Домой я пришёл мокрым насквозь.
Незаметно проскочить к себе и переодеться не удалось — отец заметил меня из кухни. Он только что пришёл с ночной смены в больнице. После работы от него всегда как-то по-чудному пахнет. Больницей. Дезинфицирующими средствами, потом и ещё чем-то. Иногда ему приходится возить на каталке умерших пациентов, и я подозреваю, что это что-то — запах покойников.
Отец строго посмотрел на меня, но сам при этом чуть не рассмеялся.
— И как это тебя угораздило? — спросил он.
Какое-то время назад — когда он не мог найти работу и от него ушла наша мама — отец был немного не в себе. В ту пору он вообще бы не заметил, что я промок, или, наоборот, поднял бы страшный крик. Но сейчас дела шли получше. У него появилась подружка по имени Дженни. Она симпатичная и к тому же помогла ему устроиться на работу. Денег у нас от этого много не стало, но зато теперь мы с Кенни каждый день одевались в чистое и нормально обедали, а на кухне у нас всегда стояла жестяная коробка с печеньем, и ничего, что с ломаным, которое отец покупал по дешёвке на рынке в Лидсе.
— Он плавал спасать Тину от гигантских щук! — сказал Кенни прежде, чем я успел что-нибудь придумать.
Отец сначала улыбнулся и сделал большие глаза, а потом строго посмотрел на меня и спросил:
— И глубоко ты заплыл?
— Да я даже и не плавал никуда, — сказал я. — Так, зашёл по пояс.
— Пап, Ники всё врёт, — снова влез Кенни. — Он жутко смелый. Зашёл туда, где ему с головкой, и поплыл.
Кенни хотел как лучше, пытался меня похвалить. Но, честное слово, лучше бы ему было помолчать.
Отец подошёл и положил руку мне на затылок. Руки у него были большие, сильные, загрубевшие от работы. Их мощь чувствовалась сразу — даже когда он старался быть нежным.
— Посмотри на меня, Ники, — сказал он. Я послушно посмотрел в его серовато-голубые глаза. — Это очень опасно. С детьми там уже случались неприятности. Несколько человек чуть не утонули.
— Я знаю, пап.
— На дне пруда валяется много всякого, за что можно зацепиться. А ты ведь у нас не Марк Спитц, правда?
— Кто? — переспросил я.
— Был такой знаменитый пловец, когда ты ещё на свет не родился, — ответил отец. — Взял семь золотых медалей на одной Олимпиаде. Как потом этот тип из Австралии, которого ещё Торпедой называли…
— Да, пап, я — не он.
— Поэтому пообещай, — сказал отец.
— Что пообещать?
— Что больше не будешь плавать в Беконном пруду.
— А я и не плавал, — сказал я. — Я спасал Тину.
— Ничего бы с ней не сделалось, — сказал отец. — Собака, она всегда выкрутится. И не надо, пожалуйста, умничать. Пообещай, и всё.
Его рука на затылке потяжелела. Было не больно — отец никогда не делал нам с Кенни больно, — но она меня здорово придавила. Как что-то большое и важное, чему невозможно противиться.
Не подумайте плохого — ничего угрожающего в этом не было. На меня всей своей тяжестью легла любовь, а от неё мне не нужна защита.
— Пап, я не буду, — сказал я. — Не буду плавать.
— Пообещай.
— Честное слово, не буду.
— Ладно. А сейчас живо переодеваться. А то от тебя лягушачьим дерьмом несёт.
Мы с Кенни рассмеялись, а вслед за нами и отец.
— Там много воды нагрелось, хватит помыться, — сказал отец, и я послушно пошёл в ванную.