Считаю до трех!

Глава семнадцатая Нет от этого спасенья

«Почему не пригласят?» — ломал голову Кусков. Самые невероятные предположения строил он, но объяснения так и не находил. Единственное, что он решил, — что Вадим действует и н к о г н и т о. Лёшке очень нравилось это слово — инкогнито. То есть чтобы никто ни о чём не догадался. Нужно, чтобы экспедиция получила всё в целости и сохранности.

Лёшка так устал и промок, что сразу, как только они вернулись в избушку, завалился на нары и спал без сновидений.

Проснулся он вечером. Вадим стирал в бочажке у родника измазанную торфяной жижей одежду. Не успел Лёшка пристроиться рядом и макнуть свои коричневые от грязи джинсы в воду, как на его мокрые руки сели несколько комаров и впились в тело. Он отмахнулся и тут же почувствовал, что в спину, в шею, в щёки впиваются десятки кровососущих хоботков.

От земли поднималось липкое облако комаров, мошки, гнуса… И вся эта нечисть сразу же полезла под рубаху, за ворот, в глаза, в уши, в ноздри…

Отмахиваясь мокрыми вещами, Вадим и Лёшка побежали к огню, но костёр помогал мало. Озверелые мошки ничего не боялись и лезли в самый дым.

— Вылет! — сказал Вадим, хватая котелок с кашей, ложки, этюдник и опрометью бросаясь в избушку. — У этой дряни сегодня вылет… Они сегодня вылупились и поднимаются. Я читал об этом, но никогда не предполагал ничего подобного! — признался художник.

Пока они завешивали щелястую дверь, комары и гнус так искусали их, что лица распухли как подушки.

— Смотри! — показал Вадим. Лёшка увидел комара, который впился в потёртую складку старого кирзового сапога и вертелся, стараясь достать ногу. — Сапог прокусывает!

За стенами избушки повис ровный гул.

— Кошмар! — сказал Вадим. — Что же мы, теперь будем сидеть, как в осаде? Комары нас к утру до костей изгложут!

Они завалились на нары, но комары и мошки лезли в избу сквозь им одним ведомые щели и грызли людей немилосердно.

Мальчишка и художник напялили на себя всю одежду, укрылись одеялом, но лежать неподвижно было жарко, а стоило пошевелиться, как сейчас же летающая нечисть впивалась в незащищённые места.

— Боже мой! — истерично сказал Вадим. — Кажется, ко всему можно привыкнуть, и к жаре и к холоду, а к этому нельзя. Ни черта от них дым не спасает. Вторую пачку искурил! Никакого толку! Они на сигарету садятся. Не боятся дыма, и всё тут!

Он лихорадочно, со стоном тёр расчёсанную до крови шею.

— Да, брат, это осложняет дело. Долго мы тут не выдержим!

Лёшка ничего не ответил, всё его тело горело и зудело от комариных укусов, ныли искусанные до крови щиколотки и фаланги пальцев. Руки и лицо опухли и чесались так, что хотелось рвать кожу зубами.

— Обрати внимание! — сказал художник. — Комар садится и ищет в коже пору, вставляет в неё хоботок и тянет, а мошка прямо вся вгрызается…

Лёшке стало казаться, что в мире ничего больше, кроме этой чёрной страшной избы, нет! Нет ни городов, ни деревень, ни радио, ни самолётов, а только этот гудящий летающей нечистью лес: комары, мошка, мокрец, гнус, слепни, оводы — и всё это жалит, кусает, жжёт, грызёт, впивается…

Ему захотелось уснуть и больше никогда не просыпаться. Но сон не приходил, и Кусков в полудрёме постарался вспомнить о чём-нибудь хорошем, чтобы отвлечься.

Всё время вспоминалась мать. Может быть, в этом была виновата темнота в избе, и красный свет заката над лесом, и духота от напяленной одежды. Лёшка вспомнил такую же тёмную ночь, и красноватый свет лампы, и жар… Он болел тогда не то корью, не то ещё чем-то, а мать сидела рядом. И так ему захотелось домой, к матери, что он застонал!

Она виновата, она решила выйти замуж, то есть предпочла ему, Лёшке, этого толстого Ивана Ивановича…

— А я вот тут лежу! Мучаюсь! — шептал Лёшка. — Всё из-за неё. И никто про нас не вспомнит, потому что мы с Вадимом одинокие! Ну и пусть! Вот я вырасту… — И картины одна ярче другой стало рисовать Лёшкино воображение: он воображал себя и на юге, и в машине с открытым верхом, едет и ни на кого не смотрит, и на корабле, куда никого, кроме него, не пускают, и в огромной вилле с бассейном, и даже хозяином необитаемого острова!

«Никого никуда не пущу! — злобно думал Лёшка. — Только Вадима! Мы никому не нужны! И нам никто не нужен!»

Слёзы сами по себе выкатывались из его глаз и бежали по щекам.

— Здрасте! Бедуете? — услышал Лёшка.

Он стянул с головы куртку и сел, больно стукнувшись головой о верхние нары.

На пороге стояли призраки! Вместо голов у них были огромные чёрные пузыри! Лампа замерцала.

— Ма… — прошептал Лёшка.

Но высокий призрак поднял с лица чёрную сетку, и Кусков увидел егеря Антипу Пророкова.

— Давай, дочка, чагу! — прогудел он. Второй призрак снял странную шляпу с головы, и Лёшка увидел Катю.

Она сняла с плеч котомочку и вынула оттуда какие-то чёрные комки.

Егерь зажёг в очаге маленький костерок и бросил комки в огонь. Белый странного запаха дым стал подниматься к потолку и пополз к двери.

— Открывай, не бойся, сейчас комары мигом улетят, они этого дыма не любят… — гудел Антипа.

— Да уж мы чуть не в костёр лезли! — пожаловался художник. — Не помогает.

— Дым не всякий комару страшен, а только этот, от чаги, от берёзового гриба, значит… Живите теперь вольно! — приговаривал он, вытаскивая из мешка белую кисею. — А то задохнётесь тут закрывшись…

— Петя! — спохватилась Катя. — Петя, что ты там стоишь. Вот познакомьтесь. Это Петя.

— Столбов! — сказал третий призрак, снимая накомарник с кудлатой головы.

— Ну, спасибо вам! Ну, спасибо! — приговаривал Вадим. — А ты, Петя, внук деда Клавдия?

— Ну, не совсем, хотя, конечно, внук!

— Клавдий во время войны детишек из пионерского лагеря от немцев прятал. Там Петра отец был, — объяснил Антипа. — Вот вам жидкость от комаров.

Егерь поставил на стол бутылку.

— Подальше от огня держите и сильно не мажьтесь: она кожу разъедает.

— Ты же с экспедицией приехать собирался? — спросил опять Вадим.

— Собирался, да не утерпел, сам приехал… — засмеялся Петька.

— И хорошо, что приехал! — Катя развешивала на нарах пологи. — Его дед Клавдий уж так ждал, так ждал.

Вадим внимательно посмотрел на Лёшку, на Катю и вдруг сказал:

— Я вижу, не один дед.

Катя покраснела, так что на ресницах выступили слезинки, и сказала:

— Конечно, не один Клавдий!.. Ещё и бабушка Настя. Вот!

— Разумеется! — подмигнул Лёшке Вадим.

«Чего он мне-то подмигивает, — насупился Лёшка. — Что я, дурак, что ли? — думал он. — Будто я не понимаю: этот Петька приехал раньше из-за Кати!»

— Нынче весна ранняя, всякая нечисть летающая рано поднялась, — гудел Пророков. — Прошлым годом по сю пору ещё снег в оврагах лежал, а нынче уже косят, да и то поздно: сохнет всё! Теперь опасайся, чтобы торф не загорелся…

— Ну что ж ты! — сказал Вадим Лёшке. — Мечтал быть барменом, а гостей не угощаешь, не профессионально!

Лёшка покраснел, а все неловко замолчали.

«Ну зачем он? Зачем про бармена? — Мальчишка глянул на Столбова, и ему показалось, что тот ухмыляется. — Зачем он из меня слугу делает? Ну, мечтал быть барменом, ну и что! Здесь же не бар. И этот стоит, ухмыляется. Встретились бы мы на татами — я бы ему показал!»

— А что это — барменом? — спросил некстати Антипа. — Повар, что ли?

— Около того! — сказал Столбов. — Кофе заваривает, коньяк разливает.

— И это мущинское дело? — удивился егерь. — Чудеса. Я ещё до войны был в Москве, так там здоровенный мужик в швейцарах стоял. Я говорю: «Дело-то у тебя какое?» — «Двери, — говорит, — открываю». — «И всё?» И всё, и ещё ему чаевые дают. И не стыдно! Здоровый бугай! На нём пахать можно.

— Я вам, Алик, помогу! — засуетилась Катя. — Пойдёмте.

— И я, — встрял Столбов.

— Да сиди уж, — не выдержал Лёшка.

— А чего?

— Сиди, Петя! Ты — гость, — успокоила его Катя. — Алик, возьмите накомарник. — Она подала Кускову странную шляпу с густой сеткой из чёрного волоса.

Вадим примерял такую же.

— А что, Альберт! — приговаривал он. — Мы теперь с тобою как турецкие принцессы в чадрах.

— Мне тут привезли накомарники фабричные, но у них сетка из тюля, — стал объяснять старый егерь. — Из материи. От дыхания материя к лицу липнет, и жрёт тя комар как хочет. А волосяной накомарник пузырём стоит. И не душно, и не лезет никто… Только теперь конского волоса хорошего не стало.

— Можно нейлоном заменить, — авторитетно сказал Петька. — Леска же теперь нейлоновая…

— Конечно…

Лёшка и Катя не слушали, чем кончится разговор, они пошли разогревать кусковскую стряпню.

Кусков торопился, уронил крышку в огонь. А Катя всё делала спокойно и быстро.

— Странный какой этот художник, — сказала она Лёшке.

— Чем? — удивился мальчишка.

— Нехорошо, конечно, так говорить, — сказала Катя, — но зачем он вас с Петей поссорить хочет?

— Как это? — не понял Кусков и даже перестал мешать варево.

— Не знаю, — сказала девочка. — А вот только кажется мне — не хочет он, чтобы вы подружились.

Они стояли у костра молча.

«А может, и правда он нас поссорить хочет, — думал Лёшка. — Может, он хочет, чтобы я только с ним дружил и больше ни с кем».

— А ты хочешь, чтобы я с Петькой подружился? — спросил он у Кати.

— Очень! Он очень хороший, только немного фантазёр!

— Ладно, — сказал Кусков великодушно.

Он хотел добавить: «Только ради тебя!», но не добавил.

— Вот и хорошо. — Катя длинной палкой сняла с костра ведро. И они понесли его в избушку.

Антипа Пророков уже достал из мешка свою чашку и ложку. Петька расставил на столе разнокалиберную посуду.

«Эх! — тоскливо подумал Кусков. — Вот пригласить бы Катю на чай, как тогда у Вадима пили. Чтобы сахарница серебряная и ложечки и чтобы белые салфетки и бисквиты… Она бы ахнула и на этого Петьку смотреть бы не захотела».

Застучали ложки.

— Хорош кондёр! — похвалил старый егерь. — Просто замечательный! — И, наклонившись к Лёшке, прошептал: — А ты его солил?

Кусков попробовал: есть было совершенно невозможно.

Сгорая от стыда, он кинулся за солью.

— Ничего, ничего… — гудел Антипа. — Недосол не пересол. Пересол на спине, а недосол на столе.

Столбов улыбался во весь рот.

— Эх ты! — сказал он Лёшке. — Стряпуха!

— Я? — взвился Кусков. — А ну выйдем!

— Да вы что! Вы что! — как железной плитой, придавил Антипа рукою Лёшкины плечи.

— Ну чего ты? — ещё шире улыбаясь, удивился Столбов. — Подумаешь, недосолил! Ерунда! Чего ты обижаешься? Дурачок!

— Я дурачок? — опять попытался вскочить Кусков.

— Чё ты всё вскакиваешь? — засмеялся Столбов. — Как на пружине! Туда-сюда! Туда-сюда! Ты ешь! Посоли и ешь! Вкусно, честное слово. Кать, — сказал он, — а помнишь, как я в прошлом году корову доить собрался? Ты бы видел, — сказал он Кускову, — ещё немножко, и каюк бы мне… — И Столбов ещё громче расхохотался. — Я ещё это… корову с лошадью спутал. Там в сарае было темно. — И он залился смехом, тряся кудлатой головой.

Он смеялся так весело и громко, что Кусков не удержался и тоже улыбнулся.

— Пустосмешка! — сказал он презрительно.

— Пять минут смеха как двадцать граммов масла! — наставительно сказал Петька и вышел к костру за добавкой.

— Они сегодня с дедом Клавой в бане так реготали — на улице было слышно, — сказала Катя.

— Соскучился по нас, вот и радуется! Золотой парень! — сказал Антипа и улыбнулся. Его коричневое, заросшее густющей бородой лицо сделалось добрым и ласковым. — А брехун до чего… Раз зимою ещё попросили его наши старухи газету прочитать, он и начал вычитывать: там пожар, там наводнение, там бандиты пятьдесят человек зарезали… Бабка Настя газету хвать да к Клавдию: «Дедок, ты гляди, что в мире деется…» Дед очки надел, а в газете-то в нашей районной всего и ужасов — коза пропала! Золотой хлопец!

— Чего ж хорошего? — недовольно буркнул Лёшка. — Обманщик!

— Не обманщик он, а врун! — поправил Антипа, наливая в кружку чёрного чая. — Он же не для выгоды обманывает, а для смеху врёт… Это разница.

— А я, — сказал Лёшка, — врунов презираю. Хоть каких… Ненадёжные они.

— Это Петя ненадёжный? — Катя даже встала. — Да когда Антипу Андреича браконьеры ранили, он его шесть километров по сугробам тащил… Все даже удивлялись потом, как он смог! А когда мы в болоте заблудились да в крепость попали, так он…

— Подумаешь, — засмеялся Лёшка. — Да мы тоже в этой…

Горячая рука Вадима легла Лёшке на затылок.

— Да о чём вы говорите? Вы пейте чай! Хороший парень — и славно. Где это он запропастился? Альберт, позови его…

— Вот ещё!

— Позови! — сказал Вадим.

Лёшка нехотя взял накомарник и вышел наружу.

— Стой! — услышал он Петькин шёпот. — Стой.

— Чего ты? — стряхивая его руку с плеча, сказал Кусков.

— Тихо, — прошептал Петька, — смотри, кабаны пришли…

Кусков глянул вперёд.

На том месте, где они оставили припасы, шевелились какие-то тени.

— Вот! — тихо засмеялся Петька. — Картошку они вашу едят…

— Да я их…

— Стой! Ты что! — повис на нём Петька. — Ты смотри лучше! А картошки я тебе завтра принесу! Смотри, вон какие поросята, ой! Полосатые, как крыжовник! А этот-то, носатый! Ух ты!

«Как он видит?» — удивился Лёшка, но когда его глаза привыкли к темноте, он тоже увидел носатого вожака или, наверное, мать и маленьких круглых и полосатых детёнышей, которые копались в разорванном мешке с картошкой и хрюкали.

— Я, понимаешь, вышел… — шептал Петька. — А они тут ковыряются, хорошо, я их успел заметить, а то бы мне кабаниха дала!

— Чего она может сделать? — усмехнулся Кусков.

— Чего? — ахнул Петька. — Да кабанов медведи сторонятся! Кабан одним махом лошади ногу перекусывает! У секача знаешь какие клычищи? Хо! Чего кабан может сделать…

— А откуда ты знаешь? — спросил Лёшка.

— Здрасте! — сказал Петька. — Ты что, «Жизнь животных» не читал?

— Я спортом занимаюсь. Дзюдо!

— Ну да! — пришёл в восторг Петька. — Слушай, покажи приёмчик, а?

— Спортзал нужен! — авторитетно сказал Лёшка.

— Да ладно тебе. Мы полянку найдём и на траве… А? Давай?

Странное дело: Кусков забыл, как только что этот мальчишка смеялся над ним, называя его стряпухой.

«Вроде этот Столбов парень ничего…» — подумал он.

— Тебя, Альберт, за смертью посылать… — высунул голову из двери Вадим. — Куда вы пропали?

Кабаны, услышав человеческий голос, фыркнули и рванулись напролом через лес, только треск пошёл…

— Эх! — вздохнул Петька. — Спугнули!

— Кого?

— Кабанов. Жалко, я бы ещё на них посмотрел.

— Ладно, — сказал Вадим, — идите в избу, а то Антипа ваш меня совсем заговорил… И говорит, и говорит, как радио…

— Пусть говорит! — серьёзно сказал Петька. — Пусть говорит. Он тридцать лет молчал. Заговорил — и пусть говорит досыта.

— Да я не против, только чай ваш простынет… — примирительно обнял их за плечи Вадим.

— Ой! Чуть не забыла! — всплеснула руками Катя, когда они вошли. — Директор совхоза просил вас, если не трудно, зайти завтра в правление. У него к вам есть дело. Приходите, посмотрите, как мы теперь на новом месте живём. А?