Щука

6

Когда я наконец привязал крючок, что-то заставило меня оглядеться. На противоположном берегу пруда я увидел того человека. Он смотрел на нас. Теперь, когда он снял капюшон, мне было видно его лицо. Хотя оно казалось совершенно невыразительным, у меня возникло ощущение, что человек с трудом сдерживает обуревавшую его страсть. Мне стало жутко, и я даже подумал, не один ли это из тех, кто, ну вы знаете, лезет к детям.

Потом я, правда, решил, что мы с Кенни достаточно большие, чтобы за себя постоять. Кенни, например, тяжеленные баллоны с газом для барбекю таскал, как какие-нибудь жестянки с фасолью, а ведь даже отец весь краснел, когда пытался поднять такой баллон.

Но дело даже не в том, кто с кем бы сладил. Было в этом человеке что-то странное. И вообще, что это он на нас так пялился?

С другой стороны, нельзя же позволить какому-то психу испортить нам рыбалку.

— Кенни, хочешь насадить наживку? — спросил я.

— Нет, давай сам, — ответил он. — Мне неприятно.

Кенни принялся играть с Тиной, а я открыл пластиковую коробочку из-под маргарина, в которой отец держал опарышей, вытащил одного и насадил на крючок. Из опарыша выдавилась белая липкая дрянь. К счастью, Кенни этого не видел.

— Я заброшу удочку, а ты будешь ловить, — сказал я.

Кенни немного подумал, опасаясь подвоха, и кивнул:

— Хорошо.

Посреди Беконного пруда был островок. Совсем маленький — с одного его конца до другого запросто можно было доплюнуть, если плевать по ветру. Но он сплошь зарос деревьями и кустами и выглядел таинственно. Было легко представить, что тебя на нём ждут приключения. Что там можно заблудиться. Или найти сокровище. Или достаться на обед людоедам.

Отец говорил, что рыбу лучше всего ловить именно у этого островка. Понятное дело, без лодки туда не добраться. Но если забросить крючок поближе к островку, был шанс вытащить хорошую рыбину. Я каждый раз пытался это проделать, но у меня ничего не выходило.

Вот и сейчас я размахнулся удочкой и попытался забросить крючок с наживкой как можно дальше. Чёрта с два — наживка не пролетела и половины нужного расстояния. Но на самом деле это было не важно. Для Кенни уж точно.

— Держи, — сказал я и отдал ему удочку. — Подожди несколько минут, а потом крути катушку и подтягивай наживку к себе.

Кенни замер с удочкой в руке, а я сел на пенёк и стал за ним наблюдать. Но очень скоро заскучал и, чтобы развлечься, бросил Тине палочку. Тина это обожала. Она бросилась за палочкой, как лев за зеброй.

Тут Кенни обернулся ко мне и спросил:

— Можно я попробую забросить?

— Только если осторожно, — ответил я. — И дай мне отойти.

Кенни мог запустить крючок куда угодно, а мне не хотелось, чтобы вместо опарыша на нём оказался мой глаз. Поэтому я отошёл подальше.

Чтобы нормально забросить удочку, надо вовремя отпустить тормоз катушки. С первой попытки у Кенни ничего не вышло — крючок, грузила и поплавок плюхнулись в воду в шаге от берега.

Я постарался не засмеяться.

Вспомнив, как отец учил меня забрасывать удочку, я сказал Кенни:

— Представь, что кидаешь в воду камень. И делай с удочкой то же самое, только…

«Крепче её держи» я сказать не успел. Удилище вместе с леской, поплавком, грузилами и всё ещё насаженным на крючок опарышем кувырком полетело в воздух.

В истории про короля Артура и рыцарей Круглого стола есть рассказ про то, как Артур, когда собрался помирать от ран, отдал одному из рыцарей свой меч Экскалибур и велел выбросить его в озеро. Рыцарь подумал, мол, зачем такому хорошему мечу пропадать, и два раза попытался спрятать его под свитером. Но Артур его оба раза раскусил. На третий раз рыцарь всё-таки послушался, но когда он швырнул меч в озеро, из воды высунулась рука и меч поймала. У меня мелькнула мысль, что с удочкой будет то же самое. Но нет. Она просто шлёпнулась на воду у самого островка. Если бы Кенни не упустил удочку, его можно было бы поздравить с мастерским забросом.

Кенни посмотрел по очереди на свою пустую руку, на удочку в пруду, на меня и снова на удочку.

— Я её выкинул, — проговорил он. — Не нарочно.

Не успел он это сказать, как Тина пронеслась мимо нас и сиганула в пруд. Она была не из тех собак, которых хлебом не корми, дай поплескаться. По-моему, воды она даже побаивалась, потому что с такими короткими лапами в любой луже ей было с головкой. Но удочка в пруду — это же большая палка, и перед таким соблазном она устоять не смогла.

— Тина нам её достанет! — радостно воскликнул Кенни. — Давай, Тина! Апорт! Апорт!

Тина тем временем уже была на полпути к островку. Я почти поверил, что она и вправду притащит нам удочку, и обрадовался не меньше Кенни. Плавала Тина отлично и рассекала воду, как настоящая торпеда.

Но Тина вдруг навострила уши и тревожно огляделась. Мне тоже показалось, что что-то не так. Вода… она стала какой-то не такой на вид. И весь мир — хотя, может быть, мне это просто почудилось — как-то зловеще притих. Словно разом настороженно умолкли все птицы, а со стороны дороги, проходившей в паре сотен метров от нас, перестал доноситься шум машин.

— Что делает Тина? — спросил Кенни. — Она играет?

— Не знаю, — ответил я.

Но уже в следующее мгновение понял: возле Тины в воде что-то было. По поверхности пруда, там, где ей вроде бы неоткуда было взяться, пробежала зыбь. Даже не зыбь, а скорее трепет от мощи того, что двигалось сейчас в подводной тьме. Вернее, не того — а тех.

Рыбин.

Здоровенных рыбин. Я вспомнил историю про утянутого под воду лебедя. А ведь лебедь был гораздо больше Тины.

— Тина, девочка, ко мне! — закричал я.

— Что такое? — спросил Кенни писклявым и скрипучим от страха голосом. — Там что, щуки? Они хотят съесть Тину?

Тина развернулась и поплыла к берегу. Казалось, что обратно ей было плыть гораздо дальше, чем туда.

Мне не верилось, что щуки на самом деле могут сожрать Тину, как сжирают свою добычу акулы. Я понимал, что история про Винни — просто весёлая шутка и что он уехал из городка по какой-то другой причине.

Но была ведь ещё история с лебедем — и в неё я верил.

Тина была шумной и надоедливой собакой, да к тому же не слишком умной. Но мы всё равно её любили. Поэтому я бросился ей на помощь.

Сначала было совсем мелко. Через два шага мне стало по щиколотку. Ещё два шага — и мне уже по колено. Холодно мне не было — на такой мелкоте не холодно даже в море. Тина всё ещё была далеко. В её глазах застыл леденящий душу ужас.

— Ники, быстрее! — завопил Кенни.

Я двинулся дальше.

Вода уже доходила до середины бедра.

Теперь меня пробрал холод. Ещё холоднее стало, когда намокли трусы. Плавать я умею, но не то чтобы здорово. Каждый раз, когда пытаюсь плыть кролем, я сначала выхлёбываю половину бассейна, а потом врезаюсь в какого-нибудь вспыльчивого парня, который хорошенько мне за это наподдаёт. Поэтому я всегда плаваю по-старушачьи, брассом. Но здесь, в пруду, мне совсем не хотелось плыть, не хотелось терять твёрдую почву под ногами.

Я стоял по грудь в воде. Тина плыла ко мне. Она открыла пасть, словно хотела залаять, но не могла. Позади меня что-то орал Кенни, но я не понимал ни слова. Хотя, возможно, слов и не было — один только нечленораздельный вопль. Мне даже показалось, что это не Кенни, а Тина вопит отчаянным человеческим голосом.

Внезапно меня накрыл страх перед таившимися под водой громадными тварями. Захотелось всё бросить и со всех ног помчаться домой, к отцу.

Но как же Тина?

Я обязан её спасти.

Оттолкнувшись от вязкого илистого дна, я сделал пару гребков — и вот она, у меня в руках. Но тут-то и началось самое трудное. Тина бешено цеплялась за меня, и плыть с ней было невозможно. Она норовила взгромоздиться мне на голову, царапала лапами лицо. «Чёрт, вот так я и сдохну — в вонючем Беконном пруду, с этой идиотской собакой на голове», — подумал я, чувствуя, что тону.

Но тут ноги нащупали дно. Оказалось, что я могу стоять, что вода доходит мне только до подбородка. Я обеими руками схватил Тину, поднял над головой и понёс к берегу, ничего не видя перед собой из-за стекавших с собаки потоков грязной воды.

Сослепу я не сразу понял, что происходит на берегу. Я видел, как Кенни шагнул в воду, как он радостно заулыбался, когда понял, что Тина спасена…

Но кто-то подбирался к Кенни сзади… И замер, протянув к нему руки, когда увидел, что я возвращаюсь…

Это был он.

Тот гнусный тип, который накричал на нас с братом. Лицо у него выражало… даже не знаю… наверное, ярость. Или, может, какое-то другое чувство — сильное и опасное.

— Эй, Кенни, сзади! — крикнул я.

Прозвучало это по-дурацки, как на утреннике для малышей.

Потом я заорал на незнакомца:

— Проваливай отсюда!

Ну то есть, конечно, я сказал не «проваливай». Я использовал выражение посильнее, в смысле совсем неприличное.

Кенни обернулся. Лицо страшного незнакомца мгновенно приняло непроницаемое выражение. Сам он сутулой походкой двинулся вдоль берега, типа просто случайно проходил мимо.

Но я-то понимал, что он оказался здесь не случайно. Что он пришёл за нами. Пришёл за Кенни. Пришёл за мной.

Я стрелой вылетел на берег, но незнакомец уже исчез из виду.

Кенни взял у меня Тину. Она лизнула ему лицо. Я уже было подумал, что сейчас и он лизнёт ей морду, но собака вывернулась у него из рук и принялась носиться по берегу, счастливая оттого, что снова оказалась на твёрдой, сухой земле.

— Пошли домой, — сказал я.

С меня ручьями лила бурая вода. Кроссовки облепила грязь, как будто я окунул их в горячий шоколад.

— А папина удочка? — спросил Кенни.

Он показал в сторону островка, туда, где плавала удочка, зацепившись за ветку склонившегося до воды дерева.

— Ничего ему не говори, — сказал я. — А то он расстроится. Я потом придумаю, как её оттуда достать.

Кенни заявил, что понесёт Тину домой на руках. Собака, похоже, была не против. Она здорово натерпелась страху.

Как и я.

Мутная вода. Гнусный тип.

Но кое-что из увиденного отвлекало меня от мыслей о плохом. Кое-что… ужасное.

И совершенно невообразимое.