Сёрфер. Запах шторма

Девять

– Проснись! Эй!

– Я слышу твоё дыхание…

– Завтра уедем.

– Ты знаешь, мне снился сон – я осталась одна. … Я боюсь.

– Ха-ха-ха! Да, ладно, ну что ты. … Ну, иди сюда!

…

– А мы, правда, уедем?

– Не веришь?

– А я – люблю.

…

(Nova «Сердце»)

Мы сидим на веранде. Наши тела небрежно завёрнуты в белые простыни, наподобие одеяний древнегреческих Богов. Пьём чай. Мой сосед Олег ушёл прогуляться на набережную. Ещё не поздний вечер, но со двора внизу не доносится никаких звуков. Все жильцы и хозяева словно испарились. Тишину опять нарушает только стрёкот цикад и угуканье крымских голубей.

– Надо же, как тут всё заросло девственным плющом! – замечает Кир, – Полное ощущение, что мы с тобой спрятались внутри пышной кроны очень большого дерева.

– Девственным плющом?

– Он так называется. Не знала?

– Нет. Всегда думала, что он называется дикий виноград. Почему «девственный плющ»?

– Потому что его цветам не нужна пыльца для оплодотворения и образования плодов. Вроде как «непорочное зачатие» получается. Только эти плоды несъедобные.

– Да? Зато у него очень красивая листва. Какое буйство красок! Видишь?

– Вижу. Очень живописно!

Живая стена вокруг нас сочетает в себе все оттенки, переходящие от зелёного через ярко багряный к тёмно пурпурному, с редким вкраплением жёлтого и россыпью гроздей мелких синевато-чёрных ягод, выгодно выделяющихся на пёстром фоне. То ли вино ещё не полностью выветрилось из моей головы, то ли последние события в постели повлияли, но внутри блуждает ощущение невероятной лёгкости.

Начинаю поигрывать указательным и средним пальцами с чайной ложкой, лежащей на столе рядом с чашкой Кира. И почему-то, глядя на неё, вспоминаю ту сцену в машине, когда мы только приехали к развалинам на закате.

– Ты хотел посмотреть, как я себя ласкаю … там, в Чалке.

Он тут же вскидывает на меня удивлённо-заинтересованный взгляд.

– Всё ещё хочешь?

Наклоняет голову вбок.

– Хочу.

– Это так интересно?

– Это очень возбуждает!

– Я что-то не заметила, что тебе нужны дополнительные стимулы со мной.

– Ты не понимаешь! Это очень сильно возбуждает!

Ого! Почему-то никогда раньше не думала об этом в таком ключе. А почему бы всё-таки не попробовать и не похулиганить? Не могу же я допустить, чтобы он продолжал думать, что мне всё-таки было слабо?

– Ну, хорошо. Тогда – смотри.

Беру со стола эту ложку, окунаю в чашку с чаем, подношу к его рту.

– Оближи!

В глазах напротив сразу вспыхивают возбуждённые искорки. Вытаскивает язык и смачно облизывает металлическую округлую поверхность. Подцепляю ручкой ложки накинутый на меня белый «хитон», и он соскальзывает с тела вниз, обнажая грудь.

Кир тут же закидывает ногу на колено, откидывается на спинку стула, и опирается головой о скрещённые на затылке ладони, всей своей позой выражая готовность воспринимать предстоящее зрелище.

Я тоже облокачиваюсь на спинку своего стула. Глядя ему в глаза, подношу ложку к губам, зажимаю между ними, и медленно продвигаю черпало от кончика к основанию и обратно, касаясь языком металла. Непроизвольно запрокидываю голову назад, закрываю глаза и начинаю, не торопясь, плавно скользить им от губ по подбородку, вниз к основанию шеи. Движение твёрдого прохладного металла по коже сразу же вызывает приятные возбуждающие ощущения и заставляет чуть выгнуться вперёд. Веду ложку ниже через центр ключиц. Добравшись до основания левой груди, обвожу её по периметру округлости и продолжаю рисовать спиральную линию, постепенно подбираясь к соску.

Как приятно!

Опускаю голову, открываю глаза, и принимаюсь дразнить кончиком вогнутого черпала края этого соска, наблюдая, как он быстро заостряется, превращаясь во внешнее подобие маленькой округлой кнопки. Переворачиваю ложку выгнутой стороной вниз и надавливаю на эту кнопку, одновременно подхватывая грудь ладонью снизу и сжимая. Ахх! Снова непроизвольно запрокидываю голову, продолжая сдавливать грудь рукой, и зажимая сосок между большим и указательным пальцами, соскальзываю чайным прибором ниже к пупку.

Обвожу его вокруг, проскальзываю мимоходом через углубление, в котором он притаился, сосредотачивая всё своё внимание на необычных ощущениях, которые дарит маленькая чайная ложка в моей руке. Факт того, что за мной сейчас наблюдают голубые глаза отходит на второй план. Хотя осознание этого оказывает дополнительное возбуждающее действие.

Инстинктивно раздвигаю ноги, но мои бёдра продолжает прикрывать и сковывать простыня. Едва я успеваю об этом подумать – ткань сползает, увлекаемая ловкими пальцами вниз, и полностью обнажает моё тело. Слегка вздрагиваю от неожиданности и опускаю голову. Сталкиваюсь с возбуждённо мерцающими глазами напротив. Кир наклонился ко мне, уловив моё движение под белой тканью, и помогая освободиться. Поймав мой взгляд, он подается вперёд, ближе, но, подавив импульс, снова возвращается обратно на свой стул, продолжая наблюдать.

Не прерывая с ним зрительного контакта, облизываю губы, переворачиваю ложку ручкой вниз и, описав ею ещё несколько окружностей вокруг пупка, медленно проскальзываю ниже, к самому центру, слегка проникая внутрь, чуть надавливая и плавно возвращаясь назад. Оххх! Подаюсь бёдрами вперёд. Светлые глаза напротив стремительно темнеют. Его дыхание становится глубоким и шумным. И это возбуждает. Так сильно, что прохладный металл почти сразу становится горячим.

Кир выдерживает только до момента, когда ручка почти целиком скрывается из виду. Как только это происходит, он срывается с места вперёд, ко мне, совсем как охотничий пёс, над ухом которого прозвучала команда «Взять!» Ложка летит куда-то в сторону. Он подхватывает меня на руки и, смеющуюся, стремительно несёт в комнату.

После я расслабленно выползаю обратно на веранду, опять завернувшись в простыню. Облокачиваюсь на деревянный поручень ограждения в просвете между побегами девственного плюща. Внизу на летней кухне горит свет и слышны голоса. Мужской и женский. Невольно прислушиваюсь к разговору.

– Милый, подай мне, пожалуйста, соль.

– Держи, дорогая. Эти прогулки на свежем морском воздухе вызывают такой дикий аппетит!

Это точно! Твоя правда, «милый».

Улыбаюсь своим мыслям. Да уж – идея с чайной ложкой была весьма удачна! Никогда бы не подумала, что всё это заведет нас обоих настолько сильно и так быстро, особенно Кира, что другие прелюдии будут уже не нужны, и, на этот раз, я вовсе не буду против стремительного, грубого и жадного акта любви.

Слышу звук открываемой калитки. Это Олег вернулся.

– Ты чего это так быстро нагулялся? Ещё и пары часов не прошло. – весело интересуюсь я.

Он поднимает голову наверх, улыбается и разводит в стороны руки, пожимая при этом плечами, мол – да вот, как-то так! Нетвёрдыми шагами поднимается по винтовой лестнице. Я вновь продолжаю прислушиваться к молодой паре на летней кухне. К ним теперь добавился детский голосок.

– Мама, я не хочу картошку с котлетой! Хочу арбуз! – тоненько верещит он.

– Сначала надо съесть ужин, потом будешь арбуз.

– Не хочу! Почему нельзя сначала арбуз?

– Потому что десерт всегда кушают после еды, а не до.

– Но, почему? Разве нельзя наоборот?

А, действительно, почему нельзя наоборот? Почему люди такие странные – создают себе кучу условностей и потом сами же от них страдают? ... Ах, да! Потому что сладкое всегда перебивает аппетит и картошку с котлетой уже не хочется.

– О! Ночное привидение? Классный прикид! А что это у вас тут ложка на полу валяется?

Оборачиваюсь и опускаю взгляд на склонившегося над чайной ложкой соседа.

– Оставь! Я подниму, – с моих губ срывается невольный смешок.

– Что хи-хи? В «брата», что ли кидалась? Достал своими нравоучениями?

– Нет. Скорее, я его достала на этот раз.

– Понятно всё с вами. Ну, ладно. Я – спать. Вам – продолжения нескучной ночи! Мне – спокойной! – это звучит хотя и с искренней улыбкой, но как-то немного ворчливо.

– Давай, отдыхай! – улыбаюсь в ответ я.

Олег скрывается в своей комнате. Соседняя дверь открывается и появляется Кир, с мокрыми после душа волосами, и обёрнутый вокруг бёдер полотенцем.

– Я слышал голос Олега. Он вернулся?

– Вернулся, но уже ушёл спать.

Подходит ко мне, обнимает и нежно целует в шею.

– Так рано?

Ну, он … что-то устал.

– Опять запойный крымский вечер?

– Что-то вроде, – улыбаюсь я.

– Никогда не понимал людей, которые с помощью алкоголя пытаются притупить свои проблемы! – с лёгким раздражением в голосе продолжает он.

– Почему сразу проблемы? Может быть, он просто так расслабляется? От напряжённых рабочих будней в Киеве, например.

– Это всё отмазки. Сильные люди расслабляются своими любимыми увлечениями, а не пытаются затуманить свой мозг всякой дрянью! – раздражение в голосе звучит более явно.

– У тебя кто-то пил из родственников? – срывается с моих губ, прежде чем я успеваю подумать, стоит ли это спрашивать.

Уж кому как не мне знать ощущения человека, выросшего в семье, где кто-то из близких людей злоупотребляет алкоголем.

Он не отвечает. Только отводит глаза, отстраняется, садится за столик и закуривает.

Усаживаюсь на стул рядом. Он смотрит куда-то вдаль, в одну точку. О чём-то думает сейчас, что-то вспоминает. Но что? Как бы я хотела это знать!

Мой взгляд падает в просвет между побегами девственного плюща, и я вижу в нём полную луну. От неё исходит мягкий белый свет, рассеивая вокруг черноту ночного неба.

– Знаешь, когда я была маленькая, я думала, что по лунной дорожке в полнолуние можно прямо по морю дойти до самой луны.

Голубые глаза устремляются на меня.

– Правда? Странно …

– Странно?

– Я тоже так думал.

– Да? А ты обращал внимание, как вода делает лунный свет живым? И эта дорожка, она такая зыбкая, ускользающая, стоит зайти в воду ей навстречу! Но, при этом, она движется вокруг тебя, обтекает, создает причудливые, невероятные образы на поверхности.

– Да. … А ты обращала внимание, если рядом с лунной дорожкой отражается свет ночного города – он мёртвый? Хотя он ярче и насыщеннее чем лунный. В нём как будто не хватает чего-то важного, без чего он пустой и безжизненный.

Какое интересное наблюдение! Никогда не думала об этом с такой точки зрения.

– И чего же в нём не хватает?

– Не знаю.

– А может быть в нём просто нет мистического смысла? Потому что он создан людьми, большинство которых никогда не стремятся познать собственной глубины?

– Хм. … Никогда не думал об этом так! В этом что-то есть. … Ведь действительно – всё то, что рождено природой на Земле и Вселенной в космосе, всегда несёт в себе какую-то ускользающую красоту и глубоко продуманный разумный замысел.

Он сейчас озвучивает мои собственные мысли. Как странно!

– Как странно! Именно об этом я сейчас и подумала. Ты прямо с языка снял!

Кир долго, молча, вглядывается в меня, облокотившись на стол, и задумчиво потирая пальцами подбородок. Чуть хмурится при этом почему-то, слегка приподняв одну бровь. Наконец, произносит слова, от которых у меня в очередной раз за эти дни моментально возникает эффект дежавю.

– Помнишь, когда ты подошла ко мне в том баре, ты сказала, что, когда впервые приехала сюда и прошлась по этой набережной, у тебя сразу возникло странное ощущение, вроде дежавю? Что это место тебе давно знакомо, что ты здесь уже была когда-то давно, и просто это забыла?

– Помню. Ты тогда ещё ответил «Странно», но так и не договорил, что именно.

– Странно – когда я впервые вышел на эту набережную пять дней назад, у меня тоже возникло что-то вроде дежавю, – очень медленно произносит он.

– Правда? И о чём же?

Прежде чем он успевает ответить, я уже знаю, что он сейчас скажет: «Что я тоже здесь уже был, когда-то давно. Просто забыл».

– Что я тоже здесь уже был, когда-то давно. Просто забыл. А ведь мы с Лёшей даже не собирались сюда заезжать сначала. Но потом, вдруг, почему-то захотелось заехать.

– Да ты что? Как это, вообще, возможно – отдыхать два месяца в Крыму и не заехать в Коктебель!

А сейчас он скажет: «Невозможно».

– Наверное, и правда – невозможно, – улыбается он.

– А у меня дежавю прямо сейчас! Представляешь? Что ты мне всё это уже говорил, – честно признаюсь я, – Как же это странно!

– Действительно, очень странно! Помнишь первые слова, которые ты мне сказала в том баре?

– Помню. Я спросила: «Зачем ты здесь?» А ты ответил …

– «За тем же, зачем и ты».

Кир опускает взгляд вниз, а когда поднимает обратно, почему-то его глаза полны мрачной печали. Меня тут же охватывает тревога, проносящаяся зябкими мурашками по спине.

– Ты что, грустишь? Эй! Перестань! – легонько толкаю его плечо своим, – Кто мне говорил, что надо наслаждаться текущим моментом? Ты был прав – это Наша Жизнь. И ею надо наслаждаться, здесь и сейчас!

В ответ он просто молча тянется ко мне и обнимает, крепко прижимая к груди. Тревога уходит. Мне становится так спокойно и хорошо! И, кажется, что я знаю его не всего лишь три дня, а уже какое-то невообразимое количество лет.

Дыхание … Я чувствую его ровное спокойное дыхание. Меняя положение обнажённых тел во сне, мы, как близнецы в утробе, стремимся в объятия друг друга: то он обнимает меня, то я его. Состояние безмятежного покоя обволакивает, смешанное с расслабленно дремлющим у самой кромки сна желанием, готовым проснуться по первому зову одного из нас. За всю ночь я просыпаюсь только один раз, почувствовав сквозь сон вес его головы, переместившейся на мой живот, как на подушку. Нога, обвивает мои колени. Ладонь, накрывает грудь. Даже сейчас, во сне, он умудряется своим телом взять меня на этой кровати в плен, окутать собою словно коконом. Осторожно кладу руку поверх ладони на своей груди. Кончиками пальцев второй глажу непослушные волны волос. Едва касаясь кожи, спускаюсь к шее, лопаткам, ниже. Спокойный долгий вдох. Глубокий выдох струится по моему животу. Моё дыхание входит в унисон с его. Ладонь замирает на спине. Я снова засыпаю.

Мне снится, как лёгкий тёплый ветер гуляет по изгибам моего тела, превращаясь в нежные прикосновения пальцев, которые гладят, исследуют, волнуют. С сонным томным вдохом инстинктивно выгибаюсь навстречу этим прикосновениям. Ласки продолжаются. Плотно прижимается горячее тело. Из объятий сна я выныриваю в объятия своего любовника. На этот раз это нечто совершенно другое, когда мы сливаемся воедино, едва проснувшись: в его движениях во мне столько расслабленной неги, в ещё сонных поцелуях столько нежности!

– А как же презерватив? – шепчу я.

– Одеть?

– Не надо. … Позже…

Невероятные ощущения, которые охватывают нас и накрывают полностью, без остатка – это словно неожиданный выход на другой, гораздо более высокий уровень соединения мужчины и женщины. И даже тогда, когда желание всё же неумолимо выталкивает в полное пробуждение страсти; когда он надевает презерватив, движения становятся динамичными и глубокими, стоны разрывают тишину ночи; даже тогда, когда мы одновременно достигаем апогея и, мокрые от пота, обессилено замираем в объятиях друг друга – даже тогда меня не покидает это волшебное состояние, благодаря которому я словно парю над кроватью.

На улице только-только начинается рассвет. Очертания комнаты проявляются из сумрака ночи. Не поднимая головы от подушки, я благодарно покрываю его шею и лицо нежными поцелуями, ласкаю пальцами затылок, с улыбкой заглядываю в глаза, читаю в них те же эмоции, которые испытываю сама, и тихо шепчу: «Это было невероятно! Невероятно!»

Он прижимает меня к себе, целует долго и нежно. Я устраиваюсь в его объятиях и снова проваливаюсь в сон.

Меня будят голоса за окном. Выныриваю из темноты сна, как из небытия. Протягиваю руку, которая падает на пустую подушку рядом со мной. Открываю глаза, уже зная, что я в кровати одна. Так и есть. Под ладонью сложенный пополам маленький листок бумаги, вырванный из записной книжки. Почему-то боюсь сразу же взять его в руки и прочитать, что там написано. Охватывает тревога. Предчувствие чего-то, что я пока не могу определить.

Сажусь на постели, напряжённо всматриваюсь в пустую подушку рядом. Откидываюсь обратно на мягкую постель и долго лежу на спине, разглядывая потолок. Последние события кажутся мне сейчас сном – чудесным, долгим, странным сном.

Всё-таки беру в руки этот листок и читаю. Всего несколько слов размашистым подчерком: «Спасибо за прекрасный сон! Позвони мне, когда проснёшься», – и номер телефона.

«Спасибо за прекрасный сон!», – что это значит в его интерпретации?

Прислушиваюсь к своим эмоциям. Что же я чувствую теперь?

Мне грустно. Мне его очень не хватает! Вот что за человек? Что за манера исчезать пока я сплю? Куда он опять делся? Зачем?

Немедля набираю записанный на листке номер. С замиранием сердца считаю длинные гудки.

Почему мне так тревожно?

На пятом гудке, наконец, звучит сигнал соединения и отрывистое «Да».

– Кир?

– Проснулась?

– Всё в порядке? Почему ты ушёл посреди ночи?

– Не посреди. Я ушёл рано утром.

– Что-то случилось?

– Нет. Я … должен был.

Что это ещё за «Я должен был», если ничего не случилось?

Взволнованно дышу в трубку в ожидании, что он скажет дальше.

– Я … приеду. Минут через двадцать. Позвоню, как подъеду.

– Хорошо.

Связь прерывается.

Он приедет. Приедет! Незачем так волноваться. Успокойся!

Но чувство неясной тревоги всё равно почему-то не покидает.

Впервые за прошедшие двое суток смотрю на часы заставки мобильного телефона – девять часов одиннадцать минут. Торопливо принимаю душ, прихватив на всякий случай с собой мобильник, и положив его на полку над раковиной.

А вдруг раньше позвонит?

После душа в раздумьях замираю у платяного шкафа.

Что надеть?

Уж точно не это белое платье. Образ надо обновить. Хотя, что я парюсь по этому поводу сейчас? Я ведь не знаю, чем мы с ним займёмся сегодня, куда поедем. Если что – подождёт, пока я переоденусь. А пока надену, пожалуй, маленькое чёрное льняное платье.

Да уж! Подождёт он!

Улыбаюсь своим мыслям, представляя, как он не даст мне спокойно переодеться, когда приедет. Но, на душе всё равно тревожно.

Да что ж такое?

Звонок раздается минут через тридцать. К этому времени я успеваю высушить феном волосы и накрасить глаза тушью.

– Я здесь. Спустись вниз, к воротам, пожалуйста.

– Зачем? Поднимись ко мне.

– Спустись.

Возражать, как всегда, нет смысла. Ещё раз оценивающе оглядываю себя в зеркале, выхожу из комнаты на веранду и быстро спускаюсь вниз.

Чёрный внедорожник стоит не запаркованный, чуть поодаль от ворот. Дверь водителя открыта. Кир сидит на сидении и курит. Увидев меня, выходит из автомобиля и замирает у открытой двери.

Несколько неуверенных шагов в его сторону. Останавливаюсь на пол пути. Окидываю его всего внимательным взглядом. Он побрился. На нём те же кроссовки и шорты, в которые он был одет, когда мы случайно пересеклись на набережной рано утром. Только вместо чёрной теперь на нём синяя футболка с коротким рукавом и синяя бандана на голове, которая так подчёркивает цвет его глаз. Он был в этой же бандане, когда я впервые увидела его с террасы второго этажа ресторанчика в первый день приезда. Вид какой-то дорожный. Глаза вновь скрывают спортивные солнечные очки. И я снова не могу прочитать, что скрывается за ними.

Опять маска?

Бросает окурок на обочину.

– Мы уезжаем, – произносит отрывисто, – На Тарханкуте задул сильный ветер. Штормит.

– Ты … шутишь? – резкий порыв холодного утреннего бриза в лицо.

– Нет.

– Когда? Сейчас?

– Да. Я заехал попрощаться.

Наклоняется над сидением машины и что-то достает. Несколько решительных шагов навстречу. Останавливается в шаге от меня.

– Забыл отдать тебе. Вот, возьми! – протягивает упаковку фумигатора в коробочке с таблетками.

– Меня не кусают, – глухо произношу я, не принимая коробочку.

– Ну, может, кому другому пригодится. Отпуск ведь ещё не закончился? – это звучит холодно и отстраненно.

– Зачем ты так? Это жестоко! Оставь себе! – отталкиваю протянутую ладонь с коробочкой и отступаю на шаг назад.

– Прости! Не хотел тебя обидеть.

Не хотел меня обидеть? Не хотел обидеть… и это всё? Всё, что ты можешь мне сейчас сказать?!

– А, хотя, знаешь – давай сюда! – стремительный шаг вперёд, резким движением забираю у него коробочку, – Может и правда пригодится. И сними эти дурацкие очки!

Затянувшаяся пауза.

Он, всё-таки, снимает эти очки, сразу же опуская взгляд вниз.

– Посмотри на меня!

Поднимает глаза, чуть нахмурившись и слегка поджав губы.

– Мне казалось, что мы … – осекаюсь от предательски перехватившей горло судороги.

– Не надо! – сдавленным голосом прерывает он.

– Мы ещё увидимся?

– Не надо! – повторяет громче, отталкивая меня этими двумя короткими словами.

Напряжённая пауза.

– Ненавижу! – цежу зло, сквозь зубы.

– Не надо! – уже тише, но всё с тем же нажимом, повторяет вновь.

И, вдруг, внутри меня почему-то наивно возникает надежда, что сейчас он позовёт меня с собой.

Но он не зовёт.

– Ну что – давай прощаться, девочка моя? – грустная улыбка трогает уголки его губ, а глаза красноречиво говорят: «Я тебе говорил, что скоро уеду. Помнишь?».

Я молчу и только растерянно пожимаю плечами. Обхватываю себя руками, возводя дистанцию в защитном жесте, и опускаю голову, не в силах вынести этот взгляд.

Я помню – я обещала не устраивать сцен при прощании.

– У меня не осталось ни одной фотографии с тобой … на память, – словно со стороны слышу свой потерянный, сдавленный голос.

Тогда он делает ещё один шаг вперёд, почти касаясь телом моих перекрещенных рук, которые тут же сползают ниже, ослабляя защитную хватку. Берёт кисть моей правой руки и прижимает ладонь к моей груди, туда, где бьётся сердце, накрывая её своей.

– Фотографии должны быть здесь! И только здесь!

Я чувствую, как моё сердце замирает внутри.

Всё так же упорно не поднимаю взгляд, потому что знаю, если сейчас посмотрю на него, то не выдержу и заплачу. А я не хочу, чтобы он снова видел мои слёзы! Только не сейчас!

Тяжёлый сокрушённый вздох, услышав который он подаётся вперёд, касается лбом моего, и замирает. Я закрываю глаза.

Лёгкое прикосновение губ, которые тоже замирают. Я не отвечаю.

Отстраняется, отступая чуть назад. Но, уловив моё еле заметное движение за ним, тут же приникает обратно в поцелуе. Я просто не могу не ответить, чёрт бы его побрал! И я отвечаю.

Этот поцелуй не похож на предыдущие. Это тёплый, нежный и печальный поцелуй двух близких людей, прощающихся навсегда. И я чувствую его дыхание, струящееся в меня лёгким тёплым бризом, и отчётливо слышу весёлые голоса супружеской пары где-то рядом, и детский смех.

После открываю глаза и, сделав над собой усилие, всё же поднимаю на него взгляд. Да, мне это показалось вчера – пятнышко цвета янтарного мёда вокруг зрачка по-прежнему на месте. Никуда оно, конечно же, не делось!

Дура! Какая же я наивная дура!

Кир убирает ладонь с моего сердца и отступает на шаг назад. Ещё один. И ещё.

Господи, дай мне сил выдержать эту пытку!

Поднимаю руку с вытянутыми в сторону большим пальцем и мизинцем и прижатыми к ладони остальными тремя.

– Hang loose! – шепчу одними губами, улыбаясь ему, тепло и грустно, чувствуя, как глаза всё-таки заполняет предательская влага, и я на секунду закрываю их, чтобы загнать её обратно … внутрь.

– Hang loose! – улыбается точно так же и шепчет в ответ, повторяя мой жест.

Разворачивается и идёт к открытой двери автомобиля.

Что-то резко перехватывает дыхание и сдавливает больно грудь, внутри. Судорожный вдох. Ещё крепче обхватываю себя руками.

Перед тем как сесть в машину, он оглядывается и несколько секунд смотрит на меня, словно запоминая. Садится внутрь, поворачивает ключ зажигания и захлопывает дверь. Внедорожник медленно трогается с места, и я провожаю его взглядом, пока он не скрывается за поворотом.

Пальцы с силой сжимают оставленный на память сувенир.

Ну, вот и всё!

А у него не осталось ничего на память обо мне. Совсем ничего, кроме этих фотографий, которые – здесь. Прижимаю коробочку с фумигатором к груди, туда, где не слышно ударов сердца.