Щука

19

— Я с тобой. Это я придумал батутный корабль, — сказал Кенни и совсем уже собрался ринуться в воду.

Надо было, конечно, попытаться его остановить, но я не мог. Потому что чувствовал себя в долгу перед ним. И надеялся, взяв его с собой, хоть как-то исправить то, что натворил утром, когда сдуру ляпнул про маму и этим испортил так хорошо начинавшийся день. А может быть, сам того не понимая, я хотел, чтобы в опасном предприятии рядом со мной был старший брат. Я всю жизнь заботился о Кенни, потому что он был особенным и не очень умным, и получается, что вёл себя как его старший брат. А на самом деле это он был моим старшим братом, и порой я нуждался в нём даже сильнее, чем он во мне.

Но по уму, я всё равно должен был сказать ему «нет».

— Хорошо, Кенни, я его подержу, а ты влезай.

Когда кто-то придерживал плот, забраться на него было гораздо проще. Под тяжестью Кенни осадка увеличилась, но не сильно.

— Теперь ты, — сказал Кенни и протянул мне руку.

Я боялся утянуть его с собой в Беконный пруд, но всё обошлось — я влез на плот, и тот не перевернулся. Места на нём было ровно на нас двоих. Плот ещё немного осел в воде, но при этом тонуть пока не собирался.

Когда плот выровнялся и перестал качаться, я понял, что совершил ту же ошибку, что и в прошлый раз.

— Чёрт! Вёсла! — воскликнул я.

— Ты бы и голову забыл, если бы она не была приделана к шее, — усмехнулся Кенни. Это выражение он тоже перенял у отца.

Потом он полез во внутренний карман куртки и вытащил оттуда две ракетки для настольного тенниса. Я их сразу узнал: много лет назад мы любили играть в теннис на кухонном столе, вместо сетки выставляя в ряд все кружки, какие были у нас в доме. Ракетки почти совсем облысели — на вытертых деревяшках сохранились только жалкие лоскутки пупырчатой резины.

При виде ракеток меня разобрал смех, но Кенни протянул их мне с таким серьёзным лицом, что мне пришлось взять себя в руки.

— Ты гений, — сказал я, забирая у него одну из ракеток. — Настоящий гений. Это лучшие вёсла на свете.

Кенни пристроился с ракеткой с одного края нашего плота, а я — с другого. Грести ракетками было не то чтобы намного удобнее, чем руками, но зато руки не мокли и не мёрзли.

Я посветил вперёд по курсу велосипедным фонарём — его луч чуть-чуть не добивал до островка, смутно маячившего в темноте. Расстояние до него по степенно сокращалось.

Вдруг я поймал себя на том, что весь дрожу — не только от холода, но ещё от страха и возбуждения.

— Хочешь мою куртку? — предложил Кенни. — Мне не холодно. Я никогда не мёрзну.

Это было не совсем правдой. Кенни постоянно забывал надеть куртку, даже когда на улице шёл снег. И чувствовал себя нормально — пока совсем не посинеет.

А потом я подумал, что сегодня вечером ему наверняка кто-то напомнил про куртку. То есть он разговаривал с отцом или с Дженни. Я напрягся: Кенни совсем не умел хранить секреты. Если бы отец спросил его, куда он собирается, он сначала попытался бы что-нибудь соврать, а потом выложил бы всё начистоту.

— Кенни, а отец знает, что ты здесь?

— Нет, — ответил Кенни. — Он куда-то ушёл с Дженни. Ушёл днём, когда должен был спать.

Я снова горько пожалел о том, что натворил. Какой чёрт дёрнул меня спросить о маме? Мы отлично жили без неё. Она нам была не нужна.

Я расковырял нашу общую рану, и из неё полилась кровь.

Ладно, тут уже ничего не исправишь. Но я могу до быть часы. Это не решит всех проблем. Но сильно об легчит жизнь. С деньгами всё легче, чем без них.