Секс, магия и психоделия

Интерлюдия. В передряге: история Тайрона

У Тайрона Джонсона было прозвище. Его друзья называли его «Вечностоящий Джонсон»[57]. Его называли так из-за того, что он относился к человеческим особям женского пола, можно сказать, по-энтузиастски — если вы не состояли в «Освобождении женщин», ведь тогда вы, возможно, называли бы это «по-эксплуататорски». А могли бы, если бы действительно увлекались деятельностью «Освобождения женщин», назвать даже как-нибудь похуже, как однажды в памятную ночь весной 1970 года сделала одна девчонка его возраста (примерно лет семнадцати). Она взяла у приятеля, состоящего в подпольном движении «Синоптиков», баллончик с краской и написала по всей стене многоквартирного дома, в котором Тайрон жил, буквами почти полуметровой высоты: ТАЙРОН — СВИНЬЯ, МУЖСКОЙ ШОВИНИСТ.

Тайрон ничуть не возражал. Он, собственно, посчитал это неплохой рекламой. «Когда одна тёлочка называет тебя мужской шовинистской свиньёй, — довольно объяснял он своим друзьям, — многие другие тёлочки вдруг начинают тобой интересоваться».

Тайрон, в почтенном возрасте 17 лет, вошёл в мою жизнь как ухажёр одной из моих дочерей — это положение продлилось недолго. Она решила, что он был «на самом деле говнюком» и бросила его. Он, впрочем, продолжал заходить к нам, и это привело к тому, что я стал для него в каком-то смысле заменой отца, главным образом потому, что в отличие от всех остальных людей, с которыми он был знаком, я ни разу не говорил ему, что он спятил. А кроме того, я всегда был не против почитать его бессвязные научно-фантастические рассказы и конструктивно покритиковать их.

Моим самым частым критическим замечанием было то, что ему нужно научиться писать без ошибок.

«Чёрт, — говорил он, — так для этого есть люди, которые делают вычитку».

Я пытался объяснить ему, что редакторы, обнаруживающие семь ошибок в правописании в первых же двух предложениях, зачастую не читают дальше.

«Это их заскоки, — сказал он и достал свой козырь, — Марк Твен тоже писал с ошибками».

Рассказы Тайрона по части полёта фантазии компенсировали недостатки по части правописания, грамматики и прочих мелких пустяков. Один из них повествовал об этологе, который стал президентом и вместо того, чтобы начать новую войну, устроил так, что по телевидению показывали в новостях съёмки с прошлой войны — чем довольны остались все, кроме некоторых обиженных людей, всё время взрывавших телевизионные станции в знак протеста. В другом из тех, что я помню, речь шла про эпидемию чумы, поражавшей только людей, которые пользовались дезодорантами для подмышек; большинство американцев, как оказалось, продолжили пользоваться этой дрянью, потому что скорее умерли бы, чем нарушили заведённый порядок.

Он был подростком, выглядящим обычно (для 1970 года), то есть с его головы свисали кудряшки волос, как у девушки в старинной песне, и его взгляд (сквозь здоровенные очки) был ужасно искренним и постоянно озадаченным. Я думаю, он пытался понять (как и многие ребята в этом возрасте), почему мир был совсем не похож на то, что нарассказывали о нём учителя в средней школе — этот вопрос оставлял в недоумении и многих из нас, людей пожилых.

Когда Тайрон обнаружил, что я не был безнадёжно правильным, он начал рассказывать мне о своих опытах с веществами. Как и многие другие чересчур смышлёные и плохо приспособленные к жизни мальчишки в конце причудливых шестидесятых, он начал курить анашу до того, как перешёл в старшие классы средней школы, а до первого кислотного трипа у него дело дошло в 14 лет. После того, как его исключили из трёх школ подряд, отец выгнал его из дома. Когда я с ним познакомился, он жил в коммуне вместе с другими чокнутыми.

Однажды вечером, когда он заскочил поболтать со мной, его речь была необычно быстрой, слегка бессвязной и, казалось, он никогда не остановится.

«Ты на каких скоростях?» — наконец спросил его я.

«Это просто колёса», — с невинным видом ответил он. «Я бы не стал ничего колоть. Я видел, что происходит с теми, кто колется».

Я попытался объяснить ему, что если принимать достаточное количество таблеток, рано или поздно окажешься в состоянии, не особенно отличающемся от состояния колющихся типов. Он на это не повёлся. «Многие из обычных школьников — господи, да даже твердолобые качки — закидываются стимуляторами, когда зубрят перед экзаменами», — сказал он. «Им это не вредит».

Когда я виделся с ним в следующий раз, он горячился ещё сильнее и разражался совершенно бессвязными откровениями. Такое «глаголание языками» определённо характерно для сидящих на спидах. Какой бы дикий ни был кислотный трип, можно как минимум опознать то, что трипующий пытается описать: «Вон то кресло… ох, блин… то кресло… Боже, то кресло». По крайней мере вам понятно, что речь идёт о кресле. А ещё вы понимаете, что трипующий под кислотой человек осознаёт, что не смог подобрать слова, чтобы рассказать вам про кресло, так же хорошо, как осознаёте это вы. Спидовым наркоманам, наоборот, кажется, что они общаются, но слушающий их не уверен даже в том, о чём идёт речь — о кресле или о лунах Марса. Спидовый наркоман чем-то сверх меры возбуждён и восторгается; это всё, что вы оказываетесь способны уловить, хотя, если сравнивать частоту, с которой он произносит слова, с частотой произнесения слов у трипующего под кислотой, соотношение будет примерно тысяча слов к полудюжине.

Я забеспокоился и прогнал Тайрону свою стандартную телегу про вред спидов. У него был новый ответ — и этот ответ меня заставил слегка поломать голову. «Блин, — сказал он, — всего через семь месяцев мне исполнится восемнадцать, и меня зацапает дядя Сэм. Почему я должен позволить этим вашингтонским уёбкам убить меня? Если я убью себя до этого, я их как минимум опережу и сотворю свою судьбу, как говорят экзистенциалисты».

Наблюдая за другими людьми, я давно уже убедился, что у спидовых наркоманов действительно присутствует тяга к саморазрушению, но я предполагал, что она всегда являлась бессознательной. Прямое признание Тайроном суицидального аспекта злоупотребления амфетаминами было неожиданным.

«Есть миллион способов откосить от призыва», — рискнул я. «Тебе необязательно отправляться во Вьетнам».

«А какая разница?» Он перескочил к тревожным статистическим данным, касавшимся загрязнения воздуха и воды, чьих-то математических расчётов вероятности чрезвычайных происшествий при проведении исследований, связанных с атомной энергией, и разных других пугающих проблем современной технологии. Он стал ещё сильнее сбиваться и начал молоть вздор на научно-фантастические темы и припоминать старинные легенды о вампирах. За этим было трудно уследить, прервать это было ещё труднее. «Как моя мать, — говорил он, — или нет, пусть будет моя тётя Бесс. Одна бомба того типа, который применяли при последнем взрыве в Нью-Мексико… а какого чёрта, вы ведь не знакомы с моей матерью. Возьмём атомную электростанцию в северной части штата и радиоактивные отходы, которые с неё спускают в воду. Когда я учился в третьем классе, у меня была учительница… но, возвращаясь к моей матери и марсианам… нет, понимаете, эта учительница была типичным случаем. Вы «Властелина колец» уже читали?» И так далее. Он напряжённо таращил глаза за блестящими линзами очков, пока пытался объяснить, почему в целом смерть была ему милее жизни.

Я вскипел, подломил ход разговора при помощи словесной «фомки» и начал разглагольствовать о том, почему устраняться из жизни до 20 лет — опрометчивое решение.

Он воспользовался словесным топором и снова прорубился обратно. «Не, блин, не — не, не, не! Это всё неправда. Обе из тех двух тёлок заявляют, что беременны именно от меня и хотят, чтобы я оплатил оба аборта, а моя учительница в третьем классе, о которой я пытался вам рассказать, пока вы меня не прервали — она была как паучиха во «Властелине колец», это я объяснил? Или, вы видели фильм «Невероятно уменьшающийся человек», где он становится ростом в полсантиметра и на него нападает паук «чёрная вдова»? У вас дети ходят в свободную школу, так что вы, чёрт возьми, можете знать про маньяков в государственных школах? У нас в джексоновской школе была такая банда — мы называли их «Крю-Кат-Клан», сечёте, типа как Ку-Клукс-Клан[58] — и они до сих пор меня ищут, если я ещё хоть раз, блин, покажусь в тех краях…» и так далее, и так далее.

После этого я не видел Тайрона несколько месяцев. Он очевидным образом запомнил мою враждебность к спидам и воспринял её как враждебность к нему самому.

Когда он снова объявился, он перешёл на следующую ступень. Он был законченным, совершенно подсевшим, стопроцентнейшим спидовым наркоманом — под глазами круги, похудел на дюжину килограммов, руки трясутся, абсолютная энтропия в разговоре, бледный как конь Одинокого Рейнджера.

Следующим утром он уезжал из Калифорнии на грузовике с другими наркоманами. Он хотел поблагодарить меня за все добрые слова в адрес его сочинений и попрощаться с моей дочерью — но очень скоро начал тараторить про какой-то заговор «Синоптиков» и «Освобождения женщин». По-видимому, они объединили усилия, чтобы наказать его за «эксплуатацию женщин», и планировали кастрировать его, если им удалось бы его поймать. Оттого и хиджра в Калифорнию.

Я не поверил в это всё, но было очевидно, что он верил. В какой-то момент он вытащил жуткого вида выкидной нож из кармана. «Защита», — с важным видом сказал он.

«Слушай, — сказал я, — если ты перестанешь всё время принимать спиды, ты сможешь лучше защитить себя, когда ОНИ придут за тобой. В таком состоянии, как ты сейчас, Бернардина Дорн[59] тебя в одиночку уделает».

Он начал возражать на это, но сбился на два аборта, которые кто-то из местного «Освобождения женщин» хотел заставить его оплатить. «Я никого не соблазнял», — негодующе запротестовал он. «Они соблазнили меня. Типа как — вы видели тот фильм с Кэри Грантом и леопардами? Между прочим, если бы у меня не было этого ножа — вот к примеру, прошлой ночью у нас зашёл разговор про убийство Кеннеди и я вспомнил, что Серхан Серхан[60] был розенкрейцером. Знаете, что это значит?» Но тут он замолчал и моргнул, с подозрением глядя на меня. «Отрезать мужику яйца это дело серьёзное», — пробурчал он. «Это самосуд, вот что это такое. Сначала отрежут мне яйца, а потом будут судить. Эти марксисты все одинаковые, никому из наших не надо было с ними связываться. Вот Сталин. Я вам показывал тот мой рассказ про мальчика с тремя яйцами в социалистической стране? Ему пришлось согласиться на операцию, отрезать одно, чтобы другие мужчины не чувствовали себя хуже него. Сечёте? Если бы я смог найти тёлку, которой доверял бы, я бы отправился с ней жить в пещеру, а через тысячу лет наши потомки смогли бы выйти и проверить, изменился ли мир в лучшую сторону или всё ещё шизанутый. Но знаете, что на самом деле не так с «Освобождением женщин»? Так слишком много бывших монашек, вот что. Это на самом деле подпольная фракция католической церкви. Сталина обучали как католика и вы не забывайте об этом. Эдгар Гувер, возможно, тоже тайный католик. Мне кажется, кто-то недавно влезал в мой почтовый ящик». Он поднялся, как будто собирался уйти — но для спидовых наркоманов это ничего не значит. Ещё 45 минут он распостранялся про католиков, и про розенкрейцеров, и про то, как агенты Алистера Кроули протащили его рисунок с глазом в пирамиде на американскую долларовую банкноту, и про настоящую инсайдерскую информацию насчёт того, почему Валери Соланас из SCUM (Society for Cutting Up Men, «Общества полного уничтожения мужчин») стреляла в Энди Уорхола — это было частью лесбийского заговора монашек — и про то, что «человек с тамбурином» из песни Дилана был на самом деле Спиро Агню, который к тому же был зверем под номером 666 из откровения Св. Иоанна, и клялся богом, что исчезнет с концами, прежде чем «они» доберутся до его яиц.

Мне полегчало, когда он наконец ушёл. Я уже начал прикидывать, когда же он решит, что я — тайный розенкрейцер, участвующий во всемирном заговоре против его яичек.

Несколько месяцев спустя мне пришло от него письмо, полное характерных для него ошибок в правописании и мрачных предостережений по поводу того, что Морт Саль[61] — агент ЦРУ, отвечающий за то, чтобы запутывать всех остальных энтузиастов, расследующих убийство Кеннеди, не давая им узнать настоящую правду. Была и хорошая новость — к его удивлению, его освободили от призыва из-за шизы. Большая часть письма выглядела более рациональной, чем отрывок про заговор Саля, и я подумал, что облегчение от того, что ему не придётся отправляться во Вьетнам, могло в чём-то утихомирить беспорядок, творившийся у него внутри.

Когда в армии США решают, что вы слишком двинутый, чтобы успешно заливать напалмом женщин и детей, вам приходится пройти через какого-либо рода переживание рождения заново или осознания того, кто вы есть.

Прошло два года, прежде чем я снова встретил Тайрона. Он прокричал моё имя с противоположной стороны улицы в Мехико, и я его сперва не узнал. У него теперь была причёска всего лишь средней длины — как у модного диктора теленовостей — и его стиль одежды выглядел консервативным, если не считать ковбойской шляпы, ношение которой в Мексике не считалось чем-то эксцентричным.

«Тайрон!» — сказал я. «Чего ж ты, блин, в Мексике забыл?» «Составляю словарь. Как делишки?» Я его, конечно, оглядывал, и, к моему облегчению, он выглядел загорелым, пухлым и не возбуждённым или бодрящимся больше нормы. В последнее время он не употреблял метамфетамин.

Мы пошли в бар. (Молодёжи его возраста в Мексике разрешено пить спиртное — вот одна из причин, почему эта молодёжь видит иронию в том, что при втором пересечении Рио-Гранде им говорят, что они вернулись в «страну свободных людей»).

«Как ты соскочил со спидов?» — спросил я, когда мы покончили с пустой болтовнёй.

«Тяжёленько было», — сказал он. «Я орал на регулировщика движения на улице в Сан-Франциско, и не мог вспомнить, как я туда попал и зачем я на него орал. Как будто пара месяцев полностью исчезла, испарилась. Он меня закрыл за нарушение общественного порядка или какую-то такую херню. Мой отец, как ни странно, оплатил услуги адвоката, вытащил меня, оплатил мне дорогу домой и всё в таком духе. У нас было великое примирение и все дела. Но я уже решил, в первый день за решёткой, что завязал со спидами. Больше не буду. Десять месяцев не прикасался к игле». Он замотал головой. «Господи, я был почти как скелет. Я смотрел на свои руки и не мог поверить. Я всё думал: «Неужели это я?» И это было правда страшно, когда я не мог вспомнить, где был или что делал».

Спиды обычно не шутят так с памятью; он, возможно, пробовал прочие характерные для Калифорнии зелья, включая белладонну. (Смотри главу 2). После трёх или четырёх трипов под белладонной память начинает напоминать колоду карт, которую несколько раз перетасовали, а затем выкинули из неё некоторые карты; вы вспоминаете среду, как будто она была перед понедельником, не помните вторник вообще и думаете, что провели воскресенье среди жужжащих и посвистывающих сущностей в мире топота.

«Ну так какой новый жизненный план?» — спросил я.

«Джаз-гитара. Рок в последнее время стал совсем жидким и приторным. Я одной рукой запихну джаз-гитару им в глотки и сделаю так, чтобы им это понравилось».

Может, у Тайрона и получится. Теперь он учится музыке в другом учебном заведении в Нью-Йорке и сочиняет небольшие пьесы с названиями по мотивам научно-фантастических романов: «Звёзды словно пыль», «Зелёные холмы Земли», «Пески Марса».

«Помилование в последний момент» меня не особо удивляет: это типичная вещь для эффекта спидов. Как сказал в материале «Плейбоя» Баба Рам Дасс,

Если попытаться оценить ущерб, наносимых этими амфетаминовыми наркотиками, стоит поразмыслить и над ещё одним высказыванием Рам Дасса:

В том, что этот человек говорит, может быть истина, пусть он и мистик-индуист. Когда-то он ведь всё-таки был доктором Ричардом Альпертом, клиническим психологом — а ещё некоторые из объяснений Вашингтона насчёт войны во Вьетнаме и более близких к сегодняшнему дню войн прозвучали, как минимум для меня, подозрительно похоже на мысли Тайрона насчёт мирового заговора против его яичек.