дата публикации:10.12.2020
Бабушка говорит:
— Конкурс Деда Мороза! Если выиграешь, куплю динозавра.
Все это ерунда, конечно, потому что она говорит:
— Есть маза поднять сто тонн денег у одного доброго шмукля. И пару килограммов атома. Хотя он никому напсих не нужен. Приподнимемся, куплю ту херню. Будет тебе грев на Новый год.
Херня — это плюшевый динозавр. Смешной и теплый. Я смотрю, как бабушка возится с отопителем. Синий свет плавает в морщинах. Подкидывает щепоть атома, шурует в горячем жерле кочергой.
Топливо в самом деле никому не нужно, его и так завались в отвалах Комбината. Берешь лопату, сгребаешь снег и вот он — атом. Хоть копай его, хоть горстью набирай по карманам. Обычно мы насыпаем пару ведер и волочем домой по обледенелой, вытоптанной дороге.
— Едешь утром, — решает бабушка, — тут до Питера шесть часов.
Я согласно киваю. Шесть часов в мерзлом вагоне — это лучше, чем стоять с ней на рынке. И еще я хочу динозавра.
— Кто на конкурс? Мальчик, ты на конкурс Деда Мороза?
— Я.
— Лана! Запиши, номер четырнадцать. Как тебя зовут?
— Ваня, — обманываю я, бабушка строго наказала не говорить имя незнакомым. На самом деле меня зовут Магомед. А отчество у меня Исаакович. Бабушка утверждает — отец у меня был потомственным долбоебом.
— Твоя очередь, после той девочки. Понятно? Пойди, познакомься.
Я соглашаюсь. И отхожу в сторону, знакомиться с девочкой у меня нет никакого желания. Тем более, что она недобро меня оглядывает и заявляет, что, если я выиграю, ее друг меня отпиздит. И она меня отпиздит. Всеми тремя ногами. Ноги у нее мощные, говорит — занималась балетом и была снайпером в крайнюю войну. Так и говорит — крайнюю. Три ноги — для устойчивости. Я ей не верю, хотя она старательно прищуривает один глаз. А потом спрашивает, как меня зовут.
— Ваня, — отвечаю я.
— Хуяня, — говорит она и исчезает в толпе, ловко перебирая конечностями.
Около елки уже начинается конкурс. Толстый мальчик-латыш забирается на табуретку, и под строгим взглядом жюри читает стишок:
Кярве сярве рей!
Ярве ярве, гей!
Шпротве ногте бей!
Ему вяло хлопают. Никто не понимает по-эстонски. Пунцовый, он неловко слезает с табуретки и получает от Деда Мороза двести грамм кока-колы. Стишок совсем чепуховый — единственно чего он заслуживает — хорошего леща. Дед Мороз это понимает, в его глазах горит тоска, а на запястье переливаются неземным светом настоящие «Бреге» пятьдесят четвертого калибра.
«Если все конкурсанты будут как этот, победить — раз плюнуть», — размышляю я.
«Динозавр!» — подсказывает сознание.
На табуретке оказывается зеленый мальчик. Он поправляет жабо, а потом объявляет:
Трубореактивный двигатель в хвосте!
— Что? — кисло интересуется тетушка- ведущая.
— Вирши, — поясняет зеленый мальчик и косит одним глазом на Деда Мороза, прячущего лицо в ладонях, а другим — на толпу. — Такая шняга, где пишется набело и сразу, но неизвестно зачем, по приколу, наверное, а уж опосля "Это фиаско, братан" здесь- фигачьте на рубку бабосиков свои кревайсы в поле откровений «Как йа поибалси и просралси в первый рас» на стендаповом поприще.
— Не надо, — твердо произносит Дед Мороз из укрытия. — Ты уже третий раз на конкурсе и каждый раз с одним и тем же. Зачем ты приезжал ко мне в парадное?
— Дайте атом, — плачущим голосом требует зеленый мальчик. — Я спою песенку Мамонтенка!
— Дайте атом! — просит он, пока его стаскивают с табуретки. Атома ему никто не дает. Он грустно затихает рядом со мной. Я спрашиваю его, зачем ему этот фуфловый атом. В ответ он всхлипывает и интересуется, как меня зовут.
— Ваня, — говорю я.
А он говорит, что его зовут Прцыкль и он с Альдебарана. Если он и сегодня не улетит, то мама его прибьет, так как он всего лишь просился погулять пару световых часов. И атом вовсе не фуфло, атом вовсе и топливо для его корабля. Я пытаюсь возразить, что этого атома у нас в поселке жопой ешь, но меня прерывают.
Потому что к табуретке выносят нового участника — говорящую голову.
— Мрааааась! Мраааась! Сеееерить! — вопит голова. — Упрууууго!
— Гениально! — шепчутся тетки в толпе. — Великолепно! У этого мальчика трагедия, знаете?
— Какая?
— Живет в Воронеже.
— Боже! Такой талантливый и такая беда!
Голове вручают подарок — маленькую тележечку, она объезжает толпу, отдавливая ноги. Мотается по залу собирая на колеса серпантин, а за ней бегает друг — мальчик — гусь. Когда тележка останавливается он закидывает свою голову назад и страшно гогочет, вот так:
— Га-га-га!
— Как тебя зовут? — спрашивает у меня голова.
— Ваня, — отвечаю я, на что она вопит на меня:
— Мраааась! Гоооовно!
Я немного пугаюсь и, когда он отъезжает, осторожно плюю ему на макушку.
Следом на табурет забирается мальчик с фальшивыми усиками, которого выдает вываливающаяся из шортиков лишняя нога.
— Володимир! — нарочитым басом представляется он и, на удивление хорошо, исполняет:
Джё ле такси,
И ва па парту
И марш па о сода…
Пока она поет, я пересматриваю наши с бабулей заготовки, состоящие из: здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты.
Жиган — всегда действует по обстановке, — говорит бабушка.
— Эй! Мамонтенок! — придушено зову я. Зеленый мальчик вздрагивает. Снег засыпает его, засыпает город, засыпает смутно угадывающийся купол Исаакия.
— Ваня?
— Ваня, Ваня, — успокаиваю я, — держи.
Кидаю в ноги тяжелый бумажный пакет, светящийся спокойным зеленым цветом. Он понимает, что в нем. Суетится, а потом поднимает глаза, на которых кипят слезы и говорит по-питерски:
— Выражаю вам свою глубочайшую благодарность!
— Лети домой уже, — отвечаю я и топаю к вокзалу. В моем кармане греются сто тонн денег.