тракторов, покупка которых за рубежом в предыдущую пятилетку обошлась в 1150 млн. рублей. Столько же средств было тогда истрачено и на хлопок, теперь также снятый с импорта. Затраты на приобретение черных металлов с 1,4 млрд. рублей в первой пятилетке сократились в 1937 г. до 88 млн. рублей. Торговый баланс СССР к исходу второй пятилетки стал активным и принес прибыль.
Фиксируя общие сдвиги и достижения, приходится признать, что широко известные выводы о досрочном выполнении плана второй пятилетки истине не соответствуют. Как и прежде, руководство вновь шло на приукрашивание общей картины, правильнее сказать, на искажение полученных результатов. По подсчетам экономистов, это относится не только к данным об увеличении национального дохода и подъеме материального уровня жизни трудящихся, их потреблении. Проанализировав 46 важнейших показателей плана, намеченного на 1933--1937 годы,
исследователи пришли к печальному выводу о том, что только по 10 из них задания были выполнены. Если же взять полный набор показателей, то уровень выполнения составит примерно 70--77 процентов.
Вопреки запланированному, промышленность группы "Б" не превзошла по темпам роста отрасли группы "А". Как и в первой пятилетке, лидером оставалась тяжелая индустрия. Все основные силы и средства направлялись сюда. Но именно так и хотел Сталин. Правда, на словах он охотно развивал тезис о росте благосостояния трудящихся. На практике же действовал иначе. Примечательны в этом отношении его замечания на статью Н. И. Бухарина "Экономика советской страны", подготовленную для печати в середине 30-х гг. Будем откровенны: статья напоминает панегирик в честь выдающихся достижений политики партии. Тем не менее Сталин посчитал, что автор не видит принципиальной разницы между фондами тяжелой и легкой промышленности, и он тут же проучил Бухарина. Суть индустриализации, соль проблемы, писал Сталин, состоит в развитии производства средств производства, во всемерном создании фондов тяжелой промышленности. Не менее симптоматично и другое наставление вождя: никто даже думать не должен, будто эта политика проводится за счет какого-либо ущемления группы "Б" или сельского хозяйства.
Как тут не вспомнить народную поговорку: чует кошка, чье мясо съела. Поговорка окажется вдвойне уместной, если мы расскажем о выступлении Генерального секретаря на совещании по вопросу о коллективизации, которое состоялось в июле 1934 г. Оно преотлично показывает сталинское видение взаимосвязи политики индустриализации и процессов реконструкции сельского хозяйства. Разбирая речи выступавших, Сталин особенно подробно рассмотрел предложение о строительстве в колхозах подсобных предприятий. "Вы знаете, чем это пахнет?" -- обратился он к собравшимся. И, не выбирая выражений, желчно разъяснил: "Для чего нам нужны колхозы? Для полеводства и животноводства. Если поставить вопрос о подсобных предприятиях, то о животноводстве забудут. Если вы хотите фабрики, заводы открыть, то это глупость. Откуда же вы рабочих получите в городах? Здесь другого источника нет, чтобы брать рабочих в город. Откуда вы их получите, если у колхозов дела пойдут лучше. А они пойдут лучше, и вы его палкой не вытащите из колхоза. Вы это знаете? У нас ведь страна, где безработицы нет,
излишних рабочих нет. У нас страна колхозная. Если колхознику дать вполне достаточную обеспеченность, то он никуда на завод не пойдет, а вот на подземельные работы их и на аркане не затащишь. А вы говорите о том, что в колхозе фабрики, заводы открыть".
Грозное предостережение "хозяина" произносилось в условиях, когда паспортный режим, введенный на рубеже 1932--1933 г., административной стеной отделял деревню от города, ибо паспорта предназначались для жителей городов и рабочих поселков. Даже после отмены в 1935 г. карточной системы, охватывавшей лишь горожан и обрекавшей крестьян на самообеспечение, положение последних мало изменилось. Труд колхозников деньгами почти не оплачивался.
Таким образом, прежний, давнишний взгляд на крестьянство не менялся. Деревня воспринималась прежде всего как поставщик дешевого зерна и массовый источник дешевой рабочей силы. С помощью налогов и административных мер к исходу 30-х годов единоличные крестьянские хозяйства как товаропроизводители практически были изжиты. Не успела деревня опомниться от репрессий и голода начала 30-х годов, как она попала под власть политотделов МТС, просуществовавших, правда, недолгий срок (1933--1934 гг.). В 1937 г. прокатилась волна выявления "кулацких банд". На рубеже 30--40-х гг. грянуло уничтожение хуторов; число ликвидированных достигло 816 тысяч.
Во имя чего же проводилась такая коллективизация? Помня о рамках данного очерка, посоветуем читателю найти работы историка Н. В. Тепцова, изданные уже в наши дни. Пожалуй, лучше других он сумел показать трагедию, вызванную попыткой перескочить через ступени зрелости сельской экономики, "обмануть" законы общественного воспроизводства, проигнорировать интересы самих производителей, т. е. крестьян. Разве это не классический пример подчинения экономики приоритету идеологии? Не здесь ли истоки многих бед, мешающих нормально кормить советский народ на исходе XX века?
Если же взглянуть на проблему глазами Сталина, политика коллективизации блестяще себя оправдала. Валовые сборы зерна упали с 73,3 млн. т в 1928 г. до 67,6 млн. т в 1934 г., а государственные заготовки соответственно выросли с 10,8 млн. т до 22,7 млн. т. Главная задача была решена. И можно забыть про "перегибы", скрыть от народа правду о голоде, недоедании, искалеченных судь
бах, объяснить это трудностями роста, происками классового врага... Железным остается довод: индустриализацию провели, войну выиграли. Знакомая логика -- сталинская. Помните, как генсек виртуозно подводил итоги первой пятилетки? Речь шла о тяжелой индустрии, колхозах, о темпах. Про человека даже не вспомнили. Точно так же суммировались результаты великого скачка в 1946 г. На первый план снова вышли данные о металле, нефти, угле, зерне и т. д. Как и много лет назад торжествовал принцип: не экономика для человека, а человек для экономики.
Российская история и прежде знавала нечто подобное. Вспомним времена Петра I. По образному выражению Ленина, он пытался варварскими мерами вырвать страну из варварства. Но царь не обещал народу светлого будущего, не утверждал, что жить становится веселее и лучше. Не брезгуя никакими средствами, Петр укреплял свою власть и создавал мощную империю.
Воздадим должное Сталину. Под его началом удалось сделать больше. За период с 1928 по 1941 гг. в строй вступило примерно 9 тыс. крупных промышленных предприятий, т. е. 600--700 ежегодно. В короткий срок вырос потенциал, который по отраслевой структуре, техническому оснащению, возможностям производства важнейших видов орудий труда находился в основном на уровне показателей, типичных для развитых стран. Впервые был налажен массовый выпуск самолетов, грузовых и легковых автомобилей, тракторов, комбайнов, синтетического каучука, разного рода оборудования, предназначенного прежде всего для дальнейшего развертывания тяжелой индустрии, повышения военной мощи СССР.
Эти сдвиги хорошо известны. Куда меньше рассказывается о том, что политика индустриализации несравненно меньше затронула другие отрасли экономики. По-прежнему ручной труд преобладал в строительстве, в сельском хозяйстве. Несмотря на многочисленные заверения, должного развития не получила легкая промышленность. Совсем мало внимания уделялось инфраструктуре -- сооружению дорог, элеваторов, складов.
Раньше считалось аксиомой, что бурный рост народного хозяйства кардинально изменил не только условия труда, но и быт советских людей. Сам факт увеличения численности рабочих и служащих с 9 млн. в 1928 г. до 23 млн. в 1940 г. рассматривался как признак подъема благосостояния (число промышленных рабочих выросло с 4 до
10 млн. человек). В тени остались другие сведения. На исходе 30-х годов на одного горожанина приходилось жилой площади меньше, чем даже до революции. Большинство заселяло коммунальные квартиры, бараки, подвалы; сохранялись и землянки. Детская смертность намного превысила показатели конца 20-х годов.
Тяжелое впечатление оставляют данные о питании. В 1935 г., когда отменялась карточная система, из 165 млн. горожан только 40 млн. получали по карточкам хлеб, мясные продукты -- 6,5 млн., масло -- всего 3 млн. человек. Что же потребляли остальные горожане? Существовали государственные коммерческие магазины. В 1933 г. зарплата промышленного рабочего составляла в среднем около 125 руб. в месяц. Килограмм пшеничного хлеба стоил в таком магазине 4 рубля, мяса -- от 16 -- до 18, колбасы -- 25, масла -- от 40 до 45 рублей.
Положение несколько изменилось после отмены карточной системы. Однако и в конце 30-х годов на душу населения мяса и зерна приходилось меньше, чем до начала сплошной коллективизации. Розничные цены в эти годы росли почти вдвое быстрее нежели зарплата промышленного рабочего.
Естественно, газеты писали совсем о другом образе жизни. Изобиловали очерки о новостройках, зажиточных колхозах, новаторах, о славных пограничниках. Из года в год нарастала тема вредительства, шпионажа. После убийства Кирова нормой стали политические процессы, небывало массовые репрессии. Троцкистов, бухаринцев, прочих "врагов народа" искали буквально во всех общественных организациях, на каждом предприятии. Невозможно было верить, но арестованные коммунисты, известные партийные деятели, военачальники, директора заводов сознавались в преступной деятельности. А рядом печатались сообщения о происках Гитлера и Муссолини, о гражданской войне в Испании, о боях на озере Хасан и в районе Халхин-Гола. Новая мировая война становилась реальностью.
Все это обрушилось на страну, где даже по переписи 1939 г. почти 90 % работавших людей имели начальное образование или вообще никогда не учились в школе. Каждый пятый человек старше 50 лет совсем не умел читать и писать. А в зоне радиовещания проживала лишь шестая часть всего населения СССР.
Менее четверти века отделяли страну от империи Романовых, где веками существовало самодержавие,
крепостное право; психология масс формировалась под эгидой церкви и царистской идеологии. Поистине нужно было обладать петровским характером и своеволием, чтобы попытаться одним скачком вырвать 150 миллионов людей из прежнего образа жизни и встать вровень с западным миром. Сталин превзошел Петра по всем статьям. И дело не только в его личности. Административно-командная система, созданная большевиками, переросла в тоталитарную и добилась того, о чем не могла и мечтать бюрократия времен табели о рангах.
Правящая партия не ограничилась пересмотром заданий первой пятилетки. В 1931 г. Сталин заявил, что наша страна отстала от развитых капиталистических государств на целое столетие. Он не ограничился такой постановкой вопроса и призвал советский народ ликвидировать этот разрыв за 10 лет, иначе "нас сомнут".
Еще дальше пошел Председатель Совнаркома Молотов. Тогда же, руководствуясь указанием вождя, он заявил о необходимости "в течение этого десятилетия, и во всяком случае не позднее, догнать и перегнать в технико-экономическом отношении передовые капиталистические страны".
Дальнейшее известно. Нас не смяли. Весь мир признает решающую роль советского народа в разгроме фашизма. Но разве за 30-е годы был преодолен разрыв между СССР и странами Запада? При всей масштабности промышленного преобразования, ставшего реальностью в это десятилетие, до рубежей, провозглашенных Сталиным и Молотовым, было слишком далеко. В 1939 г. на XVIII съезде ВКП(б) речи, произнесенные в 1931 г., уже никто не вспоминал. В докладах приводилось множество показателей, свидетельствовавших о значительном отставании СССР в сфере экономики. И тут же снова выдвинули задачу догнать и перегнать. Молотов, нимало не смущаясь, говорил даже о более чем вековой отсталости России и ратовал за то, "чтобы разжечь стремление к ускорению темпов роста промышленности, особенно тяжелой промышленности".
В целом политика подхлестывания не прекращалась. Принимались новые решения, плодились хозяйственные наркоматы, штат чиновников в центре и на местах разбухал. Но даже они начинали понимать слабости затратного механизма, опасность чрезмерной централизации, излишнюю директивность планов. Не помогло и ужесточение трудовой дисциплины, удлинение в 1940 г. рабочего дня,
введение шестидневной рабочей недели. Фондоотдача оборудования фактически оставалась такой же, как и в 1928 г. Сохранившиеся в архивах материалы показывают, что даже накануне войны сельское хозяйство, едва вернувшись к показателям доколхозной деревни, вносило в национальный доход страны больше, нежели промышленность. Следовательно, сталинский тезис о превращении России из аграрной в индустриальную, мягко выражаясь, истине не соответствовал.
Подхлестывание слишком дорого обошлось народу. При иных условиях не пришлось бы отходить под "внезапным" натиском фашистов к предместьям Москвы и берегам Волги.
Факт остается фактом: к зиме 1941 г. противник оккупировал территорию, на которой до войны проживало около 40 % населения, добывалось 63 % угля, выплавлялось 68 % чугуна, 58 % стали, производилось 84 % сахара и т. д. И хотя многое ценой невероятных усилий потом было исправлено, победу пришлось ковать не с помощью того мощного потенциала, который невиданными усилиями партия, рабочий класс, весь советский народ создавали в довоенные пятилетки.
Что же касается скачка, то он состоялся. Это не миф. То был стремительный процесс насильственного преобразования экономики, установления самодержавия и рождения новой модели развития общества под флагом социализма. То было создание основ для выхода сталинизма за рамки одной страны. Впервые на длительный срок приоритет идеологии над экономикой стал реальностью.
История показала, что большой скачок был бы невозможен без большого террора и без большой лжи, о чем и пойдет речь в последующих разделах.
ЛИТЕРАТУРА
Такер Р. Сталин: путь к власти. История и личность. М., 1990. Коэн С. Бухарин. Политическая биография. 1888--1938. М., 1988. Урок дает история. М., 1989.
Лацис О. Р. Перелом. Опыт прочтения несекретных документов. М., 1990.
Шмелев Н. Попов Г. На переломе. Экономическая перестройка в СССР. М., 1989.
Троцкий Л. Д. Сталин, т. 1--2. М., 1990. Пришвин М. М. Дневники. М., 1990.
Т е п ц о в Н. В. Аграрная политика: на крутых поворотах 20--30 гг. М., 1990.
ГЛАВА 7
ЗА ФАСАДОМ СТРОИТЕЛЬСТВА
НОВОГО ОБЩЕСТВА 1927 -- конец 30-х гг.
"Все винтики -- большие и маленькие, второстепенные и первостепенные --хотят они или не хотят, "верят" или "не верят", вынуждены вращаться вместе со осей машиной. Если же какой-либо винтик или целая группа отказываются вращаться вместе со всей машиной и "протестуют", машина беспощадно их размалывает и со скрипом, с треском, скрежетом до поры до времени продолжает "работу" дальше. Террор в условиях невиданной централизации действует почти автоматически". Рютин М. Н. "Сталин и кризис пролетарской дик сатуры"
Демонтаж нэпа и переход к "чрезвычайщине". -- Правда и вымысел о правом уклоне в ВКП (б). -- Репрессивная политика. Роль ЦКК и ОГПУ в утверждении единовластия Сталина. -- Право-левые фракционеры. -- "Союз марксистов-ленинцев". -- М. Н. Рютин. Операция "противники". -- Группа А. Н. Смирнова, Н. Б. Эйсмонта, В. Н. Толмачева. -- За кулисами XVII съезда ВКП (б). -- Кто убил Кирова? Террор и его последствия. -- Они бежали от Сталина: И. Рейсе, В. Кривицкий, Ф. Раскольников. -- "Так мы перестреляем всю партию" -- Г. Н. Каминский, И. А. Пятницкий.
Второе десятилетие Октября характеризовалось сложными и противоречивыми явлениям в советском обществе. Шел демонтаж нэпа, который разрушил главную экономическую преграду на пути всеобъемлющего проникновения командно-административной бюрократической системы во все структуры Советского государства. Вместо социализма ленинского идеала как "живого, творческого созидания самих народных масс" утверждалась эпоха директивного, казарменного, насаждаемого "сверху". Вряд ли эти сложные и противоречивые процессы можно отождествлять с "контрреволюционным переворотом". Скорее всего, если уместна историческая аналогия, -- это своеобразный симбиоз бонапартизма и цезаризма при опоре на бюрократический партийный, советский и административный аппарат.
Во второй половине 20-х гг. страна вступала в период
так называемой социалистической реконструкции народного хозяйства. Очень остро вставали вопросы расширения фронта капитального строительства, создания новых отраслей в промышленности и особенно -- взаимоотношений города и деревни. Нэп в традиционных формах исчерпал себя, и требовалась проработка нового варианта дальнейшего экономического развития. Однако этого сделано не было, ибо лучшие теоретические силы оказались поглощены внутрипартийной борьбой. Первым серьезным сигналом этого стал хлебозаготовительный кризис. Выход их создавшегося положения был найден простой: командно-административные методы управления промышленностью, которые сложились в период нэпа, автоматически, без учета особенностей и специфики были перенесены в сельское хозяйство. "Революция сверху" свелась к тому, что "чрезвычайные меры" были возведены в систему в масштабе всей страны, а политические методы руководства заменялись командно-административными. Эти процессы, протекающие в базисе, были привнесены и распространились на надстройку. Шло складывание и укрепление авторитарной бюрократической командно-административной системы.
В общественное сознание настойчиво внедрялась идея "особых", отличных от общечеловеческих норм общежития и поведения. "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью", -- пели строители нового мира, "самого гуманного, самого совершенного строя". Именно на этой основе элементы социализма быстро прорастали в режим личной власти Сталина. Однако, вместе с тем, в сознании народа -- пролетариата, крестьянства, интеллигенции -- хранились гуманистические идеалы социализма, и при возможности этому давался ход. Это особенно ярко проявилось в столкновении Сталина с представителями старой партийной гвардии, которая оставалась верна лучшим традициям российского освободительного движения.
"Гражданская война" в правящей партии не утихала на протяжении всех 20-х гг. Объединенная левая оппозиция во главе с Троцким, Зиновьевым и Каменевым, помимо вопросов экономического строительства, поднимала вопросы дальнейшей демократизации внутрипартийной и государственной жизни. "Сталинский режим партийной жизни, -- писал 8 июня 1926 г. Г. И. Сафаров в ЦКК ВКП (б), -- тем и опасен, что он ставит под угрозу идейную жизнь партии, превращая всю идеологическую работу и идейную жизнь партии в бюрократическую работу на заказ... Отсутствие коллективного руководства (правит пар
%шей Сталин, которого Ленин в своем завещании предлагал снять с должности Генерального секретаря) обостряет до крайности все наше внутрипартийное положение".
2 октября 1927 г. в заявлении Пленуму ЦК ВКП (б) видный деятель партии П. А. Залуцкий указывал, что Сталин нарушает ленинские нормы внутрипартийной жизни и руководства партией. Он обвинял Сталина в отсечении от политического руководства большой группы коммунистов, которые "создавали партию, на сочинениях которых воспитывалось несколько поколений коммунистов", поддержке "чиновничье-аппаратных элементов за счет пролетариата", обращая внимание при этом на то, что "этот аппарат готов пойти на все ради сохранения своих привилегий". П. А. Залуцкий указывал, что в стране "преуспевают безыдейное ловкачество, стяжательство и угодничество, а все талантливое, сильное, яркое отметается". Он предупреждал, что Сталин несостоятелен как вождь и теоретик, и призывал выполнить ленинское завещание переместить Сталина на другую работу.
Однако партия и широкие народные массы не поддержали сторонников Троцкого, Зиновьева и Каменева. Более того, как это не парадоксально, но именно в ходе этой борьбы, в которой применялись различные приемы, роль Сталина в партии и государстве усилилась. Для рядовых партийцев и беспартийных он оставался оплотом твердокаменного марксизма-ленинизма, а его политические противники были объявлены "еретиками от коммунизма". Вокруг Сталина сложился кружок его сторонников -- Н. И. Бухарин, А. И. Рыков, М. П. Томский, А. И. Микоян, Г. К. Орджоникидзе и другие. К XV съезду ВКП(б) троцкистско-зиновьевский блок фактически прекратил свое существование.
Сразу же после окончания работы XV съезда партии, исключившего оппозиционеров из партии, была создана специальная комиссия ЦИК СССР по чистке советского аппарата под председательством В. М. Молотова. Оппозиционеры были сняты со всех постов, имеющих какое-либо отношение к выработке политических решений. Одновременно все они были выведены из состава ЦИК СССР и ВЦИК по соответствующим представлениям фракций ВКП (б) в ЦИК и ВЦИК.
В 1928 году наступил черед недавних сторонников Сталина. Возведение "чрезвычайщины" в систему вызвало вполне обоснованные возражения Н. И. Бухарина, А. И. Рыкова, М. П. Томского и других авторитетных дея
телей партии и государства. Н. И. Бухарин не без оснований полагал, что чрезвычайщина в экономике рано или поздно обернется чрезвычайщиной в политике. Разногласия по вопросу о чрезвычайных мерах резко обострились к лету 1928 года. Группу Н. И. Бухарина поддерживали М. И. Калинин и К. Е. Ворошилов, колебался Г. К. Орджоникидзе. Против "чрезвычайщины" выступали авторитетные заместители В. Р. Менжинского, председателя ОГПУ, Г. Г. Ягода и М. А. Трилиссер. Информационные сводки ОГПУ говорили о том, что крестьянство в большинстве отказывается поддерживать чрезвычайщину. Возникала реальная угроза новой гражданской войны.
Ленинградская и Московская партийные организации также поддержали группу Бухарина. Секретарь Сибирского крайкома партии С. И. Сырцов дал директиву областным партийным организациям -- воздержаться от безусловного выполнения директивы И. В. Сталина об объявлении каждого 10 двора в деревне контрреволюционным и антисоветским. Позднее К, В. Радек доверительно информировал Г. К. Орджоникидзе, что в кругу своих единомышленников в Сибирском крайкоме С. И. Сырцов перед отъездом на Пленум ЦК ВКП (б) якобы заявил о намерении поставить вопрос о замене Сталина на посту Генсека А. И. Рыковым. Сводки ПУ РККА о политических настроениях в армии указывали, что "чрезвычайщина-" крайне отрицательно была воспринята в армии.
В этих условиях вопрос об отношении к "чрезвычайщине" особенно остро встал в ходе работы июльского (1928 г.) Пленума ЦК ВКП (б). Вместо четырех дней пленум работал восемь. В ходе работы проводились заседания Политбюро ЦК ВКП (б) с расширенным представительством партийных организаций Москвы и Ленинграда. Решением пленума "чрезвычайщина" была отменена. И. В. Сталин и его сторонники много говорили об агрессивных устремлениях кулачества, его антисоветских действиях. Н. И. Бухарин, А. И. Рыков обращали основное внимание на бедственное положение среднего крестьянства. В целом группа Н. И. Бухарина добилась своего, и в августе 1928 года постановлением ЦИК СССР была объявлена амнистия в отношении всех, кто был осужден по 107 статье в связи с введением "чрезвычайщины".
Однако, вместе с тем, Н. И. Бухарин допустил серьезную политическую ошибку. В ходе работы пленума он, спровоцированный Сталиным, пошел на переговоры с Л. Б. Каменевым, недавно восстановленным в партии,
о том, что тот и Г. В. Зиновьев не шли на блок со Сталиным. Этот разговор ночью с 11 на 12 июля стал известен не только Сталину, но и Троцкому, который к этому времени находился в Алма-Ате. В этом разговоре Н. И. Бухарин раскрыл соотношение сторон, назвал своих сторонников, тактику действий, резко отрицательно характеризовал Сталина. Основную беду он видел в том, что к этому времени перемешались функции партии и государства, а средний член ЦИК и ЦК не видит и не понимает всей глубины разногласий. Позднее именно этот факт будет центральным пунктом в политической дискредитации Н. И. Бухарина.
Сталин и его ближайшее окружение пытались все трудности и просчеты в экономике свести к проискам классовых врагов. Таковыми в деревне явились кулаки, а в городе -- "буржуазные специалисты". Страну захлестнула волна "спецеедства". Начало показательным судебным процессам положило так называемое "Шахтинское дело". Перед судом предстали инженерно-технические работники угольной промышленности Донбасса. Их обвиняли в систематической, хорошо организованной вредительской и дивер-сионно-шпионской деятельности с целью подрыва каменноугольной промышленности. Поначалу советские и партийные работники Донбасса при изучении ситуации пришли к выводу, что оснований для таких серьезных обвинений нет, а причина всему технические неполадки и элементарное разгильдяйство отдельных инженерно-технических работников.
Однако после соответствующей информации Центральным Комитетом партии в Донбасс была направлена специальная комиссия в составе В. М. Молотова, Л. М. Кагановича, Е. М. Ярославского и М. П. Томского, которая задала иной тон и заданность работе. В помощь местным чекистам из Москвы выехал уполномоченный Экономического управления ОГПУ А. А. Слуцкий, который довольно быстро "нашел связь" шахтинцев с Московским центром, т. е. вредителями в Госплане в ВСНХ. Сотрудники ОГПУ осуществляли непосредственное руководство проведением научно-технической экспертизы, корректировали ее заключение, применяли в ходе следствия моральное воздействие на арестованных.
Члены комиссии ЦК ВКП (б) требовали усиления репрессивных мер в отношении инженерно-технических работников. Выступая в марте 1928 г., т. е. еще до суда, перед рабочими г. Артемовска, Е. Ярославский заявил, что против
"контрреволюционеров будут приняты все меры, иначе мы все погибнем". "Шахтинское дело" специально рассматривалось на апрельском (1928 г.) Пленуме ЦК ВКП (б). Оно послужило своего рода прецедентом, после которого репрессии против инженерно-технических работников и других групп интеллигенции шли по хорошо отработанному сценарию. Процессы над вредителями возникали всякий раз, когда обострялась внутриполитическая ситуация в партии, возникали разногласия или оказывался под угрозой авторитет Сталина. А его оппонентов сразу же спешили обвинить в том, что они льют воду на мельницу классового врага.
Осенью 1928 года во время отдыха Н. И. Бухарина в Кисловодске Сталину и его окружению удалось дискредитировать и отсечь от политического руководства большую группу бывших руководителей Московской партийной организации. Эта акция проходила в два этапа. На первом -- в сентябре--октябре -- было инспирировано обращение ряда членов МК в ЦК партии по поводу примиренческого отношения ряда руководителей районных партийных организаций к правому уклону. Начавшаяся проработка завершилась 18--19 октября 1928 года на VI чрезвычайной конференции МК ВКП (б) освобождением Пенькова, Рютина, Куликова, Мороза и других от руководства районными партийными организациями и выводом из состава бюро МК ВКП (б). В ноябре удар был направлен против руководства непосредственно МК ВКП (б). От занимаемой должности первого секретаря МК был освобожден кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП (б) Н. А. Угланов. Первым секретарем МК стал В. М. Молотов.
Таким образом, осенью 1928 года группа Н. И. Бухарина была лишена поддержки крупнейшей столичной партийной организации. Члены Политбюро М. И. Калинин и К. Е. Ворошилов еще в ходе июльского Пленума перешли на просталинские позиции. Началась подготовка к проработке Н. И. Бухарина, А. И. Рыкова, М. П. Томского. Сталину и его сторонникам (Молотову, Кагановичу, Микояну и др.) нельзя отказать в последовательности нагнетания обвинений. Сначала Бухарина, Рыкова и Томского обвинили в якобы примиренческом отношении к правому уклону, затем в колебаниях и паникерстве, наконец, они сами "превращаются" в правых уклонистов и, более того, в лидеров того самого уклона, за усиление борьбы с которым они сами голосовали на Пленуме ЦК партии.
1929 год на самом деле явился годом "Великого пере
лома". Путем хорошо продуманных политических ходов Сталину удалось устранить конкурентов в борьбе за власть. В начале года за пределы СССР в Турцию был выслан главный сталинский оппонент Л. Д. Троцкий, до этого находившийся в ссылке в Алма-Ате. Почти одновременно с этим в конце января -- начале февраля на объединенном заседании членов Политбюро ЦК и Президиума ЦКК ВКП (б) Н. И. Бухарин и его сторонники были обвинены Сталиным в том, что являются фактически вождями правого уклона в партии.
В партийных организациях страны "вдруг" развернулась кампания по осуждению сторонников "правого" уклона. А в канун апрельского Пленума ЦК и ЦКК ВКП (б) некоторые партийные организации стали выносить решения о выводе из состава ЦК трех влиятельных членов Политбюро -- Н. И. Бухарина, А. И. Рыкова и М. П. Томского. Одновременно 9 марта 1929 года Президиум Исполкома Коминтерна по предложению Д. 3. Мануильского выразил политическое недоверие Н. И. Бухарину и вошел в Политбюро ЦК ВКП (б) с предложением освободить его от работы в Коминтерне. К этому времени выступление группы Н. И. Бухарина против чрезвычайных мер в экономике переросло в борьбу против становления режима личной власти Сталина. Бухарин апеллировал к членам ЦК ВКП (б), поднимал вопрос о нелояльности Сталина, его грубости и нарушении принципов коллегиальности в работе Политбюро ЦК ВКП (б). Обосновывая свою позицию, он решительно отмежевался от какой-либо оппозиции. "Вы новой оппозиции не получите. И не один из нас никакой "новой" или "новейшей" оппозиции возглавлять не будет... Сколько раз нужно говорить, что мы за колхозы, что мы за совхозы, что мы за великую реконструкцию, что мы за решительную борьбу против кулака, чтобы перестали возводить на нас поклепы!", -- заявлял он.
Сталин и его сторонники обвиняли группу Бухарина в либеральном толковании нэпа, что квалифицировалось как линия на свертывание социалистического наступления и ослабление позиций пролетариата в борьбе против капиталистических форм хозяйства. Основу этих ошибок находили в бухаринских требованиях постоянных уступок крестьянству, в отрицании им неизбежности обострения классовой борьбы в переходный период. Сталин спекулировал на политических ошибках Бухарина в прошлом и настоящем, напоминал о его борьбе против В. И. Ленина
по вопросам Брестского мира, извратил суть переговоров Бухарина с Каменевым летом 1928 г.
Главная цель, которую ставил Сталин, была достигнута: апрельский Пленум осудил взгляды группы Бухарина "как несовместимые с генеральной линией партии и совпадающие в основном с позицией правого уклона", освободил Н. И. Бухарина и М. П. Томского от занимаемых постов в редакции газеты "Правда", в Коминтерне, в ВЦСПС, но в составе Политбюро они еще оставались. В мае 1929 года на очередной сессии ВЦИК было принято решение о целесообразности разделения председателя СНК СССР и РСФСР. Это делалось, чтобы ослабить позиции А. И. Рыкова, который совмещал их. Новым председателем Совнаркома РСФСР стал С. И. Сырцов.
Свое завершение разгром группы Бухарина получил осенью 1929 года. Вновь к осени было инспирировано новое обращение партийных организаций в ЦК ВКП (б). Несмотря на капитуляцию, на ноябрьском Пленуме ЦК ВКП (б), когда группа Бухарина выступила с заявлением о снятии своих разногласий с партией, было принято решение вывести Н. И. Бухарина "как застрельщика и руководителя правых уклонистов из состава Политбюро ЦК". Позднее из состава руководящих партийных органов были выведены А. И. Рыков и М. П. Томский. В обновленном составе Политбюро Сталин пользовался авторитетом не только вождя, но и ведущего теоретика партии. Празднование 50-летнего юбилея Сталина показало, что формирование режима личной власти вступает в фазу формирования культа личности вождя.
Вместе с тем в это время еще оставались представители старой партийной гвардии октябрьского и послеоктябрьского периодов, которые пользовались непререкаемым авторитетом в партии и государстве. Они занимали ведущее положение в руководстве местных партийных и советских организаций. Так, к XVI съезду партии летом 1930 года из 1329 руководящих работников, представляющих 165 округов, 1178 (88 %) вступили в партию до 1920 г. Они решительно поддерживали большинство ЦК в борьбе как против сторонников Л. Д. Троцкого, так и сторонников Н. И. Бухарина. Но именно эти представители старой партийной гвардии партийного руководства второго эшелона в 1930--1934 гг. оказывали сопротивление режиму личной власти Сталина в партии и государстве.
Власть Советов на местах все больше и больше становилась эфемерной. Они выполняли указания местных
партийных органов. Общее число членов сельских Советов к 1929 году увеличилось и составило 1 447 927 человек. Бумажный поток захлестнул местные Советы, доходя до фактических размеров. В докладной записке ЦИК СССР об организации работы Советов за 1929 год указывалось, что только в Хмельницкий сельсовет на Украине за один день поступило 55 различных бумаг, требующих немедленно исполнения. Большинство поступающих бумаг имело грозные предупреждения вплоть до "предания суду", а в циркуляре Краснодарского РИК, разосланного на места, настоятельно требовалось обеспечить зверское наступление на "кулака". По тому же Краснодарскому РИКу за 9 месяцев 1928 года прошло 20.000 бумаг. В одном из аульских сельсоветов Адыгейской области секретарь Совета две недели сидел только за составлением и заполнением различных форм статистической отчетности по организационно-массовой работе Советов. В докладной записке обращалось внимание, что окружные и районные работники не учитывают, что число работников на местах ограничено, и к тому же все они, как правило, малограмотны. Поэтому в практике грубый нажим вместо разъяснительной работы применялся как правило. Председатель одного из райкомов прямо заявил инструктору ЦИК СССР: "Нас пугают, и мы пугаем".
Это особенно ярко проявилось в период коллективизации. Несложную механику работы местных Советов вскрыл председатель Совнаркома РСФСР С. И. Сырцов, выступая 20 февраля 1930 года на собрании партийной ячейки Института Красной Профессуры: "Ведь если долго возиться с крестьянином, да убеждать его, да прорабатывать практические вопросы, тебя, глядишь, и обскачет соседний район, не теряющий времени на эти "пустяки". Так зачем же долго возиться с крестьянином? Намекни ему насчет Соловков, насчет того, что его со снабжения снимут, или заставь голосовать по принципу "кто за коллективизацию, тот -- за Советскую власть, кто против коллективизации, тот -- против Советской власти".
Не лучшим образом обстояло дело и в высшем законодательном органе ЦИК СССР. Об этом, в частности, свидетельствуют материалы заседаний фракций ВКП (б) в ЦИК СССР. Здесь предварительно обсуждались вопросы, выносимые на заседания сессий ЦИК СССР. При подготовке нового бюджета на 1929 год бюджетная комиссия, заседавшая несколько месяцев, подготовила проект, который был представлен на заседании Политбю
ро, где внесенные поправки, по сути, свели на нет всю работу профессионалов. Когда на заседании фракции ВКП (б) А. Курц заявил, что он категорически против того, чтобы Политбюро выступало в качестве инстанции, вносящей окончательные поправки к бюджету, Н. А. Скрипник заявил следующее: "Ведь мы сейчас работаем в советском органе, и нам становиться на почву некоторого противостояния руководящих советских органов руководству партийных органов нельзя. Политбюро, руководя всей партийной работой, сочло необходимым изменить предложения бюджетной комиссии. С какой стати, какое мы имеем право, даже будучи несогласными с тем или иным постановлением Политбюро, становиться на путь жалобы на Политбюро во фракцию ВКП (б) сессии ЦИК СССР? С какого времени фракция ЦИК Союза стала судьей Политбюро?"
Среди членов ЦИК СССР утверждалось мнение в необходимости централизации, создании единых союзных органов, способных решать все задачи республик, краев и областей. "Чем больше мы будем развиваться по пути коллективизации и строительства социализма, чем больше мы будем обогащаться, тем более мы будем нуждаться в едином центральном органе... земля и воля одинаково нуждаются в единой, твердой и железной руке Коминтерна и Союза", -- говорил М. Цхакая на заседании фракции ВКП (б) в ЦИК СССР.
Однако было бы неверным утверждать, что такие настроения в Советах отражали полностью мнение народных масс -- интеллигенции, рабочего класса, крестьянства. В мае 1929 года в Москве получила хождение по рукам анонимная платформа за подписью "Голос Масс". Она была адресована членам ЦК и ЦКК ВКП (б). В ней отмечалось, что каждого честного коммуниста волнует мысль о внутрипартийном положении и о положении Советской власти. "Партию в течение пяти лет трясет как в лихорадке внутрипартийной борьбы. То "левый" уклон, то правый, а если теперь еще какой-либо появится, то и назвать не знаем как, к сожалению, только две стороны. Огромная энергия идет на это дело. В развернутом документе давалась характеристика всех перипетий борьбы против Троцкого, Бухарина, Рыкова и Томского. Выскочки, карьеристы, подхалимы с головокружительной быстротой поднимаются по лестнице вверх. Треплятся где надо и где не надо, а на деле фактически сплетничают, подхалимничают перед начальством, тем самым выходят в люди. Доберутся до ответственных работников и творят, что им ле
вая нога подскажет. Никакие вожжи не действуют. Ведь выше сидит человек, который сам почище этого. Как восставать против него... Круговая порука налицо, и нынешним режимом ее не устранить".
В качестве основных требований выдвигались немедленное отстранение Сталина от руководства партией, возвращение к ленинским принципам партийного руководства. Кроме этого предлагалось провести чистку партии от карьеристов и примазавшихся элементов, восстановить ленинский состав ЦК. Поиски ОГПУ авторов этой платформы не дали результатов.
К этому времени уже определилась генеральная линия руководства. Она была направлена на форсированное осуществление индустриализации и коллективизации сельского хозяйства. Волевыми решениями Сталина были завышены плановые показатели первого пятилетнего плана, неоправданно расширялся фронт капитального строительства. Эта практика получила своеобразное "теоретическое" обоснование в статье Сталина "Год великого перелома". Она выдвигала в качестве основной задачи -- наступление социализма по всему фронту.
Переход к форсированной коллективизации и индустриализации вновь сопровождался "чрезвычайщиной". Решением ЦИК СССР от 14 декабря 1929 года сроком на три месяца был объявлен неблагополучным по бандитизму Сибирский край. Уполномоченным по борьбе с бандитизмом был назначен полномочный представитель ОГПУ по Сибири Л. М. Заковский. При нем была создана специальная тройка для внесудебного рассмотрения дел по статьям 58 и 167 УК РСФСР.
С началом широкой кампании ликвидации кулачества как класса ОГПУ краев и областей было дано право внесудебного рассмотрения дел. 4 февраля 1930 года Президиум ЦИК СССР утвердил инструкции ЦИК и Совнаркомам союзных республик, краевым и областным исполкомам. Этой инструкцией вся организация выселения возлагалась на ОГПУ. Ликвидация кулачества должна была проводиться с максимальной быстротой и ни в малейшей степени не затрагивать посевной кампании. 17 апреля 1930 года коммунистическая фракция ЦИК СССР предложила ОГПУ руководствоваться при рассмотрении дел о кулаках постановлением от 15 июля 1927 года, т. е. приравнивать их к делам контрреволюционеров, шпионов, белогвардейцев и бандитов.
В 1929--30 гг. страна стояла на грани гражданской
войны. Особенно сильными выступления крестьянства были в Сибири, Поволжье, на Северном Кавказе. В сводках ОГПУ отмечалось, что во главе выступлений стояли не только кулаки и середняки, но нередко советские и партийные работники, а в одном случае даже районный уполномоченный ОГПУ. Одновременно со стороны белогвардейской эмиграции были предприняты попытки возглавить эти разрозненные восстания. Руководитель Российского общевоинского союза генерал А. П. Кутепов дал поручение группе штабных офицеров разработать план организации вооруженной борьбы против Советской России к весне 1930 года. К этому времени на территорию СССР по нелегальным каналам должны были прибыть 50 специально подготовленных офицеров для осуществления руководства военными действиями.
Эти планы стали известны руководству иностранного отдела ОГПУ. 26 января 1930 года генерал А. П. Кутепов был похищен специальной оперативной группой ОГПУ. Однако привезти его в Советскую Россию не удалось, он скончался в пути. Одновременно были арестованы эмиссары РОВС на всей территории СССР.
Тогда же по указанию В. Р. Менжинского местные органы и центральный аппарат ОГПУ провели масштабную операцию под кодовым названием "Весна". В ее ходе по всей территории СССР были арестованы бывшие офицеры и генералы царской армии, находившиеся на службе в РККА. Среди арестованных были видные военные теоретики -- Снесарев, Свечин, Лигнау, Верховский. Против этого выступили многие видные советские военачальники. Открытый конфликт произошел на Украине, где командующий Киевским военным округом И. Э. Якир, выразив недоверие действиям руководителю ГПУ Украины В. А. Балицкому, выехал в Москву и, добившись встречи с председателем ЦКК Г. К. Орджоникидзе, решил вопрос об освобождении арестованных командиров Красной Армии. Среди арестованных и расстрелянных оказалась большая группа бывших участников белого движения, вернувшихся в СССР после амнистии в 1921 году во главе с генералом Секретевым.
Чрезвычайные полномочия, данные тройкам, касались окончательного права вынесения решений. Это осуществлялось на основе местной практики рассмотрения внесудебных дел. Однако такой порядок приводил к различиям в проведении карательной политики. За одно и то же преступление в различных регионах выносили различ
ные меры наказания. Поэтому в марте 1931 года внесудебные компетенции троек были ограничены рассмотрением дел только о контрреволюции в деревне с исключением права применения тройками высшей меры социальной защиты. По делам внесудебного рассмотрения прошло всего 39 828 человек. Немало среди дел оказалось фальсифицированных.
21 июля 1930 года ОГПУ арестовало директора Института экономики сельского хозяйства, всемирно известного ученого, профессора Сельскохозяйственной академии им. Тимирязева А. В. Чаянова. Вслед за ним были арестованы ученые экономисты-аграрники: Н. Д. Кондратьев -- профессор Тимирязевской сельскохозяйственной академии, директор Конъюнктурного института, Л. Н. Юровский -- профессор Московского планово-экономического института, член коллегии Наркомфина СССР, Н. П. Макаров -- профессор, член Президиума Земплана Наркомзема РСФСР, профессора А. Н. Челинцев, Л. Н. Литощенко, Л. Б. Кафенгауз и др.
В сообщении, опубликованном в печати от имени ОГПУ, сообщалось, что эти ученые-аграрники встали во главе "кулацко-эсеровской контрреволюционной организации, именуемой трудовая крестьянская партия, сокращенно ТКП, и поставившей своей целью "подготовку вооруженной интервенции, свержение Советской власти, реставрацию капитализма". В сообщении говорилось, что эта ши-рокоразветвленная организация состоит преимущественно из кулацких элементов и ушедших в подполье эсеров. Называлась общая численность ТКП --около 200 тысяч человек. Начало шельмованию А. В. Чаянова положил Сталин, который, выступая на конференции аграрников-марксистов, назвал его труды антинаучными, антисоветскими, антимарксистскими. Как показала проверка, проведенная в 1987 году Главной военной прокуратурой, группа следователей во главе с Я. С. Аграновым фальсифицировала дело ТПК. Среди осужденных по делу ТПК проходил директор Аграрного института старый большевик И. А. Теодорович.
Другим, не менее известным судебным процессом того времени был судебный процесс по делу Инженерного центра (Промпартии). Это дело рассматривалось Специальным судебным присутствием Верховного Суда СССР. На скамье подсудимых оказались представители научно-технической интеллигенции -- Л. К. Рамзин, директор Теплотехнического института, И. А. Калинников, замести
тель председателя производственного сектора Госплана, В. А. Ларичев, председатель топливной секции Госплана, Н. Ф. Черновский, председатель научно-технического совета ВСНХ, и другие. Председатель Госплана Г. М. Кржижановский был потрясен арестами своих коллег и обратился за разъяснением к председателю ОГПУ В. Р. Менжинскому. Руководство ОГПУ ответило, что "враги народа обнаружены и в ВСНХ, и в Наркомфине, и в НКПС".
Ответственные работники ВСНХ и Госплана обвинялись во вредительстве, разработке целой политической программы реставрации капитализма в СССР, в связях с белоэмигрантскими организациями, в частности с Торг-промом, в получении финансовых средств от французской разведки и известного миллионера Рябушинского. Судебный процесс строился на подлогах и фальсификациях. Известно, что к этому времени от одного из руководителей Торгпрома --Третьякова, только что начавшего сотрудничество с советской разведкой, неожиданно потребовали материалы, доказывающие связь проходивших по процессу с ним как одним из руководителей белоэмигрантской подрывной организации. Пятеро из подсудимых были приговорены к расстрелу, трое остальных -- к 10-летнему заключению. Однако он не был приведен в исполнение, расстрел заменили лишением свободы на 10 лет. Не обошлось и без казусов. Так, лидеры Промпартии обвинялись в получении денег от Рябушинского, который к этому времени был давно покойником, уже в ходе самого судебного процесса финансистом стали называть П. Н. Милюкова. Как и "Шахтинское дело", этот процесс явился одним из дел на специалистов старой школы, обвиненных во вредительстве. По сути дела было объявлено, что вредители сидят во всех отраслях народного хозяйства.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги